Сорокин П. Общедоступный учебник социологии

ОГЛАВЛЕНИЕ

Национальность, национальный вопрос и социальное равенство

"La metaphysique, en consacrant cet esprit absolu de nationalite exclusive, tend directement a entraver la developpement de la reorganisation sociale et a faire retrograder la politique moderne au dessous de celle du moyen age"...

Aug. Comte. Cours de philos, positive, IV. 46-eme lecon'*.

В ряду вопросов, горячо и страстно обсуждаемых теперь, чуть ли не первое место принадлежит национальному вопросу и проблемам, связанным с ним. Такой факт не удивителен, но удивительно то, что спорящие нередко едва ли и сами знают, из-за чего они ломают копья... Поставьте большинству из них ясно и категорически вопрос: " Что такое

293

национальность! Каковы ее элементы! В чем. ее отличительные признаки!" И вместо ответа вы получите либо молчание, либо нечто вразумительное, но неверное, либо, наконец, ответ, быть может, и верный, но смысла которого ни мы, ни сам "отвечатель" понять не в состоянии. Посмотрим, так ли обстоит дело. Начнем с той категории теоретиков национальности, которые говорят, быть может, и верное, но никому не понятное. Что же они понимают под национальностью? — А вот что... "Всякое национальное бытие... в своих последних пределах должно мыслиться одним из многочисленных проявлений абсолютного". "Мы должны понимать эту войну не как войну против национального духа нашего противника, а как войну против Злого духа, овладевшего национальным сознанием Германии" и исказившего "метафизическую основу" немецкой национальности"... Читатель! Вы понимаете? - Я, каюсь, - нет. Впрочем, я понимаю одно, что в эти фразы можно всунуть любое содержание: и Бога, и Сатану. Так пишут философы {Франк). А вот и другой пример из П. Струве.

Национальность это "существо" мистическое", "сверхритуальное и внеразумное". Или, национализм представляет... деятельное отрицание (св. Софии). А "София" - это "тот мир вечных идей или первообразов, которые были положены Богом в основу творения"; это - "тварь в современной и окончательной форме, тварь - как она должна быть в вечности, тварь — какой ее хочет Бог" (Е. Трубецкой).

Не буду больше приводить примеров. Процитированное достаточно говорит за себя тем, кто в суждениях и в словах привык искать смысла. Посмотрим теперь, что говорят те, которые не тонут в фразах и слова которых понять не трудно. Публицисты, ученые и теоретики этого класса вполне правильно в нации или в национальности видят не метафизический принцип, не какую-то таинственную "вне и сверхразумную сущность", а группу или союз людей, обладающих теми или иными признаками, иначе говоря, объединенных той или иной связью. Каковы же, спрашивается. эти признаки!

Рассмотрим бегло выдвигавшиеся принципы.

а) Одним из таких признаков, по мнению многих лиц, является "единство крови", или иначе, единство расы. Корни этой теории уходят далеко в прошлое. В ней повинны многие ученые, начиная с языковедов, вроде Ф. Боппа, и кончая сторонниками графа Гобино — Аммона, Лапужа, Вольтмана, Реймера и лицами вроде историка Трейчке и его ученика генерала Бернгарди.

В наше время нет надобности критиковать подробно это мнение. Оно давно уже опровергнуто. Достаточно сказать, что теория чистых рас оказалась мифом1 ; их нет, как нет, напр., и специально немецкой или

' По Ж. Фино, напр., германская раса с антропоидной точки зрения представляет смесь поляков, ободритов, вендов и др. славянских племен. "Первобытные пруссаки, оказывается, не имели ничего общего с германцами. Их настоящее имя было Борусс, язык их был похож на литовский" и т.д.

Тот же автор французскую кровь или расу считает составленной из крови аквитанцев, силлуров, иберийцев, басков, васконов, светов, либийцев, сардонов, битуринов, вандалов,

294

английской крови. В наше время чистота крови сохраняется разве только на конских заводах, выводящих "чистокровных" жеребцов, да в хлевах йоркширских свиней, да и там, кажется, не этим "расовым" признаком обусловливается "симпатия" одного коня к другому. В мире же людей указываемый признак единства крови и единства расы как критерий национальности решительно не годен. Когда мы говорим: "Иванов и Петров — одной национальности", то, конечно, не потому, что мы исследовали химический состав их крови, установили черепные показатели того и другого, изгиб носа, разрез глаз и т.д., а по каким-то иным основаниям, ничего общего не имеющим с теорией единства расы.

Ь) Многие исследователи видят отличительный признак национальности в единстве языка. Люди, говорящие одним языком, принадлежат к одной национальности, таково основное положение этого течения. Данная теория национальности едва ли не самая популярная и самая распространенная. Однако от этого она не становится еще истинной.

Если бы язык был таким решающим признаком, то тех лиц (а таковых немало), которые одинаково хорошо и с детства владеют несколькими языками, пришлось бы признать денационализированными, а следовательно, венгерцы, владеющие и венгерским и немецким языками, не могли бы считать себя венгерской национальностью. То же относилось бы и ко всем "многоязычным" лицам и народам. Во-вторых, люди, обычно принадлежащие к различным нациям2, напр., англичане и американцы, раз они говорят на английском языке, должны были бы составить тогда одну английскую нацию; американской нации, как не обладающей собственным языком, тогда не могло бы быть. И обратно: туринец, сицилиец и миланец не могли бы принадлежать к одной итальянской нации, так как их говоры весьма далеки друг от друга. В-третьих, если даже и принять этот признак, то мы не избавляемся этим от целого ряда противоречий и сомнений. Первое сомнение гласило бы: насколько расходящимися должны быть языки или наречия, чтобы язык, а соответственно и народ, говорящий им, могли быть признанными в качестве самостоятельных национальных единиц? Если это расхождение должно быть основным, тогда пришлось бы признать, напр., национальностью только славянство и объединить в эту национальность такие группы, как великороссы, малороссы, поляки, сербы, болгары, русины и т.д. Каждый из этих народов в отдельности не мог бы составить национальность, ибо языки их более или менее близки. То же нужно было бы сказать и о французах, итальянцах и румынах, как единицах, говорящих на языках родственных. И они порознь тогда не могли бы называться нацией и национальностью, а должны были бы составить одну "романскую" национальность. В итоге мы получаем картину, решительно расходящуюся с обычным пониманием этого термина.

венедов, гельветов, поляков, вендов, кимвров, веспотов, аллеманов, франков, евреев, сарацинов, этрусков, белгов, пеласгов, аваров и т.д. То же относится и к любой расе. См. его "Агония и смерть чел. рас". С. 15, 85; его же "Предрассудок рас" (фр. издание). См. также Oppenheimer: Die rassentheoretische Geschichtsphilosophie в "Verhandlungen" 2-го немецкого конгресса социологов, посвященного проблеме национальности. 1913.

В дальнейшем автор употребляет термины "нация" и "национальность" как тождественные.

295

Если же это различие языков должно быть незначительным, то мы попадаем в новую крайность. Почему тогда это различие не уменьшить и вместо русского, польского, украинского языков или наречий не считать таким достаточным различием простое отличие говоров. Логических препятствий для этого нет. Тогда вместо русской, польской и украинской национальности из одной великорусской народности выкроились бы нижегородская, ярославская, московская и др. национальности. Термин "язык" - не есть нечто абсолютно определенное и сплошь и рядом подменяется термином "наречие", а иногда и "говор". Как видим, и здесь нет спасения.

Наконец, если бы все дело было в языке, то едва ли можно было бы говорить о русской национальности, или о национальности бельгийской или английской. Поляк, малорусе, еврей, черемисе, калмык, вотяк, молдаванин и т.д. в этом случае не могли бы говорить о "русском патриотизме", о "русском отечестве", считать себя по национальности "русскими" и наклеивать на себя значок "Россия", как того единства, к которому они себя относят. То же относится и к Англии или Бельгии, в состав которых входят народы, говорящие на самых различных языках. А между тем в речах и статьях текущего момента говорится именно и главным образом не о черемисском, вотяцком или калмыцком патриотизме и национальности, а именно о русской, не о валлонской или фламандской» а о бельгийской, и т.д.

Эти краткие штрихи показывают, что на почве одного языка нельзя построить здание национальности.

с) То же можно сказать и о всех других признаках, выдвигавшихся в этой области. Таким признаком не может быть и религия, ибо люди, относящие себя к одной национальности, сплошь и рядом исповедуют различную религию, и обратно, люди, принадлежащие к одной религии, сплошь и рядом являются представителями различных наций. Не является искомым признаком и общность экономических интересов, так как очень часто (если не всегда) экономические интересы русского рабочего меньше противоречат экономическим интересам немецкого рабочего, чем русского капиталиста. Не могут быть искомым признаком нации и единство правящей династии или, как указывают многие, - "единство исторических судеб". Последние — весьма изменчивы и текучи. Сегодня они объединены в одно царство греков, сербов, болгар, черногорцев против турок, а завтра те же "судьбы" разъединили союзников и сделали их врагами.

Но может быть искомым критерием служит единство морали, права и нравов! Увы, нет! Кому же не известно, что разница между русским крестьянином и русским "барином" в этом отношении гораздо большая, чем между русским барином и "немецким" аграрием.

Тогда, быть может, искомый иск заключается ? единстве мировоззрения, в единстве философии! Опять-таки, нет. Мировоззрение русских социал-демократов и немецких социалистов, или немецких философов и русских философов, нередко сходно, а по национальности они относят себя к различным центрам и теперь стоят во враждебных нациях.

296

Поищем еще других признаков. Некоторые указывают на единство культуры как на отличительную черту национальности. Но разве это "туманное пятно" не состоит как раз из тех элементов, о которых только что шла речь? Выбросьте из "культуры" язык, религию, право, нравственность, "экономику" и т.д., и от "культуры" останется пустое место.

d) Есть еще одна попытка установить понятие и сущность национальности путем подчеркивания психологической природы этого явления. Национальность, говорят сторонники этой теории, это "сознание своей принадлежности к определенному политическому телу", вызываемое различными причинами - религиозными, экономическими, правовыми, единством языка, исторических традиций и т.д.

Если вдуматься в это определение, то мы видим, что здесь центр тяжести лежит в психологическом отнесении себя к тому или иному обществу или группе. Но ясно, что и это определение только ставит, а не решает вопрос. Пример: я, как журналист, отношу себя к определенному социальному телу - к моей редакции (группе людей), как православный к определенной церкви (тоже группе), как "подданный" России - русскому государству (тоже группа), как говорящий на русском, эскимосском, французском и английском языках я отношу себя ко всем лицам, говорящим на них (тоже группы) и т.д. Во всех случаях у меня налицо "сознание своей принадлежности" к той или иной группе, которая же из них будет моей нацией? Которое из этих "сознаний" будет моим "национальным" сознанием? Какие именно интересы из перечисленных я должен считать "национальными"? В отдельности, по-видимому, ни одна из этих связей не есть национальная связь, а вместе взятые, они не покрывают друг друга и противоречат одна другой. Теория не дает определения, а потому и ее приходится отвергнуть. И она "туманна, неясна и не верна".

В итоге, как видим, ни одна из теорий не удовлетворяет и не знает, что такое национальность3.

Но, могут спросить меня, ведь существуют же, напр., поляки, не составляющие пока одного государства и тем не менее представляющие одно целое. Неужели же это не факт? Неужели еще нужно доказательство?

- Да, конечно, существуют, отвечу я, но связь объединяющая их, или язык, или религия, или общие исторические воспоминания и т.д., т.е. одна из вышеуказанных связей, сама по себе, как мы видели, не достаточна для установления и кристаллизации национальности. А во-вторых, не следует забывать и того, что какое-нибудь соединение людей может считаться социальным целым, самостоятельной единицей, лишь в том

Сказанное относится и ко всем тем теориям, которые определяют национальность как "коллективную душу" и т.д. Ведь и церковь, и редакция, и класс, и каста - тоже "коллективные души". Что же является характерным для "национальной коллективной души"? - Ответа на этот вопрос нет, если не считать пустые слова. Образцом этого "словозвонства" может служить известная книга О. Бауэра, а более новым - доклады немецких социологов в "Verhandlungen des Zweiten Deutsch. Soziologentages", 1913. И тут, и там - постоянное смешение государства, родины, национальности, народа etc., будто это вещи однородные.

297

случае, когда это соединение по своим социальным функциям или социальной роли представляет нечто единое, когда его части действуют в одном направлении и преследуют одни цели. Видим ли мы это на примере Польши? Увы! нет. В данной войне поляки России и поляки Австрии имели сплошь и рядом только общее имя и... больше ничего, их политика нередко была противоположной ("Русская и австрийская ориентация" etc.). Кто удовлетворяется одним именем и придает ему "магическое" значение, тот может довольствоваться таким пониманием национальности. Сторонник же реалистической социологии едва ли припишет простой общности "имени" свойство и способность обоснования "национальной" группировки людей. Сказанное о поляках с соответствующими изменениями применимо и к любой "нации".

Что же мы имеем в итоге? - Довольно странный вывод: в процессе анализа национальность, казавшаяся нам чем-то цельным, какой-то могучей силой, каким-то отчеканенным социальным слитком, — эта "национальность" распалась на элементы и исчезла.

Вывод гласит: национальности, как единого социального элемента, нет, как нет и специально национальной связи. То, что обозначается этим словом, есть просто результат нерасчлененности и неглубокого понимания дела. Если мы назовем плохим ученым того химика, который сказал бы, что химическим элементом является вода или кусок бутерброда, то такими же плохими социологами являются и все те многочисленные трубадуры - поносители и восхвалители национальности, — которыми теперь хоть "пруд пруди". Сознаю, что это утверждение смелое, кажущееся парадоксальным, но тем не менее это так.

Чувствую, что читатель все еще сомневается и никак не может согласиться со мной. А "еврейский вопрос"? а "армянский вопрос"? а "украинский вопрос"? а "инородческий вопрос"? Разве все это не проявление той же "национальности" (легкомысленно отрицаемой мною), разве все это не "национальные вопросы" - спросят меня и, пожалуй, чего доброго, сделают из сказанного вывод, что раз национальности нет, то нет и национального вопроса, а потому нечего и говорить о правах "какихто там" евреев, украинцев, поляков и т.д.

Во избежание таких "поспешных" выводов, я заранее должен откреститься от них и кратко рассмотреть вопрос и в этой плоскости.

Вместо ответа я снова напомню пример с химиком, считающим "бутерброд" химическим элементом. Несомненно, он ошибается, но несомненно также, что "бутерброд" - реальная вещь, но вещь сложная, распадающаяся в анализе на множество элементов. То же и тут. Все эти вопросы - несомненно существуют. Но постарайтесь вникнуть в них и вы убедитесь, что в них, во-первых, нет никакого "национального" элемента, во-вторых, несмотря на общий термин "национальный", прилагаемый ко всем этим вопросам, они в корне различны между собой. Еврейский вопрос не то, что польский, последний не то, что украинский.

В чем же разница и в чем суть дела! А вот в чем. Сущность этих "бытовых" для России вопросов заключается не в чем ином, как в ряде правовых ограничений (право языка, религии, передвижения, гражданские, политические права и т.п.), налагаемых на определенную группу людей,-

298

объединенных тем или другим (или несколькими) социальными признаками. Иначе говоря, наши "национальные вопросы" составляют одну из глав общего учения о правовом неравенстве членов одного и того же государства. Как известно, лозунг: "правовое равенство", или его разновидность: "равенство всех перед законом" - пока еще остается лозунгом. Несмотря на уравнительный наклон, проявляющийся в поступательном ходе истории, фактически идеал "правового равенства" далеко еще не достигнут и в особенности у нас. Разве равны права дворянина, мещанина, крестьянина и духовных лиц? Разве одинаковы права купца 1-ой гильдии (из тех же евреев) и бедняка рабочего? Разве одинаковы права капиталиста и пролетария, действительного тайного советника и человека без чина, лица, обладающего цензом для выборов и не обладающего им? Далеко нет. Во всех отношениях - и в сфере гражданских, семейных, государственно-политических и полицейских, служебных и даже уголовных прав - один из групп пользуются полнотой прав, другие же только некоторыми правами. Одни имеют привилегии, другие - "ограничения" и "лишения прав" (по службе, по выборам, по праву заключать сделки, по владению родовыми, заповедными и майоратными землями, по пенсии, по праву быть членами любого общества, праву давать свидетельские показания на дому, по праву занимать общественные должности, исповедывать ту или иную религию, учить детей на том или ином языке, по праву самоуправления и т.д. и т.д.).

Крайним пределом этого "лишения прав" является присуждение к каторге и сопровождающее его "лишение всех прав", в том числе и свободы. Более мягким видом служит "лишение всех особенных, и лично и по состоянию присвоенных прав и преимуществ". Однородными же, более мягкими, хотя назначаемыми уже по иным основаниям, являются и все указанные выше правовые ограничения; сюда же входят в качестве частного вида и "национально-правовые" ограничения. Под этим именем кроется ряд различных (и весьма ощутительных) правовых ограничений по различным и сложным основаниям', вследствие религии (евреи, полякикатолики, русские-староверы, язычники, сектанты), вследствие пространственного расположения родины данного человека или совокупности людей (места, лишенные самоуправления, напр., земства и местные уроженцы, лишенные соответствующих прав), вследствие имущественного положения (права еврея 1-ой гильдии и еврея же — бедняка были неодинаковы и в отношении черты оседлости, и политических прав и т.д.), вследствие степени образования или профессии (в отношении той же черты оседлости, как известно, права евреев, кончивших высшее учебное заведение или фармацевтов, были иные, чем у простого еврея, равно и права русских, вследствие этого же факта образования, также различны), вследствие языка (малороссы, евреи, поляки и инородцы), вследствие особых бытовых условий - напр., низкого умственного и нравственного развития (бесправие кочевых народов), вследствие того или иного сословного или профессионального происхождения данного лица от данных родителей (дворянин, купец, крестьянин и т.д. и т.д.).

Я не могут здесь вдаваться в подробный анализ так называемых

299

"национальных" ограничений. Но из сказанного, я думаю, ясно, что все они разлагаются на иные, более простые ограничения, а нигде здесь нет какого-то специального национального принципа. Выкиньте из "национальных" причин - причины религиозные, сословные, имущественные, профессиональные, "бытовые" и т.д. -и из "национальных" ограничений не останется ничего. Даже само правовое отнесение того или иного человека, напр., Аарона Левинсона, к "еврейской науке" производится не на основании "еврейской национальной крови", а по тем же религиозным и др. основаниям. Стоило недавно ему переменить религию (евреи-выкресты), и почти все еврейские ограничения падали, а это значит, что, для права исчезала "еврейская национальность" и появлялась новая, напр., "русская".

Но разве эти перечисленные основания правоограничений, напр., религиозные, представляют национальные основания? Разве "религия" и "национальность" одно и то же? Ясно, что нет, иначе пришлось бы признать "языческую нацию", нацию баптистскую, хлыстовскую, скопческую, католическую и т.д. Ясно, что это абсурд. Но не менее ясно, что ограничения прав целых групп сектантов, вытекающие из чисто религиозных оснований, однохарактерны с ограничениями ряда "национальностей" и нередко гораздо более тяжелы и важны. Точно также и все остальные основания правоограничений (территория, образование, имущественный ценз, сословие и т.д.) — не имеют никакого "национального" элемента. А ведь без них нельзя представить и создать никакой национальности.

Итак, в итоге и здесь мы пришли к определенным данным. Мы убедились, что нет никаких специально "национальных" оснований, дающих почву для "национальных" ограничений. Мы видели, что само понятие "еврея" или "малорусса", или "поляка" (а соответственно и социальных групп, образуемых ими) определяется не каким-то таинственным национальным принципом, а рядом простых и общих условий (религия, язык, сословность, экономическое положение и т.д.), в различных формах выступающих на арене общественной жизни и создающих различную, подчас весьма сложную группировку. Коротко говоря, нет национальных проблем и национального неравенства, а есть общая проблема неравенства, выступающая в различных видах и производимая различным сочетанием общих социальных факторов, среди которых нельзя отыскать специально национального фактора, отличного от религиозных, экономических, интеллектуальных, правовых, бытовых, сословно-профессиональных, территориальных и т.п. факторов.

Перефразируя слова Архимеда, можно сказать: "Дайте мне эти факторы и я различным сочетанием их создам вам самые различные нации, начиная от бесправных судр и кончая полноправными браминами". И обратно, "отнимите эти факторы и без них вы не создадите никакой национальности". Вывод из сказанного тот, что национальность представляет сложное и разнородное социальное тело, подобное "бутерброду" в химии, которое распадается на ряд социальных элементов и вызвано их совокупным действием.

300

А раз это так, то объявить эту "мешанину" различных условий чем-то единым и цельным, попытаться найти ее самостоятельную сущность, равносильно задаче решения квадратуры круга. Недаром все подобные попытки не удавались. Они не могли и не могут окончиться удачно.

Да будет позволено теперь сделать практические выводы из сказанного. Эти выводы таковы: 1) Если теперь всюду трубят о национальности в форме существительного, прилагательного и глагола, — то нельзя не видеть здесь некоторого недоразумения. Данная война не есть война наций (ведь дерутся же тевтоны-англичане с тевтонами-немцами — одна и та же нация с обычной точки зрения - или славяне австрийские с славянами русскими) и не есть проявление "национального" движения, и не вызвана таинственными "национальными" причинами. Война есть борьба государств, каждое из которых включает различные, с обычной точки зрения, нации.

2) Война не привела и к торжеству "национализма" в ущерб интернационализму, как думает, напр., П.Б. Струве. Уж если можно что противопоставить интернационализму как сверхгосударственности, то не нацию, а государство. Но весьма спорно еще, что даст эта война. Я весьма склонен думать, что она немало посодействует росту интернационализма в форме создания международного суда, а в дальнейшем, быть может, и сверхгосударственной федерации Европы.

3) Многие выдвигают теперь национальный принцип в качестве критерия для будущего переустройства карты Европы. В силу сказанного едва ли есть надобность доказывать невозможность и фантастичность этого проекта. Если даже допустить его, то спрашивается, что будет положено в основу национальности? Язык? Но тогда Бельгию придется разделить на части, Италию - также, а такие разноязычные государства, как Россия, распадутся на вотяцкое, черемисское, великорусское, татарское и т.д. государства-нации. Вся Европа распылится на множество мелких государств, что само по себе является шагом назад, а не вперед. Для областей же со смешанным по национальности населением, или для мелких наций - положение становится решительно безвыходным. Недаром сами сторонники этого проекта вынуждены признать, что мелкие национальности будут принесены в жертву крупным. То же получится, если критерием национальности будет и какой-нибудь другой признак.

Нет! пора бросить эту утопию и пора ясно и определенно сказать, что спасение не в национальном принципе, а в федерации государств, в сверхгосударственной организации всей Европы на почве равенства прав всех входящих в нее личностей, — а поскольку они образуют сходную группу, - то и народов. Каждый, "без различия национальности", имеет право говорить, учить, проповедовать и исполнять гражданские обязанности на том языке, на каком хочет, веровать, как ему угодно, читать, писать и печатать на родном языке, и вообще пользоваться всей полнотой прав равноправного гражданина. Было бы наивно думать, что эта федерация теперь же осуществится, но столь же несомненно, что история идет в этом направлении расширения социально-замиренных кругов, начавшегося от групп в 40—100 членов и приведшего уже теперь к

301

соединениям в 150-160 миллионов. Распылить снова эти соединения на множество частей по национальному принципу - значит поворачивать колесо истории назад, а не вперед. Затея ретроградная и явно неосуществимая.

4) Как выяснено выше, так называемое "национальное" неравенство есть лишь частная форма общего социального неравенства. Поэтому тот, кто хочет бороться против первого, должен бороться против второго, выступающего в тысяче форм в нашей жизни, сплошь и рядом гораздо более ощутительных и тяжелых. "Полное правовое равенство индивида" (личности) - вот всеисчерпывающий лозунг. Кто борется за него борется и против "национальных" ограничений. Так как национальное движение в России со стороны групп (малоруссов, евреев и т.д.), ограниченных в правах, представляло и представляет именно борьбу против неравенства, следовательно, направлено в сторону социального уравнения, то, естественно, мы всеми силами души приветствуем подобное движение и его рост. Законно и неоспоримо право каждого члена государства на всю полноту прав (религиозных, политических, гражданских, публичных, семейственных, культурных, язык, школа, самоуправление и т.д.).

Таково наше отношение к национальному движению, вытекающее из основного принципа социального равенства. Но из него же вытекает и обратная сторона дела, на которую нельзя закрывать глаза.

6) Если борющийся за социальное равенство борется и за правильно понятые "национальные" интересы, то борющийся за последние далеко не всегда борется за первое. Если, напр., немецкие прибалтийские бароны были бы в чем-нибудь ограничены и боролись бы против этого ограничения во имя принципа "национального равенства", то это еще не значило бы, что они и впрямь сторонники "социального равенства". Это значило бы, что они к множеству привилегий, не имеющихся у латышей, эстов и русских, захотели прибавить еще одну добавочную. Иными словами, "бороба за национальность не есть самодовлеющий лозунг". Под его флагом можно проводить самые несправедливые стремления. Наши "националисты" — пример тому. Поэтому партии, ставящие в свою программу лозунг "социальное равенство", не должны увлекаться "национальным" принципом. Все, что есть в последнем "уравнительного",'все это включает в себя первый лозунг. Что не включает — "то от лукавого", и представляет либо контрабандное проведение "групповых привилегий", либо проявление группового эгоизма.

А что такие результаты возможны, прекрасные примеры тому, помимо наших "националистов", дают недавние эксцессы, происходившие в Польше (польско-еврейские отношения) в связи с воззванием Верховного Главнокомандующего, и в особенности Германия. Раздуваемая немецкими учеными в течение ряда лет рассово-национальная теория дала здесь прекрасный урожай, вызвала гипертрофию "национального" чувства немцев и привела к ряду явлений, в корне противоречащих элементарной нравственности и уравнительным принципам.

Если же добавить к этому ряд популярных теперь попыток принесения

302

в жертву национальности многих и многих ценностей, попыток "оправдания" всякой мерзости "национальными требованиями" (политика Болгарии и т.д.), если все это учесть, то, я думаю, не только можно, но и должно быть осторожным в игре с национальным принципом во многих его формулировках.

Пока он совпадает и не противоречит лозунгу социального равенства — мы от души приветствуем национальные движения. Так как в России до сих пор движения украинцев, евреев, поляков, латышей и т.д. имели этот уравнительный характер, то ясно, что мы можем только поддерживать его. Но как только национальный принцип становится средством угнетения одной группой других, мы поворачиваемся к нему спиной, памятуя, что высшая ценность - "равноправная человеческая личность". Вся полнота прав должна быть предоставлена каждой личности, без различия "эллина и иудея, раба и свободного".

Индивид - с одной стороны, и Бесчеловечность — с другой - вот то, что нельзя упускать из виду нигде и никогда, как неразъединимые стороны одного великого идеала.