Манхейм К. Проблема интеллигенции: Исследование ее роли в прошлом и настоящем

ОГЛАВЛЕНИЕ

III. Экскурс в историю социальных корней скептицизма

Парето и его последователи представляют собой современный образец скептицизма, носящего некоторые черты только что описанного двойного разочарования. Отпрыск генуэзских патрициев, инженер, занимавший одно время руководящий пост в промышленности и ставший позднее профессором, Парето придерживался трезвой, лишенной сентиментальности позиции по отношению к идеологиям вообще и к демократии, либерализму и социализму в частности, что характерно для представителей его класса, с подозрением относящихся к политике. Но Парето не разделял убеждений и своей собственной страты. Он видел в истории более или менее устойчивый процесс, в котором элиты постоянно сменяют друг друга, а массы периодически приводятся в движение в соответствии с определенными законами психологии. Сущность истории — борьба элит.

Невозможно найти единую формулу для различных типов скептицизма. Безусловно, не все эти типы имеют социальные корни. Некоторые из них основаны на чисто личном опыте, не образующем групп, в то время как другие могут быть отнесены к предрасположенности, обусловленной темпераментом. Какова бы ни была его основа, скептицизм является подлинным и последовательным ответом на ситуацию, если он подкреплен типичными социальными обстоятельствами. Исследование этих типичных обстоятельств имеет большое значение, так как они всегда образуют вехи социальных изменений.

Как правило, скептицизм возникает в результате краха группового мировоззрения. В той мере, в какой надежность Weltanschauung зависит от прочного положения его приверженцев, индивид начинает сомневаться в кредо, исповедуемом его группой, когда связи с ней уже не имеют под собой прочной основы и если ее сплоченность ослабевает, Современные наблюдения в этом отношении соответствуют урокам истории. Хеберле, изучавший социальную мобильность в Америке, отмечает: «Хотя в стабильном обществе случаются нарушения закона и норм нравственности, никто не ставит под сомнение

140

их законность; только мобильное общество возбуждает сомнения и критику» 75 .

Вернемся опять к миннезингерам для иллюстрации простого типа скептицизма в обществе, находящемся в состоянии упадка. Вольфрам фон Эшенбах боролся против вызывающего тревогу «Zwivel»*, присущего XII и XIII вв. В то время как более твердый в вере Вольфрам старался подавить свои сомнения, проникнутый светскими настроениями Готфрид Страсбургский открыто насмехался над церковью. Как преодолеть растерянность, возникающую вследствие ослабления веры, — оперевшись на традицию или же прибегнув к циничной иронии? — вот дилемма, постоянно встающая перед интеллигенцией в ситуации социального упадка. Если противопоставить первую фазу миннезанга, пользовавшегося поддержкой высшей земельной знати, более позднему периоду, когда этот жанр достиг своего расцвета благодаря творчеству отколовшихся от общества маргиналов, ведущих бродячий образ жизни, становится понятным, что процесс отрыва от корней, в результате которого интеллигенты теряли почву под ногами, превращаясь в скитальцев, брошенных на произвол судьбы, проходил тогда через те же фазы, что и сегодня.

Читатель может спросить: не напрасно ли мы смешиваем сомнения религиозного типа с пошатнувшейся лояльностью по отношению к социальной системе? На каком уровне мышления переживается сомнение и что является его конкретным объектом, зависит от концептуальных построений, которыми общество оправдывает свои нравственные принципы. Скептицизм не может принимать форму социологической критики в культуре, не способной к социальной рефлексии. Сомнение оторвавшегося от своих корней индивида принимает форму, в которой обычно воспринимается им упадок пошатнувшейся системы: религиозный поэт становится агностиком, политически сознательный патриот превращается в космополита, а метафизик — в релятивиста. Однако особый социологический интерес представляет развитие от простого недоверия, ставящего под сомнение тот или иной догмат, к радикальному скептицизму или, как я бы это назвал, к двойному скептицизму. Он возникает, когда два различных мироощущения стремятся овладеть одной и той же личностью и когда эта личность подвергается воздействию противоположных убеждений, в равной степени страстных и искренних. Такой двойственный взгляд на вещи часто является результатом пространственного совпадения разных, параллельно существующих взглядов. Я имею в виду ситуацию, когда группа старших продолжает защищать прежний догмат, в то время как молодая выдвигает новый. Индивид, утративший свое прочное положение в обеих группах, оказывается под перекрестным огнем, ведущимся с противоположных позиций. Тогда он обнаруживает обескураживающий факт, что одни и те же вещи воспринимаются по-разному. Это замешательство знаменует возникновение подлинной эписте-

* Сомнение (средневерхненем.}.

141

мологии, которая представляет собой нечто большее, чем просто выработку и оправдание уже сложившегося взгляда. Ибо эпистемология есть выражение пошатнувшейся веры не только в одну определенную истину, но и в истину, как таковую, и в человеческую способность к познанию.

Не случайно поэтому, что подлинная эпистемология дважды возникала в западной истории. Первый раз она была связана с софистами и Сократом, второй - с Декартом. Кем же еще были софисты, как не городской интеллигенцией, испытывавшей воздействие двух сосуще- i

ствующих образов жизни: старого, феодально-мифологического и об- ff

раза жизни городских ремесленников с их настойчивым стремлением понять, как создаются вещи. Некоторые моралисты склонны видеть в дерзкой игре софистов альтернативными решениями лишь циничное шутовство. В мире, где каждая вещь обычно имеет только одно значение, открытие множества критериев истины произвело шокирующее впечатление. Сам Сократ был софистом, игравшим двусмысленностями и противоречиями, прежде чем пришел к окончательным решениям. Подобно тому как софисты объясняли с помощью умозрительных понятий конфликт двух миров, Декарт выводил свою теорию познания из разрыва современной ему науки с теряющей свои позиции схоластикой, от методологии которой он не мог вполне отказаться. Однако скептицизм, возведенный Декартом на уровень эпистемологии, стал импульсом для современных исследований.

Если эпистемология родилась в сумеречной ситуации радикального скептицизма, то психология возникла из этического плюрализма. Психология становится возможной, когда центр внимания смещается с этических норм поведения к реальному индивиду. Но индивид остается, скорее, обобщенной конструкцией универсалистов, пока его обнаруживают в ситуации, допускающей выбор и уход от традиционных норм и обязанностей. Когда альтернативы, стоящие перед человеком, выходят за пределы полярной противоположности греха и спасения, его поведение становится объектом типологии, для которой у универсалистов нет даже соответствующей терминологии. Именно этическая дезориентация и агностицизм Монтеня вызвали беспрецедентный интерес к эмпирической изменчивости и противоречивости человеческих реакций. Ироническое отношение Монтеня к тривиальным происшествиям и важным историческим событиям, трактуемым им как явления одного порядка, выдает иконоборческое пренебрежение к любой иерархии, к любой «табели о рангах» в жизни людей и любопытство будущего ученого к omnia ubique*. Монтень, как и софисты, получал удовольствие от игры с внешней, парадной стороной вещей, подобно тому как Рабле наслаждался грубым смехом, звучащим со страниц его произведений. Монтеня занимала изменчивость человека и его обстоятельств. «Понимание добра и зла зависит от того представления, которое мы создали о них. Однако различие в представле-

* Всему повсеместно (лат.)

142

ниях доказывает с очевидностью, что они складываются у нас не иначе как в силу условности» 76 . Носителем условности, которую имел в виду Монтень, было не что иное, как изменчивая и непостоянная человеческая психика.

Пятой фазы скептицизм достигает, когда выходит из стадии дезориентации и приближается к тому, что я предлагаю называть второй верой. Конечно, не все индивиды, принадлежащие к мечтающей вернуться в прошлое, реакционной интеллигенции, достигают этой фазы. Немногим благоприятствуют социальные условия, позволяющие скептицизму становиться постоянным образом жизни, как это было с Монтенем. Но рано или поздно большая часть вытесненных с прежних социальных позиций интеллигентов ищет выход из состояния неопределенности назад, к положительной и твердой вере. Однако принятому таким образом кредо недостает безыскусственности и девственной простоты убеждений, опираясь на которые восходящие классы утверждают себя. Вторая вера свидетельствует о том, что утратившие корни индивиды вновь собираются с силами и, не выдержав изоляции, вынуждены примкнуть к стабильной страте.

Одним из учеников Парето, занимавшим на конференции в Лозанне позицию радикального агностицизма, был Муссолини, эмигрант, скептически настроенный интеллигент, изучавший механизм истории и не нашедший в ней ничего достойного веры. Подобные люди не разделяют апокалипсических надежд примитивных страт, находящихся на грани исчезновения. Какими бы бесплодными ни были эти надежды, они неизбежно возникают в результате общего упадка воли и веры в свои силы, в то время как вторая вера интеллигенции носит черты хорошо продуманной, тщательно разработанной мифологии, особенно когда исторические мифы изобретают в век позитивистской и критической историографии. Часто забывают, что утешающая, подбадривающая вера зарождается в рамках уверенной в своих силах группы или вновь складывающегося социального порядка, а не в силу преднамеренного соглашения колеблющихся индивидов, утративших стойкие убеждения 77 .

Поскольку мы пытались определить социальный генезис скептицизма, теперь пришло время спросить: в каких слоях общества складываются твердые убеждения и принципы? Здесь опять следует вспомнить, что, хотя предрасположенность к непререкаемым убеждениям может развиться и в индивидуальном порядке, тем не менее именно особые обстоятельства привлекают индивидов с такими склонностями и дают постоянные импульсы для формирования не подлежащих обсуждению, аподиктических убеждений.

а) Первичная ситуация, стимулирующая аподиктические установки, характерна для представителя интересов однородной группы. Мы говорим, часто не осознавая этого, не от своего имени, а от имени определенной группы. В большинстве случаев мы поступаем так без каких бы то ни было официальных полномочий и не зная, от чьего имени говорим. Кроме того, конфликт, оказывающий одинаковое воздей-

143

ствие на группу в целом, порождает более четкие и твердые взгляды, чем проблемы, разъединяющие ее.

б) Второй компонент аффирмативной позиции заложен в биполяр-ности социальной ситуации. Группа, стремящаяся утвердиться в споре с одним оппонентом, вырабатывает более отчетливое представление о себе, чем группа, занимающая срединное положение и встречающая оппозицию с обеих сторон. Срединная позиция носит, как правило, более экспериментальный характер и менее четко оформлена, чем любая крайняя позиция в конфликте двух сторон. Об этом свидетельствует знакомая дилемма либерала, стоящего между традиционалистами и радикалами.

в) Третья возможность возникновения категорической точки зрения заключается в позиции непримиримого аутсайдера и критика, не участвующего в каком-либо конкретном деле и поэтому не нуждающегося ни в компромиссах, ни в том, чтобы как-то модифицировать собственные взгляды.

Характерные черты интеллигенции, появившейся в процессе отрыва от своих корней, становятся яснее, если сравнить их с чертами интеллигенции, продвижение которой блокировано. Последняя обычно принимает скорее утопии восходящего класса, направленные в будущее, а не романтические идеалы нисходящей страты. Когда такие интеллигенты заходят в тупик и достигают фазы скептицизма, их разочарованность не становится радикальной и полной, как в точке двойного скептицизма. Они не отказываются полностью от своей изначальной веры в «прогресс» — подлинно не верящие в прогресс являются обычно выходцами из классов, привыкших к своим прошлым достижениям и воспринимающих успех как нечто само собой разумеющееся. Выдвигающаяся на авансцену общества интеллигенция нашего времени склонна к социологической ориентации главным образом потому, что ее успех во все большей мере зависит от понимания всей сложности условий современной жизни. «Подъемники» современного общества, по выражению Сорокина, — это далеко не те простые каналы, через которые бюрократическое государство XVIII в. или средневековая церковь отбирали и готовили своих чиновников. Наоборот, образованные представители высших классов склонны воспринимать свое положение как само собой разумеющееся; поскольку они не обладают искусством делать карьеру во всех его деталях и не знакомы со сложным механизмом, обеспечивающим обычный для среднего человека успех, они склонны доверять упрощенным и чрезмерно обобщенным, огульным концепциям. Так, мы иногда характеризуем ту или иную фазу социального процесса, не подвергая" ее анализу, как эпоху роялистов или республиканцев, веры или агностицизма, героев или простых людей, не чуждых человеческих слабостей. Другим проявлением такой отстраненности от социальной реальности является уход в свой внутренний мир тех, что не надеются справиться со своими проблемами. Эта тенденция напоминает магическую силу, которой изнутри наделяются вещи, находящиеся за пределами контроля извне.

144

Однако трезвая оценка социальных сил естественна для тех представителей высших классов, чьи управленческие функции повседневно заставляют их иметь дело с механизмами сложного общества. Чиновник промышленной, политической или военной организации находится в положении, позволяющем ему видеть события во всем многообразии взаимосвязей. Его подход к реальности имеет прагматическую тенденцию, но, хотя такого чиновника интересуют прежде всего непосредственные результаты событий, его положение развивает в нем способность учитывать весь комплекс взаимосвязей, имеющих к ним отношение.

Мы видели, что образ действий интеллигенции и характер ее мышления зависят от условий, в которых она осознает и выражает себя. Относится ли интеллигенция к вытесненной или восходящей группе или к страте, продвижение которой заблокировано, она стремится выработать нормы и условности, предназначенные господствовать в том обществе, где она живет. Характер этих условностей различен для каждой культуры и зависит от пути, каким интеллигенция достигает ключевых позиций в обществе. Таковы различия между виртуозами гимнастики и поэзии Древней Греции, учеными Индии, Иудеи и Ислама и рыцарскими, бюрократическими и техническими элитами Запада. Заняв свое место, интеллигенция устанавливает образцы приобщения к культуре для господствующей элиты, а через нее и для общества в целом. В этом смысле мы принимаем обобщающую формулировку Ледерера: «Если данная страта находится во главе восходящего класса, ее принципы усваиваются этим классом и определяют стандарты социально востребованных критериев культурности. Если динамический процесс, исследовательский поиск становится конвенциональным, некоторые из его результатов порождают устойчивую традицию». Далее он добавляет: «Традиция приобщения к культуре не всегда определяет нормы социального поведения того или иного класса. Традиция эта может утратиться с возвышением другой страты, интересы и образ жизни которой не оставляют для нее места» 78 .

г) Социальная среда обитания интеллигенции. Последнее наблюдение касается уже нашей сегодняшней темы: роли образованных людей в обществе. Хотя большая часть нашей современной интеллигенции образует открытое и свободное сообщество, она время от времени вступает в отношения сосуществования с тем или иным классом и часто образует свои собственные особые группировки. Мы уже рассматривали отдельные примеры подобных образований. Теперь обратимся к тому, что я предлагаю назвать социальной средой обитания интеллигенции. Мы различаем следующие три типа: локальный, институциональный (или организационный) и обособленный.

Уровень локальной среды характерен для небольших и средних сообществ. Влияние и устойчивость их культуры объясняются неизменностью "интересов и взаимопониманием с окружающим населением. Старшие поколения играют свою роль в сохранении локальных тради-

145

ций. Мы видим, что стабильные группы обычно связаны с местными органами самоуправления и объединяются на основе дружеских отношений, патронажа и совместных празднеств. Иногда локальные элиты могут становиться центром региональной культуры значительного масштаба — предмет, ознакомиться с которым читатель сможет, обратившись к работе Надлёра 79 . Эта первичная культура, неосознанный результат локальных контактов, развивалась в живописи позднего средневековья и нового времени в таких различных региональных стилях, как фламандская, кельнская и бургундская школы. Вполне естественно, что интеллектуальная атмосфера города или региона зависит от отношений между местными элитами и элитами других краев 80 . Неоднократно указывалось на то, что образование и литература в патрицианском Нюрнберге заметно отличались от Аугсбурга, в котором доминировали гил >дии. Нюрнбергский гуманизм был культурой эмигрантов и, пожалуй, младшего поколения патрициев — старшее поколение дистанцировалось от гуманизма. Так, например, Ганс Сакс, Дюрер и Фишер были эмигрантами. С другой стороны, в демократическом Аугсбурге, где с 1368 г. в городском совете заседали представители гильдии, приверженцами гуманизма были мэр, врачи, священники и монахи. Интересно отметить, что в Аугсбурге образованные врачи сменили неудачливых поэтов и именно здесь легко произошел непосредственный переход от мейстерзингеров к гуманистам. Локальный контекст аугсбургской культуры позволяет интерпретировать ее литературную жизнь, включая тончайшие детали стиля, в свете социальной расстановки сил в городе.

Другой тип представляют образованные люди, входящие в определенные институты. Средневековая христианская культура приобрела свой международный характер не благодаря средневековому обществу, а в силу повсеместного распространения церковной организации и целостности и незыблемости ее учения. Соборы походили один на другой не так, как походят друг на друга многоквартирные дома индустриальных городов. В центрах промышленного производства схожие запросы и условия приводят к схожим решениям и даже городские массы все более ощутимо утрачивают свои локальные и национальные особенности, тогда как интернациональный стиль соборов объяснялся миграцией каменщиков и архитекторов и всеобъемлющим влиянием сети церковных организаций. Именно эта сеть и единая доктрина, а не местопребывание или социальное происхождение, определяли социальное положение духовенства. В целом социальное положение интеллигенции в большей мере, чем классовая принадлежность или местожительство влияло на ее мышление, хотя в церкви эти элементы самоутверждались на более высоких ступенях социальной лестницы, что в конечном счете разрушало единство мироощущения духовенства.

Стабильные и занявшие прочные позиции политические партии создают свою собственную интеллигенцию. Но сегодня существует значительное число политически ангажированных писателей и специ-

146

алистов-профессионалов, не принадлежащих к центральным организациям партий. Их история восходит к лондонским клубам XVIII в. 81 Следует отличать их от чисто политических функционеров - лиц, оплачиваемых политическими организациями и подчиняющихся дисциплине. Они напоминают институциональные типы интеллигенции более ранних периодов. Гуманисты прошлых эпох являют собой другой пример сообщества образованных людей, которые действовали в тесной связи с феодальной стратой. Хотя у них никогда не было собственной тесно сплоченной организации, сравнимой с церковной, социальная зависимость ставила их в положение, напоминающее положение организованной интеллигенции. Стандартизация обучения делала возможной определенную внутреннюю однородность среды гуманистов.

Третий тип — обособленная интеллигенция. Многие наши образованные современники по меньшей мере хотя бы раз в жизни на короткое время сталкивались с такой ситуацией. До сих пор многие из них сохранили взгляды, характерные для обособленного индивида. Они могут иметь свои политические предпочтения, но не принадлежат ни к одной партии или религиозной организации. Однако такая обособленность не является абсолютной. Достаточно вспомнить хотя бы большинство журналистов, связанных как явными, так и скрытыми, неосязаемыми обязательствами, взятыми на себя прессой. И все же их политический выбор и социальные симпатии нелегко предугадать из-за крайней неустойчивости во взглядах, характерной только для этой страты. Зависимость писателя от работодателя не предотвращает воздействия на него событий социальной, политической или религиозной жизни, происходящих за стенами офиса его работодателя, его сообщества или вне его страны. Журналист, писатель, радиокомментатор и специалист по проблемам досуга в своем мнении зависят не только от личных контактов. Пространственные барьеры не имеют для них относительно большого значения именно в силу их профессиональной деятельности.

Поэтому нельзя адекватно понимать поведение этой страты исходя только из ее социального положения, классовых интересов или особенностей среды обитания. Недостаточно также рассматривать социальные движения или события интеллектуальной жизни, в которых индивиды принимают участие. Даже профессиональные высказывания не помогут существенно в прогнозировании реакций этих индивидов. Сам факт, что у них всегда есть свобода выбора, что они в состоянии принимать самые различные решения, делает бессмысленным упрощенный подход к роли данной страты. В Германии та самая интеллигенция, которая откликнулась на идеи Французской революции, вскоре стала знаменосцем романтизма и реставрации. Итальянская интеллигенция, поддерживавшая в политике левых, вскоре после первой мировой войны способствовала формированию фашизма.

В отличие от анализа четко оформленного класса понимание особенностей этой страты требует от нас анализа большого множества

147

факторов, связанных с ситуацией, в которой находится интеллигенция. Наиболее важными являются следующие моменты: социальное происхождение индивида, характер конкретной стадии его карьеры в данный момент - вне зависимости от того, находится он на подъеме, переживает период стабильности или испытывает состояние упадка; продвигается вверх в одиночку или в качестве члена какой-либо группы; встречает на своем пути препятствия, мешающие продвижению, или отброшен назад, на исходные позиции; на какой стадии находится социальное движение, в котором он участвует: начальной, срединной или заключительной; какова позиция его поколения в отношении других поколений; какова естественная среда его социального обитания; и, наконец, каков тип объединения, в рамках которого он осуществляет свою деятельность. Если полный детерминизм неприемлем ни в одной области социологии, то меньше всего он приемлем в подходе к группе индивидов, основная черта которых состоит в том, что они брошены на произвол судьбы и поэтому способны к участию в самых разных социальных движениях, к отстаиванию чужих интересов. Однако, даже не имея возможности эффективно предсказать поведение интеллигенции, мы тем не менее способны понять, почему то или иное идейное течение возникает в определенной ситуации, каково его будущее развитие в определенных, уже спрогнозированных условиях и какой выбор из данных альтернатив могут сделать индивиды с известными социальными характеристиками. Таким образом, попытка прогноза исходя из хорошо описанной ситуации не так уж и бесплодна.

7. Естественная история интеллигенции

В предшествующем анализе было уделено мало внимания чертам интеллигента, как такового. Мы имеем в виду в особенности его отстраненность и склонность дистанцироваться от практических забот общества. Такую психологию со всеми ее достоинствами и недостатками следует связывать с положением, занимаемым интеллигентом в результате общественного разделения труда.

Часто интеллигентов упрекают в оторванности от жизни. Хотя в целом это верно, мы должны помнить, что сложное разделение труда создает состояние отстраненности, которой едва ли можно избежать. В высокодифференцированном обществе общее положение вещей становится для большинства индивидов все более непостижимым. Это относится и к человеку, стоящему у сверлильного станка, и к служащему, и к фермеру. Кругозор чиновника и дипломата может охватывать значительную часть социального аппарата, но и они утрачивают контакт с массами, и они видят лишь фрагменты целого. Поэтому вопрос заключается не в том, какие профессии позволяют видеть действительность в полном объеме, а в том, какие сегменты общества находятся в диапазоне видимости с данной жизненной позиции. В этом

148

отношении интеллигент имеет известные преимущества. Его потенциальный диапазон шире, и сама его отстраненность помогает ему избегать оптической ограниченности частной профессии и интересов. Интеллигенту не угрожает опасность, подстерегающая практика, склонного воспринимать мир под углом зрения своей профессии или своих частных социальных контактов. Основной род занятий делает интеллигента восприимчивым к стереотипам, скорее маскирующим существующие проблемы, чем обнажающим их. Интеллигент может отказаться от обязательств, сужающих его кругозор и стесняющих его свободу действий.

И все же постоянное состояние неангажированности, без сомнения, имеет свои отрицательные стороны, граничащие с патологией. Человек, которому приходится сталкиваться с ежедневными последствиями своих действий, не может не приобрести прагматических навыков и критического взгляда в пределах своей профессиональной практики. У интеллигента некоторые из подобных ограничений отсутствуют. При рассмотрении явлений в отдаленной перспективе или на таком уровне абстракции, где не приходится беспокоиться о последствиях, интеллигент не ограничен никакими сдерживающими факторами. Идеи, не встречающие возражений, не способные на ошибку, легко становятся самоцепью и источником опьянения, которому их создатель предается в одиночестве. Мыслитель, чьи сентенции не поддаются опровержению реальными событиями, склонен забывать основную цель мышления — знать и предвидеть, чтобы действовать. Свободное и беспрепятственное мышление временами порождает иллюзию величия, ибо одна лишь способность обмениваться идеями относительно наиболее острых проблем создает соблазнительную видимость овладения ими. Обычно носящие сугубо частный характер заклинания одиноких индивидов, ведущих затворнический образ жизни, не вызывают особого резонанса, но в условиях кризиса интеллектуальный экстаз может обрести под собой благодатную почву. Массы, жаждущие обеспеченности, иногда идут за шаманом, изречения которою внушают мысль о его всемогуществе. Именно в такие моменты ожидания охваченных сомнениями масс и экстаз одинокого интеллектуала могут прийти в соприкосновение.

Склонность интеллигента к утрате связи с реальностью имеет нечто общее с его тенденцией не выходить за пределы своих ученых занятий и общаться лишь с себе подобными 82 . Однако немалое значение имеет прочное и независимое в финансовом отношении существование, свойственное, как правило, большей части образованных людей. Явные блага, связанные с образом жизни «неработающего класса», уравновешиваются соблазнами такой жизни — практически все интеллигенты, представляющие этот класс, сталкиваются с одной и той же дилеммой. Разумеется, определенный досуг — необходимая основа для развития культуры и предпосылка для занятий делами, не имеющими прямого отношения к удовлетворению повседневных потребностей. Но сам образ жизни класса, не нуждающегося в заработке, является

149

причиной отстранения от действительности, поскольку не позволяет видеть трения и противоречия реальной жизни и способствует облагороженному и чисто духовному, «окультуренному» восприятию вещей. Перед нашей культурой по-прежнему стоит проблема: как предоставить интеллигенции необходимый досуг в такой форме, которая свела бы к минимуму ее отстраненность и соблазн уйти от реальной жизни в сферу иллюзий?

Еще одна черта образованной личности обусловлена чисто книжным образованием. Такое образование само по себе развивает склонность к уединению и порождает специфические иллюзии, о чем мы уже упоминали. Мы пытались показать, как представление об имманентной эволюции идей вытекает из того факта, что ученый сталкивается с ними в библиотеке, а не в реальной действительности. Поскольку книги развертывают ситуации, к которым изучающий книги индивид не имеет непосредственного доступа, они создают ложное чувство участия — иллюзию приобщения к жизни людей, без понимания их тягот и стрессов.

Третье искушение интеллигента — уход в частную жизнь. Он не является в этом отношении исключением, но данная склонность может помешать ему в его деятельности в гораздо большей степени, чем кому-либо другому. Эта типичная для современной эпохи склонность может быть охарактеризована как намерение скрыть от общества ряд определенных проблем. Парк и Бёрджесс определяют данный феномен как уход или отказ от общения 83 . Деревня предоставляет мало возможностей для уединенной жизни. Гейгер, видимо, прав, утверждая, что современная деревня до сих пор не признает четко очерченных границ сферы частной жизни или по крайней мере не допускает полярной противоположности общественных и личных интересов в той мере, в какой это делает город 84 . Домашние дела, как и встарь, контролируются общественностью, и именно деревенская сплетня является тем инструментом, с помощью которого удается выяснить, какие требования деревенская община предъявляет индивиду. Исчезновение этой всеобъемлющей сферы влияния общественности в городе можно объяснить тремя факторами. Городское жилище создает изолированность от внешнего мира в силу своих размеров. Немаловажным является также исчезновение соседской организации. Наконец, город порождает меньше общезначимых проблем и интересов, требующих добровольного сотрудничества каждого индивида. Сложное разделение труда, включая расширение сферы общественных служб, освобождает человека от множества гражданских функций, которые он должен выполнять в деревне, так что взаимозависимость городских обитателей утрачивает свой непосредственный и явный характер. Поэтому горожане, уходя в частную жизнь, протекающую в стенах их квартир, и скрывают определенные вещи от суда общественности. Мы можем оценить дифференцирующее воздействие городской изоляции, учитывая степень взаимной ассимиляции людей в деревне, проживающих по соседству, в

150

силу чего вступающих в постоянные и неограниченные контакты друг с другом.

Современная частная жизнь развивает в личности такие черты, благодаря которым индивид отличается и хочет отличаться от всех остальных индивидов. Эта уединенность и индивидуализация, бывшие первоначально достоянием определенных элит, стали не только побочным результатом городского существования, но и предметом амбиций и гордости современного человека. Именно отделение городского дома от мастерской и конторы впервые обострило разделение между частной и общественной сферой. Характер труда государственного служащего означает следующую ступень в обострении этих различий. Официальное поведение государственного служащего во время работы полностью доступно для всеобщего наблюдения, в то время как после работы он имеет возможность целиком уйти в свою частную жизнь. С другой стороны, интеллигенту свойственно претендовать на уединенность почти во всех областях своей деятельности, и там, где он преуспевает в этом, процесс городской индивидуализации достигает своего апогея.

Отказ от вынужденных социальных контактов создает тенденцию к интровертности. Она дает новое и дополнительное измерение опыта в противоположность открытому и социальному. Этот продукт интеллектуальной изоляции, каким бы опасным он ни был в своих крайностях, создал модель сравнительно нового использования свободного времени. То, что интересы, связанные с использованием досуга, приняли характерное направление в сторону «углубления» опыта, произошло благодаря парадигме, созданной городской интеллигенцией. Если бы не пример интеллигенции, все интересы, связанные с досугом, имели бы в наше время «внешнюю» направленность в силу таготения массового общества к таким занятиям на досуге, как спорт, конкурсы, публичные дебаты и общественная деятельность.

Сосредоточенность интеллигента на самом себе является благодатной почвой для развития четвертой черты — шизотимии. Ее основная характерная особенность заключается в резком противоречии между внутренним и внешним миром личности, которое в экстремальных случаях может ослабить способность индивида поддерживать нормальные социальные контакты. Где бы ни возникала страта образованных людей, как указывал Макс Вебер, она всегда проявляет свою склонность к глубоко личному выражению интеллектуального экстаза в отличие от крестьян, эмоции которых выражаются в форме общего, коллективного взрыва чувств. Данное различие сохранилось и по сей день. Философия современного «экзистенциализма» в своей основе является продуктом этого процесса ухода и отчуждения от общественной сферы действительности. Некоторые интеллектуалы выдерживали свою роль до конца; другие переживали лишь временно похожую стадию. Но есть и такие люди, которые не могут преодолеть тягу к изоляции и в то же время не в состоянии выносить ее. Они погру-

151

жаются в политическую деятельность с рвением, доступным пониманию лишь в свете этого до сих пор не разрешенного противоречия.

Мы только что коснулись жизненного цикла развития интеллигенции. Представляется очевидным, что карьера интеллигента отчасти зависит от обусловленной его темпераментом реакции на социальную дистанцию, которую навязывает ему его специфический образ жизни. В соответствии с вышесказанным, мы можем выделить три типа жизненного пути. Первый — это путь профессиональной интеллигенции: люди принадлежат к данной страте благодаря карьере, которую они делают на протяжении всей своей жизни. Франция и французская революция немыслимы без них. Второй тип — неслужащий интеллигент, располагающий большим досугом; основная его профессия не связана с занятиями на досуге, хотя последние могут иметь компенсаторный характер. Этот тип интеллигенции приобретает значение с упадком независимых неработающих классов, из среды которых, как правило, рекрутировались образованные люди первого типа. Бюрократические культуры, такие, как китайская и прусская, обычно формируются неслужащими образованными людьми. Современная бюрократизация занятости вносит свой вклад в эту тенденцию, обеспечивая занятость и пенсии по старости все возрастающей массе рабочих. Общее увеличение времени досуга порождает все более растущий интерес к обоим типам образа жизни — и творческого, и воспринимающего. Одной из основ различия между французской и германской культурами является преобладание литераторов в первой и чиновников во второй.

Третий тип интеллектуальной деятельности присущ переходной фазе жизни. Молодежь, в особенности студенты, довольно часто увлекаются вопросами, далекими от интересов их карьеры, но расстаются со своими склонностями, когда выходят из периода бури и натиска и остепеняются, приступая к профессиональной деятельности. Германское молодежное движение само по себе было таким эпизодом. Молодежные движения часто служили культурным ферментом, особенно в Германии («Буря и натиск». «Молодая Германия»), однако они отнюдь не были выражением общих настроений. Внезапный спад интереса молодежи к главным вопросам современности, пожалуй, характерен для обществ, блокирующих социальные контакты молодых людей, как только они начинают свою карьеру. Однако независимо от того, иссякает побудительный импульс или нет, молодежи вообще, как никакой другой сознательной силе, присуща тяга к повышенной интеллектуальной возбудимости. Именно в эпоху неуверенности и сомнений человек ставит вопросы, выходящие за рамки традиционных ответов 85 . Я предлагаю назвать это стремление выйти за пределы диапазона собственной деятельности и непосредственной ситуации трансцендиру-ющим импульсом. Он является основополагающим фактором всякого интеллектуального процесса.

Этот импульс впервые возникает у молодого человека, когда тот открывает для себя культурное наследие своего общества и его идео-

152

логические противоречия. Осознав, что непосредственное окружение — это еще не «весь» мир и что люди живут по-разному, а не придерживаются одного-единственного образа жизни, молодой человек начинает ощущать дистанцию и первое стремление выйти за рамки своего окружения. Когда он дистанцируется от первичной группы, мир уже не кажется ему прежним. Если стремление молодого человека выйти за пределы группы не встречает на своем пути препятствий, оно знаменует собой начало подлинного процесса воспитания. Но если неблагоприятные обстоятельства побеждают стремление к трансценденции, молодой человек утрачивает обретенную им дистанцию от своего первоначального окружения и перестает подвергать сомнению тот круг представлений, в пределах которого он вырос. Исследование Лизбет Франце н-Хеллерсберг, посвященное начальному этапу жизни рабочей девушки, позволяет увидеть становление непривилегированной страты. В нем убедительно показано, как недостаток досуга разрушает обычные пути восхождения молодежи по социальной лестнице и, добавим, блокирует импульсы, побуждающие к выходу за пределы исходной ситуации 86 . Данные, имеющиеся от учащихся школ-интернатов для взрослых ( Volkshochschulheim), свидетельствуют о том, что позднее приобщение зрелых людей к более широкому образованию вызывает у человека, не имевшего возможность учиться в молодости, характерные кризисные симптомы. Внезапно ставшие взрослыми люди начинают вести себя как дети в период полового созревания; они проходят через опыт сомнения и вновь дистанцируются от привычной среды, что сопровождается смятением и неистовством, характерными только для молодежи из имущих классов.

Симптомы созревания имеют для нас особое значение, поскольку данный процесс свойствен вообще генезису любой интеллектуальной восприимчивости. Фазы этого процесса позволяют нам постичь неуловимый предмет интеллектуальной чувствительности более адекватно, чем любой исторический анализ. Отход от прежней реальности и стремление дистанцироваться от первичного окружения являются, как мы видели, главными импульсами. Именно с чувством освобождения молодой человек открывает для себя альтернативные интерпретации и новые ценности. Этому процессу сопутствуют самоутверждение и демонстративное неповиновение. Вторая фаза развивается в противоположном направлении — для нее характерна неуверенность, склонность переходить от одной точки зрения к другой. Хотя проявления этой второй стадии одинаковы, томительное ожидание разрешается по-разному. Одни не могут выносить условия жизни, изобилующей множеством различных возможностей, и стремятся нащупать прочную основу для существования. Само по себе это может принимать различные формы, соответствующие различным типам современного интеллигента. Один тип стремится самореализоваться, приняв радикальное решение, чаще всего политического характера. Неодолимое стремление дистанцироваться от дома, от первичного окружения часто приводит к развитию оппозиционных настроений: выходцы из семьи с тверды-

153

ми традициями, могут обрести революционные наклонности, в то время как те. что отходят от либеральной среды, избирают консервативное направление. Однако развитие с более сложным характером, пройдя через фазу оппозиционного радикализма, в конечном итоге может вернуться назад, к исходным позициям, возвратиться в лоно семьи и церкви. Таковы типично интеллигентские метаморфозы, ибо побудительными мотивами их являются сомнения и трансцендирующий импульс. Интеллигентский фанатизм является не результатом молчаливого принятия наследия, а выражением страстного стремления покончить с тяготами неопределенного состояния, приняв твердые, не допускающие сомнений убеждения.

Существует, однако, и другой тип решения. Некоторые считают возможным терпеть состояние неопределенности и даже находить удовольствие в открытости не знающего границ мировоззрения, в постоянной возможности пользоваться альтернативами, присущими культуре. Такая неопределенность — также одно из направлений развития. У одних это эпизод юности, у других — образ жизни.

Не пытаясь провести детальный анализ, обозначим вкратце, в общих чертах различные пути, избираемые обычно интеллектуалами последнего типа, в большинстве своем скептиками. Одни приходят к эстетическому взгляду на жизнь и становятся виртуозами сопереживания, способными жить ролями и мыслями других. Они являются знатоками, специалистами в области утонченных наслаждений, гуманистами. Другие превращают импульсы трансценденции и сомнения в надежные инструменты рутинной практики, позволяющие обходить крайности основополагающих истин. Они становятся вечными носителями иронии и сарказма, акробатами esprit* и профессиональными критиками ограниченности и филистерства (Гейне, Берне и оппозиционно настроенные интеллигенты 1830-х годов). Наконец, есть и такие, чей скептицизм сохраняет свое рациональное зерно. Непреклонные искатели истины, они разоблачают лицемерие и самообман. Их радикальный отказ от иллюзий подобен дрожжам в хлебе, хотя теста они и не создают.

8. Современное положение интеллигенции

В настоящем исследовании мы пытались выяснить социальные корни этой амбивалентной страты и не только ее психологию, но и ее социальные функции, что повлекло за собой и социологический подход к истории духа. Конкретные примеры служили иллюстрацией применявшейся методики.

В заключение трудно избежать вопросов о том, какова может быть в будущем роль интеллигенции в нашем обществе и каково будущее интеллектуального процесса, каким мы его знаем. Эти два вопроса практически совпадают. Хотя упадок относительно свободной интел-

* Здесь: остроумие (??.).

154

лигенции вовсе не обязательно означает конец мысли и исследования, тем не менее сравнительный и критический подход, стимулируемый атмосферой разнообразных точек зрения, может, по-видимому, прекратить свое существование. Поэтому мы должны проверить шансы на выживание, имеющиеся у групп - носителей свободного процесса мышления. Вполне возможно, что этот процесс, как мы его понимаем, является эфемерным и ограничивается немногими краткими историческими эпизодами. Один из них приходится на период существования свободных городов-государств в Греции, другой, пожалуй, - на непродолжительную фазу истории Рима, и третий — на эпоху, наступившую после Возрождения, но, конечно, не на всю целиком.

Мы выросли, привыкнув отождествлять этот особый тип интеллектуального процесса с духом, как таковым. Однако, если рассматривать огромные периоды и пространства, в которых преобладал институциональный тип мышления, — средневековая Европа здесь только пример, — едва ли можно избежать вывода, что описанный нами интеллектуальный процесс является всего лишь одним из аспектов либерализма, понимаемого в широком смысле. Отречение от либерализма чуть не положило конец эре критической оценки, и надо быть слепым, чтобы не видеть истощения сил его поборников. Не будем впадать в иллюзию, будто свободное мышление и исследование имеют длинную и впечатляющую историю или что интеллектуальный итог либеральной эры был по преимуществу либеральным. В более широком смысле интеллектуальный процесс является побочным продуктом исторического разложения. Либерализм и свободное мышление — лишь эпизоды между периодами институциональной культуры. Могут ли они быть чем-то большим, чем переход? Определенная доля критической мысли сумела сосуществовать с церковью, после того как последняя уже миновала высшую точку своего развития. Возникшие позже крупные структуры — абсолютное государство, массовая демократия и, конечно, русская революция — не только тяготели к коллективизму того или иного типа и к догмам, но были лучше оснащены для контроля над мыслью, чем в свое время церковь.

Мы, живущие, возможно, в конце определенного периода, не должны игнорировать эти факты, если хотим сохранить наши ориентиры.

Образование — одна из важных сфер, в которых исследовательский дух находится в состоянии упадка. Бюрократическая тенденция в области образования неизбежна, и было бы недальновидно противиться ей. Возрастающая специализация требует увеличения армии экспертов, а широкомасштабная структура правительства, частных предприятий, профсоюзов и партий делает необходимым соблюдение единых стандартов в деле подготовки кадров. Мы уже ссылались на прусскую систему дипломов и ее первоначальную цель, состоявшую в подготовке чиновников, которые смогли бы заменить сановников полуфеодальной администрации. Все это свелось к простому принципу, заключающемуся в том, что рациональное пополнение обученного персонала для проведения крупномасштабных операций требует пос-

155

ледовательной подготовки и отбора. Но не стоит придавать чрезмерное значение чисто техническим аспектам знания и тому рвению, с которым различные организации проводят подготовку дипломированных специалистов, чтобы они овладели предписанными дисциплинами в предписанной интерпретации. Упаковка знания в стандартную тару парализует импульс, побуждающий к постановке вопросов и исследованию. Знание, приобретенное без исследовательских усилий, быстро устаревает, а гражданская служба или профессия, зависящие от персонала, критические импульсы которого подавлены, быстро становятся инертными и неспособными перестраиваться в соответствии с изменившимися обстоятельствами. Подготовка и отбор чиновников, не утративших инициативы и способности к новаторству, станут возможны, если им не будет грозить опасность потери должности. Гражданская служба, которая не готовит свою собственную интеллигенцию, в конечном счете обречена на крах 87 .

Мы наблюдаем распространение системы подготовки кадров, соответствующей требованиям, предъявляемым для получения диплома, в технологических институтах, школах бизнеса и учительских колледжах. Выпускников таких учебных заведений принимают на государственную службу, в развивающиеся отрасли и быстро растущие частные бюрократические системы 88 . Сейчас, с возрастанием масштабов индустрии, коммерции, медицинских и государственных услуг, годится все. Именно в связи с их ростом такие жизненно необходимые вещи, как пища, жилище, медицинское обслуживание и транспорт, стали более доступны и используются эффективнее. Не следует считать массовое образование, необходимое в этих условиях, чем-то, достойным сожаления. Более того, приток новой страты в профессиональные сферы и административные иерархические структуры может стать источником новых импульсов и плодотворного критицизма. Они крайне нужны в любой крупной организации, которая слишком быстро привыкает идти по накатанному пути, становится инертной и утрачивает интерес к поиску новых решений, довольствуясь апробированными, рутинными методами работы. Традиционно сложившиеся страты склонны считать существующее положение дел само собой разумеющимся; выдвинувшийся индивид оказывается в благоприятном положении, позволяющем ему свежими глазами взглянуть на только что обретенную почву. Но все эти ценные качества, связанные с процессом социального восхождения, находятся в потенции и не проявляются автоматически. Крупные и стабильные организации обычно в состоянии ассимилировать и обращать новичков «в свою веру», парализуя их склонность к инакомыслию и новаторству. Именно в этом смысле крупные организации являются фактором, ведущим к пересыханию источников мысли 89 .

Бюрократия ограничивает сферу свободного исследования в другом отношении. Политические партии, промышленные организации и профсоюзы, как правило, содержат штат профессиональных консультантов, оценивающих настроения общества, — экспертов по свя-

156

зям с общественностью, как их называют в США. Эти эксперты борются за то, чтобы общественное мнение было благоприятным по отношению к их работодателям из корпораций, и зарабатывают свой хлеб пропагандой идеологии тэйлоризма, используя средства массовой информации - прессу, радио, телевидение и кино. В роли подобных специалистов обычно выступают квалифицированные интеллигенты: они используют средства свободного исследования и выполняют свои обязанности экспертов по манипулированию мышлением, специалистов по составлению однозначных заключений исходя из неоднозначных предпосылок. Перед нами ярко выраженная тенденция формирования схоластики нового типа. Марксистское крыло рабочего движения некоторое время тому назад достигло догматической стадии и было первым, создавшим новую модель мышления в закрытой системе. Совершенно верно, что различные идеологии не создают единой, целостной доктрины и что конкуренция между ними ведет к падению их престижа перед лицом общественного мнения. Но рост бюрократии и ее усиливающаяся централизация все в большей степени ведут к сужению сферы свободного исследования, выходящего за пределы различных чисто технических областей деятельности.

Однако сфера независимого исследования сокращается не только в результате вторжения манипулируемого мышления. Независимое исследование теряет свою социальную базу также в результате упадка независимого среднего класса, из рядов которого, особенно в Германии, обычно рекрутировался старый тип относительно независимой интеллигенции. Не возникло ни другой страты, ни альтернативного плана, которые обеспечивали бы постоянное существование независимой, свободной от обязательств критики. Аутсайдеры позднего средневековья, которые поддерживали стимул к свободному исследованию, могли найти убежище во многих нишах и щелях, имевшихся в обществе с самородной структурой. Существование аутсайдеров в таком высокоинституционализированном обществе, как наше, является более рискованным и трудным.

Во многом такое развитие неизбежно и даже желательно. Однако мы должны учитывать эту тенденцию, если нам предстоит иметь с ней дело. Сторонники теории социального детерминизма вправе задать вопрос: может ли интеллигенция, обычно отражающая ход событий, также и воздействовать на него? Разве интеллигент не является всего лишь гребешком на волне? Можно ли ожидать, что флюгер будет управлять ветром? Крайние детерминисты, интерпретирующие социологическую точку зрения как систематизированный интерес к поведению масс, упускают из виду, что каждая значительная фаза социальных изменений создает выбор между альтернативами. Общество намечает альтернативы, но и социальные меньшинства могут сыграть свою роль в том, какой выбор будет сделан. Являются ли интеллигенты таким меньшинством, отчасти зависит от них. Правда, в качестве группы они не контролируют ни власть, ни материальные ресурсы. Они даже не входят в одни и те же партии, и мы обнаруживаем их в

157

противоположных группах влияния и в конфликтующих классах, но интеллигенты накладывают свой отпечаток на общественную интерпретацию событий и иногда оказывают влияние на выбор, который делает общество, если выбор существует.

Что же в таком случае может сделать интеллигент? Прежде всего пусть он критически оценит пределы своих возможностей и свои потенциалы. Его страта не стоит над партиями и особыми интересами, и никакая политическая программа или экономические обещания не могут сплотить ее в политически активную группу. Единственное, что объединяет эту страту, — интеллектуальный процесс, отмеченный неустанными попытками дать явлениям критическую оценку, установить диагноз и сделать прогноз, определить возможности выбора, если они существуют, понимать и определять характер различных точек зрения, а не просто отрицать или принимать их. Интеллигенты часто пытались отстаивать определенные идеологии с самозабвением людей, стремящихся обрести положение, каким они не обладали раньше. Пытались раствориться в рабочем движении или стать «мушкетерами» свободного предпринимательства, обнаружив в конечном счете, что потеряли больше, чем надеялись получить. Явное отсутствие социальной идентичности своего места в жизни предоставляет интеллигенту уникальные возможности. Пусть он примыкает к различным партиям, но при этом сохраняет свою собственную точку зрения и не утрачивает своей мобильности и независимости, являющихся его лучшими качествами. Его причастность к различного рода организациям должна стать не источником самоотрицания, а дополнительным стимулом для критического анализа. Бюрократические машины имеют большие возможности для обеспечения нужного им единомыслия и конформизма, но для своего выживания в долгосрочной перспективе они должны также использовать критические суждения, на которые не способно мышление, находящееся под контролем. Иногда демократии проявляют нерешительность из-за недостатка согласованности и единодушия, тогда как диктатуры в конце концов терпят крах ввиду отсутствия независимых аналитиков. Свободное общество не может безнаказанно игнорировать ни то, ни другое.

Страта не обязательно должна превращаться в партию или группу влияния, чтобы стать сознательной и достичь своих целей. Женщины и молодежь приобрели положение в обществе, всеми силами добиваясь признания своих требований в индивидуальном порядке, в составе небольших групп, независимо от того, в какой ситуации они находились. Такая группа, как интеллигенция, теряет себя лишь в том случае, если отказывается от самосознания и от способности действовать своим особым, только ей присущим образом. Она не может создать свою особую групповую идеологию. Она должна оставаться критичной как в отношении себя самой, так и по отношению ко всем другим группам. И, кроме того, хотя интеллектуальный процесс во всех его фазах является продуктом конкретных ситуаций, будем все же помнить, что продукт — это нечто большее, чем ситуация.

158

Примечания

1 Время от времени мы становимся свидетелями коллективных реакций против социальной мобильности со стороны тех, чье жизненное положение упрочено; но этот тип не характерен для нашего индустриального общества.

2 См. в этой связи наблюдения Дэвида Рисмена об исчезновении традиционных мотиваций и последовательного развития «внутренне направленного» и «внешне направленного» социального типа. — Riesman D. The Lonely Crowd. New Haven. 1950,

3 Позвольте мне привести интересное наблюдение Макса Вебера, относящееся к этой проблеме: «Первоначально возраст уважают — это своего рода привилегия. Пожилые люди помимо того, что они обладают опытом и связанным с ним престижем, неизбежно пользуются статусом уважаемых людей в сообществах, ориентиром которых во всем являются исключительно традиции, общепринятые нормы, обычаи или священный закон. Поскольку пожилые люди знают традиции, они выступают самыми эффективными арбитрами в спорах, и их рекомендации, их рассудительность, голос в совете или одобрение задним числом того или иного события воспринимаются перед лицом сверхъестественных сил как гарантия того, что принятые решения были правильны. Среди лиц, занимающих одно и то же экономическое положение, старейшины — это просто самые пожилые люди в семейной общине, клане или соседском сообществе. Относительный престиж возраста, как такового, существенно различается. Там, где продовольствия не хватает, люди, достигшие возраста, в котором они уже не могут быть физически полезными, рассматриваются как бремя. Непрерывные войны ослабляют позиции стариков по отношению к тем, кто по возрасту способен к военной службе. Это часто стимулирует демократический консенсус молодых, направленный против престижа стариков. Это также происходит в периоды экономических и политических перемен революционного характера, как мирных, так и насильственных, и в периоды ослабления религиозного контроля, когда колеблются священные традиции. С другой стороны, возраст высоко ценится повсюду, где опыт составляет реальный капитал и где традиция остается жизненной силой». — Weber M. Wirtschaft und Gesellschaft. Tubingen, 1922. S. 609. См. также замечания Кингсли Дэвиса о положении западной молодежи: «The Sociology of Parent-Youth Conflict»// American Sociological Review. Aug. 1940, p. 523-535.

4 Дэвид Рисмен описывает позднюю стадию Процесса, в ходе которого кристаллизуется множество взаимно уравновешивающих групп влияния, «групп вето», как он их называет, «каждая из которых боролась и в конце концов добилась власти не допускать того, что, по ее представлениям, противоречит ее собственным интересам, и, в гораздо более узких рамках, инициировать то, что им соответствует». - The Lonely Crowd. Garden City, NY., 1953, p. 247.

3 Демократический процесс приводил к возникновению тех же явлений уже в позднем средневековье. Об этом свидетельствует развитие региональных стилей в Баварии. Швабии, Франконии и других провинциях. Дехио правильно указывает на социальные корни такого развития (правда, не с социологической точки зрения): «После периода международных отношений, господствовавших в XiV в., XV век предстает перед нами как век Германии... Это объясняется тем, что искусство пустило корни в новых стратах, до того им не затронутых. Искусство стало более национальным, поскольку приобрело народный характер, ? этом заключается двойственный смысл роста его популярно-

159

emu. Наше исходное наблюдение, что XV век был преимущественно германским, необходимо дополнить: это был век третьего сословия. Бюргеры дали свои творческие импульсы и создали образцы, резко противостоявшие аристократическому и универсальному искусству позднего средневековья. — Dehio G. Geschichte der deutschen Kunst. 2.Aufl. Berlin-Leipzig, 1923. Bd.II, S.132.

Второй этап демократического процесса, начавшийся в период французской революции и на исходе эпохи возрождения феодализма в немецких княжествах, вновь совпадает с развитием национализма как движущей силы интеграции — в противовес носившему более идеологический характер космополитизму Просвещения. В этой новой фазе национализм с региональною масштаба расширился до национального как в культурном, так и в политическом отношении.

6 О попытках такого рода во Франции см.: Platz H. Geistige Kampfe im modernen Frankreich. Munchen, 1922, ch.VII, а также: Currius E.R. Der Syndikalismus der geistigen Arbeiter in Frankreich; Huber V. Die Organisierung der Intelligenz. 3.Aufl.Leipzig, 1910.

7 Mannheim K. Ideology and Utopia. L.; N.Y., 1936, p.136-146.

8 Здесь весьма уместны методологические наблюдения Гейгера: «Вопрос о правильном понятии класса сам по себе бессмыслен. Понятие класса становится несоответствующим его реальному содержанию только в том случае, если оно выработано на основе норм одной группы, а применяется к другой». — Theodor G. Die Schichtung des deutscher Volkes. Stuttgart, 1932, S. 1.

9 Различие между классовой позицией и сознательным классом ясно показано в работе: Sherif M., Cantru H. The Psychology of Ego Involvements. N.Y., 1947, p. 145: «Требуются руководство и организация, чтобы трансформировать аморфный многочисленный класс в психологически компактный. Поэтому важно иметь в виду различие между объективной и субъективной классовой дифференциацией».

10 Ср. со статьей: Mannheim К. The Problem of Generations // Essays on the Sociology of Knowledge. L.; N.Y., 1952.

!i Различные типы статуса и концепции статуса, которые могут быть связаны с идентичными позициями, убедительно описаны в работах: Hughes E. Dilemmas and Contradictions of Status // Amer. J. of Sociology, 1945, March, p. 353— 359; см. также: Sheriff M., Cantril Я. The Psychology of Ego involvement. Op. cit., pp. 140 ff.

12 Weber M. Wirtschaft und Gesellschaft. Tubingen, 1922, Kap.I.§1.11. Begriff des sozialen Handelns (Концепция социального поведения).

13 Дискуссия по этому предмету останется бесплодной, пока каждый имеет в виду разную группу интеллигентов. Мои соображения по этому вопросу в «Идеологии и утопии» страдали тем недостатком, что мне не удалось выделить особый тип, которому я дал название «социально несвязанный интеллигент». Недоразумения, возникшие из-за этого упущения, требуют особо тщательной и точной разработки понятия «интеллигенция».

14 Ср. следующую статью настоящего сборника, «Демократизация культуры» (с. 167-228), с работой: Zilsei E. Die Entstehung des Geniebegriffes. Tubingen, 1926.

1э Ср. нижеследующее с: Mennicke—von der Gablentz. Deutsche Berufskunde. Leipzig, 1930, S/33.

10 Вайншток, несомненно, прав, утверждая, что рациональный отбор государственных служащих вполне разумен. Он становился абсурдным, лишь когда его механизм использовался как база для сокращенного срока службы в армии

160

в один год, что стало возможным в силу германского закона об обороне 1876 г. Это положение превратило отбор по образовательным признакам в отбор по признакам социальным. — Weinstock H. Das Berechtigungselend // Die Erziehung, 1929, Bd. IV.

17 Возникновение прусской системы дипломов связано, по-видимому, с правлением Фридриха Вильгельма I. Экзамены должны были сдавать сначала армейские судьи, затем, после указа 1713 г., и заместители судей. А с 1737 г. всем судьям, как высших, так и низших судов, включая членов судейских коллегий, было предписано проходить соответствующую стандартам подготовку и сдавать экзамены. Что удивительно, административные колледжи были исключением; практическому опыту здесь явно отдавалось предпочтение. Затем наступила очередь министров. Ясно, что система экзаменов задумывалась как гарантия против семейственности, так как в то же самое время было введено положение, согласно которому сын не мог занимать должность отца. Хотя следует помнить, что стимулирование esprit de corps на гражданской службе обычно связано с побуждением сыновей выбирать профессию отцов. Фридрих Великий считал это основным стимулом для развития эффективного корпуса чиновников. Ср.: Lotz.. Geschichte des deutschen Beamtentums. В., 1914.

1788 год явился важнейшей вехой в истории германской системы дипломов. В этом году эдиктом прусского короля были введены экзамены на аттестат зрелости по окончании школы. Тем же эдиктом предусматривались различия между школами: в тех школах, которым было предоставлено такое право, проводились экзамены для поступления в университет. Интересно, что допуск в университет наиболее способных учащихся начался уже тогда и лишь недавно это правило было вновь введено в Германии. Ср.: Lexikon der Padagogik der Gegenwart, 1932, Bd. 2, art.: «Berechtigungswesen».

18 Blei F. Der Geist des Rokoko. Munchen, 1923, S. xi.

19 Lederer E., Marschak I. Der neue Mittelstand // Grundriss der Sozialokonomik, Bd. IX-I, S. 121. Tubingen, 1926.

20 Znaniecki F. The Social Role of the Man of Knowledge, 1940, p. 93; Bernal J.D. The Social Function of Science. L.; N.Y., 1939, p. 15.

21 Краткий обзор вопроса ср.: Landiman G. The Origin of the Inequality of the Social Classes. L. - Chicago, 1938, p. 111-226.

22 Znaniecki F. Op. cit., p. 114.

23 Сельский тип традиционализма, развивающийся из повседневного опыта, хорошо иллюстрируется на прекрасном материале, собранном в США. См.: Williams J.M. Our Rural Heritage. N.Y., 1925; Lundquist O.A. What Farm Women are Thinking. Univ. of Minnesota, Agricultural extension Div., Special Bull. № 71, 1923; Bernard H. A Rural Theoiy. // Amer. J. of Sociology, XXII; Thomas J. W., Znaniecki F. The Polish Peasant in Europe and America. N.Y., 1927, Vol. 2.

24 Niet&che F. Aus der Zeit der Morgenrote, 1880-81; Saitschik R. Deutsche Skeptiker: Lichtenberg, Nietzsche—Zur Psychologie des neueren Individualismus. B., 1906.

25 Цель настоящего исследования — создать подходящую модель для изучения конкретных групп интеллектуалов в прошлом и настоящем. Я был инициатором нескольких диссертаций по этому предмету.

26 Полезные сведения по данному вопросу можно найти в уже цитировавшихся работах Дехио и Хаузенштайна. См. также: Kris E., Kurz. O. Die Legende vom Kunstler. Wien, 1939, — работу, которую авторы охарактеризовали как подготовительное исследование по социологии художника.

27 Англо-саксонский менестрель — это лично свободный поэт и музыкант, исполняющий свои произведения при дворе феодалов. Он обычно принадлежит

6 Зак. 3496 1 6 1

к свите своего сеньора, но довольно часто ведет и странствующий образ жизни, посещает дворы других феодалов и становится доверенным лицом князя. Его искусство рассматривается не просто как своего рода поденная работа. Хозяева замков, в которых он выступает, награждают его за песни золотыми кольцами, и он предпочитает дворы тех властителей, которые понимают и щедро одаривают его искусство. Менестрель может в то же время и владеть землей, полученной по наследству. Источники не сообщают точных сведений о том, несет ли он военную службу.

28 Kronheimer P, Grenzglieder des Standes // Kolner Vierteljahrshefte, 1927, Bd 6, № 3.

29 Schuhe A. Standesverhaltnisse der Minnesinger // Ztschr. f. dtsch. Altertum u. dtsch. Literatur, 1895, Bd 39, S. 185-251.

3(1 Die? F.C. Die Poesie der Troubaduren. Leipzig, 1883; Diez F.C. Leben und Werke der Troubaduren, 1883.

31 Ср.: Hollknecht K.Y. Literary Patronage in the Middle Ages, 1923; Mendenhall КС Aureate Terms; A Study in the Literary Diction of the Fifteenth Century, 1919. Следует иметь в виду низкий престиж изобразительных искусств, в особенности пластических, в античном мире из-за того, что их представители были рабами. Ср. Zilsel. Op. cit., p. 112.

32 Schulte A. Standesverhaltnisse der Minnesinger // Ztschr. f. dtsch. Altertum u. dtsch. Literatur, 1895, Bd 39, S. 247.

33 Schulte A. Op. cit. S. 249.

34 WerminghoffA. Standische Probleme in der Geschichte der deutschen Kirche des Mittelalters // Ztschr. der Savigny-Stiftung fur Rechtsgeschichte, Kanonische Abt., Bd XXXII. Weimar, 1911.

35 Werminghoff A. Op.cit.

36 После 1500 г. университеты стали ареной столкновения двух поколений гуманистов. Старшее поколение было патрицианским. Среди его представителей мы находим Землингера, Пиркхаймера, Эразма и Рейхлина. Более молодые гуманисты, «поэты», были главным образом бродячими бакалаврами, настоящими наемниками, хвала или хула которых воздавалась в соответствии с интересами того или иного патрона. Этот тип, согласно Иоахимсену, преобладал в Германии, хотя лирическая поэзия не нашла себе прочной опоры в респектабельном обществе.

Служба в правительственных канцеляриях предоставляла несколько большую независимость. Вначале она являлась сферой деятельности ученых священников. В течение XVI в., с распространением римского права, в канцеляриях усилилось влияние юристов. Там они скоро приобрели знакомые черты специалистов, которые стремятся сделаться незаменимыми, окружают свои функции ореолом загадочности и наполняются самомнением, типичным для обладателей исключительными, недоступными для других знаниями. Бюрократическая машина отгораживалась от мира с помощью эзотерического жаргона и усложненных процедур, недоступных пониманию непосвященных. См.: Steinhausen. Geschichte der deutschen Kultur.

37 По моей инициативе было проведено исследование процесса формирования общественного мнения в одном небольшом старинном городке Германии. Проведенные интервью показывают, что организованная «публика» еще сохранилась в традиционном типе сообщества, уже исчезнувшего в Берлине. Если уж какому-либо автору удается утвердиться в прочно спаянном сообществе закрытого типа, он может рассчитывать на его постоянную поддержку и впредь тогда как в полностью открытой и аморфной среде публика формируется и реагирует

162

от случая к случаю и всегда готова к взлету новых «звезд», забыв о прежних фаворитах. Развитие таких разновидностей организованной публики, как коммунальный театр или политический театр, представляют противоположную тенденцию.

38 Salomon A. Der Freundschaftskult des Humanismus. Heidelberg, 1921. Неопубликованная докторская диссертация.

39 Мейстерзингеры были странствующими музыкантами или происходившими из бюргерской среды авторами так называемых гномических, полных афоризмов и поговорок-стихов, начиная с XI? в. Эти профессионалы отличались от любителей, не учившихся искусству исполнения песен. См.: Stammler, Reallexikon der deutschen Literaturgeschichte, art. «Meistersang».

40 B 1540 г. в Нюрнберге было 250 мейстерзингеров, в Аугсбурге в 1535-1574 гг. известны имена 262.

41 May С. Der Meistersang. Leipzig, 1901.

42 Положение изменилось после 1500 г., когда Хансу Фольсу-отцу удалось после жарких дебатов добиться признания новых «ладов».

43 Макс Вебер указывал на выдающуюся роль в истории английского образования и культуры английской земельной знати и титулованных классов с независимыми источниками доходов, которые образовали сословие джентри. См.: Weber M. Politik als Beruf// Essays in Sociology. L. - N.Y., 1946.

44 Mannheim E. Die Trager der offentlichen Meinung: Studien zur Soziologie der Offentlichkeit. Leipzig, 1933. S. 81. В составе германского «Общества, приносящего плоды» (Fruchtbringende Ges.) насчитывалось вплоть до 1662 г. один король, три курфюрста, 49 герцогов, 4 маркграфа, 10 ландграфов, 8 пфальцграфов, 19 князей, 60 графов, 35 баронов и 600 представителей знати, ученых и «нетитулованных нотаблей». В общество входили чиновники, юристы, армейские офицеры, но из 800 членов там было только два представителя духовенства.

45 Der Fruchtbringenden Gesellschaft Namen, Vorhaben, Gemahide und Worter. Frankfurt a.M., 1646. Цит. по: Mannheim E. Op.cit. S. 82.

46 Mannheim E. Op. cit. S. 81-84.

47 Cf. Nadler J. Literaturgeschichte der deutschen Stamme und Landschaften, 1929, Bd II., S. 180.

48 Stammler W. Reallexikon der deutschen Literaturgeschichte. B., 1925-31.

49 Feuillet de Conches F.S. Les salons de conversation au XHIe siecle. 1883.

50 Об английских салонах см.: Tinker В. The Salon and English literature; Chapters on the Interrelations of Literature and Society in the Age of Johnson. N.Y., 1915, p. 22-29; The Warwickshire Coterie // Cambr. History of English literature, 1914, Vol. X, p. 307; Thornius V. Salons. N.Y.,1929.

51 Tinker. Op. cit., p. 24.

52 Валериан Торниус называет салоны эпохи рококо «королевством женщин». Thornius V. Op. cit., p. 122.

53 d'Alambert. Essais sur la societe des gens de lettres. Бельжам так характеризует порочный круг, в котором находился поэт, зависимый от двора: «c'est un cercle vicieux: plus ils ont besoin de la cour, plus ils s'abaissent, et plus ils s'abaissent, moins la cour fait pour eux» («Это порочный круг. Чем больше они нуждаются во дворе, тем больше они унижаются, и чем больше они унижаются, тем меньше двор для них делает» — ??.). — Beljame. Le public et les hommes de lettres au XVI1I siecle, 1881, p. 223.

54 Дальнейшие сведения по этому вопросу см.: Westerfrolke H. Englische Kaffeehauser im Zeitalter Boydens und Addisons // Jenaer Germanistische Forschungen, № 5,

163

55 Дальнейшие сведения см.: Beljame, op. cit., p. 172.

56 Аддисон описывает с юмором («Spectator № 403») обстановку лондонского кафе: «Я знаю в лицо всех главных политиков, ходатаев и заступников рода человеческого; каждое кафе имеет своего собственного государственного деятеля, являющегося рупором своей улицы. Я всегда стараюсь сесть недалеко от него, чтобы узнать его суждение о положении дел. ...Я прежде всего зашел в кофейню у церкви св. Джеймса, где нашел все пространство общего зала наполненным гулом разговоров о политике. Ближе к двери суждения были еще очень неопытны, но, но мере того как вы продвигались в дальний угол, они становились все проницательнее и утонченнее и, наконец, достигали такой степени совершенства у группы теоретиков, что я услышал, как они менее чем за четверть часа расправились с испанской монархией и оказали поддержку всей линии Бурбонов". — Цит. по: Timbs J. Club Life of London. 1866, vol.11, p. 39.

57 Cunow H. Politische Kaffeehauser, 1925; Routh H. Steele and Addison // Cambr. History of English Literature. New York; Cambridge, 1913, vol. IX; Aldis N.G. Book Production and Distribution, 1625-1800 // Cambr. History of English Literature. New York; Cambridge, 1914, vol. XL

58 Клубы в значительной мере сохраняли характер кафе. Прежде всего они, как правило, объединяли единомышленников. В одном клубе собирались приверженцы переводов Гомера, в другом — сторонники Ганноверской династии, в третьем - защитники древности против современности. Поскольку каждый из посетителей старался выступать на свой манер, отстаивая личную точку зрения, общества джентльменов стали очень раздробленными, независимо от их интересов, будь то литература, политика, экономика или философия. Во-вторых, политические клубы в особенности «были полны людьми всех рангов и профессий, причем каждая из групп обладала собственным характером и целями». — Allen R. The Clubs of Augustan London. Cambr. (Mass.), 1933, p. 34.

59 Meyer A. Forty Years of Parisian Society, 1912.

60 Hargrove M. Some German Women and their Salons. L., 1912, p. 55.

61 Simmel G. Soziologie. Leipzig, 1908. Bd X, S. 710, 763.

62 Mannheim K. Conservative Thought // Essays on Sociology and Social Psychology / Ed. Kecskemeti P., L.; N.Y., 1953.

63 Некоторые из рассказов, особенно Генриха фон Клейста, тут же публиковал «Berliner Abendblatt» - см.: Steig R. Kleist's Berliner Kampfe, 1901.

64 Мы сошлемся в этой связи на замечания Гарольда Рута в Cambr. History of Engl. Liter, об английском писателе. Рут связывает его характерную способность писать ясно, без схоластики и околичностей с влиянием кафе начала XVIII в. Это, как говорится, было младенчество культуры среднего класса. Ранее даже памфлетисты писали книжным и схоластическим стилем, поскольку имели дело лишь с печатной продукцией. А в кафе в центре всего было живое слово. «Человек, ум которого натренирован на обмене идеями, легче адаптируется и более находчив, чем книжник». Кафе были непроизвольными стимуляторами нового гуманизма, и только эти центры могли привести писателя «в соприкосновение с мыслями и чувствами его времени».

65 О научных занятиях см.: Behold F. v. Staat und Gesellschaft des Reformationszeitalters // Kultur und Gegenwart / Hrsg.: Hinneberg, Teil II, Abt. 15/1 «...преобладающее большинство ученых и деятелей искусства были выходцами из среднего класса или крестьян; новая культура имеет городское происхождение, но только в XVI в. ее в принципе аристократический характер по-

164

лучил открытое выражение... в группе, отдалившейся от той жизни, которой жил народ» (S. 102).

66 Merton R. Social Structure and Anomie // Social Theory and Social Structure. Glencoe (111.), 1949, p. 131.

67 Lederer E. Die Klassenschichtung, ihr soziologischer Ort und ihre Wandlungen // Archiv fur Sozialwissenschaft, 1931, Bd 65, S. 539.

68 Truntz. Der deutsche Spathumanismus um 1600 als Standeskultur// Ztschr. f. Geschichte der Erziehung u. des Unterrichts, 1931.

69 Ibid., S. 48.

70 Weinhold K. Die deutschen Frauen in Mitteialter. 1897, Bd l, S. 232.

71 «Влияние заблокированной мобильности на внутренний мир индивида можно наблюдать во многих ситуациях, среди самых разных людей. Разочарованные рабочие, считающие недостижимым осуществление своих возможностей, часто снижают производительность труда... Другие занимают более позитивную позицию, вступают в профсоюз, становятся его лидерами и используют профсоюзную иерархию для удовлетворения своих амбиций.» - Warner W.L. American Life: Dream and Reality. Chicago, 1953, p. 119.

72 Hamann R. Die Fruhrenaissance der italienischen Malerei // Die Kunst in Bildern. Jena, 1909, S. 23; Martin A. v. Die Soziologie der Renaissance. Stuttgart, 1932; Kultursoziologie der Renaissance // Handworterbuch der Soziologie. Hrsg.: Vierkandt A., 1931.

73 Ibid., p. 3.

74 Об обсуждении этого вопроса см.: Mannheim К. Ideology and Utopia. L.; N.Y., 1936, Chap. The Utopian Mentality.

75 Heberle R. Uber die Mobilitat der Bevolkerung in den Vereinigten Staaten. Jena, 1929.

76 Montaigne's Gesammelte Schriften / Hrsg.: Bode J. Munch.; В.,1915, Bd 2, S. 144.

77 См.: Bertram E. Nietzsche, Versuch einer Mythologie, 1918; Kanforowicz E.H. Friedrich der Zweite, 1927.

78 Lederer E. Die Klassenschichtung. Op.cit., S. 579.

79 Nadler J. Op.cit. Интересные наблюдения относительно локальной интеллигенции см.: BurckhardiJ. The civilization of the Renaissance in Italy. L., 1944. [пер. с нем. яз.; рус. пер.: Буркхардт Я. Культура Возрождения в Италии. М., 1996].

80 Хольцкнехт пишет об отношениях между локальной и мобильной интеллигенцией Греции: «...Начиная с Ивика, Симонида и Вакхилида, поэты перестают быть местными поэтами, служащими одному государству или божеству, и предоставляют свои услуги всем, кто в них нуждался. Так, впервые Симонид (начало V в. до н.э.) начал продавать хвалебные песни за деньги, что, по-видимому, было шокирующим явлением по греческим меркам, и в то же время поэты становились друзьями и советниками государей. Петрарка занимал не более высокое положение у государей средневековой Италии, чем Симонид в Греции...» — Hollknecht K.J. Literary Patronage in the Middle Ages, p. 7.

81 «Во время правления королевы Анны писатели, не располагавшие независимыми средствами к существованию, почти всегда присоединялись к какой-либо политической партии. Масло, которое они намазывали на свой хлеб, покупалось не на их собственные деньги. Их достаток зависел по большей части от пожертвований лидеров вигов или тори. Прежде чем стать достойными покровительства, они должны были создать себе репутацию своими произведениями подлинно литературного достоинства, за которые им обычно платили мало. Получив признание, они часто с помощью пера должны были защищать свою партию, чтобы обеспечить себе ее поддержку, благодаря чему

165

они получали досуг, необходимый для создания будущих шедевров». - Allen R. Op.cit., p. 230.

82 Отец Бенджамина Дизраэли является хорошим примером английской разновидности такого независимого существования; см.: Maurois Л. Disraeli; a Picture of the Victorian Age. L., 1937.

83 Park R.E., Burgess E. W. Introduction to the Science of Sociology, Chicago, 1928, p. 228.

84 Geiger T. Formen der Vereinsamung // Kolner Vierteljahrshefte, 1919, Bd. X, № 3.

85 См. блестящие наблюдения по этому вопросу Курта Левина — Lewin К. Field Theory and Experiment in Social Psychology: Concepts and Methods // Amer. J. of Sociology. 1939, May, p. 874-884.

86 Franken-Hellersberg L. Die Jugendliche Arbeiterin. Tubingen, 1932. Ценный материал содержится в: Aichhorn A. Wayward Youth. L., 1936.

87 Ср. Mannheim K. Die Gegenwartsaufgaben der Soziologie. Tubingen, 1932.

88 См. едкие замечания Абрахама Флекснера по поводу узкого профессионализма ряда американских университетов. — Universities. N.Y., 1930, р. 208.