Маффесоли М. Околдованность мира или божественное социальное

Маффесоли М. Околдованность мира или божественное социальное // СОЦИО-ЛОГОС. – М.: Прогресс, 1991. – С. 274-283.
© Michel Maffesoli

перевод с французского И.И. Звонаревой

Для того чтобы приступить к изучению чудесного в современном мире, можно принять за отправную точку «божественное социальное» – термин, которым Э. Дюркгейм обозначал связующую силу, лежащую в основе любого общества или ассоциации людей. Слово "миф" также могло бы быть использовано в том смысле, в каком Оно употребляется для обозначения того, что объединяет нас с каким-либо сообществом; речь идет не столько о содержании, которое относится к области веры, сколько о форме, вмещающей это содержание, т.е. о том, что является общей матрицей, что служит опорой «бытия-вместе» (1'etre-ensemble). Я воспользуюсь по этому случаю определением Зиммеля: «Религиозный мир уходит корнями в духовную сложность взаимоотношений отдельного человека с ему подобными или же с группой ему подобных... эти взаимоотношения представляют собой чистейшие религиозные явления в обычном смысле этого слова»1.
Мы не намерены проводить здесь социологическое исследование религии, тем более что специалисты в этой области, как только возникает вопрос о новом всплеске религиозности, сразу становятся весьма сдержанными. Воздержусь и я от вторжения в область их компетенции и постараюсь не выходить за рамки того неясного, расплывчатого, что есть в религиозном чувстве. Делаю я это с тем, чтобы иметь возможность обратить внимание читателя на развитие чудесного, в том числе за рамками его официальных проявлений, на значимость, которая придается воображаемому, символическому, всему тому, что заставляет пытливые и соответствующим образом настроенные умы отмечать возвращение иррационального. Прежде всего следует сказать о существовании определенной связи между возрождающимся интересом ко всему натуральному (натурализм) и чувством околдованности миром, которое сегодня можно наблюдать.
За всякого рода демистификациями, «демифологизациями», нашедшими своих сторонников в сфере теологических размышлений, социолог – этот социальный «разведчик» -- не может не принимать во внимание все многообразие элементов, вышедших на пер-
______________________________________________
274

вый план, таких, как рок, судьба, небесные светила, магия, гадание, гороскопы, культы природы и т. д. Можно со всей очевидностью утверждать, что стихия азартных игр, захлестнувшая Францию, таких, как лото, tacotac*, tierce**, национальная лотерея, мода на игру в казино – все это имеет отношение к тому же процессу.
Здесь нам хотелось бы поговорить о пути, по которому следовало бы направить точные исследования. И не нужно никого этим запугивать. Давайте вспомним «основной постулат социологии» по Э. Дюркгейму: «Никакой институт, созданный человеком, не мог быть построен на заблуждении или лжи, иначе он не смог бы долго существовать. Если бы он не основывался на природе вещей, он бы встретил такое сопротивление, преодолеть которое ему было бы не под силу»2. Это мудрое рассуждение вполне применимо и к нашей теме. Здравый смысл, эмпирическая констатация, газетные статьи – все это приводит к общему мнению, что количество чудес возрастает. Следовательно, наступает пора приступить к их изучению, не преувеличивая их значимость, но и не отметая их с ходу. Прежде всего потому, что мы обращаемся к отношениям, широко распространенным во всех слоях общества. В среде «простого народа» эти явления вполне объяснимы и даже среди интеллигенции, порой украдкой, но уже не считается неприличным говорить о своем гороскопе, носить на шее или на запястье какой-нибудь амулет и т. д.3 Что касается других социальных слоев, то проводящиеся в настоящий момент исследования позволят проявить этот феномен.
В качестве примера могу привести еще один забавный случаи: совсем недавно, во время одного званого ужина, на котором собрались представители «высшего эшелона» администрации (плюс несколько знаменитостей – епископ, преподаватель университета, женщина-астролог), мне довелось, с одной стороны, долго беседовать с этой женщиной-астрологом, которая перечислила политических деятелей всех мастей, составляющих ее клиентуру, а, с другой стороны, выслушивать признания одного префекта – человека рационального склада ума, если таковой существует, – пытавшегося передать мне тот магический трепет – «настоящий наркотик», – который охватывает его еженедельно во время тиража «лото». Естественно, чтобы не подвергаться полной компрометации, покупка «вещего бюллетеня» поручается его шоферу. Все это имеет анекдотический характер, однако именно эти факты, сколь бы малозначительными они ни казались, постоянно накапливаясь, определяют основу существования индивидуального и коллективного одновременно. То, что эти факты подчеркивают с особой силой, так это совершенно иное отношение к природному или космическому окружению, нежели нас к тому приучило сугубо рационалистическое мышление.
__________________________________________
* Tacotac – одна из разновидностей цифрового лото.
** Tierce – вид пари на скачках, когда ставят на трех лошадей.
275

Естественно, это иное отношение не может не влиять на наши взаимоотношения с другими людьми (в семье, на работе, улице) тем более, что действительно, то, каким образом существует и реализуется «бытие (заброшенность) в мире», определяет его режиссуру; я подразумеваю под этим управление ситуациями, которые постепенно создают последовательный экзистенциальный ряд. Поэтому, если уж мы говорим об околдованности мира, то лишь потому, что эта околдованность существует сама по себе. Этот натурализм, это соучастие заслуживает особого внимания; это то, что заставляет нас говорить о социальной «данности», или иначе, по выражению А. Шютца, о «taken for granted» («само собой разумеющемся»)4. Так или иначе, все мы участники этой жизни и существуем в этом жалком мире и, хотя он несовершенен, это все же лучше, чем «ничто». Это трагическое видение мира предполагает не столько его изменение (реформу, революцию), сколько принятие существующего по­рядка вещей, определенного статус-кво. Фатализм, скажут некоторые, – в какой-то мере это так. Но в противовес активизму (англо­саксонскому?), который приводит к соперничеству противопоставленных друг другу людей, этот фатализм (средиземноморский?) посредством соединения в естественную матрицу укрепляет коллективный дух.
Следует уточнить, что, хотя проявление чудесного в человеке (начиная с Л. Фейербаха и затем у О. Конта или у Э. Дюркгейма) занимает социальную мысль, можно тем не менее установить параллель с определенной традицией мистицизма, согласно которой то, чего следует достичь, – это растворение во "всеобщем". Такая постановка вопроса, с одной стороны, отсылает нас к натурализму, о чем уже шла речь выше, и одновременно служит основой для образования малых групп (причастие, эротическое или сублимированное слияние, секты, конгрегация и т. д.) – все это в определенной мере связано с тем, что можно наблюдать в наше время5. Не стоит забывать теологического выражения «причастие святым», которое как нельзя лучше отражает этот процесс и, по сути, основывается на идее соучастия, соответствия, аналогии – понятия, вполне подходящего для анализа социальных движений, не сводимых более к своим рациональным или функциональным измерениям. Такой крупный социолог, как Роже Бастид, научные исследования которого призваны вновь сыграть важную роль, говорил о религии как о «древовидной эволюции»6. В этом определении, кроме самого представленного на рассмотрение натуралистического образа, присутствует идея органически взаимосвязанных элементов (ветви, составляющие дерево), звеньев и последовательностей цепи, сообществ, наслаивающихся друг на друга, подобно черепице, и образующих более пространное целое. Древний библейских образ мифологического Иерусалима, «где все вместе составляет тело», подразумевает тем самым гостеприимство будущего рая. Можно ли, исходя из этих нескольких соображений, делать далеко идущие выводы и проводить связь с проявлением чудесного в народе? На мой взгляд, это вполне закономерный процесс. Тем более что основ-
276

ная характеристика религий, варьируясь, остается неизменной: постоянно имеется в виду трансценденция. То, что она находится где-то по ту сторону или же является «имманентной трансценденцией» (группа, сообщество, которое оказывает трансцендентное воздействие на индивидов), ничего, по сути, не меняет. Однако наша гипотеза, идущая вразрез с представлениями людей, жалующихся на исчезновение великих коллективных ценностей, на сведение их к отдельной личности и проводящих ошибочную параллель со значением повседневной жизни, заключается в констатации нового зарождающегося и развивающегося события, а именно: рост числа небольших групп экзистенциальной сети, своего рода трайбализм, который основывается одновременно на религиозном духе (religare) и на локализме (близости к центру, природе). Возможно теперь, когда близится конец цивилизации, основанной на индивидуализме, начало которой было положено Французской революцией, мы окажемся лицом к лицу с тем, что было в свое время неосуществившейся попыткой (Робеспрьер), а именно гражданской религией, которую Руссо выводил из своих желаний. Эта гипотеза имеет под собой определенные основания, тем более что, как отмечает Э. Пула, на протяжении XIX – начала XX веков она постоянно занимала умы таких мыслителей, как П. Леру, О. Конт, А. Луази, а также Балланш, который полагал, что «человечеству придется создать четвертого на небесах»77. Основываясь на термине, используемом Ф. Ламмене, можно сказать, что эта «демотеистическая» перспектива позволит понять силу трайбализма и силу социальности, недоступную пониманию специалистов по политэконо­мии.
Известно, что Э. Дюркгейма интересовала религиозная связь: «Чем держится общество, которое ничто не трансцендирует, но которое трансцендирует всех своих членов». Эта прекрасная формулировка Э. Пула (op. cit., p. 241) отлично выражает тематику имманентной трансцендентности. Просто причинность и утилитаризм не могут объяснить склонности людей ко всякого рода объединениям. Несмотря на проявление эгоизма и частных интересов, существует нечто, что их цементирует, обеспечивает им устойчивую преемственность. Возможно, источник этой устойчивости следует искать в общности чувства. В зависимости от конкретной эпохи это чувство может быть обращено к отдаленным и в силу этого не столь притягательным идеалам, либо к целям, более близким и потому, более притягательным. В последнем случае это чувство невозможно унифицировать, ни тем более рационально осмыслить; сам взрыв этого чувства в еще большей степени проявит религиозную окраску. Таким образом, «гражданская религия», которая вряд ли применима к нации в целом, может прекрасно существовать в локальных масштабах: во многих городах (например, в городах Греции) или в каких-то особых группировках. В настоящее время порождаемая ею солидарность приобретает конкретный смысл. Именно в этом плане можно говорить о том, что некоторое обезличивание, являющееся следствием всемирного распространения унифицированного
277

образа жизни, а иногда и образа мыслей, может соседствовать с повышенным значением определенных ценностей, которое им придается определенными людьми. Так, мы становимся свидетелями все возрастающего влияния средств массовой информации, стандартизации одежды, всеобъемлющего «fast food» и одновременно с этим развития местных средств связи (свободное радио, кабельное телевидение), успеха специфических видов одежды, продуктов или блюд, типичных для той или иной местности. Последнее наблюдается в особых жизненных ситуациях, когда возникает необходимость приспособиться к своему существованию. Из этого следует, что технический прогресс не в состоянии уничтожить связующую людей силу (от religio), а иногда даже способствует ее укреплению.
В связи с тем что налицо пресыщение людей всякого рода абстракциями, навязанными ценностями, нагромождением экономических и идеологических построений, мы, не оспаривая этого факта, можем, однако, наблюдать, как внимание людей сосредоточивается на целях, находящихся в непосредственной близости, на действительной общности чувств, на всех тех вещах, что составляют целый мир привычек, ритуалов, мир, принимаемый таким, как он есть (taken for granted). Именно эта близость придает свой смысл тому, что принято называть «божественное социальное». Оно не имеет ничего общего с какими бы то ни было догмами или официальными предписаниями и вновь затрагивает ту «языческую струну» в душе человека, которая, сколь бы ни было неприятно это слышать историку, никогда полностью не переставала звучать в народе. Подобно древним божествам Ларам – причине и следствию создания семьи – божественное, о котором мы говорим, позволяет вновь создать в обезличенных и неуютных столицах мира сообщества людей, своеобразные островки социального единения, где бы те ощущали тепло. Головокружительное разрастание огромных столиц (точнее, мегаполисов), которое предвещают нам демографы, может лишь благоприятствовать созданию «поселений внутри города», если перефразировать известное название*. Мечта Альфонса Алле осуществилась: крупные города превратились в просторы, на кото­рых кварталы, гетто, церковные приходы, территории и населяющие их племена пришли на смену деревушкам, поселкам, коммунам и кантонам прошлых эпох. Но поскольку существует необходимость объединения вокруг какой-нибудь титулованной особы, святой покровитель, почитаемый и прославляемый, уступает место гуру, местной знаменитости, футбольной команде или немногочисленной секте.
Стремление «держаться вместе» является своего рода способом приспособиться, «одомашнить» окружающий мир, который в противном случае представлял бы собой угрозу. Практические исследования, проводимые в городской среде, прекрасно отражают такого рода феномен. Анализируя социальные изменения, сопутствующие
__________________________________________
* Ville dans la ville (фр.) – город в городе. – Прим. перев.
278

городским миграциям в одном из городов Замбии, Б. Жюль-Розетт обращает внимание на тот факт, что «есть жители, которые всегда принимали активное участие» в переустройстве и расширении общины и уточняет: «Самой характерной чертой, присущей многим из этих жителей, является их причастность к туземным африканским церквам». Именно эта причастность и делает их наиболее заметными фигурами среди других подгрупп общины 8.
Таким образом, изменения, происходящие в городе, возможно, коррелируют со стремительной дехристианизацией, однако они благоприятствуют религиозному синкретизму, последствия которого пока непредсказуемы.
В одной из своих актуальнейших работ «О социальной концепции религии» Э. Дюркгейм, для которого «религия является самым примитивным из всех социальных феноменов», констатировав, что время старых идеалов и божеств миновало, тем не менее призывает почувствовать «сквозь моральный холод, царящий на поверхности нашей коллективной жизни, те источники тепла, которые несут в себе наши общества», источники тепла, которые он находит «в народных массах» 9. Речь идет о такой оценке, которая вполне вписывается в наше доказательство и которой придерживается все большее число исследователей: реальная дегуманизация городской жизни порождает специфические группировки, объединяющие людей общей страстью и общими чувствами. Не следует забывать дионисийских ценностей, вполне актуальных и сегодня, когда дело касается пола, а также религиозных чувств: и то, и другое является модуляциями страсти.
Именно в силу того, что чудесному в наименьшей степени прису­ща адаптационная, консервативная функция, оно чаще всего встречается в революционных взрывах. Я уже касался этой темы в связи с революцией «ourobore» 10, подчеркивая, что сильный религиозный заряд всегда присутствовал во всех революционных проявлениях, хотя впоследствии они и квалифицировались как политические. Это касается и Французской революции, и событий 1848 года в Европе, а Г. де Ман доказал, что это касается и большевистской революции в России. Примером тому может служить и Крестьянская война, которая глубоко анализируется в прекрасной книге Э. Блоха. Именно по этому поводу К. Маннгейм с уверенностью говорил о наличии «оргиастико-экстатических энергий», коренящихся в самых глубинных пластах души человека11.. Если о подобных примерах брожения в массах и стоит говорить, то лишь затем, чтобы показать, что существует постоянный переход от взрывов к разрядке и что этот процесс является причиной и следствием религиозной связи, т. е. общности страсти. В действительности чудесное, понимаемое таким образом, представляет собой матрицу любрго проявления социальной жизни 12.
Оно есть горнило, где выплавляются разнообразные модуляции стремления к объединению. Идеалы могут устареть, коллективные ценности вызвать чувство пресыщения; религиозное же чувство постоянно вновь и вновь порождает эту «имманентную трансцен-
279

дентность», которая позволяет объяснить устойчивость обществ в ходе исторического развития человечества. Именно в этом смысле оно является элементом той таинственной силы, которая нас интересует.
Я упомянул экстатическое состояние, которое следует понимать в прямом смысле: как выход за пределы своего «я». В самом деле, устойчивость, о которой шла речь, связана в основном с существованием массы, народа. Г. Лебон прямо говорит о «поучающем воздействии толпы на личность» и приводит несколько примеров такого рода 13. Это прекрасно понимали католические теологи, для которых сама вера вторична по сравнению с ее выражением в рамках Церкви. Если воспользоваться языком моралиста, то можно сказать, что для них внешние (или церковные) проявления веры важнее внутренних движений души. Выражаясь более близким мне языком, на котором я уже рассуждал в связи с «этическим имморализмом», можно сказать: какой бы ни была житейская ситуация и ее моральная оценка, имеющая, как известно, ограниченный и эфемерный характер, общность чувства есть то, что цементирует общество; оно может привести к политическим взрывам, локальному бунту, борьбе за хлеб, забастовке солидарности; в равной мере оно может выражаться во время празднеств и просто в повседневной жизни. Во всех этих случаях общность чувства образует этос, благодаря которому, несмотря на любые массовые репрессии и даже геноцид, народ сохраняет свою целостность и переживает все политические перепитии. Этот «демотеизм» здесь несколько преувеличен (окарикатурен), но, на мой взгляд, это преувеличение необходимо для того, чтобы понять удивительную силу сопротивления всем тем многообразным обязательствам, которые накладывает жизнь в обществе.
В развитии нашей гипотезы и исходя из сказанного выше можно слегка изменить классическую поговорку и вместо слова «Deus» (бог) поставить «populus» (народ). Таким образом, для социолога, пытающегося постичь жизнеспособность социальности, магическим словом «сезам» могло бы стать: "Omnis potestas a populo"*. Видимо, именно такой подход к проблеме может обеспечить социо-антропологии нацеленную в будущее, если не сказать пророческую, устремленность; вполне вероятно, что создание социаль­ной структуры, состоящей из множества небольших групп, расположенных в строгом порядке друг относительно друга, позволяет избежать или хотя бы смягчить сильное воздействие власти. В этом состоит великий урок политеизма, который изучался достаточно, но тем «не менее ждет дальнейших плодотворных исследований. Для большей конкретности можно представить некую власть, охватывающую весь мир, – двух-или трехголовую, – которая оспаривает и делит зоны экономического и символического влияния, играя на атомном запугивании, и рядом с ней – разрастание группировок различной ориентации, создание
__________________________________________
* Вся власть от народа (лат.).
280

специфических владений, рост числа всевозможных теорий и идеологий, противоположных друг другу. С одной стороны – гомогенность, с другой – гетерогенность. Иначе говоря, исполь­зуя прежний образ, налицо универсальная дихотомия: «страна легальная» и «страна реальная». В настоящее время подобная перспектива отвергается большинством политологов и социологов, в частности потому, что это нарушает их аналитическую схему, основанную на позитивистском или аналитическом мышлении прошлого века. И если бы мы были в состоянии интерпретировать такие симптомы (index – «указательный палец»)*, как массовый отход от политической или профсоюзной деятельности, возрастающая обращенность к настоящему, оценка политиканства как театрального или опереточного действа, более или менее интересного, новые вложения в авантюры экономического, интеллектуального, духовного или экзистенциального характера, – то мы неизбежно пришли бы к выводу, что зарождающаяся социальность ничем не обязана старому (пока еще нашему) социально-политическому миру.
В этом плане поучителен пример фантастики: мы обнаруживаем в ней в причудливом технологическом обличье гетерогенизацию и вызывающее неуважение к подобным проявлениям конформизма14.
Именно в ходе этого процесса обособления от довлеющей силы власти получает свое воплощение «чудесное социальное». Действительно, не задаваясь вопросом о том, каким должно быть общество будущего, люди приносят жертвы «божествам» местного значения (любви, коммерции, насилию, территории, производственной деятельности, еде, красоте и т.д.). Имена этих божеств могут меняться в сравнении с эпохой античности, но функция метки, которую они выполняют, остается прежней, именно в этом плане происходит овладение «реальным» существованием, которое я называю народной мощью. Уверенно и упрямо, быть может, слегка напоминая животных, то есть проявляя скорее инстинкт к жизни, нежели способность к критическому осмыслению действительности, все группы людей, их небольшие общины, объединяющие родственников или соседей, всецело озабочены ближайшими социальными отношениями; то же касается и их ближайшего окружения. Таким образом, даже если происходит отчуждение человека от отдаленного от него экономического и политического порядка, он обеспечивает суверенность над своим ближайшим окружением. В этом и находит свое завершение «божественное социальное», в котором одновременно заключается секрет его устойчивости. Господство социальности проявляется тайно, в ближайшем окружении и малозначительных явлениях (в том, что не подпадает под власть макроскопических целей). Можно даже
__________________________________________
* Игра слов: indies («симптомы», «знаки», «показатели») и index («указа­тельный палец»]. Этимологическое родство выявляет их семантическую бли­зость. – Прим. перев.
281

сказать, что власть реализует свое господство лишь при условии, что она не слишком отдаляется от этой суверенности. «Суверенное» можно понимать в контексте общественного договора Ж.-Ж. Руссо, что придает этому понятию всеобъемлющую и несколько идиллическую характеристику15.
Это понятие можно также рассматривать как «конфликтную гармонию», в которой некое целое в результате действия и противодействия так или иначе упорядочивает составляющие его природные, социальные, биологические элементы и тем самым обеспечивает свою стабильность. Теория систем или размышления Э. Морена со всей очевидностью свидетельствуют об актуальности и правильности подобной перспективы. Таким образом, даже если для многих речь идет лишь о метафоре, сближение, которое может произойти между народом и правителями, имеет прочное основание. Кроме того, народ имеет множество способов выразить свою независимую мощь – мятеж, насилие, демократический путь, молчание и уклонение от голосования, презрительное неприятие, юмор и ирония. Искусство политики в том и заключается, чтобы сделать так, чтобы эти способы выражения независимости не приняли слишком расширительного характера.
Абстрактная власть может постепенно восторжествовать. Действительно, можно задаться вопросом римского философа и поэта V в. н. э. Боэция: «Что лежит в основе добровольного рабства?» Ответ составляет твердая уверенность любого социального объединения, которое знает, что в конечном счете Правитель, какой бы ни была форма его правления (аристократия, тирания, демократия и т.д.), всегда зависит от народного приговора. Если власть принадлежит индивиду или ряду индивидов, то сила – это привилегия филума* и существует непрерывно. В этом смысле непрерывность является характеристикой «божественного социального». Вопрос заключается в том, что чему предшествовало. Говорить о силе, о суверенности, о божественном в отношении народа значит признавать, по выражению Дюркгейма, «что право возникло из нравов, т. е. из самой жизни» или, иначе, «именно нравы составляют подлинную конституцию государств»16. Этот приоритет жизни в устах человека, которого мы знаем как позитивиста, заслуживает внимания; очевидно, именно это рассуждение позволяет ему подчеркивать важность «чудесного» в социальной структуре. Речь идет, естественно, о некоей общей идее, нуждающейся в актуализации. Но признание того факта, что теснейшая связь витализма (натурализма) с чудесным является подлинным "vis a tergo" («подспудной силой»), движущим народы, обеспечивая их постоянство и могущество, может иметь далеко идущие последствия в эпоху, когда коммуникации, досуг, искусство и повседневная жизнь навязывают новую социальную данность.
__________________________________________
* Филум – от греч. phyle – племя, род, вид – группа организмов с общим планом строения; ф. – одно из первичных делений в таксономии.
282

1 Simmеl G. Problemes de la sociologie des reIigions.//Archives de soci- ologie des Religions, CNRS. Paris, N. 17, 1964. P. 24.
2 Durkheim E. Les formes elementaires de la vie religieuse, 5 erne edition, PUF. Paris, 1968. P. 3.
3 Об «амулетах» см.: Meslin M. Le phenomene religieux populaire.//Les Religions populaires. Revue de 1'Universite Laval, 1972. P. 6.
4 О социальной «данности» см.: Maffesoli M. La violence totalitaire, PUF. Paris, 1979; см. также: S с h u t z A. Collected Papers, T. 1, 2, 3, ed. Martinus Nijhoff. Amsterdam.
5 См. об этом: Zulberger J., Montminy J. P. L'esprit, le pouvoir et les femmes...//Recherches sociographiques. Quebec, XXII, 1, janvier, avril 11981.
6 Вastide R. Elements de sociologie religieuse. P. 197, цит. по: La live d'Epinay C., "R. Bastide et la sociologie des confins".//L'Annee sociologique. vol. 25, 1974. P. 19.
7 См.: Poulat E. Critique et mystique, Ed. du Centurion. Paris, 1984. P. 219, 230 et les references a Balanche: Essais de Palingenesie Sociale, et a Lammenais: Paroles d'un croyant, note 26.
8 Jules-Rоsele B. Symbols of change: Urban transition in a Zambian community, Ablex Publishing. New Jersey, 1981. P. 2. О значении синкретических религий в крупных городских агломерациях, таких, как Ресифе, см. работы Motta R.
9 Durkheim E. La conception sociale de la religion, dans le sentiment religieux a 1'heure aciuelle. Paris, Vrin, 1919. P. 104 sq., цит. по: Poulat E. Critique et mustique. Op. cit. P. 240.
В исследованиях, проводимых Центром по изучению проблем современности и повседневности, предпринимается попытка выявить это стремление к единению («держаться вместе») внутри городских сект. Ср. также следующее определение: «Мы называем религиозными элементами элементы эмоциональные, образующие внешний и внутренний аспект социальных отношений» (Simmel G. Problemes de la sociologie des religions. Op. cit. P. 22).
10 См.: Maffesoli M. La violence totalitaire. Paris, PUF, 1979, ch. II. P. 70– 135; В loch E. Thomas Miinzer, theologien de la revolution, Julliard. Paris, 1964.
11 Mannheim K. Ideologic et utopie. Paris, Ed. Riviere, 1956. P. 57 sq. .О взрыве – разрядке см.: Durkheim E. Les Formes elementaires de la vie religieuse. Paris, PUF, 1968.
Если быть более точным в градации человеческих отношений, проявлений социальной жизни, любого способа общительности, любого вида социальности.
13 Le Вon G. Psychologic des Foules, Retz. Paris, 1975. P. 73.
14 См. по этому поводу превосходную работу: Thomas L. V. Fantasmes au quotidien. Paris, Lib. des Meridiens, 1984, а также проводимые в настоящий момент Центром по изучению проблем современности и повседневности исследования по этой проблеме: (Paris V) V. Gaudin-Cagnас. См. также: Maffesoli M. La conquete du present. Paris, PUF, 1979, "Le fantastique au jour le jour" («фантастическое со дня на день»). Р. 85–91.
15 См.: Freund J. Sociologie du conflit. Paris, PUF, 1983. P. 31.
16 Durkheim E. Montesquieu et Rousseau, precurseurs de la sociologie, Lib. Marcel Riviere. Paris. 1966. P. 40, 108.

283