Гольбах П. Священная зараза или естественная история суеверия

ОГЛАВЛЕНИЕ

ГЛАВА 10.
О ВЛИЯНИИ РЕЛИГИИ НА МОРАЛЬ; РЕЛИГИЯ НЕ МОЖЕТ СЛУЖИТЬ ОСНОВОЙ МОРАЛИ

Если, как мы доказали, религия по самим своим принципам и тем необходимым выводам, которые делаются из них, может лишь приносить вред здравой политике и рано или поздно должна разрушить спокойствие государств, то ясно, что хваленая польза религии для морали — религию выставляют самой прочной основой морали — не более как миф. То, что вредно для общества, не может быть полезно для его членов. То, что противоречит принципам всякого разумного управления, не может быть полезно тем, которых это управление должно защищать и заставить жить в мире между собой. То, что нарушает согласие народов, что делает человека врагом себе подобных, что так часто сеет раздор между, государем от подданными, что то и дело натравляет людей друг против друга, что по-разному воспринимается каждым человеком, — это никак не может служить основой морали, неизменной
Целью, которой должно быть: сблизить людей, объединить их интересы, внушить людям справедливость и гуманность, объединить волю людей и заставить их дружно работать над своим благосостоянием, всегда связанным с благосостоянием общества. Вот те мотивы и обязанности, которые мораль провозглашает людям. Если бы религия укрепляла эти начала и делала их более священными в глазах человека, то, как бы темны и непонятны ни были догматы ее в остальном, не следовало бы из-за этого отказываться от религии. Безумно было бы нападать на религию, если бы она действительно способствовала совершенствованию людей. Добиваться ее уничтожения было бы преступлением против общества. Но следует ли щадить учения, построенные на заблуждениях и предрассудках, учения, основными принципами которых являются запрет обращаться к разуму и истине, требование ненавидеть самого себя и проклинать тех, кто видит призраки не по-вашему, а на свой лад, одурачивание людей пустыми надеждами и беспросветным страхом, причем люди не становятся от этого лучше? Нет, каждый человек, желающий добра своему ближнему и знающий свой долг перед человечеством, имеет право бороться против призраков, которые вот уже столько веков служат предлогом для неистовства тиранов, шарлатанов, сумасбродов, гордецов, скупцов и фанатиков; все они хотят быть во главе, хотят водить за нос людей, сделать их своими жалкими рабами. Надо открыть людям глаза на эту роковую систему религий, показать людям ее ложность, вскрыть всю пагубность ее принципов и их последствий, заменить их истинами, которые просветят людей и таким образом будут делать их все более гуманными и разумными. Видеть в этом злодеяние могут только те, кто пожинают плоды заблуждений человечества.
Если даже вообразить себе возможность религии, согласной с интересами людей, то эта религия, как мы видели, всегда будет построена «а химерах и фикциях и поэтому неизбежно должна будет выродиться в злоупотребления и обман, в исступленные споры и рано или поздно приведет к эксцессам и кошмарам, причем эксцессы эти будут тем крупнее, чем больше люди будут дорожить этой религией. И если даже предположить, что вначале жрецы этой религии взяты были из самых добродетельных и достойнейших людей, то с течением времени это сословие, господствуя над легковерием людским, неминуемо использует религию и божество для санкционирования своих устремлений, для увеличения своей власти, умножения своих богатств, проведения своих эгоистических интересов. Мало-помалу священники убедят свою паству, что в интересах своего блага она должна слепо подчиниться, принести в жертву божеству свой разум и свое естество. Конечно, устами божества будут говорить только интересы его глашатаев. Одурачив таким образом свою паству, попы уже играючи смогут посылать ее на величайшие преступления и заставлять ее нарушать священнейший долг человека под предлогом исполнения воли божьей. Таким образом, каждая религия, заявляя, что подчиняет людей власти того или другого бога, на самом деле подчиняет их власти попов. Каждая религия, которая предложит людям в качестве нормы поведения волю божества, фактически предложит им в качестве этой нормы волю духовного сословия, которое одно имеет власть толковать и возвещать волю божества. В результате корыстные лица станут судьями нравов и поведения народа и направят его на путь кривды и зла, если этого потребуют их интересы. Религиозная мораль всегда будет приспособляться к целям духовенства, а оно в первую голову будет пользоваться дурманом религии, чтобы заставить народ работать не покладая рук для власти попов, причем уверит его, что этим он исполняет все свои обязанности перед богом. Рассмотрим теперь, можем ли мы строить свою мораль и свои обязанности на моральном характере божества, которое нам предлагают в качестве образца. Бога называют благим. Но он не является благим для человечества, когда насылает на него несчастья; его доброта изменяет здесь ему, не является нерушимой. Капризный и неустойчивый бог то и дело нарушает гармонию и порядок, которыми мы восхищаемся во вселенной. В человеке мы называем добротой постоянную склонность делать добро себе подобным. Но когда эта склонность изменяет человеку и он начинает делать зло, мы перестаем уважать его, мы называем его злым. Далее. Бога называют справедливым. Но эта его справедливость тоже изменяет ему, раз мы не можем не признать, что невинность и добродетель часто страдают в этом мире и самые добродетельные люди часто оказываются самыми несчастными. Мы называем человека справедливым, если он постоянно готов воздавать ближнему должное и обходиться с ним по заслугам. Стало быть, если под властью всемогущего бога добродетель страдает, мы вынуждены обвинить его в несправедливости, он не может быть образцом той добродетели, которую мы называем справедливостью. Если нам скажут, что у бога нет никаких обязанностей перед своими творениями, то этим самым отвергают его моральный характер, бог уже не образец справедливости, а неразумный тиран-самодур. Добродетель видят в том, чтобы походить «а божество. Но был ли бы добродетельным язычник, взявший себе за образец Юпитера? Будут ли обладать действительно чистой моралью еврей или христианин, решившие подражать библейскому богу? А между тем очевидно, что Юпитер язычников был менее злым богом, чем бог христиан. Раз поведение последнего побуждает к убийствам, то европейцы не выиграли от перемены богов своих предков.
Если бы умозрения богословов постоянно влияли на поведение людей, то те опасные качества, которыми все религии мира наделили своих богов, скорее всего прочего могли бы уничтожить в людях всякое представление о добродетели. Если люди привыкли считать своего бога совершенным существом, действия которого возбраняется порицать; если они привыкли к мысли, что должны подражать ему и следовать ему, — они, конечно, будут стараться угодить ему, действуя так, как он. Что должно получиться из этого? Вы говорите мне, что бог, которому я поклоняюсь,— бог ревнивый, мстительный, раздражительный. Раз так, то по какому праву вы говорите мне, что я должен воздерживаться от зависти и мести, должен обуздать свой гнев, подавить ревность в своем сердце? Вы показываете мне честолюбцев, диких фанатиков, убийц, мятежников, завоевателей, воров, отцеубийц, прелюбодеев и говорите, что эти люди угодны богу, получили наитие от него, близки его сердцу. Как же вы говорите мне после этого, что я не должен желать добра ближнего своего, что следует возлюбить свое отечество и соблюдать международное право? Вы говорите мне, что бог чувствителен к подаркам и требует от меня части моего имущества, что он раб низменной корысти. Как же вы докажете мне, что бескорыстие достохвально? Язычество поклонялось Сатурну, лишившему престола своего отца, Юпитеру, искалечившему своего отца и заполнившему мир своими прелюбодеяниями и развратом; я спрашиваю: то какому праву подобная религия могла требовать сыновней любви и добрых нравов? Вы утверждаете, что коварному богу-обольстителю, которому поклоняются христиане, угодно расставлять ловушки своим слабым созданиям. Не следует ли заключить из этого, что предательство и хитрый обман — вещи дозволительные и что божество одобряет лживость? Вы утверждаете, что этого бога со столь опасным характером оскорбляют мысли, слова, действия и упущения людей. Не следует ли заключать из этого, что человек должен следовать тем же чувствам, должен вонзить нож в грудь обидчика? Согласно этим прискорбным представлениям, каждый человек должен непременно стать врагом себе подобных, каждый народ должен нападать на народ, неугодный его богу, и уничтожать его, узы человечества, общества и семьи подвергаются опасности, узы отечества, родства, дружбы должны на каждом шагу ослабевать и рваться.
Возмутительными и нелепыми, хаотическими и противоречивыми представлениями различных религий о божестве можно объяснить, почему большинство людей не имеют понятия о моральном долге или вечно сбиваются в своем представлении о нем. Наши духовные пастыри основывали мораль на невидимых силах, часто несправедливых к человечеству, на невероятных откровениях, на непонятных велениях оракулов, на велениях божества, всегда противоречивых и часто разрушительных для общества. Таким образом, эти пастыри скорее подкопали, нежели упрочили основы всякой морали. Суеверный человек никогда не знает, какой линии поведения ему держаться. Бога изображают ему жесточайшим из тиранов, коварным и безрассудным деспотом; этот бог приказывает ему быть добрым, человечным, искренним; тот же бог, который запрещает ему воровство, приказывает ему ограбить обманным путем египтян и захватить землю своих соседей; тот же бог, который предписывает ему мягкость, внушает ему ярость, исступление, фанатизм.
Доискиваясь подлинного источника порчи нравов у многих народов, мы видим, что этим источником являются возмутительные представления о божествах, представления, данные народам их религией. Находя у того или иного народа бесчеловечный, гнусный, возмутительный обычай, мы редко ошибемся, приписав его происхождение суеверию. Чтобы угодить своему богу, выродки-финикияне приносили ему в жертву своих детей. Чтобы удовлетворить своего ревнивого бога, евреи яростно уничтожали своих соседей огнем и мечом. Чтобы удовлетворить страсть своего похотливого бога, женщины Вавилона отдавались в его храме. Стараясь угодить своему мстительному и ревнивому богу, христиане вот уже столько веков считают своим долгом притеснять, мучить, сжигать воображаемых врагов своего бога. Чтобы утолить голод своего безжалостного идола, мексиканцы приносили ему в жертву сразу жителей целой провинции.
Самые дикие и возмутительные обычаи, наиболее противные природе, обычно покоятся на религии. Только религия способна задушить в душах всей нации самые нормальные чувства и превратить людей в диких, неразумных зверей. Мораль, которая может быть построена только на благе, справедливости и общественности (sociabiliite), должна исчезнуть перед лицом свирепого бога, стоящего выше природы и разума и не подлежащего критике человека. Человек должен быть бесчеловечным, несправедливым, коварным, нечестным под властью божества, которому приписываются все эти недостойные качества. Никакая мораль не совместима с религией, которая предлагает человеку руководствоваться таким образцом. Если среди людей, пропитанных этими ужасными понятиями, существует добродетель, то только потому, что природа человека на каждом шагу заставляет его отступать от этого возмутительного образца и торжествует в людях над жестокостью их бога. Раз изменчивый бог предписывает людям то преступление, то добродетель, мораль его становится ненадежной для верующих, каждый из них сам вырабатывает себе систему поведения и следует в ней только своему темпераменту. Сообразно с этим человек будет спокойным или буйным, гуманным или злобным, яростным или мягким в своей религиозности, справедливым или несправедливым, искренним или скрытным. В своем изменчивом боге и в его противоречивых предписаниях он найдет одинаково сильные доводы для оправдания любого поведения. Но, положа руку на сердце, скажите, во что должна превратиться мораль, если она будет зависеть от прихоти и интересов каждого отдельного человека, будет диктоваться только его темпераментом, особенностью его организма, быстротой его кровообращения, привитыми ему (человеку) правильными или ложными взглядами?
Истинная мораль должна быть одинаковой для всех людей и всех народов. Она должна покоиться на природе, на потребностях и интересах людей, живущих в обществе. Люди не могут столковаться относительно своих богов, их качеств и культов, но они вынуждены согласоваться между собой относительно общих правил морали. Если в своем поведении они порой нарушают эти правила, то это проистекает от заблуждений, предрассудков, страстей человеческих, от извращенности религиозных и политических учреждений, заставляющих человека быть глухим к голосу природы и требованиям разума. Невежество, в которое правительства купно с попами погружают народы, является величайшим препятствием для морали. Люди столь порочны и злы только потому, что невежественны. Они невежественны и обуреваемы пагубными страстями только потому, что их боги, их духовные пастыри и светские наставники, будучи сами слепы и злы, не стараются просветить людей относительно их долга, развивать их разум, внушать им любовь к добродетели, показать им отношения, связывающие их с себе подобными, указать и начертать им истинный путь к счастью.
Если бы возможно было представить себе бога, неизменно милостивого к людям, то есть бога, которому никогда не изменяют его доброта, справедливость и мудрость, воля которого никогда не противоречит себе и предписывает только честные и полезные для общества действия; если бы толкователи воли божьей всегда говорили языком разума, и представители бога на земле лишь санкционировали и укрепляли предписания закона,— то такой бог мог бы служить основой морали, культ его был бы дорог людям, веления этого бога сводились бы к законам природы, нашедшим новое подтверждение и санкцию. Религия была бы лишь глашатаем законов природы, всегда указывала бы на них народу, а правительство призывало бы и заставляло бы народ следовать этим законам. Но бог, которого каждый человек и каждый народ представляют себе по-разному, не может служить нормой поведения для всего человечества. Его же воля, столь различно поведанная в разных странах и столь противоречивая даже в одной и той же религии, не может дать неизменных правил поведения. Наконец, ни предписания его истолкователей, вечно спорящих между собой, ни законы государей, почти всегда несправедливые и пристрастные, ни обычаи — часто бессмысленные — невежественных и дурно управляемых народов не могут являться действительными правилами нравственности, не могут согласоваться с общими интересами всего человечества.
Обойдем всю землю и спросим каждого обитателя ее его мнение о доброте, справедливости, кротости, общительности, гуманности, честности, искренности, верности своим обязательствам, благодарности, сыновней любви и почтительности и т. д. Ответы не будут вызывать никаких сомнений, будут вполне определенны: каждый спрошенный одобрит эти качества, будет считать их необходимыми, будет хвалить их. Но если я спрошу, что каждый думает о своем боге, что предписывают законы этого бога, чему учат жрецы его, что содержится в их предписаниях и в законах государя и, наконец, чего требуют обычаи, мы никогда не сможем понять друг друга, никогда ни в чем не столкуемся. Дети Израиля скажут мне, что надо обкрадывать и уничтожать идолопоклонников, осуждаемых богом. Ревностный христианин скажет мне, что все приказываемое его богом может быть только справедливо и не подлежит критике, что надо преклоняться перед его велениями, даже если они предписывают преступление. Свирепый народ-завоеватель скажет мне, что можно без колебаний грабить и опустошать страны соседей. Торговый народ будет уверять меня, что для процветания государства дозволительны все средства. Дикарь скажет, что месть разрешается и должна быть жестокой; культурный гражданин, напротив, назовет ее злом. Индеец и француз скажут, что прелюбодеяние—пустяк; испанец и араб скажут, что оно — ужасное преступление. Татарин-кочевник будет утверждать, что можно убивать своего отца, когда он стал ни к чему не годным; Спартанец будет уверять, что благо государства требует убивать уродливых детей. Если я буду опрашивать подданных деспота, они окажут мне, что воля его — закон, что все, что он приказывает, всегда справедливо и что повиновение ему никогда не может быть преступлением. Если я, наконец, обращусь к разуму, я узнаю, чего мне держаться во всех этих столь разноречивых предписаниях. Разум скажет мне, что все, что постоянно полезно человечеству, есть благо, а все, что само по себе или по своим неизбежным последствиям приносит вред обществу, есть весьма реальное зло.
На этом основании я могу построить мораль. Найдя у людей столь различные представления, я прихожу к убеждению, что ни боги, ни попы, ни правительства, ни несуразные законы не могут предписывать нам то, что противоречит законам природы, природе человека и общественному благу. Я приду к заключению, что веления их (богов и т. д.), часто диктуемые страстью, неопытностью и исступлением, не могут являться неизменными и непреложными законами поведения человека.
Итак, мораль должна быть основана на природе. Когда человек будет свободен в своих чувствах и способен мыслить, он будет вынужден любить добродетель и ненавидеть преступление. Он ошибается в своих суждениях только тогда, когда невежество, страсть, увлечение препятствуют ему здраво рассуждать. У каждого злого человека мы найдем, что наклонности его коренятся в его политических и религиозных предрассудках, в его воспитании и порочных привычках, в ложных взглядах, которыми напичкан его ум. Злой человек — это либо человек с нездоровым организмом, либо испорченный своими предрассудками.
Религия — порождение фанатизма и обмана. Предрассудки каждого народа породили его культ. (Потребности и условия каждой нации создавали и изменяли ее государственное устройство, ее обычаи и законы. Но только опыт и размышления о природе человека, только неизменные и постоянные усилия человечества устанавливают навсегда его мораль.
Как мы уже не раз подчеркивали, причину всеобщего упадка нравов следует искать в вынужденном невежестве, в котором держат людей, в священных предрассудках, в пороках правительств и религий. Надо просветить людей, открыть им истину, научить их обращаться к разуму, надо справедливо управлять ими, надо воспитать их в обстановке добрых законов. Тогда не будет надобности обманывать людей. С людьми всегда обращаются, как с детьми, их пугают призраками, их успокаивают тоже химерами, которые никогда не заменят людям реального счастья здесь, на земле. Государи, если хотите иметь добродетельных подданных, просвещайте их, заботьтесь об их образовании, побуждайте их делать добро, а главным образом — сделайте их счастливыми. Заблуждение может принести временную и обманчивую пользу только тем государям, которые не способны или не имеют желания доставить своим подданным истинное благополучие.
Поэтому тщетно пытались до сих пор бороться с порчей нравов, сочетая мораль с религией. Ошибочно видели высшее достижение государственной политики в соединении власти богов с властью разума. Этот чудовищный союз не мог существовать продолжительное время. В слишком неравном союзе разум, дитя природы и истины, был подавлен и вытеснен религией, детищем чудесного и невидимых сил, которым подчинена сама природа. Повсюду, где мораль соединяли с суеверием, последнее влияло на мораль и в конце концов всегда порабощало ее своим капризам. Мораль не могла быть равноправной суеверию, гордящемуся своим небесным происхождением. Она вынуждена была гнуть перед ним спину и соглашаться с его чудесами и ложью. В результате мораль, порабощенная религией, стала чистейшим фанатизмом, зарылась в дебри отвлеченных понятий и забыла о человеке. Религиозный моралист потерял из виду землю, ум его занят был единственно воображаемыми отношениями между людьми и божеством, причем о последнем он не имел представлений. Наставляемый священником, человек не знал своего долга по отношению к ближнему, не занимался обществом, пренебрегал и самим собой, видел в этом мире только временный переход в другой мир, предавался бесполезным фантазиям и погружался в пагубную апатию. Если же это был человек с горячим темпераментом и склонный к фанатизму, он становился активным лишь преследуя других и истязая самого себя. Его взоры были неподвижно устремлены на одну ослепляющую его точку, он не замечал ничего, что происходило вокруг него, вся мораль его ограничивалась тем, что он ни на мгновенье не отрывал глаз от ослепляющих его призраков. Таким образом, религиозная мораль всегда делала людей исступленными визионерами, никогда не делала их разумными существами и не создавала настоящих граждан.
Человек, просвещенный разумом, получивший правильное воспитание, сдерживаемый хорошими законами, приходит в ужас, когда оказывается очевидцем преступного «ли вредного деяния или слышит о таком деянии. Человек, находящийся во власти религии и с детства развращенный предрассудками, видит зло только в том, что ему изображают как противное предписаниям религии и вредное ее интересам; дальше этого он ничего не видит. Упущенный им ритуальный обряд, всякие благочестивые мелочи и воображаемые грехи внушают ему гораздо больше страха и угрызений совести, чем действительные проступки и преступления. Такой человек убежден, что всякое оскорбление, нанесенное его религии, — величайшее из всех злодеяний; поэтому он делает из мухи слона, боится малейших упущений, терзает себя за самые невинные проступки против своей религии и легко прощает себе самую тяжелую вину. Для набожного человека, запуганного и одураченного попами, нет ничего важнее их предписаний. Ослепленный их обещаниями, он безразлично относится ко всему прочему. Он уверен, что с помощью попов сподобится милости своего бога, уверен, что этот бог менее чувствителен к обидам, наносимым его созданиям, чем к нарушению его мнимых законов. Цепляясь за эти мелочи, обеспечивающие ему дружбу его бога, он презирает этот мир и считает себя образцом добродетели, даже позволяя себе несправедливые и развратные действия, а часто и злодеяния.
Таким образом, религия, которой часто подменивают мораль, совершенно уничтожает ее и воспитывает лишь ханжей без всякой добродетели. Самые религиозные люди редко оказываются самыми честными и наиболее общественными. Что же касается большинства людей, то религия не изменяет их, они продолжают держаться привычек, которые она осуждает. Религия ничего не может поделать с сильными, закоренелыми страстями, она бессильна перед обычаями, установившимися взглядами, житейскими интересами, и, когда эти интересы разжигают страсти людей, религия не в силах противостоять увлекающему их потоку. Та же религия, которая некогда разрешала и одобряла поединки, ныне воспрещает их под страхом вечных мук. Однако мы видим дуэли в самых суеверных странах, так как общественное мнение оказывается сильнее религии, а в силу этого общественного мнения из людей, отказывающихся мстить за оскорбление, смотрят как «а трусов я обесчещенных. Отсюда мы должны сделать вывод, что общественное мнение сильнее религии. Придворные — обычно самые развращенные люди, они всего более склонны приносить свою честь и совесть в жертву своей карьере. Они говорят, как вельможи в царстве Ашем («а острове Суматре): «до бога далеко, а царь близко». Когда религия покажется людям неудобной, стеснительной, они отбрасывают ее, презирают ее, сбрасывают с себя ее иго, однако не следуют правилам морали, не прибегают к разуму, который стеснял бы их еще больше, чем религия. В таких случаях тирания религии сменяется иногда полнейшей распущенностью. Привыкнув видеть мораль основанной исключительно на религии, дурной человек льстит себя надеждой, что, освободившись от религии, сможет безудержно и безнаказанно предаваться потоку своих страстей. Худо ли, хорошо ли, он так или иначе рассуждает о своей религии, стеснявшей его, рассуждает всегда пристрастно; увидев, что религия не что иное, как глупость, он весьма неразумно заключает, что и мораль не далеко ушла от нее.
Другие, не способные рассуждать, не могут отделаться от религиозных представлений, которыми их питали с детства. Поэтому они вступают в сделку с суеверием, примиряют его со своей зазорной жизнью. Если они временно покидают его, то в надежде рано или поздно вернуться к нему и сподобиться тех милостей, которые всегда припасены у суеверия для перебежчиков, возвращающихся в его лоно. Таким образом, большинство людей предаются грабежу, кривде, насилиям, разврату, хотя знают, что все это осуждается богом; они непоколебимо уверены, что когда-нибудь смогут примириться с небом, заповеди которого сознательно нарушают. Христос говорит в евангелии: «Приобретайте на небе друзей неправедно нажитым богатством». Не утешительны ли эти слова для тех, кто грабит народ в уверенности, что получит отпущение, подавая милостыню нищим, что ему простится его воровство? Быть может, именно поэтому мы видим у христиан так много грабителей общественной и частной собственности? Государи грабят народы, а народы грабят друг друга. Самые набожные купцы разрешают себе мошенничество и плутовство. В те промежутки, которые оставляют им их страсти, разгул и погоня за удовольствиями, они просят у бога отпущения совершенных ими грехов; но потом, когда страсть снова завладеет ими, они каждый раз принимаются за старое. Мы видим везде множество порочных людей, умеющих связывать суеверие с преступлением; эти люди периодически оскорбляют и умилостивляют бога или же дают себе зарок замолить и старости или перед лицом смерти злодеяния своей жизни. Они надеются, что их неосмысленная привязанность к религии, к ее непостижимым догматам и ребяческим обрядам заменит им исполнение их долга перед ближними и всегда расположит бога в их пользу.
Итак, мораль может только проиграть от союза с религией. Религия всегда готова была прощать прегрешения против морали. К тому же, она желает безраздельно владеть душой человека; она проявляет снисходительность к преступлениям против ближнего, но раздувает и сурово карает грехи, выдуманные ею, малейшее нарушение ее правил, упущение ее обрядов, одним словом — нарушение религиозного долга, существующего только в фантазии. Священник взвешивает человеческие действия всегда с точки зрения своего интереса, в его глазах самые ужасные преступления, долженствующие навлечь гнев небесный и кары людские, это — преступления против его владычества. Он объявляет непростительными грехами поступки, совершенно безразличные для общества. Он приучает свою паству смотреть с священным ужасом на людей, не признающих его догматы, не покоряющихся его произволу, презирающих его таинства и поучения, не питающих мистического страха перед его бреднями и объектами его поклонения. Народы, воспитанные в этих предрассудках, куда больше возмущаются всевозможными воображаемыми преступлениями этого рода, чем действительными злодеяниями и нарушениями общественного порядка. Туманные слова ересь, безбожие, кощунство, святотатство производят большее впечатление на умы, чем убийство, предательство, насилие, воровство, прелюбодеяние. Темный народ привыкает смотреть на человека, не разделяющего веры попа и не подчиняющегося его предписаниям, как на гораздо более опасного преступника, чем тот, кто идет против природы и разума и совершает явное насилие над себе подобными. Эти предрассудки выгодны для религии и попов, но способны уничтожить у народов всякое представление о морали. Нации становятся таким образом суеверными и лишенными всякого представления о добродетели.
Не удивительно после этого, что в странах, наиболее подчиненных власти попов и суеверия, мы находим полное неведение правил морали, позорный упадок нравов и совершенное забвение элементарнейших законов разума и гуманности. В этих странах ложный религиозный долг вытеснил все законы морали. Самые зверские злодеяния находят здесь снисходительное и милостивое отношение со стороны попов. Храмы открыты для убийц, воров, злодеев: преступники находят в них убежище от строгости законов. Таким образом попы делают своего бога покровителем и соучастником преступлений, а с другой стороны, вырезывают и сжигают добродетельных граждан за одни взгляды, во многих случаях даже не высказываемые открыто.
Какие представления о морали возможны у испанца, португальца и итальянца, видящих, как светская и духовная власть предают мучительнейшей казни несчастного еретика, еврея или человека, по легкомыслию высказавшегося с некоторой свободой о религии или нарушившего какое-либо церковное предписание? Какое представление о морали может быть у них, если в то же время они видят, что храм божий является надежным убежищем для убийцы, руки которого еще в крови! Человек, видящий, как снисходительно поступают с действительным врагом общества и как жестоко поступают с тем, кто согрешил против религии, не может не заключить, что убийство, воровство, предательство — очень легкие грехи в сравнении с теми, которые так сурово наказуются религией. Говорят, что в Испании и Португалии народ делает попытки вырвать убийцу из рук правосудия и спасти его. Народ помогает ему бежать и укрыться ? церкви «ли монастыре. Напротив, когда инквизиция преследует свою жертву, каждый спешит оказать помощь агентам инквизиции и содействовать поимке. Отец вынужден выдать своего сына, муж жену под страхом подвергнуться наказанию, как сообщники еретиков.
Мало того. В странах, где духовенство пользуется большой властью, неоспоримым авторитетом и полной безнаказанностью, где светская власть не имеет права подавлять эксцессы попов, где последние живут в изобилии и постыдной праздности, нравы духовенства быстро развращаются. Оставаясь безнаказанным, порок переходит в наглость. Обнаглевшее духовенство теряет всякий стыд и совесть, позволяет себе всевозможные преступления, а народ, привыкший никогда не критиковать поведения своих пастырей, подражать им, оправдывать их, развращается по примеру своих священников. Сами невежественные, безнравственные, распутные и преступные, священники оставляют народ в полнейшем неведении его морального долга, снисходительно относятся к его порокам, которыми и сами запятнаны, легко отпускают грехи, в которых они и сами повинны, и делают это тем охотнее, что отпущение грехов становится для них все более прибыльным делом. Всем известно, до чего доходят распутство и разврат священников и монахов в Испании и Португалии. Не подлежа юрисдикции светской власти, пользуясь ее поддержкой и уважением, они безнаказанно предаются своим порокам и преступным страстям. Светская власть может карать Священников — даже за самые тяжкие преступления — лишь с согласия духовной власти а последняя редко дает это согласие, разумеется, из боязни скандала. Известно также, что эти самые религиозные нации в Европе в то же время — самые распущенные, они отличаются мстительным характером, человек здесь тотчас хватается за нож, число убийств здесь выше, чем где-либо, нравственность ниже, чем в других странах, народ несчастнее, а духовенство могущественнее, чем в других странах. Попы заинтересованы в безнравственности народа, так как вместе с «ей растет число отпущений грехов.