Уэлвуд Д. Пробуждение сердца. Западный и восточный подход к психотерапии и терапевтическим отношениям

ОГЛАВЛЕНИЕ

Эта книга посвящается великой линии бодхисаттв, чьи неустанные усилия, направленные на благо всех живых существ, послужили вдохновением для предлагаемой работы

Вводные замечания

Традиции и дисциплины Востока, пустившие за последние несколько десятилетий глубокие корни в западной культуре, начали в конце концов оказывать влияние и на практику психотерапии. Это происходит по мере того, как все большее число профессиональных целителей практикует медитацию и использует опыт медитации в своей работе с людьми.

Возрастающая привлекательность учений Востока проистекает из широкого уяснения того факта, что психология и медицина Запада проявили несостоятельность как в понимании человеческой природы, так и в способности содействовать здоровью и благополучию. Западная психология сделала только одно хорошее дело: она описала и проанализировала невротическое поведение прежде всего в понятиях обусловленности периодом детства и семейной динамикой, а также выработала терапевтические методы, рассчитанные на то, чтобы помочь людям освободиться от рабства своего прошлого. Однако о действительной работе человеческого ума, о том, как человек может внутренне увековечить свой невроз или освободиться от него, западная психология знает гораздо меньше. Наше всеобщее невежество относительно находящихся внутри нас источников здоровья способствовало кризису современного здравоохранения, так что больницы обычно оказываются слишком безжизненными и неспособными создать подлинно целительное окружение, а главной формой терапии больных с психическими расстройствами остается лекарственная; многие целители сами страдают от душевной опустошенности, а процент самоубийств среди психиатров приобрел печальную известность одного из самых высоких среди всех профессиональных групп.

Настоящая книга открывает новые перспективы в вопросе о здоровье и о взаимоотношениях в процессе лечебного воздействия; эти перспективы возникли из взаимно плодотворных принципов медитационных дисциплин Востока и психологической практики Запада. Ее отдельные главы имеют прежде всего практический и личный характер и не являются теоретическими или техническими. Ибо главная ориентация книги заключается в том, чтобы исследовать взаимоотношения лечебного процесса как интимную встречу, способную пробудить сердце как самого терапевта, так и его клиента. Такая перспектива открылась большинству авторов благодаря их собственным попыткам перенести в терапию и использовать в ней то, чему они научились из медитации и учений Востока. Возможно, не все авторы сборника разделяют эту точку зрения; однако приводимые здесь работы отбирались в свете того, насколько они содействуют пониманию подхода именно такого типа.

Но что же это значит – "пробудить сердце"? Несомненно, эта фраза может звучать непривычно для тех, кто воспитан в духе традиционной психологии Запада, которая, говоря о целях терапии, пользуется гораздо более техническими терминами, например: "сила 'я"', "испытание реальности", "контролирование импульса". Слово "сердце" в западной культуре имеет несколько сентиментальный отзвук; кажется, что оно свойственно любовной лирике и кино-продукции Голливуда и чуждо контексту психотерапии, которая с самого своего начала стремилась к достижению определенной технической компетентности и научной респектабельности. В западной культуре "сердце" считается чем-то совершенно отличным от "ума"; а последнее понятие обычно относится к рациональной, мыслительной способности. Напротив, в традициях Востока слово "сердце" относится не к эмоциям, не к сентиментальным чувствам. В буддизме слова "сердце" и "ум" суть части одной и той же реальности, именуемой на санскрите "читта". Фактически, говоря об уме, буддисты указывают не на голову, а на грудь. Тот ум, который более всего представляет интерес для восточных традиций, – это не мыслительная способность, а скорее то, что мастер дзэн роси Судзуки называл "большим умом". Это фундаментальная открытость и ясность, непосредственно резонирующая на окружающий нас мир. Такой "большой ум" не создан чьим-то "я", не является чьим-то обладанием; это скорее вселенская пробужденность, в которую способен проникнуть каждый человек. В этой перспективе аппарат рационального мышления, так хорошо известный на Западе, оказывается "малым умом". Ум, единый с сердцем, являет собой гораздо более широкий вид осознания, которое как бы окутывает собой нормальный узкий фокус нашего мышления.

Мы могли бы здесь определить сердце как ту "часть" нашего существа, где мы можем быть затронуты миром и другими людьми. Когда мы позволяем себе оказаться затронутыми в сердце, это дает начало возникновению широких чувств понимания, относящихся к другим людям. Именно здесь сердце связано с большим умом. Потому что мы способны понять других лишь в том случае, если сумеем прежде всего ясно увидеть их такими, каковы они есть, во всей их человечности, вне связи с нашими идеями и предвзятыми мнениями о них. Видя человечность других людей, позволяя себе проникнуться этой человечностью, мы приходим к пониманию того факта, что в глубине сердца сами не слишком отличаемся от них; а это дает начало подлинному состраданию, которое многие традиции Востока считают самым благородным из человеческих чувств. Стало быть, пробуждение сердца заключает в себе двойное движение: мы открываем для других доступ внутрь себя, что позволяет нам понять их человечность; и мы как бы выходим наружу, чтобы встретиться с ними во всей полноте. Ведь так и говорят: "Я принял ее всем сердцем" или "Мое сердце сразу устремилось к нему". Сердце – это не только открытое, воспринимающее измерение нашего существа, но также и активное, широкое раскрытие по отношению к миру.

Тогда каким же образом встреча между психотерапевтом и клиентом может способствовать пробуждению сердца? Как могут психотерапевт и его клиент способствовать пробуждению друг друга, как бы высекать искры друг из друга и вдохновлять друг друга на полное раскрытие?

Прежде всего важно отметить то обстоятельство, что терапевтическая встреча подобна любым интимным взаимоотношениям: она полна тайн, неожиданностей, непредсказуемых поворотов. Сколь бы хорошо подготовленным в теоретической психологии и лечебной технике ни был психотерапевт, это не имеет значения: встреча с другим человеком, который ищет избавления от страданий, неизменно оказывается для него вызовом – и таким вызовом, к которому его не подготовила клиническая специализация. В большинстве своем психотерапевты признают, по крайней мере в частных беседах, что они часто не понимают, что происходит с их клиентами, испытывают неуверенность и растерянность в вопросе о том, как помочь таким клиентам. Если психотерапевт воспримет эту неуверенность как угрозу своей компетентности, тогда он может усмотреть в ней признак неудачи или поражения. Но когда в лечебном процессе видят взаимную возможность подлинного раскрытия, психотерапевт способен подойти к таким моментам неуверенности по-иному. Ибо в действительности они призывают психотерапевта хоть на мгновенье отложить в сторону свои теории и убеждения и обратить более пристальное внимание на клиента и на собственные реакции, чтобы лучше почувствовать то, что происходит.

Эти промежутки неуверенности, когда психотерапевту нужно освободиться от перечней симптомов, хранящихся в уме, могут вынудить его вступить в более непосредственные взаимоотношения с пациентом. Если психотерапевт, не зная, что делать дальше, не отступит к теории и технике, в подобные мгновенья может проявиться новое качество обостренного восприятия, "единство" с клиентом. По мере того как ослабляется потребность психотерапевта контролировать ситуацию, он становится способным присутствовать в этой ситуации с более открытым сердцем.

Неумеренный страх перед такими секундами неуверенности обычно испытывают начинающие психотерапевты. Имеется один существенный ингредиент, на обучение которому в большинстве высших учебных заведений не обращают внимания: это способность терапевта прибегать к своей интуитивной реакции на клиента. Таким образом, когда терапевты обнаруживают внезапное сомнение в том, что им делать или говорить в следующую секунду, они склонны подыскивать что-то в своем наборе технических средств или переводить внимание клиента на более безопасную и знакомую почву; следовательно, они оставляют далеко позади настоящий момент с его угрожающей неуверенностью. Однако, избирая такой путь, они упускают самые реальные творческие возможности, находящиеся прямо перед ними. Когда мы не знаем, что делать, мы вынуждены замедлить темп действий, стать более внимательными и ждать – а это освобождает внутри нас пространство для проявления более обширного разума.

Много было написано о том, как преодолеть сопротивление клиента терапии; но еще больше можно сказать о противодействии психотерапевта собственному раскрытию. Факт заключается в том, что во время своих встреч как психотерапевты, так и клиенты часто заходят дальше, чем рассчитывали, глубже, чем считают удобным. Однако наиболее действительное исцеление происходит, кажется, именно тогда, когда терапевт раскрывается перед клиентом так же широко, как раскрывается сам клиент для терапевтической работы. Боль и тревога клиента – это как бы призыв к терапевту оставить свою привязанность к положению эксперта и вместо этого проникнуть в мир психики клиента и разделить с ним его горести.

Разумеется, такой подход может вызвать подлинное чувство испуга: страхи, беспокойства и проблемы пациента зачастую отражают как в зеркале сферы нерешенных вопросов и в собственной жизни психотерапевта. Поскольку лишь немногие из психотерапевтов победили все свои страхи и слабости, допущение в свой внутренний мир реальности психики клиента нередко способно заставить психотерапевта прямо взглянуть на свои "неоконченные дела" и заняться ими. Все же, хотя подобная связь с пациентом может показаться угрожающей, она вполне может обогатить также и психотерапевта. Работая со страхом пациента, психотерапевт находит, что и сам получает возможность дальнейшей работы над собственным страхом. Помогая кому-то исследовать чувство пустоты и одиночества, лежащее в глубине даже самых интимных его взаимоотношений, одновременно получает шанс заметить эту часть собственной психики и тоже установить с ней взаимоотношения. В действительности существует только один ум. Хотя для некоторых людей это может звучать какой-то непонятной мистикой, тем не менее: в момент подлинного контакта осознание пациента и осознание психотерапевта оказываются двумя концами одного континуума. В психотических, невротических и "нормальных" формах деятельности ум работает в соответствии с некоторыми регулярными стандартами и стереотипами, хотя, пожалуй, с разной интенсивностью спутанности. Страх по сути дела и есть страх, сомнение в себе есть сомнение в себе, подавленное желание и есть подавленное желание; но, конечно, они могут принимать множество разнообразных форм. Тот факт, что во время работы с другими людьми мы пользуемся общим с ними умом, поддерживает наше сердце в состоянии раскрытия, несмотря на все наши старания уйти в себя и отступить на некоторое расстояние.

Если психотерапевт способен работать с собственным противодействием подобного рода общению с пациентом, это может открыть для него новую радость в работе, новое наслаждение. К несчастью, многие профессиональные целители безоговорочно принимают распространенный в западной культуре подход к помощи другим людям: они видят в ней какой-то долг, а не источник радости. Часто они не разрешают себе понять то, чему научаются и что приобретают, работая с пациентами, не знают, как получить от этой работы удовольствие. Конечно, это верное средство для душевной опустошенности, ибо то, что психотерапевт получает от подобной интимной связи при встрече, – так это возможность по-настоящему раскрыться, расширить репертуар ощущений и выражений своей подлинной человечности.

Короче говоря, получить наибольшее удовольствие от работы и оказать наибольшую помощь другим людям можно именно тогда, если дать им возможность взволновать себя. Это не значит, что психотерапевту следует отождествлять себя с их проблемами или оказаться захваченным их неврозами. Существуют способы, при помощи которых пациенты пытаются втянуть психотерапевта в свой мир, оказывая на него особое влияние; и этому влиянию действительно нужно противодействовать. Однако психотерапевт все-таки может оставаться открытым для того, чтобы увидеть, какими чувствуются эта тяга и эти манипуляции; ибо тогда психотерапевт располагает существенной информацией, которая подскажет ему, как реагировать на данную личность с наибольшей для нее пользой. Это умение, не выходя из собственных границ, дать себе возможность пережить чувство реальности другого человека.

Если психотерапевт сможет выслушать слова другого человека не откуда-то издалека, не из отдаленности клинициста, а так, чтобы они тронули его и резонировали внутри него, тогда он сумеет привнести в переживание другого человека связанное с ним вполне живое, человеческое присутствие; а это обстоятельство с гораздо большей вероятностью способно создать внешние условия, при которых может произойти исцеление. Исход терапии определяется также и многими другими факторами; но без такого рода подлинного присутствия со стороны психотерапевта вряд ли произойдет действительная перемена. Подлинное присутствие сверкает в психотерапевтах, когда они позволяют себе быть затронутыми пациентами, когда они могут по-настоящему почувствовать, на что похоже пребывание в мире пациента, а потому и оказываются способными реагировать, исходя из истинного сопереживания и сострадания.

Как люди, мы обладаем двумя типами осознания, доступными нам в любой данный момент: мы сосредоточены на личных проблемах, нуждах и чувствах; в то же время мы способны прийти и к более обширному осознанию, которое позволяет нам, хотя только на короткое время, выйти за пределы этих проблем, принять по отношению к ним более широкую перспективу и почувствовать некоторую свободу от связанности ими.

Подлинная перемена и действительный рост происходят в психотерапии тогда, когда мы обращаемся к обоим этим видам осознания, а именно: когда мы прежде всего относимся с уважением к своим потребностям и чувствам, видим то, что они нам говорят, а не принижаем их, не избегаем; далее когда мы также способны привнести в эти личные проблемы влияние нашего более обширного осознания. Тогда мы начинаем видеть: мы представляем собой нечто гораздо более широкое и глубокое, чем все проблемы, которые мы несем с собой. В большинстве своем западные системы психотерапии сосредоточивают внимание на личных потребностях и чувствах; в восточных традициях преобладает упор на большой ум, окружающий наш личный мир. Подход к психотерапии, общий для Запада и Востока, будет заключать в себе оба рода осознания. Двигаясь к ядру того фактора, который наиболее глубоко затрагивает человека в его жизненных ситуациях, оба – и психотерапевт, и клиент – получают напоминание о том, что это такое – быть человеком. Именно в момент пробуждения удается сплести и связать две эти половины нашей природы, личное и нечто более чем личное; и как раз в момент их сплетения сердце начинает биться и пробуждаться.

Если психотерапевт способен стать восприимчивым и войти в мир пациента, если он расширяется и выходит наружу для встречи с пациентом, если он подходит к проблемам пациента с более широкой перспективой – это приносит помощь в пробуждении сердца пациента. Часто на пациентов оказывает наибольшее воздействие именно знание того обстоятельства, что психотерапевт действительно допускает внутрь себя их реальность; большую роль играет также ощущение присутствия психотерапевта, в котором они могут исследовать, распутывать и разрешать свои проблемы. Пациент имеет возможность двигаться сквозь проблему с большей готовностью тогда, когда психотерапевт позволяет себе "включиться в нее", т.е. разделяет с пациентом подлинные его чувства и проблемы, не будучи, однако, "проникнут" ими, иначе говоря, когда он вносит в проблему влияние более обширного пространства и осознания, не допуская захваченности самой проблемой.

Переживание пациента всегда содержит элементы как заблуждения, так и ясности. Для психотерапевта "находиться в заблуждении" означает желание выслушать и принять на себя путы наиболее интимных мыслей и чувств пациента, даже позволить себе при необходимости ощутить смятение. Однако для того, чтобы избегнуть "захваченности заблуждением", психотерапевту также необходимо оставаться настроенным на глубинный разум пациента и на положительную направленность его жизни, находящиеся под глубиной всего невроза и смятения. Когда психотерапевт способен сохранить более обширное осознание глубинного добра и благополучия пациента, позволяя ему самому прийти к этому осознанию по всем необходимым ступеням, такой образ действий может стать моделью подхода к пациенту, при котором последний начинает приобретать доверие к самому себе. Открывая внутри себя более великое сердце и более глубокий ум, пациент начинает устанавливать связь с собственной мудростью, и это помогает ему увидеть, что он гораздо более обширен, нежели те истории, хорошие или плохие, которые он рассказывает о себе.

Однако для того, чтобы пациент сделал такие открытия, самому психотерапевту существенно необходимо обладать этим видом уверенности – не в форме убеждения, а в форме живого опыта. Как раз здесь для психотерапевта или профессионального целителя может оказаться особенно ценной практика медитации. Медитация предлагает нам весьма прямой практический способ раскрытия внутри себя более обширного осознания ощущения жизненности, учит нас доверяться их естественной направленности в сторону благополучия. Медитация также привлекает внимание к обоим аспектам, о которых говорилось выше как о существенных для терапевтической перемены. Она помогает нам культивировать дружеское отношение ко всем явлениям ума; так что внутреннюю борьбу и конфликт, вызванные старанием избавиться от невротических стереотипов, можно заменить тем, что в буддизме носит название "майтри", т.е. безусловной дружественностью к самому себе. В то же время медитация дает человеку возможность проникнуть в более обширное осознание, откуда обычная эмоциональная спутанность видится в иной перспективе – как облака на небе, а не как само небо. Далее, медитация обеспечивает нас основной практикой для пробуждения сердца, заключает в себе теплоту и сострадание по отношению ко всем нашим страхам, неуверенности, эмоциональной стесненности, а также раскрывает для нас находящиеся под ними глубинную доброту и открытость.

Ни в одной высшей школе не учат, как развить у себя "безусловно положительное отношение" к пациенту, хотя это существенная сторона дела. Очевидно, предполагается, что психотерапевт будет способен испытывать эти чувства к любому человеку, входящему ко нему в кабинет. Именно медитация предлагает конкретный оперативный метод для выработки как раз тех ингредиентов приязни и безусловного дружелюбия, которые наиболее существенны для успешной психотерапии. Психотерапевт, который ясно видит тонкие, сложные изгибы и повороты собственных мыслей и чувств, вряд ли найдет многие проблемы своего пациента целиком чуждыми, неприятными или незнакомыми. Чем больше такой психотерапевт полагается на собственное глубинное добро, скрытое под слоем заблуждения, тем более он способен помочь пациентам найти их собственный путь между этими двумя аспектами самих себя. И чем более ему удается видеть непосредственно собственный страх, тем более бесстрашно сумеет он подойти и к проблемам пациентов; а это, возможно, окажет им помощь в самостоятельном развитии уверенности в себе. Медитация это прямое переживание того факта, что изменение психики в большей мере зависит от того, какими мы пребываем с самими собой, нежели от того, что мы делаем, стараясь улучшить себя. Таким образом, традиционные практические методы медитации Востока предоставляют нам немедленный и удобопонятный способ изучения мышления и эмоций и развития сострадания ко всему, что возникает внутри ума.

Как же далеко способна пойти психотерапия в пробуждении сердца и в освобождении нас от искажающей деятельности заблуждающегося ума? Первая часть настоящей книги разбирает этот вопрос с большой глубиной, исследуя и положительные стороны психотерапии, как пути освобождения, и ее ограничения. Вторая ее часть исследует вопрос о работе над собой как необходимом основании работы с другими людьми. Здесь первостепенную важность приобретает проблема отношения к "я" и эмоциям. Третья часть обращена к рассмотрению главной задачи книги здесь выясняется, каким образом открытость сердца, возникшая благодаря практике медитации, может оказать влияние на работу с людьми.

Все авторы данной книги практиковали тот или иной вид медитации; большинство из них – это психотерапевты в настоящем или в прошлом. Они получили широкую подготовку в области различных западных дисциплин, в которых представлены такие разные подходы, как психоанализ, христианское созерцание, гештальт-психология, айкидо, индуистская девоционная медитация и разнообразные стили буддийской медитации. Особенно интересным оказывается то обстоятельство, что практикующие такие различные духовные традиции вполне способны на взаимное понимание и хорошо дополняют друг друга по многочисленным аспектам работы над собой и с людьми.

Предлагаемая книга свидетельствует о том, как быстро разрастается направление научного исследования в области психологии Востока и Запада. Сейчас существует по крайней мере одна зарекомендовавшая себя программа научной работы по этой теме; имеется несколько институтов, где желающие могут изучать применение созерцательных дисциплин в практике психотерапии.

Это первая книга, где конкретно исследуется вопрос о том, как методы практики медитации могут информировать нас о более обширном контексте взаимоотношений лечебного процесса, а также создавать такой контекст. Содержащиеся в ней очерки представляют весьма человечную картину психотерапии, которую не так уж часто встретишь в традиционной терапевтической литературе. Исследуя границу между психикой и духом, между индивидуальной, личной жизнью и более обширными измерениями нашего существа, эта книга должна принести пользу не только психотерапевтам, не только изучающим психотерапию и другим профессиональным целителям, но также и всем, кого интересует возможность узнать больше о себе, о своих взаимоотношениях и о бездонном качестве человеческого переживания.

Составитель и редактор настоящего сборника, автор вводных замечаний к каждой его части, а также нескольких опубликованных в нем статей Джон Уэлвуд – частнопрактикующий психолог-клиницист, директор программы "Психология Востока и Запада" при Калифорнийском Институте интегральных исследований в Сан-Франциско. Преподавал в Чикагском университете, в Калифорнийском университете и в школе профессиональных психологов. Редактор "Журнала трансперсональной психологии", автор книги "Встреча путей: исследования в области психологии Востока и Запада. Готовится к печати его книга о близких отношениях.

Примечание вебмастера. В 1998 г. этот сборник был издан минским издательством "Вида-Н" под названием "Психотерапия и духовные практики" с наглым копирайтом "Составитель В.Хохлов, 1998".