Сорокин П. Общедоступный учебник социологии

ОГЛАВЛЕНИЕ

Современная любовь

Посвящается А. Блоку

Если внимательно присмотреться к тем формам, в которых в наше время проявляется любовь между полами, то нельзя не поразиться одним весьма странным и, если угодно, даже парадоксальным противоречием этих форм: с одной стороны, никогда, казалось бы, любовь не была столь возвышенной, столь идеалистичной, как теперь. С ростом цивилизации развивалось и эстетическое чувство человека, оно постепенно очищалось от своих биологических корней, все более и более отделялось от биологически-половых вожделений, все обильнее и сильнее окрашивалось "цветами" культуры и психики, в итоге чего любовь перестала быть простым удовлетворением биологической потребности, а стала не столько единством тел, сколько единством душ. Спросите большинство людей, что они понимают под любовью - просто ли физиологической половой акт или же нечто иное, более возвышенное, — и ответ будет вполне определенный. Спрошенный, вероятно, пожмет плечами и если не скажет, то сделает вид, говорящий: "За кого вы меня принимаете?" и самый вопрос, пожалуй, примет за оскорбление. И с известной точки зрения он, несомненно, будет прав.

Но констатируя это, с одной стороны, нельзя закрывать глаза и на рост совершенно противоположного явления, несомненно прогрессирующего с ходом цивилизации, ясного до очевидности при сравнении деревни с городом, малых городов с большими городами — современными Вавилонами. Говоря это, я разумею другую форму явления, также называемого любовью, — а именно "ресторанную" любовь. Этот термин я употребляю для обозначения всех тех половых отношений между мужчиной и женщиной, которые (в какой бы форме они ни проявлялись) преследуют не идеальные задачи "единения душ", симпатии, дружбы и "чистой возвышенной любви", а именно целью простое единение тел, за плату (проституция), или бесплатно, все те бесчисленные связи — мгновенные или длительные, - где индивид для индивида важен прежде всего как "самец" или "самка", могущие удовлетворить надлежащую физиологическую потребность. В этих отношениях характерно пренебрежение "духовным я" соответствующего человека: для "него" не важно, кто она по своему психическому укладу, умная или глупая, веселая или печальная, каково ее мировоззрение, взгляды, симпатии, антипатии и т.д. и т.д.; для "него" в этом случае важно лишь, достаточно ли "жантильно" она выглядит, возбуждает ли его "хотение" и согласна ли в тех или иных

'Автор считает долгом предупредить читателя, что его задачей является не восхваление или порицание тех или иных явлений любви (эту почтенную задачу он представляет другим), а просто желание уразуметь и выпукло обрисовать современные формы любви такими, каковы они есть. Мир должного лежит вне рамок его статьи.

256

условиях удовлетворить его. Духовные и идеалистические аккорды здесь пропадают или отходят на задний план; все поле внимания занимает прежде всего "самка". Пройдитесь по кафе, по ресторанам и вы увидите достаточное число таких "ищущих" того и другого пола, платных и бесплатных. Войдите в большие залы, в театральные фойе - и здесь при достаточном опыте не мало увидим лиц, занимающихся тем же. А сколько таких "искателей" ежеминутно встречаются вам на улицах и на тротуарах, в трамваях и в парках, в салонах и будуарах!!!

И не нужно думать, что носителями той и другой любви ("эстетическиидеальной" и "физиологически-ресторанной") являются совершенно разные люди. Нет! Сплошь и рядом один и тот же человек выступает актером и в той и в другой роли: сегодня он любит одну - эстетически, он "обожает", боготворит ее как Мадонну, далек от всяких "греховных" помыслов о ней и ценит ее прежде всего за ее душу, за те психическиэстетические переживания, которые она в нем возбуждает. Она - как самка — не существует для него или же существует в этом виде как нечто случайное и не важное. И что же? Очень часто вы встретите его же в иной уже роли актера "ресторанной любви", меряющего тротуары, сидящего в кафе или ином месте за столиком с дамой (но непременно продажной), которая интересует его уже не как Мадонна или статуя Венеры, а как самка, как "Мессалина" прежде всего.

Таковы вкратце эти две основные формы "современной любви". Теперь спрашивается: как же это может быть? как могут сосуществовать эти два столь противоположные явления'! Разве это не странно? Разве это не парадокс? И далее, если это действительно так, то "что день грядущий нам готовит?" Будут ли они обе развиваться далее или одна поглотит другую? В связи с этим сам собой встает вопрос, что же представляет с этой точки зрения современная семья? Какие сдвиги намечаются в ней и каковы ее судьбы в будущем? Постараемся кратко разобраться в этих вопросах и привлечем для помощи и яркости современное художественное творчество, в котором проявляются всего круче "любовные чувства" современного человека.

Как известно, любовь всегда была излюбленной темой художественного творчества и, в особенности, лирики.

И современная литература не избегла этой участи... Возьмите для примера наших современных поэтов. 90% их стихов трактует о любви и склоняет это слово во всех падежах и на все лады... Для каждого из них характерна одна из двух указанных форм любви, хотя большинство современных поэтов воспевают почти исключительно ресторанную любовь. Я уж не буду говорить о таких лицах, как Арцыбашев — наиболее прямолинейный изобретатель "кушеточно-диванной" любви. Для его персонажей иной любви как будто и не существует. Начиная с "Санина" и кончая "Ревностью" и даже "Войной", где автором выведен мельком антагонизм "духовной" и "физиологической" любви, - он изображает

257

исключительно ресторанную любовь и неразрывно связанную с путешествием от кушетки к кровати и обратно.

Возьмите других. Возьмите Брюсова, Сологуба, 3. Гиппиус, Бальмонта, Городецкого; возьмите более новых - И. Северянина, А. Ахматову и т.д. и т.д.; все они в этом отношении в главном одинаковы, для всех них любовь - непременно плотская любовь. Все психические аккорды, тоны и обертоны - все это нечто второстепенное в их "любви", альфой и омегой которой являются прежде всего самец и самка. Физиология - вот фундамент и канва, психические же парения, надрывы, стоны, вздохи, смех, отчаяние и надежда и т.д. - все это лишь "узоры", одни лишь архитектурные украшения на здании любви, созданном из физиологических кирпичей.

В мою задачу не входит подробный разбор творчества этих поэтов с этой точки зрения. Напомню лишь, что "Ярило" Городецкого, "Замороженно вулканическая страсть" лирики Гиппиус, "Солнечная любовь" Бальмонта, "Навьи чары", "Подвязки" и даже "Лилитт" Сологуба — все они решительно ресторанно-физиологичны.

А Брюсов? Ну кому же неизвестны аккорды любви Брюсова!

Сегодня, сегодня одни и вдвоем. Притворно стыдливо прикроются глазки, И я развяжу голубые подвязки И мы, несмущенные, руки сплетгм.

Сладострастие - лейтмотив его любовной лирики. И все те разноцветные узоры отчаяния, ненависти, садизма, пустоты, лжи и тоски, которыми так богато творчество Брюсова, - все это идет и вырастает отсюда и возвращается сюда же.

Выражениями, подобными: "мы женщины - мы ведьмовский напиток", "опухшее женское тело", "женское тело - труп", "женщина — зверь", "сплетение и расплетение рук" и "звуки поцелуев", "простыня и пуля, сало и кровавая бледность губ", "объятия", "груди" и т.д. - пестрит вся лирика Брюсова.

А Северянин? Для него весь мир сплошной будуар или кабинет ресторана, все существует лишь постольку, покольку оно облегчает и услаждает физиологию. Все эти "женоклубы", "Нелли", "пудра и молитвенник", "комфортабельная карета", "шампанское в лилии", "устрицы и рокфор", "плетень и сад", "подвязки и калоши" и т.д. и т.д., - все это обычная обстановка художественной лаборатории Северянина, - все это лишь "атрибуты одной субстанции" - ресторанной любви. Разница Северянина и Брюсова здесь та, что Брюсов - поэт "неспокойной физиологии", а Северянин воспевает комфортабельную физиологию, обставленную удобно, не имеющую надрывов, отчаяния, стонов и спазм. Даже само сладострастие его "комфортабельно". А сладострастье лирики Брюсова не раз переходит в садизм, в извращение, в истязание.

Раскройте "Четки" Ахматовой, и тут исключительно та же "кушеточная" любовь. Не раз здесь читаете вместо любви фигуральные описания ее: "он тронул мои колени", "коснулся платья", "кошачьи глаза", "устрицы" и "спальня", "поцелуи", "любовник", смятая и несмятая постель" и т.д., - одним словом, мопассановско-земная любовь и только.

258

Мадонны и Беатриче — не видно в ее творчестве...

У всех указанных, как и у бесчисленного множества других поэтов, любовь донельзя однообразна, шаблонна и проста. Исход и заветная цель - физиологически "миг блаженства"; все остальное лишь цветы, вырастающие на этой почве: поцелуи, взгляды, объятия, ревность, разлюбление и влюбление, иногда громкое и фальшивое: "Мы счастливы будем!" "Мы будем безумны!" или "Хочу быть гордым!", иногда отчаянное: Дитя! прости обманы поцелуя! Я лгу, моля, твердя "люблю" я лгу.

Иногда мерещится им вместо любви и блаженного мига

Опухшее женское тело, И мерзости ласк, и грязь простыни, Каким-то салом давно пропотелой.

Но - пройдет минута и опять те же "подвязки", объятия и т.д. Одним словом, основная формула любви проста и примитивна. Конечно, есть певцы и иной любви, любви "идеально-платонической", любви нетленной и неприкосновенной, видящей в женщине не самку, а чистую и прекрасную Мадонну или Беатриче.

Из русских поэтов можно назвать Блока, и в особенности Блока творца "Розы и Креста". Вы, конечно, помните эту дивную поэму об Изоре - Прекрасной Даме, о вдохновенном рыцаре-поэте - Страннике и о Бертраме, прозванном "Рыцарем-Несчастием". Изора для Бертрама Мадонна, Идеал, Прекрасная Дама. Для него она — смысл бытия и высшая красота. Она - вечная ценность, она то, что можно назвать конечным идеалом.

Любовь к ней - уже не физиология, не поцелуи, не кушетка, не объятия, не устрицы, а нечто иное - бесконечная радость и в то же время бесконечное страдание. Здесь нет и атома сладострастия, объятий, ресторана и постели.

Роза, гори!

Смерть, умудряешь ты сердце...

Я понял,понял Изора: Сердцу закон непреложный Радость - страданье - одно, Радость, о Радость-страданье, Боль неизведанных ран, поет он умирая под окнами Изоры.

Эта любовь - как та роза на груди прекрасного странника желанна, велика и радостна. Но в то же время — она не забава, она не игра, не флирт, а великий крест, великая ноша, трагически прекрасная, звенящая лишь чистыми переливами психических звонков. Она - целый космос, она — целый мир. Она - для него "всё". Она всё даже тогда, когда другому Изора отдается по "земному".

Сердцу закон непреложный Радость — страданье — одно, Радость, о Радость-страданье, Боль низведанных ран.

259

Вы понимаете эти стихи? И понимаете, о какой любви они говорят? Когда слышите их - та, земная любовь даже в голову не приходит; они в мире разных измерений, как несоизмеримы Мадонна и Мессалина. Капкан на поле битвы или в храме - отвратителен, физиология в этой любви мерзостна. Или то, или другое - но то и другое несовместимы... Нельзя в одно и то же время любоваться Венерой и целовать ее жирными губами и угощать ее устрицами. Или Венера или... другое...

В этом отношении поэзия Блока и Вл. Соловьева — поэзия "Вечной женственности", "прекрасной и незнакомой Дамы" может служить яркой иллюстрацией к очерчиваемому типу "идеальной любви".

Теперь, проиллюстрировав указанные типы любви, вернемся к поставленным выше вопросам и попытаемся ответить на них.

Если бы я был приверженцем положения: "все существующее - разумно", то, пожалуй, и проблема сосуществования идеальной и ресторанной любви показалась очень разумным выходом из кой-каких любовных тупиков нашего времени.

Впрочем, мне могут сказать: "да ведь и та, и другая вечно существовали; всегда была и Мадонна и проститутка... О чем же беспокоиться?"

- Неверно, отвечу я. Неверно, что "идеальная" любовь к женщине была всегда. Ее нет в мире варваров и дикарей, ее не было в античном мире, хотя "платоническая" любовь и ведет свое название отсюда... Она была редкостью даже в средние века, так как "прекрасные дамы" рыцарей - далеко не всегда были Мадоннами для них. Романтика средневековой рыцарской любви была в основе своей физиологичной, а не психичной. Бертран - "Рыцарь-Несчастие" - фигура не средневековая. Его душа - наша современная душа, а средним векам сверхчувственная любовь к женщине была незнакома. Если же она и была, то женщина переставала быть женщиной, а становилась или "святой" или "Матерью Бога", т.е. здесь было уже почитание, диктуемое религией, а не любовь. Только поверхностное знание средневекового рыцарского культа женщины находит в нем чистый романтизм... Более детальное изучение противоречит этому взгляду.

Не вдаваясь здесь в доказательства, я позволяю себе утверждать, что "идеальная" любовь достигает максимума по мере приближения к нашим векам. В этом смысле она есть знамение нашего времени. И понятно почему. Она предполагает высокое эстетическое развитие. Эстетическое же чувство человека росло и растет с ходом культуры, и только с поступательным ходом истории усложняется, все резче и резче отделяется от других и, в частности, от половых переживаний и эмоций. Именно в наше время - оно становится вполне автономным, самоценным и в наше время только оно может превратить женщину в чистую эстетику, вне всякой связи с половыми переживаниями.

И чем культурнее страна, чем культурнее люди, тем сильнее, по-видимому, эта потребность чисто эстетической любви к женщине Мадонне, к вечной, чистой и прекрасной Беатриче.

260

Кто привык к индукции - тому предоставлена полная возможность проверки этого положения на ряде фактов. Сравните с этой точки зрения деревню с городом, любовь крестьянина с любовью интеллигента. В первом случае дуализм той и другой любви почти не заметен, во втором он поразителен. В силу этого в деревне браки прочнее, продолжительнее, крепче, не ведут к трагедиям, ибо взаимное физиологическое удовлетворение почти всегда достижимо, потребность чистого общения здесь едваедва намечена. В городе - иное. И любовь интеллигентная. Ему кроме жены и спутника нужна - Мадонна. Он в любви ищет не только дружбы и сладострастья, но и Беатриче, вечную, живую и высшую красоту, нетленную, как она, чистую, как идеал. А эта задача уже не так проста и не так легка, как первая. Чувство этой любви бесконечно более капризно, требовательно и может рушиться от всякой мелочи. А потому и браки менее постоянны и разводы более часты. И понятно, если жена, говоря словами Чехова, есть только жена, и перестала быть хотя бы отдаленным воплощением вечной красоты - то, конечно, о любви даже трудно говорить. Потребность Беатриче заставляет интеллигента искать ее в других женщинах, воплощать ее не в жене, а отсюда - тернии семьи, ссоры, дрязги, сцены, психическая и физическая измена и т.д. История кончается обычно разводом (фактическим или формальным - безразлично).

Вполне очевидное положение, что эстетическое чувство развивается лишь с ростом культуры, что поэтому и в любви — чем ближе к первобытности - тем больше физиологических переживаний и чем выше культура - тем больше "психических элементов". А раз это так, то значит в наше время их должно быть всего больше; иными словами, потребность любви-обожания, потребность Беатриче - должна быть теперь более сильной, чем когда бы то ни было. Из сказанного видно, что она теперь настолько сильна, что уже вполне отделилась от физиологической любви и даже стала враждебна ей.

Запомним это положение и пойдем дальше в нашем анализе. Я только что сказал, что потребность чисто эстетической любви настолько развилась теперь, что она вступила даже во вражду с физиологической любовью.

Я отлично понимаю, что высказываю этим положение, которое многие сочтут парадоксом. В самом деле, разве не в наше именно время кричат всюду о "монизме" в любви, по которому союз душ должен влечь и союз телес; разве не теперь бросают громы и молнии "односторонней" любви чисто ли духовной или плотской. Разве не называют их ненормальными?

И однако, этот "монизм" не существует или, вернее, существует теперь менее, чем когда бы то ни было. Как это ни странно, но именно в наше время соединимость в одно целое физиологической и эстетической любви почти невозможна.

В самом деле, если в прошлом эстетика с физиологией уживались, то теперь нельзя в одно и то же время созерцать Венеру и обнимать ее или целовать по-земному. Венера, которую можно целовать и любить фи-

261

зиологически, перестает, по крайней мере в эти моменты, быть Венерой живой, чистой красотой или кантовским "незаинтересованным удовольствием".

Еще Толстой в "Крейцеровой сонате" указал на эту несовместимость Беатриче и жены, любви физиологической и эстетической.

"Духовное сродство! Единство идеалов! - говорит здесь Позднышев. Но в таком случае незачем спать вместе. А то вследствие единства идеалов, люди ложатся спать вместе".

И не много нужно думать, чтобы согласиться с этим. Эстетическое чувство, любовь-обожание — чувство весьма хрупкое и привилось оно человеку гораздо позже, чем половой инстинкт. Поэтому, как только наступает последний - первый исчезает. Эта любовь не может соединяться и существовать со спазмами сладострастия. Момент высшего физиологического сладострастия — лишен переживания эстетической любви. В эти моменты красота отсутствует; для каждого из актеров в это время другой актер существует только как иной пол. Не только Беатриче, но, пожалуй, и человек исчезает в эти моменты и "любящие" в эти моменты друг для друга существуют только как организмы, как животные иного пола.

Пусть это физиологическое наслаждение - интенсивно, остро и т.д., но ясно, что эта физиологическая страсть не эстетическое переживание, а переживание, свойственное всем животным, лишенным каких бы то ни было эстетических эмоций.

Как только страсть удовлетворена - любимый на время становится чужим, ненужным, даже противным. Но мало того, что в половом акте нет эстетических эмоций, само "обладание другим существом" непроизвольно снимает с него вуаль чистоты и очарования, делает его как бы пустым выпитым сосудом. Всякая идеализация, необходимая для преображения девицы из Тобозо в божественную Дульцинею, исчезает; дымка неизвестности, таинственности, недосказанности и неприкосновенности - разлетается. На месте Беатриче - оказывается простая женщина, "пол", "физиология". А потому - нетленная, полутаинственная женская красота при половой близости превращается в "жену"...

И как роза, с опавшими листьями, она уже не в состоянии восстановить эту старую декорацию. Переход из Венеры в жену - прост и легок, но обратный - труден и почти невозможен.

Этим, вероятно, и объясняется, что всего менее могут идеализировать друг друга супруги и уж только разве в исключительных случаях они могут быть друг для друга объектом "эстетической" любви, носителем живой и нетленной красоты. Они могут любить друг друга физиологически, могут быть в дружбе, испытывать взаимную симпатию, но все это... не любовь-обожание, не культ Беатриче, не служение женственной красоте, которая для них недоступна. Итак, говоря коротко, любовьбиология и любовь-красота - несоединимы теперь и враждебны друг другу. Беатриче нельзя целовать, она должна быть,не прикосновенной. Только при этом условии она и может быть Беатриче. И обратно, "жена", т.е. женщина, которую любят физиологически, не есть Беатриче и не

262

может ею быть. "Жена есть жена", и "муж есть муж". Между ними возможно что угодно, но не эстетическая любовь, не взаимный культ нетленной красоты!

Установив эти положения, попробуем теперь перейти к поставленным выше вопросам и разобраться в трагических перебоях и в комических фарсах любви наших дней.

Если, действительно, теперь человеку свойственна не только физиологическая, но и психологическая любовь и если они действительно трудно совместимы, то отсюда следует: 1) меньшая прочность и продолжительность браков (и больше разводов) по мере перехода от менее культурных групп к некультурным. Что это так - статистика ясно подтверждает.

Почему так должно быть? - Раз человеку нужна теперь не только "жена" и друг, но и Мадонна, а "жена" в силу того, что она "жена", Мадонной быть не может, - то человек принужден искать Мадонну в других женщинах, а не в жене. Это само собой не содействует семейному миру и счастью. Раз один из супругов лучшие свои чувства направляет не по адресу супруга, а по адресу иных возлюбленных, - то отсюда неизбежно следуют семейные ссоры, ревность, сцены, взаимная отчуждаемость, презрение и вражда, - одним словом, весь тот "сад прелестей тихого семейства", который все чаще и чаще разрешается разводом.

2) Раз "физиологическая" любовь и любовь-обожание не одно и то же, трудно совместимы друг с другом - отсюда вытекают чреватые последствия и для любви и для семьи.

Первое следствие - это обесценение самой физиологической любви. Не отрицание ее, не уничтожение, а именно обесценение. Половая потребность настолько глубоко вкоренилась в природу человека, что вырвать ее и трудно, да едва ли и нужно. А раз она существует - она требует удовлетворения. Раньше, когда две рассматриваемые формы любви еще не были дифференцированы и обычно так или иначе сливались друг с другом, понятно, что половое общение или любовь должна была цениться весьма высоко. И мы знаем, что это действительно было и отчасти есть так. "Измена" - обозначала именно "физиологическую измену". "Измена" имела и социальное и правовое значение. Она и только она - физиологическая измена — была поводом к расторжению брака. Супруги могли себе мысленно "изменять" сколько угодно. Могли ненавидеть друг друга, могли любить восторженно других, могли это показывать вовне и не скрывать этого. Но пока половой измены не было - ни право, ни нравы не видели достаточного основания для расторжения брака и для "измены". Из этого же монизма следовали и разного рода факты. Раз половая любовь вмещала в себе и иную любовь — естественно, что влюбленные не могли отдаваться физиологически нелюбимым. X, сильно любящий У, мог быть в половой близости только с Y. Быть в этой близости с иными — означало бы профанировать самую любовь, унижать себя, оскорблять любимую и вообще уронить себя, "упасть и согрешить".

263

Иначе должно обстоять дело теперь — при отделении "физиологии" и "психологии". Раз эстетика-психологические элементы отняты, так сказать, вычтены из половой любви, то последняя представляет собой для таких лиц обычный физиологический акт и... только...

Ни больше, ни меньше в принципе. Акт, похожий на пожатие руки и на различного рода физиологические потребности и отправления. Благодаря этому ценность половой любви неизбежно должна таять. Из великого сокровища она должна превратиться в одно из неизбежных, хотя, быть может, и приятных отправлений, в маленькое "ничто", тем более что теперь сама эта любовь не связана с вопросом о потомстве.

Если же это так, то отсюда следует, что значение половой "измены" должно постепенно падать. Как это ни покажется странным, но и теперь уже при "измене" едва ли не решающую роль играет "психическая" измена, предпочтение одного индивида другому без физиологической измены. И теперь уже в так" называемых интеллигентных кругах изменой начинают считать не столько половое общение, сколько то, что другого индивида находят лучшим, более талантливым, красивым, даровитым и т.д. Иным словами, центр тяжести перемещается на психические струны и соответственно с этим изменяется сама природа ревности. Теперь для ревности уже не нужно физиологической измены. В старину, например, в средние века, рыцари и бароны считали, что все обстоит благополучно, если жена не могла изменить физиологически. Пусть она любит другого, пажа, трубадура, рыцаря и др., это неважно. Важно, чтобы она не могла "изменить". А для того, чтобы этого не могло быть, они, отправляясь из дому, надевали на чресла жены особый пояс, запирали его на замок, ключ брали себе и если "запор" оставался целым по возвращении, считали, что все обстоит хорошо. Теперь дело обстоит иначе. Достаточно простого заявления, что супруга любит другого, что другой лучше, достаточно взгляда, улыбки, простого намека — чтобы ревность могла возникнуть без всякой половой измены. Мало того, последняя даже может иметь место, но раз "психически" влюбленный-ая принадлежат друг другу и находят друг друга лучшими, - ревности может и не быть. Говоря коротко, в силу очерченных причин - "сама ревность психологизируется". Раньше она возникала благодаря предпочтению одного "самца" другому (или самка), теперь она возникает благодаря предпочтению одного человека другому, причем может иметь место первое и, однако, ревности может и не быть, так как предпочтение самца не всегда означает теперь предпочтение человека. Сама же по себе половая близость, раз из нее вычеркнуты психические элементы любви, - становится вещью бесполезной или малоценной и потому не должна вызывать ни трагедий, ни тех надрывов, которые она вызывала до сих пор.

Следовательно, одним из следствий вышеуказанных положений является обесценение физиологической любви. Это обесценение влечет за собой радикальное изменение во взглядах на "измену" и на "верность" в любви. А последнее, в свою очередь, вызывает постепенное превращение ревности из физиологической в психическую.

Теперь взглянем на обратную суть дела. Раз половая любовь отлична

264

от другой любви, и раз она сама по себе начинает цениться ниже и ниже, то и "серьезное отношение" к ней постепенно исчезает. Люди как бы рассуждают: данная потребность есть, удовлетворение ее есть просто удовлетворение одной из физиологических потребностей и ничего особенно ценного не представляет. Следовательно, важно лишь ее удовлетворить; где и как - безразлично, так как половая близость еще вовсе не есть и не означает "подлинную" любовь: того, что два "я", отдаваясь всецело друг другу, становятся одним "я". Отсюда - "ресторанная любовь", отсюда тот парадокс, с которого я начал мою статью, отсюда - то кажущееся противоречие, то совмещение "идеала и одеяла", "идеальной" и "ресторанной" любви, Беатриче и Мессалины, которое так резко наблюдается в современной любви. Потребность есть. Удовлетворение ее - одно из физиологических отправлений. Для этого годны многие женщины, которые тоже хотят этого, а потому - люди бродят по ресторанам, по салонам, по будуарам, сходятся сегодня с одной, завтра с другой, потом с третьей и т.д. Сходятся и расходятся, завязывают связи и распутывают их легче и легче, не зная и даже не пытаясь знать внутренний мир, душу, "я" своих любовниц и любовников. Одним словом, пышный расцвет "ресторанной" любви в наши дни (в вышеуказанном смысле) есть результат обесценения в глазах современного общества и индивида физиологической любви', это обесценение, в свою очередь, является результатом отделения любви-обожания, культа Беатриче, от любви физиологической (ресторанной), а это разделение само есть следствие эстетической эволюции человека, подчиненной, как и все, закону дифференциации. Такова причинная цель явлений.

Но пойдем еще дальше. Посмотрим, насколько удовлетворяется потребность иной любви - культа прекрасной Женственности - и какие эффекты вызывает она в обществе и в семье?

Как я уже сказал - эта любовь, чтобы существовать, требует романтизма, мистичности и иллюзий — проецирования на избранную Беатриче всего прекрасного и совершенного. Только при этом условии может быть любовь — "Радость-Страдание". Малосовершенное существо не может вызвать такую любовь. Если кто-нибудь в возлюбленной-м видит обычную женщину (мужчину) со всеми ее (его) недостатками, — такая женщина (мужчина) не вызывает любви-обожания.

В этой любви неизбежен "нас возвышающий обман". При "тьме низших истин" и любовь такая невозможна. Если избранное существо реально не обладает совершенством - призывается (обычно бессознательно) на помощь иллюзия, превращающая "бабу" в Дульцинею-святую, нетленную, неприкосновенную, воплотительницу живой красоты.

Но... к несчастью, теперь трудно думать, чтобы кто-нибудь мог быть таким совершенством. С другой стороны - иллюзии быстро разлетаются, их хватает ненадолго. И в итоге мы получаем ту характерную для нас черту, которую называют "влюбленностью". По существу любви теперь нет. Любовь, как нечто длительное, любовь "по гроб жизни" — исчезла и заменилась "влюбленностью и увлечением", капризными детьми, мгновенными, прихотливыми и непостоянными. Каждый из нас ищет всю жизнь одну Прекрасную Даму, одну Беатриче, - Lumen coelum, Sancta Rosa1*;

265

готов отдать ей все, всего и навсегда. Но увы! Мы ищем и не находим, хотим подняться и не можем. Сколько раз мы думали, что нашли! И однако? - Иллюзии таяли, и Беатриче превращалась в обычную женщину. Кто не клялся в жизни любить по гроб, вечно? - И кто не убеждался, что это ложь. И когда перед нами появляется новое лицо — мы уже, как старики, как наученные горьким опытом, не верим, или верим мало в то, что мы нашли свою Беатриче, свою Прекрасную Даму. Наш горький опыт нам шепчет, что и эта

Любовь пройдет как снег, О, разве, разве клясться надо В старинной верности навек? Нет, я не первую ласкаю, И в строгой четкости моей Уже в покорность не играю И царств не требую у ней...

Увы! Мы так много раз требовали царств и так много раз ошибались, что наша вера исчезла; ее хватает лишь на моменты, на мгновение, на "влюбленность". Идем по тротуару и жадно смотрим в лица. Проходят мимо сотни лиц. Мелькнет красивая улыбка, сверкнет красивый взгляд, неизвестный, незнакомый. "Быть может она?"... И на минуту влюблен. * На минуту нашел Даму, - на минуту хватает иллюзии. — Проплывает новое лицо - и... старое забыто, новая Дама и новая влюбленность. Новая минутная или часовая иллюзия... Пройдет час-день - и иллюзия так же быстро исчезает, как и возникла... И так всю жизнь! Всю жизнь мы ищем свою Даму. И увы! — не находим ее. А так как без нее жить не можем, то мы на минуту превращаем в нее незнакомок, в которых конечно так же быстро разочаровываемся, как и влюбляемся.

Помните "Балаганчик" Блока? Помните Пьеро, прекрасная Дама которого оказалась в конце концов "Картонной невестой"? Каждый из нас тот же Пьеро. И для каждого из нас тысячи казались сперва Беатриче, а потом оказывались "картонной невестой". Как и он, мы можем сказать: Упала она (наша Дама) — из картона была, —

А я над ней (да и над собой) смеяться пришел.

Она лежала ничком и бела.

Ах, как наша пляска была весела!

? встать она уже никак не могла'.

Она картонной невестой была.

И вот, стою я, бледен лицом, Но вам надо мной смеяться грешно.

Что делать? Она упала ничком...

Мне очень грустно... А Вам смешно?

Грустно, очень грустно. Но это так. В этом трагедия, в этом надрыв современного культа Мадонны.

Наш скепсис и критицизм губят нас и тянут на землю от вершин иллюзии. Мы ищем и не находим. А потому - становимся весьма непостоянными, влюбляемся лишь на моменты, ибо иллюзии хватает лишь на столько. Таковы именно источники современной влюбленности, современного непостоянства и мимолетности чувства.

Стремясь найти Ее, говоря грубо, пытаясь удовлетворить потребность нашего культа Беатриче, культа самой любви, мы вглядываемся в тысячи

266

лиц, многих из них на минуту принимаем за нашу Даму... и через минуту превращаем в "картонную невесту".

В этом колебании от Беатриче к "картонной невесте" и заключается ритм этой любви, отделившейся от физиологии... Минутами вспыхивает надежда и радость. Минутами кажется, что

Владычецей Вселенной Красоты неизреченной... Я, случайный, бедный, тленный Может быть, любим...

Но вот проходит минута. Иллюзия тает. Вместо "Владычицы" - "разбитое корыто". И мы снова

Идем путем-дорогой, Тягостным путем

до новой встречи, до новой иллюзии! Придет она... и снова повторяется та же вечная история.

Таков трагизм культа Беатриче!

Резюмирую все предыдущее: в современной любви Беатриче отделилась от Мессалины, культ любви от физиологии. Пути их разные и дороги разные.

Чем дальше, тем больше и больше они будут расходиться, не умирая и не убивая друг друга.

Но найдут ли люди будущего свою Мадонну, не иллюзорную, а реальную? Утолят ли они эту вечную жажду? Не знаю... Думаю, что нет... Да, быть может, и не нужно этого нахождения. Быть может, лучшее утоление — это вечно искать и не находить.