Библиотека
Теология
Конфессии
Иностранные языки
Другие проекты
|
Ваш комментарий о книге
Кернберг О. Отношения любви: Норма и патология
8. ЛЮБОВЬ В ПСИХОАНАЛИТИЧЕСКИХ ОТНОШЕНИЯХ
ТРАНСФЕРЕНТНАЯ ЛЮБОВЬ
Аналитическая ситуация – это своего рода клиническая лаборатория, позволяющая нам изучать природу любви в мириадах ее форм. Мы исследуем их, основываясь на переносе и контрпереносе.
Главное различие между первоначальной эдиповой ситуацией и трансферентной любовью – возможность в идеале со всей полнотой исследовать в переносе бессознательные детерминанты эдиповой ситуации. Прорабатывать трансферентную любовь означает прорабатывать самоотречение и печаль, в норме сопутствующие разрешению эдиповой ситуации. В то же время пациент должен отдавать себе отчет, что поиск эдипова объекта естественным образом присущ всем любовным отношениям (Бергманн, 1987). Из этого следует отнюдь не то, что эдипова ситуация – единственный прообраз всех будущих любовных отношений, а лишь то, что эдипова структура оказывает влияние на организацию нового опыта как для индивидов, так и для пары.
В идеале регрессивный опыт трансферентной любви и его проработка облегчается “невзаправдашностью” трансферентной регрессии – вместе с силой Эго, предполагаемой таким ограниченным характером регрессии, – а также возрастающей способностью пациента удовлетворять эдиповы желания, сублимируя их в актуальных отношениях взаимной любви. Отсутствие такой взаимности резко отличает трансферентную любовь от любовных отношений вне аналитической ситуации, точно так же, как сознательное исследование эдиповых конфликтов отличает ее от первоначальной эдиповой ситуации. Можно было бы сказать, что трансферентная любовь походит на невротическую, поскольку трансферентная регрессия – путь к развитию неразделенной любви. Однако аналитическое разрешение переноса делает трансферентную любовь резко отличной от невротической с ее отреагированием, при которой отсутствие взаимности усиливает привязанность, вместо того чтобы позволить ее оплакивание и разрешение.
Психоаналитическое исследование трансферентной любви свидетельствует о наличии всех компонентов обычного процесса влюбленности: проекции на другого (аналитика) зрелых аспектов Эго-идеала; амбивалентного отношения к эдипову объекту; развертывания полиморфных перверзивных инфантильных и генитальных эдиповых желаний и в то же время борьбы против них. Все они в сочетании порождают переживание в переносе романтической любви, наполненной, пусть даже на краткие и мимолетные моменты, сексуальными желаниями. Ослабление этих чувств в терапии обычно происходит благодаря их смещению на доступные объекты в жизни пациента. Пожалуй, в психоаналитической терапии нет другого аспекта, в котором возможности для отыгрывания вовне и психологического роста были бы настолько объединены.
Невротические компоненты трансферентной любви могут выдавать себя в ее интенсивности, ригидности и упрямой настойчивости, особенно когда она носит мазохистический характер. С другой стороны, отсутствие признаков трансферентной любви может свидетельствовать либо о сильном садомазохистическом сопротивлении позитивным эдиповым отношениям, либо о нарциссическом переносе, где позитивное эдипово развитие значительно ослаблено. Как широко отмечалось, характер трансферентной любви зависит от пола участников (Бергманн, 1971, 1980, 1982; Блюм, 1973; Карме, 1979; Шассге-Смиржель, 1984а; Лестер, 1984; Голдбергер и Эванс, 1985; Персон, 1985; Силверман, 1988). Коротко говоря, выводы таковы. Пациентки невротического склада, проходя анализ у мужчин-аналитиков, склонны развивать типичный позитивный эдипов перенос. Свидетельством тому могут служить случаи, описанные Фрейдом (1915а) в его классической работе о трансферентной любви. Но женщины с нарциссической личностной организацией в анализе у аналитиков-мужчин не склонны к развитию такой трансферентной любви или развивают ее лишь на очень поздних стадиях терапии, да и то обычно в весьма ослабленной форме. Нарциссическое сопротивление против зависимости в переносе, являющееся частью защиты от бессознательной зависти к аналитику, препятствует развитию трансферентной любви; любые сексуализированные желания по поводу аналитика ощущаются пациенткой как унизительные, вызывающие чувство неполноценности.
Мужчины невротического склада, проходящие терапию у женщин-аналитиков, обычно обнаруживают некоторый запрет на прямые проявления трансферентной любви, тенденцию смещать ее на другие объекты; взамен, как компонент реактивации нормальных инфантильных нарциссических фантазий по отношению к эдиповой матери, у них развивается также сильная тревога по поводу своей сексуальной несостоятельности или неполноценности.
Как указывала Шассге-Смиржель (1970, 1984b), бессознательный страх маленького мальчика по поводу того, что его маленький пенис не сможет удовлетворить большую мать, является здесь существенной динамикой. Однако нарциссические мужчины-пациенты в анализе у женщин-аналитиков часто демонстрируют то, что выглядит как сильная трансферентная любовь, а на самом деле является агрессивным сексуализированным обольщением, отражающим трансферентное сопротивление чувству зависимости от идеализируемого аналитика. Такая попытка воспроизвести традиционный культурный дуэт сильного мужчины-соблазнителя и пассивной идеализируемой женщины естественным образом отвечает конвенциональной с точки зрения культуры ситуации сексуализированных зависимых отношений между невротической пациенткой и мужчиной-аналитиком, а также воспроизведению в последнем случае эдипова желания маленькой девочки к идеализированному отцу.
Сексуально травматизированные пациенты, особенно жертвы инцеста и пациенты, имеющие в анамнезе сексуальные связи с психотерапевтом, могут, в силу повышенной тяги к преследующему повторению, вызванной травмой, пытаться соблазнить аналитика; эта потребность может в течение продолжительного времени доминировать в переносе. В таких случаях важную роль играет бессознательная идентификация с агрессором, и внимательный анализ гневной обиды пациента на отказ аналитика отозваться на его (ее) сексуальные притязания может потребовать особого внимания, прежде чем пациент испытает облегчение и должным образом оценит сохранение психоаналитических рамок.
Нарциссические женщины с ярко выраженными асоциальными чертами поведения могут пытаться сексуально соблазнить аналитика, что порой ошибочно интерпретируется как эдипова трансферентная любовь. Однако в их переносе ясно прослеживается агрессия, лежащая в основе их усилий коррумпировать терапию. Таких женщин следует отличать от мазохисток с историей сексуального злоупотребления или насилия или без нее, однако с предрасположенностью быть объектами сексуального насилия и эксплуатации. Интенсивность эротизированного переноса у пациентов с истерической личностной структурой представляет классический пример трансферентной любви: защитная сексуализированная идеализация аналитика часто скрывает значительную бессознательную агрессию, корни которой лежат в эдиповом разочаровании и бессознательной эдиповой вине.
Невротические черты трансферентной любви явственно видны не только в интенсификации эротических стремлений при безответной любви; они также проявляются в обычном инфантильном нарциссическом желании быть любимыми вместо зрелой активной любви к аналитику, в желании сексуальной близости как символического выражения симбиотических стремлений или доэдиповой зависимости, а также в общей защитной акцентированности сексуализированной идеализации как защиты от агрессивных устремлений, имеющих много источников. Пациенты с пограничной личностной организацией могут проявлять особенно интенсивные желания быть любимыми, выражать эротические требования, предпринимать настойчивые попытки контролировать терапевта и даже выступать с суицидальными угрозами, пытаясь вынудить терапевта к взаимности.
Развитие гомосексуальной трансферентной любви протекает сходно у обоих полов, но важные различия могут проявиться в контрпереносе. У пациентов с невротической психопатологией могут возникнуть мощные гомосексуальные желания, обращенные к аналитику того же пола, в истоках которых негативный эдипов комплекс соединен с доэдиповыми, орально зависимыми и анальными устремлениями; компоненты сексуальных желаний могут быть исследованы после систематического анализа сопротивления регрессии переноса.
При нарциссической патологии гомосексуальный перенос обычно отличается такой же требовательностью, агрессивностью, тенденцией контролирования, как гетеросексуальный перенос у нарциссических пациентов-мужчин по отношению к женщинам-аналитикам или у пограничных и асоциальных нарциссических пациенток к аналитикам-мужчинам. Ненаигранное, органичное, терпеливое отношение аналитика к позитивной сексуализированной трансферентной любви невротического пациента и удержание ситуации псевдопозитивной трансферентной любви при нарциссической патологии в аналитических рамках – ключевые условия для полного аналитического исследования и разрешения подобного развития. Превратности контрпереноса приобретают особую значимость в этом процессе.
КОНТРПЕРЕНОС
Хотя контрперенос как фактор, оказывающий влияние на формулировки интерпретаций переноса, привлекает все большее внимание в литературе по технике психоанализа, об агрессивном контрпереносе все же написано гораздо больше, чем об эротическом. Традиционно фобическое отношение к контрпереносу, изменившееся лишь в последние десятилетия, до сих пор возникает при эротической реакции аналитика на эротический перенос.
Вообще, когда эротические желания и фантазии пациента в переносе вытеснены, они обычно вызывают слабую эротическую реакцию в контрпереносе. Но когда эротические фантазии и желания пациента становятся осознанными, контртрансферентная реакция аналитика может включить в себя эротические элементы, сигнализирующие ему (ей) о возможности того, что пациент сознательно подавляет эротические желания и фантазии. После того как сопротивление полному выражению трансферентной любви значительно снижается и пациент начинает испытывать сильные сексуальные желания по отношению к аналитику, эротические реакции в контрпереносе могут стать интенсивными, изменяясь вместе с силой эротического переноса.
Здесь мне особо хотелось бы подчеркнуть факт флуктуации переноса: обычно даже сильный эротический перенос прибывает и убывает в соответствии со смещением пациентом своих трансферентных чувств и желаний на доступные объекты для проигрывания, отыгрывания вовне или удовлетворения сексуальных желаний во внеаналитической ситуации. Когда эротические желания пациента фокусируются исключительно на аналитике, аспект сопротивления становится вполне очевидным, а агрессивный компонент сексуальных побуждений – более выраженным. Такая динамика имеет тенденцию снижать интенсивность эротических чувств в контрпереносе.
Когда проективная идентификация доминирует над проекцией – то есть когда пациент не просто проецирует на аналитика свои бессознательные импульсы, а приписывает ему (ей) сексуальные чувства, обнаруживаемые в себе самом (самой) и отвергаемые как опасные, притом пытаясь контролировать аналитика с целью избежать пугающего сексуального нападения, – эротический контрперенос обычно отсутствует. Более того, примечательная диспропорция между мощными спроецированными сексуальными фантазиями пациента с эротоманиакальным переносом, с одной стороны, и реакцией контрпереноса, содержащей лишь напуганность и скованность – с другой, должна сигнализировать аналитику о возможности тяжелой нарциссической психопатологии пациента или глубокой регрессии в переносе.
По моему наблюдению, наиболее сильный эротический контрперенос может возникать в трех следующих случаях: 1) у мужчин-аналитиков при терапии пациенток с сильными мазохистическими, но не пограничными тенденциями, у которых возникает интенсивная, “непреодолимая” сексуализированная любовь к недоступному эдипову объекту; 2) у аналитиков обоего пола с сильными неразрешенными нарциссическими чертами; 3) у некоторых женщин-аналитиков с мощными мазохистическими тенденциями при терапии очень соблазняющих, нарциссических мужчин-пациентов. Некоторые мазохистические женщины-пациентки способны вызывать яркие фантазии спасения у своего аналитика-мужчины, соблазняя его на попытку помочь им, в результате которой он неизменно убеждается, насколько ложно направлена или бесполезна в действительности такая помощь. Подобное соблазнение может становиться сексуализированным и проявляться в контрпереносе как фантазии спасения, имеющие сильный эротический компонент. В типичном случае, например, мужчина-аналитик спрашивает себя: как это получается, что такая чрезвычайно привлекательная пациентка не способна удержать ни одного мужчину и ее всякий раз отвергают? От этого вопроса к контртрансферентной фантазии “Я-то смог бы стать очень удовлетворительным сексуальным партнером для этой пациентки” – всего один шаг.
В работе с мазохистическими пациентами, имеющими длинную историю неудачных романов, я считаю полезным проявлять особое внимание к моментам, когда появляются такие фантазии спасения или эротический контрперенос. Чаще всего это трансферентно-контртрансферентное соблазнение имеет кульминацию во внезапной фрустрации, разочаровании пациента или его рассерженном непонимании комментариев аналитика либо смещается в сферу чрезмерных требований к аналитику, под действием которых эротезированные контртрансферентные фантазии спасения мгновенно испаряются.
Я также нахожу полезным для аналитика терпимо относиться к собственным сексуальным фантазиям по поводу пациента, более того, давать им развиться в сюжет воображаемых сексуальных отношений. Достаточно скоро воображение аналитика само заставит эту идею улетучиться, поскольку предсознательно он отдает себе отчет в “антилибидинальных”, разрушительных, отвергающих помощь аспектах личности пациента. Этот подход позволит интерпретировать перенос еще до его внезапного смещения в негативную сторону. Некоторые очевидные пути проявления бессознательных стремлений пациента предотвратить или разрушить возможность устойчивых позитивных отношений с аналитиком – непоследовательность в терапевтических соглашениях, требования смены времени приема, ссылки на бесчувственность аналитика по отношению к особым обстоятельствам, финансовая безответственность и несвоевременная оплата счетов за терапию; внимание к контртрансферентным сюжетам – могут позволить аналитику выявить эти тенденции еще до их отыгрывания в терапии.
Интенсивные проявления эротического переноса необходимо отличать от желания пациента быть любимым аналитиком. За сознательными или бессознательными усилиями соблазнения в переносе может лежать стремление стать объектом желания аналитика – стать фаллосом аналитика – вместе с фантазиями о физической неполноценности и кастрации. Поэтому я предпочитаю анализировать не только защиты пациента против полного выражения эротического переноса, но также и природу самих фантазий в переносе. Под тем, что может выглядеть как желание сексуальных отношений с аналитиком, скрыты множественные переносы и значения. Например, интенсивная эротизация зачастую представляет собой защиту от агрессивных переносов, имеющих много источников, попытку избежать болезненных конфликтов, связанных с оральной зависимостью или, наконец, отыгрывание перверзивных переносов (желание соблазнить аналитика с тем, чтобы уничтожить его).
Аналитик, способный свободно исследовать в собственном сознании свои сексуальные чувства по отношению к пациенту, сможет оценить природу трансферентных формирований, избежав благодаря этому защитного отрицания собственных эротических реакций на пациента; в то же время он должен быть способен исследовать трансферентную любовь, не отыгрывая вовне свой контрперенос в соблазняющем сближении. Эротический перенос пациента может быть выражен невербально, в эротизации его (ее) отношения к аналитику, на что аналитику следует реагировать исследованием защитного характера этого невербализованного соблазнения, не усугубляя эротизацию процесса терапии и в то же время не прибегая к защитному отвержению пациента.
Неразрешенная нарциссическая патология аналитика, вероятно, является главной причиной отыгрывания вовне контрпереноса, которое усиливает эротизированность психоаналитической ситуации или даже ведет к разрушению рамок психоаналитического сеттинга. По моему мнению, вступление в сексуальные отношения с пациентом в большинстве случаев свидетельствует о нарциссическом расстройстве аналитика и сопутствующей серьезной патологии Супер-Эго. Однако иногда эта ситуация обусловливается чисто эдиповыми динамиками, когда сексуальный выход за рамки аналитических отношений символически репрезентирует для аналитика преодоление эдипова барьера, отыгрывание вовне мазохистической патологии в бессознательном желании получить наказание за эдипово преступление.
Исследование сложных и интимных аспектов эротических фантазий пациента и его желания сексуальных любовных отношений с аналитиком предоставляет последнему уникальную возможность лучше понять сексуальную жизнь противоположного пола. Здесь задействованы как гетеросексуальные, так и гомосексуальные динамики, как позитивный, так и негативный эдипов комплекс. Поскольку аналитик идентифицируется с эмоциональными переживаниями пациента противоположного пола, конкордантная идентификация в контрпереносе с эротическими переживаниями пациента по отношению к другим гетеросексуальным объектам активизирует способность аналитика к идентификации с сексуальными устремлениями противоположного пола, а также сопротивление им. Для того чтобы установить в контрпереносе конкордантную идентификацию с влечением его пациентки к другому мужчине, аналитик-мужчина должен обладать свободой контакта с собственной женской идентификацией. В ситуации, когда эта же самая пациентка испытывает сексуальные чувства к аналитику, тот имеет возможность достичь значительно лучшего понимания сексуального влечения у человека противоположного пола путем интегрирования своей конкордатной идентификации с сексуальным влечением пациентки и своей комплементарной идентификации с объектом ее желания. Это понимание со стороны аналитика означает его эмоциональный резонанс с собственной бисексуальностью, как и достижение такого уровня интимности и контакта, которое обычно происходит лишь в моменты наивысшей сексуальной близости пары.
Активизация интенсивного и сложного контрпереноса, применяемого в работе, является уникальной особенностью психоаналитической ситуации, возможной лишь благодаря защите, обеспечиваемой рамками психоаналитических отношений. Своего рода ироническим подтверждением уникальности переживания такого опыта в контрпереносе является то, что, хотя у психоаналитиков есть необычайная возможность исследовать психологию любовной жизни противоположного пола, эти знания и опыт имеют тенденцию улетучиваться, едва дело доходит до понимания собственных переживаний с другим полом вне психоаналитической ситуации. То есть вне аналитической ситуации любовная жизнь аналитика такая же, как у прочих смертных.
Когда пациент и аналитик не принадлежат к одному полу, конкордантная идентификация в контрпереносе опирается на терпимость аналитика в отношении собственных гомосексуальных компонентов, а гетеросексуальные элементы контрпереноса связаны преимущественно с комплементарной идентификацией. Когда пациент одного пола с аналитиком испытывает сильную трансферентную любовь, это разграничение теряет отчетливость. Гомосексуальные переносы и эротический отклик аналитика на них имеют свойство оживлять доэдиповы, так же как и эдиповы, либидинальные стремления и конфликты, особенно у пациентов, чьи гомосексуальные конфликты и стремления выражены в контексте невротической личностной организации. Если аналитик способен к терпимости в отношении собственных гомосексуальных компонентов, то исследование им в контрпереносе своей идентификации с доэдиповыми родителями должно помочь ему в анализе негативных эдиповых последствий гомосексуальных чувств пациента. Это редко представляет серьезную трудность, за исключением случаев, когда аналитик борется с собственными вытесненными в результате конфликта гомосексуальными стремлениями или подавленной гомосексуальной ориентацией.
Перенос у гомосексуальных пациентов с нарциссической личностной структурой в терапии с аналитиком того же пола приобретает чрезвычайно требовательный, агрессивный характер, ослабляющий или исключающий значительный гомосексуальный контрперенос и связанные с ними сложности. Разумеется, отсутствие сексуального резонанса в контрпереносе у аналитика того же пола с гомосексуальным пациентом, страдающим от сильной нарциссической патологии, также требует исследования на предмет возможной специфической фобической реакции аналитика на собственные гомосексуальные импульсы. Более высокие культурные предубеждения против мужской гомосексуальности означают, к сожалению, вероятность больших проблем с контрпереносом у аналитиков-мужчин.
Исходя из вышеизложенного, мы заключаем, что самыми важными техническими моментами в анализе трансферентной любви являются следующие. Во-первых, принятие аналитиком возникновения у себя гомо– или гетеросексуальных чувств по отношению к пациенту, что требует от аналитика внутренней свободы в использовании своей психологической бисексуальности. Во-вторых, систематическое исследование аналитиком защит пациента, противостоящих полному выражению трансферентной любви, – исследование, для которого терапевту необходимо балансировать между фобическим нежеланием изучать эти защиты и риском агрессивного соблазняющего вторжения. В-третьих, способность аналитика полностью исследовать как выражения трансферентной любви пациента, так и его неизбежно следующие за этим реакции на фрустрацию трансферентной любви. Таким образом, с моей точки зрения, аналитику следует воздерживаться от сообщения своего контрпереноса пациенту с тем, чтобы обеспечить себе внутреннюю свободу в исследовании своих чувств и фантазий, а также интегрировать достигнутое им понимание своего контрпереноса с интерпретациями переноса в терминах бессознательных конфликтов пациента.
Переживание пациентом “отвержения” аналитиком как подтверждения запретов на эдиповы желания, как нарциссического унижения и как своей сексуальной неполноценности и кастрации должно исследоваться и интерпретироваться. При соблюдении этих условий в терапии периодически будет развертываться свободное и открытое выражение трансферентной любви, как эдиповой, так и доэдиповой. Сила выражения этой любви типичным образом меняется в соответствии с тем, что эмоциональный рост в сексуальной жизни пациента способствует успешности его или ее усилий к установлению более удовлетворяющих отношений во внешней реальности.
Аналитик должен приходить к согласию не только с собственными бисексуальными наклонностями по мере того, как они активизируются в эротическом контрпереносе, но также и с другими полиморфными перверзивными инфантильными стремлениями, такими как садистические и вуайеристические импликации интерпретирующих исследований сексуальной жизни пациента. Вероятно, верным является также и то, что чем более удовлетворительна сексуальная жизнь самого аналитика, тем в большей степени он способен помочь пациенту разрешить запреты и ограничения в этой существенной сфере человеческого опыта. Я уверен, что, несмотря на проблематичные стороны трансферентной любви, тот уникальный опыт ее анализа, который позволяет получить психоаналитическая работа, делая ее своей временной мишенью, может способствовать эмоциональному и профессиональному росту аналитика.
КЛИНИЧЕСКАЯ ИЛЛЮСТРАЦИЯ
Мисс А. – одинокая женщина примерно тридцати лет – обратилась ко мне по рекомендации своего лечащего врача в связи с хронической депрессией, злоупотреблением алкоголем и различными транквилизаторами, хаотической жизнью, нестабильностью на работе и в отношениях с мужчинами. Я уже ссылался на другие моменты ее терапии (см. главу 5). Мисс А. произвела на меня впечатление интеллигентной, теплой и достаточно привлекательной женщины, но несколько небрежной, невнимательной к себе и своему внешнему виду. Она успешно закончила обучение в области архитектуры и успела поработать в нескольких архитектурных компаниях, часто меняя места работы, – как я постепенно выяснил, в основном из-за неудачных романов с коллегами-мужчинами. Она имела склонность смешивать работу и личные отношения, разрушая и то, и другое.
Мать пациентки умерла, когда мисс А. исполнилось шесть лет. Отец мисс А. был видным бизнесменом с международными связями, которые требовали частых командировок. Во время этих поездок мисс А. и два ее старших брата оставались на попечении второй жены отца, с которой мисс А. не ладила. Свою мать мисс А. описывала в идеализированных и несколько нереалистичных тонах. Ее эмоциональное оплакивание матери перешло в стойкое враждебное отношение к мачехе, на которой отец женился через год после смерти первой жены. Отношения с отцом, которые до этого были превосходными, также ухудшились. Он считал неоправданной враждебность дочери по отношению к своей новой жене.
В подростковые годы мисс А. сопровождала отца в его заокеанских поездках, что вроде бы вполне удовлетворяло мачеху, которая могла оставаться дома и продолжать свою светскую жизнь. Мисс А. училась в средней школе, когда обнаружила любовные связи отца с другими женщинами и поняла, что эти связи являлись основным его занятием во время заграничных поездок. Мисс А. стала наперсницей отца, и то, что он доверял ей, волновало ее и делало счастливой. Менее осознаваемым чувством было переживание триумфа над мачехой.
В годы учебы в колледже у нее сформировался тот поведенческий паттерн, который и сохранялся вплоть до начала терапии. Она влюблялась, впадала в сильнейшую зависимость и подчинение, начинала цепляться за мужчину и неизменно бывала брошена. На это она реагировала глубокой депрессией, для преодоления которой стала прибегать к алкоголю и легким транквилизаторам. По мере того, как за ней закреплялась репутация “слабачки”, ее статус в элитарной социальной группе, к которой она принадлежала, постепенно падал. Когда очередной несчастный роман усложнился нежелательной беременностью и последующим абортом, ее отец проявил беспокойство, что и побудило врача мисс А. направить ее ко мне.
Диагностически я определил мисс А. как преимущественно мазохистическую личность с характерологической депрессией и симптоматической алкогольной и лекарственной зависимостью. Мисс А. сохраняла хорошие отношения с несколькими подругами в течение многих лет, она была способна эффективно работать до тех пор, пока не завязывала роман на работе, и в целом производила впечатление честного, небезразличного к себе человека, способного к установлению глубоких объектных отношений. Я рекомендовал ей психоанализ, и описываемое ниже происходило на третьем-четвертом году терапии.
В течение некоторого времени у мисс А. был роман с женатым мужчиной, Б., недвусмысленно дававшим ей понять, что не собирается оставлять свою жену ради нее. Однако он предложил ей родить от него ребенка и выразил готовность оказывать ей финансовую поддержку. Мисс А. лелеяла надежду, что ее беременность укрепит их отношения и в конце концов консолидирует их союз. Она неоднократно описывала мне свои переживания с Б., показывавшие его как садистического, лживого и ненадежного человека, и с горечью жаловалась на него. Когда я спросил, как же она понимает эти отношения, которые описывает в таких терминах, мисс А. обвинила меня в стараниях разрушить то, что считала самыми значимыми отношениями в своей жизни, а также в нетерпеливости, доминировании и морализировании.
Постепенно стало ясно, что пациентка воспринимает меня как не помогающую, критичную, не понимающую и не сочувствующую отцовскую фигуру – точно так же, как реального отца с его заботой о ней. В то же время она повторяла в переносе мазохистский паттерн отношений. Я не мог не обратить внимание на то, что она в мельчайших подробностях описывала все свои ссоры и сложности с любовником, но никогда не рассказывала об интимных моментах отношений, кроме периодических замечаний о том, что они прекрасно провели время в постели. Почему-то мне не удавалось исследовать в терапии это расхождение между ее общей открытостью и сдержанностью в одной конкретной области. Лишь постепенно я стал осознавать, что не решаюсь интересоваться ее сексуальной жизнью вследствие своей фантазии, что она тут же интерпретирует это как соблазняющее вторжение. Я почувствовал в себе своеобразную реакцию контрпереноса, но еще не вполне понимал ее.
Исследуя функции ее бесконечного повторения одного и того же садомазохистского паттерна в отношениях с мистером Б., я обнаружил, что пациентка боится моей ревности к интенсивности этих отношений. Мои интерпретации – о том, что она воспроизводит со мной фрустрирующие и саморазрушающие отношения, которые переживает с мистером Б., – мисс А. воспринимала как предложение эротического подчинения мне. После этого я смог понять мое прежнее колебание как интуитивное ощущение ее подозрений по поводу моих намерений соблазнить ее. Я пришел к выводу, что она боялась делиться со мной подробностями своей сексуальной жизни, поскольку считала, что я хочу использовать ее сексуально и вызвать у нее сексуальные чувства ко мне.
Должен добавить, что все это происходило в выраженно неэротической атмосфере; на этом этапе терапии моменты спокойной рефлексии то и дело наступали буквально посреди гневных вспышек ярости, адресованной любовнику или мне, из-за моей предполагаемой нетерпимости к ее отношениям с ним. Затем пациентка начала исследовать сексуальные аспекты отношений с Б. Я узнал, что, хотя с самого начала мисс А. с готовностью участвовала в любых сексуальных играх и действиях, которые предлагал Б., и ее сексуальное подчинение доставляло ему особое удовольствие, она не способна была достичь оргазма во время коитуса, испытывая с ним ту же сексуальную скованность, что и со многими предыдущими любовниками. Лишь когда один из этих любовников, придя в ярость, начал ее бить, она смогла достичь полного сексуального возбуждения и оргазма.
Эта информация прояснила один аспект ее зависимого, цепляющегося и в то же время провокативного поведения с Б. – ее бессознательные усилия спровоцировать его на то, чтобы он ее ударил и она могла бы достичь полного сексуального удовлетворения. Злоупотребление алкоголем и транквилизаторами выступило как средство предъявлять себя импульсивной, неконтролируемой, требовательной и недовольной, в противоположность ее обычной мягкости и покорности. Таким образом она одновременно провоцировала мужчин на насилие, дающее ей возможность сексуального удовлетворения, и делала себя непривлекательной для них. В ретроспективе злоупотребление алкоголем выступало как одно из объяснений ее неизменного отвержения мужчинами. Однако постепенно как главная динамика проявилось бессознательное чувство вины из-за эдиповых импликаций этих отношений.
Анализ этого материала ускорил разрыв с Б.: мисс А. стала обнаруживать меньше регрессивной требовательности и больше реализма, конфронтируя Б. с проявлениями его непоследовательности в отношениях с ней. Когда Б. был поставлен перед выбором, связанным с будущим их отношений, он решил положить им конец. В последующий период печали по этому поводу у мисс А. впервые возникли осознанные эротические чувства по отношению ко мне. Подозревавшая меня в намерениях сексуально соблазнить ее и видевшая во мне копию лицемерного, моралистичного и сексуально беспорядочного отца, мисс А. теперь стала воспринимать меня как очень отличающегося от ее отца. В ее теперешнем представлении я был идеализированным, любящим, оберегающим, но также и сексуально отзывчивым мужчиной, и она довольно свободно выражала эротические чувства ко мне, в которых нежность соединялась с сексуальными фантазиями и желаниями. Я, в свою очередь, воспринимавший ее прежде как незамысловатую простушку, стал испытывать во время сессий эротические контртрансферентные фантазии, сопровождавшиеся мыслями о странности того, что такая привлекательная женщина не способна поддерживать постоянные отношения с мужчиной.
В период этой видимой свободы выражения своих фантазий о любовных отношениях со мной – в них она воображала преимущественно садомазохистские сексуальные взаимодействия – мисс А. также стала чрезвычайно чувствительна к малейшим фрустрациям во время сессий. Если ей приходилось подождать несколько минут, если встречу нужно было перенести на другое время, если по каким-то причинам я не мог согласиться на изменение, которого она требовала, мисс А. чувствовала себя травмированной – сначала впадала в депрессию, а потом очень сердилась. Униженная тем, что я не иду навстречу ее сексуальным желаниям, она обвиняла меня в черствости, холодности и садистически соблазняющем поведении. Образы беззаботных отношений отца с различными женщинами за границей, когда он использовал свою дочь, чтобы оградить себя от подозрений второй жены, стали значительной темой в терапии: я выступал теперь таким же соблазняющим и ненадежным, как отец, и предавал ее в своих “беззаботных” отношениях с другими пациентками и коллегами-женщинами.
Мощный эффект этих упреков, ее обвинительная, самоуничижительная и гневная позиция, воспроизведение ее трудностей в отношениях с мужчинами и вскрытие прежде вытесненного аспекта ее отношений с отцом вызвали также смещение в моем контрпереносе. Парадоксальным образом, я почувствовал большую свободу в исследовании собственных контртрансферентных фантазий, варьировавших от сексуальных взаимодействий, воспроизводящих ее садомазохистские фантазии, до картин того, каково было бы жить с такой женщиной, как мисс А. Мои фантазии о садомазохистских сексуальных взаимодействиях воспроизводили также агрессивное поведение мужчин по отношению к ней, которое она бессознательно в них провоцировала. Мои фантазии в конце концов вылились в ясное осознание того, что она упорно провоцирует ситуации, фрустрирующие ее потребность в зависимости и приводящие к взаимным обвинениям с последующими проявлениями насилия и открытыми демонстрациями подавленности и ярости. Она будет выступать в качестве моей жертвы, что неизбежно разрушит наши отношения.
По мере того, как я использовал этот контртрансферентный материал в своей интерпретации явлений переноса, для меня становилось ясным глубокое чувство вины мисс А. по поводу сексуализированных аспектов отношений со мной. В противоположность прежним сетованиям на чувство отверженности и униженности из-за того, что я не отвечаю на ее любовь, теперь она ощущала беспокойство, вину и огорчение от того, что пыталась соблазнить меня, и представляла идеализированный образ моей жены (о которой не имела абсолютно никакой информации, в том числе и о ее существовании). Ретроспективно я осознал, что мое сопротивление исследованию фантазий в контрпереносе не дало мне последовать за ними в направлении, в котором прояснилась бы мазохистская аутодеструктивность эротических желаний мисс А. по отношению ко мне. Оглядываясь назад, я могу сказать, что моя бессознательная контридентификация с ее соблазняющим отцом помешала мне свободно исследовать свой эротический контрперенос и таким образом более четко осознать мазохистскую модель в переносе. Мне думается, что и мое сопротивление бессознательным садомазохистическим импульсам в моих ролевых реакциях по отношению к мисс А. также сыграло свою роль. В дальнейшем доминирующей темой анализа стали сексуальные фантазии мисс А. об отце, ее прошлое восприятие его как дразняще-провоцирующего и одновременно сексуально отвергающего.
В контексте нашего исследования глубокого чувства вины, в котором идеализированный образ моей жены соединялся с идеализированным образом ее матери, мисс А. осознала, что она защищалась от этих переживаний вины посредством расщепления образа матери на идеализированный образ покойной матери и на пугающий и обесцененный образ мачехи, репрезентируемый соперницами, другими женщинами в жизни ее мужчин, которые никогда не принадлежали только ей одной. Это осознание также помогло прояснить ее бессознательный выбор “невозможных” мужчин и неосознанный запрет на получение полного сексуального удовлетворения иначе как при условиях физического или психического страдания.
В конце концов мисс А. удалось установить отношения с человеком, который во многом удовлетворял ее больше, нежели прежние любовники. В то время он не был связан ни с какой другой женщиной и принадлежал к ее социальному кругу (из которого она чувствовала себя изгнанной в результате беспорядочного образа жизни). Последовал длительный период анализа, когда мы исследовали ее фантазии и страхи в развивающихся отношениях с К. Она могла подробно рассказывать об их сексуальных отношениях, и мы исследовали как ее чувство вины по отношению ко мне, вызванное оставлением меня как объекта любви, так и ее чувство победы надо мной благодаря сексуальным отношениям, которые, в ее фантазии, были более удовлетворительными, чем любые другие, какие могли бы у меня быть. Иными словами, удовлетворительные любовные отношения во внешней реальности также помогли проработке в переносе процесса оплакивания отношений со мной, воспроизводившего оплакивание прежних отношений и установление новых в амбивалентных отношениях с отцом.
Ваш комментарий о книге Обратно в раздел психология
|
|