Гольбах П. Священная зараза или естественная история суеверия

ОГЛАВЛЕНИЕ

ГЛАВА 4.
О СВЯЩЕНСТВЕ

Если бы несколько честных граждан, посвятивших свое время изучению природы и размышлению над ее путями, производству опытов и обогащению реальных наук и полезных знаний, если бы эти люди затем не обинуясь передавали эти знания тем, кому свои занятия мешали предаваться этому, — что могло бы быть полезнее для народов? Если бы ряд людей занялись вместо кошмарных и опасных фантомов моралью, отношениями между людьми и обязанностями, вытекающими из этих отношений, то это повело бы к улучшению правительств, морали, законодательства и физики, и во всяком случае уменьшились бы несчастья человечества. Физика и мораль, основанная на природе,— единственные предметы, достойные внимания людей. Физика учит людей увеличить количество благ, которыми они пользуются, и устранять или, по крайней мере, облегчать несчастья, обрушивающиеся на них или угрожающие им. Мораль учит людей добродетели и доказывает им, что последняя является единственным оплотом государства, общества и семьи, единственным источником общественного и личного благосостояния. Но когда люди уверовали, что у них есть интересы, более могущественные, чем стремление к счастью в этой жизни; когда они стали смотреть на этот мир только как на переход к другой жизни, гораздо более важной; когда они сосредоточили все свое внимание на призраках, — они стали пренебрегать действительностью и считали преступлением хотя бы на мгновение отвратить свои взоры от блестящих призраков, на которых они строили свои надежды и страхи. С того момента, как богов объявили вершителями судеб человечества, люди вообразили, что для своего блага им достаточно идти теми путями, которые указаны им для снискания милости богов и отвращения их гнева. Таким образом, жрецы стали единственными наставниками народа. Они пичкали головы людей только своими фантомами, преподавали им только ими же выдуманные оккультные науки, и народы, одурманенные суеверием и страхом, не двигались ни шагу вперед к своему счастью. Когда народ благоденствовал, ему говорили, что счастье его ниспослано небом и он должен благодарить последнее за этот дар. Когда же народ постигали несчастья, его уверяли, что это — кара богов, приговору которых он должен подчиняться с трепетом душевным. Если народ хотел устранить препятствия, стоящие на пути к его благоденствию, его уверяли, что это значит сопротивляться воле всевышнего. Когда любознательные граждане хотели заняться полезными науками, последние объявлялись легкомысленными и презренными, вряд ли могущими что-либо дать человеку, который обязан думать только о потусторонней жизни. Если благоденствующая нация хотела расширить круг своих радостей, ей толковали, что все приятное ей лишь вызовет гнев бога, осудившего людей на страдания и слезы в этом мире.
Таким образом, религия стремилась безраздельно владеть умами и зорко следила за тем, чтобы внимание людей не отвлекалось в сторону. Она всецело захватила в свои руки воспитание молодежи, влияла на законодательство, политика была подчинена ей, мораль зависела от ее произвола. Спокойствие общества беспрерывно нарушалось неизбежными распрями на религиозной почве. Разум и опыт были раз навсегда запрещены, истинная наука была скована и в загоне. Просвещение, энергия и активность были изгнаны, народ держали в невежестве и отупении, от которых он освобождался только для того, чтобы сражаться за вздорные тезисы своих духовных пастырей.
Итак, суеверие, гоняясь за призраками, не могло служить интересам людей. Оно воспитывало только невежественных, трусливых, неспокойных рабов, у которых хватало активности лишь на то, чтобы вредить самим себе. Они всегда готовы были по приказанию неба попрать ногами самый священный долг человека.
Вот какие плоды народы пожинали от учений своих духовных наставников. Последние всегда были заклятыми врагами истины, разума и науки. Сами слепые они претендовали на руководство людьми, еще более слепыми, чем они, и ставили себе задачей ослеплять их больше и больше.
Если бы люди исходили из своих интересов и обращались к разуму и здравому смыслу, это повело бы к развитию промышленности, облегчило бы труд и увеличило бы благосостояние народов. Если бы люди размышляли о политике, они скоро поняли бы, что полезно только справедливое правительство и что общество не может быть счастливо, если не пользуется свободой, безопасностью и миром. Обратившись к разуму, народы увидели бы, что народы не могут существовать без добрых нравов и добродетели и что религия, правительства и законы всегда будут бессильны сдерживать человеческие страсти, если воспитание, привычка, установившиеся взгляды, религиозная и политическая тирания всячески стремятся развратить народы, ввести в заблуждение умы и сковать цепями тело.
Наставлять народы надлежит тем, кто размышлял над этими большими проблемами. Только они заслуживают имя мудрецов, а мудрецы должны быть единственными жрецами наций. Они воспитают не суеверных людей, не трусов и фанатиков, а великодушных, трудолюбивых, просвещенных и разумных граждан. Это воспитание постепенно прольет свет знания и просвещения и распространит истинную добродетель. Молодое поколение, воспитанное в этом духе, в свою очередь воспитает добродетельное, просвещенное, свободное потомство. Каждый отец семейства передаст своим детям те принципы, чувства и добродетели, к которым он пришел сам, будет развивать их разум, откроет им их реальнейшие интересы; он с раннего детства приучит их быть полезными, он научит их дорожить истинной честью, внушит им желание заслужить расположение тех, внимание и помощь которых окажутся в один прекрасный день столь необходимыми •для них. Он покажет им, что в их интересах служить родине, привязаться к той большой семье, в которую их включила совместная жизнь, сообразоваться с законами, направленными ко всеобщему благу. Он научит их ценить священные слова: родина и добродетель.
Когда граждане проникнутся этими правилами, нелицеприятное правительство призовет к новой жизни домашнее, родительское воспитание, действуя наградами и штрафами. Законодательство придет таким образом на помощь воспитанию, оно будет содействовать внедрению более твердых моральных травил, ободрит таланты, сделает добродетель необходимой. Государь, сам заинтересованный в том, чтоб делать добро, станет жрецом разума, истинным руководителем своего народа, центром всех общественных движений.
Не так обстояло дело у народов, которые вся обстановка бросала в объятия суеверного страха. Религиозное воспитание убивало в них мужество, учило их только одному: бояться богов, ублажать их дарами, видеть в них могучих и страшных царей. Впитавши эти представления, народы создали при своих небесных царях придворную иерархию и вообразили себе, — мы уже говорили об этом, — что, подобно земным государям, боги особенно милуют тех, кто служит им в непосредственной близости. Министры и царедворцы богов, их свита и придворные были привилегированными лицами, гораздо более угодными богам, чем прочие смертные, они могли всего добиться от своих шефов благодаря своему влиянию.
При зарождении общества законодатели были его первыми жрецами. Они дали обществу богов, религию, мифологию, в дальнейшем они всегда возвещали и толковали волю богов. Священство по праву принадлежало этим честолюбивым благодетелям или хитрецам, которые, заслужив доверие народа, овладели его воспитанием. Им помогали испытанные и избранные ими люди, на которых они возложили мелочи своих священных функций и которые разделяли с ними уважение народа. Таким образом жрецы, или священники, образовали иерархию и участвовали в блеске божьего величия, так как выполняли при богах более или менее важные функции. Эти люди образовали в каждой нации почетный класс, не смешивавшийся с простым народом; близость к последнему уменьшила бы их авторитет. Люди, исключительно предназначенные для обслуживания богов, считались святыми и божественными, их не ставили на одну доску с другими, которые сами в своем самоуничижении полагали себя профанами, непосвященными. Священники, занятые только своими высокими делами, заперлись вместе со своими богами в храмах. Они жили в уединении, недоступные народу; вход в святилище возбранялся. То, что ежедневно видишь, скоро перестает импонировать. У евреев первосвященник только раз в год входил в святая святых. Он входил туда всегда один и не без страха — искреннего или симулируемого, — что его ожидает там смерть. Какое же представление должны были иметь евреи о своем боге, если он был так страшен даже для первосвященника! У язычников некоторые храмы открывались только раз в год. В вопросе о религии с людьми всегда поступали, как с детьми. Трепещите перед святилищем моим, — говорит Иегова (Левит, гл. 19). Кто приблизит с я к ковчегу господа, тот будет поражен смертью (Числа, гл. 18, ст. 31). Ваш бог — всепожирающий огонь (Второзаконие, гл. 5, ст. 24 и ел.).
Униженный перед своим богом, постоянный предмет его презрения, народ счел себя теперь недостойным приносить сам жертвоприношения и изъявлять покорность этому страшному монарху, спрятавшемуся вместе со своими священниками в глубине святилища. Народ считал себя отныне обязанным обращаться к посредничеству любимцев бога. Только они имели право беседовать с богом, преподносить ему дары народа, молиться и приносить за него искупительные жертвы. Единственные хранители законов, полученных от самих богов, они одни имели право толковать эти законы. Конечно, только те, кто пользовался исключительной привилегией лицезреть божество и беседовать с ним, получать от него вдохновение, знали истинные намерения божества и дух его законов. Так как священники исполняли столь благородные и высокие функции, им, как посредникам, тоже перепадало то почитание, которое воздавалось их невидимому господину.
В качестве посредников между богом и людьми они повелевали нациями, и приказы их стали исполняться беспрекословно; в самом деле, кто посмел бы противиться им? Короли, подчиненные наравне с последними своими подданными власти богов, всегда вынуждены были склоняться под игом духовенства. Суеверный народ не мог колебаться при выборе между своими небесными господами и священными пастырями, с одной стороны, и земными царями — с другой стороны. Слава последних затмевалась славой всевышнего.
(Ничто не дает такой власти над толпой, как суеверие; бессильная, жестокая, непостоянная в других случаях, она, как только находится под влиянием призрачной религии, повинуется больше жрецам, чем вождям. — Квикт Курций, кн. 4, гл. 10).
Знания, способности, наука неизбежно дают превосходство тем, кто обладает ими. Законодатели часто приносили полезные открытия невежественным и диким народам и этим заслуживали их доверие; тогда они вводили своих богов, свои культы и законы и подчиняли народ своей власти.
Когда культ установлен и жрецы обособились от народа, священство ограничивается заботой об алтарях. Освобожденные великодушием народа от неприятной заботы о своем существовании, жрецы получили досуг для созерцательной жизни, предавались размышлениям за других и нередко делали полезные для общества открытия. Одни изучали скрытую силу растении, болезни человека и способы лечения их. Другие наблюдали ход светил и пытались читать по ним судьбы смертных. Третьим занятия природой давали возможность ошеломлять своих соотечественников и импонировать их легковерию. Жрецы были первыми врачами, первыми юристами, первыми законодателями, первыми судьями, одним словом — первыми учеными в зарождающемся обществе. В Египте жрецы были судьями. Глава их носил на шее сапфир, который именовали Истиной (См. Aelian., Var. Hist, ?. XIV, p. 34). Друиды выполняли судебные функции у кельтов.
Они занимались поэзией, медициной, астрологией, магией, физикой, а иногда также моралью и философией. Их знания заслужили им всеобщее уважение. Государь запрашивал их во всех своих начинаниях, воины слушались жреца даже в самый разгар битвы. Каждый нуждался в помощи жрецов. Каждый находил у своего жреца то или иное средство и считал его божественным человеком, потому что не был Посвящен в тайны его искусства. Жрецы старательно прятали ?? других свои знания; в их руках даже самые элементарные знания всегда принимали загадочный и таинственный вид, что заметно замедляло развитие знаний. Жрецы никогда не открывали другим голую истину, всегда маскировали ее аллегориями и гиероглифами. Под покровом тайны истина хранилась для небольшого круга людей, прошедших испытание; для остальных она искажалась сочетанием с ложью и чудесами.
Аллегория заключается в том, что говоришь одно, а понимаешь под этим другое. Как явствует из древней истории, аллегория была изобретена в Египте, точно так ж как гиероглифы. Не желая сделать свои открытия общим достоянием, жрецы придумали гиероглифы, чтобы передать свои открытия своим преемникам, не делая их известными народу. Жрецы всюду отличались таинственностью. Друидам запрещалось излагать их священное учение IB письменном виде, дабы оно не подверглось критике. По тем же соображениям хитрейшие из христианских попов хотели изъять из рук народа книга, на которых основывается их вера. Величайший абсурд предполагать, что благий и мудрый бог, сообщая сваи намерения людям, прибегает к аллегориям, к языку, непонятному для большинства людей.
Это не удивительно, если принять во внимание, что все простое, понятное и известное перестает вызывать восхищение, тогда как таинственное возбуждает любопытство, чудесное заставляет работать воображение и люди ошеломлены всем тем, что превосходит их понимание. Если кто-нибудь объявляет, что он обладает важной тайной, он вырастает в глазах народа, приобретает превосходство над ним, в нем видят любимца богов. На этом основывались все мистерии. С помощью их жрецы добивались уважения. Они сообщали свои секреты только тем, которые умели хранить тайну, сообщали их только после того, как в неоднократных испытаниях убеждались в надежности этих людей.
Так как во всем, что происходит в этом мире, видели руку божества, люди, естественно, обращались во всех своих начинаниях за советом к служителям богов и ничего не предпринимали, не выслушав их мнения. Таким образом, жрецы становились вершителями судеб государств. Они то ободряли народы благоприятными прорицаниями, то приводили их в уныние зловещими предсказаниями и предзнаменованиями. Множество разных вещателей, провидцев, пророков и птицегадателей решали судьбу всех проектов, причем часто срывали самые полезные начинания; невежественный народ всегда слушал их, даже когда они возбуждали страсти, прямо противоположные интересам общества. Еврипид говорит, что самый лучший гадатель является самым лучшим пророком. Пророки евреев были, очевидно, жонглерами, гадателями, прорицателями того же сорта, который мы находим во всех странах мира, и жили за счет простоты народной.
Удивительные и разнообразные знания жрецов увеличивали их престиж, делали их еще более ценными и уважаемыми людьми. Каждый знал, что жрец всегда обладает нужным средством; жрецы пользовались влиянием у богов, опыт давал им превосходство над другими гражданами. В результате они повсюду стали самым важным сословием. К этому присоединились еще их чудеса. Многие жрецы изучали явления природы, это давало им возможность удивлять, поражать, запугивать простой народ. Последний, всегда невежественный, считал их действия сверхъестественными и в своем предубежденном воображении видел все в том свете, в каком его представляли жрецы. Bee фокусы и чудеса, которые библия приписывает Моисею и магам фараона, невидимому, доказывают, что египетским жрецам были известны многие секреты физики и химия, утраченные впоследствии потому, что эти жрецы держали; своя знания в тайне. Возможно, что Моисей, лицо которого казалось израильтянам светящимся, знал о фосфоре, открытом Жоффруа. Какие чудеса языческие жрецы могли проделывать с помощью пороха, магнетизма и т. д.! Моисею, конечно, легко было справиться с израильтянами, уверив их, что впереди них идет облачный столб; в действительности, этот столп, вероятно, был просто жаровней, которую он по восточному обычаю приказал нести впереди армии.
Во всех этих фокусах, чарах, чудесах видели несомненные знамения воли богов. Их объясняли тем, что боги по просьбе своих жрецов нарушали законы природы или приостанавливали их действие. Эти мнимые чудеса все больше укрепляли могущество жрецов, они озадачивали народ и располагали его слепо верить всем их проделкам. В самом деле, можно ли было сопротивляться тем, кому принуждена была повиноваться сама природа? Можно ли было сомневаться в словах жрецов, если небо и земля давали им самые блестящие подтверждения? Как не склониться разуму перед людьми, которые совершают чудеса, побивающие его? С помощью чудес можно заставить замолчать разум.
Сверхъестественное — на самом деле явление, причина которого неизвестна народу, — всегда будет служить в глазах последнего более сильным аргументом, чем самые логичные рассуждения. Разуму часто приходится обращаться к людям, которые не способны понять его и следовать его доказательствам; напротив, чудо совершается на глазах у самых темных людей и обладает убедительной силой.
Поэтому большинство основателей религий прибегали в подтверждение их к чудесам. Но все религии мира происходят от времен невежества. Чем народ невежественнее, тем больше он верит в чудеса, но мы вправе отвергнуть их свидетельство. Между тем, когда мы высказываем сомнение в истинности той или другой религии, нам затыкают рот ссылкой на чудеса, совершенные основателями этой религии на глазах у толпы; три этом, заметьте, не отрицают тупости и невежественности этой толпы. Чудеса, совершенные на глазах у невежественной толпы, должны и в наше время служить доказательством для людей, ушедших далеко вперед, людей, которым опыт и размышление не позволяют верить в чудеса! Нет, только во времена мрака и невежества жрецы могли строить свое величие на чудесах; в наше время подобные аргументы сошли на нет и вряд ли могут воскреснуть перед народами, добившимися просвещения. В обществе, приобщившемся образованию, не бывает более чудес. Поэтому священство, лишённое возможности совершать новые чудеса, вынуждено ссылаться на старые. Отсюда ясно, почему попы всегда были врагами науки и новых открытий. С распространением образования могущество духовенства неизбежно падает. В особенности должно возбуждать недовольство попов изучение природы, так как оно может опрокинуть их метафизические системы в навсегда отнять у них возможность делать чудеса.
Что касается духа таинственности во всех религиях, древних и новых, он, как уже указывалось выше, коренится в том, что люди обычно благоговеют перед непостижимым. То, что скрывают от них, не дает и? покоя. Синезий правильно замечает: «народ всегда презирает то, что легко понять; поэтому религия должна давать ему нечто из ряда вон выходящее, нечто таинственное, поражающее его и возбуждающее его любопытство». Католическая религия значительно ближе народу, чем протестантская, так как она более нелепа и более изобилует всякими тайнами, тогда как протестантская выступила против некоторых безрассудных догматов, хотя сохранила ряд других тоже противоречащих здравому смыслу. Возможно, что темнота причудливость, таинственная абсурдность христианства являются причинами той жадности, с которой оно было воспринято. Самая божественная религия, это — самая чудесная, самая непостижимая религия — самая лучшая.