Добреньков В., Кравченко А. История зарубежной социологии

ОГЛАВЛЕНИЕ

Раздел 3. Тематические ареалы

Глава 2. Теоретики социального действия

Создателем классической теории социального действия в мировой социологии является великий немецкий мыслитель Макс Вебер. С нее берут начало все другие концепции человеческого поведения и деятельности, которые можно квалифицировать как социологические. Во многом опираясь на нее много лет спустя другой выдающийся социолог - американец Толкотт Парсонс сформировал собственную концепцию социального действия. Признавая Вебера своим учителем. Он многое унаследовал от него. Вместе с тем позиция Парсонса оригинальна и поучительна.

Социология социального действия М.Вебера
М. Веберу принадлежит множество фундаментальных открытий, которые обогатили мировую социологию. Однако его имя в кругу специалистов по социальному знанию - психологов, экономистов, юристов, антропологов, политологов - прежде всего связывают с концепцией социального действия. Она отличалась двумя выгодными чертами - прекрасно подходила под каноны точных наук, прежде всего статистики, и великолепно гармонировала с принципами гуманитарного знания.
Вебер утверждал, что при анализе социального действия надо использовать два метода:
·                  Научное наблюдение внешних поведенческих акций по объективным признакам; например, когда человек раздражен, его лицо буквально перекашивается от гневной гримасы или сжимаются кулаки в агрессивном желании кого-то побить.

·                  Причинный анализ, при помощи которого социолог могут узнать более глубокий слой явлений, заглянуть в сущность социального действия, для чего ему необходимо узнать мотивы, цели и намерения субъекта действия. Здесь на помощь приходит мысленное усмотрение сущности вещей, или философское понимание.

С первых же строк своего главного произведения <Экономика и общество> Вебер заявляет о тесной связи этих моментов, благодаря которой социология формулирует свой предмет: <Социология (в том претенциозном значении, в каком это слово здесь употребляется) - это наука, имеющая дело с интерпретативным пониманием социального действия, а через него - с причинно-следственным объяснением процесса и следствий этого действия. Мы будем говорить о "действии" в тех ситуациях, где индивид приписывает какое-либо значение своему поведению, будет ли оно скрытым или открытым, ясным или расплывчатым. "Социальным" такое действие является потому, что его субъективное значение принимает в расчет других и таким образом ориентирован его процесс>[247]. Социология, по его глубокому убеждению, "есть наука, стремящаяся, истолковывая, понять социальное действие и тем самым каузально объяснить его процесс и воздействие"[248].
Вебер определяет действие (независимо от того, проявляется ли оно вовне, например, в форме агрессии, или сокрыто внутри субъективного мира личности, подобно терпению) в качестве такого поведения, с которым его субъект связывает субъективно полагаемый смысл. <"Социальным" действие становится только в том случае, если по предполагаемому действующим лицом или действующими лицами смыслу соотносится с действием других людей и ориентируется на него>[249].
Социология, по Веберу, должна быть "понимающей", ибо поведения людей осмысленны. Но такое понимание не является психологическим. Сам смысл не принадлежит к сфере психического и потому не является предметом изучения психологии. Он - часть социального действия, т. е. такого поведения, которое соотносится с поведением других, ориентировано таким соотнесением, корректируется и регулируется им. Структура социального действия включает два компонента: 1) субъективную мотивацию индивида или группы, вне которой в принципе нельзя говорить ни о каком действии, и 2) ориентацию на других, которую Вебер называет "ожиданием" или "аттитюдом" и без которого действие не является социальным. Хотя Дюркгейм и говорил: общество - абстракция, а индивид - единственная реальность, но у него основным субъектом действия выступает все же общество или коллектив. Отсюда и понятие "коллективное сознание", которому Дюркгейм придавал самостоятельное существование, т. е. считал его таким же реальным существом, как отдельного индивида. Вебер в этом плане решительно расходится с Дюркгеймом, полагая, что реальным действующим лицом может быть не мифическое "коллективное сознание", "государство" или "класс", а конкретный индивид.
В конечном счете, и к философским универсалиям можно подойти с позиций естествознания. Например, выделив устойчивые, повторяющиеся явления в поведении членов малой группы, мы устанавливаем ее численность, состав, внутреннюю структуру, узнаем кто, кому и как подчиняется. На сходной методике основана не только социометрия, но любая естественнонаучная процедура измерения. Но Вебер полагает, что изучать поведение индивидов нельзя так же, как астроном изучает падение метеоритов или выпадение осадков. Чтобы узнать, почему, например, происходят забастовки и люди выступают против правительства (а с такой ситуацией Вебер столкнулся в одном из первых своих исследований в промышленности), надо спроецировать себя в ситуацию забастовки и изучить ценности, цели, ожидания людей, которые подвигли их к такому действию. Познать же процесс замерзания воды или падения метеоритов изнутри невозможно.
Итак, социология - это исследование действий, ориентированных на поведение других. Так, например, мы осознаем, что значит нацеленное на нас ружье и агрессивное выражение лица человека, держащего его, так как мы сами бывали в подобных ситуациях или хотя бы ставили себя в такие условия. Мы узнаем значение поступка как бы по аналогии с собой. Значение нацеленного ружья может значить намерение индивида что-либо совершить (застрелить нас), либо ничего не совершить. В первом случае мотив присутствует, во втором его нет. Но в любом случае мотив имеет субъективное значение. Наблюдая цепочку реальных действий людей, мы должны сконструировать правдоподобное объяснение их на основе внутренних мотивов. Мотивы мы приписываем благодаря знанию того, что в схожих ситуациях большинство людей поступает так же, ибо руководствуется аналогичными мотивами. Благодаря этому социолог только и может применять статистические методы.

Социология как наука о социальном действии имеет дело не с конкретно переживаемым значением, а с гипотетически типичным или средним значением. Если, например, социолог при многократном наблюдении выяснил статистически повторяющуюся связь двух поступков, то это само по себе еще мало что значит. Такая связь будет значимой с социологической точки зрения, если доказана вероятность их связи, т. е. если ученый обосновал, что действие А с высокой долей вероятности влечет за собой действие В и между ними существует нечто большее, чем только случайная (статистическая) связь. А это возможно сделать, лишь зная мотивы поведения людей, это знание и подскажет нам, что связь двух событий внутренне обусловлена, вытекает из логики мотивов и смысла, вкладываемого людьми в свои поступки.
Стало быть, социологическое объяснение является не только субъективно значимым, но и фактуально вероятностным. При таком сочетании и возникает причинное объяснение в социологии. Правда, индивид не всегда осознает смысл своих поступков. Это случается, когда он действует под влиянием традиций, коллективных норм и обычаев, либо его поведение аффективно, т. е. детерминировано эмоциями. Кроме того, индивид может не отдавать себе отчета в собственных целях, хотя они существуют, но не осознаются им. Подобные действия Вебер не считает рациональными (осмысленными и обладающими целью), а стало быть, социальными. Такие действия он выводит за сферу собственно социологии, их должны изучать психология, психоанализ, этнография или другие "науки о духе".
Исходный методологический пункт Вебера можно сформулировать так: человек знает, чего он хочет. Конечно, в действительности человек далеко не всегда знает, чего он хочет. Но все такие поступки не есть социальное действие. Социальное действие, признает Вебер, это довольно узкий сегмент реальности, как бы крайний случай человеческих поступков или, точнее сказать, "идеальный тип", идеальный случай. Но социолог должен исходить из такого редкого типа как некоего масштаба, с помощью которого он измеряет все многообразие реальных поступков и отбирает только те, которые подвластны методам социологии. Всего же Вебер выделяет шесть уровней поведения, похожего на рациональное - от вполне рационального (человек осознает свои цели) до совершенно непонятных, разгадать которые в состоянии лишь психоаналитик.
По способу детерминации Вебер выделяет четыре вида социального действия: <Социальное действие, как и любое действие, может быть детерминировано: 1) целерационально (zweckrational) - ожиданиями относительно поведения объектов внешней среды и других лиц, а при помощи этих ожиданий рациональной оценкой и учетом как "условий", так и средств для достижения рациональных целей; 2) ценностнорационально (wertrational), т.е. благодаря осознанному убеждению в абсолютной (самой по себе) ценности данной линии поведения, совершенно независимо от результатов и независимо от того, интерпретируется она как этическая, эстетическая, рациональная или какая-либо другая; 3) аффективно (Affectuell) - эмоционально, благодаря аффектам и состоянию эмоций (feeling); 4) традиционно - благодаря установившейся практике>[250].
Такая шкала построена по принципу сравнения всякого действия индивида с целерациональным, или правильно-рациональным, как эталоном. Уровни поведения, выражающие интенсивность проявления в конкретном акте рациональности, нельзя смешивать с типами поведения. Первые различаются количественно, вторые - качественно. Вебер выделяет четыре типа социального действия: 1) инструментально-рациональное поведение, когда индивид ориентируется прежде всего на поведение других людей, и эти ориентации или экспектации (предвосхищения) он использует как "средства" или "инструменты" в своей стратегии действий; 2) ценностно-рациональное, оно детерминируется нашей верой в религиозные, нравственные и другие ценности, идеалы независимо от того, ведет такое поведение к успеху или нет; 3) аффективное, т. е. эмоциональное; 4) традиционное[251]. Между ними нет непроходимой границы, у них есть общие элементы, что позволяет ввести и в эту классификацию псевдоколичественную меру, построенную на степени убывания признака рациональности.

Вебер приводит пример знаменитого наводнения в 1277 г. в Ирландии, которое приобрело историческое значение благодаря тому, что вызвало широкую миграцию населения. Кроме того, наводнение повлекло огромные человеческие жертвы, нарушение привычного образа жизни и многое другое, что должно привлечь внимание социологов. Однако предметом их изучения должно быть не само наводнение, а поведение людей, чьи социальные действия так или иначе ориентированы на это событие.
К той же категории фактов, лишенных значения, относятся у Вебера такие психические и психофизиологические явления, как усталость, привычки, память, эйфория, вызванная аскетическим умерщвлением плоти, индивидуальные реакции на время и точность и т. д. Эти и многие другие факты социология использует просто как данные, т. е. нечто, влияющее на социальное действие. Но если первые не имеют <значения>, то второе им наделено. Несомненно, социолог обязан учитывать влияние на поведение таких факторов, как расовая принадлежность, эффект старения организма, биологически унаследованная структура человека, потребность в питании. Однако их возможно использовать, убеждает нас Вебер, если мы статистически доказали их влияние на соответствующее поведение, т. е. действия людей, интерпретированные уже в социологических терминах[252].
Понимание того, какое значение вкладывает индивид в собственные действия, основано на нашей способности сопереживать, со-чувствовать. Каждый человек может поставить себя на место другого и понять логику его поведения потому, что такая или сходная логика присуща ему самому. Правда, говорит Вебер, чтобы понять Цезаря, не нужно быть самим Цезарем. "Повторение жизненного опыта" кого-либо - это важная предпосылка для достоверного и адекватного понимания чужих действий, но она не является абсолютно необходимой. Иначе говоря, наличие подобного условия - сопереживание другого - еще не гарантирует социолога от ошибки. Например, экстрасенсы, т. е. люди, способные к мистическому сопереживанию или "чтению" чужих мыслей, демонстрируют поразительные опыты угадывания другого. Но в результате их опытов практически невозможно исследовать смысл и значение действий этого другого.
В связи с этим Вебер подчеркивает, что базис для понимания значения действий других людей является рациональным, а не мистическим или метафизическим. Только в этом случае достигается необходимая верифицируемость и надежность результатов исследования. Понятие "рациональный базис" понимания можно употреблять в очень узком смысле, сводя его к логическому или математическому, т. е. интеллектуальному элементу. В узком смысле слова, т. е. в своей наивысшей форме, рациональное проявляется в любом математическом выражении, например 2х2=4, или в доказательстве теоремы Пифагора. Мы понимаем их, ибо недвусмысленно представляем себе, что подразумевает индивид, когда употребляет такого рода выражения. Точно так же очевидны смысл и значение речи того человека, который пользуется похожей на вашу собственную логику аргументацией. Но вы окажетесь в затруднительном положении, если оппонент употребит те же самые слова, что и вы, но придаст им иное значение либо воспользуется непохожей логикой рассуждения. Как бы вы не убеждали его, он окажется при своем мнении.

Достаточно несложно понять, что делает человек, когда пытается достичь определенной цели, выбирая соответствующие средства, ориентируясь в своем поведении исключительно на факты и конкретную ситуацию. Разбираться в таких действиях приучил нас собственный житейский опыт. Правильность нашей интерпретации целесообразно-рационального действия может быть проверена. Правда, не всякая структура и не все этапы этого действия проверяются, а лишь один, но зато главный - выбор индивидом средств достижения цели. Допустим, вы голодны. Из нескольких вариантов - потерпеть, занять у соседа, своровать и т. д. - выбрали самый приемлемый: зайти в лавку и купить необходимый продукт. Посещение магазина - это и есть выбор средства достижения цели. По характеру выбранного средства мы можем судить о цели действия.
В более сложных случаях мы можем мысленно представить конечные цели или ценности, на которые, как нам кажется, ориентируется в своем поведении индивид. И все же мы не способны до конца понять его действия, поскольку ценностный мир этого человека существенно отличается от нашего. Никакое сопереживание не поможет. Единственный выход, полагает Вебер, принять чужие ценности как факт. Так, например, нам трудно понять человека, который совершает те или иные поступки из религиозного рвения или идеологического фанатизма. Логика его действий строится иначе, чем логика нашего понимания этих действий.
"Действие в смысле субъективно понимаемой ориентации поведения существует только как поведение одного или более индивидов. Для других научных целей может быть полезно или даже необходимо рассматривать индивида, например, как совокупность клеток, как комплекс биохимических "реакций или изучить его психическую жизнь", - писал М.Вебер[253]. Несомненно, подобные исследования приведут к ценному знанию причинно-следственных связей. Однако субъективно понимаемое поведение - это нечто иное. Подобное утверждение, считает Вебер, справедливо и для психологии: чем точнее измеряющиеся психические элементы по правилам естествознания, тем меньше они доступны субъективному пониманию. Но для социологии и истории важно именно последнее. Даже психопатологи изучают поведение, лишенное субъективного значения.
Для практических целей или в юридической науке подчас необходимо рассматривать социальные коллективы (social collectivities), - государство, ассоциации, деловые корпорации, учреждения - так, как если бы они были отдельными индивидами. Они могут быть истолкованы, например, как субъекты права или обязанностей или исполнители легально значимых действий. Но в социологии, которая в центр внимания ставит субъективную интерпретацию действий, такие коллективы должны рассматриваться исключительно как результирующие (resultantants) или как способы организации конкретных действий отдельных людей, поскольку только они могут интерпретироваться как агенты или носители субъективно понимаемых действий. Тем не менее, социолог не должен полностью игнорировать, считает Вебер, понятия о коллективах, пришедшие в социологию из других наук.

Для целей субъективной интерпретации действий возможны три отношения социолога к коллективным понятиям. Имеют место ситуации, когда нужны лишь очень простые коллективные понятия, которые заменяют обыденные представления более "интеллигибельными" терминами. Скажем, и в лексике юристов, и в повседневной речи употребляется одно и то же слово "государство". Оно - из ряда коллективных понятий. Но для социологии не обязательно пользоваться им для объяснения социальных действий. В социологии, говорит Вебер, вообще не существует таких вещей, как коллективная личность, которая как-то "действует". Когда социологу приходится обращаться к таким коллективностям, как государство, нация, корпорация, семья или армия, то он должен отдавать себе отчет, что они обозначают только определенный вид развития реальных или возможных социальных действий индивидов. Можно назвать этот вид качеством, свойством, типом, формой или стадией развития социальных действий. Таким образом, юридические термины, обозначающие коллективности, в социологическом смысле неточны.
Второе значение, в котором употребляются коллективные понятия, - нормативный порядок. Человеческое поведение и взаимодействие людей ориентировано на определенные коллективные нормы и ценности или коллективные идеи, в которые верят как в предписанный порядок и согласуют с ними свои действия. Нормативные предписания, традиции, коллективные образцы поведения, совместные ритуалы, обычаи и обряды имеют огромную, иногда решающую силу и влияние на действие отдельных личностей. Вера в легальный закон, упорядочивающий взаимодействие людей, выступает важнейшим фактом существования современного общества наряду с субъективным значением индивидуального действия личности[254]. Если использовать чисто социологические термины, то коллективные понятия в этом их значении придется исключить, заменив их другими. Правда, в данном случае коллективные термины обозначают уже не юридические понятия, а реальный процесс действия.
Третья ситуация порождена деятельностью так называемой "органической" школы в социологии. Так, в работе Шаффли, на которого ссылается Вебер, дан образец описания социального взаимодействия на основе категории "целое". По отношению к такому целому каждая его часть выполняет ту или иную функцию. Для целей социологического анализа функциональные рамки вполне уместны, но лишь как практическая иллюстрация либо временная (служебная) ориентация. И то не как полезная, а скорее как необходимая, неизбежная процедура. Стоит только переоценить познавательное значение функционального подхода, как для социологии возникает опасность материализации незаконных понятий, превращения абстрактного "общего" в конкретное явление. Кроме того, функциональный метод не есть специфически социологический, каковым выступает метод понимания.
Функциональный подход выводит социальную организацию непосредственно из функционального разделения труда, что делать нельзя. Всякое сведение социологического подхода к функциональному основано, по мнению Вебера, на нашем невежестве, т. е. неполном знании о предмете. Его употребление должно рассматриваться в качестве временной меры. С точки зрения социологического подхода, базирующегося на усмотрении внутреннего смысла, между людьми и животными существует огромная дистанция. Но с точки зрения функционального подхода ее вроде бы и нет. Например, определенную степень функциональной дифференциации можно найти и в человеческих, и в животных сообществах, в частности пчелином улье или муравейнике.

Сам по себе функциональный подход служит лишь подспорьем для социолога. Он уместен при решении строго определенного класса задач. Так, анализ уровня специализации функций поможет выявить фазу эволюции того или иного социального целого, сравнить ее низшие и высшие формы. Он является наилучшим для изучения тех способов, с помощью которых подвиды живых существ, в том числе и люди, обеспечивают свое выживание, добывают пищу, защищаются, воспроизводят себя, перестраивают свою структуру. Именно в качестве носителей различных функций социолог описывает людей как "королей", "солдат", "рабочих" и т. д. Но если ограничиваться лишь рамками функционального подхода, то нетрудно скатиться в пропасть домыслов и абстрактных спекуляций. Функциональный анализ не дает социологу главного понимания логики и смысла поступков людей.
Стоит ему задаться вопросом о том, почему группы, выполняющие одни и те же функции, скажем рабочие или солдаты, в типичных ситуациях ведут себя таким образом, что результатом их действий оказывается сохранение групповых ценностей, борьба за выживание, а не что-либо еще, как необходимость выхода за рамки функционального подхода станет очевидной.
Формулируя научную интерпретацию человеческих действий, социолог поступает так же, как и специалист в любой другой отрасли науки. Он сверяет свою гипотетическую модель о предполагаемом событии с реально наблюдаемой совокупностью действий. К сожалению, предупреждает Вебер, такой способ верификации дает не абсолютную, а относительную точность, да и случается он крайне редко - обычно лишь в психологических экспериментах. Подобный способ проверки истинности гипотез возможен также при изучении массовых явлений с помощью статистических методов. Но не все они дают надежную информацию, степень приближения к истинности в них чрезвычайно варьируется.
Во всех остальных случаях на долю исследователя остается только одна возможность: подобрать как можно больше исторических примеров или современных явлений и классифицировать их, сравнивая между собой таким образом, чтобы в одну и ту же группу попали действия, которые между собой во многом сходны, но различаются одним решающим моментом - своим отношением к конкретному мотиву или фактору, роль которого для этой группы действий ранее уже изучена. Это Вебер называет "фундаментальной задачей сравнительной психологии"[255].
К сожалению, такого рода построения, и в этом Вебер отдает себе отчет, случаются редко - только в крайне неопределенных процедурах, называемых "мысленным экспериментом". Их суть в исключении каких-то элементов из общей цепи мотивации и построение такой логики действия, которая была бы более правдоподобной, учитывая цели причинного объяснения. Такова в общих чертах веберовская теория логических условий доказательства причинно-следственных связей.
В качестве примера неудачного "мысленного эксперимента" Вебер рассматривает, в частности, попытку Э. Майера реконструировать влияние марафонской битвы на судьбы западной цивилизации и развитие Греции, Майер дает интерпретацию значения тех событий, которые должны были произойти по предсказаниям греческих оракулов в связи с нашествием персов. Однако сами предсказания можно непосредственно верифицировать, полагает Вебер, только изучив реальное поведение персов в тех случаях, когда они оказывались победителями (в Иерусалиме, Египте и Малой Азии). Но подобная верификация не может удовлетворить строгий вкус ученого. Майер не сделал главного - не выдвинул правдоподобной гипотезы, предлагающей рациональное объяснение событий, и не объяснил способа ее верификации. Часто историческая интерпретация только кажется правдоподобной. В каждом конкретном случае необходимо указывать исходную гипотезу и метод ее проверки.
Мотив у Вебера - это комплекс субъективных значений, которые представляются действующему лицу или наблюдателю адекватной основой поведения. Если мы интерпретируем ту или иную цепочку действий, сообразуясь лишь с нашим здравым смыслом, нашими стереотипами мышления, то подобную интерпретацию надо считать "субъективно приемлемой" (достаточной) либо "корректной". Но если интерпретация основывается на индуктивных обобщениях, т. е. носит интерсубъективный характер, то ее можно считать "казуально адекватной". Она показывает вероятность того, что данное событие реально произойдет при тех же самых условиях и тем же порядком. Здесь применимы статистические методы, измеряющие степень корреляции событий, или устойчивости связи повторяющихся явлений.
Оба способа интерпретации событий имеют свои пределы. Так, суждение о смысле социальных действий на основе общепринятых или обыденных норм влечет за собой включение в научный анализ типичных ошибок, свойственных здравому смыслу. Они отразят пристрастие или субъективные предпочтения одних норм другим. "Субъективная адекватность" действительна лишь в рамках "закрытого" поведения. "Открытое" поведение, когда смысл поступков проявляется во внешних результатах, видимых глазу реакциях, поддается скорее статистическому анализу, количественным методам.

Любое социальное действие ориентировано на ожидаемое поведение других людей. Так, оно может мотивироваться желанием отомстить кому-то за прошлые обиды, защититься от настоящих или даже будущих опасностей. "Другие" - это, возможно, отдельные индивиды, и они знакомы действующему лицу, либо это неопределенное множество людей, которые неизвестны ему конкретно. Например, деньги - средство обмена - используются индивидом при оплате, но лишь потому, что он ориентирует свои действия на то, что незнакомое ему большинство людей, как он ожидает, будет поступать точно так же.
Вовсе не каждое действие, даже "открытое" поведение, говорит Вебер, является "социальным" в том смысле, в котором это слово употребляется здесь. "Открытое" действие не является социальным, если оно ориентировано исключительно на "поведение" неодушевленных объектов. Субъективные установки конституируют социальное действие в той мере, в какой оно ориентировано на поведение других. Например, религиозное поведение нельзя считать социальным, если его предмет - только созерцание или уединенная молитва. Экономическая деятельность оценивается социологом как социальное действие лишь в том случае, пишет Вебер, если при таком действии берется в расчет поведение кого-то еще, например, тех, кто согласится признать право данного индивида некоторым образом контролировать движение товаров или других экономических ценностей. Если говорить более конкретно, то данный индивид совершает социальное действие, если он строит свой потребительский бюджет в зависимости от того, какими в ближайшем будущем могут стать потребности других людей, как они могут измениться. Точно так же и производство ориентируется на будущие потребности людей.
Далеко не всякие контакты людей носят у Вебера социальный характер. Они таковы, если сознательно ориентированы на других. Так, столкновение двух велосипедистов является естественным событием, но их попытка избежать аварии, возможных вслед за этим взаимных оскорблений и закончить дело мирным путем должны истолковываться как "социальное действие". Если люди раскрывают зонты, почувствовав приближающийся ливень, их действие, хотя и наступившее у всех одновременно, вовсе не ориентировано на поведение "других". Скорее это однотипная реакция на осадки. Хорошо известно, полагает Вебер, что действия людей сильно зависят от самого того факта, что они находятся в уличной толпе, которая пространственно ограничена прилегающими домами. Такого рода поведение стало специальным предметом "психологии толпы" Г. Лебона. По мнению Вебера, Лебон доказал, что поведение человека в толпе описывается особыми механизмами, в числе которых реакция на действия окружающих, подражание им.
Человек не может поступать иначе как часть "толпы" или "массы", находясь в подобных ситуациях. Он просто ограничен в выборе средств. У него появляются такие психологические реакции или поведенческие акты - раздражение, энтузиазм, страсти и т. д., - которые он, как правило, не испытывает в одиночестве. Но при этом человек не должен осознавать себя частью толпы, иначе он может и не подчиниться "воле масс". Индивид подчиняется логике массового поведения в толпе бессознательно, поэтому его действия не являются в строгом смысле индивидуальными. Разумеется, провести четкую разграничительную линию здесь крайне сложно. Так, например, поведение индивида под влиянием демагогии может носить одновременно массовый и сознательный характер, причем в разной степени. Здесь возможна любая интерпретация, все зависит от квалификации социолога.

Рассмотренные случаи скорее надо отнести к "имитации", которая, согласно Тарду, не является социальным действием. В этом, как и во многом другом, Вебер полностью согласен с ним. Это реактивное поведение, лишенное сознательной ориентации на источник имитации. Наблюдая за действием других, индивид реагирует на объективные факты как на естественные явления. Его действия причинно обусловлены поведением других, но не ориентированы на его смысл и значение. Совершенно очевидно, что на эмпирическом уровне "влияние" и "сознательная ориентация" трудно различимы, однако на концептуальном уровне между ними необходимо проводить разграничительную линию. Социология имеет дело прежде всего с социальными действиями, но не исключительно с ними. Они - ее центральный предмет, хотя все разнообразие действий индивидов должно учитываться социологом как важные факторы.
Социальная организация органично вырастает из социального действия. В учение о социальном действии у Вебера включается не только знаменитая четырехчленка (целе- и ценностнорациональное, традиционное и аффективное), но также другие категории, в частности, социальные отношения. В самом деле, действие, если оно социальное, подразумевает не только ориентацию на других и мотивацию, но и вытекающую из этой ориентации отношение. Социальное отношение - вот активный мостик от одного индивида к группе. Там, где есть отношение, там всегда наличествует связь, а там, где есть связь, там обязательно должны быть взаимодействие и кооперация, которые, в свою очередь, возникают лишь там, где имеют совместные интересы и ориентация на других. Такова логика веберовского подхода, а точнее - перехода от социального действия к социальной организации, в фундаменте которой лежит организованная группа. "Термин "социальные отношения" будет употребляться для обозначения поведения некоторого множества людей так же, как и для обозначения действий каждого из них, если оно ориентировано на других. Социальные отношения таким образом существует лишь в поле вероятности..." - пишет М. Вебер[256].
Взаимоотношения между людьми у Вебера могут заключать в себе целый спектр неожиданных форм: конфликт, враждебность, сексуальную притягательность, лояльность, дружба или экономический обмен. В социальном действии должен содержаться хотя бы минимум взаимной ориентации. Этот критерий присутствует в служебном исполнении, иноземном вторжении, насилии, соглашении, а также в экономической, эротической и некоторых других формах "конкуренции"[257].
Итак, социальные действия, повторяясь и осуществляясь на регулярной основе, кристаллизуются в социальную связь, т.е. некое устойчивое отношение одного индивида к другому. Р. Арон в данном случае говорит о том, что социальное поведение воплощается в социальную связь (soziale Beziehung), но как именно, не указывает. На роль связующего мостика он предлагает "поступок": "Социальная связь бывает тогда, когда каждый из нескольких субъектов совершает поступок, смысл которого соотносится с позицией другого такими образом, что поступки взаимно ориентированы друг на друга. Профессор и его студенты находятся в социальной связи. Их позиция ориентирована на профессора, а его позиция ориентирована на студентов"[258]. Однако термин "поступок" здесь вряд ли уместен, так как несет на себе известный морально-нравственный акцент. Совершить поступок в русском языке означает сделать нечто выдающееся. Английский термин "action" подходит больше, ибо он обозначает некое нейтральное в ценностном отношении движение. Единственная нагрузка у поступка - ориентация на других. Но она у Вебера не имеет никакого ценностного наполнения.
Типы устойчивых отношений между людьми М. Вебер систематическим образом никак не классифицирует, несмотря на принципиальное значение этого момента для социологии в целом. Правда, он разводит два термина, обозначающих различные оттенки или степень такой устойчивости. "Если ориентация на социальное действие происходит регулярным образом, это следует называть "обыкновением" (Brauch), постольку поскольку основой его существования в группе выступает только реальная практика. Обыкновение будем именовать "обычаем" (Sitte), если практика длится очень долгое время. С другой стороны, единообразие ориентации может быть "детерминировано заинтересованностью", поскольку и если поведение актора является инструментально ориентированным...Обыкновение кроме того включает в себя "манеры" ("fashion"). Обыкновение, поскольку оно отличается и противоположно обычаю, следует называть манерой в том случае, когда основой поведения выступает новизна"[259].
Воспитание, несомненно, есть не что иное, как привычка.
Ж.Ж. Руссо
Обычаи, привычки, нравы - традиционная тема социологии. Нет ни одного учебника, где бы ни излагались эти понятия. Веберовская трактовка имеет весьма важное для истории социологии значение, поскольку во всех без исключения учебниках дается не его, а самнеровская трактовка. Американский вариант преобладает в мировой социологии. А чем же отличается (и отличается ли вообще) веберовский вариант? Р. Арон, комментируя данное место из Вебера, пишет так: "Если ориентированные друг на друга социальные поступки индивидовсовершаются регулярно, то нужно, чтобы регулярность этих социальных связей была чем-то обусловлена. Когда говорят, что эти социальные связи регулярны, то речь идет об "обычаях" (Brauch); когда же единообразие этих повторяющихся связей объясняется длительной привычкой, ставшей второй натурой, то это уже "нравы" (Sitten). Вебер использует выражение "eingeleitet": обычай вошел в жизнь. Традиция стала спонтанным образом действия"[260].
Т. Парсон передает значение "Brauch" английским "usage", а "Sitte" (или "Sitten" у Арона) термином "castom". Правильнее первый переводить на русский как "обыкновение", или "привычка", а второй - "обычай". Почему и в чем разница между ними?
Наш образ жизни создается нашими привычками. Спать лежа, кушать первое ложкой, а второе - вилкой, закрывать за собой дверь, осторожно ставить бьющиеся предметы - все это и многое другое пропитывает нашу повседневную жизнь. Это коллективные, или групповые привычки, усвоенные нами в процессе социализации. Их огромное множество, они соблюдаются нами автоматически, без осознания. Кроме них, существует масса индивидуальных привычек: рано вставать, заниматься гимнастикой, одеваться потеплее, пить кофе по утрам, не курить натощак и т.д. Привычки возникают на основе навыков и закрепляются в результате многократного повторения. Привычки - это установившаяся схема (стереотип) поведения в определенных ситуациях. Большинство привычек не встречают со стороны окружающих ни одобрения, ни осуждения.
Обычаи же присущи широким массам людей. Это традиционно установившийся порядок поведения. Он также основан на привычке, но относится не к индивидуальным, а к коллективным действиям. Обычаи гостеприимства, празднования Рождества и Нового года, уважения к старшим и многие другие берегутся народом как коллективное достояние, ценности. К их соблюдению людей часто принуждают. Обычаи - одобренные обществом массовые образцы действий, которые рекомендуется выполнять. К нарушителям применяются неформальные санкции - неодобрение, изоляция, порицание.
Нравы - особо оберегаемые, высоко чтимые обществом массовые образцы действий. Нравы отражают моральные ценности общества, их нарушение наказывается более сурово, нежели нарушение традиций. От этого слова происходит "нравственность" - этические нормы, духовные принципы, которые определяют важнейшие стороны жизни общества. Латинское слово moralis означает "нравственный". Нравы - обычаи, имеющие моральное значение. Под эту категорию попадают те формы поведения людей, которые бытуют в данном обществе и могут быть подвергнуты нравственной оценке. В Древнем Риме это понятие означало "самые уважаемые и освященные обычаи". Во многих обществах считается безнравственным оскорблять старших, бить женщину, обижать слабого, издеваться над инвалидами.
Таким образом, стремление Р. Арона свести "нравы" к "длительной привычке, ставшей второй натурой", не совсем правомерно. Во всяком случае она расходится со сложившимся в социологии употреблении. Термин "обыкновение" можно вполне заменить термином "привычка". И тогда у Вебера получится вполне естественная иерархия, в которой на нижней ступеньке будут находиться самые слабые (с точки зрения наказания за нарушение) разновидности социальных связей, а именно привычки, а над ними будут возвышаться не нравы, а обычаи - коллективные социально одобряемые образцы действий. О нравах же Вебер (по крайней мере в данной главе) вообще ничего не говорит. Почему? Может быть он не придает им никакого значения? Напротив, он придает им исключительное значение. Только называет их не нравами, а ценностями. А они, как известно, служат одним из столпов веберовского учения и рассматриваются им во множестве произведений.
Точно так же неправильно, на наш взгляд, именовать традицию "спонтанным образом действия", как это делает Р. Арон. Традиция - все то, что унаследовано от предшественников. Если привычки и обычаи переходят от одного поколения к другому, они превращаются в традиции. Первоначально это слово обозначало "предание". В качестве традиции выступают также ценности, нормы, образцы поведения, идеи, общественные установления, вкусы, взгляды.
У Вебера обыкновение противоположно обычаю и включает в себя манеры, если в социальном действии присутствует элемент новизны. Манеры - внешние формы поведения человека, получающие положительную или отрицательную оценку окружающих. Они основаны на привычках. Манеры отличают воспитанных от невоспитанных, аристократов и светских людей от простолюдинов. Если привычки приобретаются стихийно, то хорошие манеры надо воспитывать. Присутствие элемента новизны указывает на то, что Вебер включал в понятие "манеры" признаки, характеризующие другие явления, а именно моду, вкус и увлечения. Вкус - склонность или пристрастие к чему-либо, чаще всего это чувство или понимание изящного. Вкус в одежде формирует индивидуальный стиль, манеру одеваться. Вкус индивидуален, поэтому он показывает то, насколько человек отклонился от общепринятых норм, усредненных стандартов. Увлечение - кратковременное эмоциональное пристрастие. У каждого поколения свои увлечения: узкими брюками, джазовой музыкой, широкими галстуками и т.п. Смена увлечений, овладевших большими группами, называется модой. Моду также понимают как быстро преходящую популярность чего-либо или кого-либо. Эти "чего-либо" обычно обозначают какие-то незначительные нормы - в одежде, питании, поведении и т.п. Если вкус может сохраняться у человека на протяжении всей жизни, то увлечения постоянно меняются. В отличие от увлечения, мода выражает социальные символы. Модные веяния присущи скорее городской среде, где статус и престиж человека зависит не столько от трудолюбия или характера, сколько от стиля жизни, уровня благосостояния, манеры одеваться.

Говорить о привычках, обычаях, нравах приходится в связи с тем, что от них у Вебера тянется прямая ниточка к социальным организациям. Дело в том, что последние представляют собой самый крепкий из всех возможных видов социальный цемент общества. Или по крайней мере один из самых крепких. Конечно, общество укрепляют и привычки, и обычаи, и традиции, и нравы. Однако только в социальной организации они направляют во благо или ради выгоды. Иными словами, превращаются в инструмент рационального экономического действия. Ведь люди и объединяются в организации, если речь идет об экономических организациях, ради получения прибыли, изготовления товаров или оказания услуг.
Социальные организации - как наивысшая ступенька эволюции социальных отношений и связей - произрастают из элементов, составляющих содержание этих отношений, а именно привычек, обычаев, традиций. Такой подход, хотя современные социологи почему-то забывают, очень хорошо коррелирует с последними концепциями организационного поведения. Вспомним хотя бы теорию Дж. Хоманса. Для того, чтобы объяснить механизм возникновения неформальных групп внутри формальных организаций, Дж.Хоманс построил теоретическую модель, включающую три основных элемента: задания, взаимодействие и установки. От руководителя люди получают производственное задание, выполняя его постоянно и ежедневно, они организуют процесс взаимодействия (систему конкретных поведенческих актов), и, как следствие, между ними возникают определенные чувства, привычки, ожидания, симпатии и антипатии. Причем, чем чаще и интенсивнее взаимодействие, тем сильнее взаимные чувства, и наоборот. Возникает своего рода эффект наполнения, или спиральный процесс, и если он не прерывается, то члены малого коллектива со временем становятся все более и более похожими друг на друга. У них возникает то, чем все они дорожат, в частности, нормы совместного поведения. Такие нормы можно назвать нравственными принципами, традицией или обычаями. В любом случае они представляют собой неписанные законы, которые всегда возникают только на достаточно зрелом этапе развития человеческой общности. Они аккумулируют прошлый опыт, высоко ценятся людьми и выполняются нередко с большим прилежанием, чем формальные нормы, например, свод должностных обязанностей, различного рода инструкции и приказы. Чем больше сплочена общность, тем больше выполняются нормы и сильнее к ней тянутся индивиды. По отношению к тем, кто нарушает нормы, применяются, опять же, неформальные санкции.
Концепция социального действия Макса Вебера получила зарубежом всеобщее признание. Исходные положения, сформулированные немецким ученым, были развиты в трудах Дж. Мида, Ф. Знанецкого, Э. Шилза и многих других. Благодаря обобщению веберовской концепции американским социологом Толкоттом Парсонсом (1902-1979) теория социального действия стала фундаментом современной поведенческой науки. Парсонс пошел дальше Вебера в анализе элементарного социального действия, включив в него действующее лицо, ситуацию и условия.
Теория социального действия Парсонса

Историю социологии ХХ в. невозможно представить без вклада Т. Парсонса (1902-1979), уже при жизни считавшегося классиком социологии. Его теория представляет оригинальную модель современного общества, которая вызвала неоднозначную оценку и широкую дискуссию в мировом сообществе. Америка дала миру лишь одно чисто национальное течение - символический интеракционизм, и только одного великого социолога - Толкотта Парсонса (1902-1979).

Талкотта Парсонс (Talcott Parsons) (1902-1979) - выдающийся американский социолог, основатель структурно-функционалистской школы, пропагандист идей М. Вебера в США. С 1927 по 1973 г. работал на социологическом факультете Гарвардского университета. Основные сочинения: The Structure of Social Action (1937), The Social System (1951), Structure and Process in Modern Societies (1960), Social Structure and Personality (1964), Societies (1966), Sociological Theory and Modern Society (1967), and Politics and Social Structure (1969).

Родился Парсонс в г. Колорадо-Спрингс (штат Колорадо). В семье было пять детей, мать являлась суфражисткой[261], а отец, конгрегационалистский священник, преподавал религию, увлекался дарвинизмом и привил сыну интерес к науке[262]. Талкотт Парсонс своим происхождением лишь продолжил американскую традицию появления социологов из недр религии. Отличительной чертой ранней американской социологии является то обстоятельство, что очень многие из ее основателей были священниками либо сыновьями священников. Первые президенты Американского социологического общества Ф.Гиддингс, У.Томас, Дж.Винсент родились в семье священников, а У.Самнер, А.Смолл, Хейс, Ч.Уитерли, Лихтенбергер, Дж.Гиллин и Ч.Хендерсон начинали свою карьеру в качестве священников, а затем уже стали социологами. Е.Фарис даже служил миссионером. Анализ биографий, проведенный в 1927 г. Л.Бернгардом и П.Бэкером, показал, что более 70 социологов из 260 обследованных в прошлом являлись священниками либо закончили религиозную школу, но затем не решились делать карьеру в церкви[263].
Не удивительна поэтому фраза А.Смолла, высказанная им в минуты душевного подъема: "Со всей серьезностью и взвешивая каждое свое слово, заявляю, что социальная наука для меня - самое священное таинство, открывшееся мне". Евангелическая страсть и моралистическая риторика, в тона которых окрашивались произведения ранних американских социологов, объясняются их социальным происхождением и полученным образованием.
Вначале юный Талкотт заинтересовался биологией, затем экономикой, а от них перешел к социологии. Первоначально намеревался даже стать врачом. Окончив среднюю школу в Нью-Йорке, Парсонс поступил в колледж. С 1924 по 1927 гг. учился в знаменитой Лондонской экономической школе. В он готовил докторскую диссертацию на тему <Капитализм в современной немецкой литературе: В. Зомбарт и М. Вебер>, защитив которую, он женился на Хелен Уолкер. Вернувшись в Америку, он изучал экономику в Гарвардском университете, где и проработал всю жизнь. В 1931 г. он возглавил здесь факультет социологии. Жизнь Т. Парсонса была небогата внешними событиями, все свое время он посвящал академическим занятиям - лекциям и написанием книг. Избирался председателем Американской социологической ассоциации (1949), членом других социологических учреждений, а в 1960-х годах возглавлял Комитет по связям с советскими социологами, был уважаемым профессором, оставался очень простым в жизни и в поведении, интенсивно работающим ученым, выпускавшим книгу за книгой. Его научные интересы окончательно повернулись в сторону социологии в начале 1930-х годов, о чем свидетельствуют его статьи- "Экономика и социология: Маршалл и образ мышления его времени" (1932), "Социологические элементы в экономической теории" (1934), "Некоторые размышления о природе и значении экономики" (1934), "Место основополагающих ценностей в социологической теории" (1935), "Г.М. Робертсон о Максе Вебере и его школе" (1935), "Общая аналитическая концепция Парето" (1936). Наконец, в 1937 году выходит первый монументальный труд Парсонса "Структура социального действия" (1937). Он сразу выдвигает молодого ученого в ряды крупных социологов-теоретиков.
Центральная тема его творчества- проблема социального порядка, которая волновала еще О.Конта и Э.Дюркгейма, посвятивших ее изучению все свое время. Правда, Парсонс, вполне в духе своего времени, решал задачу с позиций системного подхода. Системный метод в анализе общества позволяет изучать общество в виде стабильной социальной структуры, в которой человек руководствуется жестко заданным образцом поведения, который установлен коллективом.
Системная теория возникла в 30-е годы ХХ в. под влиянием критики классической физики, которую активно использовали социологи, объясняя социальную реальность, с позиций биологии, считавшейся тогда, как и в начале 21 в., лидером естествознания и законодательницей научной моды. Построить социологию по аналогии с биологией пытались в первой половине 20 в., кажется, все американские социологи. Парсонс отдавал должное научным достижениям более продвинутой, чем социология, науке, но не считал нужным во всем подражать модным поветриям. Он стремился как-то отмежевать социологию от биологии, обосновать ее самостоятельность, доказать всем, а главным образом естественникам, всегда занимавшим командные высоты в академической науке, что социология достойна не меньшего уважения. Полемике с биологами и экономистами, которые не признавали за социологией равное по статусу положение в ряду социальных наук, Парсонс уделил более 60% места в своем труде <Структура социального действия> (1937), который иногда скучно читать из-за множества частных деталей, событий и персоналий.

Именно под этим углом зрения, как думается, надо оценивать особенности, в том числе тяжеловатость стиля изложения, академическую сухость, непонятность формулировок, созданной Парсонсом теории общества. Даже специалистов подобные качества американского социолога ставят в тупик. В частности, Х.Абель сетует, что при интерпретации учения Парсонса "порой приходится довольно далеко отступать от оригинальной терминологии и пользоваться общепринятыми социологическими понятиями, так как некоторые места в его сочинениях написаны столь сложным языком, что вызывают затруднения даже у весьма заинтересованных читателей"[264].

Фетишизацией понятий и написанием крайне усложненных теоретических текстов, по мнению П. Сорокина, всегда грешили сочинения Т. Парсонса. Его первую работу <Структура социального действия> (1937) он назвал <817-ю засушенными страницами>. Критики указывали на то, что книга написана абстрактным языком и очень трудна для неподготовленного читателя, в ней немало повторов, неясных терминов и двусмысленностей. Соглашался с Сорокиным и другой выдающийся социолог - Р.Миллс. Приговор, вынесенный им второй книге Т. Парсонса <Социальная система> (1951), был не менее суров: она на 50% состоит из пустой болтовни, на 40% - из тривиальностей, известных по учебникам социологии, на 10% - из эмпирически неподтверждаемых идеологических утверждений[265]. В книге своей <Социологическое воображение> Миллс попробовал изложить несколько страниц запутанного парсоновского текста несколькими фразами типа: <Люди действуют друг с другом и друг против друга. Каждый учитывает при этом, что другой от него ожидает>. А вот как писал об этом Парсонс; <Роль есть часть общей ориентационной системы индивидуальных акторов, которая организована по поводу ожиданий в отношении к конкретному контексту интеракции, интегрированному с конкретным набором ценностей-стандартов, которые управляют интеракцией одного или более изменений в соответствии с дополнительными ролями>. Миллс приводит в своей книге и другие фрагменты из Парсонса, и везде тот предстает неисправимым схоластом и любителем эзотерических текстов[266].
Формально-логической и достаточно поверхностным выглядит анализ учения о социальном действии Вебера, предпринятый 35-летним Парсонсом в Глава XVII. Макс Вебер: систематическая теория его книги <Структура социального действия> (1937)[267]. Правильно указав на принципы веберовской методологии при исследовании социального действия - субъективная мотивация, ориентация на других, осмысленность действия, - Парсонс старается поймать своего учителя на логических противоречиях, полагая, что два первых типа в четырехчленке, а именно целее- и ценностнорациональное поведение являются а) логически неполными теоретическими конструкциями, б) представляют не два разных, а одно общее явление, поскольку строго не следуют провоглашенной якобы самим Вебером разграничению "этикой ответственности" (Verantwortungethik) и "этикой принципа" (Gesinnungethik). Не углубляясь в детали парсоновской критики типологии социального действия Парсонса, в чем-то несправедливой, в чем-то школярской, укажем лишь на то, что по своему логическому типу его подход очень сильно напоминает способ употребления теоремы формальной неполноты Геделя, которая используется в теории множеств. Она гласит, что никакую физическую (математическую, логическую) теорию нельзя доказать, используя формальный (математический или логический) аппарат, на котором построена эта теория. Иными словами, нельзя обосновать или доказать непротиворечивость теории изнутри или средствами самой этой теории. Парсонс, на наш взгляд, пытается сделать именно это: показать противоречивость учения Вебера, используя дефиниции, терминологический язык и концептуальные средства самого Вебера.

Полемика с биологами, экономистами или физиками, от которых в конечном итоге зависела судьба, статус и место социологического факультета в Гарварде, возглавляемого Парсонсом, оставалась беспочвенной до тех пор, пока он не сосздал общую теорию социальных систем. На его научные претензии коллеги возражали: а что дала миру социология? Где фундаментальная теория общества? Где научное объяснение - с позиций единой теории - происходящих вокруг событий? Физики, экономисты и биологи могли себе позволить такое, но социологи - нет. Фундаментальной теории общества, четко прописанной на языке самой социологии, ни О.Конт, ни Э.Дюркгейм, ни М.Вебер не создали. Вебер подобное занятие вообще считал великой глупостью, поскольку верил, что общесоциологические категории типа "коллектив", "класс" или "общество" - всего лишь научные фантомы, удобные специалистам, но в реальности ничего не отражающие. Поэтому все внимание он уделил индивиду.
Дюркгейм проследил эволюцию общества от механической солидарности до органической, соответствующей Новому времени, но нигде само это общество подетально не расписал. Его больше занимали проблемы научного метода и то, как надо изучать социальную реальность, но вовсе не то, что она из себя представляет. О Конте и говорить нечего. Он придумал имя новой науке, указал на характерные черты той методологии, которая должна лежать в ее основании, но большего от него требовать и нельзя. В начале 19 в., когда никакой науки об обществе и в помине не было, его достижения следует квалифицировать скорее как научный подвиг. Правда, то, что Конт выдавал под именем социологии, как он себе мыслил эту самую науку, впору назвать социальной философией, нежели конкретной науке о повседневной реальности людей. Созданная им концепция трех стадий развития человеческого общества, схоластичная и претенциозная, никакого отношения к социологии - в нынешнем ее понимании - отношения не имеет.
Таким образом, социологическое сообщество, как бы не сговариваясь, переложило задачу на Парсонса. Осталось неизвестным, чувствовал он или нет ту историческую миссию, которая была возложена на него. Но хорошо известно, что к ее решению он подошел со всей основательностью, присущей представителям университетской науки в США, и с подобающей скурпулезностью, которую он перенял у основательных и педантичных немцев. Соединение двух научных традиций, европейской и американской, произошедшее как нельзя кстати, предоставляло Парсонсу уникальный шанс наконец-то добиться желаемого и поставить социологию на твердый фундамент большой теории. Но насколько успешно справился с задачей Парсонс?
У системного подхода есть свои преимущества и недостатки. Плюсом надо считать стремление всесторонне охватить любое явление, соединив в одно целое данные и теории из разных наук. При механическом нагромождении заимствований единого целого никогда не возникло бы. "Системщики", как их еще именуют на научном сленге, претендуют на так называемый холистский подход, согласно которому целое всегда больше суммы частей. Но целое только тогда превосходит механическую совокупность частей, когда найдена его внутренняя структура и выявлено то, как эта самая структура увязывает свои части в качественно новую общность. И здесь на помощь приходит представление о функции. Функция в социологии - роль, которую выполняет определенный социальный институт или процесс по отношению к целому (напр., функция государства, семьи и т. д. в обществе).
Объединяя структуру и функцию, получаем структурно-функциональный подход, автором которого как раз и признан Парсонс. Он сформировался в период теоретического безвременья, которое образовалось после ухода с исторической сцены классической социологии и периодом рождения современной социологии. Приблизительно его можно обозначить тридцателетием между 1920 и 1950 г. Закончилось время Спенсера, Маркса, Дюркгейма, Тенниса, Зиммеля и Вебера, а новые звезды на теоретическом небесклоне социологии еще не появились. Символический интеракционизм Дж. Мида и Ч. Кули приемником социологической теории считать было. Во-первых, это был микроподход, обхясняющий индивида и социальное взаимодействие, но упускающий из вида социальные институты. Во-вторых, он не являлся чисто социологическим феноменом, поскольку с равным успехом его можно отнести и к социальной психологии. Речь идет не об эмпирических исследованиях, решении социальных проблем практического толка или о межличностных отношениях, а именно о социологической теории. Всем этим с успехом занималась Чикагская школа (1920-1950-е годы), которая и заполнила эмпирический пробел. Не хватало фундаментальной социологической теории, органично соединяющей глобальные и локальные, социетальные и межличностные процессы. Эту миссию и взял на себя Т. Парсонс. Таким образом, его структурный функционализм послужил теоретическим мостом между социологической классикой и социологической современностью. В первой же крупной работе The Structure of Social Action (1937) Парсонс посвятил немало внимания обстоятельному анализу взглядов Вебера[268], Спенсера, Дюркгейма, Тенниса и Зиммеля, тем самым протянув между двумя периодами развития мировой социологии еще и концептуальную связь.
Возникший в начале 1930-е годы, структурный функционализм доминировал на Американском континенте вплоть до конца 1950-х годов. За эти годы несколько поколений американских социологов сформировались как истинные последователи структурного функционализма. Согласно новой идейной моде социология занимается изучением функции, выполняемых социальными институтами, и социальным действием индивидов, которые занимают определенное место в социальной структуре общества (статусы) и исполняют предписанные общественными нормами и ценностями социальные роли. Статика и динамика, социальная система и социальная структура в функционализме тесно связаны между собой.
Структурный функционализм, рассматривая общество, делает акцент на том, что любая система стремится к равновесию, поскольку ей присуще согласие элементов; она всегда воздействует на отклонения так, чтобы скорректировать их и вернуться в равновесное состояние. Любые дисфункции преодолеваются системой, а каждый элемент вкладывает нечто в поддержание ее устойчивости.
Попытки создать нечто похожее предпринимались и раньше, но все они были половинчатыми. Так, Э.Дюркгейм явился автором функционального подхода. У него все, грубо говоря, взаимосвязано между собой, но вокруг чего социальные связи формируются, неясно. Образно выражаясь, осталось загадкой главное - на каком скелете нарастает социальное мясо. Нет главного - самой структуры.

Скелетом общества, и Парсонс об этом догадался каким-то шестым чувством, должно быть нечто неподвижное, незыблемое. Тогда все встанет на свои места: подвижные функции вокруг неподвижной структуры. В этом есть известная логика. Особенно, если скелет и мясо общество выразить на языке социологических понятий, поскольку биологическое представление о них уже существовало.
Наилучшим кандидатом на роль неподвижного скелета выступает система социальных норм и статусов. Подобно кристаллической решетке, они образуют структурную основу общества. Парсонс так и поступил. Нормативный порядок - вот правильное социологическое наименование структуры общества. В этом понятии соединились два ключевых элемента: социальный порядок, загадку которого Парсонс взялся разрешить в самом начале карьеры, и социальные нормы, которые, как это всем известно еще из курса государства и права, выражают неизменные правила, которыми руководствуются большие массы людей в силу приданного им, нормам, легитимного статуса. Норма (от лат. norma - руководящее начало, правило, образец) это также 1) узаконенное установление, признанный обязательным порядок; 2) установленная мера, средняя величина чего-нибудь (напр., норма выработки).
У Парсонса структура стала движущимся единством неподвижных элементов, т. е. упорядоченностью взаимодействующих элементов. Хотя можно сказать и по-другому - неподвижным единством находящихся в постоянном движении элементов, если под этим понимать социальные действия. Как ни поворачивай, но речь идет о совмещении несовместимого. И в этом кроется удивительная эвристичность его подхода к обществу.
Если структура - единство несоединимого, то может быть, чтобы избежать логического противоречия, ее именовать иначе, скажем, системой? В методологии Парсонса оба понятия - структура и система - являются эквивалентными. Они с разных сторон отражают одно и то же, а именно человеческое общество, которое одновременно можно назвать жесткой структурой и гибкой системой. Однако у системы перед структурой есть несомненное преимущество. Только система коренным образом отличается от простого множества элементов. О структуре подобного не скажешь, хотя у нее есть свои достоинства.
По мнению Х.Абельса[269], под системой понимается целостность элементов, обладающая следующими признаками: структурированной связью элементов между собой, целенаправленностью системы, интегрированностью элементов в единое целое, длительностью существования, стабильностью и равновесием, отграниченностью от окружающей среды, с которой система может вступать в регулярные отношения. Он считает, что исходной посылкой системной теории Парсонса выступает философско-антропологическое положение о том, что образование систем является общечеловеческим способом решения любых проблем. Отсюда следует, что социальное действие также является системой. В связи с этим понятие социального действия (action) используется в ней в очень абстрактном смысле. Под социальным действием понимаются любые социальные отношения, любые события и процессы во всем обществе.
Действительно, система - это всего лишь упорядоченность относящихся к ней явлений и процессов. Неважно каких - природных или культурных, объектов, действий или процессов. В таком случае термин <система> приложим и к человеческому действию, и к совокупности больших социальных групп, входящих в социальную структуру общества. Если природные системы возникают естественным образом, то социальные, через которые осуществляется взаимодействие человека с природой и связь людей между собой, представляют собой системы особого рода - они являются специфически человеческой формой решения проблем.
Человек упорядочивает свой мир, приобретает знания и опыт, обобщает их с помощью символических средств. Иначе говоря, он систематизирует социальную реальность, создает социальные институты, которые облегчают его жизнь. В результате оказывается, что наш мир является упорядоченным, а порядок, в свою очередь, является результатом систематизации, которую человек осуществил с помощью своих действий. Цикл социального бытия замыкается: социальное действие начинает его, ибо человек начинает обустройство окружающего мира с этого действия, а упорядочив свое бытие, т. е. создав социальные институты, культуру, социальную структуру общества, человек создает этим самым порядком благоприятные условия для разворачивания социального действия во всех сферах общества. Каждый элемент общества или событие понимаются Пасрсонсом как часть общей системы социального действия (general action system). Социальное действие пронизало собой все что только можно.
Принимая решение, человек по существу наводит порядок в окружающем мире и разрозненные факты сводит в систему, т.е. систематизирует данные. Он систематизирует социальную реальность, создает социальные институты, которые облегчают его жизнь. В результате оказывается, что наш мир является упорядоченным, а порядок, в свою очередь, является результатом систематизации, которую человек осуществил с помощью своих действий. Таким образом, мышление человека по природе системно, равно как и окружающий мир. Кстати сказать, и само общество, по большому счету, есть продукт его мыслительной деятельности. Не удивительно, что Парсонс находит системы на каждом шагу. Для него социальное действие, личность, общество, принятие решений и многое другое суть социальные системы. И везде целое больше суммы своих частей.
Парсонса можно даже заподозрить в некоем пансистематизме, т.е. преувеличении роли системности в окружающем мире. Практическая жизнь является непрерывным процессом социальной систематизации. Повседневные действия, воспитание и социализация - тоже кирпичики всеобщей системы и внутри себя тоже суть маленькие системки.
Иногда создается впечатление, хотя оно может быть вполне ошибочным, будто Парсонс никогда не учился в Германии (в знаменитом на весь мир университете Гейдельберга), не штудировал трудов М. Вебера, не был его учеником и вообще, что историки зря называют главным хранителем и пропагандистом творчества великого немца. Почему? Да потому что теоретико-методологические принципы Вебера и Парсонса не то что разные, но практически противоположные. Вебера с полным правом причисляют к социологическому номинализму, а Парсонса с неменьшими основаниями можно включить в стан социологических реалистов. Согласно Веберу, исходным пунктом социологического анализа является индивид, для Парсонса главным при построении теории социальных систем выступало общество.

Знаете ли вы, что... Для 82% покупателей витрина - это основной источник информации при решении купить ту или иную вещь. Немцы, к примеру, любят проводить свой досуг у витрин магазинов.

Веберовский методологию и его философские принципы познания принято квалифицировать еще и как неокантианство, к которому Папрсонс не имеет никакого касательства. В своих ранних методологических эссе Вебер отрицал, что: (1) социология способна открывать универсальные законы человеческого поведения, сравнимые с законами естественных наук; (2) социология, собрав эмпирические данные, может с их помощью подтвердить тот, казалось бы, неоспоримый для большинства социологов, особенно французских, факт, будто конкретные общества и человеческое общество в целом претерпевает эволюционный прогресс; (3) социология вправе выносить какие-либо оценки или моральное оправдание любому из существующих порядков или социальных устройств (обществ); (4) социология вправе оперировать коллективными понятиями типа "государство" или "рабочий класс", если их нельзя конституировать с позиций индивидуального действия.
Вебер был против того, чтобы социологи изучали такие "метафизические универсалии", как "общество", "народ" или "государство". Они суть лишь метафоры, в этих "тотальностях" теряется конкретный индивид, либо он рассматривается как пассивный элемент, винтик, клеточка. А ведь каждый индивид обладает сознанием и рациональным поведением. Стало быть, любой общественный институт (государство, производство, право, семья), как и общество в целом, надо рассматривать как бы с точки зрения интересов индивидов. Иными словами, в этих обобщающих абстракциях, отображающих совместные поведения людей, будь то государство или право, надо искать то, что имеет значение для индивида, осмысленно для него, значимо. Только то, что ценится им как влияющее на поведение индивида, то и реально с социологической точки зрения. Социолог призван понять смысл поступков человека, но мерить их не на свой аршин, не подгонять их под свои рубрики и классификации. Ученый должен выяснить, какой смысл придает своим поступкам сам человек, какую цель и значение вкладывает в них, какими мотивами и стимулами движим. Вебер приглашает социологов избавиться от метафизических сущностей и не исходить как из своих предпосылок из общества вообще, государства, классов. Это шаг навстречу естественнонаучному методу.
У Вебера вроде бы все понятно: индивид - единственная реальность, с которой только и могут иметь дело социологи, а общество - теоретическая конструкция, необходимая социологу для того, чтобы еще лучше и более глубоко понять социальные действия индивида. Иными словами, общество - та рамка, в которую обрамлено многообразие человеческого поведения.
Но у Парсонса картина совсем иная. В первую очередь его интересует социальная система. Если ее повернуть одной стороной, то получим общество с соответствующей атрибутикой, например, в виде социальной структуры, а если другой стороной, то получим отдельного индивида. Причем индивид почему-то у нас раздваивается. Один модус его существования в этом мире - физический организм с биологическими потребностями и материальными интересами, другой модус - символическое бытие, задаваемое социальными ролями, смыслами и значениями, культурными нормами, традициями и обычаями, наконец, социальными статусами.
В статье с весьма характерным названием <Понятие общества: компоненты и их взаимоотношения>[270] речь идет и о социальном действии тоже. Заметим, статья посвящена обществу, а не индивиду. Индивид здесь присутствует в роли статиста, ибо входит в число его компонентов. Так вот в этом произведении автор с первых же строк заявляет о своей методологической позиции, которую мы охарактеризовали выше, а именно: <Общество является особым видом социальной системы>. Это значит, что основным интересом все жизни Парсонса служило изучение во всех ее подробностях социальной системы. Она - загадка всех загадок и разрешение всех проблем социологии. Вебер никогда бы так не сказал.
А дальше следует фраза, которую Парсонс не должен был бы произносить вовсе: <Мы рассматриваем социальную систему как одну из первичных подсистем системы человеческого действия наряду с такими подсистемами, как организм, личность индивида и культурная система>[271]. О чем здесь идет речь, если оставаться на позициях здравой логики? Во-первых, система человеческого действия выступает более общей категорией, чем а) социальная система и б) общество. Во-вторых, социальная система ставится в один ряд с такими вещами, как организм, личность индивида и культурная система. Оба вывода крайне противоречивы. Во-первых, социальная система не может служить подвидом системы человеческого поведения, так как последняя обладает более конкретным содержанием и класс эмпирических референтов, охватываемых данным понятием, более узок, нежели класс референтов, включаемых в категорию <социальная система>. Стало быть, социальная система не может выступать элементом логического класса <система человеческого действия>. Во-вторых, организм, личность индивида и культурная система слишком разнородные элементы для того, чтобы образовывать один логический ряд, т. к. общую содержательную группу. Организм принадлежит биологическому миру, а личность - социокультурному. Кроме того, личность и культурная система не равны по своему логическому объему, так как второе понятие является более общим, чем первое. Следовательно, они не образуют логического ряда, как на то намекает Парсонс, употребляя слово <наряду>, т. е. стоящие в одном ряду.

В подзаголовке статьи <Общая концептуальная схема действия> автор пускается в пространные объяснения о том, что такое человеческое действие и как оно соотносится с другими социологическими категориями. <Действие образуется структурами и процессами, посредством которых люди формируют осмысленные намерения и более или менее успешно их реализуют в конкретных ситуациях. Слово "осмысленный" предполагает, что представления и референция осуществляются на символическом, культурном уровне. Намерения и их осуществления в своей совокупности предполагают способность системы действия - индивидуального или коллективного - модифицировать свое отношение к ситуации или окружению в желательном направлении>[272].
Внимательно вчитаемся в слова Парсонса. Оказывается, свои намерения, которые люди реализуют в конкретных ситуациях, они формируют не своими целями, замыслами, потребностями или мотивами, а мифическими структурами и процессами. Они служат средством, при помощи которого люди реализуют свои осмысленные намерения. Слово <осмысленный>, предлагаемое Парсонсом весьма туманно, означает лишь одно: это ключик, при помощи которого открывается дверь совсем в иной мир - в мир символических значений и невидимых сущностей. Забудьте о биологическом организме, думайте только о символическом, или культурном уровне, на котором только и разыгрывается социологическое действо. Вы взяли молоток и забили им гвоздь, затратив какие-либо физические усилия, переместив вещи из одной части пространства в другую, ушибли при этом свой палец, выругались, устали от тупого мероприятия и закурили. Ничего этого для социолога не существует. Все перемещения, с точки зрения истинной социологии, совершаются не в реальном, а в символическом пространстве - пространстве намерений, смыслов, структур и значений. В таком пространстве коллектив и индивид уравнены. Они - лишь разновидности системы действия.
Дальше следует вполне ожидаемое теоретическое разъяснение. Парсонс говорит: <Мы предпочитаем использовать термин "действие", а не "поведение", поскольку нас интересуют не физическая событийность поведения сама по себе, но его образец, смыслосодержащие продукты действия (физические, культурные и др.), от простых орудий до произведений искусства, а также механизмы и процессы, контролирующие этот образец>[273]. Ожидаемым разъяснение является лишь по форме, т. е. с точки зрения расшифровки исходных понятий, но не по содержанию, которое оказалось для совершенно неожиданным. Мы привыкли считать поведение человека как более крупным и интересным явлением, связанным с совокупностью действий, подчиненным какому-то общему смыслу, характеру или темпераменту человека, выражающих его образ жизни и стиль мышления. К примеру авторитарное поведение руководителя в первичном коллективе предполагает определенный стиль отдачи распоряжений, наплевательское отношение к личности и советам подчиненных, высокомерный взгляд и т. п. В таком поведении каждое отдельное действие - всего лишь элемент, который вне целого не имеет никакого смысла. Стоит нам выдернуть из общего авторитарного контекста такое действие, скажем, как пренебрежительное похлопывание по плечу, которое неожиданно подглядел в курилке Госдумы социолог, как его интерпретация становится проблематичной. Что оно означает, о чем свидетельствует? Оно может служить штрихом к портрету авторитарной личности, а может выступать знаком дружеского расположения к собеседнику. А может быть, это жест невоспитанного человека, который употребляет его ко всякому встречному-поперечному? Возможны и другие версии. И все это сказано об одном герое - выхваченном из контекста действии. Причем заметим, что оно целиком и полностью относится к разряду социального действия, хотя и осуществляется в физической форме: надо поднять руку, прицелиться, найти плечо собеседника, опустить руку на его плечо, причем не очень сильно, и т. п. Но смысл его социокультурный, физический субстрат здесь случаен. Социокультурный смысл важнее всего, он главный - выразить собеседнику свое покровительственное отношение. Тот же самый смысл можно было выразить и с помощью иных физических действий, например, посмотрев на собеседника сверху вниз, окинув его пренебрежительным взглядом, выразив словами возможность опеки над ним и др. Отсюда вывод: физический субстрат случаен, а социокультурный смысл - необходим. Смысл - главное, а субстрат - дополнительное.

Вот какова анатомия социального действия. А точнее сказать, социального поведения как цепочки отдельных действий (актов), связанных общим смыслом и подчиненных единой логики. Вне этого смысла и вне этой логики отдельные действия могут ничего не значить. Они вообще непонятны вне целого. Но нет только смысл и логика выступают цементом, связывающим разрозненные звенья в крепкую цеп поведения. Подобную функцию способны выполнять также цели: <1) действие есть всегда процесс, который рассматривается преимущественно в терминах его связи с целями и называется по-разному: <осуществление>, <реализация> и <достижение>; 2) наличие некоторой сферы выбора, доступной актору, в отношении как целей, так и средств, в сочетании с понятием нормативной ориентации, а также предполагает возможность <ошибки>, неудачи в достижении цели или <неправильного> выбора средств; 3) данная схема субъективна, а именно: она имеет дело с явлениями, с предметами и событиями, как они представляются тому актору, действие которого анализируется и подвергается рассмотрению>[274].

Таков смысл слов <поведение> и <действие> для русского человека. А, может быть, не только для русского. В английском языке аналогом русскому слову <действие> выступают два термина: action и operation., - а слову <поведение> два других, а именно conduct и behaviour. С термином behaviour у Парсонса давняя вражда, ибо от него происходит понятие <бихевиоризм>, олицетворяющее психологизацию социальных действий, а часто и еще хуже - его биологизацию. Бихевиоризм привнес в социальные науки крайне упрощенную модель человеческого поведения, называемую <стимул-реакция>. В ней присутствуют только рефлексы и реакции, физические действия, перемещения и нервные возбуждения. Никакому символическому смыслу здесь места нет потому, что он ненаблюдаем и никакими приборами нерегистрируем. Социологу, никогда с приборами не имевшему дела и проводов к голове испытуемого никогда не прикреплявшего, не понятен язык и стиль рассуждений бихевиориста. И Парсонсу здесь делать нечего. Долгие годы он активно боролся с биологами, пытавшимися свести социальное действие к наблюдаемым реакциям организма, вовсе не для того, чтобы в своей социологии вознести на пьедестал категорию поведения. Но такова американская традиция - утилитарного, позитивистского и крайне упрощенного подхода к пониманию поведения.
В России же, главным образом благодаря советскому культурному наследию, сложилась иная интерпретация поведения и деятельности. Она гораздо более философская и фундаментальная. В Большой советской энциклопедии деятельность трактуется как специфически человеческая форма активного отношения к окружающему миру, содержание которой составляет его целесообразное изменение и преобразование, а в современных российских словарях, попытавшихся снять метафизический налет марксистской философии - ненамного проще: процесс, выражающийся в целесообразном изменении и преобразовании человеком мира и сознания, включающий цель, средства и результат. Поведение в той же Энциклопедии расшифровывается как система взаимосвязанных действий, осуществляемых субъектом с целью реализации определённой функции и требующих его взаимодействия со средой. В современных словарях поведение понимается как совокупность действий и поступков индивида. В поведении проявляются личность человека, особенности его характера, темперамента, его потребности, вкусы; обнаруживаются его отношения к предметам. Сравним с бихевиоризмом. Здесь поведение - совокупность двигательных и сводимых к ним вербальных ответов (реакций) живых существ на воздействия (стимулы) внешней среды. Как говорится, почувствуйте разницу.
Итак, американцы и русские вкладывают в одни и те же слова разный смысл, употребление которых в разговоре - устном или письменном - может вызвать непонимание собеседника, искажением вкладываемого им в те же самые слова смысла. Разумеется, на русский язык social action правильнее было бы переводить не как социальное действие, а как социальное поведение. Но когда-то, возможно в 1960-е годы. Когда первое поколение советских социологов осваивало азы западной социологии, переводило не смысл английских слов с оглядкой на отечественную интеллектуальную традицию, а делало кальку. Так и пошло: social action - не социальное поведение, а социальное действие.
Ну, а что Парсонс? А он говорит то, что мы и ожидали услышать, а именно: <Человеческое действие является "культурным" постольку, поскольку смыслы и намерения действий выражаются в терминах символических систем (включая коды, посредством которых они реализуются в соответствующих образцах), связанных главным образом с языком как общей принадлежностью человеческих обществ>[275].
Иными словами, жест приветствия - это культурное и социальное одновременно действие, поскольку оно встроено в определенную символическую систему, а именно традицию приветствия двух человек, впервые увидевших друг друга и значимых друг для друга. Она существует у всех народов, но репрезентируется разными символическими действиями - от потирания носами до рукопожатия. Участники научной конференции - значимые друг для друга индивиды, ибо им вместе сидеть на секции, а прохожие на улице - незначимые. Да и то на большой конференции далеко не все здороваются друг с другом, ибо большая масса людей производит эффект посторонних людей, незнакомых друг с другом. Совокупность обычаев, связанных с приветствием, существующие при этом писаные и неписаные правила поведения, зафиксированные в общенаучной, отраслевой или художественной литературе, кинофильмы, демонстрирующие подобные действия, множество повседневных акций приветствия, демонстрируемые населением страны и передаваемые от взрослых к детям путем семейного и школьного обучения составляют ту самую символическую систему, в контексте которой только и прочитывается смысл конкретного действия - мужчина и женщина крепко сцепились руками и какое-то время не отпускают друг друга, при этом улыбаясь изо всех сил. Возможно, инопланетянину, незнакомому с нашей культурой, подобное действие показалось боле чем странным.

Итак, социальное действие - всего лишь штрих символической подсистемы общества. Только в ней он приобретает смысл и только в ней он существует как социокультурное мероприятие. Вынув действие из этой системы, мы убиваем его.
Определенным проявлением абстрактного методологизма у Парсонса служит его учение о типовых переменных действия (patterns variables of action) - специальном наборе парных, дихотомических понятий, используемых для анализа структуры действия. К ним относятся пять видов базовых ценностных ориентаций, помогающих социологу разобраться в том, как ведет себя реальный человек, попавший в ситуацию, требующую свободного выбора. Концептуальные пары понятий построены по дихотомическому принципу <или-или> и характеризуют возможность альтернативы между: 1) подчинением индивида общему правилу или отказу от них и следованию своему внутреннему голосу ("универсализм-партикуляризм"); 2) ориентацией на достигаемый статус других людей (профессия, партийность) или на предписанный (биологически заданный) статус, а именно пол, возраст ("достигнутое - предопределенное"); 3) стремлением к удовлетворению сиюминутных потребностей и отказом от них ради стратегических целей ("аффективность - нейтральность"); 4) специфическими и общими характеристиками ситуации в качестве объекта ориентации индивида ("специфичность - диффузность"); 5) эгоистическими и альтруистическими действиями ("ориентация на себя - ориентация на коллектив").
Пять альтернатив анализируются Парсонсом на четырех уровнях: для субъекта действия они предстают как различные варианты действия, на уровне личности - как потребности-установки, на уровне социальной системы раскрываются в форме ролевых ожиданий, а в культурной сфере - как нормативный образец (ценность).
Возможно, обвинять Парсонса в методологическом абстракционизме было бы не совсем верно, хотя для подобных обвинений он предоставил достаточно оснований. Наряду с расширительным пониманием социального действия у Парсонса имеется понятие действия в узком смысле, к которому относятся конкретные действия людей, в том числе и социальное взаимодействие. Когда в его сочинениях речь идет о том, что действия <эмпирически неразложимы>, а выступают в виде <конъюнктуры>, то под <конъюнктурами> понимается <система действия> в широком смысле слова, т. е. общая система социального действия с ее подсистемами[276].
Описав то общее, частью чего выступает социальное действие, Парсонс вскоре вспоминает и о том, кто выступает субъектом этого действия, а именно об индивиде: <В определенном смысле всякое действие является действием индивидов. В то же время и организм, и культурная система включают в себя существенные элементы, которые не могут быть исследованы на индивидуальном уровне>[277]. В том-то все и дело, что человек, совершивший какое-либо действие, является его обладателем лишь отчасти. В другой своей части оно принадлежит обществу. Ведь это оно научило его обращаться к другим людям через рукопожатие, а не с молотком в руках. Да и сам индивид не претендует на такого рода собственность. Только что произведенное действие часто ему особенно и ненужно. Поздоровался он с начальником вовсе не от души, а потому что так принято, да и не поздороваться было нельзя: запомнит - потом отомстит. Символическое приветствие действительно оказалось чисто символическим, т. е. формальным, холодным. Оно вовсе не принадлежит поздоровавшемуся. Он как бы участвует в обязательном общественном ритуале, в котором задействовано все население, а он, как его часть, должен поступать как все. Над его общеобязательным поведением, таким стандартным и универсальным, уравнивающим всех людей, потрудился процесс социализации.
Над унификацией индивида потрудилось не только общество и его образовательные институты, но и сама природа. Парсонс в связи с этим замечает, что анатомия отдельного организма представляет собой некий видовой тип, сочетающий в каждом человеке типичные черты, унаследованные генетически и отшлифованные окружающей средой и культурой. Исходную основу действия (американский социолог почему-то называет ее не исходной, а органической, хотя такой термин в этом контексте весьма двусмысленный) составляют <общие свойства больших человеческих групп>, но никак не индивидуальные различия. Причем и эти общие свойства отчуждены от конкретных носителей - людей. В самом деле, что усваивает человек в процессе социализации? <Главные культурные образцы> (сейчас вместо этого, уже устаревшего, термина говорят об артефактах), которые создаются многими поколениями людей, отражают характер и культуру нации и <никогда не являются принадлежностью одного или нескольких индивидов>. Правила поведения, речевой этикет или научные теории - плод коллективного труда, которыми лично никто не владеет и которые каждый человек может усвоить в процессе обучения. Разумеется, у всех или большинства культурных артефактов есть свои авторы. Но что может поделать с ними отдельный человечишка? Разве что внести <побочное творческое (созидательное или разрушительное) изменение>.

Итак, индивид со всех сторон, подобно волку в загоне, окружен общими нормами, стандартами, образцами и системами. Она вроде и не принадлежит сам себе. У него, как у солдата в армии, все чужое. Можно сказать, что человек - лишь индивидуальная матрица общепринятых норм и правил. Умрет он, и никто о нем не вспомнит. Появятся другие винтики в общественном механизме, которые будут представлять собой точно такой же унифицированный социальный материал. Выдающиеся личности, поправшие общественные нормы, способные перекраивать историческую карту и низвергать в прах общественные системы? О них Т. Парсонс и не вспоминает. Они не нужны социологу, ибо мешают ему разглядеть общий порядок вещей.
Человек для Парсонса вовсе не человек в общепринятом смысле - со своими заботами, неприготовленным завтраком, незаплаченными налогами, пропахший потом и не умеющий выражаться литературным языком, - а некий голиаф, гигантский образ абстрактного воплощения общечеловеческих черт. А как еще его мыслить, если четырьмя подсистемами человеческого действия Парсонс называет организм, личность, социальную и культурную системы. Куда все это поместится у обычного, ростом 1,76 м, весом до 90 кг и хромающего на одну ногу, человека? Вот почему личность для Парсонса образует всего лишь <аналитически независимую систему>. Аналитической системе под силу вместить в себя то, что не помещается в нормального индивида.
Читая Парсонса, никогда нельзя расслабляться. Кажется, разобрались в соподчиненности систем: система человеческого действия - это целое, а организм, личность, социальная система и культурная система - четыре ее части. Но нет, <каждая из трех других систем действия (культура, личность, поведенческий организм) составляет часть окружающей среды или, можно сказать, окружающую среду социальной системы>[278]. Изобразим графически обе ситуации и сравним результат (см. рис. 1а и рис. 1б).

Сравнивая оба рисунка, неожиданно для себя обнаруживаем, как четыре равноправные части, ранее входившие в единое целое - систему человеческого действия, теперь распадаются и организуют новую структуру. Суверенные части выстраиваются в некую иерархию, где одна часть выполняет заглавную, а три другие - подчиненную роли. Куда-то исчезла система человеческого действия. Ее место заняла социальная система. Теперь она главная, но три другие части уже не части, а элементы окружения, или окружающие среды. Исчезнувшая система человеческого действия вскоре обнаруживается. Оказывается, она образует некую мета-среду, поскольку располагается и сверху и снизу.
Комментаторы не пришли к единой интерпретации системы человеческого действия, так как Парсонс, как справедливо отмечает Х. Абельс, не всегда соблюдает понятийную строгость. Одни считают, что в нее входят четыре подсистемы, не связанные иерархическим соподчинением, другие полагают, что между ними возможна иерархия. Несмотря на разногласия исследователи сходятся в одном: Парсонс выделяет следующие четыре подсистемы общей системы социального действия:
- Биологический организм: индивидуальная психофизическая конституция человека, включая инстинкты и биологические потребности, влияющие на человеческое поведение.
- Система личности: мотивационная структура индивида; организм и система личности вместе образуют <базисную структуру> (basic frame of reference) и представляют собой совокупность индивидуальных потребностей и диспозиций (need-disposition system of the individual actor).
- Социальная система. Под ней понимается совокупность образцов поведения, социальное взаимодействие (интеракция) и социальные роли.
- Система культуры, куда относятся культурные ценности и социальные нормы, необходимые для стабильного функционирования общества.
Подсистемы системы социального действия образуют иерархию, в которой системе культуры принадлежит доминирующее положение, поскольку считается, что ценности и социальные нормы общества управляют действиями его членов и тем самым обеспечивают возможность совместной социальной жизни. Подсистема культуры выполняет нормативную функцию.
Подсистема личности не сводится ни к организму, ни к культуре. Во-первых, то, чему научаются, не является структурой организма, а во-вторых, физическое, социокультурное окружение организма всегда уникальны, и, следовательно, собственная поведенческая система индивида будет уникальным вариантом культуры. Таким образом, личность образует аналитически независимую систему.
В рамках общей системы действия культурные подсистемы специализируются на функции поддержания образца; социальные подсистемы - на интеграции действующих единиц (личностей, исполняющих роли); подсистемы личности - на достижении цели; а поведенческий организм - на адаптации.
Четыре подсистемы вместе образуют общую систему действия (general action system). При этом стоит учитывать, что, во-первых, общество состоит не из самих конкретных действий, а из нормативных ориентаций социальных действий; во-вторых, социальное действие как система развертывается через взаимодействие всех четырех подсистем. Социальное действие является не просто реакцией на стимулы в определенной ситуации, а управляется системой ожиданий действующего субъекта. Конкретное социальное действие развертывается между потребностями (need dispositions), c одной стороны, и ценностями культуры, - с другой. Следовательно, система культуры является независимой переменной по отношению к действиям отдельных людей[279].

Социальная система образуется интеракциями человеческих индивидов. Поэтому каждый ее участник является одновременно и актером, обладающим определенными целями, идеями и установками, и объектом ориентации, как для других актеров, так и для себя самого. В то же время эти <индивиды> являются и организмами, личностями и участниками культурных систем. При такой интерпретации каждая из трех других подсистем общей системы действия (культура, личность, поведенческий организм) составляет окружающую среду социальной системы.
Важнейшей чертой парсоновской теории социального действия выступает попытка объединить человека и его окружение, как природное, так и социальное, которое он, индивид, наделяет своими смыслами и значениями. Основополагающим элементом такого окружения выступают сами люди, социальное взаимодействие - интеракция - с которыми определяет цели, мотивы и стиль поведения индивида. Ценности и нормы, регулирующие социальное взаимодействие делают поведение людей упорядоченным и предсказуемым. Миллионы и миллиарды актов социального взаимодействия, совершающиеся в мире ежеминутно со всеми людьми, порождают сеть социальных отношений, организованную (гомеостазис) и интегрированную (равновесие) благодаря наличию общей системы ценностей таким образом, что она оказывается способной стандартизировать отдельные виды деятельности (роли) внутри себя самой и сохранять себя, как таковую, по отношению к условиям внешней среды (адаптация).
Социальная система, следовательно, представляет собой систему социального действия, но лишь в самом абстрактном смысле слова. Т.Парсонс писал по этому поводу: "Поскольку социальная система создана взаимодействием человеческих индивидов, каждый из них одновременно и деятель (actor), имеющий цели, идеи, установки и т.д., и объект ориентации для других деятелей и для самого себя. Система взаимодействия, следовательно, есть абстрактный аналитический аспект, вычленяемый из целостной деятельности участвующих в ней индивидов. В то же время, эти "индивиды" - также организмы, личности и участники систем культуры>[280]. Парсонс справедливо отмечает, что его представление об обществе коренным образом отличается от общепринятого восприятия его как совокупности конкретных человеческих индивидов.

Если мы посмотрим на рис. 2, то заметим такую особенность: верхняя часть схемы - нормы, ценности и идеи - определяет принудительную часть действия, а нижняя - условия ситуации задает вероятностную составляющую действия. В самом деле, социальные нормы, формируемые обществом, обязывают нас совершать те, а не другие действия, таким, а не иным способом. Через систему культурных ценностей и социальных норм общество дирижирует нашим поведением. Напротив, условия ситуации, или условия действия - это случайные стечения обстоятельств: подошел автобус вовремя и мы не опоздали на работу; испортилась погода и ваше путешествие по Швейцарии окончательно омрачилось. Форс-мажорные обстоятельства, от которых не страхует вас ни одна фирма и которые специально оговаривает турбюро как факторы, не поддающиеся ее контролю, наглядно демонстрируют характер условий ситуации[281].
Такова весьма эвристичная и глубоко социологическая концепция логики единичного акта Парсонса, где выделяются два совершенно различных типа факторов, влияющих на совершение социального действия, а именно необходимые (ценности и нормы) и случайные (условия ситуации).
Структура социальной системы выступает как совокупность взаимодействий, или ролей, которыми субъекты связаны для осуществления некоторой цели. <Для большинства аналитических целей наиболее существенная единица социальных структур - не лицо, а роль. Роль есть тот организованный сектор ориентации субъекта действия, который предназначает и определяет его участие в процессе взаимодействия>[282]. В <Социальной системе> Парсонс говорит о связке <статус - роль>, где статус выражает <позиционный аспект>, т. е. обозначает позицию, место рассматриваемой действующей единицы в социальной системе по отношению к другим. Роль же выражает <процессуальный аспект>, то, что <действователь исполняет в отношениях с другими и в контексте функционального значения этого для социальной системы>[283]. При этом роль по рождению рассматривается как <статус>.
Таким образом, структура социальной системы оказывается, в основном, структурой ролей. Роли или ролевые образцы (<паттерны> - patterns) - это относительно постоянные каналы ориентации между действователем и социальным объектом. С точки зрения первого их называют <ролями>, с точки зрения второго - <ролевыми ожиданиями>[284].
В рамках социальной системы для тех или иных ситуаций существуют институционализированные модели поведения, благодаря чему удовлетворяются определенные потребности. Поскольку социальные группы состоят из того или иного числа субъектов, то внутри них происходит взаимодействие, в котором находят свое выражение ориентации отдельных субъектов по отношению друг к другу и к некоторой коллективной цели. Постоянные взаимодействия предполагают наличие общих правил, так что каждый субъект знает, чего он может ожидать от других в данных ситуациях. Правила предписывают поведение субъекта в определенной ситуации вследствие чего именно такого поведения от него и можно ожидать.

Поведение человека и социальной организации обусловливается у Парсонса нормативными предписаниями и ценностями, а общество рассматривается как социокультурная система, в которой человеческое поведение, а через него и общественные явления задаются (определяются) прежде всего культурными факторами, т.е. правилами поведения, ценностями, ожиданиями, ролями. Социализация означает процесс интеракции (усвоения) норм и ценностей по мере социального взросления человека. В теории Парсонса личность и социальная система рассматриваются как взаимно дополнительные миры, хотя при этом он подчеркивал, что система предопределяет личность.
Парсонс называл свою теорию действия <волюнтаристской>[285]. Это означает, что в выборе стратегии поведения важную роль играет фактор <свободной воли>. С ним связывается у него проблема мотивации - проблема выбора в качестве одного из столпов теории действия либо идеально свободной внутренней, либо внешней (безразлично - идеалистической или материалистической) мотивации. Мотивация у Парсонса - это культурный аналог понятию природной энергии. В каком-то смысле мотивация ориентирует на <улучшение баланса> между удовлетворенностью и неудовлетворенностью субъекта действия. Познавательная (когнитивная) мотивация нацеливает на удовлетворение потребности в знаниях, а катектическая (эмоциональная) проявляется в положительной либо отрицательной установке по отношению к другому человеку или объекту[286]. Механизмы мотивации направлены на то, чтобы приспосабливать действия отдельных людей к существующему социальному порядку. Они опосредуют отношения человека и общества.
В более широком смысле проблема выбора формулируется у него как <проблема рациональности> поведения человека[287]. Как и у Вебера, в рациональном действии индивид ставит перед собой конкретную цель, свободно выбирает средства достижения цели, проявляет силу воли, мобилизуя себя на выполнение действия. Социальное действие рационально в инструментальном, прагматическом значении, т. е. руководствуется исключительно <техническими> соображениями чистой эффективности, которым подчинены внутренние, моральные компоненты действия.
Действие образуется структурами и процессами, посредством которых люди формируют осмысленные намерения и реализуют их в конкретных ситуациях. Человеческое действие является <культурным> в том плане, что смыслы и намерения действий выражаются в терминах символических систем, связанных, прежде всего с языком.
***
Парсонс принадлежит к той выдающейся плеяде мыслителей, которые пытались превратить социальные науки в учение о человеческом поведении. Подобно немецкому социологу Максу Веберу[288], работы которого Парсонс переводил на английский язык, он построил систему логических типов социальных отношений, применимые к социальным группам любого масштаба - малым и большим. Его основное достижение - построение общесоциологической теории социального действия, которая опирается на эмпирические данные разных наук и совместима с существующими в этих дисциплинах теоретическими системами.
Он сыграл в развитии американской социологии особую роль. По словам А. Гоулднера, Т. Парсонс осуществил грандиозный синтез немецкого романтизма с французским функционализмом, которые, как казалось прежде, были несовместимы. Он американизировал немецкое социологическое наследие. Однако неправильно считать, утверждает Гоулднер, что Парсонс, как всякий эмигрант, просто перенес европейскую традицию на почву американской культуры. Вначале он с немецкой дотошностью разобрал социологическое наследие европейцев на составные элементы, а затем с чисто американской деловитостью, прежде переинтерпретировав каждый элемент, заново соединил их в новую конструкцию. Возможно, синтез получился несколько формалистическим (а потому язык парсоновской теории до конца так и не понят - он чрезвычайно сложен и схематичен), но он был крайне необходим, ведь большинство американцев считают, что Америке не хватает глубокой теории, хотя у нее в избытке надежная и эффективная практика. Новая теория, по оценке Гоулднера, получилась излишне метафизической. По причине гипертрофирования роли стабилизирующих факторов развития общества и недооценки роли конфликта. Это даже не теория, а нечто другое, что больше походит на социологическую парадигму или перспективу, не имеющую строгой логики, но поражающую своей энциклопедичностью и творческим потенциалом.
Парсонс пытался сделать в социологии то же, что в физике стремился совершить великий Альберт Эйнштейн - создать всеохватывающую социологическую теорию, которая объясняла бы все уровни общества и все формы движения социальной материи. Ему удалось сотворить гигантскую дедуктивную систему абстрактных понятий, охватывающую человеческую реальность во всем ее многообразии.