Майерс Д. Изучаем социальную психологию

ОГЛАВЛЕНИЕ

Часть V. Приложения социальной психологии

Глава 29. Кто счастлив - и почему?

[Эта глава — сокращенное изложение двух моих статей: «The Funds, Friends, and Faith of Happy Reople», опубликованной в юбилейном выпуске журнала American Psychologist (январь 2000 года), и «The Science of Happiness» (в соавторстве с Эдом Динером (Ed Diener)), опубликованной в журнале The Futurist (сентябрь-октябрь 1997 года). (Прим, автора). ]

Кто же все-таки счастлив? Откуда оно берется, счастье? Падает как манна небесная на головы людей определенного возраста, пола или уровня доходов? Передается вместе с какими-нибудь генетически заложенными качествами? Или к нему ведут теплые семейные отношения? А может быть, здесь присутствует нечто мистическое?

Такие вопросы не только оставались без ответа в течение почти ста лет существования психологии — они оставались, как правило, незаданными, так как психология сосредоточивалась на болезнях больше, чем на здоровье, на страхе больше, чем на смелости, на агрессивности больше, чем на любви. Электронный поиск, проведенный среди обзоров психологической литературы, опубликованной с 1967 года, обнаружил 5548 статей, написанных о гневе, 41 416 — о тревожности и 54 040 — о депрессии, в то время как о радости упоминалось только в 415 статьях, о счастье — в 1710, об удовлетворенности жизнью — в 2582. В этой выборке негативные эмоции победили позитивные со счетом 21:1 (что даже превышает счет 8:1, с которым «лечение» победило «профилактику»).

Хотя человеческие страдания по вполне понятным причинам приковывают большую часть внимания ученых к пониманию и облегчению наших несчастий, можно увидеть предвестники более позитивного подхода к психологии. Новые научные поиски счастья и удовлетворения от жизни (все вместе это называется «субъективным благополучием»), как правило, начинаются с двух простых вопросов: насколько счастливы люди? И кто из людей счастлив, то есть какие характерные особенности и обстоятельства жизни присущи счастливцам?

Насколько мы счастливы?

Ощущать жизнь как трагедию — давняя человеческая традиция. Еще Софокл (в «Эдипе в Колоне») говорил, что «Не рождаться на свет — вот лучшая из наград». Наш современник Вуди Аллен (в Annie Hall) настроен не менее пессимистично. Он подразделяет жизни людей на два вида: ужасные и просто несчастливые. Альбер Камю, Аллен Друри, Теннесси Уильямс и многие другие писатели чаще создавали образы людей несчастливых, чем счастливых.

Тот, кто наблюдал жизнь общества, чаще всего соглашается с этим. «Наши страдания значительно превышают наши удовольствия. Так что все говорит о том, что человеческая жизнь — это отнюдь не бесценный дар»,— заключает Руссо. «Мы не рождены для счастья»,— соглашается с ним Сэмюэль Джонсон. Вторит им и философ Бертран Рассел: в своем произведении «Завоевание счастья» (1930) он замечает, что большинство людей несчастливы. В наши дни с этим соглашаются многие авторы публикаций, в которых даются советы, как стать счастливыми. В одной из таких книг под названием «Вы счастливы?» Деннис Холи (Dennis Wholey, «Are You Happy?», 1986) сообщает, что эксперты, которых он расспрашивал, с уверенностью заявляют, что американцев, считающих себя счастливыми, едва ли наберется 20 %. «Эта цифра меня удивила! — откликнулся психолог Арчибальд Харт в своей книге "Пятнадцать принципов построения счастья" (Archibald Hart, "15 Principles of Achieving Happiness", 1988). — Я бы сказал, что доля счастливых гораздо меньше». В своей книге «Счастье — это внутренняя работа» священник Джон Пауэлл (John Powell, «Happiness Is Inside Job», 1989) говорит: «Треть американцев ежедневно просыпаются подавленными. По оценке специалистов только 10—15% американцев считают, что они действительно счастливы». Томас Сас (Thomas Szasz, процитировано Винокуром (Winocur, 1987)) говорит то, о чем наверняка догадываются многие: «Счастье — это воображаемое состояние, которое в былые времена приписывалось живыми мертвым, а в наше время взрослые обычно приписывают его детям, а дети — взрослым».

Но когда людей по всему миру спрашивают о том, счастливы ли они, картина вырисовывается более радужная. Например, в периодических опросах Национального центра исследования общественного мнения трое из десяти американцев говорят о том, что они очень счастливы. Только один из десяти говорит, что «не очень-то счастлив». Однако чаще всего мы уверены, что окружающие не столь счастливы, как мы сами: более двух третей репрезентативной выборки жителей Миннесоты отнесли себя по своей «способности быть счастливым» к 35 % лидеров среди людей того же возраста и пола (Lykken, 1999).

Большинство людей примерно одинаково высоко оценивают свою удовлетворенность жизнью (Inglehart, 1990; Myers, 1993). В Западной Европе и Северной Америке 8 из 10 человек говорят о себе скорее как об удовлетворенных, чем неудовлетворенных жизнью. Точно так же другие три четверти опрошенных отмечали, что в течение последних нескольких недель они в тот или иной момент чувствовали воодушевление, гордость или радость; лишь не более трети сказали, что чувствовали одиночество, скуку или подавленность.

Эд Динер (Myers & Diener, 1996) собрал воедино данные 916 исследований, охвативших 1,1 миллиона человек 45 национальностей, представляющих большую часть человечества. Он разместил полученные данные на шкале «Субъективного благополучия» с оценками от 0 до 10 баллов (где 0 — это нижний предел, означающий, что человек «очень несчастлив» или «абсолютно не удовлетворен жизнью», 5 — нейтральное состояние, а 10 — верхний предел). Полученный усредненный ответ располагался на отметке 6,7.

Опрос 1998 года, проведенный Корпорацией исследования общественного мнения и охвативший 1003 взрослых американцев, нарисовал сходную картину (Black & McCafferty, 1998). Людям давали список, содержащий имена знаменитостей, и спрашивали: «Кто из этих людей, по вашему мнению, самый счастливый?». Чаще всего отвечали: «Опра Уинфри» (23 %), «Билл Гейтс» (7 %), «Папа Римский» (12 %), «Челси Клинтон» (3 %) и «Я сам» (49 %); оставшиеся 64 % ответили: «Не знаю».

Такие позитивные в целом ответы характерны для людей всех возрастов, обоих полов, всех рас, принимавших участие в исследованиях, а также для всех видов исследования оценки субъективного благополучия, включая опросы с использованием пейджеров. (Исключения, по утверждению Динеров (Diener & Diener, 1996), составляют находящиеся на излечении алкоголики, недавно посаженные в тюрьму заключенные, люди, только что начавшие курс лечения, южноафриканцы, находящиеся под гнетом апартеида, и студенты, живущие в условиях политических репрессий.) Такое позитивное отношение к жизни противоречит мнению, сложившемуся у студентов-психологов, половина которых считает, что «старики по большей части несчастны». Еще треть студентов столь же ошибается относительно афро-американцев, и 9 из 10 — относительно «безработных мужчин».

Возможно, все эти кажущиеся счастливыми люди просто закрывают глаза на свои действительные страдания? По определению, окончательное суждение о своем субъективном благополучии выносит наш «внутренний судья». «Если вы чувствуете, что счастливы, значит, вы действительно счастливы — и это все, что мы подразумеваем под этим понятием»,— утверждает Джонатан Фридман (Jonathan Freedman, 1978). И все же те, кто назвал себя счастливыми, действительно выглядят таковыми в глазах домочадцев и близких друзей (Pavot & others, 1991; Sandvik, Diener & Seidlitz, 1993). Их повседневное отношение к происходящему выявляет по большей части положительные эмоции, а их утверждения о собственном счастье предсказывают существование и других показателей благополучия. По сравнению с людьми, страдающими от депрессии, счастливые люди менее сосредоточены на себе, менее враждебны и готовы обидеть, менее уязвимы для болезней. Они также более любящие, терпимые, доверчивые, энергичные, решительные, творческие, общительные и готовые помочь (Myers, 1993; Veenhoven, 1988).

Но разве уровень страдающих от депрессий не растет? Растет. Однако во время проведения переписи населения в целях выявления распространенности психических расстройств о часто испытываемых депрессиях заявили только 9 % из самой уязвимой возрастной группы — молодых людей, стоящих на пороге зрелости (Cross-National Collaborative Group, 1992). В целом обычно только около 2 % людей страдают от тяжелой формы депрессии или МДП (Goodwin & others, 1993).

Таким образом, пусть ненамного, но все же чаще люди пребывают в хорошем настроении. И тут есть чему порадоваться: положительные эмоции способствуют сохранению здоровой иммунной системы, общительности и оптимистичной целеустремленности. Именно положительные эмоции определяют тот фон, на котором отрицательные, появляющиеся в ответ на угрозы, играют роль сигнала. Когда что-то идет не так, камушек, попавший в башмак эмоций, побуждает организм к действиям, улучшающим плохое настроение.

Кто счастлив?

Хотя многие люди считают, что есть определенные несчастливые периоды жизни — к примеру, подростковый период, периоды кризиса среднего возраста или старческого упадка,— проводимые исследования раз за разом доказывают, что ни один из периодов жизни нельзя назвать ни самым счастливым, ни самым несчастливым (Myers & Diener, 1995). С возрастом меняется восприятие жизни и, соответственно, меняются показатели счастья (в старшем возрасте более важным становится удовлетворенность своими общественными отношениями и здоровьем). И все же в каждой возрастной группе можно отыскать массу счастливых людей и ограниченное число несчастных.

Как и возраст, пол лишь незначительно влияет на счастье. Хорошо известно, что мужчины и женщины по-разному переживают страдание (мужчины чаще ведут себя антисоциально и становятся алкоголиками, а женщины обычно погружаются в бесконечное перебирание своих несчастий и впадают в депрессию или тревогу), но и те и другие в равной степени склонны объявлять себя «очень счастливыми» и «удовлетворенными жизнью». Это заключение опирается на опрос 170 000 взрослых людей из 16 стран (Inglehart, 1990), 1800 студентов университетов из 39 стран (Michalos, 1991) и на мета-анализ 146 других исследований (Haring, Stock & Okun, 1984).

Итак, кто же они такие — люди, которые более счастливы, чем другие? Согласно данным, представленным Динером (Diener, 2000), некоторые культуры (особенно культуры с высоким уровнем жизни, отличающиеся политической свободой) благоприятствуют возрастанию удовлетворенности жизнью и появлению положительных эмоций. По всей видимости, существуют и определенные особенности характера и темперамента человека, предрасполагающие к счастью. Те, кто прослеживал жизни участников опросов в течение продолжительного периода времени, замечали, что при одних и тех же обстоятельствах одни люди, как правило, чувствуют себя куда более счастливыми, чем другие. Особенно в западных культурах такие люди демонстрируют довольно высокую самооценку. Обычно они имеют внутренний локус контроля и чувствуют себя скорее обладающими силой и возможностями, чем беспомощными и жертвами. В основном это оптимисты, те, кто соглашается, например, с таким утверждением: «Берясь за что-то новое, я ожидаю, что непременно добьюсь успеха». И они действительно более успешны, а кроме того, они более здоровы, счастливы и склонны к экстравертности. Хотя можно было бы ожидать, что интроверты счастливее в безмятежности своей созерцательной жизни, менее подверженной стрессам, экстраверты, судя по их ответам, более счастливы при любых условиях — вне зависимости от того, живут они одни или не одни, работают в большом окружении народа или в полном одиночестве.

На некоторые из этих человеческих черт, особенно на экстравертность, как известно, влияет генетика. Это помогает объяснить выводы, сделанные Ликкеном и Теллегеном (Lykken & Tellegen, 1996), которые сообщают о том, что примерно в 50 % случаев наблюдения за счастливыми людьми было обнаружено влияние наследственности. Но, как и в случае влияния генов на уровень холестерина, оно не является определяющим.

Итак, что бы еще могло повлиять на личное счастье? Михаи Чиксентмихаи (Mihaly Csikszentmihaly, 1990) наблюдал, что люди становятся более удовлетворенными, когда на работе и во время отдыха они делают то, в чем достигли определенного мастерства. Между беспокойством перегруженности и апатией безделья лежит зона, в которой люди испытывают «прилив энергии». Когда проводился выборочный опрос с помощью электронных пейджеров, люди говорили, что испытывают большее удовлетворение не тогда, когда пассивны, а тогда, когда полностью поглощены своей деятельностью.

Проводились также исследования, сосредоточенные на трех других возможных коррелятах счастья. Вряд ли кто-то будет спорить с тем, что за деньги счастье не купишь. Но все-таки, существует ли какая-то связь между достатком и благополучием? И каковы точки соприкосновения — если они вообще есть — между религиозностью и счастьем? Короче говоря, обеспечивается ли счастье капиталом, друзьями и верой?

Достаток и благополучие

«Можно ли за деньги купить счастье?» Большинство людей это отрицают. Но задайте им другой вопрос: «Станете ли вы хоть немного счастливее, если у вас будет больше денег?» — и многие, ухмыльнувшись, кивнут в ответ. По-видимому, некоторая связь между достатком и благополучием действительно существует. Когда при проведении опроса (Roper survey, 1984) американцы отвечали на 13 вопросов об их удовлетворенности жизнью, то менее всего они оказались удовлетворенными суммой денег, на которые приходится жить. Что бы сделало вашу жизнь лучше? «Большее количество денег» было самым частым ответом в ходе национального опроса Мичиганского университета (Campbell, 1981, р. 41). Чем больше, тем лучше. Согласно одному из опросов Гэллапа (Gallup & Newport, 1990), каждая вторая женщина, двое из трех мужчин и четыре пятых от общего числа опрошенных, зарабатывающих более 75 тыс. долларов в год, хотели бы быть богаче. На вопрос, какой ежегодный доход им нужен, чтобы осуществить свои мечты (Roper survey), средний американец называл сумму в 102 тыс. долларов. Так что вот как выглядит современная американская мечта: жизнь, свобода и покупка счастья. Хотя многие понимают, что счастливая (по их мнению) жизнь богатых и знаменитых людей для них недостижима, они говорят, что имели бы вполне «хорошую жизнь», если бы у них было побольше денег.

Самые очевидные свидетельства такого «позеленения» Америки были продемонстрированы при опросе почти четверти миллиона поступающих в колледжи юношей и девушек, ежегодно проводимом UCLA/Американским Советом по образованию. Число молодых людей, согласившихся с тем, что самой главной причиной поступления в колледж для них является «заработать в будущем побольше денег», возросло с половины числа опрошенных в 1971 году до трех четвертей в 1997 (Astin & others, 1987; Sax & others, 1998). А доля юношей и девушек, считающих «очень важным или существенным» то, что они станут хорошо обеспеченными материально, возросло с 39 % в 1970 году до 75 % в 1997-м. Из 19 перечисленных целей эта стала первоочередной, побив такие, как «создать осмысленную жизненную философию», «стать авторитетным специалистом в избранной области», «помогать другим» и «прокормить свою семью». Похоже на то, что для нынешнего поколения молодых американцев деньги действительно имеют большое значение.

На самом ли деле психологическое благополучие напрямую зависит от материального преуспевания (или, по крайней мере, связано с ним)? Были бы люди счастливее, если бы могли заменить условия жизни среднего класса на жизнь в огромных особняках, с отпусками на высокогорных лыжных курортах и авиапутешествиями в салоне-люкс? Были бы они счастливее, если бы выиграли на тотализаторе и могли выбирать между 40-футовой яхтой, автофургоном высшего класса, гардеробом от лучших модельеров, роскошной машиной и штатом домашней прислуги? «Тот, кто говорит, что за деньги счастье не купишь, просто не умеет их правильно тратить»,— гласит реклама Лексуса.

По сообщению Динера (Diener, 1999), среди жителей стран с высоким уровнем жизни встречается большое количество счастливых людей. Жители Швейцарии и стран Скандинавии, например, по большей части процветают и довольны своею жизнью. Люди, проживающие в странах со значительно более низким уровнем жизни, сравнивая свой достаток с достатком богатых наций, могут в большей мере осознать свою бедность. Однако среди стран с валовым национальным продуктом, превышающим 8000 долларов на человека, корреляция между национальным достатком и благополучием испаряется. Казалось бы, в этом плане лучше быть ирландцем, чем болгарином. Но на самом деле нет никакой разницы в том, кем быть: ирландцем, бельгийцем, норвежцем или американцем. Так, к примеру, в 80-х годах ирландцы сообщали о значительно большей удовлетворенности жизнью, чем вдвое более обеспеченные, но менее довольные жизнью западные немцы (Inglehart, 1990). Кроме того, как отмечают Динеры (Diener & Diener, 1995), при опросах люди часто путают общий уровень материальной обеспеченности с гражданскими правами, грамотностью и продолжительностью демократического правления. Для того чтобы избежать такой путаницы, исследователи начали всюду задавать людям только один конкретный вопрос: как они считают, стала бы их жизнь более благополучной при выросшем достатке?

Счастливы ли богатые?

В бедных странах, таких, как Индия, низкий доход часто не дает возможностей удовлетворять основные человеческие потребности, а относительно высокий достаток действительно обеспечивает большее благополучие (Argyle, 1999). И психологически, и материально там лучше принадлежать к более высокой касте. Но в богатых странах, где большинство людей может позволить себе удовлетворять все необходимые жизненные нужды, изобилие денег на удивление мало что значит. В США, Канаде и Европе связь между доходом и личным счастьем, как отмечает Рональд Инглхарт (Ronald Inglehart, 1990, p. 242), «поразительно слаба (а на самом деле фактически ничтожна)». Счастливые, как правило, реже всего встречаются среди самых бедных. Но также справедливо и то, что чем больше денег, тем меньше отдача от них. Подводя итоги своим исследованиям, Дэвид Ликкен (David Lykken, 1999, p. 17) замечает, что «люди, которые едут на работу в спецовках и на автобусах, в среднем столь же счастливы, как и те, кто едет на работу в строгих костюмах и на собственных "мерседесах"».

Оказалось, что даже очень богатые люди — 100 самых обеспеченных американцев (по данным журнала Forbes), которых опросили Динер, Хорвиц и Эммонс (Diener, Horwitz & Emmons, 1985), — не намного счастливее типичного среднего американца. Хотя у них больше, чем достаточно, денег на то, чтобы купить множество вещей, которые им не нужны и до которых им вряд ли есть дело, четыре пятых из 49 супербогачей согласились, что «Деньги могут сделать человека и счастливее и несчастнее — все зависит от того, как их использовать». И некоторые из этих богатых людей действительно несчастны. Один из них, обладающий сказочным богатством, даже не мог вспомнить, был ли он вообще когда-нибудь счастлив. Одна женщина сообщила, что деньги не могут избавить от страданий, причиняемых ей проблемами ее детей. Когда плывешь на «Титанике», даже выбегая из каюты первого класса все равно не доберешься туда, куда хочешь.

Наша способность к адаптации (Diener, 1999) помогает объяснить основной вывод, который можно сделать, проанализировав результаты исследований, посвященных изучению субъективного благополучия. В свое время его сформулировал Ричард Кэмменн (Richard Kammann, 1983): «Объективные жизненные обстоятельства играют ничтожно малую роль в теории счастья». Хорошие и плохие события (путешествие, лишение наследства) действительно оказывают кратковременное воздействие на наше настроение, и люди часто хватаются за это, чтобы объяснить, почему они счастливы или, наоборот, несчастны. Однако эмоциональное воздействие значительных событий и обстоятельств рассеивается гораздо быстрее, чем предполагают многие (Gilbert & others, 1998). Маловероятно, что в обществе, где все живут в домах по 4000 кв. футов, люди счастливее, чем в обществе, где все живут в домах по 2000 кв. футов. Благодаря нашей способности быстро адаптироваться к различным условиям существования вчерашняя роскошь вскоре может стать сегодняшним предметом первой необходимости и завтрашним реликтом.

Ведет ли экономический рост к улучшению морального состояния?

И все же, становятся ли люди счастливее с ростом достатка? Как долго были счастливы Фрэнк и Ширли Мэй Кэйпаси, в 1998 году выиграв в лотерею Powerball 195 млн. долларов? Скорее всего, не так долго, как предполагали. Хотя они, конечно же, были в восторге от того, что победили, но эйфория постепенно улетучилась. Точно так же те, чей доход увеличился за прошедшее десятилетие, вряд ли счастливее тех, у кого он не увеличился (Diener & others, 1993).

Страдания от того, что человек попал в более простые условия жизни, тоже продолжаются недолго. Экономист Роберт Фрэнк (Robert Frank, 1996) испытал это на собственном опыте:

«В молодости, сразу же после окончания колледжа, я служил волонтером Корпуса Мира в сельской местности Непала. Мой дом, в котором была только одна комната, не имел электричества, отопления, водопровода, туалет находился снаружи. Местный рацион не отличался разнообразием и практически не включал мяса... И все же, хотя условия жизни в Непале поначалу вызывали оторопь, самой примечательной особенностью моего опыта было то, насколько быстро они стали казаться нормальными. За какие-то несколько недель у меня совершенно исчезло ощущение ущербности своего быта. На самом деле, моя 40-долларовая месячная стипендия превышала доходы большинства жителей деревни, поэтому я чувствовал себя там богатеем, каким вновь смог почувствовать себя только в последние годы.»

Итак, личное счастье, как правило, возрастает лишь на короткий срок при росте личного благосостояния. А растет ли «коллективное счастье» — вместе с приливной волной в экономике? Более ли счастливы американцы сегодня, чем были, к примеру, в 1940 году, когда в двух из пяти домов не было ни душа, ни ванны, под отоплением часто подразумевалось подбрасывание в печь дров или угля, а 35 % домов не имело внутреннего туалета (Бюро переписи США, 1994)? Или возьмем 1957 год. Именно тогда экономист Джон Гэлбрайт был близок к тому, чтобы назвать Соединенные Штаты «Обществом изобилия». Средний годовой доход американцев, пересчитанный на нынешние деньги, составлял примерно 9000 долларов. Сегодня это 20 000, благодаря росту реальной зарплаты в 70-х годах, дополнительным заработкам и удвоившемуся числу работающих замужних женщин. По сравнению с 1957 годом, американцы составляют «общество двойного изобилия», с удвоившимся количеством вещей, которые они могли бы купить. И хотя в целом разрыв доходов между богатыми и бедными увеличился, поднимающийся прилив поднял с мели большинство лодок. Американцы сегодня имеют в два раза больше машин на человека и едят в ресторанах в два раза чаще, многие пользуются преимуществами микроволновых печей, цветных телевизоров с большим экраном и домашних компьютеров. С 1960 по 1997 процент квартир:

- с посудомоечными машинами вырос с 7 % до 50 %;

- с сушилками для белья — с 20 % до 71 %; - с кондиционерами — с 15% до 73% (Бюро переписи США, 1979, 1998).

Итак, веря в то, что хорошо быть обеспеченными «очень важно», и видя, что благосостояние американцев непрерывно растет в течение последних четырех десятилетий, можем ли мы утверждать, что американцы сейчас счастливее, чем прежде?

Нет, не можем. Среди участников опросов Национального центра исследования общественного мнения количество тех, кто относил себя к «очень счастливым», плавно уменьшалось в промежутке между 1957 и 1998 годами — с 35 % до 32 %. Таким образом, американцы стали в два раза богаче, чем раньше, но ничуть не счастливее. Тем временем число разводов увеличилось вдвое. Подростковые суициды утроились. Количество несовершеннолетних правонарушителей выросло в 4 раза. Уровень депрессии стремительно взлетел, особенно среди молодежи (Seligman, 1989; Klerman & Wiessman, 1989; Cross-National Collaborative Group, 1992). По сравнению с их бабушками и дедушками молодые люди выросли среди гораздо большего изобилия, немного меньшего счастья и гораздо большего риска появления депрессии и других социальных патологий.

Итак, напрашивается следующее заключение: став за последние 40 лет значительно обеспеченнее, мы ни на йоту не повысили наше субъективное благополучие. То же самое верно и для европейских стран и для Японии, сообщает Ричард Истерлин (Richard Easterlin, 1995). В Великобритании, например, резкое увеличение процента семей, имеющих машины, центральное отопление и телефоны, не сопровождалось ростом числа счастливых людей. Вывод поразительный: экономический рост в обеспеченных странах не привел к видимому подъему в моральном состоянии людей.

Близкие взаимоотношения и благополучие

Легко представить, почему напряженность в человеческих взаимоотношениях может обострить болезнь и страдание. «Ад — это другие»,— писал Жан-Поль Сартр. Так, людей могут раздражать бесполезные взаимоотношения.

Обнаружив, как «цепи» брака и «оковы» долга могут привести людей в «рабство», современный индивидуализм советует нам в первую очередь развивать свою индивидуальность и самовыражение. «Имеет значение один только вопрос,— провозгласил Карл Роджерс (Carl Rogers, процитировано: Wallach & Wallach, 1985), — живу ли я так, чтобы получать глубокое удовлетворение и выражать свою истинную сущность»?

Обходя стороной обсуждение идентичности личности, социальные психологи и психологи-эволюционисты напоминают нам, что мы, как признал Аристотель, еще и общественные животные. В нас заложена глубокая «потребность кому-то принадлежать».

Дружба и благополучие

Включают ли корреляты социальной поддержки наряду с физическим и психологическое благополучие? Привязанность к друзьям и партнерам, с которыми мы можем поделиться своими интимными мыслями, как считал Фрэнсис Бэкон (1625), имеет два эффекта: «Она удваивает радость и делит горе пополам». Тридцать лет спустя в песне Джона Леннона и Пола Маккартни (1967) прозвучала та же мысль: «У меня все получится с небольшой помощью моих друзей».

Действительно, люди часто говорят, что они чувствуют себя счастливее в компании других (Pavot, Diener, & Fujita, 1990). На вопрос Национального центра исследований общественного мнения: «Сколько у вас близких друзей?» (не включая членов семьи), 26 % назвали менее пяти друзей, 36 % — назвали пять или более, добавив, что «они очень счастливы».

Многие факторы подтверждают существование взаимосвязи между социальной поддержкой и благополучием. Например, те, кому посчастливилось иметь близких друзей, лучше справляются с различными стрессами, включая тяжелые утраты, изнасилование, потерю работы и болезнь (Abbey & Andrews, 1985; Perlman & Rook, 1987). А среди 800 опрошенных бывших питомцев колледжа те, кто придерживался «ценностей яппи»,— то есть предпочитал высокий доход, успех и престиж в работе тесным дружеским отношениям и браку с близким по духу человеком,— были по сравнению со своими бывшими одноклассниками в два раза более склонны описывать себя как «довольно-таки» или даже «очень» несчастливых людей.

Брак и благополучие

Для более чем 90 % людей по всему миру, сообщает «Демографический ежегодник» ООН ( United Nations' Demographic Yearbook), один из самых приемлемых вариантов близких взаимоотношений — это брак. Принимая во внимание, по-видимому, действительно имеющуюся у нас, потребность кому-то принадлежать и только что выведенную нами связь между дружбой и благополучием, зададимся вопросом: ведет ли брак к большему благополучию? Или счастье чаще ассоциируется с независимостью?

Существует множество данных, которые показывают, что люди, состоящие в браке, счастливее тех, кто не связан брачными узами. Раз за разом опросы, проводимые в Европе и Северной Америке, дают один и тот же результат: по сравнению с теми, кто никогда не состоял в браке, и особенно с теми, кто развелся или живет раздельно, люди, состоящие в браке, сообщают о большей удовлетворенности жизнью. Например, среди 32139 американцев, опрошенных Национальным центром исследований общественного мнения в период между 1972 и 1994 годами, 40 % людей, состоящих в браке, заявили, что очень счастливы — и это почти вдвое перекрывает 24 % никогда не состоявших в браке людей, заявивших то же самое. Собрав данные национальных опросов, в которых участвовали 20800 человек из 19 стран, Арне Мастекааса (Arne Mastekaasa, 1994) подтвердил наличие связи между счастьем и браком. Люди, состоящие в браке, также реже страдают от депрессий.

Однако люди, состоящие в не очень счастливых браках, счастливы даже менее, чем неженатые (незамужние) и разведенные. Зато те, кто назвал свой брак «очень счастливым»,— среди самых счастливых людей; 57 % из их числа заявляют, что в целом живут очень счастливо. Генри Уорд Бичер не стал бы этому удивляться: «Человек в удачном браке окрылен, в неудачном — закован в кандалы». Три четверти состоящих в браке убеждены, что их супруг или супруга — их самый лучший друг, а 4 из 5 говорят, что, если бы им пришлось вступать в брак снова, они выбрали бы того же человека (Greeley, 1991; Glenn, 1996).

Итак, почему женатые и замужние счастливее? Или это счастье благоприятствует браку? Движение здесь, по-видимому, двустороннее.

Во-первых, счастливые люди представляются более привлекательными как брачные партнеры. Поскольку они более добродушны, любят бывать в компаниях и сосредоточены на других (Veenhoven, 1988), они обычно более привлекательны социально. Несчастные люди чаще отвергаются обществом. Страдание может любить компанию, но исследование социальных последствий депрессии показывает, что компания не любит страдания. Несчастный (а потому сосредоточенный на себе, раздражительный, угрюмый) супруг или сосед по комнате редко воспринимается как желанный компаньон (Gotlib, 1992; Segrin & Dillard, 1992). По этим причинам позитивно настроенные, счастливые люди в большей степени готовы к формированию счастливых взаимоотношений.

Однако, как сообщает Мастекааса (Mastekaasa, 1995), «среди исследователей преобладает мнение», что корреляция «счастье — брак» «обязана своим существованием главным образом» преимуществам состояния в браке. Посмотрите: если наиболее счастливые люди вступают в брак раньше и чаще, тогда с возрастом (и потому, что постепенно менее счастливые люди тоже вступают в брак) средний уровень счастья и состоявших, и никогда не состоявших в браке людей должен снижаться (новобрачные более старшего возраста и менее счастливые будут тянуть вниз средний уровень счастья среди состоящих в браке, оставляя самых несчастных в группе не состоящих в браке). Но данные не подтверждают это предположение, которое исходит из того, что за супружескую близость и поддержку большинству людей действительно приходится платить эмоциональными переживаниями. Брак предлагает новые роли, создает новые стрессовые ситуации, но также и дополнительные вознаграждения и источники для роста индивидуальности и самооценки (Crosby, 1987). А будучи отмечен интимностью, брак — дружба, скрепленный обязательствами, уменьшает одиночество и предлагает надежного возлюбленного и компаньона (Hendrick & Hendrick, 1997).

Вера и благополучие

Фрейд (Freud, 1928/1964, р. 71) предполагал, что религия разъедает счастье, создавая «навязчивый невроз», который влечет за собой вину, подавленную сексуальность и угнетенные эмоции. Был ли он прав? Или религия чаще ассоциируется с радостью?

Накопленные факты говорят о том, что некоторые формы религиозных переживаний действительно связаны с предрассудком и виной, но что в целом активная религиозность ассоциируется с критериями психического здоровья. Активно религиозные североамериканцы менее, чем нерелигиозные люди, склонны нарушать общественный порядок, злоупотреблять наркотиками и алкоголем, разводиться и совершать самоубийства (Batson, Schoenrade & Ventus, 1993; Colasanto & Shriver, 1989). Отчасти благодаря низкому среди них проценту курящих и пьющих, религиозно активные люди имеют тенденцию быть физически здоровее и дольше жить (Koenig, 1997; Matthews & Larson, 1997).

Проводились также исследования, в которых изучалась связь между верой и способностью справляться с кризисами. Овдовевшие женщины, регулярно посещающие церковные службы, сообщают о больших радостях в жизни, чем вдовы, замкнувшиеся в своем горе (Harvey, Barnes & Greenwood, 1987; McGloshen & O'Bryant, 1988; Siegel & Kuykendall, 1990). Имея детей с проблемами развития, те матери, чье религиозное чувство глубоко, менее уязвимы для депрессий (Friedrich, Cohen & Wilturnerm, 1988). Верующие люди чаще сохраняют ощущение счастья или возвращаются к более счастливой жизни, пережив развод, безработицу, серьезную болезнь или утрату (Ellison, 1991; McIntosh, Silver & Wortman, 1993). Результаты метаанализа показали: два самых надежных фактора, предсказывающих, что пожилой человек доволен жизнью,— это его здоровье и религиозность (Okun & Stock, 1987).

По результатам опросов людей различных национальностей также создается впечатление, что религиозно активные люди счастливее остальных (Inglehart, 1990). Обратимся к опросу, проведенному в 1984 году в Соединенных Штатах Америки Организацией Гэллапа. Те, кто получил наиболее высокие баллы по шкале «религиозной приверженности» (они, к примеру, согласились с утверждением: «Моя религиозная вера оказывает на мою жизнь самое сильное влияние»), по сравнению с набравшими наиболее низкие баллы по той же шкале в два раза чаще заявляли, что они очень счастливы. Опросы Национального центра исследований общественного мнения показывают более высокий уровень «очень счастливых» людей среди тех, кто чувствует себя «близким к Богу». Однако самооценки духовности и религиозности могут быть просто социально предпочтительными ответами. Итак, связано ли счастье с религиозной активностью? Среди примерно 32 000 американцев, попавших в случайную выборку людей, опрошенных в период с 1972 по 1994 год, процент ответивших, что он «очень счастлив», колебался от 27 % среди тех, кто посещал религиозные службы «реже, чем раз в месяц», до 47 % среди тех, кто посещал их «каждую неделю по несколько раз».

Чем объясняется эта положительная корреляция между верой и благополучием? Возможно, тесными отношениями, которые доступны людям, активно участвующим в жизни религиозных сообществ, желанием сосредоточиться на чем-то, лежащем вне обыденности, ощущением осмысленности всего происходящего, которое многие люди выводят из своей веры, и надеждой, которую дает вера перед лицом страха смерти.