Гольбах П. Священная зараза или естественная история суеверия

ОГЛАВЛЕНИЕ

ГЛАВА 14.
О ВЛИЯНИИ РЕЛИГИИ НА СЧАСТЬЕ ИНДИВИДУУМА: ОНА ДЕЛАЕТ ЧЕЛОВЕКА КРАЙНЕ НЕСЧАСТНЫМ

Мы рассмотрели общее действие религии на политику и мораль; нам остается еще проследить, как действует она на личности, особенно подверженные ее влиянию, или на тех, кто чванится особенной привязанностью к ней. Посмотрим, являются ли в каждом обществе самые религиозные люди вместе с тем самыми счастливыми. Посмотрим, пользуются ли люди, которым больше всего покровительствует небо, которые наиболее достойны любви всевышнего, какими-либо преимуществами в отличие от других.
Все религии мира поклонялись некоему страшному и злому божеству. Страх породил богов и их культы, они родились в лоне несчастий. В дальнейшем страх укреплял господство богов; несчастья бросали к подножью алтарей людей, отошедших было от бога под влиянием благополучия. Эпидемия, голод, землетрясения, неудачная война всегда возвращали народ в лоно религии. Болезнь, неудачи, меланхолия часто обращали к религии даже тех, кто, казалось, навсегда освободился от нее.
Отсюда понятно, почему религия обычно не по сердцу веселым людям. Она пробуждает в умах тяжелые представления, она всегда носит зловещий и мрачный характер. Религия не имеет власти над теми, кто предается разгулу и удовольствиям, к ней глухи те, кто повинуется своим пылким страстям и укоренившимся привычкам. Глубокое впечатление она производит только на недовольных и несчастных меланхоликов, которых печаль делает восприимчивыми к ее наставлениям; она действует на людей слабых и трусливых, всегда готовых трястись от страха и не успокаиваемых разумом; на экзальтированных людей с горячечным воображением и, наконец, на невежд, ум которых не поддается логике — непривычка к самостоятельному мышлению делает их восприимчивыми ко всякому внушаемому им вздору. Жертвами религии могут стать также многие умные люди, но можно наверняка сказать, что им изменила их логика, по крайней мере в этом. Удивительное дело: многие люди, во всех других отношениях весьма рассудительные, очень плохо рассуждают или, вернее, совсем перестают рассуждать, лишь только дело касается религии. Обычно они даже отказываются выслушивать доводы, с которыми обращаются к ним. Однако это объясняется воспитанием, привычкой, предрассудками. Как можно требовать, чтобы люди, которых с детства уверяли, что религия выше разума и не подлежит его компетенции, что преступно сомневаться в ней и отдавать ее на суд разума, якобы развращенного, как можно требовать от «их, чтобы они руководствовались разумом в вопросе о религии! Тот богослов, который сделал у нас христианство разумным, вынужден был изменить его природу. Безумие и разум не совместимы.
В основе всякого суеверия лежит страх. Поэтому мы должны находить симптомы страха у всех, пораженных этой опасной эпидемией. Страх рисует их воображению кошмарные призраки, всюду преследующие их и отравляющие им всякое удовольствие. Эти люди изводят себя, грызут себя за безобиднейшие поступки, которые религия объявляет непростительными преступлениями. Суеверных людей можно сравнить с ипохондриками, которых вечно тревожат их воображаемые болезни, которые все время беспокоятся о своем здоровьи, хотя им ничто не угрожает, повсюду видят опасность, на каждом шагу боятся встретить смерть и в конце концов действительно заболевают от волнения, меланхолии и принятых лекарств.
Суеверный человек оставался верен себе во все времена. Менялись боги и культы, но он всегда одинаково дрожал от страха, всегда придумывал для себя новые мучения, изо всех сил старался сделать себя несчастным, чтобы угодить невидимым силам. «Кто боится богов, — говорит Плутарх, — тот боится всего, он боится земли, моря, воздуха, неба, мрака и света, шума и тишины, шов и т. д. Рабы забывают во сне о своем жестоком хозяине; сон облегчает в тюрьме печаль и тоску закованных в цепи узников; самые глубокие раны, самые злокачественные язвы, изъедающие наше тело, дают некоторую передышку во сне... Но суеверие никогда не дает передышки своим жертвам. Только оно одно не заключает перемирия со сном. Оно не дает душе ни минуты покоя, не позволяет ей забыть мрачные представления о своем боге. Мало того. Во сне суеверный человек попадает в ад, в обиталище осужденных душ; он видит ужасные сновидения, чудовищные призраки, фурий и демонов, которые мучают его изнеможенную душу. Таким образом, сам сон не дает покоя суеверным людям; у них даже нет мужества посмеяться над своим кошмарным сном, когда они проснулись... Смерть, — продолжает Плутарх, — полагает конец жизни всех людей, но не полагает конца суеверию. Последнее распространяет свою власть даже по ту сторону смерти. Страхи его переживают человека, так как суеверие связывает смерть с представлением о вечных загробных муках... Суеверные люди боятся богов, но тем не менее обращаются к ним, льстят им и обвиняют их, молятся им и оскорбляют их... Отсюда ясно, что они ненавидят богов; они не могут питать других чувств к богам, так как знают, что обязаны им своими несчастьями в прошлом, и ожидают от них и в будущем только несчастий». См. Плутарх «О суеверии». Греки называли суеверие dedsodafimonia, или боязнью злых духов. Когда люди счастливы, они не предаются суеверию, их располагает к суеверию несчастье. Квинт Курций подчеркивает, что после разгрома Дария Александр не обращался больше за советом к гадателям, но, когда восстали бактряне, а скифы вторглись в его владения, Александр, прикованный болезнью к постели, велел Аристандру принести жертвы богам (Квинт Курций, кн. VII). Спартанский царь Клеомен стал крайне суеверным во время своей долгой болезни, между тем как в продолжение всей своей жизни пренебрегал религией. Кто-то выразил ему свое удивление по этому поводу. Чему здесь удивляться, — ответил ему Клеомен:— я уже не тот, что был, а поэтому и взгляды у меня Другие. См. Эразм, Apothegmata.
Ничего не прибавишь к этим ярким штрихам, которыми один из величайших писателей древности изобразил нам суеверного человека. Мы узнаем в них и суеверных людей нашего времени, все те несчастные жертвы экзальтации, невежества и страха, которые под влиянием религии становятся врагами самим себе. Раз на небесах живут злые боги, владычествующие над миром, раз судьба человека в их руках, в этом и загробном мире, человек объят суеверным страхом. Верующий беспрестанно во власти этих представлений; он суеверно разбирается во всем своем доведении и сам напускает на себя страхи, его мучают беспричинные угрызения совести, самые естественные и невинные поступки превращаются в его затуманенных глазах в преступления, воображение рисует ему вечное пламя ада, уготованное для искупления этих великих грехов.
Итак, суеверный человек, если он последователен в своих религиозных принципах, сиречь в своих мрачных представлениях о божестве, должен жить в горе и слезах. Он должен ревностно исполнять самые вздорные обряды, предписываемые ему религией для умилостивления божества. Его печальная жизнь должна проходить в замаливании воображаемых грехов. Всецело поглощенный своими религиозными обязанностями, он не имеет досуга для исполнения своих обязанностей перед людьми, он считает преступлением хоть на минуту упустить из виду своего тирана. Один христианский император счел своим долгом просить у бога прощания за все то время, которое он отнимал от своих молитв и отдавал управлению государством. Одна христианская секта, так наз. евхиты, или мессалийцы, видела совершенство в ???, чтобы все время проводить в молитве. Священники и монахи, католические, японские, китайские, индусские, магометанские, только и делают, что молятся. Это предполагает, что бог либо не знает их нужд либо по коварству своему не желает удовлетворить их просто, не помучивши человека. Вечно занятый своими мрачными мыслями, он не только становится бесполезным, его закоренелая меланхолия делает его диким, нелюдимым, антиобщественным. Может ли он, вечно недовольный собой, быть довольным другими? Его долг велит ему отказываться от радостей и услад жизни; может ли такой человек стараться доставлять своим ближним утехи, которые не угодны его богу? Наконец, если суеверный человек вынужден ненавидеть самого себя, то может ли он проявлять к другим любовь, мягкость и добросердечие, может ли он прощать им грехи, навлекающие на них гнев господа? Нет, суеверный человек, всегда несчастный в душе своей, не может терпеть зрелище счастья; радости жизни возмущают его, даже спокойствие других должно оскорблять его — в угоду своему небесному тирану он делает все возможное, чтобы стать невыносимым для всех окружающих.
Такое влияние религия оказывает, всегда должна оказывать на людей, которые прониклись ее страшными принципами и желают быть последовательными. Не может быть жизнерадостным и любить своих ближних человек, который предполагает своего бога гневным, мстительным и ревнивым, вечно думает о нем и уверен, что грозный бог следит за каждым его шагом и что бога можно оскорбить даже бессознательно и невольно. Не может любить других человек, бог которого, ревнивый и злой, не желает, чтобы сердце человека делилось между ним и его созданиями. Верующий вечно имеет перед глазами грозного Аргуса, от которого не может скрыться ни один шаг его. Всякое удовольствие возбраняется человеку, для которого этот мир — только испытание и переход к другому миру. Он живет под властью сурового государя, готового сделать его навеки несчастным за малейший проступок против его сумасбродных, порой совершенно непостижимых, приказаний. Предаваться в таких условиях жизнерадостности было бы верхом безумия. При владычестве мрачного, скорбного, капризного бога смех не рекомендуется. Бог, несомненно, будет оскорблен весельем своих рабов, которых он может в любой момент отправить на казнь. Скорбный бог и жизнерадостный последователь его — несовместимые понятия. Самые благочестивые христиане обычно мрачны я печальны, все напоминает им о скорби. Позволительно ли быть веселым тому, кто почитает бога, подвергнутого бичеванию я распятого с терновым венцом на голове? Апулей упрекает египтян за их печальные обряды я песнопения. Озирис египтян был, подобно Христу, очень несчастным богом, испытал всяческие невзгоды. Адонис сирийцев тоже был несчастным богом; его скорбные поклонники уродовали и истязали себя, подобно жрецам Кибелы, индусским йогам и католическим монахам.
Представление о боге всегда должно удручать того, кто предается размышлениям о нем. Этот бог является для него Домовым (oikiemn dadmoniion), от которого он никак не может избавиться.
Не удивительно, что большинство людей, глубоко зараженных ядом суеверия, отличаются мрачным и суровым видом и тяжелым настроением. Скорбная религия лишает человека душевного спокойствия, объявляет войну наслаждению. Под властью бога-страстотерпца надо стенать, страдать и молиться. В самом деле, на каком основании грешная тварь может уклониться от страданий, когда ее невинный бог сам себя принес в жертву! Понятно, что по этим соображениям люди, которые при помощи религии подчиняли народ своему влиянию, обычно надевали маску суровости и мрачности; народ видел в этом истинное совершенство. Чем суровее секта, чем мрачнее ее суеверие, тем больше она импонирует народу, который не без основания полагает, что такой характер ее согласуется с намерениями его бога. На народ действует суровая внешность фанатика, его бледное и изможденное лицо, впалые глаза, говорящие о бессонных ночах, проведенных в молитве и покаянии, плаксивый голос, глухо раздающийся под мрачными сводами церкви. Один вид его действуй лучше всякой проповеди. В общем самые вредные фанатики, причинившие наибольшие опустошения на земле, обычно импонировали толпе своим мрачным и суровым видом. Наши пуритане стали столь могущественными в прошлом столетии только потому, что надевали на себя маску святости и произносили свои проповеди гнусавым тоном. Благодаря этой лживой экзальтации, пуритане уверовали в свое совершенство, а совершенные христиане не склонны оставлять в покое тех, которых считают менее совершенными. Самые большие вольнодумцы-либертины менее опасны для государства, чем святые, божьи люди.
Однако не следует думать, что религия одинаково действует на всех, кто попал в ее лапы. Действие ее так же различно, как различны темпераменты людей. Здоровый организм часто оказывает ей сопротивление и не позволяет ей всецело забрать его в свои руки. А в общем религия — многоголовая гидра, и каждый останавливается на той стороне ее, которую находит наиболее соответствующей своему собственному характеру. Это, конечно, счастье для суеверных наций, которые представляли бы собой лишь скопище бесполезных, вялых, ненавистных друг другу граждан, если бы их религиозные бредни влияли на всех одинаково.
Большей частью люди видят в своем боге только страшное и грозное божество, но есть и такие, — мы видели это, — которые закрывают глаза на ужасные черты божества и сосредоточивают свое внимание исключительно на его доброте, милосердии, мягкости. Все боги — двуликие Янусы, показывают нам два лица. Каждый человек выбирает лицо, которое больше всего подходит для него; это всегда то лицо, которое он находит наиболее соответствующим его собственному складу. Чувствительный и нежный человек никогда не согласится с тем, что его бог бесчеловечен. Он любит бога, как отца, не видит, что бог — тиран, у которого железное сердце. Он представляет себе бога в обаятельных чертах и чувствует к нему порывы нежности, преданности, обожания. Если у этого человека вдобавок кроткая и честная душа, его религиозные представления не сделают его врагом своих ближних. Он относится к ним снисходительно, вздыхает об их грехах, но не считает себя вправе карать их и резко хулить. Другой, с богатым воображением, пылким характером и слабым здоровьем, впадает в исступление, его посещают видения и вдохновения свыше, он искренне верит в призраки, порожденные неправильными движениями его мозга. Все это порождает разнообразные оттенки святош и фанатиков. С наибольшей силой религиозное рвение проявляется у женщин. Их хрупкий организм, их прирожденная робость, их малоопытность располагают их к набожности, а вследствие своей пылкой фантазии, редко охлаждаемой рассуждением, они чаще, чем мужчины, впадают в состояние религиозного исступления. Главным образом среди женщин мы (встречаем озаренных, ясновидящих, святош. Периодические потрясения их организма располагают их к экстазу, галлюцинациям, конвульсиям, которые принимают за нечто сверхъестественное. При дельфийском оракуле волю богов вещала женщина. Согласно Тациту. Велледа руководила предприятиями германцев, которые очень уважали женщин, потому что приписывали им дар пророчества. У многих христиан были подобные же представления. Они произвели в святые и пророчицы множество истеричек, страдавших галлюцинациями. Эти женщины верили, что осенены божьим духом, и передавали свою веру другим. Почти все короли в северной и западной Европе крестились под влиянием женщин. В религиозных распрях женщины проявляли самый упорный фанатизм, так как они меньше всего понимали суть дела.
Если религия захватывает в свои сети человека горячего, у которого кровь кипит в жилах, она делает из него ревнителя веры. Людей желчных, мрачных, с меланхолическим темпераментом — обычно это злые люди, мучимые угрызениями совести, — она делает жестокими и трусами. Она обещает им прощение неба за злодеяния, которые тревожат их совесть; с этого момента они не остановятся ни перед каким предательством, ни перед каким преступлением. Все это создает фанатиков, гонителей, убийц. Они надеются новыми преступлениями заслужить прощение за прежние свои злодеяния, которые тревожат их душевный покой.
Над людьми с флегматическим темпераментом религия не имеет такой власти. Они слишком холодны, ей нужны горячие ревнители. Она сильно действует только на людей с пылкой душой, способных к проявлению сильных страстей. Репертуар суеверия бесконечно разнообразен. Чудесное дает постоянную пищу воображению. Вот почему люди, обманутые в своих страстях, так часто бросаются в объятия религии. Это обычный удел всех тех, которые, удовлетворив свою страсть, находят вокруг себя пустоту, тоскуют и скучают. Религия обещает помощь и утешение на небе тем, которые навлекли на себя презрение и нелюбовь на земле. Несчастья, разочарование, стыд, угрызения совести, пресыщение и старость тоже бросают людей к ногам религии, она должна заменить им в воображении положение в свете, богатство, репутацию и даже любовь. Человек из народа обычно привязан к своей религии потому, что темен и несчастен. Бедняк ищет в ней утешения, привязан к ней потому, что она обещает ему лучшую участь. Богатый обращается к религии потому, что среди изобилия часто испытывает гнетущую печаль, которая делает его несчастным. Солдат восприимчив к религии, потому что жизнь его протекает среди опасностей. Государи, вельможи и придворные считают религию полезной не только потому, что она дает возможность безнаказанно притеснять людей, но также потому, что она всегда услужливо успокаивает их совесть. Просвещенный человек иной раз становится жертвой суеверия, потому что оно действует на его воображение. Мудрецу нередко трудно устоять против суеверия, он очень часто поддается влиянию религии, когда находится в удрученном состоянии и горе затемняет его разум или же когда болезнь делает его беспомощным и отдает его в руки священника, который докучает ему, морочит его своими софизмами и смущает его покой в последние минуты его жизни. Этим объясняются те победы, которые религия так часто одерживает у ложа смерти даже над теми, кто презирал ее в течение всей своей жизни. Однако только здоровый человек, находящийся в полном уме, в состоянии правильно судить о вещах. Богослов Бюрне подробно описал назидательную кончину графа Рочестера, который всю жизнь был вольнодумцем, но перед смертью обратился к богу. Отсюда Бюрне делает выводы в пользу своей религии. Но это обращение ничего не доказывает, за исключением разве того, что либертин и прожигатель жизни, не отличавшийся рассудительностью всю свою жизнь, может стать еще менее рассудительным перед смертью. Только шарлатаны могут выезжать на словах умирающего.