Леонард Левин. Доклад из Айрн-Маунтин о возможности и желательности мира

ОГЛАВЛЕНИЕ

Вступление........................................................................ 1
Предварительная информация.......................................... 6
Доклад Группы по специальным исследованиям…........... 13
Передаточное письмо...................................................... 13
Вступление....................................................................... 14
Секция 1. Область исследования..................................... 16
Секция 2. Разоружение и экономика................................ 18
Секция 3. Сценарии разоружения.................................... 20
Секция 4. Война и мир как социальные системы............... 22
Секция 5. Функции войны............................... 23
Экономические............................................... 24
Политические................................................. 26
Социологические............................................ 27
Экологические................................................ 30
Культурные и научные.................................... 32
Прочие............................................................ 33
Секция 6. Заменители функций войны............. 35
Экономические................................................ 35
Политические.................................................. 38
Социологические............................................. 39
Экологические................................................. 41
Культурные и научные..................................... 42
Секция 7. Выводы и заключение..................... 44
Природа войны............................................... 44
Функции войны................................................ 44
Заменители функций войны: критерии............. 45
Заменители функций войны: модели............... 46
Заменители функций войны: оценка................ 46
Общие заключения......................................... 48
Секция 8. Рекомендации................................. 51
Сноски............................................................ 53

Любезно прислано переводчиком - Желтов А.В.
(В узких кругах интеллектуальной элиты США - книга широко известная.
Собственно, это пародия на доклады фабрик мысли образца 60-х гг. Но такая, что с точки зрения современного читателя от настоящего доклада трудно отличить (я проверял на очень адекватных и толковых людях). Написана очень специальным языком, вязким и перегруженым, тоже пародирующим соответствующие языковые приемы отчетов RAND и т.п. Пытался передать это конструкциями из псевдоэкспертной и псевдонаучной лексики. Получилось так себе, но другого у нас нет :) - прим. переводчика)

Вступление.

Человек, которого я буду называть «Джон Доу» по причинам, которые станут понятными позже, - профессор в большом университете на Среднем Западе. Область его исследований - одна из социальных наук, и ничего, кроме этого, сообщать о нем я не намерен. Он позвонил мне однажды вечером прошлой зимой, что было весьма неожиданно, ведь мы не общались в течение нескольких лет. Он сказал, что приехал в Нью-Йорк на несколько дней, и что он хотел обсудить со мной нечто важное. Что именно – он не сообщил. На следующий день, мы встретились на завтраке в ресторане в центре города.
Он был явно встревожен. Он болтал со мной о пустяках в течение получаса, что было на него не похоже, а я не торопил его. Затем, ни к селу ни к городу, он упомянул спор между одним писателем и видным политическим семейством, который освещался в газетах. Каковы мои взгляды на «свободу информации», захотел узнать он.  Как я квалифицировал бы их? И так далее. Мои ответы были не заслуживающими того, чтобы их запоминать, но они, казалось, удовлетворили его. Тогда он вдруг начал рассказывать мне следующую историю:
По его словам, в начале августа 1963 года, он нашел на своем столе сообщение, о том что ему звонила из Вашингтона некая "Миссис Поттс". Когда он перезвонил по указанному номеру, ему немедленно ответил мужской голос, и кроме всего прочего сообщил, что Джон Доу был отобран для службы в комиссии "самой высокой важности". Его задача состояла в том, чтобы точно и реалистично определить характер проблем, которые будут стоять перед Соединенными Штатами, если и когда наступит состояние «постоянного мира», и создать программу действий в случае наступления этого непредвиденного обстоятельства. Мужчина описал уникальные процедуры, которые должны были управлять работой комиссии, что, как ожидалось, расширит сферу ее деятельности далеко за пределы любой предыдущей экспертизы этих проблем.
Учитывая, что собеседник Джона Доу не назвал ни себя, ни свое агентство, он, должно быть, обладал огромной убеждающей силой. Джон Доу не испытал никаких серьезных сомнений в серьезности проекта, правда, в основном вследствие своего предыдущего опыта работы в условиях чрезмерной секретности, которая часто окружает околоправительственные действия. Кроме того, человек на другом конце линии демонстрировал поразительно полное и удивительно детальное знание работы и личной жизни Джона Доу. Он также упоминал имена других людей, которые должны были работать с группой; репутация большинства из них была хорошо известна. Джон Доу согласился принять назначение - он чувствовал, что особого выбора у него не было - и приехать в следующую субботу в городок Айрн-Маунтин, штат Нью-Йорке. Следующим утром ему по почте был прислан авиабилет.
Тон приглашения очень напоминал по духу деятельность рыцарей плаща и кинжала, а место встречи еще больше увеличивало это впечатление. Айрн-Маунтин, расположенный около города Гудзон, напоминал романы Яна Флеминга или Э.Филипса Оппенгейма. Он представляет собой подземное ядерное убежище для сотен больших американских корпораций. Большинство из них использует его как секретный склад для хранения важных документов. Но некоторые из них содержат в нем еще и свои запасные штаб-квартиры, для того, чтобы в случае нападения персонал мог выжить и продолжить работу. Эта последняя группа включает такие фирмы как Standard Oil of New Jersey, Manufacturers Hanover Trust и Shell.
Я пропущу большую часть истории деятельности Группы по специальным исследованиям, а именно таково было формальное название комиссии, чтобы Джон Доу рассказал об этом своими словами (см. Предварительная информация). Здесь необходимо только сказать, что группа встречалась и работала регулярно в течение более чем двух с половиной лет, после которых представила Доклад. Именно этот документ, а также что с ним делать, и хотел обсудить со мной Джон Доу.
По его словам, обнародованию доклада всячески препятствовала и сама Группа по специальным исследованиям, и правительственная межведомственная комиссия, которой был представлен сам доклад. После месяцев мучений, Джон Доу решил, что он больше не будет причастен к замалчиванию этого документа. От меня он хотел совета и помощи в его публикации. Он дал мне его копию для ознакомления, с условием, что если по какой-то причине, я не пожелаю принимать в этом участие, я сохраню материал в секрете.
Той же ночью я прочел Доклад. Я приведу свою реакцию на него; правда, необходимо отметить, что нежелание коллег Джона Доу предавать гласности результаты своей работы становится весьма понятным. Они столь строго руководствовались намерением всесторонне подойти к проблемам перехода к миру, что так и не смогли ответить на вопросы, заданные им в начале работы. Вместо этого, они пришли к следующему выводу:
Продолжительный мир, будучи теоретически невозможным, является, вероятно, недосягаемым; даже если бы он мог быть достигнут, его достижение почти наверняка не будет в интересах устойчивого общества.
Этот вывод – самая суть доклада. За их квалифицированным академическим языком скрывается следующий  аргумент: война выполняет некоторые функции, необходимые для стабильности нашего общества; пока другие способы их выполнения не развиты, военная система должна сохраняться – и ее эффективность должна быть улучшена.
Не удивительно, что Группа, как сказано в Передаточном письме, не была намерена предоставлять свою работу "непрофессиональному читателю, незнакомому с требованиями более высокой политической или военной ответственности". Доклад был адресован несомненно, неназванным правительственным чиновникам высокого разряда; он подразумевал значительную искушенность аудитории в вопросах политики. Обычному читателю содержание документа могло показаться даже более тревожным, чем его заключения. Он может быть не готов к некоторым из предположений - например, что медицинские достижения рассматриваются больше как проблемы, чем как прогресс, или что бедность является необходимой и желательной, несмотря на публичные заявления политических деятелей; или что армии представляют собой социальные учреждения в том же самом смысле, как дома престарелых и психиатрические больницы. Ему может показаться странным, что в докладе походя в одном предложении дается объяснение явлений "летающих тарелок". Возможно, его несколько менее удивит, что космическая программа,  программа создания противоракетной системы и программы строительства убежищ нацелены в первую очередь на расход крупных сумм денег, а не на развитие науки или национальную безопасность, а политика воинского призыва только отдаленно затрагивает вопросы обороны.
Он может быть оскорблен узнав, что в качестве возможных аспектов состояния мира во всем мире всерьез (и в целом, в положительном ключе) обсуждались организованные репрессии меньшинств и даже учреждение рабства. Он вряд ли благосклонно отнесется к  понятию преднамеренной интенсификации воздушного и водного загрязнения (как часть программы, ведущей к миру), даже когда причина этого станут очевидны. То, что мир без войны скорее раньше, нежели чем позже, должен будет обратиться к всеобщему искусственному оплодотворению, может оказаться не сильно тревожащим, если не привлекательным выводом. Но лишь немногие из читателей не будут ошеломлены несколькими строчками в заключительной части доклада, повторенными в разделе формальных рекомендаций, в которых предлагается включить в приоритеты действий правительства долгосрочное планирование – и «бюджетирование» - «оптимального» числа жизней, которое должно быть ежегодно уничтожено при ведении военных действий.
Я привел эти несколько примеров, чтобы предупредить обычного читателя, чего он может ожидать. Государственные деятели и специалисты по стратегии, которым и предназначен Доклад, очевидно, не нуждаются в подобных предупреждениях.
Эта книга, конечно, является свидетельством моего ответа на просьбу Джона Доу. После осторожного рассмотрения проблем, с которыми мог бы столкнуться издатель Доклада, мы отнести его в издательство The Dial Press. Там его значение было немедленно оценено, и, что более важно, нам дали твердые гарантии того, что публикация будет предохранена от любого внешнего давления.
Необходимо четко сказать, что Джон Доу не спорит с содержанием Доклада, который представляет собой результат консенсуса по всем значимым вопросам. Он представляет особое мнение меньшинства из одного человека - но только по вопросу о предоставлении Доклада широкой публике. Взгляд на то, как Группа решала эту проблему, прольет свет на некоторые аспекты ее работы.
Обсуждение этой проблемы состоялось на последнем заседании Группы перед написанием Доклада, в конце марта 1966, в Айрн-Маунтин. При дальнейшем чтении, необходимо учитывать два факта. Первый - то, что от Группы по специальным исследованиям никогда явно не требовали секретности, ни во время работы, ни когда-либо по ее завершении. Второй - то, что Группа действовала так, как будто подобное требование существовало. Это предполагалось обстоятельствами начала их деятельности и тоном инструкций. (Выражение Группой благодарности за сотрудничество «многим людям, … которые оказали столь весомую помощь нашей работе», является несколько сомнительным; этим людям не сообщали характер проекта, для которого были задействованы их специальные ресурсы информации.).
Те, кто обсуждал проблему сохранения секретности Доклада, по общему признанию опасались взрыва политических последствий предания гласности Доклада. В качестве примера, они указали на сокрытие намного менее спорного доклада подкомиссии бывшего сенатора Хьюберта Хэмфри по разоружению, вышедшего в 1962 году. (По некоторым сообщениям, члены подкомиссии боялись, что он мог бы использоваться коммунистическими пропагандистами, как выразился сенатор Стюарт Симингтон, «поддержать марксистскую теорию того, что производство было причиной успеха капитализма».) Подобные политические предосторожности были предприняты в случае с более известным Докладом Гейтера 1957 года,  и даже с так называемым Докладом Мойнихана 1965 г.
Кроме того, они настаивали на различии между серьезными исследованиями, которые обычно хранятся в секрете до тех пор, пока политики не примут решение об их распространении, и обычными «показными» проектами, созданными для демонстрации озабоченности политиков неким вопросом и отклонения давления тех, кто настаивает на действиях в этом направлении. (В качестве примера, поскольку некоторые члены Группы принимали в ней участие, использовалась «Конференция Белого дома» по вопросам сотрудничества, разоружения и т.д., которая была организована в конце 1965 года как противовес жалобам об эскалации войны во Вьетнаме.)
Джон Доу признает это разграничение, также как и серьезную возможность непонимания со стороны общественности. Но он чувствует, что, если руководящее агентство хотело бы сохранить секретность, оно бы сделало это в самом начале. Оно могло бы также отдать проект одной из правительственных «фабрик мысли», которые обычно работают в условиях секретности. Он насмехался над опасениями реакции общества,  которая не могла оказать никакого продолжительного воздействия на долгосрочные меры, которые могли бы быть предприняты, чтобы осуществить предложения Группы, и высмеивал сложение Группой с себя полномочий и ответственности за свое мнение и выводы. Его интересовало только право общества знать то, что делалось от его лица; бремя доказательства должно лежать на тех, кто пойдет на такой шаг.
Если, несмотря на неудачные попытки Джона Доу переубедить своих коллег, мне удастся придать больший вес его аргументам, да будет так. Мое участие в этой книге свидетельствует, что я не нейтрален. По моему мнению, решение Группы по специальным исследованиям подвергнуть цензуре свои собственные результаты было не просто робким, но бесцеремонным.  Но отказ агентств, для которых готовился Доклад, обнародовать его самостоятельно, поднимает более широкие вопросы публичной политики. Эти вопросы упираются в продолжающееся использование самодостаточных определений "безопасности" для того, чтобы избежать возможных политических затруднений. Ирония в том, как часто сама эта практика влечет за собой неприятные последствия.
Я должен формально заявить, что я не разделяю того отношения к войне и миру, жизни и смерти, и выживанию видов, которое демонстрируется в Докладе. Немногие читатели его разделят. С точки зрения человечности, это возмутительный документ. Но он действительно представляет собой серьезное и провокационное усилие определить огромную проблему. И он объясняет, или кажется, что объясняет, те аспекты американской политики, которые не могут быть поняты в рамках обычных представлений о здравом смысле. Что мы можем подумать об этих объяснениях – другой вопрос, но мне кажется, что мы имеем право знать не только их содержание, но и тех, кому они принадлежат.
Под фразой «тех, кому они принадлежат» я подразумеваю не просто имена авторов Доклада. Гораздо важнее, что мы имеем право знать, до какой степени их предположения о социальной необходимости разделяются лицами, принимающими решения в нашем правительстве. Какие из них они принимают, а какие - отклоняют? Но какими бы волнующими ни были ответы на эти вопросы, только полное и откровенное обсуждение дает потенциальную надежду на решение проблем, поднятых Группой по специальным исследованиям в их Докладе из Айрн-Маунтин.

Предварительная информация.

[Приведенный ниже рассказ о работе Группы по специальным исследованиям представляет собой дословное воспроизведение фрагментов из серии записанных на пленку интервью с человеком, которого я называю «Джон Доу». Стенограмма была отредактирована, удалены мои дополнительные вопросы и комментарии, изменена последовательность фраз для большей читаемости текста. Л.С.Л.]

Как была сформирована группа?

…Общий замысел такого исследования появился еще по крайней мере в 1961 году. Его начали несколько человек, пришедших в Администрацию Кеннеди, в основном, я думаю, с Макнамарой, Банди и Раском. Их заботило множество вещей… Одна из них – что до сих пор не было проделано действительно серьезной работы по планированию для состояния мира – долгосрочного мира, т.е. соответствующего долгосрочного планирования.
Все, что было написано на эту тему [до 1961], было поверхностным. Неадекватно воспринимался масштаб проблемы. Главная причина этого, конечно, состояла в том, что идея реального мира в мире, общее разоружение и так далее, воспринималась как утопическая. Или даже как сумасшедшая. Это по-прежнему верно, и это достаточно легко понять, когда Вы смотрите то, что происходит в мире сегодня.... Именно так она отражалась в исследованиях, производимых до того времени. Они были нереалистическими...
Идея Группы по специальным исследованиям, в той форме, в которой она была потом создана, была выработана в 63-м. Некоторое отношение к этому имело урегулирование Карибского ракетного кризиса, но что помогло больше всего, так это большие планируемые изменения в военных расходах… Закрытие заводов, перераспределение ресурсов и так далее. Большинство их не было обнародовано до гораздо более позднего времени…
[Я понимаю], требовалось долгое время, чтобы выбрать людей для Группы. Запросы не поступали до лета ......

Кто осуществлял выбор?

Этого я не могу вам сказать. Я не был вовлечен в предварительное планирование. С первым из них я столкнулся, когда позвонил туда. Но трое из участников точно в нем участвовали, и все, что знали остальные из нас, мы узнали от них, и то, что было раньше, тоже. Я точно знаю, что это началось очень неофициально. Я не знаю, какое конкретно правительственное агентство одобрило проект.

Может, попробуете угадать?

Хорошо, я думаю, что это был комитет ad hoc, на уровне кабинета, или около того. Это должно было быть так. Я предполагаю, что они отдали организационную работу - координацию, оплату счетов, и так далее – кому-то из членов Совета по национальной безопасности от Госдепа или Минобороны. Только один из нас был в контакте с Вашингтоном, и это был не я. Но я могу сказать вам, что очень, очень немного людей знали о нас.... Например, был Комитет Экли. Он был создан сразу после нас. Если вы читали их доклад – там та же самая старая песня: экономическая конверсия, превратить заводы, кующие мечи, в фабрики, производящие орала… Я думаю, что вы задаетесь вопросом, знал ли даже Президент о нашей Группе. Комитет Экли конечно не знал.

Такое, правда, возможно? В смысле, даже президент не знал о вашей комиссии?

Ну, я не думаю, что можно найти что-нибудь странное в правительстве, нападающем на проблему на двух различных уровнях. Или даже в двух или трех [правительственных] агентствах, занимающихся пересекающимися вопросами. Такое всегда случается. Возможно, Президент знал. И я не хотел бы клеветать на комитет Экли, но именно от такой узости подхода мы и должны были уйти .......
Вы должны помнить – ведь вы читали Доклад – что они хотели от нас именно другого типа мышления. Это был вопрос подхода. Герман Кан называет его "византийским" – никакого мучения над культурными и религиозными ценностями. Никакого морализаторства. Именно этот вид мышления принесли в военное планирование RAND, Hudson Institute и I.D.A. (Institute for Defense Analysis) … То, чего от нас просили, и с чем, я думаю, мы справились, было применить те же методики к гипотетической ядерной войне... Мы, возможно, ушли дальше, чем они ожидали, но как только вы выбираете основания и логику рассуждений, вы не можете вернуться назад....
Книги Кана, например, неправильно истолкованы, по крайней мере, непрофессионалами. Они потрясают людей. Но вы видите, что самое важное в них - не его заключения, или его мнения. Самое важное - это метод. Он сделал больше чем кто-либо из тех, кого я могу вспомнить, чтобы приучить широкую публику к стилю современного военного мышления... Сегодня колумнист в газете может писать о «стратегии силового противодействия», и «минимальном сдерживании», и «значительной возможности первого удара» без необходимости объяснять каждое слово. Он может писать о войне и стратегии, не срываясь в вопросы этики...
Другое большое отличие нашей работы – ее широта. Доклад говорит сам за себя. Я не могу сказать, что мы приняли во внимание каждый значимый аспект жизни и общества, но я не думаю, что мы пропустили что-нибудь важное…

Почему этот проект отдали внешней комиссии? Почему его не поручили соответствующему правительственному агентству?

Я думаю, что это очевидно, или должно быть очевидно. Тот вид мышления, который требовали от нашей Группы, не может существовать в формализованной правительственной деятельности. Слишком много ограничений. Слишком много запрещений. Это не новая проблема. Почему еще существуют организации, такие как RAND и Hudson? Любое сложное задание почти всегда отдается внешней группе. Это верно даже для Государственного департамента, для "серых" операций, которые, как предполагается, являются неофициальными, но в действительности настолько официальны, насколько это возможно. Верно это и для ЦРУ…
Для нашего исследования даже частные исследовательские центры были слишком институционализованными... Потребовалось много усилий, чтобы убедиться, что наше мышление не будет ограниченным. Все мелочи. То, как нас вызывали в Группу, места, где мы встречались, все тонкости. Например, даже наше название, Группа по специальным исследованиям. Вы знаете правительственные названия. Разве вам не пришло бы в голову, что нас следует назвать «Операция Ветвь оливы» или «Проект Пасифика» или что-то наподобие этого? Ничто подобное для нас не подходит – слишком много намеков, слишком наводит на размышления. И никаких стенограмм наших встреч – это слишком ограничивает.…  Да и кто мог бы их читать. Конечно, мы вели записи для нашего собственного использования. И среди своих, мы обычно называли себя «Пацаны из Айрн-Маунтин» или «Группа», или как придется ........

Что вы можете рассказать мне об участниках вашей группы?

Я должен буду придерживаться общих моментов... Нас было пятнадцать. Важно было, что мы представляли очень широкий диапазон дисциплин. И не только академических. Люди от естествознания, социальных наук, даже гуманитарных. У нас были адвокат и бизнесмен. И специалист по военному планированию. Также, вы должны знать, что каждый в Группе занимался различной работой, по крайней мере, в двух различных областях. Своего рода междисциплинарный элемент.....
Верно, что в Группе не было никаких женщин, но я не думаю, что это было существенно... Мы все, конечно, были американскими гражданами. И все, я могу сказать, имели очень хорошее здоровье, по крайней мере, когда начинали работу... Видите ли, первое, чем мы занялись на первой нашей встрече, было чтение досье. Они были очень детализированы, и были не только профессиональными, но также и личными.  Они включали в себя медицинские карты. Я помню одну очень любопытную вещь, что бы это ни значило. Большинство из нас, включая меня, имели запись о ненормально высоком уровне мочевины в крови.… Ни один из нас никогда не имел подобного опыта, публичного прочтения досье или медицинских карт. Это очень настораживало...
Но это было преднамеренно. Причина состояла в том, чтобы подчеркнуть, что мы должны были сами принять ВСЕ решения относительно процедуры работы, без всяких внешних правил. Это включало оценку квалификации друг друга и учет возможных предубеждений. Я не думаю, что это непосредственно повлияло на нашу работу, но главное мы усвоили.… То, что мы не должны игнорировать абсолютно ничто, что могло бы явно затронуть нашу объективность.

 [В этом месте я убедил Доу, что краткое профессиональное описание индивидуальных членов Группы окажется полезным для читателей Доклада. Список, который представлен ниже, был составлен на бумаге. (Было бы более точно сказать, что этот список стал продуктом переговоров). Проблема состояла в том, чтобы дать настолько много уместной информации насколько возможно, не нарушая обязательство Доу защитить анонимность его коллег. Это оказалось очень трудным, особенно в случаях тех участников, которые являются очень известными. По этой причине, вторичные области деятельности или репутации обычно не указаны.
Простые буквенные "имена" были придуманы Доу для удобства; они не имеют никакого отношения к фактическим именам. "Эйбл" был контактом Группы в Вашингтоне. Именно он принес и читал досье, и наиболее часто исполнял функции председателя. Он, "Бейкер", и "Кокс" были теми тремя, кто был вовлечен в предварительное планирование. Порядок имен в списке не имеет никакого другого значения.

"Артус Эйбл" - историк и политический теоретик, который служил в правительстве.
«Бернард Бейкер - профессор международного права и консультант в области деятельности правительства.
"Чарльз Кокс" - экономист, социальный критик, и биограф.
"Джон Доу"
"Эдвард Эллис" - социолог, часто вовлеченный в общественные дела.
"Френк Фокс" - культурный антрополог.
"Джордж Грин" - психолог, педагог, и разработчик систем тестирования персонала.
"Гарольд Хилл" - психиатр, который провел обширные исследования связи между индивидуальным и групповым поведением.
"Джон Джоунс" - ученый и литературный критик.
"Мартин Миллер" - химик, работа которого получила межнациональное признание на самом высоком уровне.
"Пауль Петерс" - биохимик, который сделал важные открытия в области репродуктивных процессов.
"Ричард Ро" - математик, сотрудничающий с независимым исследовательским центром Западного побережья.
"Сэмюэль Смит" - астроном, физик и теоретик коммуникаций.
"Томас Тэйлор" – системный аналитик, специалист по военному планированию, который много писал о войне, мире и международных отношениях.
"Уильям Уайт" - промышленник, который выполнял много специальных правительственных заказов.]

Как работала Группа? Я хочу сказать, где и когда вы встречались, и так далее?

Мы встречались в среднем один раз в месяц. Обычно это было по уикэндам, и обычно в течение двух дней. У нас было несколько более длинных сессий, и одна, которая продолжалась только четыре часа..... Мы встречались по все стране, всегда в разных местах, за исключением первого и последнего раза, которые были в Айрн-Маунтин. Это походило на выездной семинар.... Иногда в гостиницах, иногда в университетах. Дважды мы встретились в летних лагерях, и однажды в частном особняке, в Вирджинии. Мы использовали деловое помещение в Питсбурге, и еще одно в Пукиипси, [Нью-Йорк].... Мы никогда не встречались в Вашингтоне, или где-либо на правительственной территории.... Эйбл заранее объявлял время и место встречи на две встречи вперед. Они никогда не изменялись…
Мы не делились на подкомиссии или что-либо столь же формальное. Но все мы получали индивидуальные задания на время между встречами. Многие из них включали в себя получение информации от других людей.... Для пятнадцати из нас, я думаю не было никого в академическом или профессиональном мире, кому мы не могли бы обратиться, если мы хотели, и мы использовали это в своих интересах... Нам платили очень скромные суточные. Все называлось "расходами" по ваучерам. Нам говорили не сообщить о них в налоговых декларациях.... Чеки выписывались на специальный счет Эйбла в Нью-йоркском банке. Он подписывал их.... Я не знаю, сколько стоило исследование. Что касается наших путешествий и времени, сумма вряд ли сильно превышала шестизначный порог. Но большой статьей расходов должно быть компьютерное время, и я понятия не имею, во сколько оно выливалось ......

Вы говорите, что не думаете, что на вашу работу оказали влияние профессиональные предубеждения. А как насчет политических и философских?  Можно ли иметь дело с вопросами войны и мира без рефлексии личных ценностей?

Да, можно. Я могу понять ваш скептицизм. Но если бы вы были на любой из наших встреч, вы с трудом бы выяснили, кто из нас был либералом, а кто был консерватором, или кто был «ястребом», а кто был «голубем». СУЩЕСТВУЕТ такая вещь как объективность, и я думаю, что у нас она  была... Я не говорю, что никто из нас не имел никакой эмоциональной реакции на то, что мы делали. У всех нас она до некоторой степени была. Фактически, два участника имели сердечные приступы после того, как мы закончили работу, и я буду первым, кто признает, что это, вероятно, не было совпадением.

Вы сказали, что вы создали свои собственные процедурные правила. В чем заключались эти правила?

Наиболее важными были неформальность и единодушие. Под неформальностью я подразумеваю, что наши обсуждения были открыты. Мы шли так далеко, как любой из нас считал нужным. Например, мы потратили много времени на отношения между военной политикой призыва и занятостью в промышленности. Прежде, чем мы закончили с этим, мы прошли через историю западных уголовных кодексов и огромное число сравнительных психиатрических исследований [призывников и добровольцев]. Мы просмотрели организацию империи Инков. Мы выделили эффекты автоматизации на слаборазвитые общества... Все это имело значение....
Под единодушием я не подразумеваю, что мы устраивали непрерывные голосования подобно жюри. Я имею в виду, что мы работали с каждой проблемой до тех пор, пока мы не приобретали то, что квакеры называют "атмосферой встречи". Это отнимало много времени. Но, в конечном счете, это экономило время. В конечном итоге, все мы вошли, так сказать, в одну частоту.....
Конечно, у нас были и разногласия, и большие, особенно в начале... Например, в Секции I вы можете подумать, что мы просто разъясняли наши инструкции. Не совсем так; потребовалось долгое время прежде чем все мы согласились на строгую интерпретацию.... В этом большая заслуга Ро и Тэйлора... В Докладе есть множество вещей, которые теперь кажутся очевидными, но тогда они не казались настолько очевидными. Например, отношение войны к социальным системам. Первоначальная предпосылка была обычной, позаимствованной у Клаузевица..... Та война была "инструментом" более широких политических ценностей. Эйбл был единственный, кто бросил этому вызов. Фокс назвал его позицию "извращенной". Но все же именно Фокс представил большинство данных, которые, в конечном итоге, заставили нас согласиться с Эйблом. Я упомянул его, потому что думаю, что это - хороший пример пути нашей работы. Триумф метода над клише... Я конечно не намереваюсь сообщать подробности о том, кто когда чью сторону принял и по какому вопросу. Но я скажу, отдавая дань уважения, что только Ро, Эйбл, Хилл и Тэйлор могли с самого начала видеть, куда вел нас наш метод.

Но, в конечном  счете, вы всегда приходили к согласию?

Да. Это единодушный доклад… Я не хочу сказать, что наши сессии были всегда гармоничными. Некоторые из них были грубы. Последние шесть месяцев было много споров о различных мелочах…. Мы находились под давлением в течение долгого времени, мы слишком долго работали вместе. То, что мы давили на нервы друг другу …. было естественно. Некоторое время Эйбл и Тэйлор не разговаривали друг с другом. Миллер угрожал покинуть нас. Но все это осталось в прошлом. Серьезных различий не осталось...

Как был написан сам Доклад? Кто его писал?
Мы все приложили руку к первой версии. Джонс и Эйбл собрали текст, а затем послали его каждому из нас для согласования перед созданием финальной версии….  Единственными проблемами были формат текста и тот, для кого мы его писали. И конечно, вопрос секретности .... [Комментарии Джона Доу по этому вопросу приведены во Вступлении.]

Вы упомянули справочник по «мирным играм». Что такое мирные игры?
Я хотел рассказать кое-что об этом. В Докладе они только бегло упомянуты. "Мирные игры" являются методикой, которую мы разработали в течение исследования. Это передовая технология, информационная система. Меня она очень радует. Даже если ничто не будет сделано по поводу наших рекомендаций, что вероятно, ее не смогут проигнорировать. Она станет революцией в изучении социальных проблем. Это побочный продукт исследования. Мы нуждались в быстрой, надежной технике аппроксимации влияния одних несопоставимых социальных явлений на другие. Мы ее получили. Она находится на примитивном уровне, но она работает.

Как играют в мирные игры? Они похожи на военные игры RAND?
Вы не «играете» в мирные игры, как в шахматы или в монополию, это все равно что играть в военные игры с игрушечными солдатами. Вы используете компьютеры. Это - система программирования. Компьютерный «язык», подобно ФОРТРАНу, или Алголу, или Джовиаль.... Его преимущество - превосходная способность устанавливать взаимосвязь между данными, не имеющими общих контрольных точек…. Простая аналогия может ввести вас в заблуждение. Но я могу дать вам некоторые примеры. Например, предположим, я попросил вас выяснять, какой эффект высадка американских астронавтов на луне окажет на выборы, скажем, в Швеции. Или какой эффект изменение в проекте закона - определенное изменение - оказало бы на стоимость недвижимости в центре Манхэттана? Или некоторое изменение в условиях приема в колледж в Соединенных Штатах - на британские судоходные компании ?
Вы вероятно скажете, что во-первых, никакого эффекта не будет, а во-вторых, это никак не выяснить. И в обоих случаях окажитесь неправы. В каждом случае эффект был бы, и метод мирных игр мог бы описать вам его, количественно. Я не брал эти примеры из воздуха. Мы использовали их в разработке методики.... По сути дела, это сложная быстродействующая эмпирическая система для определения рабочих алгоритмов. Как и  самые сложные типы решения проблем с помощью компьютеров...
Множество «игр» подобного типа, о которых вы читали, всего лишь преувеличенные литературные упражнения. Это действительно игры, и ничто больше. Я видел одну из них, под названием «Вьетнамская мирная игра», о которой писали в канадском бюллетене компьютерного общества. Они используют методы моделирования, но гипотезы программирования являются спекулятивными....
Наша идея подобной системы для решения проблем, не является оригинальной. ARPA работало над чем-то похожим. И Дженерал Электрик, в Калифорнии. Есть и другие..... Наша работа оказалась успешной не потому, что мы знаем о программировании больше, чем они, что неверно, а потому что мы старались точно формулировать проблемы. Все та же старая песня.. Вы всегда найдете ответ, если знаете верный вопрос.....

Предположим, что вы не разработали эту методику. Вы пришли бы к тем же самым выводам в Докладе?
Конечно. Но потребовалось бы гораздо больше времени. Но пожалуйста, поймите правильно мой энтузиазм [по поводу методики мирных игр]. Со всем моим уважением к влиянию компьютерной технологии на современное мышление, основные суждения должны все еще делаться людьми. Техника мирных игр не несет ответственности за наш Доклад. Эту ответственность несем мы.

Заявление «Джона Доу»

Вопреки решению Группы по специальным исследованиям, членом которой я был, я принял меры для обнародования нашего Доклада. Я благодарен мистеру Леонарду К. Левину за его неоценимую помощь в этом деле и Dial Press за то, что они решились его опубликовать. Ответственность за этот шаг, однако, моя и только моя.
Я хорошо знаю, что некоторыми из моих прежних коллег мои действия могут быть восприняты как измена. Но на мой взгляд, моя ответственность перед обществом, частью которого я являюсь, превосходит любое взятое на себя обязательство со стороны пятнадцати человек. Поскольку качества нашего Доклада могут быть оценены сами по себе, для меня нет необходимости раскрыть их личности, чтобы достигнуть своей цели. Все же, я с удовольствием отброшу собственную анонимность, когда это можно будет сделать, не компрометируя моих коллег, для того, чтобы публично защищать нашу работу, если и когда они освободят меня от моего личного обязательства.

Доклад Группы по специальным исследованиям…

Передаточное письмо...

Координатору Группы…

Прилагаемый материал представляет собой Доклад Группы по специальным исследованиям, созданной вами в августе 1963 года 1) для рассмотрения проблем, порождаемых непредвиденными обстоятельствами перехода к общему состоянию мира, и 2) для выработки рекомендаций по действиям в отношении этих непредвиденных обстоятельств. Для удобства неподготовленных читателей, мы избрали поместить сопутствующую статистическую информацию общим количеством 604 демонстрационных материала, отдельно, также как и предварительный справочник по методу «мирных игр», разработанному в процессе нашего исследования.
Мы выполнили наше задание на пределе наших возможностей, принимая во внимание ограничения во времени и доступных нам ресурсах. Наши фактологические заключения и наши рекомендации являются единодушными; те из нас, чье мнение по ряду вторичных аспектов отличается от нижеизложенных выводов, не считают эти отличия достойными вынесения доклада об особом мнении. Мы искренне надеемся, что плоды наших обсуждений окажутся ценными для нашего правительства в его попытках обеспечить стране руководство в решении комплексных и долгосрочных проблем, которые мы исследовали, и что наши рекомендации по последующим действиям Президента в этой сфере будут приняты к исполнению.
Вследствие необычных обстоятельств, окружавших создание Группы, и ввиду содержания наших выводов, мы не рекомендуем публикацию данного Доклада. Наше твердое суждение заключается в том, что подобные действия не соответствуют интересам общества. Неочевидные преимущества общественного обсуждения наших выводов и рекомендаций, с нашей точки зрения, значительно перевешиваются явной и предсказуемой опасностью кризиса общественного доверия, который, как следует ожидать, породит несвоевременная публикация данного Доклада. Высокая вероятность неверного истолкования цели проекта и намерений его участников неподготовленным читателем, незнакомым с требованиями высокой политической или военной ответственности, представляется очевидной. Мы настаиваем, чтобы хождение этого Доклада было ограничено теми, чья сфера ответственности требует информированности о его содержании.
Мы глубоко сожалеем, что необходимость анонимности, являющаяся условием беспрепятственного достижения нашей Группы своих целей, препятствует достойному выражению нашей благодарности многим людям внутри и во вне Правительства, которые оказали столь большую помощь нашей работе.

За Группу по специальным исследованиям

[подпись изъята из публикации]

30 сентября 1966

Вступление.

Нижеследующий Доклад обобщает результаты двух-с половиной годичного исследования широких проблем, предполагаемых в случае общего перехода американского общества в состояние, в котором отсутствует одна из его наиболее критических современных характеристик: его способность и готовность вести войну, когда это считается необходимым или желательным его политическим руководством.
Наша работа основывалась на утверждении о том, что скоро предметом обсуждения может стать некое состояние общего мира. Де факто принятие коммунистического Китая в Организацию Объединенных Наций сегодня может произойти уже через несколько лет. Все чаще утверждается, что конфликты Американских национальных интересов с интересами Китая и Советского Союза допускают политическое решение, несмотря на поверхностные противопоказания нападению на Китай, данные текущей войной во Вьетнаме, и необходимо враждебный тон ежедневных внешнеполитических заявлений. Также очевидно, что проблемы с другими странами могут быть с легкостью решены тремя великими державами, как только они вступят друг с другом в состояние стабильного мира. Для целей данного исследования нет необходимости предполагать, что в будущем наступит общая разрядка подобного рода – и мы не делаем подобного утверждения, - но лишь что она может наступить.
Безусловно, не будет преувеличением сказать, что состояние общего мира повлечет изменения в социальной структуре народов мира, беспрецедентные и революционные по своему масштабу. Экономические последствия общего разоружения, как наиболее очевидное последствие мира, перевернет схемы производства и перераспределения по всему миру, что заставит изменения последних пятидесяти лет казаться незначительными. Политические, социологические, культурные и экологические изменения будут также долгосрочными. Наше изучение этих непредвиденных  обстоятельств было мотивировано тем, что дальновидные люди внутри и во вне правительства все более ощущают, что мир полностью не готов столкнуться с требованиям подобной ситуации.
В начале нашего исследования, мы исходно планировали направить свои усилия на следующие два широких вопроса и их составляющие: Чего можно ожидать, если придет мир? Что мы должны быть готовы делать с этим? Но по мере продвижения нашего исследования, стало очевидно, что мы столкнемся и с некоторыми другими вопросами. Каковы, к примеру, настоящие функции войны в современных обществах, помимо защиты и продвижения «национальных интересов» наций? В отсутствие войны, какие другие существующие или могущие быть разработанными институты способны выполнять эти функции? Предполагая, что «мирное» разрешение диспутов находится в горизонте возможностей существующих международных взаимоотношений, возможен ли, на самом деле, отказ от войны в широком смысле слова? Если да, то действительно ли это необходимо с точки зрения социальной стабильности? Если нет, то что может быть сделано для того, чтобы улучшить функционирование нашей социальной системы в отношении ее готовности к войне?
Слово «мир», употребленное нами на нижеследующих страницах, описывает перманентное или квазиперманентное состояние, полностью свободное от проявлений или принятия государством любых форм организованного социального насилия или угроз насилием, обычно известных, как война. Это понятие также предполагает полное и всеобщее разоружение. Оно не используется для описания более привычных состояний «холодной войны», «вооруженного мира», или иных временных, долго или краткосрочных форм воздержания от вооруженного конфликта.  Оно также не используется как простой синоним политического урегулирования международных различий. Размах современных средств массового разрушения и скорость современных коммуникаций требуют приведенного выше неквалифицированного рабочего определения; одно поколение назад подобное абсолютное определение показалось бы скорее утопическим, нежели чем прагматическим. Сегодня, любые модификации этого определения сделали бы его неподходящим для наших целей. Таким же образом, мы использовали слово «война» для обозначения обычной («горячей») войны, для общего состояния подготовки или готовности к войне, и для общей «военной системы». Вкладываемый нами в это понятие смысл станет ясным из контекста.
Первая секция нашего Доклада посвящена его области и предположениям, на которых основывается наше исследование. Вторая оценивает эффект разоружения на экономику, объект основной массы современных исследований мира. Третья содержит предложенные так называемые «сценарии разоружения». Четвертая, пятая и шестая рассматривают невоенные функции войны и проблемы, которые они порождают для осуществления жизнеспособного перехода к миру; в этих разделах находятся некоторые описания истинного масштаба проблемы, ранее не приведенные ни в одном исследовании. В седьмой секции мы подводим итоги наших результатов, а в восьмой мы предлагаем рекомендации в отношении того, что мы полагаем практичным и необходимым направлением действий.

Секция 1. Область исследования

 Ее участники получили инструкции вести свои обсуждения в соответствии с тремя ключевыми критериями. В сокращенной формулировке, они представляли собой следующее: 1) военная объективность; 2) воздержание от предварительных ценностных предпосылок; 3) привлечение всех необходимых областей теории и данных.
Эти реперные точки несомненно являются настолько очевидными, насколько они ими кажутся на первый взгляд, и мы считаем необходимым четко обозначить их влияние на нашу работу, поскольку они сжато выражают ограничения предыдущих «исследований мира» и содержат основу недовольства этими предшествующими исследованиями со стороны как правительства, так и неофициальных лиц.  В наши намерения не входит принижение значения работы наших предшественников или умаление качества их вкладов. Мы старались – и полагаю, смогли, - лишь расширить их область. Мы надеемся, что наши выводы могут, в свою очередь, послужить началом еще более широких и детальных исследований каждого аспекта проблем перехода к миру и вопросов, на которые необходимо найти ответ, прежде чем такому переходу будет позволено произойти.
То, что объективность –чаще выраженное намерение, чем достигнутое отношение – это труизм, но намерение - осознанное, непротиворечивое и часто самокритичное - является предварительным условием ее достижения. Мы полагаем неслучайным то, что нам поручили использовать в исследовании военную модель случайностей, и мы многим обязаны гражданским агентствам военного планирования за их пионерские работы по объективной оценке роли случайностей в ядерной войне. В исследованиях мира не было подобных прецедентов. Большинство пользы даже от самых проработанных и аккуратно обоснованных программ экономического перехода к миру было уничтожено желанием и стремлением продемонстрировать, что мир не только возможен, но даже дешев и несложен. Один официальный доклад был наполнен ссылками на критическую роль «динамичного оптимизма» в экономическом развитии, и предлагал в качестве доказательства, что «трудно представить, что американский народ не отзовется позитивно на замену международной власти закона и порядка согласованной и гарантированной программой» и т.д.. Другая часто используемая линия аргументации заключается в том, что разоружение повлечет за собой лишь сравнительно небольшое нарушение функционирования экономики, так как затронет лишь ее часть; мы рассмотрим этот подход ниже. Как писал Герман Кан, наиболее известный широкой публике автор работ по стратегическим исследованиям: «Критики часто протестуют против ледяной рациональности Hunson Institute, RAND Corporation и других подобных организаций. Мне всегда хочется спросить в ответ «А вы предпочли бы теплую, человеческую ошибку? Вам приятнее милая эмоциональная оплошность?». И как указал министр обороны Роберт С. Макнамара по вопросу возможности ядерной войны, «Некоторые люди боятся даже заглянуть за край. Но в термоядерной войне мы не можем позволить себе никакой политической агорафобии». Конечно, самоочевидно, что это высказывание применимо также и в обратном направлении, но до настоящего времени все ограничивались только робкими взглядами за край мира.
Намерение избежать предварительных ценностных утверждений в любом случае боле продуктивно, чем самообман. Как индивидуумы, мы не защищены от подобных предубеждений, но мы предприняли последовательную попытку работать с проблемами мира, например, без раздумий о том, является ли состояние мира само по себе «плохим» или «хорошим». Это было нелегко, но необходимо; по нашим сведениям, подобного ранее не предпринималось. Предыдущие исследования принимали желательность мира, важность человеческой жизни, превосходство демократических институтов, «добро» для всех, «достоинство» индивидуума, желательность максимального благосостояния и продолжительности жизни, и прочие подобные пожелания в качестве аксиоматических ценностей, необходимых для оправдания исследований проблем мира. Мы их таковыми не считаем. Мы попытались применить к нашему мышлению стандарты физики, главной характеристикой которых является не оперирование количественными методами, как часто считают, а что, по словам Уайтхеда, «… оно игнорирует все ценностные суждения; например, все эстетические и моральные суждения». Но очевидно, что любое серьезное исследование проблемы, каким бы «чистым» оно ни было, должно опираться на некий нормативный стандарт. В нашем случае, им было просто выживание человеческого общества вообще, американского общества, в частности, и, как результат, стабильность выжившего общества.
Интересно отметить, что наиболее бесстрастные планировщики ядерной стратегии также признают, что стабильность общества является фундаментальным принципом, которого не удается избежать. Министр Макнамара защищал необходимость американского превосходства в области ядерных вооружений на основании того, что оно «делает возможным стратегию сохранения ткани нашего общества в случае войны». Один из отставных сотрудников отдела планирования политики Государственного департамента развивает эту тему. «Более точным словом для мира, с точки практической точки зрения, является стабильность. Сегодня, великие ядерные щиты являются ключевыми элементами существующей стабильности. Нашей целью должно стать продолжение процесса обучения тому, как с ними жить». Мы, конечно, не приравниваем стабильность к миру, но принимаем ее как общепринятую цель и мира, и войны.
Третий критерий – ширина – увел нас еще дальше от современных исследований мира. Любому непрофессионалу очевидно, что экономические структуры мира без войны будет резко отличаться от тех, с которыми мы живем сегодня, и равно очевидно, что политические отношения наций будут не той системой, что мы привыкли принимать как данность, которая иногда описываемой как глобальная версия обычного права. Но социальные последствия мира гораздо шире, чем его предполагаемое влияние на национальную экономику и международные отношения. Как будет показано, отношение мира и войны к внутренней политической организации обществ, к социологическим отношениям между их членами, к психологическим мотивациям, к экологическим процессам, и к культурным ценностям является одинаково глубоким. Что более важно, оно одинаково критически важно и для оценки последствий перехода к миру, и для определения целесообразности такого перехода.
Не удивительно, что эти менее очевидные факты обычно игнорировались в исследованиях мира. Они не были подвергнуты систематическому анализу. Их было трудно, почти невозможно, измерить с каким-либо уровнем аккуратности, на котором можно было бы основывать расчеты их воздействий. Они являются «неосязаемыми», но только в том смысле, в каком абстрактные математические концепции являются неосязаемыми по отношению к тому, что может быть количественно измерено. С другой стороны, экономические факторы могут быть измерены, по крайней мере, поверхностно, а международные взаимоотношения могут быть вербализированы, как законы, в логические последовательности.
Мы не утверждаем, что открыли безошибочный способ измерять эти прочие факторы, или определять им точные значения в уравнениях. Но мы верим, что приняли во внимание их относительную важность: мы вывели их из категории «неосязаемых», т.е. научно неблагонадежных и таким образом, вторичных, и перенесли их в плоскость объективного. Результат, по нашем мнению, обеспечивает отсутствовавший до настоящего времени реалистический контекст для обсуждения вопросов, относящихся к возможному переходу к миру.
Мы не имеем в ввиду, что нашли те ответы, которые искали. Но мы верим, что наш упор на ширине области исследования сделал, по крайней мере, возможным начать понимание вопросов.

Секция 2. Разоружение и экономика

В этой секции мы кратко рассмотрим некоторые общие особенности исследований, опубликованных по тому или иному аспекту ожидаемого воздействия разоружения на американскую экономику. Вне зависимости от того, считается ли разоружение побочным продуктом мира или его предварительным условием, его воздействие на национальную экономику в любом случае будет ощущаться практически незамедлительно. Квази-измеримость как качество экономических явлений породила в этой области более детальные исследования, чем в какой-либо другой.
Существует широкое общее понимание в отношении важных экономических проблем, которые создаст общее разоружение. Нашим целям в Докладе соответствует скорее краткий обзор данных проблем, нежели чем развернутая критика их сравнительного значения.
Первый фактор представляет собой размер. «Мировая индустрия войны», как ее удачно назвал один писатель, составляет приблизительно десятую часть производства всей мировой экономики. Хотя этот показатель и подвержен флуктуациям, причины которых сами по себе варьируются в зависимости от региона, он имеет тенденцию к сохранению. Соединенные Штаты, как самая богатая нация мира, не только отвечает за наибольшую долю этих расходов, сегодня превышающую 60 млрд долларов в год, но и «…выделяет наибольшую [выделено нами] долю своего валового национального продукта военному ведомству, чем любая другая страна свободного мира. Так было и до роста наших расходов в Юго-восточной Азии». Планы экономической конверсии, которые уменьшают экономический масштаб проблемы, делают это только с помощью разной степени убедительности рационализации сохранения значительного остаточного военного бюджета с помощью некой эвфемистической классификации.
Перевод военных расходов на другие цели включает в себя некоторое число трудностей. Наиболее серьезные проистекают из уровня жесткой специализации, которая характеризует современную военную продукцию, что лучше всего иллюстрируется ядерными и ракетными технологиями. После Второй Мировой войны это не представляло серьезной проблемы, как и вопрос потребительских требований на рынке – эти товары и услуги продолжали быть востребованными. Сегодняшняя ситуация качественно отличается в обоих аспектах.
Эта негибкость носит географический и профессиональный, как впрочем и производственный, характер, что заставило многих аналитиков экономических последствий разоружения сфокусировать свое внимание на планах пошаговой смены специализации работников и капитальных сооружений военной промышленности, а также на предложениях по разработке новых паттернов потребления. Серьезным недостатком, обычным для подобных планов, является то, что в естественных науках называется «макроскопической ошибкой». Делается имплицитное предположение, что комплексный национальный план конверсии лишь немного отличается от муниципальной программы преодоления последствий закрывающегося «военного объекта». Мы не находим причин ни так считать, ни что общее расширение подобных локальных программ, как бы хорошо они ни были продуманы с точки зрения жилья, профессиональной переподготовки и прочего, может быть применено в национальном масштабе. Национальная экономика может включить в себя почти любое количество дополнительных структур, при условии что ее собственная структура не подвергнется коренному изменению. Общее разоружение, которое повлечет за собой подобные коренные изменения, не имеет осмысленной аналогии в меньшем масштабе.
Еще больше вопросов вызывают предлагаемые модели переподготовки рабочей силы для деятельности, не связанной с вооружениями. Оставляя на время в стороне нерешенные вопросы новых моделей занятости – переподготовка для чего? – все более специализированные рабочие навыки, ассоциируемые с производством в военной промышленности неуклонно теряют свою ценность под воздействием ускоренного внедрения промышленных технологий, под общим названием «автоматизация». Не будет преувеличением сказать, что общее разоружение потребовало бы выбросить на свалку критическую долю наиболее высокоразвитых трудовых специальностей в экономике. По сравнению с политическими трудностями, неотъемлемо связанными с подобной «корректировкой», крики недовольства после закрытия нескольких устаревших баз армии и флота в 1964 покажутся тихим шепотом.
В целом, обсуждения проблемы конверсии характеризовались нежеланием признать ее особое качество. Лучшим примером этого является доклад Комитета Экли 1965 года. Один  критик многозначительно отметил, что в нем слепо предполагается, что «…ничего в экономике вооружений – ни ее размеры, ни географическая концентрация, ни ее высокоспециализированная природа, ни особенности ее рынка, ни особая природа ее рабочей силы – не наделяет ее какой-либо уникальностью, когда приходит время изменений».
Предположим, тем не менее, несмотря на нехватку доказательств, что жизнеспособная программа конверсии в рамках существующей экономики может быть разработана, и что упомянутые выше проблемы могут быть решены. Какие были сделаны предложения по утилизации производственных мощностей, которые предположительно освободит конверсия?
Наиболее распространенная теория – что общее реинвестирование в экономике просто абсорбирует большую часть этих мощностей. Хотя сейчас и в основном принимается как данность (даже современными последователями традиционных сторонников принципа laissez-faire), что для решения «структурных» проблем перехода потребуются беспрецедентная помощь правительства (и сопутствующий правительственный контроль), превалирует общее отношение уверенности в том, что новые паттерны потребления уберут все остатки. Что менее очевидно, так это природа этих паттернов.
Одна школа экономистов утверждает, что эти паттерны разовьются сами. Она рассматривает контролируемого возвращения эквивалента военного бюджета потребителю в форме налоговых льгот. Другая, признавая неотрицаемую необходимость в росте «потребления» в том, что обычно считается государственным сектором экономики, делает акцент на таких областях национальной важности, как здравоохранение, образование, массовый транспорт, дешевое жилье, поставки воды, контроль физического качества окружающей среды и, обобщенно  говоря, «бедность».
Механизмы, предлагаемые для контроля перехода к экономике, свободной от вооружений, также являются традиционными: изменения в обоих частях федерального бюджета, манипулирование учетными ставками и т.д. Мы признаем неотрицаемую ценность финансовых инструментов в нормальной циклической экономике, где они обеспечивают воздействие для ускорения или торможения существующего тренда. Их более ярые сторонники, тем не менее, имеют тенденцию забывать тот факт, что существует предел воздействия этих инструментов на фундаментальные силы экономики. Они могут обеспечить новые стимулы развития экономики, но не способны сами по себе превратить годовое производство ракет на миллиард долларов в эквивалентное количество продуктов, одежды, готового жилья или телевизоров. По своей сути, они отражают экономику,  а не мотивируют ее.
Более изощренные и менее кровожадные аналитики рассматривают перераспределение военного бюджета в невоенную систему, аналогично далекую от рыночной экономики. Эти «строители пирамид» часто предлагают расширение программ исследований космоса до долларового объема современных военных расходов. Этот подход обладает поверхностным преимуществом того, что сокращает размеры проблемы до перемещения ресурсов, но привносит иные сложности, которые будут описаны в Секции 6.
Специально не выбирая для критики никакое из крупных исследований ожидаемого влияния разоружения на экономику, мы можем обобщить наши возражения им в общем виде следующим образом:

1. Никакая из предложенных программ экономического перехода к разоружению не принимает в достаточной степени во внимание уникальный масштаб необходимых изменений.
2. Предложения по превращению производства вооружений в благотворную схему общественных работ являются в большей степени продуктом грез, нежели чем реалистического понимания ограничений существующей экономической системы.
3. Финансовые и валютные меры являются неадекватными инструментами контроля перехода к экономике, свободной от производства вооружений.
4. Недостаточной внимание уделяется политической приемлемости задач предлагаемых моделей конверсии, также как и политическим инструментам, предполагаемым к применению для осуществления перехода.
5. В предлагаемых планах конверсии не подвергались серьезному рассмотрению фундаментальные невоенные функции войны и вооружений в современном обществе, равно как не было предпринято и явной попытки разработать их жизнеспособный заменитель. Эта критика будет развернута в Секциях 5 и 6.

Секция 3. Сценарии разоружения.

Так называемые сценарии являются гипотетическими конструкциями будущих событий. Как следствие, они состоят из различных пропорций установленных фактов, обоснованных заключений, и более или менее вдохновленных догадок. Те из них, что были предложены в качестве модельных процедур для выполнения международного контроля за вооружениями и последующего разоружения необходимо опираются на воображение, хотя и тщательно обоснованы; в этом отношении они напоминают методику анализа «военных игр» RAND Corporation, с которой они разделяют общее концептуальное происхождение.
Все подобные предложенные сценарии предполагают зависимость от двусторонних или многосторонних соглашений между великими державами. В целом, они призывают к прогрессирующему отказу от тяжелых вооружений, вооруженных сил, оружия и военных технологий, скоординированному с тщательно разработанными сопутствующими процедурами верификации,  инспектирования, и механизмами разрешения международных споров. Необходимо отметить, что даже сторонники одностороннего разоружения смягчают свои предложения подразумеваемым требованием взаимности действий, почти как в сценарии последовательного реагирования в ядерной войне. Преимущество односторонней инициативы заключается в ее политической ценности как выражения доброй воли, также как и  ее дипломатической функции катализатора формальных переговоров по разоружению.
Типичным подобным сценарием является модель разоружения READ (разработана Исследовательской программой экономической подготовки к разоружению). Это двенадцатилетняя программа, разделенная на трехлетние этапы.  Каждый этап включает отдельные фазы: сокращения вооруженных сил; сокращения производства вооружений, инвентаря и военных баз за рубежом; разработки процедур международной инспекции и конвенций по контролю; и строительства суверенной международной организации по разоружению. Она предсказывает общее снижение военных расходов США только примерно на половину уровня 1965 года, при необходимом перераспределении примерно пяти шестых рабочей силы военного ведомства.
Экономические последствия, приписываемые различным сценариям разоружения их акторами, сильно разливаются между собой. Более консервативные модели, такие как приведенная выше, подчеркивают экономический, также как и военный, расчет в постулировании тщательно разработанных отказоустойчивых агентств по разоружениям, которые сами по себе потребуют расходов, в значительной степени замещающих расходы на закрытые военные производства. Такие программы подчеркивают преимущества малых экономических преобразований. Другие, напротив, подчеркивают размах (и соответствующие преимущества) выгод от разоружения. В одном популярном анализе ежегодная стоимость инспекционных функций при разоружении во всем мире подсчитана как два-три процента современных военных расходов. Оба типа планов имеют тенденцию обращаться с предполагаемой проблемой экономического реинвестирования только в целом. Нам не встретилось предложений по последовательности разоружения, где была бы проведена корреляция между отказом от определенной группы военных расходов и новыми, заменяющим формами расходов.
Не рассматривая в деталях сценарии разоружения, мы можем охарактеризовать их следующими общими комментариями.

• При наличии искреннего договора о намерениях между великими державами, процесс контроля и уничтожения вооружений не создает никаких изначально непреодолимых процедурных проблем. Любая из предложенных последовательностей может послужить базисом многостороннего соглашения или первым шагом в одностороннем сокращении вооружений.
• Никакая из крупных держав не может, тем не менее, начать такую программу до тех пор, пока она не разработала план экономической конверсии, полностью интегрированный с каждой фазой разоружения. В Соединенных Штатах такого плана пока не разработано.
• Более того, сценарии разоружения, как и предложения экономической конверсии, не учитывают невоенные функции войны в современных обществах, и не предлагают суррогата этих необходимых функций. Единственным частичным исключением является предложение «невооруженных сил Соединенных Штатов», которое мы рассмотрим в Секции 6.

Секция 4. Война и мир как социальные системы

  Мы быстро прошлись по предложенным сценариям разоружения и экономическим анализам, но причина для подобного, казалось бы, пренебрежения такими серьезными и интеллектуальными работами заключается не в неуважении к их компетентности. Это, скорее, вопрос уместности. Прямо говоря, все эти программы, какими бы обоснованными и проработанными они ни были, - абстракции. Наиболее детально разработанная последовательность разоружения неизбежно выглядит скорее как правила игры или школьное упражнение по логике, нежели чем как прогноз реальных событий в реальном мире. Это так же верно по отношению к современным нам комплексным предложениям, как и по отношению к «Плану вечного мира в Европе» аббата Сен-Пьера 250 лет назад.
Во всех этих схемах явно не хватает некого важного элемента. Одной из наших первых задач было вывести это пропущенное качество в фокус определения, и мы полагаем, что нам это удалось. Мы обнаружили, что в сердце любого исследования мира, которое мы анализировали, начиная от скромных технологических предложений (например, переоборудовать завод по производству ядовитого газа для производства «общественно полезных» эквивалентов), заканчивая наиболее глубоко проработанным на сегодняшний день сценарием всеобщего мира, лежит одно общее фундаментальное ошибочное представление. Оно является источником миазмов нереалистичности, окутывающих подобные планы. Оно заключается в некорректном предположении, что война, как институт, подчинена социальным системам, которым она, как считается, служит.
Это ошибочное представление хотя и является глубоким и далеко идущим, но полностью понятно. Немного социальных клише принимаются так безоговорочно, как понятие о войне как продолжении дипломатии (или политики, или преследования экономических целей). Если бы это было правдой, со стороны экономистов и политических теоретиков было бы оправдано смотреть на проблемы перехода к миру как на исключительно механические или процедурные – что они и делают, относясь к ним как к логическим следствиям урегулирования национальных конфликтов интересов. Если бы то было правдой, трудности перехода были бы лишены реального содержания. Поскольку очевидно, что даже в современном мире не существует мыслимого настоящего или воображаемого конфликта интересов между нациями или между силами внутри наций, который не мог бы быть разрешен без перехода к войне, если подобное решение имело бы социально значимый приоритет. И если бы это было правдой, экономические анализы и предложения по разоружению, которые мы упоминали, какими бы правдоподобными и проработанными они ни были, не внушали бы неизбежное ощущение ошибочности, как они это делают сейчас.
Дело в том, что это клише неверно, и проблемы перехода являются на самом деле содержательными, нежели чем чисто процедурными. Хоть оно и «использовалось» как инструмент национальной и социальной политики, тот факт, что общество организовано в зависимости от степени его готовности к войне, доминирует над его политической и экономической структурой. Война сама по себе является базовой социальной системой, внутри которой конфликтуют или кооперируются прочие вторичные модели социальной организации. Именно эта система управляла большинством известных истории человеческих обществ, и управляет сейчас.
После того, как это стало понятно, становится понятен истинный размах проблем, связанных с переходом к миру – в свою очередь, социальной системе, но ранее не имевшей прецедентов, за исключением нескольких примитивных доиндустриальных обществ. В то же самое время, теперь могут быть легко рационализированы некоторые загадочные внешние противоречия современных обществ. «Избыточный» размер и мощность мировой индустрии вооружений; превосходство военного истеблишмента в любом обществе, открытом или закрытом; исключение военных или околовоенных институтов из общепринятых социальных и законодательных стандартов поведения, требуемых в других частях общества; успешное функционирование вооруженных сил и производителей вооружений полностью вне рамок экономического уклада нации – эти и другие противоречия, близко связанные с отношениями войны и общества становятся прозрачными, как только приоритет потенциала ведения войны принимается в качестве главной структурирующей силы в обществе. Экономическая система, политические философии и корпоративное право обслуживают и расширяют военную систему, а не наоборот.
Необходимо подчеркнуть, что превосходство военного потенциала общества над другими его характеристиками не является результатом предполагаемой к существованию «угрозы» от других обществ. Это обратная сторона обычной ситуации; «угрозы национальным интересам» обычно создаются или усиливаются для выполнения меняющихся требований военной системы. Только в сравнительно недавние времена было признано политически целесообразным использовать для обозначения военных бюджетов эвфемизм «требования обороны». Доя правительств, необходимость делать различие между «агрессией» (плохо) и «обороной» (хорошо) была побочным продуктом роста грамотности и скорости коммуникаций. Это различение является исключительно тактическим, уступкой растущей неадекватности древних политических рациональностей организации войны.
Войны не «вызываются» международными конфликтами интересов. Соответствующая логическая последовательность требует более аккуратно сказать, что военные общества требуют – и таким образом, создают – подобные конфликты. Потенциал нации к ведению войны отражает высшую форму социальной власти, которую она может использовать; ведение войны, активное или вынужденное, является вопросом жизни и смерти величайшего из масштабов, подвластных социальному контролю. Таким образом, вряд ли должно вызывать удивление то, что военные институты любого общества заявляют о своем высочайшем приоритете.
Мы также обнаружили, что большинство затруднений, окружающих миф о том, что война является инструментом государственной политики, происходит от общего неадекватного восприятия функций войны. В общем, они воспринимаются как: защита или продвижение «национального интереса» - экономического, политического, идеологического; самодостаточная поддержка или наращивание национальной военной мощи. Это видимые, или общепризнанные, функции войны.  Если бы у нее не было других функций, то значимость военного истеблишмента в каждом обществе снижалась бы до признаваемого за ним подчиненного уровня. И искоренение войны на самом деле было бы тем процедурным вопросом, который рассматривают сценарии разоружения.
Но существуют и другие, более широко и глубоко проявляющиеся в современных обществах функции войны. Именно эти невидимые, имплицитные функции поддерживают готовность к войне как доминантную силу в наших обществах. И именно нежелание или неспособность авторов сценариев разоружения и планов конверсии принять их во внимание столь снизило полезность их работы и заставило ее казаться не имеющей отношения к известному нам миру.

Секция 5. Функции войны.

Как было указано выше, превосходству концепции войны как принципиальной организующей силы в большинстве обществ до сих пор не уделялось достаточного внимания. Это также верно и для ее широкого влияния через многие невоенные виды деятельности общества. Эти влияния в комплексных индустриальных обществах, таких как наше, менее очевидны, чем в примитивных культурах, виды деятельности которых можно постичь более легко и быстро.
В данной секции мы предполагаем рассмотреть упомянутые невоенные, подразумеваемые и обычно невидимые функции войны в отношении того влияния, которое они оказывают на проблемы нашего общества перехода к миру. Военная, или общепризнанная, функция военной системы не требует глубокого рассмотрения, они служит просто для защиты или продвижения «национального интереса» средствами организованного насилия. Национальному военному истеблишменту часто необходимо создавать необходимость в своих уникальных возможностях – поддерживать франшизу, так сказать. А здоровый военный аппарат под любым подходящим предлогом требует «тренировки», чтобы избежать атрофии.
Невоенные функции войны являются более фундаментальными. Они существуют не только для самооправдания, но и для обеспечения более широких социальных задач. Если и когда война будет элиминирована, выполняемые ею военные функции также прекратят свое существование. Но ее невоенные функции останутся. Нам необходимо, таким образом, понять их значимость, прежде чем обоснованно оценивать институты, которые могут быть предложены для их замены.

Экономические.

 

Производство оружия массового уничтожения всегда ассоциировалось с экономическими «убытками». Этот термин является уничижительным,  поскольку предполагает нарушение функций. Но никакая человеческая деятельность не может обоснованно считаться убыточной, если она выполняет свою контекстную задачу. Фраза «убыточно, но необходимо», применяемая не только к военным расходам, но и к большинству «непродуктивных» коммерческих видов деятельности нашего общества, содержит противоречие в терминах. «…Нападки, которые со времен критики Самуилом царя Саула выставляли военные расходы как убыточные, успешно скрывали или неверно толковали тот факт, что некоторые виды убытков могут иметь значительную социальную полезность».
В случае с военными «убытками», значительная социальная полезность действительно существует. Она следует из того факта, что «убыточность» военного производства существует полностью вне рамок экономики спроса и потребления. Как таковая, она создает единственный критически значимый сегмент общей экономики, который подвержен полному и произвольному центральному контролю. Если современные индустриальные общества могут быть определены как те, что развили способность производить больше, чем необходимо для их экономического выживания (вне зависимости от справедливости распределения товаров внутри них), то военные расходы могут считаться поддерживающими единственный балансир, обладающий достаточной инерцией, чтобы стабилизировать развитие их экономик. Тот факт, что война является «убыточной», позволяет ей выполнять эту функцию. И чем быстрее развивается экономика, тем тяжелее должен быть этот балансир.
Эта функция часто упрощенно воспринимается как механизм контроля над излишками. Один писатель в данной сфере описывает это следующим образом: «Почему война столь замечательна? Потому что она создает искусственный спрос … более того, единственный вид искусственного спроса, который не создает политических проблем: война, и только война, решает проблему переучета товара». Речь здесь идет о боевых действиях, но это также применимо к военной экономике в целом. «Обычно считается,» более осторожно заключает отчет комиссии, созданной Агентством по контролю за вооружениями и разоружению, «что большое расширение государственного сектора после Второй Мировой войны, ставшее следствием значительных военных расходов, обеспечило дополнительную защиту от депрессий, поскольку этот сектор не был восприимчив к контрактам в частном секторе и обеспечил своего рода буфер или балансир в экономике».
Ключевая экономическая функция войны, с нашей точки зрения, заключается в обеспечении как раз такого маховика. Её функции не следует путать с различными формами финансового контроля, никакая из которых не вовлекает напрямую обширные массы людей и средств производства. Её не следует путать с массивными государственными расходами на программы социальной помощи; после своего начала, такие программы обычно становятся неотъемлемой частью обычной экономики и больше не поддаются произвольному контролю.
Но даже в контексте обычной гражданской экономики, война не может считаться полностью «убыточной». Без продолжительно существующей военной экономики, и без ее частого выплескивания в полномасштабные боевые действия, большинство известных истории крупных прорывов в промышленности, начиная с добычи железа,  так бы и не произошли. Технологии вооружений структурируют экономику. Как писал цитированный выше писатель, «Нет ничего более ироничного или показательного для нашего общества, чем тот факт, что сильно разрушительная война является в нем очень прогрессивной силой. … Военная продукция прогрессивна, поскольку она не была бы произведена в других условиях. (Не столь широко признается, например, что во время Второй Мировой войны вырос гражданский стандарт уровня жизни.)» Это не «иронично или показательно», а просто банальная констатация факта.
Следует также заметить, что военная продукция оказывает верифицируемое стимулирующее воздействие на все области вокруг себя. Отнюдь не представляя собой «убыточные» затраты для экономики, военные расходы, с прагматичной точки зрения, стали постоянным позитивным фактором в росте внутреннего валового продукта и индивидуальной производительности. Бывший Министр армии осторожно сформулировал это для общественного потребления таким образом: «Если существует, а я подозреваю, что существует, прямая связь между стимулами больших расходов на оборону и значительно увеличившимся ростом валового национального продукта, отсюда достаточно просто следует, что военные расходы сами по себе могут получить поддержку на исключительно экономических основаниях [курсив наш], как стимулятор национального метаболизма». На самом деле, фундаментальная невоенная польза войны для экономики признается гораздо шире, чем недостаточность таких признаний, как процитированное выше.
Но негативно сформулированные признания обществом важности войны для обычной экономики являются превалирующими. Наиболее известным примером является эффект «мирных угроз» на фондовом рынке, т.е. «Уолл Стрит вчера была потрясена новостями о зондировании почвы для мирных переговоров со стороны Северного Вьетнама, но быстро восстановила хладнокровие после часа беспорядочных продаж». Сберегательные банки предлагают депозиты под похожими предостерегающими слоганами, например «Если разразиться мир, вы будете к нему готовы?». Более точным случаем был недавний отказ Министерства обороны разрешить правительству Западной Германии заменить невостребованные вооружения на невоенные товары в своих закупочных обязательствах перед  Соединенными Штатами; ключевым соображением было то, что германские закупки не должны затронуть обычную (невоенную) экономику. Другими соответствующими примерами могут быть давление на Министерство, когда оно объявило о планах закрытия устаревшего производства (как «убыточной» формы «убытков»), и обычная связь между повышением напряженности военных действий (как во Вьетнаме в 1965) и опасным ростом уровня безработицы.
Хотя мы и не предполагаем, что заменитель войны в экономике не может быть создан, никакое из проверенных сочетаний техник контроля занятости, производства и потребления не может даже издали сравниться с ней по эффективности. Она была и есть наиболее значительным экономическим стабилизатором современных обществ.

Политические

 

Политические функции войны до настоящего времени имели даже большую важность для социальной стабильности. Не удивительно, тем не менее, что дискуссии об экономическом переходе к миру замолкали при переходе к вопросам политической реализации, и что сценарии разоружения, часто утонченно взвешивающие международные политические факторы, имеют тенденцию пренебрегать политическими функциями военной системы внутри отдельных обществ.
Эти функции являются исключительно организационными. В первую очередь, существование общества как политической «нации» требует, как часть своего определения, позиции в отношении к другим «нациям». Это мы обычно называем внешней политикой. Но внешняя политика нации не может иметь содержания, если у нее нет средств проводить в жизнь свою позицию по отношению к другим нациям. Она может уверенно проводить ее только в том случае, если это подразумевает угрозу максимальной политической организации для этой цели – что говорит о том, что она должна в какой-то степени быть организована для войны. В таком случае, война, которая в соответствии с нашим определением включает в себя все виды деятельности нации, которые учитывают возможность вооруженного конфликта, сама по себе является определяющим элементом существования одной нации vis-a-vis любой другой. Поскольку исторически аксиоматично, что существование любой формы вооружения гарантирует его использование, мы использовали слово «мир» как практически синонимичное разоружению. Аналогичным образом, «война» практически синонимична институту нации. Искоренение войны подразумевает неминуемое искоренение национального суверенитета и традиционного государства.
Военная система не только была необходима для существования наций как независимых политических сущностей,  но и равно обязательна для из стабильной политической структуры. Без нее никакое правительство не могло получить подтверждение своей «легитимности», или права управлять своим обществом. Возможность войны обеспечивает чувство внешней необходимости, без которого никакое правительство не сможет долго оставаться у власти. История один за другим предлагает случаи, когда неспособность режима поддерживать правдоподобие угрозы войны приводила к его распаду под действием частных интересов, или реакций на социальную несправедливость, или иных дезинтегративных элементов. Организация общества для возможности войны является его главным политическим стабилизатором. Ирония в том, что первичная функция войны в целом признавалась историками только когда она была выразительно подтверждена – в пиратских обществах великих завоевателей.
Основная власть современного государства над его народом основывается на его военной мощи. (На самом деле, есть веская причина верить, что кодифицированное право происходит из правил, установленных победителями в войнах для обращения с побежденным врагом, которые были позже адаптированы для применения ко всем подчиненным народам.) В повседневной жизни она представлена институтами полиции, вооруженных организаций, открыто отвечающих за обращение со «внутренними врагами» на военный манер. Как и обычные «внешние» вооруженные силы, полиция также пользуется значительными льготами в отношении большого числа гражданских законодательных ограничений их социального поведения. В некоторых странах искусственное разделение между полицией и прочими вооруженными силами отсутствует. В долгосрочной перспективе, чрезвычайные полномочия правительства на случай войны – являющиеся неотъемлемой частью даже наиболее либеральной нации – определяют наиболее значимый аспект отношений между государством и гражданином.
В развитых современных демократических обществах военная система обепсечила политических лидеров другой политико-экономической функцией растущей важности: она служит последней преградой к изничтожению необходимых социальных классов. В то время, как экономическая продуктивность все больше и больше перерастает минимальный прожиточный уровень, обществу становится все более и более трудно поддерживать паттерны распределения, обеспечивающие существование «дровосеков и водоносов». Дальнейший прогресс автоматизации, как ожидается, только увеличит дифференциацию между «высшими» трудящимися и теми, кого Рикардо называл «лакеями», одновременно усиливая проблему сохранения поставок неквалифицированной рабочей силы.  
Произвольный характер военных расходов и иных форм военной деятельности делает их идеально подходящими для контроля этих важнейших классовых отношений. Очевидно, если бы военная система должна была быть отброшена, для выполнения этой жизненно важной субфункции тут же потребовался бы новый политический апппарат. Пока он не разработан, необходимо обеспечить продолжение существования военной системы, хотя бы по той причине, чтобы сохранить то качество и количество бедности, которое необходимо обществу в качестве побудительного мотива, а также для поддержки стабильности его внутренней организации власти.

Социологические

 

Под этим заголовком мы рассмотрим звено функций, выполняемых военной системой, которые оказывают влияние на поведение человека в обществе. В целом их влияние более глубоко, а сами они менее подвержены прямому наблюдению, чем экономические и политические факторы, рассмотренные ранее.
Наиболее очевидной из этих функций является исторически почетное использование военных институтов для обеспечения антисоциальных элементов приемлемой ролью в социальной структуре. Дезинтеграционные, нестабильные социальные движения, приблизительно описываемые как «фашистские», традиционно пускали корни в обществах, которые испытывали нехватку адекватных военных или околовоенных отдушин для удовлетворения потребностей этих элементов. Эта функция была критической в период быстрых перемен. Сигналы опасности легко распознать, хотя это клеймо в разные времена носило разные имена. Современные эвфемистические клише – «подростковая преступность» и «антиобщественное поведение» - имели своих двойников во все времена. В прошлом, с этими обстоятельствами разбирались напрямую военные, без усложнений соответствующего процесса, обычно при помощи отрядов вербовщиков или прямого порабощения. Но нетрудно представить себе картину того уровня социального раскола, который мог бы произойти в Соединенных Штатах в течение последних двух декад, если бы проблему социального недовольства людей после Второй Мировой войны не предвидели бы и не нашли на нее эффективный ответ. Наиболее молодая и более опасная часть враждебных группировок была под контролем призывной системы.
Эта система и ее аналоги демонстрируют превосходной чистоты примеры скрытой полезности военных. Информированные люди в этой стране никогда не относились к  официальному обоснованию призыва в мирное время - военная необходимость, боеготовность и т.д. – как к заслуживающему серьезного внимания. Но доверие среди мыслящих людей получило редко озвучиваемое, менее легко опровергаемое предложение того, что институт военной службы имеет «патриотический» приоритет в нашем обществе, что должно поддерживаться ради самого себя. Ирония в том, что коль скоро стали понятны невоенные функции военных институтов, упрощенное официальное оправдание системы призыва стало гораздо ближе к сути дела. Как устройство контроля над враждебными, нигилистическими и потенциально нарушающими порядок элементами переходного общества, призыв снова можно защищать, причем довольно убедительно, соображениями «военной» необходимости.
Не может считаться совпадением то, что открытая военная деятельность, и соответственно, уровень призывного набора, имеют тенденцию следовать за крупными флуктуациями в уровне безработицы среди младшей возрастной группы. Этот уровень, в свою очередь, является проверенным временем глашатаем социального недовольства. Нужно также отметить, что вооруженные силы в любой цивилизации обеспечивали главное государственное прибежище для тех, кого мы сейчас называем «нетрудоспособными». Типичная европейская постоянная армия (пятидесятилетней давности) состояла из «…пехотинцев, не подходящих для занятости в торговле, промышленности или сельском хозяйстве, ведомых офицерами, не подходящими для занятий любой признанной профессией или управлением деловым предприятием». Это по-прежнему верно, хотя и менее бросается в глаза. В некотором смысле, эта функция военных, как опекуна лишенных экономических или культурных благ, была предшественником большинства современных социальных программ, от W.P.A. до различных форм «социальной» медицины и социального страхования. Интересно, что либеральные социологи, в настоящее время предлагая использовать призывную систему в качестве средства культурного развития бедных, считают ее новым применением военной службы.
Хотя и нельзя абсолютно утверждать, что такие критические меры социального контроля, как призыв, требуют военного обоснования, никакое современное общество пока не желало рисковать с экспериментами чем либо другим. Даже в такие периоды сравнительно простого социального кризиса, как так называемся Великая Депрессия 1930-х, правительство сочло благоразумным наполнить малые трудовые проекты, такие как «Гражданский корпус охраны природных ресурсов», военным духом и поставить более амбициозную Национальную администрацию восстановления под начало профессионального армейского офицера. Сегодня по крайней мере одна небольшая Североевропейская страна, замученная неконтролируемыми беспорядками среди ее «антиобщественно настроенной молодежи» рассматривает вопрос о расширении своих вооруженных сил, несмотря на проблему доверия к такому расширению в условиях отсутствия внешней угрозы.
Были проделаны спорадические попытки распространить всеобщее признание широких национальных ценностей свободными от военной коннотации, но они были неэффективны. Например, для того, чтобы получить общественную поддержку даже таких скромных программ социального регулирования, как «борьба с инфляцией» или «поддержка физической формы», правительству было необходимо использовать патриотический (т.е. военный) побудительный мотив. Оно продает «оборонные» займы и приравнивает здоровье к боеготовности. Не удивительно; поскольку концепция «нации» подразумевает готовность к войне, «национальная» программа должна делать то же самое.
В целом, военная система обеспечивает базовую мотивацию для первичной социальной организации. В этом она рефлектирует на уровне общества побудительные мотивы индивидуального человеческого поведения. Наиболее важным из этого для общественных целей является индивидуальное психологическое обоснование для приверженности обществу и его ценностям. Приверженность требует причину, причина требует врага. В этом объеме все очевидно; критический момент в том, что враг, который определяет причину, должен казаться поистине грозным. Грубо говоря, подразумеваемая «мощь» врага, достаточная для оправдания индивидуального чувства приверженности обществу, должна быть пропорциональна размеру и сложности общества. Сегодня, конечно, эта мощь должна иметь беспрецедентные размах и устрашающую силу.
Из паттернов человеческого поведения следует, что значимость «врага» общества аналогичным образом требует пропорциональной его угрозе готовности к отпору. В широком социальном контексте, «око за око» по-прежнему характеризует единственное приемлемое отношение к предполагаемой угрозе агрессии, несмотря на противоречивые религиозные и моральные предписания, управляющие личным поведением. Удаленность в современном обществе личного решения от социальных последствий облегчает его членам безотчетное сохранение этого отношения. Недавним примером является  война во Вьетнаме, более давним – бомбардировка Хиросимы и Нагасаки. В каждом случае, с принятием предположения, что жертвы были «врагами», масштаб и беспричинность бойни абстрагировались большинством американцев в политическую формулу. Военная система делает подобный абстрагированный ответ возможным и в невоенных контекстах. Традиционным примером этого механизма является неспособность большинства людей соединить, скажем, голод миллионов людей в Индии со своими прошлыми взвешенными политическими решениями. Хотя последовательная логическая связь, соединяющая решение об ограничении производства зерна в Америке и последующий голод в Азии, является очевидной, недвусмысленной и неприкрытой.
Выдающуюся роль в организации общества военной системе дает ее непревзойденная власть над жизнью и смертью. Необходимо снова подчеркнуть, что военная система не является простым социальным расширением предполагаемой необходимости индивидуального человеческого насилия, но сама по себе, в свою очередь, служит для рационализации убийств не на войне. Она также обеспечивает прецедент для коллективного желания членов общества заплатить кровавую цену за институты, гораздо менее главные для организации общества, чем война. В качестве удобного примера, «мы предпочитаем ограничению скорости до двадцати миль в час убийство автомобилями сорок тысяч человек в год». Аналитик RAND описал это в более общем виде и с меньшей риторикой: «Я уверен, что, на самом деле, существует желательный уровень автомобильных аварий – желательный с широкой точки зрения; в этом смысле, это необходимый сопутствующий компонент более ценных для общества вещей». Это замечание может казаться слишком очевидным для повторения, но оно необходимо для понимания важной мотивационной функции войны как модели коллективного жертвоприношения.
Краткий взгляд на некоторые исчезнувшие не современные нам общества является поучительным. Одной из наиболее примечательных особенностей, общих для крупных, наиболее сложных и наиболее успешных древних цивилизаций, было широко распространенное использование кровавых жертвоприношений. Если бы при рассмотрении этих культур, чтя региональная гегемония были столь полной, что перспектива «войны» стала физически невозможной – как в случае с некоторыми великими доколумбовыми обществами Западного полушария – обнаружилось бы, что в каждой из них позицию первостепенной общественной важности занимала какая-либо форма ритуального убийства. Во всех случаях ритуал был наполнен мистическим или религиозным значением; также как и все религиозные и тотемические практики, ритуал, тем не менее, скрывал более широкую и более важную социальную функцию.
В этих обществах кровавое жертвоприношение служило цели поддержки исчезающего «залога» способности и готовности общества вести войну – т.е. убивать и быть убитыми – в случае когда некие мистические – т.е. непредсказуемые – обстоятельства породили бы эту возможность. То, что такой «залог» оказался неадекватной заменой настоящей военной организации, когда нежданный враг, такой как испанские конкистадоры, появился на самом деле, никоим образом не принижает функцию ритуала. Он был, в первую, если не единственную, очередь, символическим напоминанием, что война когда-то была центральной организующей силой общества, и что это состояние может вернуться обратно.
Отсюда не следует, что переход ко всеобщему миру в современном обществе потребовал бы использования этой модели, даже в менее «варварском» обличии. Но эта историческая аналогия служит напоминанием, что жизнеспособный заменитель войны, как социальной системы, не может быть простой символической шарадой. Он должен включать в себя риск реального уничтожения личности, и по своему масштабу быть сопоставимым с размерами и сложностью современных социальных систем. Ключ здесь – правдоподобие. Вне зависимости от того, ритуальным или функционально замещающим по своей природе является заменитель, он не будет выполнять общественно организующую функцию войны, если он не будет обеспечивать правдоподобную угрозу жизни.
Существование общепринятой внешней угрозы, таким образом, является жизненно необходимым для социальной связности, также как и для восприятия политического руководства. Угроза должна быть правдоподобной, она должна иметь масштаб, сопоставимый со сложностью угрожаемого общества, и наконец, она должна оказать влияние на все общество.  

Экологические.

Человек, как и все другие животные, подвержены постоянному процессу адаптации к ограничениям своей среды. Но основной механизм, который он использовал для этой цели, является уникальным среди живых существ. Для того, чтобы предупреждать неизбежные исторические циклы недостатка продовольствия, пост-неолитический человек уничтожает избыточных членов своего вида посредством организованных военных действий.
Этологи часто отмечали, что организованное избиение членов своего вида практически не встречается среди других животных. Особая склонность человека к убийству себе подобных (разделяемая им до некоторой степени с крысами) может приписываться его неспособности адаптировать анахронистические паттерны выживания (такие, как примитивная охота) к развитию своих «цивилизаций», в которых эти паттерны нельзя эффективно сублимировать. Она может приписываться другим возможным причинам, таким, как плохо адаптированный «территориальный инстинкт», и т.д. Несмотря ни на что, она существует, и ее социальное выражение в форме войны представляет собой биологический контроль над отношениями с природной средой, что является исключительной особенностью человека.
Война помогала поддерживать обеспечение выживания человеческого вида. Но как эволюционный механизм его улучшения, она была практически абсолютно неэффективной. За небольшим числом исключений, селекционный процесс других живых существ обеспечивает и выживания, и генетическое улучшение. Когда обычным образом адаптивные животные сталкиваются с одним из периодически кризисов нехватки ресурсов, обыкновенно, исчезают «неполноценные» члены вида. Социальный ответ на подобный кризис со стороны животных может носить форму массовой миграции, в течение которой происходит отсев слабых. Или они могут последовать драматическому и более эффективному примеру сообществ леммингов, в которых слабые члены стаи добровольно уходят, оставляя запасы еды для сильных. В каждом из случаев, выживают сильные и погибают слабые. В человеческих обществах, те, кто сражаются и гибнут в войнах за выживание, обычно являются их биологически сильнейшими членами. Это – естественный отбор наоборот.
Регрессивное генетическое воздействие войны часто попадало в поле зрения, и также часто порицалось, даже когда его биологические факторы путали с культурными. Непропорциональная потеря биологически сильных представителей остается неотъемлемой частью традиционной войны. Она подчеркивает тот факт, что целью естественного отбора, если у него может быть цель, также как и ключевым основанием данного исследования, является не столько улучшение вида, сколько его выживание.
Но как отметил полемолог Гастон Бутуль , прочие институты, созданные для выполнения этой функции, оказались даже менее удовлетворительными. (Они включают такие формы, как: инфантицид, практиковавшийся в древних и примитивных обществах; сексуальное увечье; монашество; насильственная эмиграция; широкое применение смертной казни, как в древнем Китае и Англии 18 века; и прочие подобные, как правило, локализованные практики.)
Способность человека к увеличению производства продуктов, необходимых для физического выживания, предполагает, что необходимость защиты от цикличного голода отживает свое. Соответственно снижается и очевидная важность основной экологической функции войны, которая обычно не рассматривается теоретиками мира. Тем не менее, два ее аспекта сохраняют свое значение. Первый является очевидным: текущий темп роста населения, добавленный к экологическим угрозам химических и прочих загрязнений, может привести к новому кризису нехватки ресурсов. В этом случае, он, по всей вероятности, будет носить беспрецедентный глобальный размах, а не региональный и временный характер. Обычные методы военных действий практически наверняка окажутся неадекватными для того, чтобы сократить потребляющее население до уровня, совместимого с выживанием вида.
Второй значимый фактор – это эффективность современных методов массового уничтожения. Даже если их применение и не потребуется для решения проблемы мирового кризиса населения, они парадоксальным образом предлагают первую в истории человечества возможность остановить регрессивные генетические последствия естественного отбора методом войны. Их применение положит конец непропорциональному уничтожению физически сильнейших членов вида («воинов») во время войны. Перевесит ли перспектива положительных генетических последствий ожидаемые от остаточной радиоактивности нежелательные мутации, пока что не определено. Важность этого вопроса для нашего исследования обеспечивается тем, что на него, возможно, еще придется искать ответ.
Другим вторичным экологическим трендом, опирающимся на предсказываемый рост населения, является регрессивный эффект определенного прогресса в медицине. Например, чума перестала быть важным фактором контроля над численностью населения. Усилилась проблема роста ожидаемой продолжительности жизни. Этот прогресс также выдвигает на передний план потенциально более зловещую проблему, заключающуюся в нежелательных генетических ветвях, которые ранее самоликвидировались, а теперь сохраняются медицинскими средствами. Многие болезни, бывшие смертельными для людей в предрепродукционном возрасте, теперь лечатся; эффектом стало сохранение нежелательных уязвимостей и мутаций. Ясно, что новая, формирующаяся квазиевгеническая функция войны должна быть принята во внимание в любом плане перехода к миру. В настоящее время, Министерство обороны признает данные факторы, что демонстрируется текущими разработками RAND Corporation по преодолению предполагаемых нарушений экологического баланса после термоядерной войны. Министерство также начало, к примеру, создавать запасы птиц, чтобы противостоять ожидаемому распространению устойчивых к радиации насекомых, и т.д.

Культурные и научные.

Декларируемый порядок ценностей в современном обществе отдает важное место так называемым «творческим» видам деятельности, и еще более важное – тем, что ассоциируются с развитием научного знания. Повсеместно принятые общественные ценности могут быть переведены в политические эквиваленты, которые, в свою очередь, могут опираться на природу перехода к миру. Отношение к переходу к миру тех, что обладает этими ценностями, также должно учитываться при его планировании. Зависимость, таким образом, культурных и научных достижений от военной системы будет важным положением в плане перехода, даже если данные достижения не имеют исконно необходимых социальных функций.
Из всех бессчетных дихотомий, изобретенных учеными для учета основных различий между стилями и циклами искусства, только одна является устойчиво непротиворечивой применительно к многообразию форм и культур. Вне зависимости от ее вербальной формулировки, основное противоречие заключается в следующем: Ориентирована ли работа на войну, или нет? Среди примитивных народов, танец войны является самой важной формой искусства. В других местах, завоевавшие продолжительное признание произведения литературы, музыки, живописи, скульптуры и архитектуры однозначно имели явное или имплицитное отношение к теме войны и выражали центральную роль войны для общества. Война, о которой шла речь, могла быть национальным конфликтом, как в пьесах Шекспира, музыке Бетховена или полотнах Гойи, или могла отражаться в форме религиозного, социального или морального конфликта, как в работах Данте, Рембрандта и Баха. Искусство, которое не может быть классифицировано как ориентированное на войну, обычно описывается как «стерильное», «декадентское» и т.п. Применение «военного стандарта» к произведениям искусства в отдельных случаях может оставлять пространство для споров, но его роль как фундаментального детерминанта культурных ценностей не подлежит сомнению. Эстетические и моральные стандарты имеют общее антропологическое происхождение в возвышении храбрости, стремлении убивать и риске смерти в племенных войнах.
Также поучительно отметить, что характер культуры общества имеет тесное отношение к его потенциалу ведения военных действий в контексте своего времени. Не случайно, что текущий «культурный взрыв» в Соединенных Штатах происходит в эпоху, отмеченную необычайно быстрым прогрессом вооружений. Это отношение признается шире, чем может предполагать литература по данному вопросу. Например, многие художники и писатели начинают выражать озабоченность ограниченными возможностями для творчества, которые они предвидят в мире, свободном от войны, который, по их мнению, или по их надеждам, скоро наступит. В настоящее время, они готовятся к этой возможности посредством беспрецедентных экспериментов с бессмысленными формами: в последние годы их интерес неуклонно двигался в направлении абстрактных структур, беспричинных эмоций, случайных событий и несвязанных последовательностей.
Отношение войны к научным исследованиям и открытиям носит более явный характер. Война является основной мотивационной силой для развития науки всех уровней, с абстрактно концептуального, до узко технологического. Современное общество высоко ценит «чистую» науку, но все значительные открытия об окружающем мире исторически неизбежно были вызваны реальной или воображаемой военной необходимостью своей эпохи. Последствия открытий могли идти совсем в другом направлении, но война всегда обеспечивала первоначальный стимул.
Начиная с выплавки железа и стали, через открытие законов движения и термодинамики, заканчивая веком атомных частиц, синтетических полимеров и космического корабля, никакой важный шаг в развитии науки не обходился без хотя бы непрямого влияния со стороны неявных требований вооружений. Более прозаичные примеры включают радио на транзисторах (продукт требований военных коммуникационных систем), конвейерную сборочную линию (от потребностей в огнестрельном оружии во время Гражданской войны), стальные каркасы зданий (от стальных линкоров), шлюз, и так далее. Типичная адаптация наблюдается в таком скромном устройстве, как обычная газонокосилка; она развилась из вращающейся косы, разработанной Леонардо да Винчи для того, чтобы лошади толкали ее во вражеские порядки.
Наиболее прямая связь существует в медицинских технологиях. Например, гигантская «шагающая машина» и усилитель движений тела человека, изобретенные для военного применения в тяжелых природных условиях теперь позволяют ходить многим людям, ранее прикованным к инвалидному креслу. Война во Вьетнаме сама по себе привела к значительным шагам в развитии процедуры ампутации, техникам хранения крови и логистики хирургии. Она стимулировала новые широкомасштабные исследования малярии и других заболеваний, переносимых паразитами; сколько бы времени они заняли? Их бы долго откладывали, несмотря на их огромную невоенную важность для почти половины населения мира.

Прочие

Мы избрали пропустить в нашем обсуждении невоенных функций войны те, которые мы не рассматриваем в качестве критических для программы перехода к миру. Нельзя, тем не менее, сказать, что они не являются важными, они лишь не представляют особых проблем для организации социальной системы, ориентированной на мир. Они включают в себя следующее:
Война как средство снижения социального напряжения. Это психологическая функция, служащая тем же целям для общества, что и праздники, торжества и оргии для индивидуума – облегчение и перераспределение невидоизмененного напряжения. Война обеспечивает периодическую необходимую перенастройку стандартов социального поведения («моральный климат») и рассеивание общей скуки, одного из наиболее постоянно недооцениваемых и не признаваемых социальных феноменов.
Война как стабилизатор поколений. Эта психологическая функция, выполняемая другими поведенческими паттернами у животных, позволяет физически слабеющему старшему поколению поддерживать контроль над молодыми, уничтожая их в случае необходимости.
Война как идеологическая основа. Дуализм, который характеризует традиционную диалектику всех направлений философии и стабильных политических отношений проистекает из войны как прототипа конфликта. За исключением вторичных проблем, в  обсуждении вопроса просто-напросто не может быть более двух точек зрения, поскольку в войне не может быть более двух сторон.
Война как основа для международного понимания. До развития современных средств коммуникаций, стратегическое требование войны обеспечивало единственный существенный стимул для обогащения одной культуры достижениями другой.  Несмотря на сохранение данной ситуации во многих случаях международных отношений, эта функция теряет свою значимость.
Мы также опустили расширенную классификацию тех функций, которые мы считаем широко и явно признанными. Очевидным примером является роль войны в качестве контроля качества и уровня занятости. Это больше, чем экономическая и политическая субфункция; ее социологические, культурные и экологические аспекты также важны, хотя часто и телеономичны. Но никакой из них не оказывает влияния на общую проблему замещения. То же самое верно и для некоторых других функций; тех, что мы упомянули достаточно для описания области исследования.


Книга Самуила, глава 15.

Civilian Conservation Corps (CCC) - Гражданский корпус охраны природных ресурсов. Федеральное ведомство, созданное с целью обучения и предоставления рабочих мест, а также проведения в жизнь общенациональной природоохранной программы. Основано в 1933 под названием 'Срочные работы по охране природы' <Emergency Conservation Work> и переименовано в 1937. Благодаря программе работу получили около 3 млн. человек, были созданы трудовые лагеря для безработной молодежи; на осуществление программы потрачено около 2,9 млрд. долларов. Организация прекратила свою деятельность в 1942. Источник: www.americana.ru

Национальная администрация восстановления <National Recovery Administration (NRA)> - правительственное ведомство США, осуществлявшее контроль за соблюдением «кодексов честной конкуренции», которые устанавливали объемы производства, цены и правила сбыта, а также предписывали условия труда. в рамках Закона о восстановлении национальной промышленности (National Industrial Recovery Act (NIRA)) 1933 года.

Полемология - наука о войне; направление в политологии, в рамках которого исследуются войны и вооруженные конфликты. Автор - Бутуль, Гастон (1886-1980) – французский социолог и психолог.

Секция 6. Заменители функций войны.

К настоящему моменту должно быть понятно, что наиболее детальный и проработанный генеральный план перехода к миру во всем мире останется академизмом, если он не сможет откровенно разобраться с проблемой критических невоенных функций войны. Обслуживаемые ими потребности общества являются критически важными; если военная система больше не сможет их удовлетворять, для этой цели потребуется создание институтов-заменителей. Эти суррогаты должны быть «реалистичными», что означает размах и природу, позволяющие постичь и применять их в контексте современных возможностей общества. Это не столь очевидно, как может показаться; требования радикальных социальных перемен часто демонстрируют, что различия между самым консервативным предсказанием и в целом утопичной схемой на самом деле незначительны. 
В этой секции мы рассмотрим некоторые возможные заменители этих функций. Они выдвигались для решения интересующих нас задач только в редких случаях, но мы не видим причины ограничивать себя предложениями, которые прямо обращаются к сформулированной нами проблеме. Мы выпустим из рассмотрения очевидные, или военные, функции войны; основой данного исследования служит то, что переход к миру полностью предполагает, что они не будут больше существовать в любом варианте. Мы также выпустим из рассмотрения некритически важные функции, проиллюстрированные в конце предшествующей секции.

Экономические

Экономические суррогаты войны должны соответствовать двум принципиальным критериям. Они должны быть «затратными» в обычном смысле слова, и они должны функционировать вне нормальной системы спроса и предложения. Очевидным выводом является то, что размах затрат должен быть достаточным для удовлетворения потребностей конкретного общества. Столь развитая и комплексная экономика, как наша, потребует запланированного среднего ежегодного уничтожения не менее 10 процентов валового национального продукта для эффективного выполнения стабилизирующей функции. Когда масса колеса-балансира не соответствует силе, которой оно должно управлять, его эффект может быть разрушительным для него самого, как в  случае с потерявшим управление локомотивом. Эта аналогия хоть и груба, но особенно подходяща для американской экономики, что показывает наша история циклических депрессий. Все они произошли в периоды в целом недостаточных военных расходов.
Те из программ экономической конверсии, которые по построению признают невоенные экономические функции войны (хотя бы до некоторой степени), имеют тенденцию подразумевать, что так называемые социальные расходы заполнят вакуум, созданный исчезновением военных расходов. При рассмотрении истории незавершенных инициатив – предложенных, но до сих пор не реализованных – в этой сфере, это предположение кажется приемлемым. Рассмотрим вкратце следующий список, в большей или меньшей степени типичный для обычных социальных программ.
Здравоохранение. Резкое расширение медицинских исследований, образования и учебных центров; строительство больниц и клиник; достижение полного гарантированного правительством здравоохранения для всех, на уровне, соответствующем современным достижениям медицинских технологий.
Образование. Эквивалент предыдущего пункта в сфере образования учителей; школы и библиотеки; резкое обновление  стандартов с целью предоставления всем доступного образовательного уровня, сравнимого с современной профессиональной степенью.
Жилье. Чистое, комфортабельное, безопасное и просторное жилое пространство для всех, на уровне, в настоящее время доступном для приблизительно 15 процентов населения страны (в других странах – меньше).
Транспорт. Создание системы массового общественного транспорта, позволяющей всем путешествовать на работу, домой и на отдых быстро, комфортабельно и удобно, а также совершать личные поездки для удовольствия, нежели чем по необходимости.
Окружающая среда. Развитие и защита поставок воды, лесов, парков и других природных ресурсов; выведение химических и бактериологических загрязнений из воздуха, воды и почвы.
Бедность. Искоренение бедности, до уровня, определяемого стандартом, основанным на современной экономической продуктивности, посредством гарантированного годового дохода или любой другой системы распределения.
Это лишь краткий список наиболее очевидных примеров из области социальной политики, и мы привели его в намеренно широком, возможно экстравагантном виде. В прошлом, подобные расплывчатые и амбициозно звучащие «программы» были бы незамедлительно отвергнуты без серьезного рассмотрения; они были бы prima facie слишком дорогостоящими, вне зависимости от их политических последствий. Наше возражение на это, с другой стороны, не менее противоречиво. Эти программы были бы неадекватны в качестве экономического заменителя войны, потому что они слишком дешевы.
Если это кажется парадоксальным, необходимо помнить, что до настоящего времени все предложенные социальные программы должны были рассматриваться в рамках военной экономики, а не как замена к ней. Старый слоган про линкор или МКБР, стоимостью в x больниц, или y школ, или z домов, принимает совсем другое значение, если нам нужно больше линкоров или МКБР.
Поскольку данный список носит общий характер, мы избрали предвосхитить те тангенциальные противоречия, которые окружают произвольные предсказания стоимости без индивидуальных ее расчетов. Но самая крупная из программ, которая может быть физически выполнена в соответствие с приведенными требованиями, достигнет существующего уровня военных расходов только на короткий срок, по нашему мнению, которое должно быть проверено детальными анализами стоимости и целесообразности, составляет менее десяти лет. За этот короткий период, при сохранении темпов, будут выполнены все основные цели программы. Фаза капитальных инвестиций будет завершена, и она выйдет на постоянный сравнительно низкий уровень годовых расходов - в рамках обычной экономики.
В этом заключается основная слабость социальной политики. В краткосрочной перспективе, самая большая из подобных программ способна заменить нормальную программы военных расходов, при условии, что она была создана, как и ее военный аналог, с учетом возможности ее произвольного контроля. Строительство жилого форда, или, например, современных медицинских центров, время от времени может быть ускорено или приостановлено, в зависимости от требований стабильной экономики. Но в долгосрочной перспективе, расходы на социальную политику, как бы часто они ни пересматривались, необходимо становятся интегрированной, общепризнанной частью экономики, имеющей не больше стабилизирующей ценности, чем автомобильная индустрия или пенсионное страхование. Несмотря на ту полезность, которую социальные программы, как считается, приносят сами по себе, их функция заменителя войны в экономике, таким образом, является самоликвидирующейся. Они, тем не менее, могут быть целесообразными до разработки более долгоживущих средств замещения.
Другим предложенным экономическим заменителем является серия гигантских программ «космических исследований». Они уже продемонстрировали свою эффективность в меньшем масштабе в рамках военной экономики. Подразумевалась, хотя и открыто не выражалась, разработка долгосрочной последовательности программ космических исследований, направленных на недостижимые цели. Подобные программы обладают некоторыми преимуществами, отсутствующими у программ социальной политики. Во-первых, они не имеют границ завершения, несмотря на предсказуемые «сюрпризы» из запаса науки: вселенная слишком велика. В случае, если некий единичный проект внезапно окончится успехом, проблем с заменой не будет. Например, если колонизация Луны будет идти по расписанию, после нее станет «необходимо» создать плацдарм на Марсе, Юпитере и так далее. Во-вторых, они зависят от обычной экономики спроса и предложения не больше, чем их военный прототип. В третьих, они превосходно совмещаются с произвольным управлением.
Космические исследования могут рассматриваться как наиболее близкий существующий современный эквивалент строительства пирамид и аналогичных ритуалистических действий древних обществ. Верно, что научная ценность космической программы, даже ее завершенной части, имеет вес сама по себе. Но современные программы абсурдно очевидно непропорциональны в области отношения искомых знаний к понесенным расходам. Весь космический бюджет, за исключением малой доли, соответствующей стандартам сравнимых научных задач, должен быть де факто направлен в военную экономику. Будущие исследования космоса, спроектированные как заменитель войны, будут и далее снижать «научную» составляющую своего бюджета до минимального процента. Таким образом, как чисто экономический заменитель войны, расширение космической программы заслуживает серьезного внимания.
В Секции 3 мы указали, что некоторые модели разоружения, которые мы называем консервативными, постулировали чрезвычайно дорогие и проработанные системы инспектирования. Будет ли возможно расширить и институционализировать подобные системы до точки, когда они смогут послужить экономическими заменителями военным расходам? Организация отказоустойчивого механизма проверок может принять такую же ритуальную форму, как и существующие военные процессы. «Команды инспекторов» могут стать подобием оружия. Раздувание бюджета проверок до военного уровня не представляет трудностей. Привлекательность подобной схемы лежит в сравнительной легкости перехода между двумя параллельными системами.
Заменитель в виде «глубоких и непрерывных проверок» является, тем не менее, фундаментально ложным. Хотя он и может быть экономически полезен, также как и политически необходим во время перехода к разоружению, он не сможет выполнять роль экономического заменителя войны по одной простой причине. Миротворческие проверки являются частью военной, а не мирной системы. Они подразумевают возможность производства или обслуживания вооружений, что не может существовать в мирном обществе, соответствующем данному нами определению. Массированные проверки также предполагают санкции и, как следствие, готовность к войне.
Аналогичная ошибочность более очевидным образом присутствует в планах создания явно бессмысленного аппарата «военной конверсии». Один пример - давно дискредитированное предложение строительства «полной» системы гражданской обороны, другой – план строительства гигантского противоракетного комплекса (Nike-X и т.п.). Эти программы, конечно, более экономические, чем стратегические. Тем не менее, они являются не заменителями военных расходов, а просто другой их формой.
Более сложным вариантом является предложение создания «Невооруженных сил» Соединенных Штатов. Это позволит обычным образом полностью сохранить институциональную военную структуру, направив ее исключительно на социальные виды деятельности глобального масштаба. В результате, получился бы гигантский военный  Корпус Мира. В этом плане нет ничего принципиально невыполнимого, а использование существующей военной  системы для осуществления ее собственного отречения от престола является одновременно честным и удобным. Но даже в значительно увеличенном мировом масштабе, социальные расходы рано или поздно вернуться в атмосферу нормальной экономики. Тогда практическая польза от подобной схемы в переходный период будет перевешена ее неадекватностью в качестве перманентного экономического стабилизатора. 

Политические.

Военная система делает возможным стабильное управление обществом. Она делает это исключительно обеспечивая обществу внешнюю необходимость принять политическое управление. Этим она создает базис для существования нации и для контроля правительства над своими избирателями. Какой другой институт или комбинация программ сможет выполнять эти функции вместо нее?
Мы уже указали, что конец войны означает конец национального суверенитета, и таким образом – конец наций в том виде, в котором мы их знаем. Но это не обязательно означает конец национальных государств в административном смысле слова, и внутригосударственная политическая власть останется жизненно важной для стабильного общества. Появляющиеся «нации» мирной эпохи по-прежнему должны получать политическую власть из какого-то источника.
Было сделано несколько предложений касательно управления отношениями между нациями после тотального разоружения; все они были по своей сути юридическими. Они предусматривают институты, более или менее похожие на Всемирный суд, или на Организацию Объединенных Наций, но наделенные реальными полномочиями. Они могут выполнять или не выполнять официальную пост-военную задачу улаживания международных споров, но нам нет необходимости обсуждать это здесь. Никакой из них не создаст на нацию мирного времени эффективного внешнего давления для ее политической организации.
Можно утверждать, что хорошо вооруженные международные полицейские силы, действующие под эгидой подобного наднационального «суда», могут хорошо исполнять функцию внешнего врага. Тем не менее, это будет представлять собой военную операцию, как и упомянутые схемы инспекций, и как и они, будет несовместимо с базовой идеей отказа от военной системы. Возможно, будет разработан вариант типа «Невооруженных сил», «конструктивные» действия которых (т.е. социальное обеспечение)  будут совмещены с экономической «угрозой», размер и серьезность которой будут достаточны для обеспечения политической организации. Будет ли подобая угроза также противоречить нашей основной идее?, т.е. будет ли она неизбежно военной? Не обязательно, с нашей точки зрения, но мы скептичны по отношению к ее способности пробудить доверие к себе. Кроме того, очевидный дестабилизирующий эффект, который любой суррогат глобальной социальной политики оказывает на политически необходимые классовые отношения, создаст абсолютно новый набор по крайней мере, сравнимых по своему масштабу проблем перехода к миру.
Доверие, по сути дела, лежит в основе проблемы разработки политического заменителя войны. Именно здесь дали сбой столь подходящие в качестве экономического заменителя войны предложения гонки вооружений. Даже самый амбициозный и нереалистичный космический проект не может сам по себе создать внушающую доверие внешнюю угрозу. Горячо утверждалось, что подобная угроза обеспечит «последнюю и единственную надежду на мир» и т.п., объединяя человечество перед опасностью уничтожения «существами» с других планет или из далекого космоса. Для проверки доверия к угрозе завоевания из вне предлагались эксперименты; возможно, что некоторые из более необъяснимых инцидентов последних лет с «летающими блюдцами» были, на самом деле, ранними экспериментами подобного рода. Если это так, то их с трудом можно считать обнадеживающими. Мы не предполагаем трудностей с обеспечением доверия к «необходимости» гигантской суперкосмической программы для экономических целей, хотя явных подобных прецедентов пока не было; ее расширение для политических целей, с включением деталей, к сожалению ассоциирующихся с научной фантастикой, стало бы очевидно более сомнительным предприятием.
Тем не менее, эффективный политический заменитель войны потребует «альтернативных врагов», некоторые из которых в контексте современной военной системы могут показаться притянутыми за волосы. Может быть так, к примеру, что масштабное загрязнение окружающей среды в конце концов сможет заменить возможность массового уничтожения ядерным оружием в качестве основной явной угрозы выживанию вида. Отравление воздуха и основных источников поставок воды и продуктов уже достаточно развито, и на первый взгляд, кажется в этом отношении многообещающим; оно представляет собой угрозу, с которой можно справиться только посредством социальной организации и политической власти. Но с настоящего момента потребуется от одного до полутора поколений, чтобы загрязнение среды, каким бы серьезным оно ни было, стало достаточно угрожающим в глобальном масштабе, чтобы обеспечить возможную основу для решения проблемы.
Верно, что для этой цели темпы загрязнения могут быть значительно увеличены; на самом деле, простая модификация существующих программ сдерживания загрязнений может ускорить этот процесс в достаточной степени, чтобы создать доверие к данной угрозе в более короткий срок. Но проблема загрязнения была в последние годы столь широко обсуждаема в печати, что кажется в высшей степени невероятным, что программа намеренного отравления окружающей среды может быть реализована в политически приемлемой форме.
Какими бы маловероятными ни казались некоторые альтернативные враги из числа названных нами, если переход к миру должен произойти без социальной дезинтеграции, мы должны подчеркнуть необходимость нахождения врага, убедительного по своему качеству и размаху. Более вероятно, по нашему суждению, что подобная угроза должна быть скорее изобретена, нежели чем создана в непонятных условиях. По этой причине, мы полагаем дальнейшие рассуждения о ее предполагаемой природе неуместными в данном контексте. Поскольку, по нашему мнению, существуют серьезные сомнения в возможности создания подобного жизнеспособного политического суррогата, мы отказываемся компрометировать незрелыми рассуждениями любые возможности, которые, в конечном счете, могут быть открыты нашему правительству.

Социологические

Из всего множества функций войны, которых мы посчитали уместным собрать в приведенной классификации, критически важными являются две. В мирном мире, сохранение стабильности общества будет требовать: 1) эффективный заменитель военных институтов, который сможет нейтрализовать дестабилизирующие социальные элементы, и 2) внушающий доверие мотивационный заменитель войны, который сможет обеспечить социальную связность. Первый является необходимым элементом общественного контроля; второй – основным механизмом адаптации индивидуальной человеческой мотивации к потребностям общества.
Большинство предложений, явно или иным образом касающихся послевоенной проблемы контроля антиобщественных элементов, предлагают в качестве решения некие варианты Корпуса Мира или так называемого Рабочего Корпуса. Асоциальные, не готовые к участию в экономических отношениях, психологически неудобные, закоренелые «правонарушители», неисправимые «саботажники», и прочие не подлежащие трудовой занятости предлагаются к перевоспитанию посредством дисциплинирующей службы, наподобие военной, в более или менее пригодных работников социальной службы. Эта презумпция также наполняет смыслом в противном случае твердолобое рассуждение о плане «Невооруженных сил».
К этой проблеме в языке популярной социологи обращался государственный секретарь Макнамара. «Даже в наших пресыщенных обществах у нас есть достаточно причин беспокоиться о напряжении, которое вращается и сужается вокруг непривилегированных молодых людей, и наконец наносит удар в форме правонарушений и преступности. Чего мы должны ожидать… когда восходящие фрустрации могут прорваться во вспышки насилия и экстремизма?» Он продолжает эту мысль в казалось бы, не связанном абзаце: «Мне кажется, что мы могли бы продвинуться в направлении снижения этого неравенства [призывной системы], прося каждого молодого человека в Соединенных Штатах отдать два года службе своей стране – неважно, в вооруженных силах, Корпусе Мира, или любой другой добровольческой организации в стране или за рубежом. Мы могли бы подталкивать другие страны к таким же действиям.» Здесь, как и в других местах этого важного выступления, мистер Макнамара косвенно, но безошибочно сконцентрировался на одной из ключевых проблем возможного перехода к миру, и затем указал, также косвенно, на приблизительный подход к ее решению, снова выраженный в языке существующей военной системы.
Ясно, что мистер Макнамара и другие сторонники идеи корпуса мира в качестве заменителя этой функции войны, в значительной степени опираются на успех околовоенных программ периода Депрессии, ранее упомянутых в прошлой секции. Мы полагаем этот прецедент некоторым образом полностью неадекватным. Ни нехватка соответствующих прецедентов, тем не менее, ни сомнительная сентиментальность социальной политики, характеризующая этот подход, не достаточны для отказа от него без внимательного изучения. Он может оказаться жизнеспособным, - при условии, что, во-первых, военное происхождение формата Корпуса будет эффективно выделено из его оперативной деятельности, и, во-вторых, что переход от околовоенных действий к «работе по развитию» может быть осуществлен без внимания к отношению к ней персонала Корпуса, или к «ценности» ожидаемой от него работы.
Другим возможным заменителем контроля над потенциальными врагами общества, в соответствующей форме, совместимой с современной технологией и политическими процессами, является введение рабства. До настоящего времени, данное предложение существовало исключительно в фантастике, в частности, в работал Уэллса, Хаксли, Оруэлла и прочих авторов, участвующих в творческом предвосхищении социологии будущего. Но фантазии, нарисованные в «Прекрасном Новом Мире» и «1984», с годами после их публикации казались все менее и менее неуместными. Традиционная ассоциация рабства с древними доиндустриальными культурами не должна закрывать нам глаза на его адаптивность к развитым формам социальной организации, как не должна и его в равной степени традиционная несовместимость с Западными моральными и экономическими ценностями. Очень возможно, что развитие усложненной формы рабства может быть абсолютным требованием социального контроля в мирном мире. С практической точки зрения, превращение военного дисциплинарного устава в эвфимизированную форму рабовладения потребует на удивление небольших изменений; первым логическим шагом будет принятие какой-либо формы «всеобщей» воинской повинности. 
Когда доходит до предложений внушающего доверие заменителя войны, способного к управлению паттернами человеческого поведения от имени социальной организации, число предложений невелико. Как и ее политическая функция, мотивационная функция войны требует существования реально угрожающего врага общества. Принципиальная разница в том, что для того, чтобы мотивировать исходную преданность, в отличие от принятия политической власти, «альтернативный враг» должен подразумевать более немедленную, материальную и прямо ощущаемую угрозу разрушения. Он должен оправдывать необходимость наличия и уплаты «кровавой цены» во многих сферах человеческой деятельности.
В этом отношении, ранее упомянутые возможные враги будут недостаточны. Единственным исключением может быть модель загрязнения окружающей среды, в том случае, если ее опасность для общества была бы по-настоящему грозной. Придуманные модели должны нести экстраординарную убедительную нагрузку, подкрепленную приемлемой потерей жизней; конструирование для этой цели современной мифологической или религиозной структуры в наше время будет представлять сложности, но несомненно, должно быть рассмотрено.
Специалисты по теории игр, в ином контексте, предложили для эффективного контроля над индивидуальными агрессивными импульсами разработку «кровавых игр». Ироническим комментарием к современному состоянию исследований войны и мира служит то, что разработка модели этого понятия, на уровне популярных мелодрам, в виде ритуализированной охоты на человека, досталась не ученым, а создателям коммерческих фильмов. Более реалистически говоря, подобный ритуал мог бы быть социализирован, наподобие Испанской инквизиции и менее формальных судов над ведьмами других периодов, для целей «социальной очистки», «безопасности государства» и иных оснований, одновременно приемлемых и внушающих доверие для послевоенных обществ. Возможность реализации подобной обновленной версии еще одного древнего института хотя и сомнительна, но в значительной степени менее вычурна, чем мечты многих специалистов по планированию мира о том, что продолжительное состояние мира может быть достигнуто без наиболее болезненных исследований каждого возможного заменителя критически необходимых функций войны. Здесь затрагивается, в некотором смысле, стремление к «моральному эквиваленту войны» Вильяма Джейма.
Также возможно, что две функции, рассмотренные в данном разделе, могут выполняться вместе, в смысле обозначения антисоциальных элементов, для которых необходим институт контроля, в качестве «альтернативного врага», необходимого для удержания общества вместе. Безжалостное и необратимое распространение неспособности к занятости и аналогичное расширение обобщенного отчуждения от общепринятых ценностей может создать необходимость в подобной программе даже в качестве приложения к военной системе. Как и ранее, мы не намерены рассуждать о специфических формах, которые может принять подобная программа, но отметим, что в некоторых обществах в некоторые исторические периоды существует достаточно прецедентов обращения с нежелательными, подозреваемыми в угрозе, этническими группами.

Экологические.

Рассматривая недостатки войны как механизма селективного контроля населения, может показаться, что разработка заменителей для этой функции должна быть достаточно простой. Схематически это действительно так, но проблема периода перехода к новому укладу экологического баланса делает перспективы замены менее уверенными.
Необходимо помнить, что ограничения войны в этой функции являются полностью евгеническими. Война не приводила к генетическому прогрессу. Но ее нельзя осуждать как систему общего контроля населения для сохранения вида. И, как было указано, природа войны изменяется сама по себе. Современные тенденции в военных действиях – увеличивающиеся стратегические бомбардировки гражданского населения и большая военная значимость, которая придается разрушению источников снабжения (в отличие от чисто «военных» баз и личного состава) – в значительной степени предполагает протекание действительно качественных изменений. Предположив, что военная система сохранит свое существование, более чем вероятно, что регрессивное селективное влияние войны будет изменено, и ее жертвы станут более генетически репрезентативными по отношению к своим обществам.
Нет сомнений, но есть всеобщее требование того, что деторождение, ограниченное продуктами искусственного осеменения, обеспечит полностью адекватную замену контроля над уровнем населения. Подобная репродуктивная система будет несомненно, иметь дополнительные преимущества в виде доступности прямого евгенического вмешательства. Ее предсказуемое дальнейшее развитие – оплодотворение и развитие эмбриона целиком в лабораторных условиях – расширит эти рычаги управления до их логического предела. При таких обстоятельствах, экологическая функция войны будет не только замещена, но и превзойдена по эффективности.
Указанный промежуточный шаг – полный контроль над оплодотворением посредством «пилюль» и контролируемого «противоядия», повсеместно распространенных через поставки воды или некоторых необходимых продуктов - уже находится в разработке. В будущем, не просматривается перспективной необходимости в возврате к устаревшим практикам, упомянутым в предыдущей секции (инфантицид и т.д.), что вполне могло бы иметь место, если бы переход к мирному состоянию стал возможен два поколения назад.
Вопрос, на самом деле, состоит не в жизнеспособности этого заменителя войны, а в политических проблемах, связанных с его реализацией. Подобная система не может быть создана, пока военная система все еще функционирует. Причина проста: избыточное население – это расходный материал. До тех пор, пока любое общество вынуждено принимать во внимание хотя бы маловероятную возможность войны, оно должно поддерживать максимально возможный уровень населения, даже если это наносит ущерб экономической устойчивости.  Это парадоксально, учитывая роль войны в сокращении избыточного населения, но и тривиально. Война контролирует общий уровень населения, но экологический интерес любого общества заключается в поддержании его гегемонии по отношению к другим обществам. Эта очевидная аналогия наблюдается в любой экономике, где присутствует свобода предпринимательства. Практики, наносящие ущерб обществу в целом – как конкурентные, так и монополистические – поощряются конфликтующими экономическими мотивами интересов индивидуальных капиталов. Очевидный прецедент подобного можно найти в кажущихся иррациональными политических затруднениях, сопровождающих массовое распространение простых методов контроля рождаемости. Государства, остро нуждающиеся в изменении неблагоприятного соотношения между производством и потреблением, тем не менее не готовы пожертвовать для этой цели требованиями военной машины на двадцать лет вперед. Односторонний контроль населения, практиковавшийся в древней Японии и других изолированных обществах, в современном мире находится вне пространства обсуждения.
Поскольку евгеника недостижима до того, как наступит переход к миру, почему бы не подождать? Следует согласится с подобным предложением. Как мы отмечали ранее, сегодня существует реальная возможность беспрецедентного глобального кризиса нехватки ресурсов, который не сможет предвосхитить военная система. Если это будет иметь место до окончания согласованного перехода к миру, результаты могут быть неизменно разрушительными. Эта дилемма очевидно не имеет решения; это риск, на который придется пойти. Но это поддерживает позицию, в соответствии с которой возможное решение о ликвидации военной системы следует исполнить раньше, а не позже.

Культурные и научные

Строго говоря, функции войны как детерминанта культурных ценностей и основного двигателя научного прогресса могут не быть критическими в мире без войны. Нашим критерием для основных невоенных функций войны была их необходимость для  выживания и стабильности общества. Абсолютная необходимость в заменителях культурных детерминант и дальнейшего развития научного знания не выявлена. Мы, тем не менее, от имени тех, для кого эти функции имеют субъективную значимость, считаем важным установить, что можно осмысленно ожидать в культуре и науке после перехода к миру.
Что касается  творческих видов искусства, нет оснований полагать, что они исчезнут, хотя изменения коснутся их характера и относительной социальной значимости.  Ликвидация войны естественным образом лишит их основной движущей силы, но этот процесс перехода займет значительное время, и, возможно, поколением позже, темы социо-моральных конфликтов, порожденные военной системой, сменятся на различные аспекты личной чувствительности. В то же время, необходимо сформируется новая эстетика. Какими бы ни были ее название, форма или рациональность, ее функция будет состоять в выражении в языке, приемлемом для нового исторического периода, ранее дискредитированной философии искусства ради искусства. Эта эстетика недвусмысленно отвергнет классическое требование военного конфликта как содержательного ядра великого искусства. Конечным эффектом этой мирной философии для искусства станет предельная форма его демократизации, в том смысле, что общепризнанная субъективность культурных стандартов уравновесит его новые, бессодержательные «ценности».
Возможно, следует ожидать, что искусству будет вновь придана роль, которую оно некогда играло в нескольких примитивных, мироориентированных социальных системах. Это была функция чистого украшения, развлечения или игры, полностью свободная от гнета выражения социоморальных ценностей и конфликтов общества, ориентированного на войну. Интересно, что фундамент для подобной эстетики с отсутствующими ценностями закладывается уже сегодня в области развивающихся экспериментов с искусством без содержания, являющихся возможными предвестниками мира без войн. Вокруг нового типа культурного детерминизма уже сформировался культ, предполагающий, что ценность культурных проявлений определяет их технологическая форма, нежели чем их мнимо значимое содержание. Четким следствием этого является то, что нет «хорошего» или «плохого» искусства, а есть только искусство (технологически) приемлемое своему времени или неприемлемое. Культурным эффектом этого стало распространение ситуационных решений и незапланированных выразительных приемов; искусству отказывают в связи с последовательной логичностью. В данном контексте, значение этого феномена в том, что он предоставляет работающую модель одного из типов культуры без ценностей, которую мы с разумной уверенностью предсказываем для мира без войн.
Что касается науки, на первый взгляд может показаться, что гигантская программа космических исследований, наиболее перспективный экономический суррогат войны, может также послужить основным стимулятором научных исследований. Отсутствие фундаментально организованного социального конфликта, являющееся неотъемлемой частью космических исследований, тем не менее, исключает их из числа адекватных мотивационных заменителей войны в сфере «чистой науки». Но они, вне всякого сомнения, могли бы поддерживать большой спектр технологических задач, связанных с космическими аспектами военных программ. Аналогичная по масштабу программа социальной поддержки могла бы предать сравнимый импульс определенным технологическим разработкам, особенно в медицине, рационализированых методиках строительства, образовательной философии и т.п. Евгеника, как заменитель экологических функций войны, также потребует продолжающихся исследований с отдельных областях естественных наук.
Помимо указанных частичных заменителей войны, следует принимать во внимание, что размер интеллектуального и материального импульса, данного научному прогрессу великими войнами прошлого века и, даже в большей степени, ожиданием Третьей мировой войны, просто гигантский. Наше открытие заключается в том, что если бы военная система пришла к концу завтра, под действием этого импульса движение к научным знаниям продолжалось бы еще как минимум две декады. После этого еще как минимум две декады оно бы постепенно уменьшало темп, до тех пор, пока «банковский счет» нерешенных на сегодняшний день проблем не опустел бы. Для вопросов того уровня, которые мы сегодня научились задавать, не осталось бы ничего неизвестного и достойного познания;  мы по определению не можем представить себе научные вопросы, которые можно будет задать тогда, когда на все постижимые сегодня вопросы будут получены ответы.

Это неукоснительно приводит нас к другой проблеме: самоценности неограниченного поиска знаний. Мы, конечно, не предлагаем никаких независимых оценок, но было бы уместным указать, что значимое меньшинство представителей науки полагает, что подобный поиск в любом случае должен быть ограничен. Подобное мнение само по себе является фактором, указывающим на необходимость заменителя научной функции войны. Для протокола мы также должны отметить, что на протяжении долгих периодов истории человечества, часто продолжавшихся тысячи лет, в ходе которых научному прогрессу не придавалось никакой общественной значимости, стабильные общества выживали и процветали. Хотя подобное было бы и невозможно в современном индустриальном мире, мы не можем быть уверены в том, что такая ситуация сохранится и впредь в будущем мире без войн.

Автор использует термин «экология» не в значении «охрана природы», а в его исходном значении.

Секция 7. Выводы и заключение

Природа войны

Война – это не политический инструмент, используемый государствами для расширения или защиты своих выраженных политических ценностей или экономических интересов, как это широко принято полагать. Напротив, она сама по себе является организационной основой, вокруг которой структурируются все современные общества. Обычная непосредственная причина войны – явное вмешательство одного государства в интересы другого. Но в основе всех показных отличий национальных интересов лежат динамические требования вооруженного конфликта со стороны военной системы. Готовность к войне характеризует современные социальные системы куда больше, чем их экономические и политические структуры.
Экономический анализ ожидаемых проблем перехода к миру не учитывал широкую роль войны в определении социальных систем. То же самое верно, с редкими и частичными исключениями, и для модельных «сценариев» разоружения. По этой причине, ценность всех предыдущих работ ограничена механическими аспектами перехода. Определенные элементы этих моделей, вероятно, могут быть применены к реальной ситуации перехода к миру; это, тем не менее, зависит от их совместимости с содержательным, а не формальным наполнением плана мирной жизни. Подобный план может быть разработан только на основе полного понимания природы военной системы, которую он призван упразднить, что, в свою очередь, предполагает детальное осмысление функций, которые военная система выполняет в обществе. Это потребует создания детализированной и доступной системы заменителей тех ее функций, которые необходимы для стабильности и выживания человеческих обществ.

Функции войны

Видимая, военная функция войны не требует разъяснений; она не только очевидна, но и не имеет отношения к переходу к состоянию мира, в котором она, по определению, будет избыточной. Она также подчиняется в своем социальном значении предполагаемым невоенным функциям войны; те из них, которые имеют критически важное значение для перехода, могут быть собраны в пять принципиальных групп.

1. Экономические. Война обеспечивала как древние, так и современные общества надежной системой стабилизации и контроля национальных экономик. В современной сложной экономике, никакого альтернативного метода контроля, хотя бы отдаленно сравнимого по эффективности с войной,  пока не было испытано.
2. Политические. Перманентная возможность войны является основой стабильного правительства; она создает основу для общего принятия политической власти. Она позволяет обществам поддерживать необходимые классовые различия и обеспечивает подчинение граждан государству посредством остаточных военных сил, неотъемлимо заложенных в концепции нации. Никакая из современных политических властных группировок не смогла успешно контролировать своих избирателей после потери доверия к внешней военной угрозе.
3. Социологические. Война, посредством военных институтов, всю историю служила обществам уникальным, незаменимым средством контроля опасных социальных расколов и деструктивных антиобщественных тенденций. Как наиболее значимая из угроз жизни и единственная, с которой может справится только социальная организованность, война также играла еще одну фундаментальную роль: военная система обеспечила механизм превращения мотивационных сил, управляющих человеческим поведением, в принудительную преданность обществу. Таким образом, обеспечивался уровень социальной связности, необходимый для выживания нации. Никакой другой институт или группа институтов в современных обществах не способны выполнить эти функции.
4. Экологические. Война была основным эволюционным инструментом поддержки экологического баланса между растущей человеческой популяцией и ресурсами, необходимыми для ее выживания. Это уникальная особенность человечества как вида.
5. Культурные и научные. Ориентация на войну определяла основные стандарты ценностей в искусстве и обеспечивала фундаментальный стимул для научного и технологического прогресса. Концепции, в соответствии с которыми искусство выражает ценности, не зависящие от его формы, и что успешные стремление к знаниям имеет самостоятельную общественную ценность, долгое время были приняты в современных обществах; развитие искусств и наук в эти периоды было следствием парралельного развития вооружений.

Заменители функций войны: критерии

Нижеизложенные функции войны являются необходимыми для выживания известных нам сегодня социальных систем. За двумя возможными  исключениями, они также необходимы для любой стабильной социальной организованности, которая сможет выжить в мире без войн. Обсуждение направлений и средств перехода к подобному миру станут осмыслены если только а) будут созданы институты-заменители этих функций, или б) можно будет осмысленно гипотетически предположить, что полная или частичная потеря одной из функций не обязательно устранит жизнеспособность будущих обществ.
Подобные заменяющие институты и гипотезы должны соответствовать ряду критериев. В общем, они должны быть технически реализуемы, политически приемлемы и потенциально вызывать доверие у членов общества, которое реализует их. Конкретно, их можно характеризовать следующим образом:
1. Экономические. Приемлемый экономический суррогат военной системы потребует расход ресурсов на полностью непродуктивные цели, по уровню сравнимый с военными расходами, обычно определяемыми размером и сложностью каждого общества. Природа подобной системы кажущихся «растрат» должна позволять ей оставаться независимой от нормальной экономики спроса и предложения; она должна позволять осуществление над ней произвольного политического контроля.
2. Политические. Жизнеспособный политический заменитель войны должен предоставлять для каждого общества обобщенную политическую угрозу, характеристики и масштаб которой позволят обеспечить организованность и принятие политической власти.
3. Социологические. Во-первых, в условиях перманентного отсутствия войны, должны быть разработаны новые институты, которые будут эффективно контролировать социально деструктивные сегменты общества. Во-вторых, в целях адаптации физической и психологической динамики человеческого поведения к потребностям социальной организации, правдоподобный заменитель войны должен создать вездесущий и понятный страх личного уничтожения. Характер и уровень этого страха должны быть достаточны, чтобы обеспечить полную приверженность общественным ценностям, чтобы они признавались как превосходящие ценность индивидуальной человеческой жизни.
4. Экологические. Заменитель войны, функционируя как уникальная человеческая система контроля популяции, должен обеспечить выживание, если не улучшение, вида, в аспекте его доступа к ресурсам.
5. Культурные и научные. Суррогат функций войны как детерминанта культурных ценностей должен создать основу для социо-морального конфликта равно непреодолимой силы и масштаба. Суррогатная мотивационная основа для стремления к научному знанию должна сходным образом быть наполнена сравнимым чувством внутренней необходимости.

Заменители функций войны: модели

Следующие институты были, помимо прочих, предложены на рассмотрение в качестве замены невоенных функций войны. То, что они изначально могли быть созданы для других целей, не препятствует или обесценивает их возможное применение в этой сфере.
1. Экономические. А) Всесторонняя программа социального обеспечения, направленная на максимальное улучшение общих условий человеческой жизни. Б) Гигантская, не имеющая конечных целей, программа исследования космоса, направленная на недосягаемые объекты. В) Постоянная, ритуализированная, ультра-доскональная система инспекции процесса разоружения, и ее вариации.
2. Политические. А) Вездесущие, практически всемогущие  международные политические силы. Б) Признанная и явная внеземная угроза. В) Массовое глобальное загрязнение окружающей среды. Г) Фиктивные альтернативные враги.
3. Социологические. Функция контроля: А) Программы, сделанные по модели Корпуса Мира. Б) Современная усовершенствованная форма рабства. Мотивационная функция:  А) Интенсифицированное загрязнение окружающей среды. Б) Новые религии или мифологии. В) Общественно ориентированные «кровавые игры». Г) Комбинированные формы.
4. Экологические. Всеобъемлющая программа прикладной евгеники
5. Культурные: института-заменителя не найдено. Научные: вторичные требования программ космических исследований, социального обеспечения и/или евгеники.

Заменители функций войны: оценка

Перечисленные выше модели отражают скорее начало поиска институтов – заменителей функций войны, нежели чем перечисление альтернатив. Было бы преждевременно и неуместно, тем не менее, выдвигать финальные вердикты об их применимости к ситуации перехода к миру и к последующему периоду. Более того, поскольку необходимая, но сложная работа по оценке совместимости предлагаемых суррогатов с различными функциями может быть в настоящее время выполнена только эмпирическим путем, мы избрали путь воздержания от подобных статистически неадекватных гипотетических корреляций.
Тем не менее, ряд пробных и поверхностных замечаний к предлагаемым функциональным «решениям» позволят обозначить масштаб трудностей, связанных с проблематикой планирования мира.
Экономические.  Модель системы социального обеспечения не сможет оставаться вне нормальной экономики после завершения фазы преимущественно капитальных  инвестиций; таким образом, ее ценность как исполнителя данной функции будет носить временный характер. Такой заменитель, как космические исследования, судя по всему, соответствует обоим основным критериям и должен быть подвергнут более детальному изучению, особенно в отношении его возможных эффектов на другие функции войны. Схемы «непрерывной инспекции», хотя и являются чрезмерно привлекательными, несовместимы с базовой посылкой перехода к миру. Сходный с ними вариант «невооруженных сил» подвергается той же функциональной критике, что и общая модель системы социального обеспечения.
Политические. Как и суррогатные варианты различных инспекций, предложения создания обладающей абсолютной властью полиции сущностно несовместимы с концом военной системы. Вариант «невооруженных сил», с поправками, включающими неограниченные полномочия на осуществление экономических санкций, предположительно может быть трансформирован в убедительную внешнюю угрозу. Развитие приемлемой угрозы из «дальнего космоса», предположительно в связке с космическими исследованиями как экономическим суррогатом, кажется малоприемлемым вследствие своей неубедительности. Модель загрязнения окружающей среды недостаточно восприимчива к непосредственному контролю, кроме как через директивное ускорение текущих трендов в области загрязнений; это, в свою очередь, поднимает вопрос политической приемлемости. Новые, менее регрессивные подходы к созданию фиктивных глобальных «врагов» требуют более детального изучения.
Социологические. Функция контроля: Хотя различные заменители данной функции, грубо скопированные с Корпуса Мира, в потенциальной перспективе кажутся в целом неадекватными, их не следует отбрасывать без внимательного изучения. Рабство, в технологически современной и концептуально обновленной форме, может оказаться более эффективным и гибким институтом в этой сфере. Мотивационная функция: Хотя никакие из предложенные заменителей войны как гаранта приверженности общественным ценностям не могут быть сразу отброшены, каждый из них создает ряд серьезных и особенных трудностей. Интенсифицированные угрозы окружающей среде могут породить экологические проблемы; мифология может  потерять политическую приемлемость; предложенные «кровавые игры» и ритуалы куда проще разработать, чем применить. Внимательного рассмотрения заслуживает институт, объединяющий эту функцию с предыдущей, основанный на организованных этнических репрессиях, но не обязательно выведенный из них.
Экологические. Единственная существующая проблема в применении адекватного евгенического заменителя войны – это проблема времени; его нельзя реализовать до завершения перехода к миру, что включает в себя серьезный временный риск экологического сбоя.
Культурные. Никакого приемлемого заменителя для этой функции войны не было предложено. Возможно, тем не менее, что фундаментальный культурный детерминант ценностей не является необходимым для выживания стабильного общества. Научные. То же самое можно сказать и о функции войны как двигателя поиска знаний. Тем не менее, реализация гигантской программы космических исследований, всеобъемлющая программа социальной поддержки или программа евгенического контроля способны обеспечить мотивацию для ограниченного числа технологий.

Общие заключения

Из вышеизложенно явно следует, что никакая программа или комбинация программ, предложенные для перехода к миру, даже издали не соответствуют всесторонним функциональным требованиям мира без войн. Хотя одна из предложенных систем для выполнения экономической функции войны и кажется многообещающей, подобный оптимизм неуместен по отношению к не мене важным политическим и социологическим сферам. Другие ключевые невоенные функции войны – экологические, культурные, научные -  поднимают совсем иные проблемы, но крайне маловероятно, что детальное программирование заменителей в этих областях не является предварительным условием для перехода к миру. Более важно то, что недостаточно разработать адекватные, но разрозненные заменители основных функций войны; они должны быть полностью совместимы между собой и не оказывать друг на друга блокирующее воздействие.
До тех пор, пока такая унифицированная программа не будет разработана, хотя бы гипотетически, эта или любая другая группа не сможет породить осмысленные ответы на поставленные перед ней вопросы. На вопрос, как лучше подготовится к пришествию мира, мы должны, в первую очередь, ответить, настолько убедительно, насколько сможем, что военной системе нельзя ответственно позволить исчезнуть до тех пор, когда 1) мы будем точно знать, что мы планируем поместить на ее место, и 2) мы будем уверены, что эти замещающие институты будут служить своим целям, в логике выживания и стабильности общества. Тогда будет время разработать методы для выполнения перехода; процедурное программирование должно следовать, а не предшествовать содержательным решениям.
Подобные решения, если они на самом деле существуют, не появятся иначе, как вследствие революционного пересмотра средств мышления, прежде считавшихся приемлемыми для исследований мира. То, что мы изучили соответствующие фундаментальные вопросы с бесстрастной, свободной от ценностных предубеждений точки зрения, не должно означать, что мы не осознаем интеллектуальные и эмоциональные сложности, которые придется преодолеть на всех уровнях принятия решений, прежде чем эти вопросы будут признаны другими людьми. На интеллектуальном уровне, они отражают традиционное эмоциональное сопротивление новым (более смертельным и тем самым, более «шокирующим») видам вооружений. Приведенный далее комментарий сенатора Хьюберта Хемфри по поводу публикации книги «О термоядерной войне» все еще актуален: «Новые идеи, особенно противоречащие текущим представлениям, всегда болезненно воспринимаются сознанием человека».
Также мы отнюдь не недооцениваем массовые согласования конфликтующих интересов во внутренних и международных вопросах процедур перехода к миру, только потому, что мы их не обсуждали. Этот фактор был исключен из сферы компетенции нашего задания, но мы проявили бы недобросовестность, если бы не приняли его во внимание. Хотя на пути к подобным согласованиям не лежит никаких непреодолимых препятствий, значительные краткосрочные интересы частных и военных групп в сохранении военной системы являются давно устоявшимися и  широко признанными. Сопротивление миру, проистекающее из подобных интересов, в долгосрочной перспективе не имеет прямого отношения к основным функциям войны, но его будет непросто преодолеть, ни в данной стране, ни где либо еще. Некоторые эксперты полагают, что его нельзя будет преодолеть в принципе, что цена мира просто слишком высока. Это относится к нашему общему выводу, согласно которому время перехода к заменяющим институтам может стать критическим фактором их политический приемлемости.
В настоящее время, неочевидно, будет ли состояние мира в принципе возможным. Еще большие вопросы, связанные скорее с объективными требованиями дальнейшего выживания общества, нежели чем с эмоциональным пацифизмом, вызывает то, что состояние мира, если оно окажется доказанно возможным, будет желательно. Военная система, при всех своих противоречиях с «общественным мнением», демонстрировала свою эффективность на протяжении всей известной истории человечества; она обеспечила основу для развития многих впечатляюще долго-живущих цивилизаций, включая ту, которая на сегодняшний день является доминирующей. Она последовательно обеспечивала непротиворечивые приоритеты для развития общества. Она, в целом, имеет счетные количественные характеристики. Жизнеспособная система мира, при условии, что большие и комплексные вопросы институтов-заменителей, поднятые в данном Докладе, имеют решение и будут решены, при этом все еще останется шагом в неизвестность, с пусть и малыми, но неизбежными рисками, сопровождающими непредусмотренные варианты развития событий.
Лица, принимающие решение в правительстве предпочитают мир войне в каждом случае, когда перед ними встает подобный выбор, потому что подобный выбор кажется «безопаснее». В большинстве обстоятельств, это, скорее всего, правда. Но в логике долгосрочной социальной стабильности, верным является противоположный вариант. При существующем уровне знаний и возможностей к осознанному вмешательству, именно военная система должна отождествляться со стабильностью, а мирная система – с социальным теоретизированием, каким бы справедливым оно не казалось с точки зрения субъективных моральных или эмоциональных ценностей. Один ядерный физик однажды заметил в адрес возможного договора о разоружении: «Если бы мы могли изменить мир так, чтобы в нем нельзя было бы создать оружие, это бы все стабилизировало. Но возможные договоренности с Советским Союзом все дестабилизируют». И оговорка, и предубеждение равно не имеют отношения к проблеме; любое состояние общего мира, как бы оно ни было достигнуто, будет дестабилизирующим, пока не доказано обратное.
Если бы в настоящее время существовала необходимость однозначного выбора в пользу сохранения или отказа от военной системы, обычное благоразумие подскажет первый вариант. Но пока что подобная необходимость отсутствует. На баланс войны и мира со временем начнет влиять куда больше факторов, чем сможет выявить даже самый целеустремленный поиск альтернативных институтов для функций войны. Одна из групп подобных факторов была лишь мельком упомянута в тексте данного Доклада и концентрировалась на возможном устаревании военной системы. Мы отметили, к примеру, ограниченность военной системы в области выполнения ее экологической функции и снижение важности этого аспекта войны. Не требуется никакого полета фантазии чтобы представить себе сравнимые достижения, которые подорвут репутацию эффективности войны как, к примеру, экономического регулятора или источника лояльности к обществу. Подобная возможность, сколь бы далекой она ни была, служит напоминанием,  что все расчеты непредвиденных обстоятельств включают в себя не только взвешивание одной группы факторов по отношению к другой, но требует уважительного признания возможности ошибок и с той, и с другой стороны.
Более подходящая причина для продолжения изучения альтернативных путей и средств для исполнения современных функций войны носит узко политический характер. В мире может сложится положение, когда одна или несколько суверенных наций придут посредством набора сомнительных решений к точке, когда правящий управленческий класс потеряет контроль над общественным мнением или свою способность придать рациональность необходимой войне. Несложно вообразить в подобных обстоятельствах ситуацию, в которой подобные правительства будут вынуждены инициировать серьезную полномасштабную процедуру разоружения (возможно, спровоцированную «случайными» ядерными взрывами), и что подобные переговоры приведут к реальному разрушению военных институтов. Как ясно продемонстрировал наш Доклад, последствия этого могут быть катастрофическими. Кажется очевидным, что в подобном случае, когда значимая часть мира внезапно без достаточного предупреждения погружается в непреднамеренное состояние мира, даже частичная и неадекватная подготовка к этому может быть лучше, чем ничего. Возможно, она окажется критически важной. Модели, рассмотренные в предшествующей главе, как те, что кажутся многообещающими, так и те, что нет, имеют одну общую особенность: неотъемлемую гибкость в фазах реализации. И несмотря на наше осуждение сознательного движения к процедурам перехода к миру без глубокой, тщательной подготовки, наше правительство должно, тем не менее, подготовится к движению в данном направлении, если того потребуют обстоятельства, с сколь угодно ограниченными на тот момент ресурсами планирования. Директивный подход «все или ничего» в сфере подготовки программ на случай чрезвычайных ситуаций наступления мира ничуть не более эффективен, чем где-либо еще.
Но основной источник беспокойства за текущую эффективность военной системы и более важная причина предварительного планирования наступления мира лежит на заднем плане современного программирования развития военной системы. Управление ею отстает от темпа технологического развития, которое она создала. Несмотря на ее бесспорный успех в текущей ситуации, даже в эру беспрецедентного потенциала массового уничтожения она продолжает работать в основном согласно принципу laissez-faire. Насколько нам известно, не проводилось никаких серьезных количественных исследований, чтобы выяснить, к примеру:

1. оптимальный уровень производства вооружений для целей управления экономикой, при любом произвольном соотношении между паттернами гражданского производства и потребления;
2. факторы корреляции между политикой призыва и измеримым уровнем социального диссидентства;
3. минимальные уровни уничтожения населения, необходимые для поддержания достоверной военной угрозы в различных политических контекстах;
4. оптимальная циклическая частота войн «со стрельбой» при различных обстоятельствах исторического характера.

Эти и другие факторы функций войны полностью доступны для анализов посредством современных компьютерных систем, но к ним никогда не относились подобным образом; современные аналитические технологии до настоящего времени применялись к таким аспектам очевидных функций войны, как закупки, развертывание личного состава, анализ вооружений и т.д. Мы не отвергаем подобное их применение, но сокрушаемся о нехватке их использования в полную силу для решения проблем более широкого масштаба. Наше беспокойство за эффективность в этом контексте – не эстетическое, экономическое или гуманистическое. Оно проистекает из аксиомы, согласно которой никакая система не может выжить в течение долгого времени, если ее входные или выходные потоки постоянно или существенно отклоняются от оптимального уровня. Военная система и ее функции находятся во все большей опасности от подобных отклонений, поскольку их устройство становится все более сложным.
Наше финальное заключение, таким образом, в том, что нашему правительству необходимо заниматься углубленным планированием на случай двух чрезвычайных ситуаций. Первая и меньшая - это возможность наступления жизнеспособного состояния общего мира; вторая – это успешное продолжение существования военной системы. С нашей точки зрения, тщательная подготовка к возможному миру должна быть расширена не потому, что мы отстаиваем позицию желательности конца войны, если это в принципе возможно, а потому, что он может быть навязан нам, вне зависимости от того, готовы мы или нет. С другой стороны, планирование рационализации и количественного измерения военной системы для обеспечения эффективности ее основных стабилизирующих функций не столько более перспективно в отношении ожидаемых результатов, сколько критически важно; мы не можем больше принимать как должное, что она будет и дальше продолжать служить нашим целям только потому, что она всегда это делала. Целью политики правительства в сфере войны и мира в этот период неустойчивости должно стать сохранение максимально широкого пространства возможностей. Нижеизложенные рекомендации направленны на достижение именно этой цели.

Секция 8. Рекомендации

(1) Мы предлагаем создание указом Президента постоянного Агентства по изучению Войны / Мира, наделенное властью и полномочиями осуществлять программы, описанные ниже под пунктами (2) и (3). Это агентство а) будет обеспечено неподотчетными фондами, достаточными для выполнения его обязанностей и решений по своему усмотрению и б) будет иметь полномочия получать и использовать без ограничений для достижения своих целей любые ресурсы исполнительной власти правительства.Оно будет организовано по линии Совета по Национальной Безопасности, за исключением того, что ни один из его руководящих, исполнительных или технических сотрудников не будет занимать другие посты или выполнять другие задачи правительства. Его правление будет набрано из максимально широкого практически организуемого числа представителей научных дисциплин, гуманитарных исследований, прикладных искусств, прикладных технологических областей и иных несекретных сфер профессиональной деятельности. Оно будет подответственно только Президенту или другим правительственным чиновникам, временно им уполномоченным на выполнение этой задачи. Его деятельность будет регулироваться исключительно его собственными правилами и процедурными нормами. Его полномочия будут эксплицитно включать в себя неограниченное право скрывать информацию о своих действиях и решениях от кого-либо, кроме Президента, во всех случаях, когда подобная секретность будет в интересах общества.
(2) Первой из двух основных областей ответственности Агентства по изучению Войны / Мира будет выяснение всего, что можно узнать, включая то, что можно выяснить в логике значимых статистических вероятностей, о том, что имеет отношение к возможному переходу к общему состоянию мира. Результаты, полученные в рамках данного Доклада, могут расцениваться как начало данного исследования и индикатор его направленности; детальные записи исследований и результатов работы Группы по Специальным Исследованиям, на которых основывается Доклад, будут переданы агентству, наряду с любыми пояснительными данными, которые агентство сочтет необходимыми. Этот аспект работы агентства будет здесь и далее именоваться «исследования мира».
Деятельность Агентства в рамках исследований мира будет необходимо включать в себя, но не ограничиваться, следующим:
(а) Творческая разработка возможных замещающих институтов для основных невоенных функций войны.
(б) Осторожное сравнение этих институтов с критериями, обобщенными в данном Докладе, уточненными, пересмотренными и расширенными агентством.
(в) Проверка и оценка замещающих институтов на предмет приемлемости, выполнимости и правдоподобности с точки зрения гипотетических условий перехода и послевоенного периода; проверка и оценка эффектов предсказываемой атрофии ряда некритичных функций.
(г) Разработка и проверка взаимосоотношения множества замещающих институтов, с конечной целью создания всесторонней программы заменителей войны, подходящей для запланированного перехода к миру, если и когда это будет посчитано возможным и затем оценено как желательное со стороны соответствующих политических властей.
(д) Подготовка развернутого плана-графика частичных, не связанных между собой кризисных программ управленческих воздействий, подходящих для снижения опасности незапланированного перехода к миру, вызванного форс-мажором.
Методы исследований мира будут включать в себя, но не ограничиваться, следующими:
(а) Всестороннее междисциплинарное применение исторических, научных, технологических и культурных данных.
(б) Широкое применение современных методов математического моделирования, компаративного анализа и иных, находящихся в процессе разработки более сложных количественных методов, которые совместимы с компьютерными программами.
(в) Эвристические «мирные игры», разработанные в ходе выполнения поставленной задачи Группой по Специальным Исследованиям, и дальнейшие расширения данного подхода на проверку институциональных функций.

(3) Второй из областей ответственности Агентства по изучению Войны / Мира будут «исследования войны». Основной их целью будет обеспечение продолжительной жизнеспособности военной системы для выполнения ею своих основных невоенных функций настолько долго, насколько она будет считаться необходимой или желательной для выживания общества. Для достижения поставленной цели, группы исследований войны будут вовлечены в следующие виды деятельности:
(а) Количественное измерение существующих применений невоенных функций войны. Отдельные параметры будут включать в себя, но не ограничиваться, следующим: 1) валовый объем и чистая доля непродуктивных военных расходов с Второй мировой войны, выделяемых на военные нужды как экономический стабилизатор; 2) количество и доля военных расходов и уничтоженных жизней, собственности и природных ресурсов в ходе данного периода, списываемые на нужды войны как инструмент политического контроля; 3) схожие цифры, хотя возможно полученные и из иных источников, характеризующие войну как поддержку социальной связности; 4) размеры призыва и расходы на него, а также прочие формы работы с личным составом, характеризующие необходимость в контроле социального недовольства со стороны военных; 5) статистическая связь между числом жертв в войне и мировыми поставками продовольствия; 6) корреляция военных действий и расходов с культурной деятельностью и научными прорывами (необходимо включая в себя разработку измеримых стандартов в данной сфере).
(б) Разработка современного априорного критерия для выполнения невоенных функций войны. Это будет включать в себя, но не ограничиваться: 1) подсчетом минимального и оптимального уровня военных расходов, требуемых при различных гипотетических условиях для выполнения указанных функций, как по отдельности, так и вместе; 2) определение минимального и оптимального уровня уничтожения человеческих жизней, собственности и природных ресурсов, требуемых для обеспечения убедительности внешней угрозы, необходимой для политической и мотивационной функций войны; 3) разработка гибкой формулы, отражающей отношение между политикой военного призыва и подготовки, и случаями острой необходимости в социальном управлении.
(в) Объединение данных критериев с превалирующими экономическими, политическими, социологическими и экологическими ограничениями. Конечной целью данной фазы исследований войны является рационализация прежде неформатного функционирования военной системы. Указанная работа должна представить практичсекие рабочие регламенты, посредством которых ответственные правительственные чиновники смогут в любых обстоятельствах решать следующие проблемы функций войны: 1) как определить оптимальные количество, характеристики и график военных расходов для достижения желаемого уровня контроля экономики; 2) как организовать призыв, развертывание и практическое применение военного личного состава в целях достижения желаемого уровня принятия одобренных социальных ценностей; 3) как подсчитать за короткий период характеристики и масштаб потерь человеческих жизней и прочих ресурсов, которые должны быть понесены и / или нанесены в течение каждого конкретного всплеска насилия, чтобы достичь желаемого уровня уважения к внутренней политической власти и приверженности обществу; 4) как предсказать на продолжительный период характер и качественные характеристики открытых военных действий, которые должны быть запланированы и внесены в бюджет, для достижения желаемого уровня контекстной стабильности в тех же целях; требуемые факторы включают в себя частоту, продолжительность, интенсивность разрушений, географический масштаб и оптимальные средние потери жизней; 5) как аккуратно экстраполировать из вышеуказанного, в экологических целях, продолжительный эффект военной системы на длинные циклы и на демографическое давление, и как соответствующим образом подогнать планирование уровня потерь.
Деятельность по исследованию войны будет необходимо включать в себя, но не ограничиваться, следующим:
(а) Сопоставление экономических, военных и иных релевантных данных в единых форматах, позволяющих обратимый перевод ранее дискретных категорий информации.
(б) Разработка и применение соответствующих форм анализа затрат и эффективности, подходящих для адаптации к компьютерной терминологии, программированию и прогнозированию.
(в) Расширение методов проверки систем на основе «военных игр» на невоенные функции войны.

(4) Поскольку обе программы Агентства по изучению Войны / Мира будут разделять общую цель – сохранение для правительства свободы выбора в отношении войны и мира до тех пор, пока общий курс на выживание общества не подвергнется сомнению – основной сутью данного предложения является снятие для деятельности агентства ограничений по времени. Его изучение существующих и предлагаемых институтов самоликвидируется, когда его собственная функция будет превзойдена историческими подвижками, которые оно само, хотя бы частично, инициирует.

Сноски

SECTION 1

1. The Economic and Social Consequences of Disarmament: U.S.Reply to the Inquiry of the Secretary-General of the United Nations (Washington, D.C.: USGPO, June 1964), pp. 8-9.

2. Herman Kahn, Thinking About the Unthinkable (New York: Horizon, 1962), p.35.

3. Robert S. McNamara, in an address before the American Society of News- paper Editors, in Montreal, P.Q., Canada, 18 May 1966.

4. Alfred North Whitehead, in "The Anatomy of Some Scientific Ideas," in- cluded in The Aims of Education (New York: Macmillan, 1929).

5. At Ann Arbor, Michigan, 16 June 1962.

6. Louis J. Halle, "Peace in Our Time? Nuclear Weapons as a Stabilizer," The New Republic (28 December 1963).

SECTION 2

1. Kenneth E. Boulding, "The World War Industry as an Economic Problem," in Emile Benoit and Kenneth E. Boulding (eds.), Disarmament and the Economy (New York: Harper & Row, 1963).

2. McNamara, in ASNE Montreal address cited.

3. Report of the Committee on the Economic Impact of Defense and Disarmament (Washington: USGPO, July 1965).

4. Sumner M. Rosen, "Disarmament and the Economy," War/Peace Report (March 1966).

SECTION 3

1. Vide William D. Grampp, "False Fears of Disarmament," Harvard Business Review (Jan.-Feb.1964) for a concise example of this reasoning.

2. Seymour Melman, "The Cost of Inspection for Disarmament," in Benoit and Boulding, op. cit.

SECTION 5

1. Arthur I. Waskow, Toward the Unarmed Forces of the United States (Wash- ington: Institute for Policy Studies, 1966), p.9. (This is the unabridged edition of the text of a report and proposal prepared for a seminar of strate- gists and Congressman in 1965; it was later given limited distribution among other persons engaged in related projects.)

2. David T. Bazelon, "The Politics of the Paper Economy," Commentary (Nov- ember 1962), p.409.

3. The Economic Impact of Disarmament (Washington: USGPO, January 1962), p.409.

4. David T. Bazelon, "The Scarcity Makers," Commentary (October 1962), p. 298.

5. Frank Pace, Jr., in an address before the American Banker's Association, September 1957.

6. A random example, taken in this case from a story by David Deitch in the New York Herald Tribune (9 February 1966).

7. Vide L. Gumplowicz, in Geschichte der Staatstheorien (Innsbruck: Wagner, 1905) and earlier writings.

8. K.Fischer, Das Militar (Zurich: Steinmetz Verlag, 1932), pp.42-43.

9. The obverse of this phenomenon is responsible for the principal combat problem of present-day infantry officers: the unwillingness of otherwise "trained" troops to fire at an enemy close enough to be recognizable as an individual rather than simply as a target.

10. Herman Kahn, On Thermonuclear War (Princeton, N.J., Princeton University Press, 1960), p.42. 11. John D. Williams, "The Nonsense about Safe Driving," Fortune (September 1958).

12. Vide most recently K.Lorenz, in Das Sogenannte Bose: zur Naturgeschichte der Agression (Vienna: G. Borotha-Schoeler Verlag, 1964).

13. Beginning with Herbert Spencer and his contemporaries, but largely ignor- ed for nearly a century.

14. As in recent draft-law controversy, in which the issue of selective deferment of the culturally privileged is often carelessly equated with the preservation of the biologically "fittest."

15. G.Bouthol, in La Guerre (Paris: Presses universitairies de France, 1953) and many other more detailed studies. The useful concept of "polemology," for the study of war as an independent discipline, is his, as is the notion of "demographic relaxation," the sudden temporary decline in the rate of popula- tion increase after major wars.

16. This seemingly premature statement is supported by one of our own test studies. But it hypothecates both the stabilizing of world population growth and the institution of fully adequate environmental controls. Under these two conditions, the probability of the permanent elimination of involuntary global famine is 68 percent by 1976 and 95 percent by 1981.

SECTION 6

1. This round figure is the median taken from our comuptations, which cover varying contingencies, but it is sufficient for the purpose of general dis- cussion.

2. But less misleading than the more elegant traditional metaphor, in which war expenditures are referred to as the "ballast" of the economy but which suggests incorrect quantitative relationships.

3. Typical in generality, scope, and rhetoric. We have not used any pub- lished program as a model; similarities are unavoidably coincidental rather than tendentious.

4. Vide the reception of a "Freedom Budget for all Americans," proposed by A. Philip Randolph et al; it is a ten-year plan, estimated by its sponsors to cost $185 billion.

5. Waskow, op.cit.

6. By several current theorists, most extensively and effectively by Robert R. Harris in "The Real Enemy," an unpublished doctoral dissertation made avail- able to this study.

7. In ASNE, Montreal address cited.

8. The Tenth Victim.

9. For an examination of some of its social implications, see Seymour Ruben- feld, Family of Outcasts: A New Theory of Delinquency (New York: Free Press, 1965).

10. As in Nazi Germany; this type of "ideological" ethnic repression, direc- ted to specific sociological ends, should not be confused with traditional economic exploitation, as of Negroes in the U.S., South Africe, etc.

11. By teams of experimental biologists in Massachusetts, Michigan, and California, as well as in Mexico and the U.S.S.R. Preliminary test applications are scheduled in Southeast Asia, in countries not yet announced.

12. Expressed in the writings of H. Marshall McLuban, in Understanding Media: The Extensions of Man (New York: McGraw-Hill, 1964) and elsewhere.

13. This rather optimistic estimate was derived by plotting a three-dimen- sional distribution of three arbitratily defined variables; the macro-structur- al, relating to the extension of knowledge beyond the capacity of conscious experience; the organic, dealing with the manifestations of terrestrial life as inherently comprehensibel; and the infra-particular, covering the subconcep- tual requirements of natural phenomena. Values were assigned to the known and unknown in each parameter, tested against data from earlier chronologies, and modified heuristically until predictable correlations reached a useful level of accuracy. "Two decades" means, in this case, 20.6 years, with a standard deviation of only 1.8 years. (An incidental finding, not pursued to the same degree of accuracy, suggests a greatly accelerated resolution of issues in the biological sciences after 1972.)

SECTION 7

1. Since they represent an examination of too small a percentage of the eventual options, in terms of "multiple mating," the subsystem we developed for this application. But an example will indicate how one of the most frequen- tly recurring correlation problems--chronological phasing--was brought to light in this way. One of the first combinations tested showed remarkably high coefficients of compatibility, on a post hoc static basis, but no variations of timing, using a thirty-year transition module, permitted even marginal synchronization. The combination was thus disqualified. This would not rule out the possible adequacy of combinations using modifications of the same fac- tors, however, since minor variations in a proposed final condition may have disproportionate effects on phasing.

2. Edward Teller, quoted in War/Peace Report (December 1964).

3. E.g., the highly publicized "Delphi Technique" and other, more sophisti- cated procedures. A new system, especially suitable for institutional analysis, was developed during the course of this study in order to hypothecate mensur- able "peace games"; a manual of this system is being prepared and will be sub- mitted for general distribution among appropriate agencies. For older, but still useful, techniques, see Norman C. Dalkey's Games and Simulations (Santa Monica, Calif.:Rand, 1964).

SECTION 8

1. A primer-level example of the obvious and long overdue need for such translation is furnished by Kahn (in Thinking About the Unthinkable,p.102). Under the heading "Some Awkward Choices" he compares four hypothetical poli- cies: a certain loss of $3,000; a .1 chance of loss of $300,000; a.01 chance of loss of $30,000,000; and a .001 chance of loss of $3,000,000,000. A government decision-maker would "very likely" choose in that order. But what if "lives are at stake rather than dollars?" Kahn suggests that the order of choice would be reversed, although current experience does not support this opinion. Rational war research can and must make it possible to express, without ambiguity, lives in terms of dollars and vice versa; the choices need not be, and cannot be, "awkward."

2. Again, an overdue extension of an obvious application of techniques up to now limited such circumscribed purposes as improving kill-ammunition ratios determining local choice between precision and saturation bombing, and other minor tactical, and occasionally strategic, ends. The slowness of Rand, I.D.A., and other responsible analytic organizations to extend cost-effectiveness and related concepts beyond early-phase applications has already been widely re- marked on and critized elsewhere.

3. The inclusion of institutional factors in war-game techniques has been given some rudimentary consideratin in the Hudson Institute's Study for Hypo- thetical Narratives for Use in Command and Control Systems Planning (by William Pfaff and Edmund Stillman; Final report published in 1963). But here, as with other war and peace studies to date, what has blocked the logical extension of new analytic techniques has been a general failure to understand and properly evaluate the non-military functions of war.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел социология

Список тегов:
война и мир исследование мира