§ 2. Основания для существования социологии как

Не касаясь пока ряда добавочных условий, необходимых для того, чтобы приведенное определение объекта социологии приобрело пол­ную точность, спросим себя теперь: имеется ли основание выделять явления межчеловеческого взаимодействия в особый класс и созда­вать для их изучения не только особую теорию, но и салюстоятель-ную научную дисциплину? Не впадаем ли мы в этом случае в ту ошиб­ку, в которую впал бы тот, кто, по выражению Л. И. Петражицкого, стал бы создавать особую науку «о сигарах в десять лотов весом»³? Не будем ли мы здесь грешить против принципа адекватности тео­рии и против принципа наименьшей траты умственных сил? Ведь выделению особых классов нет логического предела: один может выделять класс «сигар в 10 лотов весом», другой — «деревья в 5 вершков толщины», третий — «людей, бреющих усы и бороду», четвертый — «женщин, носящих корсеты» и т. д. Что было бы, если бы для каждого из подобных разрядов явлений стали бы создавать особую дисциплину! «Так как разнообразию комбинаций предела нет, силы же памяти ограничены, то в конце концов избыток (та­ких) знаний (и добавим: таких «наук») оказался бы для нас тяжелее, нежели их недостаток; перед необозримостью накопляющихся све­дений опустились бы руки», — справедливо отмечает А. А. Чупров⁴.

В силу сказанного и встает вопрос: имеются ли достаточные основания для создания особой науки — социологии, ставящей сво­ей задачей изучение явлений взаимодействия между людьми?

Ответ на этот вопрос зависит от решения трех предварительных вопросов: 1) достаточно ли важен сам класс явлений, которые соци­ология изучает; 2) представляет ли он явление sui generis*, свойства которого не имеются в других классах явлений; 3) не изучается ли он другими науками, появившимися раньше социологии и потому делающими последнюю, как самостоятельную науку, излишней?

* В своем роде — Прим. ред.

Практическая и теоретическая важность социологии

Едва ли нужно доказывать положительное решение первого из поставленных вопросов. Важность явлений человеческого взаимодей­ствия следует хотя бы из того, что мы в изучении их кровно и эгоисти­чески заинтересованы. Знание этих явлений нам нужно прежде всего с точки зрения практической. Поскольку наука была и остается одним из орудий в борьбе за существование, постольку это значе­ние она сохраняет и в области изучения человеческих взаимоотно­шений. Короче — практическая важность изучения явлений чело­веческого взаимодействия несомненна.

Что же касается теоретической важности и ценности специ­ального изучения явлений данного разряда, то этот вопрос решает­ся в зависимости от решения остальных двух указанных выше воп­росов: если явления человеческого взаимодействия суть явления sui generis, обладающие свойствами, не имеющимися во всех осталь­ных видах взаимодействия, то этот факт является достаточным основанием для выделения их в особый класс и для построения специальной научной теории относительно этого класса. В этом случае правильно построенная теория будет адекватной и не будет противоречить принципу экономии сил. Если при этом окажется, что этот класс явл^ий не изучается никакой другой наукой, то это условие будет достаточным логическим «оправданием» существо­ванию особой науки, посвященной его изучению.

Социология и физико-химические науки

Можем ли мы сказать, что явления человеческого взаимодей­ствия представляют явления sui generis, отличные от всех других видов взаимодействия — неорганического и органического? Очень может быть, и это весьма вероятно, что в их основе лежат процес­сы физико-химические и органические. Весьма возможно также, что в далеком будущем наука сведет их к последним и объяснит весь сложный мир межчеловеческих явлений законами физики и химии. Во всяком случае, к этому нужно стремиться и сейчас. Но значит ли это, что в данный момент любой добросовестный исследователь может объяснить мир человеческого взаимодействия теоремами физико-химических и биологических наук?

Будем искренни и правдивы: такая претензия была бы мало обоснованной и тенденциозной хлестаковщиной. Пока, увы! такая попытка никому не удавалась и вряд ли скоро удастся. Правда, та­кие попытки были, и они продолжают появляться, но печальный исход их служит лишним аргументом в пользу того, что пока класс явлений взаимодействия между людьми несводим к простым физи­ко-химическим и биологическим процессам.

В качестве примера таких попыток в наше время укажу на по­пытки В. Оствальда, Solvay*, Воронова, Haret и Ant. Portuendo у Barcelo. В. Оствальд, Solvay и Воронов попытались выразить со­циальные явления в терминах энергетики и рассматривать их как явления физико-химические. Что же из этого получилось? Мы по­лучили ряд формул вроде того, что «сознание есть течение нервно-энергетического процесса», что «война, преступление и наказание» суть явления «утечки энергии», что «продажа-покупка — это реак­ция обмена» (Оствальд⁵), что «сотрудничество есть сложение сил», «социальная борьба — вычитание сил», «социальная организация— равновесие сил», «вырождение — распадение сил», «право-соотношение сил» и т. д., и т. д.⁶ Все это, пожалуй, и верно.

* Мы сочли целесообразным оставить перечень этих авторов в том виде, как он приводится Сорокиным, чтобы сохранить своеобразие его стиля. — Прим. ред.

Но, спрашивается, много ли мы приобретаем от таких аналогий в деле познания социальных явлений или явлений межчеловече­ского взаимодействия? Во всяком случае, не больше, чем от анало­гий печальной памяти «органической школы» в социологии*. Все эти формулы и аналогии представляют в лучшем случае трюизмы, в худшем — неточные сравнения.

Тот же вывод придется сделать и по адресу попыток создания «со­циальной механики», пытающейся все поведение людей и взаимоот­ношения между ними подвести под законы обычной механики физи­ческих явлений. В качестве примеров таких попыток могут служить попытки Haret и Antonio Barcelo. Тот и другой пытаются приложить законы механики к социальным явлениям. Тот и другой исходят из положения: «Если принципы и законы механики приложимы ко всем видам силы, то, очевидно, они должны быть приложимы и к силам психическим, называемым социальными силами»⁷.

Вслед за этим они приступают к транспортировке понятий меха­ники в область человеческих взаимоотношений. Индивид превраща­ется в «материальную точку», окружающая его среда — сочелове-ки — в «поле сил» (champ deforce) и т. д. Вслед за этой установкой понятий идут теоремы вроде следующих: «Увеличение кинетиче­ской энергии индивида равно уменьшению энергии потенциальной» (L'energie total de I'individu dans son champ se consei~ve constante a travers toutes ses modifications»)**; «совокупная энергия социальной группы в отношении ее работы (quant a une action) в некий момент tj равна совокупной энергии, которую она имела в первоначальный момент t₀, увеличенной совокупностью работы, которую в этот про­межуток времени (t; - iq) произвели все посторонние группе силы, действовавшие на индивидов или элементы этой группы»⁹ и т. п.

* Направление в социологии конца XIX — начала XX в., рассматривавшее общество как аналог природного организма и объясняющее социальную жизнь посредством прямой проекции на нее биологических закономерностей. Из цитиру­емых Сорокиным авторов представителями «органической школы» были Г. Спен­сер и А. Эспинас, П. Ф. Лилиенфельд, Я. Новиков — Прим. комментатора.

** Совокупная энергия индивида внутри   его поля сохраняется постоянной при всех ее превращениях (фр.) — Прим. комментатора.

Все это верно; но, спрашивается, что приобретаем мы нового от таких «законов социальной механики»? В лучшем случае трю­измы, в худшем случае теории и теоремы, похожие на «науки» «о сигарах весом в 10 лотов». Несомненно, глубокая правда звучит в словах A. Barcelo, что «тело индивида со всеми его органами и материальными элементами составляет систему, подчиненную за­конам физической механики», что «при всем желании нельзя себя вырвать (se soustraire) из-под действия закона тяготения, как и вся­кого другого закона физической механики». Но из этого-то именно и следует, что нецелесообразно и научно бесполезно строить осо­бую дисциплину для приложения законов физической механики к людям, рассматриваемым в качестве простых комплексов мате­рии. Как таковые они стоят наравне со всеми физическими телами и несомненно подчиняются законам физики. Но отсюда же следует, что в этом случае они перестают существовать как люди, отличные от неодушевленных предметов, и становятся простой материаль­ной массой. Все специфически человеческое, все то, что мешает поставить знак равенства между человеком и неорганическим пред­метом, — в этом случае исчезает. Короче, такое познание ровно ничего не дает нам для познания социальных явлений как явлений sui generis. «Если право есть соотношение сил, то чем же оно отли­чается от соотношения сил между грузом А и грузом В, находящи­мися на концах рычага? Ведь и тут тоже соотношение сил; но следу­ет ли из этого, что соотношение грузов или сил А и В есть правовое отношение? И рассеяние теплоты благодаря лучеиспусканию, и пре­ступление, говорят нам энергетисты, есть утечка энергии. Но значит ли, что всякое рассеяние энергии есть в то же время и преступление?»

«Подобное изучение социальных явлений есть не изучение соци­ального общения людей, а изучение людей как обычных физических тел»¹⁰. Но люди не только физические тела, а еще и живые суще­ства; и не только живые существа, но еще существа, обладающие тем, что носит название мысли, психики, сознания. Если живой орга­низм отличается от неорганической материи, если процессы жизни до сих пор не удалось свести к физико-химическим процессам, — что и дает основание для существования биологии, — то тем паче отличны от неорганических тел организмы, наделенные высшими формами психики, каковыми являются люди; тем труднее свести явления взаимодействия таких организмов к процессам взаимодействия мертвой материи; следовательно, тем больше основании для существования особой науки, изучающей людей и их взаимодействие как человеческое взаимодействие со всем своеобразным богатством его содержания, а не как простое взаимодействие материальных масс. Попытка же рассмотрения их только как физических тел — вполне законная с точки зрения физика — ведет не к познанию явле­ний человеческого взаимодействия, а просто к исключению их из поля зрения и изучения. Для физика нет людей, а есть только «ма­териальные массы». Для него не существует ни актов подвига, ни преступления, ни добра, ни зла, ни любви, ни ненависти, ни слов проклятия, ни слов молитвы, для него даны только «массы» и «дви­жение». Как бы ни были прекрасны его микроскопы, телескопы и спектроскопы, — он не найдет в актах людей и в них самих ни «ис­тины», ни «добра», ни «красоты», ни «убийства», ни «спасения».

Поскольку же мы хотим познать все бесконечное разнообразие этих явлений, постольку категория межчеловеческих отношений уходит из поля зрения физико-химических наук и дает почву для существования особой науки, изучающей все эти явления во всем их своеобразии".

Больше того. Если бы даже явления человеческого взаимодей­ствия удалось свести к физико-химическим процессам, то и тогда мир человеческого взаимодействия продолжал бы оставаться яв­лением sui generis, отличным от обычных процессов неорганиче­ского взаимодействия. Здесь, mutatis mutandis*, мы можем повторить слова Отто Глезера, высказанные им по поводу автономности био­логии.

* С соответствующими изменениями (лот.) — Прим. комментатора.

«Не следует предполагать, — пишет он, — что доказатель­ство чисто физико-химической природы жизненных процессов по­кажет, будто бы живые существа в каком бы то ни было отношении отличаются от того, что они в действительности представляют со­бой. Вопрос о том, может ли анализ отнять у предметов некоторые их свойства, является, конечно, вопросом праздным; и, однако, нам постоянно заявляют, что сведение жизненных явлений к физико-химической основе докажет, что живые существа, в конце концов, не живы! Анатомическое и гистологическое исследование лошади не может показать, что животное это есть корова. Если бы мы свели его ткани к их составным химическим элементам и, не довольствуясь  этим, продолжали наш анализ до тех пор, пока не показали бы, что лошадь всецело состоит из электронов, то как могло бы это пока­зать, что лошадь не есть лошадь? Если поэтому разложение ничего не может отнять у анализируемых предметов, то ясно, что, раз пос­ледние в каком бы то ни было отношении единичны и своеобраз­ны, столь же единичными они будут и по окончании процесса раз­ложения, как и до него. Единственный вопрос в итоге состоит в том, единичны, особенны ли живые существа или нет. На этот воп­рос возможен лишь утвердительный ответ»¹².

Перефразируя слова Глезера, мы можем сказать: «Если бы нам показали, что люди и их взаимоотношения всецело состоят из элек­тронов и их деятельности, то как могло бы это показать, что люди не есть люди... Единственный вопрос в итоге состоит в том, еди­ничны ли, особенны ли, отличны ли от неорганических тел люди или нет. На этот вопрос возможен лишь утвердительный ответ».

Все сказанное об отличии людей от неорганических тел с соответ­ствующими изменениями применимо и к отличию их от остальных организмов — животных и растений. Конечно, представители homo sapiens — организмы, и к ним как к организмам применимы законы биологии. Но люди — не только организмы; они сверх того еще суще­ства, одаренные психикой, сознанием, разумом, т. е. рядом свойств, которых у остальных организмов нет. В этом смысле они особенны и единичны¹³. В силу этого и явления их взаимодействия отличны от яв­лений взаимодействия остальных организмов. Первые до сих пор не удалось свести к последним. Но если бы даже социально-психологи­ческое общение людей и было сведено целиком к процессам биологи­ческим, то «анатомический и гистологический анализ людей и их об­щения не может показать, что люди суть амебы; он не может привести к выводу, что люди не есть люди». «Единственный вопрос состоит в том, единичны ли, особенны ли, отличны ли люди или нет. А на этот вопрос возможен лишь утвердительный ответ».

Перефразируя слова того же О. Глезера, мы можем сказать: «Удивительные процессы социально-психического взаимодействия и явлений сознания резко отделяют людей от мира явлений, изуча­емых биологией, и образуют специфическую основу для автоном­ности нашей науки. Автономность эта отнюдь не метафизическая или абсолютная, но чисто практическая, подобно автономности физики, химии, астрономии, геологии и биологии»¹⁴.

Социология и биология, в частности экология

Этого положения отнюдь не колеблют выросшие за последние годы отрасли биологических наук — зоологии и ботаники, изучаю­щие явления взаимодействия между животными и растениями и нося­щие название экологии или зоо- и фито-социологии*.

* См. выше примечание на с. 524. — Прим. комментатора.

Не колеблют, во-первых, потому, что они и не претендуют на сведение явлений человеческого взаимодействия к чисто биологическому взаимодей­ствию растений и животных организмов; во-вторых, потому, что про­цессы, с одной стороны, между животными организмами, с другой — между растениями оказываются столь различными, что заставляют строить отдельные дисциплины зоо-социологии и фито-социологии (тем больше оснований для самостоятельного существования homo-социологии); в-третьих, потому, что попытки «биологической школы» в социологии свести социальные явления к биологическим оказались безуспешными; в-четвертых, потому, что сами авторы, пытающиеся рассматривать homo-социологию как часть биологии, например Ваксвейлер, принуждены выделять явления человеческого взаимодействия в самостоятельный класс, отличный от других видов взаимодействия организмов, и создавать для его изучения особую науку — социоло­гию¹⁵. Это только и важно. А там отнесут ли социологию к комисса­риату биологии, как это делает Waxweiler, или будут называть ее авто­номным ведомством, — для сути дела безразлично... Вот почему зоо-и фито-социологи, с одной стороны, и homo-социолог — с другой, могут прекрасно кооперировать, не вступая в «ведомственные прере­кания» и не соперничая из-за вопросов компетенции и правомочий¹⁶.

Сказайного, полагаю, достаточно, чтобы признать, что явления взаимодействия людей суть явления sui generis, отличные от дру­гих видов взаимодействия.

Если люди и их взаимоотношения, рассматриваемые с точки зрения физика как простые «центры сил» или «комплексы мате­рии», подлежат изучению физико-химических наук, если они же, рассматриваемые как организмы, подлежат ведению биолога, то человеческие отношения как явления sui generis, несводимые пока к физико-химическим и биологическим взаимоотношениям и отличные от первых, дают основание для существования особой научной дис­циплины, называемой нами социологией или homo-социологией.

Если теперь мы покажем, что этот своеобразный мир челове­ческих взаимоотношений не изучается никакой другой наукой, то этим самым существование социологии будет оправдано. Оставим пока в стороне так называемые социальные науки.

После сказанного выше едва ли нужно подробно доказывать, что явления человеческого взаимодействия, —поскольку они резко отлич­ны от процессов взаимодействия неорганических тел, — не изучают­ся физико-химическими науками, в частности физической механикой.

Сложнее стоит вопрос в отношении биологии. Если само по себе очевидно, что мир человеческого взаимодействия не изуча­ется такими биологическими дисциплинами, как морфология, анатомия и физиология, имеющими дело не с межчеловечески­ми процессами, а с явлениями, данными в пределах (или внутри) человеческого организма, то иначе обстоит дело с экологией как ветвью биологии. «Под экологией, — по определению Гёккеля, — разумеется наука, изучающая отношения организма к окружающей его внешней среде в смысле совокупности условий существования. Эти условия частью органические, частью неорганические». Со­образно с этим экология изучает: 1) отношения организма к сре­де космической (неорганической), 2) отношения первого к среде органической, т. е. явления взаимодействия между организма­ми¹⁹. В настоящее время, как выше было указано, часть экологии, изучающая взаимоотношения организмов друг с другом, распалась на две ветви: на зоо-социологию, имеющую своим предметом взаи­моотношения животных друг с другом (животные сообщества), и на фито-социологию, исследующую взаимоотношения растений друг с другом (растительные сообщества)¹⁸.

Как видим, экология имеет объектом изучения класс явлений, аналогичный тому, какой является предметом социологии. И тут, и там изучаются факты взаимодействия. И тут, и там подвергаются исследованию процессы взаимодействия организмов (ибо и homo sapiens также есть организм).

Спрашивается поэтому, не поглощается ли социология экологи­ей! Не претендует ли социология на место, раньше занятое после­дней? Короче, не изучаются ли явления человеческого взаимодей­ствия, помимо социологии, экологией?

Ответ на эти вопросы должен быть таков. Если люди ничем не отличаются от амеб и других организмов, если они не обладают специфическими свойствами, главным образом, в виде ряда психи­ческих свойств, если поведение и психика их может быть сведена к тропизмам и таксисам*, к простой раздражимости протоплазмы и к рефлексам, если мир человеческого взаимодействия тождествен с миром взаимоотношений остальных организмов, короче — если можно поставить знак равенства между человеком и амебой или другим организмом, между человеком и растением, — тогда да, тогда никакой особой homo-социологии не нужно, тогда учение о взаимодействии людей целиком войдет в зоо- и фито-социологию...

Если же дело обстоит иначе, если нельзя поставить знак равен­ства между человеком, с одной стороны, парамецией**, муравьем, рыбой и орангутангом — с другой, если нельзя отождествить homo sapiens с растением, если, соответственно с этим, нельзя сказать, что колония полипов, муравьиная куча, рой пчел или лес по суще­ству тождественны с человеческим «обществом», — тогда ответ будет иным, тогда мир человеческих взаимоотношений придется выделить в особый класс, тогда рядом с зоо- и фито-социологией придется создать homo-социологию. Тогда существование homo-социологии наряду с фито- и зоо-социологией будет необходимо.

* Тропизмы — определенные движения организмов, происходящие под вли­янием различных раздражителей. Тропизмы называются положительными, если Движение направлено в сторону раздражителя, и отрицательными, если от раз­дражителя. В зависимости от раздражителя различают несколько родов тропизмов: хемотропизмы — под влиянием химических веществ, гелиотропизмы — под влиянием света, геотропизм — под влиянием силы тяжести, электротропизм и т. д. Таксисы — двигательные реакции свободно передвигающихся микроорга­низмов и простейших растений. Различают фототаксисы, термотаксисы, гальва-нотаксисы, хемотаксисы и т. п. — Прим. комментатора.

** Инфузория-туфелька — простейший организм. — Прим. комментатора.

Дилемма ясна, и в выборе едва ли можно колебаться. Сами био­логи, вплоть до Леба и других крайних механистов, уподобляющих человека машине, признают, что это машина sui generis; а отсюда следует, что явления человеческого взаимодействия образуют специ­альный разряд явлений, требующий для своего изучения особой дис­циплины. Ваксвейлер, конструирующий социологию как часть био­логии, целиком исходящий из принципов Леба и других крайних механистов в биологии, принужден выделить явления человеческого взаимодействия из других экологических явлений, конструировать их в особый класс (явления de I 'affinite social как вид явлений de 1 'affinite specifique)* и сообразно с этим строить социологию как особую ветвь экологии¹⁹.

* Явления «социального рода» как вид явлений «специфического рода» (фр.). -Прим, комментатора.

Для сути дела безразлично, назовут ли социологию особой вет­вью экологии или признают ее самостоятельным министерством; важно то, что явления, изучаемые ею, суть особые явления, не по­хожие на другие экологические процессы. А этот факт, как видим, в весьма определенной форме признают и те, кто социологию рас­сматривает как ветвь экологии.

Если различие явлений взаимодействия в мире растений и в мире животных заставило отмежеваться зоо-социологию от фито-социологии, то тем больше оснований для выделения /zomo-социо-логии, изучающей факты, несравненно резче отличающиеся от зоо­логических и ботанических форм взаимодействия.

Вот почему и с точки зрения механистов, и с точки зрения вита­листов со спокойной совестью можно сказать: зоо- и фито-социо-логия не только не делают излишней homo-социологию, но, напро­тив, они требуют ее существования.

Этого же требуют и методологические соображения: для науки важно не только сходство явлений, но и их различие. При наличности последнего — а оно здесь налицо, — было бы нецелесообразно клас­сы явлений, отличные друг от друга, объединять в одну группу²⁰.

Что касается, наконец, общей части биологии, то и она не является той дисциплиной, которая изучает явления человеческого общения и делает существование социологии излишним. Это имело бы место лишь в том случае, если бы оказалось верным положение «органичес­кой школы» в социологии, что «общество есть организм» и потому процессы человеческого общения тождественны с процессами орга­низма. Но, как известно, «органическая школа» безвозвратно погибла: окончательным ее поражением был тот провал, который постиг ее на третьем Международном конгрессе социологии в 1897 г. Здесь высту­пали в ее защиту все крупные представители этой школы. И, однако, защита оказалась безуспешной: конгресс вынес абсолютно обвини­тельный приговор «органической школе» и всяким попыткам отожде­ствления явлений человеческого общения с организмом и его процессами. «Пусть нам процитируют хоть один пример прогресса социаль­ной науки, обязанный своим бытием аналогиям органической школы! Социология совершенствовалась и совершенствуется благодаря сравне­ниям различных человеческих обществ, а не благодаря бесплодному сравнению обществ вообще с живыми организмами», — говорил здесь Тард, подводя итоги критике «органической школы» ²¹.

Итог всего сказанного тот, что: 1) явления человеческого взаи­модействия пока что несводимы к чисто биологическим процес­сам; 2) если даже они будут сведены, то от этого анализа они не перестанут быть процессами sui generis, ибо никакой анализ не может показать, что люди не есть люди и что человек есть аме­ба; 3) в силу этого изучение этих явлений требует особой дисцип­лины; 4) биология искомой дисциплиной не является; 5) таковой должна быть социология или homo-социология.

Социолог может и должен строить свою дисциплину на дан­ных биологии, он обязан считаться с ними; больше того, там, где это возможно, он должен сводить изучаемые им процессы к их био­логическим основам, но было бы ошибкой думать, что это сведе­ние без остатка может быть выполнено теперь и что оно позволит поставить знак равенства homo-социальными явлениями, с одной стороны, фито- и зоо-социальными процессами — с другой.

Социология и индивидуальная психология

Теперь обратимся к социальным наукам и к наукам о духе и спросим себя: не изучают ли они процессы человеческого взаимо­действия? Здесь в первую очередь встает вопрос об отношении со­циологии к психологии — индивидуальной и коллективной.

Исходя из того факта, что взаимодействие людей по своей при­роде есть прежде всего взаимодействие психическое — обмен чув­ствами, идеями, волевыми импульсами, — многие социологи, при­надлежащие к так называемой «психологической школе»*, сделали два основных вывода: 1) социология должна опираться на психоло­гию, 2) социология есть не что иное, как коллективная психология.

* «Психологическая школа» в социологии возникла в конце XIX — начале XX в. представители этой школы (Л. Ф. Уорд, Ф. Гиддингс, У. Мак-Даугалл, ™». Лацарус и др.) стремились объяснить все общественные явления и процессы Психическими процессами и явлениями, происходящими в сознании индивида Или общества. — Прим. комментатора.

Верны ли эти положения? Обратимся сначала к индивидуальной психологии. Спросим себя: изучает ли она явления человеческого вза­имодействия? Ответ придется дать отрицательный. Объекты социо­логии и индивидуальной психологии различны. Последняя не изучает явления интерментальные, межчеловеческие, а представляет дисцип­лину, исследующую состав, строение и процессы индивидуальной психики или сознания. Я довольно точно выражу свою мысль, если скажу, что между психологией и социологией дано то же отношение, какое существует в биологии между анатомией, морфологией и физи­ологией организмов — с одной стороны, и экологией (фито- и зоо-социологией) — с другой. Как первые дисциплины изучают явления, данные в границах организма, а не межорганические отношения, так и психология имеет своим предметом явления, заключенные в преде­лах индивидуальной психики, а не межпсихические или интермен­тальные процессы. Подобно анатомии, психология «анатомирует» индивидуальную психику, разлагая ее на элементы — волю, интел­лект, чувства-эмоции, подобно физиологии, она изучает процессы, данные в пределах индивидуальной души, наконец, подобно морфо­логии и систематике, она дает классификацию «психологических ти­пов» (типы характеров, типы психологических темпераментов и т. д.), но ее компетенция не выходит за пределы индивидуальной души или сознания. Межпсихические процессы общения, взаимные акции и реакции людей ее не интересуют. Они стоят вне ее царства, как вне царства анатомии, физиологии, морфологии и систематики стоят эко­логические явления, изучаемые фито- и зоо-социологией.

Конкретный пример пояснит указанное различие. «Социальный факт, — говорит Dupreel, — нельзя свести к чисто психическому и нельзя объяснить его одной психологией. Покажем это на примерах: сумасшествие (lafolie) есть факт психологический и биологический; он интересует также и социальную жизнь. Психолог изучает состоя­ние сознания сумасшедшего, он сравнивает его с состояниями созна­ния более нормальными. Он занимается также действиями сумасшед­шего, но он интересуется ими лишь постольку, поскольку эти действия суть показатели психического состояния. Биолог также изучает состо­яние органов и интересуется актами сумасшедшего, но лишь постоль­ку, поскольку они являются симптоматическими показателями.

Все меняется, как только сумасшествие начинает изучаться с точ­ки зрения социологической. Что именно происходит в душе и в теле сумасшедшего, для социолога не важно: не в этом для него главный вопрос. То, что для него важно, это — с одной стороны, природа симптомов, согласно которым общество признаёт данного чело­века сумасшедшим, с другой — это следствия сумасшествия. Если сумасшедший в буйном помешательстве ломает мебель, психиатру не важны ни величина убытка, причиненного этими актами, ни чувства и действия, которые этот факт вызовет у собственника разбитой мебели. И обратно, умственное состояние сумасшедшего важно для общества, а следовательно, и для социолога лишь по причине следствий, кото­рые с ним связаны. Сумасшествие с точки зрения социологической представляется определенным видом умственных состояний, неизбеж­но или потенциально связанных с определенными актами, чаще всего убыточными для общества или лиц, близких к сумасшедшему»²².

Таково основное различие между точками зрения или объекта­ми психологии и социологии.

Это различие не могут не признать и виднейшие представители «психологической школы» в социологии. «Охотно соглашаюсь, — говорит Тард, — что обычная психология не способна распутать клубок социальных фактов»²³.

Отсюда его стремление создать «интерментальную» или взаим­ную психологию, которая, по его мысли, и должна явиться основ­ной частью социологии. «Я разумею, — говорит он, — не „обыч­ную психологию", к которой можно относиться с заслуженным ею пренебрежением, но то, что я позволю себе назвать в дальнейшем изложении „взаимной психологией" (interpsychologie)... Между­психология или между-логика являются, в сущности, элементарной социологией, которая одна только и может объяснить социологию сложную или социологию в тесном смысле слова»²⁴. Под объекта­ми последней — социологии в тесном смысле слова — он разумеет определенный вид межпсихических отношений. «Не все между­психические отношения суть общественные явления, — говорит он. — Для того чтобы быть общественными явлениями, эти отно­шения должны заключаться в воздействии одного „я" на другое или на другие или предполагать такое воздействие»²⁵.

Как видно отсюда, интерпсихология, или социология, Тарда — наука совершенно отличная от «обычной» или индивидуальной психологии. Объекты, задания, содержание и характер их совер­шенно различны²⁶.

Сказанного достаточно, чтобы признать, что области явлений, изучаемых психологией и социологией (или интерпсихологией Тар-да), совершенно различны и не дают ни малейшего основания для их смешения или отождествления. «При наложении друг на друга» они не совпадают и не покрываются взаимно²⁷.

Социология и коллективная психология

Что касается отношения социологии к коллективной или социаль­ной психологии, или, как ее иначе называют, к «психологии народов» (Volkerpsychologie), то для решения вопроса надо условиться, что под ней понимается. Изучая то, что фактически дано под этими названия­ми, мы должны сказать что объекты их если не вполне, то частично совпадают. Так, с точки зрения Сигеле, коллективная психология изучает такие явления человеческого взаимодействия, единицами которого являются индивиды «неоднородные» и «имеющие слабую органическую связь» (толпа, театральная публика, съезды, случай­ные собрания и т. п.). В таких группах взаимодействие принимает иные формы, чем в агрегатах «однородных и органически соединен­ных». Это обстоятельство, по мнению Сигеле, служит основой для об­разования коллективной психологии, отличной от социологии, кото­рая, по Сигеле, якобы изучает только взаимодействие «однородных» и «органически связанных» между собой единиц²⁸.

Такова же точка зрения и де ля Грассери, по мнению которого объектом коллективной психологии служат агрегаты случайные, неорганизованные, не обнаруживающие ни дифференциации, ни координации, ни постоянства отношений. Агрегаты организован­ные — объект социальной психологии²⁹.

По мнению Г. Лебона, коллективная психология есть наука, изучающая «души рас»³⁰. Большинство итальянцев, помимо кол­лективной психологии и социологии, различают еще социальную психологию. Так, по Росси, коллективная психология изучает взаи­модействие, данное в случайных агрегатах (в «толпе»), возникаю­щее на почве синестезии* (sinestesia collettiva); социальная психология изучает «душу народа или расы», т. е. душу устойчивых аг­регатов; социология же является венцом той и другой науки, имея своим объектом «социальное взаимодействие (in concorso sociale mutuamente consentito), сначала бессознательно-автоматическое, а потом все более и более сознательное»³¹.

* Синестезия — феномен восприятия, состоящий в том, что впечатление, соответствующее данному раздражителю и специфичное для данного органа чувств, сопровождается другим, дополнительным ощущением или образом. На­пример: «цветной слух».

Близко к этому смотрят на дело Ф. Сквиллаче, Кольмо, Гроппали и др. Тард, как мы видели, вместо коллективной психологии строит психологию интерментальную, отождествляя ее с социологией³².

Из этого краткого обзора понятий коллективной или социаль­ной психологии следует: 1) если она ставит своей задачей изучение всех основных форм взаимодействия между людьми и явлений, возникающих в процессе этого взаимодействия, т. е. то же, что, согласно данному выше определению, изучает и социология, то, очевидно, она сольется с последней, и одно из этих двух названий будет излишним. Которое — совершенно безразлично, ибо суть дела не в названии, а в самом характере науки. В этом случае я предпочитаю название «социология»; 2) если под коллективной или социальной психологией понимают то, что понимают под этими терминами Сигеле, Грассери, Тард, Росси, Сквиллаче и др., то, оче­видно, она будет просто-напросто главой социологии как науки, изучающей все основные формы взаимодействия между людьми.

Так разрешается вопрос о взаимоотношении социологии и кол­лективной, социальной или интерментальной психологии.

Социология и специальные дисциплины, изучающие взаи­моотношения людей

Теперь остается рассмотреть взаимоотношение социологии и отдельных социальных наук, изучающих тот же разряд явлений, ко­торый изучается и социологией.

В данном случае имеется в виду явление «социальной синестезии», примером которой может быть явление, подмеченное Ф. Верфелем: «Первое, чем воздалось Османской империи за причиненное армянам зло (имеется в виду геноцид армян в 1915г. — В. С.), было внезапное обесценение турецких бумажных денег. .. .Мудре-Чы-экономисты в стамбульских университетах давали сбивчивые объяснения по Поводу этого загадочного и столь внезапного обесценения бумажных денег. Да ведь и поныне ни один премудрый экономист не постиг, что денежное обращение может зависеть от того, как котируются обществом моральные ценности» (Верфель Ф. Сорок дней Муса-дага. Ереван, 1988. С.135). —Прим. комментатора.

Возьмем ли мы политическую экономию, или науку права, или науку о религии, или дисциплину, изучающую искусство, — все они, как и другие «социальные» науки, изучают явления человече­ского взаимодействия. Dupreel вполне правильно указывает на то, что «основные понятия права сводятся к понятию социального от­ношения» (или взаимодействия). Отношение вверителя к должни­ку, господина к рабу, супруга к супругу — все это частные виды межчеловеческих взаимоотношений или взаимодействий. «Явление собственности представляет не простое отношение хозяина к вещи, но отношение между собственником и другими членами обще­ства». То же приложимо и к явлениям, изучаемым административ­ным, государственным, уголовным правом и т. д. Короче — «всякое правовое отношение — это вид социального взаимоотношения, рассматриваемый со специальной точки зрения»³³. Л. И. Петражиц-кий прекрасно показал, что сами объекты права суть человеческие акты (делания, неделания и терпения), взаимные акции и реакции людей между собою³⁴. Короче, наука права изучает специальный вид явлений человеческого взаимодействия.

То же может быть сказано и о политической экономии. Объект последней — совместная хозяйственная деятельность людей³⁵, т. е. определенный вид взаимодействия людей в сфере производства, обмена, распределения и потребления материальных благ. Такие явления, как взаимоотношения спроса и предложения, как отноше­ния, возникающие на почве ценности, как само явление ценности и т. д., по справедливому указанию Дюпрееля, суть частные виды социальных отношений или взаимодействия людей³⁶.

То же может быть сказано и о других социальных науках: о науке нравов, морали или этике, науке о религии, об искусстве и т. д. Наука нравов изучает коллективные способы мышления и действования людей. Мораль — определенный вид человеческого поведения и дает рецептуру должного взаимоповедения; эстетика изучает явления взаимодействия, складывающиеся на почве обме­на эстетическими акциями и реакциями (между беллетристом и чи­тателем, актерами и зрителями, художником и толпой, пианистом и слушателями и т. д.). Наука о религиозных явлениях имеет своим объектом процессы взаимодействия верующих, объединенных об­щностью верований, идей и чувств, превращающей верующих в коллективное целое, называемое церковью, и т. п.³⁷

Короче, так называемые «социальные науки» изучают тот или иной вид взаимодействия людей.

Раз дело обстоит так, раз объекты социологии и социальных наук если не вполне, то частично между собой тождественны, спра­шивается: в каком же отношении стоит к ним социология? Являет­ся ли она простым ярлыком, обозначающим совокупность всех социальных дисциплин, или же она имеет самостоятельное суще­ствование как независимая, не сливающаяся ни с одной из соци­альных наук отрасль знания?

Что касается основных взглядов, данных в социологической литературе по этому вопросу, то их можно разделить на две-три главные группы: 1) взгляд, считающий социологию лишь corpus всех социальных наук (социология представляет простой термин, означающий совокупность всех отдельных наук, изучающих мир социальных явлений); 2) взгляд, отводящий социологии в качестве ее объекта определенный вид социального бытия, не изучаемый другими науками, и 3) взгляд, признающий социологию самостоя­тельной наукой, которая изучает наиболее общие родовые свойства явлений человеческого взаимодействия.

Рассмотрим каждый из этих взглядов. Примером первой точки зрения могут служить первоначальные мнения Дюркгейма и его сотрудника Фоконне. «Социология, — говорят они, — есть и мо­жет быть лишь системой, corpus социальных наук»³⁸.

Примерами второй точки зрения могут служить мнения Зиммеля, Бугле, Гумпловича и др.

Третья точка зрения, разделяемая едва ли не большинством со­циологов, представлена М. М. Ковалевским, де Роберти, де Грее-фом, Уордом, Морселли, Эллвудом, Кареевым, Дюркгеймом (в по­зднейшую стадию), Борисом и др.

Остановимся на этих взглядах. Мотивы первого мнения таковы. «Социальный мир, — пишут Дюркгейм и Фоконне, — есть мир бесконечный, о котором нельзя составить ясного, неискаженного представления, пытаясь охватить его разом и во всей полноте, ибо в таком случае надо заранее согласиться на ознакомление с ним лишь в главных, общих очертаниях, надо удовольствоваться самым смутным познанием его. А потому необходимо, чтобы каждая часть его изучалась отдельно; каждая из них достаточно обширна для того, чтобы быть предметом целой науки»³⁹.

Эти мотивы правильны. Разделение труда между науками в целях более детального изучения явления — вещь необходимая и неизбежная. Но отсюда вовсе не следует то заключение, которое делают авторы ци­таты. Специализация и дифференциация наук, как увидим ниже, не только не исключают, а, напротив, требуют синтетическую науку, обоб­щающую основные результаты анализа; во-вторых, если бы социология была только простым corpus социальных наук, то она превратилась бы в пустое слово, в этикетку, напрасно вводящую в заблуждение наи­вных людей. В качестве такой этикетки, лишенной собственного содер­жания, она была бы совершенно излишней. «В результате явилось бы только новое имя, между тем как все обозначаемое им уже установлено по своему содержанию и своим отношениям или же вырабатывается в границах старых областей исследования»⁴⁰.

Как видим, первый взгляд приходится отвергнуть.

Обратимся ко второму. Этот взгляд сходен с третьим в том, что оба они признают социологию как самостоятельную дисциплину, не сливающуюся с другими специальными науками о социальных яв­лениях. Различие их между собою состоит в том, что второе из ука­занных выше решений обосновывает эту самостоятельность социоло­гии на своеобразии ее объекта; этим объектом должны быть явления, не изучаемые другими социальными науками. Социология должна иметь «свой угол» для исследования. Это своеобразие объекта соци­ологии дает ей автономность и превращает ее в специальную же дисциплину, отличную от всех остальных социальных наук. Третий взгляд, в отличие от второго, обосновывает самостоятельность соци­ологии не на том, что она должна обрабатывать «свой клочок», не вспахиваемый и не разрабатываемый другими дисциплинами, но на том, что существование специальных наук, изучающих отдельные стороны мира человеческого взаимодействия, делает необходимой науку, которая изучала бы родовые свойства, общие всем явлениям или сторонам человеческого взаимодействия.

Ее объектом являются те же явления, части которых изучаются специальными науками, но под иной точкой зрения: социология берет их во всей их целокупности, глобально и фиксирует свое внимание лишь на том, что между ними есть общего, свойственно­го всем видам социальных явлений. Воспользуемся аналогией. На фабрике каждый рабочий имеет свое дело и выполняет ту или иную специальную функцию. Однако это разделение труда не только не делает ненужной работу директора или правления, которое ведает всем предприятием, устанавливает общий план работ и сметы, на­блюдает и координирует работы всех специалистов и рабочих, ко­роче, ведает фабрикой как целым единством, но, напротив, требует такой систематизирующей и синтезирующей деятельности. Без нее все дело пойдет вкривь и вкось и фабрика развалится. То же примени­мо и к области взаимоотношения социологии и частных социальных наук. Роль специалистов здесь играют последние, роль правления или директора — социология. Таково обоснование автономности соци­ологии согласно третьему из указанных взглядов.

Рассмотрим каждый из них. В качестве наиболее типичного при­мера второго решения возьмем теорию Зиммеля. По его мнению, объектом социологии являются формы общения. Вся «материя» со­циальных явлений, говорит он, уже захвачена и изучается другими социальными науками. Здесь социологии нечего делать. Если, одна­ко, она хочет жить самостоятельно, она должна иметь свой «клочок» для разработки. Единственным подобным «клочком», не разрабаты­ваемым другими дисциплинами, являются сами «формы общения», которые до известной степени независимы от «материи» или «содер­жания» явлений взаимодействия. Подобно тому как одни и те же гео­метрические формы, например шар, могут быть наполнены разным содержанием, и обратно — одно и то же содержание (материя) мо­жет заключаться в различных геометрически пространственных фор­мах, — так одни и те же формы общения или взаимодействия людей могут в одном случае выступать с одним содержанием, в других — с другим, и обратно. «В общественных группах, самых несходных по целям и по всему их значению, мы находим все же одинаковые фор­мы отношения личностей друг к другу. Главенство и подчинение, конкуренция, подражание, разделение труда, образование партий, представительство, одновременное развитие сомкнутости внутри и замкнутости вовне и бессчетное множество других явлений встреча­ются в государственном общежитии и в религиозной общине, в шайке заговорщиков и в экономическом товариществе, в художе­ственной школе и в семье. Как бы ни были многообразны интере­сы, которые вообще приводят к этим обобществлениям, — формы, в которых они совершаются, могут быть одинаковы. И с другой стороны: одинаковый по содержанию интерес может представиться в весьма разнообразно оформленных обобществления:, например, экономический интерес реализуется путем конкуренции и путем пла­номерной организации производителей; тождественные религиозные жизненные содержания требуют где свободной, где централистской формы общежития; интересы, заложенные в основе отношений по­лов, находят удовлетворение в необозримом многообразии семейных форм» и т. д.⁴¹

«Социология, — продолжает Зиммель, — как учение об обще­ственном бытии человечества, которое и в бесконечно многих дру­гих отношениях может быть объектом науки, относится таким же образом к остальным специальным наукам, как к физико-химиче­ским наукам о материи относится геометрия»⁴².

Такова сущность точки зрения Зиммеля. Сходна с ней позиция и Бугле⁴³.

Другие социологи, в принципе стоя на той же позиции, в каче­стве особого объекта социологии выдвигают другие признаки. Так, Гумплович видит такой объект социологии «в движениях челове­ческих групп и в взаимном влиянии их друг на друга»⁴⁴.

Приемлемо ли, спрашивается, такое решение вопроса о взаимо­отношении социологии с остальными социальными науками?

И да, и нет. Поскольку явления, называемые Зиммелем «фор­мой общения», охватывают совокупность свойств, принадлежащих всем различным «по содержанию» явлениям человеческого общения, постольку его позиция приемлема; но она в этом случае сво­дится к третьей точке зрения. Поскольку же под формами общения разумеется класс явлений sui generis, не изучаемый другими наука­ми и делающий социологию специальной наукой, подобной другим социальным наукам, поскольку социология в этом случае является не наукой «генерализирующей» (по выражению Риккерта) или на­укой «номотетической» (по терминологии Виндельбанда)*, а дис­циплиной частной, обрабатывающей «частичный уголок» явлений взаимодействия людей, постольку точку зрения Зиммеля придется отвергнуть.

* Понятие «номотетического» и «генерализующего» метода введено в науку В. Виндельбандом и развито Г. Риккертом.

«.. .опытные науки, — по мнению Виндельбанда, — ищут в познании реаль­ного мира либо общее, в форме закона природы, либо единичное, в его истори­чески обусловленной форме; они исследуют, с одной стороны, неизменную фор­му реальных событий, с другой — их однократное, в себе самом определенное содержание. Одни из них суть науки о законах, другие — науки о событиях; пер­вые учат тому, что всегда имеет место, последние — тому, что однажды было.

Допустим, что Зиммель прав, что «формы общения» действительно даны как нечто отличное от материи или содержа­ния явлений общения. Допустим, далее, что для изучения первых будет создана особая наука. Что из этого следует? Только то, что к числу существовавших специальных наук прибавится еще одна специальная. Но отсюда вовсе не следует, что не нужно «генера­лизирующей» науки об общих свойствах социальных явлений; не следует и то, что эта добавочная специальная дисциплина может вы­полнять функции «генерализирующей» науки или встать на ее мес­то. Появление такой добавочной ветви знания соответствовало бы увеличению рабочих специалистов фабрики добавочным рабочим специалистом, но оно отнюдь не покрывало бы собой потребности предприятия в директоре или в правлении. Без последних, выполня­ющих направляющие, «генерализирующие» функции, предприятие не может обойтись. Подобно этому (как сейчас я покажу) без «генерали­зирующей» дисциплины не может обойтись и совокупность частных наук о явлениях человеческого взаимодействия. Поэтому «социоло­гия» Зиммеля, поскольку она была бы специальной дисциплиной, не устраняла и не устраняет необходимость «генерализирующей» науки о родовых свойствах явлений человеческого общения.

Своей попыткой Зиммель в лучшем случае создал бы добавоч­ную частную науку, названную им социологией, и только.

Научное мышление — если позволительно воспользоваться новыми словообра­зованиями — в первом случае есть номотетическое мышление, во втором — Мышление идиографическое (Винделъбанд В. Прелюдии. Философские статьи и Речи. СПб., 1904. С. 320).

«...Естествознание, — считает Г. Риккерт, — не сможет, во-первых, никогда изложить в своих понятиях все особенности исследуемых объектов, ибо количе­ство их в каждой разнородной непрерывности неисчерпаемо, и, во-вторых, оно "УДет, даже и при самом подробном знании, основанном на каком угодно количе­стве образованных понятий, всегда видеть несущественное в том, что присуще од­ному только объекту... По всем основанием мы можем назвать поэтому, естествен­нонаучный метод генерализующим...» (Риккерт Г. Науки о природе и науки о культуре. СПб, 1911. С. 80-81). — Прим. комментатора.

Но и этого фактически нельзя сказать о конструкции германско­го социолога. Мнимая убедительность зиммелевского построения всецело покоится на метафорических оборотах его терминологии, в частности на излюбленном немцами противопоставлении «формы» и «материи». Эти термины уместны в области художественных явле­ний, а не в области понятий, имеющих дело с явлениями общения. Стоит проанализировать эти «воззрительные» выражения, и вместо «подкрашенных незнакомок» под ними окажутся чрезвычайно ста­рые знакомые вещи; «форма» превратится в более широкое, обуслов­ливающее понятие (родовое), «материя» — в обусловленное первым видовое понятие. Так, понятие «человек» является формой для поня­тия «мужчина», а мужчина — материей по отношению к первому понятию. Отсюда вывод: едва ли правильно противопоставление «формы» и «материи» как чего-то совершенно разнородного. Штаммлер, весьма охотно кокетничающий с этими терминами, при попыт­ке отдать себе отчет в них вынужден прийти к этому же выводу и таким образом лишить свои построения прелести «новизны»⁴⁵.

То же приходится сказать и о зиммелевском противопоставле­нии материи и формы. Его построения в этом смысле или принци­пиально негодны, или же сведутся к тому, что «формы» Зиммеля представят обусловливающие понятия, «материя» — обусловлен­ные. Принципиально негодны они в силу необоснованности анало­гии с геометрическими формами. Геометрия может и должна гово­рить о формах, ибо она имеет дело с пространством. Ее объект по существу «воззрительный». В явлениях же общения людей положе­ние вещей совершенно иное. Разве власть или подчинение, разделе­ние труда или конкуренция имеют какую-нибудь воззрительно-про-странственную форму? Треугольны они или круглы? Широки или узки? Плоски или выпуклы? Эти категории совершенно неприложи-мы к этим понятиям, как неприложимы они и к дифференциации, к солидарности и т. д. А ведь, раз проводится аналогия, должны же они иметь какое-либо сходство! Здесь его нет, поэтому все аналогии с шаром и т. д. приходится признать простыми метафорами, лишь затемняющими, а не уясняющими суть дела.

Совершенно ошибочным, далее, является положение, будто бы мо­гут быть одни и те же формы общения с совершенно различным содер­жанием, и обратно — одно и то же содержание общения в различных формах. Прекрасное подтверждение этой ошибочности дает не кто иной, как сам Зиммель на протяжении всего курса своей Социологии.

Перед нами «форма общения» в виде явлений властвования и подчинения. Спрашивается, тождественна ли она в деспотии и в современной республике при властвовании одного неограниченно­го монарха над группой и при властвовании двоих или народных представителей над гражданами? История нам ясно отвечает на этот вопрос, и отвечает отрицательно. Так же отвечает и сам Зим-мель. Властвование одного над группой имеет совершенно иную «форму», чем властвование двоих, взаимоотношение властителя к подчиненным, его природа, его функция — совершенно различны во всех этих случаях⁴⁶.

От мнимой тождественности «форм общения» при различных содержаниях ничего не остается, кроме слова «властвование» да об­щих, родовых, признаков взаимоотношения власти к подвластным.

То же можно видеть и на анализе других «форм общения», ис­следуемых Зиммелем⁴⁷.

Вот почему его тезис: одна и та же форма общения может на­полняться различным содержанием, и обратно — либо абсолютно ложен, либо в лучшем случае этот тезис должен быть понимаем так: родовое явление (например, властвование) может распадаться на виды. Родовое явление (или соответственное родовое понятие) условно называется формой, видовое — материей. При таком по­нимании понятие социологии Зиммеля, как выше было указано, сво­дится к третьему из указанных взглядов: социология как наука о формах общения, под которыми разумеется совокупность отноше­ний наиболее общих и родовых, свойственных каждому явлению взаимодействия людей, есть наука, изучающая эти родовые свой­ства процессов общения.

Так фактически дело и обстоит. Зиммель глубоко ошибается, ког­да думает, что «формы общения», изучаемые его социологией, не изу­чаются другими социальными науками и не являются «материей» последних. Разве то же явление властвования и подчинения не состав­ляет предмет изучения науки государственного права? «Власть и госу­дарство», понятия «власти», «межвластных отношений», «форм и ви­дов властвования» и т. п. — разве все это не главы этой науки, которые можно встретить в любом курсе государственного права?⁴⁸

«Формы общения», называемые им Die Treue и Dankbarkeit*, точно так же изучаются в качестве «материи» в ряде социальных наук (например, явления обмена, спроса и предложения изучаются политической экономией); солидарность и разделение труда одина­ково изучаются и этикой, и наукой о государстве, и политической экономией; влияние числа на организацию группы составляет пред­мет демографии и т. д.⁴⁹

* «Верность» и «благодарность» (нем.). — Прим. комментатора.

Короче, социология Зиммеля имеет своим объектом явления, изучаемые рядом частных социальных наук; поэтому его положение, что социология должна обрабатывать «свое поле», не обрабатываемое другими отраслями знания, им не доказано. Отсюда вывод: поскольку он обосновывал автономность социологии на только что указанной предпосылке, ему этой авто­номности доказать не удалось.

Вывод из всего сказанного о конструкции Зиммеля таков:

1. Если бы ему удалось выделить для социологии вид взаимо­действия, не изучаемый другими дисциплинами, то это означало бы лишь создание добавочной специальной отрасли знания, ни­сколько не делающей ненужной «генерализирующую» науку в смыс­ле третьего, указанного выше взгляда.

2. Собственная концепция Зиммеля, построенная на противопо­ставлении «формы» и «материи», ошибочна: неверно его утвержде­ние, что одна форма общения может иметь различное социальное содержание; неверно, что одна и та же «социальная материя» может проявляться в различных формах общения; неверно его положение, что явления, называемые им «формами общения», не изучаются дру­гими социальными науками; наконец, лишена всякой основы анало­гия «форм общения» с геометрически пространственными формами.

3. Какой-нибудь смысл и содержание операции Зиммеля с «фор­мой» и «материей» могут иметь только в том случае, если эти термины понимать в смысле явлений и понятий обусловливающих, родовых (форма), и обусловливаемых, видовых (материя). А в этом случае кон­цепция Зиммеля сводится к третьей из указанных выше точек зрения от­носительно взаимоотношения социологии и частных социальных наук.

Все сказанное о Зиммеле с соотвс!ствующими изменениями применимо и к другим авторам, примыкающим ко второму из ука­занных выше взглядов.

Обратимся к рассмотрению третьего решения. Оно гласит: соци­ология есть наука, изучающая наиболее общие свойства явлений вза­имодействия людей, отдельные виды или стороны которых изуча­ются специальными, так называемыми социальными науками.

Такой ответ сразу же вызывает ряд вопросов: нужна ли такая наука? Не будет ли она простым ярлыком для всего corpus соци­альных наук? Не обречена ли она, по сути дела, на дилетантство и поверхностность? Такие и подобные возражения раздавались и раз­даются. Остановимся на них.

Я не раз выше указывал, что дифференциация наук не только не исключает, но, напротив, требует существования «генерализи­рующей» науки.

1. Это положение основывается прежде всего на том, что там, где дан ряд явлений, распадающихся на несколько видов, там долж­на быть дана и наука, изучающая общеродовые свойства данного раз­ряда явлений. Здесь вполне применима теорема Л. И. Петражицкого, гласящая: «Если есть п видов сродных предметов, то теоретических наук, вообще теорий должно быть и+1; например, при наличности 2-х видов требуется 2+1=3 науки; при наличности 3-х видов — 4 науки и т. д.»⁵⁰. Такое требование вытекает из принципа адекватнос­ти теории. Растения и животные — это два вида, принадлежащие к общему роду организмов; наряду с их специфическими свойствами они имеют и общие свойства. Поэтому наряду с ботаникой и зооло­гией дана третья наука — общая биология, имеющая своей задачей исследование этих общих, родовых свойств явлений жизни.

То же применимо и к социологии. В целях лучшего и детального изучения явлений социальной жизни здесь необходима специализа­ция наук; каждая из специальных дисциплин будет изучать и изучает частный вид явлений человеческого взаимодействия (см. выше). Но все эти виды как частные случаи родового факта — человеческого взаимодействия — должны иметь и ряд общих свойств. Изучение их требует «генерализирующей» науки об этих родовых свойствах; та­кой дисциплиной является социология. К числу п частных соци­альных наук, изучающих п видов социального явления, должна при­соединиться n+l-я наука — социология.

2. Бытия такой «генерализирующей» науки требует и принцип экономии сил*. Вместо того чтобы каждая частная наука говорила о законах и отношениях, имеющих место не только в пределах изучаемых ею явлений, но и в ряде других видов данного рода, научно экономнее и правильнее будет, если такие законы и отноше­ния будут сразу формулированы в применении ко всем видам явле­ний, где они имеют место. Ценность положения «сигары в 10 лотов весом притягиваются прямо пропорционально массе и обратно про­порционально квадрату расстояния» равна нулю, хотя это положе­ние и правильно. Совсем иначе обстоит дело с положением «все тела притягиваются прямо пропорционально массе», и т. д. Это по­ложение Ньютона поистине было великим открытием, и прежде всего с точки зрения экономии сил⁵¹.

* Имеется в виду «принцип экономии мышления», разработанный Р. Авена­риусом, Э. Махом, В. Вундтом. — Прим. комментатора.

Множество частных случаев оно свело к общему явлению; част­ное проявление отношений тяготения, замечавшееся в отдельных случаях, оно сделало родовым свойством материи вообще. И в этом его громадное значение. С точки зрения экономии сил, всякое пре­вращение частного случая в общий факт, видового явления или свойства в родовое — раз такое превращение соответствует дей­ствительности — будет научным выигрышем. В силу этого прин­ципа не только возможна, но и методологически необходима соци­ология, ставящая своей целью изучение родовых свойств явлений взаимодействия. Учение о таких свойствах было бы большим при­обретением с точки зрения экономии сил.

3. Существования социологии в этом смысле требуют и сами интересы специальных наук. Нет сомнения, что социология как наука индуктивная неразрывна с частными науками, анализирую­щими мельчайшие факты социального взаимодействия, и только от них и через них она получает данные для формулировки своих обобщений. В этом смысле частные дисциплины могут быть назва­ны видами специальной социологии. Поэтому ее прогресс зависит от прогресса первых.

Но если верно это, столь же верно и обратное положение, что про­гресс специальных наук зависит от прогресса социологии. Duprat прав, говоря: «Социология столь же необходима для прогресса специаль­ных наук, как эти последние для прогресса самой социологии»⁵². Раз­личные разряды явлений взаимодействия, изучаемые отдельными на­уками, например явления экономические, религиозные, правовые, эстетические и т. д., в действительной жизни не отделены друг от друга, а неразрывно связаны и влияют одни на другие. «Заработная плата рабочих, например, зависит не только от отношений между спросом и предложением, но и от известных моральных идей. Она падает и подымается в зависимости от наших представлений о минимуме бла­гополучия, которое может тревовать для себя человеческое существо, т. е. в конце концов от наших представлений о человеческой личнос­ти». (Связь идей и экономических фактов.) Формы политического устройства связаны и зависят от числа и плотности населения⁵³. Раз­деление труда определенным образом связано с явлениями солидар­ности⁵⁴. Экономическая организация общества зависит часто от форм религиозных верований⁵⁵. Географические условия определенным об­разом влияют и на организацию производства, и на строй семьи, и на обычаи народа⁵⁶, и т. д. Короче, в подлинной действительности все явления взаимодействия людей одни с другими связаны.

Поэтому если экономист ограничился бы только экономическими явлениями, игнорируя и не учитывая явления неэкономические и вли­яние последних, то вместо законов, формулирующих действительные отношения экономических явлений, он дал бы лишь воображаемые законы, не способные совершенно объяснить подлинные экономиче­ские процессы. А раз это так, то ему волей-неволей приходится быть уже не только специалистом-экономистом, но и социологом, коорди­нирующим отношения основных форм социальной жизни. То же mutatis mutandis применимо и ко всякой специальности. Так или иначе координирования и установления взаимоотношений между различны­ми классами социальных явлений не избежать любому специалисту. Волей-неволей он здесь вынужден выступать как социолог и как «не специалист».

Мало того, уже само выделение определенной стороны социаль­ного бытия, например религиозной, в качестве особого объекта из общего комплекса социальных явлений предполагает наличность об­щего понятия социальных явлений, их основную классификацию, чер­ты сходства и различия членов этой классификации с выделяемым членом и т. д., и т. д. Без этих предпосылок и без правильного разре­шения этих задач немыслимо ни правильное определение изучаемого вида социальных явлений (напр., права, религии, хозяйства и т. д.), ни верное определение взаимоотношений между ним и другими видами явлений общения, ни правильная формулировка основных закономер­ностей, данных в правовой, экономической, религиозной и других областях исследования. Значит, каждый специалист есть всегда и со­циолог и не может не быть им. И если социологии бросают упрек в дилетантизме ввиду того, что невозможно-де охватить все стороны общественной жизни, то тот же упрек и с тем же правом можно бро­сить любому специалисту, ибо и специалист явно или тайно неизбеж­но должен быть социологом. Различие здесь будет лишь в том, что «специалисту» приходится разрешать все эти общие вопросы «по слу­чаю»; ad hoc, «с кондачка»; социология же как наука, специально за­нимающаяся этими проблемами, будет разрешать и разрешает их планомерно, систематически. В первом случае при поспешном раз­решении больше шансов впасть в ошибку, во втором — меньше.

Не этим ли объясняются «неудачи» специальных дисциплин, боль­шинство которых до сих пор еще ищет определения своего объекта? Конечно, социолог не будет решать указанные вопросы одним при­емом, независимо от данных специальных наук. Но если успех его работы обусловлен прогрессом последних, то, с другой стороны, как видно из сказанного, и прогресс последних зависит от совершенства социологии. В этом убеждают нас и история социологии, и история специальных наук. Совершенствование последних влекло за собой улучшение социологии, и обратно — сам факт обоснования и разви­тия последней вызвал в итоге почти во всех частных науках настоя­щую революцию. Неоспоримым фактом развития их за последние десятилетия является тенденция «социологизирования» последних. И наука о праве, и наука о хозяйстве, и дисциплины, изучающие явле­ния религиозные, эстетические, психологические, язык, нравы, обы­чаи, движение народонаселения и т. д., — все они за эти десятилетия в большей или меньшей мере «социологизировались», прониклись обще-социологическими принципами и понятиями, соответственным обра­зом перекрасились, короче — не избегли влияния этой дисциплины. «Социологизм» специальных наук — знамение времени. Этот факт до­статочно убедительно говорит о неразрывной связи между первыми и последней, о взаимной обусловленности их совершенствования и вза­имной заинтересованности в существовании и развитии каждой.

Вот почему вполне правильно утверждение, что сами интересы специальных наук требуют существования генерализирующей науки в форме социологии. Вот почему Orgaz вполне прав, говоря, что если в наше время в самой социологии под влиянием школы Дюркгейма наблюдается тенденция разработки «специальных» социологии, то эта тенденция не только не исключает, а, напротив, требует развития генерализирующей или общей социологии, унифицирующей явле­ния «философски» (Вормс), «методологически» (школа Дюркгейма), «субстанциально» (органико-реалистическая школа)⁵⁷.

Вот почему прав и Maupas, настаивающий на методологической ценности социологии. «Исключая специфические области социаль­ной реальности, социология может иметь лишь генеральный харак­тер. Отныне она имеет своим объектом проблемы методологические, общие всем социальным наукам; ее миссия — систематизировать результаты, добытые последними. Позже она может ставить и новые проблемы, которые, выходя из пределов специальных наук, позволи­ли бы ей, как физике, дать обобщения, дающие знания о субстанци­альной реальности основного социального факта»⁵⁸.

4. Вообще говоря, положение социологии по отношению к част­ным дисциплинам то же самое, что и положение общей биологии по отношению к анатомии, физиологии, морфологии, систематике и к другим специальным биологическим отраслям знания⁵⁹, поло­жение общей части физики — к акустике, электрологии, учению о свете и т. д.; положение химии — по отношению к химии органи­ческой, неорганической и т. п. Поэтому тот, кто вздумал бы говорить, что социологии как единой науки нет и не может быть, а есть только специальные науки, — тот должен был бы доказать, что нет физики как общей и единой науки, нет общей биологии, общей химии и т. д.⁶⁰

Впрочем, такие голоса сейчас перестали звучать: социология уже вышла из того состояния, когда можно было оспаривать ее право на существование. Теперь это существование факт, и право на него у социологии несомненно.

Таково решение вопроса об отношении социологии к частным социальным наукам. Как я уже сказал, на этой позиции в данном вопросе стоит большинство социологов⁶¹.

На этом мы можем окончить предварительную характеристику социологии. Выше я кратко ответил на три основных вопроса: 1) ка­кие явления социология изучает, 2) почему эти явления требуют для своего изучения создания специальной дисциплины, 3) каково взаи­моотношение социологии и других научных дисциплин, как соци­альных, так и физико-химических, биологических и психологических.

Более детально и более определенно физиономия социологии выяснится в последующих главах данной работы.

СОЦИАЛЬНАЯ АНАЛИТИКА.
АНАЛИЗ ЭЛЕМЕНТОВ  ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ*

* Печатается по: Сорокин П. Система социологии. В 2 т. — М., Наука, 1993.

В главе «Архитектоника социологии» было указано, что первой частью теоретической социологии является социальная аналитика. Она изучает строение, или состав, социального явления и его ос­новные формы.

Было указано также, что она делится: а) на социальную аналити­ку простейшего социального явления и б) социальную аналитику сложных социальных явлений. Свой анализ строения социальных явлений начнем с изучения структуры простейшего социального яв­ления. Только изучив последнее, мы можем перейти к изучению строения сложных социальных явлений и процессов. Вся нижесле­дующая часть будет посвящена изучению строения простейших со­циальных фактов.

<<назад Содержание дальше >> Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел социология