Вебер Макс. Город

ОГЛАВЛЕНИЕ

§ 3. Город в период господства родовой знати в средние века и в древности

Поскольку в conjuratio входили не только ведущие аристократические роды, а
вообще все землевладельцы города, то официально собрание горожан,
называемое в Италии parlamentum, считалось высшим суверенным органом
коммуны. И формально такое его значение часто сохранялось. Фактически же
именно в первое время власть полностью находилась в руках аристократических
родов. Очень скоро право занимать административные должности и заседать в
городском совете стало и формально привилегией ограниченного числа «родов».
Нередко они с самого начала считались единственно обладающими правом
заседать в совете, хотя такого формального установления еще не было. Там,
где преимущественное право знати не существовало с самого начала, оно, как
мы отчетливо видим на примере Англии, совершенно естественно возникало как
следствие хорошо известного правила, согласно которому только потомки тех,
кто обладал экономическим могуществом, могли постоянно участвовать в
заседаниях совета и обсуждать текущие дела. Ибо вначале участие в делах
управления воспринималось повсюду как бремя, которое необходимо было нести,
если к этому принуждала официально установленная обязанность. В раннее
средневековье горожанин обязан был являться на три ежегодных очередных
«судебных собрания». От участия в остальных был свободен каждый, кто не был
политически заинтересован в них. Рассмотрение дел находилось естественным
образом в ведении тех, кто пользовался признанием вследствие своего
имущественного положения, и - что не следует забывать - вследствие
основанной на этом способности носить оружие и своей военной силы. Поэтому,
как показывают более поздние источники о ходе заседаний в итальянских
parlamenta, горожане, присутствовавшие в большом числе на этих собраниях,
лишь в исключительных случаях оказывались не просто публикой, которая
криками одобрения

[354]
принимала предложения знатных лиц или выражала свое неодобрение
протестующим возгласами, и никогда, насколько мы осведомлены о событиях
этой ранней стадии, действительно не влияла на выборы или мероприятия
городского управления. Большинство часто составляли зависимые от
представителей родовой знати люди. Соответственно этому позже захват власти
стоящим вне аристократических родов popolo [xxxvii] повсюду шел параллельно
устранению общих хаотических собраний горожан и замене их более узким
собранием, состоящим из представителей населения города или из твердо
определенного круга квалифицированных граждан; установление же тирании и
поражение popolo ознаменовались созывом старых parlamenta, от которых еще
Савонарола [xxxviii] предостерегал флорентийцев.
Во всяком случае фактически, если и не формально-юридически, город возникал
как сословный союз, управляемый различным по своей численности кругом
родовой знати, о своеобразии которой речь пойдет ниже, или становился
таковым. В одних случаях это фактическое господство родовой знати
переходило в урегулированную правовую монополизацию власти над городом, в
других - оно теряло в результате ряда восстаний свою силу или вообще
устранялось. Знать, монополизировавшую управление городом, обычно называют
«родовой знатью», а период ее преобладающего влияния -«господством знатных
родов». Эти «роды» не были единообразны по своему характеру; общим для них
было то, что их могущественное социальное положение основывалось на
землевладении и на доходах от предпринимательской деятельности, которой
сами они непосредственно не занимались. Но в остальном они могли очень
отличаться друг от друга. В средние века сословная принадлежность
определялась одним специфическим признаком - рыцарским образом жизни. Он
давал право на участие в турнирах, на получение ленов и на все атрибуты
принадлежности к определенному сословию наряду с внегородским рыцарством. В
Италии несомненно, но в большинстве случаев и на севере к «знатным родам»
причисляли лишь те слои городского населения, которые обладали этим
признаком. Поэтому в тех случаях, где прямо не сказано иное, мы в
дальнейшем, признавая, конечно, текучесть переходов, a potiori [xxxix]
всегда будем помнить об этом признаке, когда речь пойдет о «родах».
Господство родовой знати привело в некоторых исключительных случаях к
образованию специфической городской аристократии, особенно там, где, как в
античности, развитие определялось заморской политикой торговых городов.
Классическим примером может служить Венеция.

[355]
Развитие Венеции определялось прежде всего продолжением местных наборов
рекрутов, установленных со времен Адриана и увеличивавшихся вместе с ростом
литургического характера позднеримского и византийского государственного
хозяйства. Солдаты гарнизонов все больше рекрутировались из местного
населения, практически их поставляли посессоры из числа своих колонов. Под
началом dux находились командиры отрядов, трибуны, формально их должность
была также литургической повинностью, фактически же правом местных
посессоров, из рядов которых они происходили; как и повсюду, эта должность
стала фактически наследственной в определенных родах, тогда как dux до VIII
в. назначался Византией. Эти роды трибунов, т. е. военная аристократия,
были ядром старейших родов города. С ослаблением денежного хозяйства и
ростом милитаризации в Византийской империи власть знатных трибунов
полностью заменила римские курии и defensores[xl]. Первое восстание,
которое привело в Венеции к началу образования города, было направлено, как
и во всей Италии, в 726 г. против тогдашнего иконоборческого правительства
и его чиновников и завоевало на долгое время право выборов dux знатными
трибунами и клиром. Вскоре началась длившаяся три столетия борьба дожа,
стремившегося обрести наследственную патримониальную власть над городом-
государством, со своими противниками -знатью и патриархом, который был, в
свою очередь, заинтересован в том, чтобы остановить притязания дожа на
создание «частной церкви»[xli]. Дожа поддерживали дворы императоров Востока
и Запада. Византия благосклонно отнеслась к назначению сына дожа
соправителем, что в соответствии с античной традицией было скрытой попыткой
учредить наследственность престола. Приданое Вальдрады[xlii], дочери
германского императора, позволило последнему кандианцу [xliii] еще раз
увеличить иноземную свиту, и прежде всего отряд телохранителей, на который
с 811 г. опирался дож. В то время патримониальный характер власти дожа над
городом пластически выступает во всех ее проявлениях: дож был крупным
землевладельцем и купцом, он монополизировал (отчасти по политическим
причинам) почту между Востоком и Западом, которая шла через Венецию, а с
960 г. и работорговлю вследствие запретов ее церковью. Невзирая на протесты
церкви, он назначал и смещал патриархов, аббатов, священников. Дож был
решающей судебной инстанцией, правда в пределах действия принципа судебного
собрания, проникшего и сюда под франкским влиянием [xliv] , назначал судью
и выносил решение по спорным приговорам. Управление он осуществлял частично
через должностных лиц своего двора, частично с помощью церкви. Последнее
особенно в тех случаях, когда речь шла об иноземных

[356]
поселениях венецианцев. Его отношение к своей власти как к личной
собственности, не отделенной от государственной, проявлялось не только в
назначении соправителя, но в одном случае выразилось даже в завещании. Дож
снаряжал флот преимущественно на собственные средства, держал наемников и
распоряжался поставками ремесленников двору, подчас произвольно их
увеличивая. Такое увеличение, вызванное, вероятно, ростом расходов на
внешнюю политику, и послужило в 1032 г. поводом к завершившемуся победой
восстанию, а это, в свою очередь, было использовано постоянно находившейся
в оппозиции знатью для того, чтобы в значительной степени сломить власть
дожа. Как это всегда бывает в условиях военной самоэкипировки, дож был
сильнее всех отдельно взятых родов (или их групп), но уступал им, если все
они объединялись в союз. А такой союз тогда, как и в наши дни, выносил свое
решение, когда дож предъявлял родам финансовые требования. Господство
сидящих на Риальто [xlv] родов городской знати началось в сравнительно
демократических правовых формах. Так называемым «первым основным законом
республики» было запрещение назначать соправителя, что должно было
предотвратить наследственность власти (как это было в Риме). После
«сословно-государственного» промежуточного периода, когда права и
обязанности распределялись между дожем и коммуной, как в других местах
между властителем территории и выборными представителями, все остальное
было установлено избирательными капитуляциями [xlvi] , которые формально
низвели дожа до уровня строго контролируемого, связанного ограничивающим
его церемониалом, оплачиваемого чиновника, следовательно, социально к
primus inter pares в корпорации знати. Справедливо указывалось (Ленелем),
что господствующее положение дожа, основанное также на иноземных связях,
было ограничено и в области внешней политики, которая перешла к совету
sapientes (с 1141 г. это подтверждается). Необходимо особо подчеркнуть, что
здесь, как и повсюду, привлечение патрициата к управлению стало неизбежным
прежде всего в силу финансовых требований, связанных с военной,
колониальной и торговой политикой, подобно тому как впоследствии на
континенте основой растущей власти сословий стали войны государей, ведение
которых было связано с финансами страны. Хрисовул [xlvii] императора
Алексея [xlviii] означал конец торгового господства греков и возникновение
торговой монополии Венеции на Востоке за предоставление охраны Восточной
империи на морях и финансовой поддержки. Значительная часть
государственного, церковного и частного капитала венецианцев в греческой
империи была вложена, принося им ренты, в торговлю, в эргастерии [xlix]
разного рода, в государственную аренду

[357]
и в земельную собственность. Выросшая для охраны этих прав военная мощь
Венеции привела к ее участию в завоевательной войне латинян и к
приобретению знаменитых «трех восьмых» (quarta pars et dimidia) Латинской
империи[l]. По распоряжению дожа Дандоло все колониальные приобретения
передавались на основе тщательно составленных правовых решений коммуне и ее
должностным лицам, а не дожу, что подтвердило его бессилие. Естественным
следствием такой внешней политики были государственные долги и постоянные
расходы коммуны. Эти финансовые потребности могли быть удовлетворены только
патрициатом, т. е. той частью старого сословия землевладельцев из среды
трибунов, несомненно усиленного новой знатью, которое, входя в состав
горожан, могло извлекать доходы посредством предоставления капитала в виде
комменды и других форм участия в торговле и иных выгодных предприятиях. В
руках этого патрициата находилась как концентрация капитала посредством
денежно-хозяйственных операций, так и политическая власть. Поэтому
параллельно с ослаблением имущественного могущества дожа шла монополизация
всей политической власти в Венецианской республике городом, находящимся под
господством патрициата, в противоположность все более теряющей свои
политические права сельской местности. В placita [li] дожа номинально
вплоть до XII в. посылались представители аристократических родов всего
герцогства[lii]. Но с возникновением Венецианской коммуны (commune
Venetiarum), впервые упоминаемой в источниках в 1143г., положение
изменилось, совет и sapientes, которых избирали граждане (cives), и которым
присягал дож, состояли теперь только из проживающих на Риальто крупных
землевладельцев, экономически заинтересованных в заморских вложениях
капитала. В 1187 г. почти во всех городах, где господствовала родовая
знать, уже существовало деление на Большой совет, выносящий решения, и
Малый совет, осуществлявший управление городом. Дальнейшее, не интересующее
нас в подробностях развитие вело к фактическому уничтожению собрания всех
горожан-землевладельцев, хотя необходимость их одобрения официально
сохранялась до XIV в., к назначению дожа узкой выборной коллегией,
состоящей из нобилей, к фактическому ограничению выбора должностных лиц
кругом фамилий, обладавших правом заседать в совете, и, наконец, к
формальному закрытию списка (1297-1315), получившему впоследствии название
«Золотой книги». Значительное экономическое превосходство участвовавших в
заморских политических и торговых предприятиях родов ускорило этот процесс
монополизации власти в их руках. Государственное устройство и техника
управления Венеции знамениты установлением патримониально-государственной
тирании

[358]
городской знати, распространявшейся на большую сухопутную и морскую
территорию, при строгом взаимном контроле друг друга аристократическими
фамилиями. Их власть не колебалась, потому что они, подобно спартиатам,
располагали всеми средствами господства и сохраняли свои служебные тайны
так строго, как нигде более. Возможность этого была обусловлена прежде
всего пониманием каждым заинтересованным в громадных монопольных прибылях
членом союза значения солидарности интересов во внешних и внутренних делах,
что требовало участия каждого в коллективной тирании. Технически же это
осуществлялось: 1) посредством борьбы за разделение власти между
конкурирующими должностными группами в центральном управлении; различные
коллегии особого управления, почти все облеченные судебной и
административной властью, конкурировали друг с другом по вопросам своей
компетенции; 2) посредством разделения сфер власти между происходившими из
кругов знати должностными лицами; судебное, военное и финансовое управление
всегда находилось в руках различных должностных лиц; 3) посредством
краткосрочности всех должностей и особой системы контроля; 4) с XIV в.
посредством политического инквизиционного суда, Совета Десяти, который
сначала был следственной комиссией по одному заговору[liii], затем
превратился в постоянное учреждение по расследованию политических дел и,
наконец, стал следить за политическим и повседневным поведением нобилей.
Этот орган нередко кассировал постановления Большого совета, короче говоря,
обладал своего рода трибунской властью, быстрое и тайное пользование
которой позволило ему завоевать высший авторитет в общине. Страшен он был
только знати, среди бесправных подданных он, напротив, был наиболее
популярным учреждением, предоставлявшим очень действенные средства для
успешного удовлетворения жалоб на аристократических должностных лиц,
значительно более действенные, чем давал римский репетундный процесс[liv].
Параллельно этой монополизации, представляющей особенно ясно и резко
выраженный пример развития родовой знати города, монополизации всей власти
над большой, постепенно распространявшейся на континентальную Италию,
основанной на наемной военной силе и утверждавшейся в полезу коммуны,
сферой господства, а внутри нее в пользу патрициата, возникало с самого
начала и другое явление. Растущие расходы общины, которые обусловливали ее
зависимость от кредитовавшего ее патрициата, были связаны помимо затрат на
наемные войска, снаряжение флота и оснащение армии также и с глубоким
изменением системы управления. Помощником патрициата в его борьбе с дожем
явилась типичная для Запада окрепшая церковная бюрократия. Ослабление
власти дожа

[359]
не случайно совпало с расколом между государством и церковью в ходе борьбы
за инвеституру[lv]; все итальянские города извлекли выгоду из уничтожения
одной из самых прочных, идущих от права на частную церковь опор
патримониальной и феодальной власти. Исключение из сферы управления церквей
и монастырей, которые вплоть до XII в. заменяли, арендуя управление в
колониях, светский аппарат власти, привело к необходимости создать
оплачиваемое светское чиновничество, в первую очередь в колониях. Этот
процесс также был временно завершен в правление Дандоло. Система
краткосрочных должностей, обусловленная, с одной стороны, политическими
соображениями, но также и желанием предоставлять попеременно эти должности
по возможности многим, ограничение кругом родовой знати, небюрократическое,
строго коллегиальное управление самой правящей столицей - все это служило
препятствием созданию профессионального чиновничества, которое должно было
возникнуть из господства знатных родов.
В этом отношении развитие остальных итальянских коммун уже в период
господства знатных родов шло совершенно иным путем. В Венеции удалось
осуществить монополизацию и замкнутость слоя городской знати от вторжений
извне. Прием новых фамилий в число имеющих право участвовать в заседаниях
Большого совета происходил только по решению корпорации знати на основе
политических заслуг, а впоследствии вообще прекратился. В связи с этим
удалось полностью подавить распри между членами городской знати, что было
необходимо уже в силу постоянно грозившей городу опасности. В других
коммунах в период господства знатных родов об этом не было и речи.
Ориентация на монополию в заморской торговле нигде не была столь очевидной
и непререкаемой основой всего существования знати, как это было в Венеции в
определенное время. Вследствие бушевавших повсюду раздоров среди городского
патрициата знати приходилось во время своего полного господства считаться с
другими, пользующимися влиянием слоями общества. К тому же вражда родов и
их глубокое недоверие друг к другу исключали создание рационального
управления типа венецианского. Почти повсюду фамилии, обладавшие особенно
большой земельной собственностью и многочисленными клиентами, в течение
ряда веков противостояли друг другу, каждая из них в союзе с
многочисленными, менее богатыми домами стремилась вытеснить с занимаемых
должностей и устранить из городского управления других, а если удастся, и
вообще изгнать их. Так же как в Мекке, почти все время какая-нибудь часть
знати объявлялась неспособной занимать государственные должности,
изгонялась и в противоположность арабской галантности нравов объявлялась
вне закона, а на имущество накладывался

[360]
секвестр; это продолжалось до тех пор, пока при перемене политических
условий господствующую знать не ждала та же участь. Общность
межрегиональных интересов возникла сама собой. Правда, образование партий
гвельфов и гибеллинов [lvi] было отчасти обусловлено государственно-
политическими и социальными моментами. Гибеллины принадлежали в подавляющем
большинстве случаев к старым фамилиям вассалов королевского дома или
действовали под их руководством. Однако в значительной своей части эта
партия возникла вследствие противоположности интересов конкурировавших
городов, и прежде всего вследствие конкуренции внутри городов интерлокально
связанных организаций знати. Эти организации, особенно организации
гвельфов, представляли собой прочные союзы со статутами и военными
матрикулами, которые в случае необходимости превращали рыцарство отдельных
городов в определенные воинские контингенты, подобно немецким матрикулам в
походах против Рима. Но если в военном отношении обученное рыцарство было
решающей силой, то уже в период господства родов при финансировании военных
действий нельзя было обойтись без привлечения бюргеров нерыцарского
происхождения. Их заинтересованность в рационально действующем
судопроизводстве, с одной стороны, и соперничество партий знати - с другой,
привели в Италии и в нескольких граничащих с ней областях к своеобразной
должности как бы переезжающего с места на место знатного профессионального
чиновника, podestд, заменившего прежнего «консула», формально избранного из
среды местной знати, фактически же занимавшего должность,
монополизированную несколькими борющимися за эту привилегию фамилиями.
Этот институт возник именно во время тяжелых боев коммун с императорами
династии Штауфенов[lvii], потребовавшими внутреннего объединения и
усилившими финансовое напряжение. Расцвет института подеста относится к
первой половине XIII в. Подеста призывался обычно из чужой общины на
короткое время службы и облекался высшей судебной властью; он был
обладателем установленного и поэтому, по сравнению с консулами, высокого
оклада, выборным должностным лицом, как правило, знатного происхождения и
большей частью с юридическим университетским образованием. Выбирался он
либо советами, либо, что типично для Италии, определенной для этого
комиссией, состоящей из знатных лиц города. При приглашении на должность
велись переговоры с общиной, откуда он был родом, а иногда к ней прямо
обращались с просьбой назвать подходящее лицо. Согласие общины
рассматривалось как дружественный, отказ - как недружественный политический
акт. Подчас совершался даже обмен

[361]
подеста. Приглашенные нередко требовали предоставления заложников как
гарантии хорошего обращения, торговались об условиях, как современный
профессор, а если условия их не привлекали, отказывались от предложенной
должности. Приглашенный должен был сам собрать соответствующее рыцарское
сопровождение, пригласить необходимый персонал, состоящий не только из
мелких чиновников, но часто и из ученых юристов, помощников и
представителей, которые нередко составляли целый штаб. Главной обязанностью
подеста было, в соответствии с целью его приглашения, следить за
общественной безопасностью и порядком, прежде всего за сохранением мира в
городе, наряду с этим часто осуществлять и военное командование, всегда же
- правосудие. Все это под контролем совета. Его влияние на законодательство
было повсюду довольно ограниченно. Как правило, сменялся не только подеста,
но менялось, по-видимому преднамеренно, и место, откуда его приглашали.
Вместе с тем коммуны придавали значение тому, чтобы их жители занимали по
возможности больше должностей в других городах - отчасти, как правильно
предполагает Ганауэр, из политических, отчасти из экономических
соображений; высокие оклады на чужбине составляли желанный источник дохода
местной знати. Важнейшие стороны института подеста были следующие: во-
первых, само возникновение этой влиятельной должности. Ганауэр указывает,
что в четвертом десятилетии XIII в. только для 16 из 60 городов выявлено 70
человек, которые занимали должность подеста 2 раза, и 20 лиц, занимавших
эту должность 6 и более раз; нередко эта должность становилась и
пожизненной. За сто лет расцвета этого института Ганауэр насчитывает в 60
коммунах 5400 должностей подеста. Существовали знатные фамилии, все время
представлявшие кандидатов на эту должность. К этому надо еще присоединить
значительное число необходимых, имеющих юридическое образование помощников.
К этой подготовке части знати для участия в строго деловом особо
контролируемом местным общественным мнением управлении присоединялся еще
один момент. Для того чтобы юрисдикция подеста родом из чужой общины была
осуществимой, действующее право необходимо было кодифицировать,
рационализировать и переработать в единое для разных областей. Как и в
других местах интересы князей и должностных лиц требовали возможности их
повсеместного осуществления, так здесь, исходя из близких этому причин,
институт подеста способствовал рационализации права, и в частности
распространению римского права.
Институт подеста в его типическом выражении был явлением, ограничивающимся
областью Средиземноморья. Отдельные аналогии встречаются и на Западе. Так,
в Регенсбурге

[363]
(в 1334 г.) местные жители не были допущены к занятию должности
бургомистра, приглашен был рыцарь из другого места, и после него эту
должность в течение 100 лет все время занимали чужеземцы: это было время
внутреннего мира после раздирающих город междоусобиц родов и борьбы с
изгнанными представителями знати.
Если в Венеции городская знать формировалась на основе строго выраженного
господства родов без существенных нарушений этого процесса и во главе
остальных коммун Италии также стояла родовая знать, то на севере развитие
замкнутого городского патрициата происходило отчасти на иной основе,
отчасти под действием противоположных мотивов. Типичным примером ярко
выраженного отличия может служить развитие олигархии английского города.
Здесь решающей в установлении строя была королевская власть. Правда, она
отнюдь не с самого начала так твердо, как впоследствии, противостояла
городам. Не было этого еще даже после норманнского завоевания. Вильгельм
Завоеватель не пытался после битвы при Гастингсе [lviii] завоевать Лондон,
но, зная, что обладание этим городом с давних пор означало обладание
английской короной, достиг своего признания лондонскими горожанами
посредством договора. Ибо хотя во времена англосаксов легитимной властью в
городе обладали епископ и назначенный королем portreeve[lix], - к ним и
обращается в своей хартии Вильгельм Завоеватель, - но голос лондонского
патрициата имел большой вес едва ли не при каждом избрании англосаксонского
короля. В представлении горожан королевское достоинство не означало без их
свободно выраженного согласия господства над их городом и еще в правление
Стефана [lx] их согласие было в самом деле решающим. Однако вскоре после
признания его лондонцами Вильгельм Завоеватель построил в Лондоне свой
Тауэр. С тех пор Лондон, как и другие английские города, облагался налогом
по усмотрению короля.
Военное значение городов пало в норманнский период в результате объединения
государства, прекращения угрозы извне и роста значения крупных, живущих в
своих владениях баронов. Феодалы строили теперь свои укрепленные замки вне
городов. С этого здесь начинается, как мы впоследствии увидим, характерное
для Запада вне пределов Италии разделение между военной властью и
бюргерством. Английские города в противоположность итальянским почти
полностью утратили в это время господство над сельской местностью, которым
они раньше, по-видимому, обладали в качестве больших городских общин. Они
превратились в экономически ориентированные корпорации. Здесь, как и везде,
бароны стали основывать города, предоставляя им привилегии очень

[363]
различного содержания. Однако нет никаких следов борьбы городского
населения с королем или с другими сеньорами города. Нет и следа и каких-
либо узурпации, которые привели бы к уничтожению бурга короля или других
городских сеньоров или к необходимости перемещать бурги за пределы города.
Нет никаких сведений и о том, что в борьбе против короля было создано
войско горожан, что насильственно было введено собственное судопроизводство
с выборными лицами вместо королевских судей и создано собственное
кодифицированное право.
Конечно, в силу королевского пожалования и в Англии возникали особые
городские суды, которым предоставлялась привилегия заменять судебный
поединок ведением рационального процесса и которые вместе с тем могли
отклонять нововведения в королевском процессе, а именно jury[lxi]. Но
правотворчество оставалось исключительной прерогативой короля и королевских
судов. Король предоставлял городу особое судебное положение, чтобы иметь
его на своей стороне в противостоянии феодальной знати; тем самым города
извлекали выгоду из типичной для феодализма борьбы. Но важнее судебных
привилегий была - и это свидетельствует о высоком положении короля -
автономия городов в области фискального управления, которой они постепенно
сумели достигнуть. С точки зрения короля, город был до правления Тюдоров
[lxii] прежде всего объектом налогообложения. Коррелятом бюргерских
привилегий, gratia emendi et vendendi [lxiii] и торговых монополий служила
особая налоговая повинность горожан. Налоги отдавались на откуп, и главными
претендентами были наряду с богатыми горожанами, естественно, наиболее
состоятельные королевские чиновники. Постепенно горожанам удалось устранить
конкурентов и взять у короля на откуп право взимания налогов за взнос общей
суммы (firma burghi), а затем с помощью отдельных взносов и подарков - и
дальнейшие привилегии, в первую очередь право самим выбирать шерифа.
Несмотря на то что, как мы увидим, среди горожан было много лиц с ярко
выраженными сеньориальными интересами, решающими для конституирования
города были экономические и финансовые соображения. Правда, conjuratio
горожан, распространенная на континенте, встречается и в английских
городах. Но здесь она принимала типичную форму монопольной гильдии.
Впрочем, не повсюду. В Лондоне, например, ее не было, но во многих других
городах гильдия в качестве гаранта фискальной повинности была решающим
объединением в городе. Часто она, так же как цех богатых в Кёльне,
предоставляла право гражданства. В медиатизированных городах [lxiv] ей
большей частью удавалось добиться особой юрисдикции над членами гильдии, но
именно как таковыми, а не как горо

[364]
жанами. Почти везде она фактически, если и не юридически, была союзом,
управляющим городом. Ибо горожанином был по-прежнему тот, кто участвовал в
несении королю повинностей (по охране, страже, судопроизводству) и уплате
податей. Горожанами были не только те, кто жил в городе; в союз горожан
входили, как правило, и соседние землевладельцы - джентри (gentry). Членами
лондонской общины были в XII в. почти все крупные епископы и должностные
лица страны знатного происхождения, так как у всех них были дома в Лондоне,
резиденции короля и местопребывании административных учреждений; явление,
характерное как параллель, еще больше как пластическое отклонение от
условий в Римской республике. Те, кто не были в состоянии участвовать в
уплате налоговых гарантий городской корпорации, а платили подати королю от
случая к случаю, следовательно, главным образом люди неимущие, тем самым
исключались из числа активных горожан. Все привилегии города были
пожалованиями короля или сеньоров, которые толковались, правда,
произвольно. В Италии, впрочем, это также часто происходило. Но развитие в
Англии полностью отличалось от развития в Италии тем, что города стали
привилегированными корпорациями внутри сословного государства - после того
как понятие корпорации вообще было реципировано английским правом, - органы
которых имели определенные отдельные права, полученные в силу особых
правовых норм. Совершенно так же, как отдельные права апроприировались
баронами или торговыми корпорациями. Переход от привилегированной company к
гильдии и городской корпорации был текучим. Особое правовое положение
горожан складывалось, таким образом, из совокупности привилегий, которые
они приобретали внутри сословного, полуфеодального, полупатримониального
государственного союза. Но эти привилегии проистекали не из принадлежности
к обладающему политическим господством корпоративному, вовне политически
независимому союзу. В общих чертах развитие шло следующим образом: сначала
города были принудительными союзами, несущими королю литургические
повинности, отличающиеся правда, от повинностей деревень, затем в
многочисленных, основываемых королем и крупными землевладельцами городах,
получивших экономические и сословные привилегии на основе особых
пожалований, устанавливались принципиальное равенство прав всех обладающих
земельной собственностью горожан и ограниченная автономия; вслед за тем
частные вначале гильдии признавались в качестве гарантов финансовых
повинностей королевскими привилегиями, и, наконец, городу жаловалось право
корпорации) Коммуной в континентальном понимании был Лондон. Генрих I
предоставил Лондону право самому выбирать шерифа, с конца XII в.

[365]
король Иоанн [lxv] признал город коммуной, союзом горожан свскими
привилегиями, и, наконец, городу жаловалось право корпорации) Коммуной в
континентальном понимании был Лондон. Генрих I предоставил Лондону право
самому выбирать шерифа, с конца XII в.

[365]
король Иоанн [lxvi] признал город коммуной, союзом горожан смистр Лондона
носит титул лорда. Большинство же других городов были или, вернее, стали
после недолгих попыток образовать политические общины простыми
принудительными союзами с определенными специфическими привилегиями и
твердо установленными корпоративными правами автономии. Формирование
цеховой организации будет рассмотрено ниже, но уже здесь можно сказать, что
и она не изменила основной характер английских городов. Споры по вопросам
городского устройства, возникавшие между цехами и знатными родами, разрешал
король. Ему города были обязаны платить налоги до тех пор, пока сословное
представительство в парламенте не установило коллективные гарантии против
введения произвольного обложения, чего не могли добиться собственными
силами ни отдельные города, ни города в их совокупности. Право активного
горожанина оставалось наследственным правом членов корпорации и
приобреталось посредством взноса в определенные союзы. Отличие от развития
на континенте имело вследствие особенностей английского корпоративного
права очень большое значение, хотя иногда и сводилось только к степени: в
Англии не возникло понятия территориальной корпоративной общины.
Причина этого своеобразного развития заключалась в не встречающей
препятствий, усиливавшейся со времени Тюдоров власти королевского
управления, которое служило основой политического единства страны и
единства правового устройства. Хотя королевское управление строго
контролировалось сословиями и зависело от поддержки знати, но именно это
вело к тому, что экономические и политические интересы связывались не с
интересами отдельных замкнутых городских общин, а были ориентированы на
центральное управление; от него ждали предоставления шансов на получение
экономических выгод и социальных преимуществ, гарантий монополии и помощи
при нарушении привилегий. Короли, полностью зависевшие в финансовом
отношении и в деле управления от привилегированных сословий, боялись их.
Однако в своей политике они также ориентировались на власть парламента как
центрального учреждения. Они пытались только проводить свою политику при
парламентских выборах, влияя на характер городского устройства и на личный
состав городских советов, и поэтому поддерживали олигархию знати.
Представители знати, в свою очередь, могли получить гарантию своего
монопольного положения от посягательств непривилегированных

[366]
слоев от центрального управления, и только от него. Вследствие отсутствия
собственного бюрократического аппарата короли именно в своей политике
централизации нуждались в содействии знати. В Англии причина, которая
привела горожан к власти, но не к их военному могуществу, носила чисто
негативный характер; она заключалась в неспособности феодального
управления, несмотря на его относительно высокий технический уровень,
осуществить действительное господство над страной без постоянной поддержки
экономически могущественной знати. Военная сила большинства английских
городов была в средние века сравнительно незначительной. Но тем более
значительной была финансовая сила горожан. Однако она находила свое
выражение в сословном единении commons коллективно в парламенте, в виде
интересов привилегированного городского сословия, и поэтому с парламентом
были связаны все интересы, выходящие за пределы хозяйственных преимуществ
локальных монополий. Здесь, следовательно, впервые выступает
межрегиональное, национальное городское сословие. Растущая власть
бюргерства как в системе королевского управления - в сфере деятельности
мировых судей, так и в парламенте, следовательно, их сила в сословном
аристократическом государстве, препятствовала возникновению мощного
политического движения отдельных коммун как таковых - основой политического
объединения горожан стали не местные, а межрегиональные интересы - и
способствовала формированию бюргерско-торгового характера английской
городской олигархии. Поэтому примерно до XIII в. развитие английских
городов сходно с развитием немецких городов, но затем, в отличие от
сравнительно демократического строя городов континента, в них растет
господство джентри, которое уже больше не удалось сломить. Должности,
прежде всего должность олдермена, первоначально выбираемая ежегодно, стали
в своей значительной части пожизненными и очень часто фактически занимались
посредством кооптации или под влиянием соседних сеньоров. Королевское
правительство поддерживало по указанным причинам это развитие, подобно тому
как римское правительство поддерживало олигархию земельной аристократии в
зависимых городах.
Иными, чем в Англии, с одной стороны, и в Италии - с другой, были условия
развития на севере европейского континента. Здесь развитие патрициата
отчасти продолжало уже существовавшие при возникновении союза горожан
сословные и экономические различия. Так же обстояло дело и при основании
городов. 24 conjuratores fori [lxvii] во Фрейбурге имели с самого начала
налоговые привилегии и были призваны занимать должность консулов. Но в
большинстве

[367]
основываемых городов, в том числе и во многих приморских городах севера,
приближавшихся по своей природе к плутократии купцов, формальное
ограничение права заседать в совете складывалось лишь постепенно, обычно
следующим образом: очень часто применяемое право действующего совета
предлагать кандидатов, или фактическая привычка следовать мнению членов
совета о тех, кто будет заседать после них, или, наконец социальный вес в
сочетании с фактической необходимостью иметь в совете опытных деловых людей
вели к пополнению совета путем кооптации и тем самым передавали коллегии
совета твердо ограниченному кругу привилегированных фамилий. Насколько
легко подобное может происходить и в современных условиях, показывает
пополнение гамбургского сената, который, несмотря на избирательное право
его жителей, оказался на сходном пути. На отдельных сторонах этого процесса
мы здесь останавливаться не можем. Такие тенденции проявлялись везде,
различной была только степень их формального выражения в праве.
Роды, монополизировавшие право заседать в совете, могли с легкостью
сохранять это право до тех пор, пока не существовало резкой
противоположности интересов между ними и не допускаемыми к избранию
горожанами. Но как только между ними стали возникать конфликты и вместе с
богатством и образованием самосознание исключенных из органов управления
горожан, а также их понимание своей пригодности для управления настолько
возросли, что они не могли уже выносить свою отстраненность от власти,
возможность революций стала близкой. Эти революции осуществляли связанные
клятвой объединения горожан, а за ними стояли или действовали вместе с ними
цехи. При этом выражение «цех» не следует преимущественно или исключительно
понимать как «цех ремесленников». Сначала движение против знатных родов
отнюдь не было в первую очередь движением ремесленников. Лишь в ходе
дальнейшего развития ремесленники стали, как будет показано ниже, выступать
самостоятельно, вначале же ими почти повсюду руководили неремесленные цехи.
Весьма различный успех восстаний цехов мог, как мы в дальнейшем увидим, в
исключительных случаях приводить к тому, что в совет входили только
представители цехов и полноправным горожанином мог быть только член цеха.
Лишь подобный рост значения цехов означал практически (как правило) полное
или частичное завоевание власти «бюргерскими» классами в экономическом
смысле слова. Господство цехов в той или иной степени всегда совпадало со
временем наивысшего господства вовне и с наибольшей политической
независимостью города внутри страны.

[368]
Бросается в глаза сходство этого «демократического» развития с судьбой
античных городов, большинство которых пережило подъем в период господства
знати, начавшийся примерно с VII в. до н.э., и быстрый рост политической и
экономической власти, связанный с развитием демократии или, во всяком
случае, с тенденцией к этому. Это сходство несомненно, хотя античный полис
возник на иной основе. Нам следует теперь сравнить античный город в период
господства аристократических родов со средневековым.
Можно предположить, что в Греции в период микенской культуры, во всяком
случае в Тиринфе и в самих Микенах, существовало основанное на барщинном
труде патримониальное государственное образование восточного типа, хотя и
значительно меньших размеров. Без использования изнурительного барщинного
труда немыслимо создание этих поразительных построек, ни с чем не сравнимых
вплоть до классического времени. На восточных границах тогдашней эллинской
культуры (на Кипре) было, очевидно, даже управление, применявшее в расчетах
и списках своеобразную письменность, напоминавшую египетскую,
следовательно, управление патримониально-бюрократического типа,
располагавшее складами, тогда как позже, даже в классическое время,
управление в Афинах велось почти целиком устно, без записей. Бесследно
исчезла как эта письменность, так и эта культура. В «Илиаде» при
перечислении кораблей говорится о наследственных царях, господствовавших
над большими территориями, в которые входят несколько, иногда много
местностей, известных впоследствии как города; они мыслятся как крепости,
ряд которых властитель, в данном случае Агамемнон, готов дать Ахиллу в
ленное пользование. В Трое при царе были советники, старцы из знатных
родов, вследствие преклонного возраста освобожденные от военной службы. Во
главе войска стоял Гектор, а при заключении договоров обращались к Приаму.
О письменном договоре, быть может символическом, упоминается лишь один раз.
В остальном все отношения исключают управление, связанное с барщиной и с
патримониальной властью. Царская власть носит здесь харизматически-родовой
характер. Но даже чужеземцу в городе, Энею, может быть приписана надежда
заменить Приама, если он убьет Ахилла. Ибо царская власть рассматривается
как «достоинство» типа должности, а не как владение. Царь - военачальник,
он участвует в суде вместе со знатными людьми. Он - представитель народа
перед богами и людьми, владеет полагающейся ему землей, но власть его, как
особенно отчетливо это показано в «Одиссее», подобна власти вождя,
основанной на личном влиянии, а не на установленном авторитете. Военные
походы, большей частью морские, также носят

[369]
для знатных родов скорее характер некоей авантюры, в которой они участвуют
в качестве свиты царя, а не несут службу. Спутники Одиссея называются так
же, как впоследствии свита македонских царей, - hetairoi. Долголетнее
отсутствие царя не считается причиной возможных беспорядков, в Итаке царь
долгое время вообще отсутствует, и Одиссей поручает свой дом заботам
Ментора, которому ни в коей степени не присуще царское достоинство. Войско
состоит из царей, успех определяется поединком. Пехота не играет никакой
роли. В гомеровском эпосе несколько раз идет речь о политическом рынке
города; и если Ismaros назван «полисом», то под этим может иметься в виду и
«бург», но, несомненно, не отдельного лица, а Киконов. На щите Ахилла
изображены сидящие на рыночной площади старейшины выдающихся богатством и
военной силой родов, которые творят суд; окружающий их народ встречает
выступления сторон одобрением. Жалоба Телемаха рассматривается на рыночной
площади в ходе регулируемой герольдом дискуссии, в которой участвуют
вооруженные представители знатных родов. Знатные, присутствующие там вместе
с царями, - землевладельцы и судовладельцы, сражающиеся на колесницах. Но к
власти причастны лишь те, кто живут в полисе. То, что царь Лаэрт отошел от
дел и отправился в свои владения, показывает, что он принадлежал к
старейшинам. Как у германцев, сыновья из знатных родов участвуют в качестве
дружины (hetairoi) в авантюрных похождениях героя - в «Одиссее» - царского
сына. У феаков знать считает своим правом привлекать народ к участию в
затратах на подношения гостям. Нигде не сказано, что все сельские жители
были зависимыми или рабами знатных землевладельцев, но нет никаких
упоминаний и о свободных крестьянах. Фигура Терсита доказывает, во всяком
случае, что и рядовой, т. е. не сражающийся на колеснице воин, может иногда
противоречить знатным господам, однако это считается дерзостью. Царь
работает в доме, мастерит кровать, возделывает сад. Его спутники ведут
корабль. Вместе с тем рабы могут надеяться получить kleros. Следовательно,
здесь еще не было столь резкой разницы между рабами и наделенными землей
клиентами, как позже в Риме. Отношения патриархальны, все необходимые
потребности удовлетворяются собственным хозяйством. Пиратские набеги
осуществляются на собственных кораблях, торговля носит пассивный характер,
активно ею занимаются в то время лишь финикийцы. Помимо «рынка» и
жительства знати в городе есть еще два важных явления: во-первых, agon,
господствующий впоследствии во всей жизни того времени, он естественно
возник из рыцарского чувства чести и как следствие военного обучения
юношества на отведенных для этого местах. Внешне он проявляется прежде

[370]
всего в организации культа умерших героев-воинов (Патрокл). Агон в то
время определял образ жизни знати. Во-вторых, вольное, несмотря на
дейсидемонию[lxviii], отношение к богам, отражение чего в поэзии
впоследствии так неприятно поражало Платона. Подобное неуважение общества
героев к богам могло возникнуть только в ходе странствий, в частности
заморских, там, где жизнь проходила вдали от древних храмов и отеческих
могил. В творениях Гомера нет упоминания о коннице знати, известной истории
родового полиса, вместе с тем поразительным образом говорится о более
поздней по своему происхождению дисциплинированной борьбе выступающих
сомкнутыми рядами гоплитов - доказательство того, сколь различные эпохи
нашли свое отражение в эпосе.
В историческое время, вплоть до возникновения тирании, харизматически-
родовая царская власть, за исключением Спарты и немногих других мест
(Кирена), существует лишь в отдельных проявлениях или в воспоминаниях (во
многих городах Эллады, а также в Этрурии, в Лациуме и Риме), причем всегда
как царская власть над одном полисом, власть харизматически-родовая,
обладающая сакральными правами; но нигде, за исключением Спарты и Рима,
царь ничем, кроме внешних почестей, не отличался от других знатных, которых
также подчас называли «царями». На примере Кирены мы видим, что источником
власти царя, его особого положения, служит транзитная торговля,
осуществляемая непосредственно или выражающаяся в контроле и защите. По-
видимому, торговая монополия царя была уничтожена борьбой с самостоятельной
в военном отношении знатью, обладавшей колесницами, войсками и кораблями;
это произошло, когда пали крупные восточные государства - египетское и
хеттское, - с которыми Микены были связаны определенными отношениями, а
другие большие царства, такие, как Лидийское, еще не возникли; когда
уничтожены были, следовательно, монопольная торговля и основанные на
принудительном труде государства восточных царей, структуру которых в
меньшем масштабе повторяла микенская культура. Это крушение экономической
основы царской власти сделало, по-видимому, возможным и так называемое
дорийское вторжение. Начинаются пиратские набеги на побережье Малой Азии,
где во времена Гомера еще не было эллинских поселений и еще отсутствовали
сильные политические союзы. Начинается период оживленной торговли греков.
Исторические данные рисуют типичный античный город с родовым строем. Это
был всегда приморский город; до времени Александра и самнитских войн [lxix]
не существовало полиса, который был бы расположен дальше, чем на расстоянии
дневного перехода от моря. Вне полиса жили только

[371]
в деревнях () при лабильных политических связях «племен» ().
Добровольно или насильственным путем прекративший свое существование полис
«диойкизировался» на деревни, напротив, реальной или фиктивной основой
государства считался процесс «синойкизма» - «объединение» родов, по приказу
царя или по договоренности, в укрепленной крепости или вблизи от нее. Этот
процесс был известен и в средние века. Например, описанный Готейном
синойкизм в Аквилее и при основании Александрии. Но его внутреннее
содержание проявлялось в античности более ярко, чем в средние века.
Длительное реальное совместное поселение не было здесь существенным и
необходимым признаком; как средневековые, так и античные знатные фамилии
либо продолжали жить в своих поместьях (например, в Элиде), либо, как
правило, сохраняли наряду со своими городскими домами владения вне города.
Так, родовым владением была Декелея, по названию родовых владений
именовались многие аттические деревни и часть римских триб. Область Теос
была разделена на «башни». Правда, центром власти знатных родов оставался
все-таки город. Политические и экономические господа страны - крупные
землевладельцы, кредиторы торговцев и заимодавцы крестьян, - принадлежали к
astoi, к проживающим в городе представителям знатных родов, и процесс
переселения сельской знати в города все время возрастал. В классическую
эпоху родовые бурги вне города были уничтожены. Родовые некрополи искони
находились в городах. Существенным же в конституировании полиса принято
считать объединение родов в культовое сообщество, замену пританеев
отдельных родов общим пританеем города, где пританы совершали общую
трапезу. Это означало в древности не только, как в средние века, что
conjuratio горожан, превратившись в коммуну, получает своего городского
святого, но нечто большее - возникновение нового местного сообщества
трапезы и культа. Не хватало еще общей церкви, к которой в средние века уже
принадлежали все люди. Правда, с давних пор наряду с местными богами были и
повсеместно чтимые боги. Но братскому единению препятствовала
отсутствовавшая в средние века прочно укоренившаяся и важнейшая в
повседневной жизни форма замкнутого от внешних влияний культа,
совершавшегося отдельным родом. Участие в таком культе было также строго
ограничено его членами, как в Индии. Лишь отсутствие магических границ табу
могло создать возможность единения. Здесь же непререкаемым было, что боги,
которым поклонялся род, принимают жертвы только от членов данного рода. И
это требование распространялось на все остальные союзы. В число этих
связанных культовыми узами полиса объединенных религиозных союзов рано
вошли продолжавшие затем

[372]
существовать до позднего времени филы и фратрии, к которым должен был
принадлежать каждый, кто желал считаться членом городского сообщества.
Можно с уверенностью предположить, что фратрии возникли раньше, чем город.
Позже они стали по преимуществу культовыми союзами, но сверх того
осуществляли, например в Афинах, и контроль над способностью детей носить
оружие и связанной с этим их пригодностью быть наследниками в роде.
Первоначально эти организации были, вероятно, военными союзами типа
известного нам «дома мужей», сохранившегося в виде названия (andreion) в
дорических военизированных государствах и в Риме (curia=coviria) [lxx]для
обозначения подотделений объединенной в полис военной общины. Общая трапеза
(syssitia) спартиатов, уход способных носить оружие мужчин из семей на
время выполнения ими военной обязанности и аскетическое военное воспитание
мальчиков полностью соответствуют общему характеру воспитания юношей в
ранних военных союзах. Однако вне нескольких дорических союзов этот
радикальный милитаристский полукоммунизм военных союзов в историческое
время нигде не утвердился, и даже в Спарте позднейшая строгость его
проведения была связана с военной экспансией спартанского демоса после
уничтожения знати и вызвана необходимостью сохранить дисциплину и сословное
равенство всех воинов. В обычных фратриях других городов, напротив, властью
обладали только знатные роды (), о чем свидетельствуют акты
Демотионидов - древнего, живущего в Декелее рода; еще по законам Драконта
для выполнения смертных приговоров назначались «десять лучших» т. е.
выдающихся по своему богатству членов фратрии.
В более позднем городском устройстве фратрии считались подразделениями фил
(в Риме трех древних личных «триб»), на которые делился обычный эллинский
город. Название фила технически связано с полисом, для не организованного в
городской союз «племени» принято выражение «этнос», а не фила. В
историческое время филы - искусственно созданные подразделения полиса,
образованные для взимания государственных налогов, для голосования и
занятия должностей, для деления войска, распределения доходов с
государственного имущества, добычи, завоеванных земель (так происходило при
разделении Родоса), но одновременно филы были, как и чисто рационально
созданные повсюду подразделения раннего времени, и культовыми союзами.
Искусственно образованы были и три типичные филы дорян, о чем
свидетельствует уже название третьей филы «pamphyler», полностью
соответствующее римской традиции в названии трибы «luceres». Возможно, что
филы часто возникали на основе компромисса между местным населением и
вторгшимися

[373]
воинами-завоевателями; этим может объясняться и наличие в Спарте двух
царских родов неодинакового ранга, соответствующее и римской традиции,
повествующей о первоначальном существовании двух царей. Во всяком случае, в
историческое время филы были не локальными, а чисто личными союзами,
возглавляемыми большей частью харизматически-родовыми, первоначально
наследственными, позже выбираемыми «царями фил». В филы и фратрии, трибы и
курии входили в качестве активных и пассивных граждан жители полиса,
способные носить оружие. Активными гражданами, т. е. занимавшими должности
в городском управлении, были, однако, только члены знатных родов. Поэтому
определение «горожанин» часто прямо тождественно значению «сородич».
Причисление к знатным родам первоначально, несомненно, было связано с
харизматически-родовым достоинством правителя округа, а со времен
возникновения сражений на колесницах и возведения замков с владением
таковыми. В полисе в период власти царей новая знать возникала, вероятно, с
такой же легкостью, как в средние века происходило возвышение ведущих
рыцарский образ жизни лиц до уровня владетелей ленов. Но в историческое
время твердо установлено, что только член знатного рода (патриций,
эвпатрид) мог в качестве жреца или должностного лица обращаться к богам
полиса, принося жертвы или толкуя знаки выражения их воли (auspicia). Род в
соответствии со своим негородским происхождением всегда имел своих богов,
отличавшихся от богов полиса, и свой локальный культ по месту происхождения
рода. Вместе с тем помимо харизматически-родового, монополизированного
определенными родами жречества существовало и сословие должностных жрецов.
Однако здесь не было, как почти повсеместно в Азии, общей монополии жрецов
на общение с богами, этим правом обладало должностное лицо города. Не было
также, за исключением нескольких больших общих святилищ, таких, как Дельфы,
независимого от полиса жречества. Жрецы назначались полисом, и даже над
дельфийским жречеством первоначально стояла не независимо организованная
иерократия, а соседний полис, после разрушения которого в священной войне
дельфийское жречество было подчинено ряду соседних общин, объединившихся в
амфиктионию [lxxi] и осуществлявших над ним весьма ощутимый контроль. Не
составляли исключения и большие храмы, несмотря на их политическую и
экономическую мощь, - они были крупными землевладельцами, имели эргастерии,
кредитовали частных лиц и в первую очередь государства, военную добычу
которых они хранили и которым служили депозитными кассами; как мы уже
видели, в метрополии, а особенно в колониях полис оставался или, вернее,
все больше становился

[374]
фактическим хозяином имущества богов и доходов жрецов. В результате
способом назначения греческих жрецов стала продажа их должностей. Решающим
в этом процессе, завершенном потом демократией, было господство военной
знати. С этих пор жречество, священное право и магические нормы всех видов
стали средствами господства знати. Знать полиса не обязательно была
замкнутой. Известен прием в число знатных лиц переселяющихся в город
владельцев замков и их клиентов (gens Claudia) и посвящение в благородное
звание, как это происходило в Риме (gentes minores) или в Венеции, в раннее
время чаще, чем впоследствии. Знать не была чисто местным, территориально
ограниченным сообществом, и эв-патриды Аттики, например Мильтиад, имели в
классическое время большие владения за пределами города; повсюду, как и в
средние века, представители этих слоев поддерживали между собой связи.
Владения знати составляла прежде всего земля. Потребности удовлетворялись
повинностями рабов, зависимых и клиентов - о них еще будет сказано ниже.
После исчезновения прежних форм зависимости и клиентелы имуществом
оставались недвижимость и сельскохозяйственные угодья. Это очень сходно с
положением вавилонского патрициата; при разделе имущества вавилонского
торгового дома (Egibi), наиболее часто в течение ряда поколений
упоминавшегося в грамотах, в качестве главных статей имущества
перечисляются земельные владения в городе и в сельской местности, рабы и
скот. Тем не менее в Голландии в средние века, так же как в Вавилоне,
источником экономической мощи типичной городской знати считалось ее прямое
или косвенное участие в торговле в заморских предприятиях, и еще в позднее
время это связывалось с определенным сословием; в Риме же эти занятия были
запрещены сенаторам. Ради возможности такого рода наживы на Западе, как и
на Востоке, город становился желанным местом жительства. Нажитое таким
образом имущество предоставлялось за ростовщические проценты как средство
создания задолженности не обладающим политической властью крестьянам. Во
власти знати (astoi) оказываются масса долговых рабов и лучшие, приносящие
наибольшие доходы земли ( в Аттике), a земли на склонах гор, не
приносящие доходов (местопребывание «диакриев») предоставляются крестьянам.
Таким образом, сеньориальная власть городской знати в значительной степени
основана на городских доходах. Задолжавшие крестьяне используются в
качестве частично зависимых от сеньора крестьян или (непосредственно) несут
барщину вместе с поземельно и лично зависимыми людьми господина. Постепенно
развивается и торговля рабами. Впрочем, нигде, даже в Риме в период
патрицианского государства, свободные крестьяне

[375]
полностью не исчезли как и в средние века, а может быть, даже в меньшей
степени. Сообщения о борьбе сословий в Риме показывают, что в основе ее
лежало не то обстоятельство, что вся земля принадлежала крупным
собственникам; причины ее были совсем иными, не связанными с этим. Кто не
принадлежал к городскому обученному воинству города, следовательно, прежде
всего свободный деревенский житель, agroicos, perioicos, plebejus,
вследствие отсутствия у него какой-либо политической власти и невозможности
участвовать в лишенном твердых правил судопроизводстве, был вынужден,
добиваясь признания своих прав, делать подношения или вступать в отношение
клиентелы к какому-либо знатному человеку и в силу жестких законов по
долговым обязательствам оказывался в экономической зависимости от
заимодавца-горожанина. Вместе с тем свобода передвижения и возможность
выкупа были для крестьян родового города сравнительно велики, в отличие от
условий более позднего города гоплитов и особенно радикальной демократии,
что явствует, например, из сообщений о семье Гесиода. Что касается
городских свободных ремесленников и купцов незнатного происхождения, то они
находились, по-видимому, в положении, напоминающем положение средневековых
muntmannen[lxxii]. Пока царь в Риме еще сохранял свою власть, он защищал их
как своих клиентов, подобно тому как позже средневековый сеньор города.
Иногда обнаруживаются следы литургических ремесленных организаций,
возможно, что из них произошли римские военные центурии ремесленников. Были
ли ремесленники организованы, как пришлые племена в Азии и в Израиле до
пленения, нам неизвестно, но здесь, во всяком случае, нет никаких следов
ритуальной замкнутости наподобие индийских каст. Специфическим, чисто
внешним отличием родового города от города средневекового было прежде всего
деление на стереотипное число фил, фратрий, родов. В этом находит свое
выражение прежде всего его военный и сакральный характер. Это деление, так
же как деление германцев на «сотни» [lxxiii]объясняется тем, что античный
город был первоначально поселением сообщества воинов. Названными причинами
объясняется, как мы вскоре увидим, и отличие структуры родового города
древности от средневекового города. Значение имело, конечно, и окружение, в
котором они возникли: в средние века - внутри патримониальных империй
континента в борьбе с политической властью, в древности -на морском
побережье в окружении крестьян и варваров; в одном случае - из городов-
государств, в другом - в столкновениях со светскими и духовными феодалами.
Несмотря на эти различия, там, где политические условия были сходны,
формально был сходен и процесс. Мы видели, как в Венеции

[376]
изменилась некогда династически и патримониально обоснованная власть дожа,
сначала формально вследствие запрета назначать соправителя, а затем
посредством превращения дожа в представителя корпорации знатных,
следовательно, просто в должностное лицо. В древности этому соответствует
переход от города-государства к ежегодно избираемой магистратуре. Если мы
вспомним о роли, которую играл в Риме interrex, и прежде всего о следах
некогда существовавших назначений преемников и соправителей, что превращало
назначение консулом диктатора, выставление кандидатур и даже назначение
новых должностных лиц старыми в условие занятия должностей; если вспомним
об ограничении участия в этом римской общины правом аккламации[lxxiv],
затем о выборе только между предложенными магистратом или (позже)
допущенными кандидатами, то нам станет ясно первоначальное значение права
на назначение соправителей, на что указывал Моммзен. Правда, переход от
греческого города-государства к ежегодно избираемой под контролем знати
магистратуре формально отличается от развития в Венеции больше, чем
процесс, происходивший в Риме; с другой стороны, возникновение в средние
века городского устройства вне Венеции сильно отличается от развития самой
Венеции.
Установившееся господство знати привело к замене совета времен Гомера,
состоявшего из неспособных уже участвовать в сражениях старейшин, советом
аристократических родов. Это либо совет, состоящий из глав родов, -
патрицианский сенат в ранний период римской истории, спартанский совет
, т. е. людей, получавших почетные дары (от своих клиентов), древний
аттический совет пританов, избираемый родами по «навкрариям» (т. е. по
территориальным подразделениям, обязанным поставлять корабли), - близкие
этому условия известны и в средние века, только не в этой, обусловленной
сакральным значением родов форме; либо совет прежних должностных лиц, как
поздний аттический ареопаг и римский сенат исторического времени, -
явления, параллели к которым в средние века очень незначительны, к ним
можно отнести разве что привлечение прежних бургомистров и советов к
заседаниям действующего совета. Военный и сакральный характер должностей
магистров в древности придавал им значительно большую устойчивость, чем та,
которой обладали должностные лица средневекового города. В сущности, как в
древности, так и в средние века власть принадлежала лишь нескольким родам
иногда, как в Коринфе, лишь одному - роду Бакхиадов, которые попеременно
замещали должности в городе. Совершенно так же, как это было в средние века
и вообще во всех городах, где господствовала родовая знать, число
должностных лиц в полисе было также незначительно. Там, где, как в Риме,
господство знати было продолжительным,

[377]
положение в управлении длительно оставалось без изменения.
Возникшее господство знатных родов в античности и в средневековье во многом
сходно: тут и там вражда между родами, изгнания и насильственное
возвращение, а также войны между вооруженными слоями городов (в древности,
например, «лелантская» война)[lxxv]. Как в древности, так и в средние века
бесправие сельских жителей было бесспорно. Античные и средневековые города
пытались, где только могли, подчинить себе другие города: города
периэков[lxxvi], позже управляемые гармостами поселения спартиатов,
многочисленные подвластные Афинам и Риму общины, сходные с венецианской
terra ferma [lxxvii] и с подчиненными Флоренцией, Генуей и другими городами
и местностями, управляемыми должностными лицами этих городов.
Что же касается экономической структуры родов, то их члены были, как мы
видели, в древности и в средние века прежде всего получателями рент. И в
древности, и в средние века принадлежность к знатным родам определялась
благородным, рыцарским образом жизни, а не только происхождением. В знатные
роды средневековья входили прежние фамилии министериалов и, в частности в
Италии, свободные вассалы и рыцари, а также землевладельцы, которые,
достигнув значительного состояния, стали вести рыцарский образ жизни. В
Германии и в Италии некоторые знатные роды имели бурги вне города, куда они
отправлялись во время борьбы с цехами, долгое время угрожая оттуда городам,
откуда они были изгнаны. Самый известный пример такого рода в Германии -
род Ауэров в Регенсбурге. Эти ведущие рыцарский образ жизни, состоящие в
ленных отношениях и входящие в число министериалов слои были подлинными
«магнатами» и «нобилями», по итальянской терминологии. Знатные роды, не
имевшие своих бургов, составляли, естественно, преимущественно контингент
тех, кто позже, после захвата городского управления цехами, были вынуждены
оставаться в городе, подчиниться новому управлению и предоставить ему свои
военные силы в борьбе с магнатами. Дальнейший процесс развития мог пойти по
двум направлениям. Либо фамилии нерыцарского происхождения входили в круг
знати посредством покупки рыцарских владений, часто бургов, и переселялись
в них из города, либо знатные фамилии города начинали исподволь заниматься
торговлей, вкладывая в нее капитал, а затем переходили к подлинному
торговому промыслу и переставали быть получателями рент. То и другое
случалось. В целом, однако, преобладала первая тенденция, так как она вела
к социальному возвышению рода. При основании городов крупными
землевладельцами и политическими сеньорами

[378]
в средние века случалось, что в новых поселениях совсем не было рыцарских
родов, таким образом, они, как мы еще увидим, совершенно исключались из
населения этих городов. Происходило это преимущественно после того, как
началась борьба цехов со знатными родами; чем дальше к северу и востоку,
тем чаще это встречается на «новых землях»[lxxviii]. В Швеции в основании
городов и управлении ими принимают участие чужеземные немецкие купцы. То же
происходит и в Новгороде, и очень часто на Востоке. Здесь, по крайней мере
на ранней стадии развития города, «патрициат» и купечество тождественны. На
важном значении этого мы остановимся ниже. В старых городах положение было
иным. Там повсюду проявляется тенденция к развитию слоя, существовавшего на
ренту, как подлинно знатного, возглавлявшего патрицианские клубы слоя. В
древности подлинно торговый по своему характеру патрициат также встречается
преимущественно в колониях, например в таких городах, как Эпидамн.
Следовательно, экономический характер патрициата менялся и установить можно
только центр тяжести, к которому он тяготел. А это - получение рент.
Необходимо подчеркнуть, что экономической причиной поселения знатных родов
в городе была возможность доходов, что именно они были источником, из
которого проистекало экономическое могущество городских родов. Ни античный
эвпатрид, или патриций, ни средневековый патриций не были «купцами» или
крупными купцами в современном представлении о купце как управляющем своей
конторой предпринимателе. Они, конечно, нередко участвовали в предприятиях,
но обычно в качестве владельцев кораблей или участников комменды, которые,
вкладывая в предприятие свой капитал, рисковали им в заморской торговле, но
само путешествие и подготовку всего предприятия предоставляли другим; они
делили с ними лишь риск и выгоду предприятия, быть может, иногда время от
времени участвуя в нем в качестве вдохновителей замысла. Все важные
предприятия раннего периода античности и средневековья рассчитаны на
участие таких кредиторов, вкладывавших свое имущество в отдельные
конкретные операции, а для уменьшения риска во многие; расчеты по ним
производились по отдельности. Это, конечно, не исключает того, что между
патрициатом и подлинным личным торговым предпринимательством существовали
самые разнообразные переходы. Странствующий торговец, получивший от
владельца капитала деньги на условиях комменды, мог превратиться в главу
большого торгового дома, вкладывающего эти деньги в различные операции и
поручающего своим иностранным агентам работать на него. Размен денег и
банковские дела, а также пароходство и крупные торговые предприятия часто
могли быть связаны с ведущим

[379]
рыцарский образ жизни патрицием, и переход от поместившего в комменду свой
раньше лежавший без движения капитал к действующему как постоянный
предприниматель владельцу капитала текуч. Это, конечно, очень важный и
характерный момент развития, но это и результат развития. Особенно часто в
период господства цехов, когда роды, желая участвовать в управлении, должны
были записываться в цехи, а с другой стороны, в цехе оставался уже не
занимавшийся больше предпринимательством бюргер, граница между различными
типами деятелей исчезала. Об этом свидетельствует наименование в Италии
крупных торговых цехов scioperati[lxxix]. Особенно типичным это было для
больших английских городов, в частности для Лондона. Борьба организованных
в цехи промышленных сословий горожан за господство над городом выражалась
здесь в противоположности требования выбирать представителей общин и
должностных лиц местными городскими кварталами (wards) и их
представителями, где господствующее положение занимали обладавшие земельной
собственностью знатные роды, или цехами (liveries). Растущее могущество
цехов находило свое выражение в увеличивающейся зависимости всех прав
жителей города от принадлежности к профессиональному союзу. Эдуард II
[lxxx] установил это для Лондона в виде закона, и хотя вплоть до 1351 г.
выборы коммунального совета (council) по городским кварталам еще
многократно насильственно восстанавливались (1383), с 1463 г. они
окончательно были заменены выборами по цехам. Внутри же цехов, к которым
теперь должен был принадлежать каждый горожанин (даже король Эдуард III
[lxxxi] стал членом цеха linen armourers, на современном языке merchant
tailors)[lxxxii], действительно активные торговцы и промышленники все
больше вытесняются получателями рент. Теоретически принадлежность к цеху
достигалась после длительного обучения и церемонии приема, фактически же
передавалась по наследству или покупалась, и значение цехов как номинальных
производителей, за редким исключением (например, цехи ювелиров), падало. С
одной стороны, в цехах возникали экономические и социальные противоречия, с
другой - они большей частью превращались просто в выборные союзы
джентльменов для занятия должностей в городской общине.
Повсюду, следовательно, типы цехов не были твердо сложившимися. Однако это
характерно для всех социологических явлений и не должно препятствовать
установлению преимущественно типического. Очевидно, что типичный патриций
не был по своим основным чертам профессиональным предпринимателем; как в
древности, так и в средние века он был получателем рент, время от времени
участвовавшим в торговых предприятиях. В статутах верхнерейнских городов

[380]
встречается выражение «почетный бездельник» как официальное обозначение
членов палаты господ в отличие от представителей цехов. Во Флоренции
крупные торговцы arti di Calimala [lxxxiii] и банкиры принадлежали к цехам,
а не к знатным родам.
В античности недопустимость предпринимательства в среде знатных родов
разумелась сама собой. Это не значит, что в числе римских сенаторов,
например, не было «капиталистов», противоположность заключалась совсем не в
этом. Как представители старого патрициата, особенно римского, по отношению
к крестьянам, так впоследствии фамилии сенаторов по отношению к своим
политическим подданным, выступали, как мы увидим, в качестве
«капиталистов», т. е. предоставляющих капитал в очень большом масштабе.
Запрещалось истинно знатным родам городов античности и средних веков только
предпринимательство; иногда это запрещение даже фиксировалось в праве
сословным этикетом, строгость которого была различной. Способы вложения
имущества типичных патрициев были, как мы увидим позже, очень различны в
зависимости от объектов, но граница оставалась той же. Тот, кто слишком
ощутимо нарушал границу между обеими формами экономического поведения -
традиционным вкладыванием имущества и стремлением к росту капитала, -
считался в древности невежественным обывателем, а в средние века -человеком
нерыцарского образа жизни. В позднее средневековье рыцарское сельское
дворянство отказывалось признать равными себе старые рыцарские роды, ибо
они заседали в совете рядом с членами цехов, т. е. предпринимателями.
Осуждение вызывала, если обратиться к практической стороне дела, не «жажда
наживы» как психологический мотив -римская должностная знать и
средневековые знатные роды крупных приморских городов были обычно не менее
одержимы auri sacra fames[lxxxiv], чем любой другой класс, известный в
истории. Презрение вызывала рациональная, предпринимательская в этом
специальном смысле, «бюргерская» форма доходной деятельности,
систематическая предпринимательская деятельность. Если обратиться к
флорентийским Ordinamenti della giusttzia [lxxxv] - их целью было сломить
господство родов - с вопросом, по какому же признаку определялась
принадлежность фамилии к числу нобилей, которые подлежали лишению
политических прав, то ответ был бы: по признаку принадлежности к рыцарским
фамилиям, т. е. по типично рыцарскому образу жизни. Образ жизни был и в
древности решающим для исключения лиц, занятых предпринимательской
деятельностью, из числа кандидатов на занятие должностей. Выводом из
флорентийских Ordinamenti было, по мнению Макиавелли, то, что член знатной
фамилии, который хотел остаться в городе, должен

[381]
был следовать в своем образе жизни обычаям горожан. Таковы, следовательно,
как мы видим, основные «сословные» признаки патрициата. К ним относился
также типичный политический признак - харизматическое происхождение знати
из фамилии, члены которой уже некогда занимали городские должности
различного рода, обладали определенным достоинством и тем самым доказали
свою способность занимать такие должности. Это относится как к должностным
фамилиям Мекки, так и к римскому нобилитету и к родам трибунов Венеции.
Завершение было повсюду различным: в Венеции это правило соблюдалось
строже, чем в Риме, где homo novus [lxxxvi] формально не исключался из
кандидатов на замещение должностей. Однако при установлении права занимать
место в сенате или какую-либо должность как таковую каждая фамилия
подвергалась проверке, чтобы выяснить, заседал ли раньше ее член в совете,
занимал ли он должность в городе или, как во флорентийских Ordinamenti,
были ли среди его предков рыцари. Принцип сословной замкнутости утверждался
с ростом населения и значения монополизированных должностей.
Несколькими замечаниями в предыдущей главе мы уже коснулись того времени,
когда старая харизматически-родовая знать частично или полностью утратила
свое особое правовое положение в городе и вынуждена была делить власть с
греческим демосом, римским плебсом, итальянским popolo, английскими
liveries, немецкими цехами и, следовательно, занять равное им сословное
положение.