Библиотека

Теология

Конфессии

Иностранные языки

Другие проекты







Ваш комментарий о книге

Шестопал Е. Б. Политическая психология

ОГЛАВЛЕНИЕ

ЧАСТЬ 1. ПРЕДМЕТ, МЕТОДОЛОГИЯ И ИСТОРИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ПСИХОЛОГИИ

Глава 3. Предмет и методы политической психологии

3.1. Дискуссии о предмете политической психологии

Еще совсем недавно в области и политической науки, и психологии высказывались сомнения относительно судьбы политической психологии как самостоятельной научной дисциплины. Политологи, придерживающиеся традиционного направления, подвергали сомнению сам подход к политике, который, по их мнению, страдал редукционизмом, т.е. сводил собственно политические явления к психологическим. Так, американский политолог С. Хоффман возмущался тем, что некоторые исследователи сводят идеологию к иррациональным конструктам, а национальную идентификацию трактуют как патологический призыв к базовым инстинктам агрессивного толка или примитивным защитным механизмам1. Действительно, ряд ранних исследований в области политической психологии, особенно находящихся под влиянием психоанализа, дали основания для подобных упреков. Хоффман был прав, утверждая, что «враги — не всегда являются лишь простыми проекциями негативного опыта личности. Иногда это — вполне реальные существа»2.
В отечественном обществоведении ситуация осложнялась к тому же и официальными идеологическими табу. Псевдомарксистский экономический детерминизм выносил за скобки любые факторы воздействия на политику, не вписывающиеся в традиционную схему анализа. Психология была в числе «нежелательных» феноменов в анализе политики.
У психологов были свои причины выражать недоумение по поводу предмета новой дисциплины: западные психологические школы (в основном позитивистской ориентации) рассматривали свой предмет в духе естественнонаучных дисциплин и любое ценностно- окрашенное исследование считали отходом от канонов подлинной научности. Понятно, что политика не может быть таким же предметом исследования, как минерал или лягушка, т.е. предметом ценностно-нейтральным. Любой ученый привносит в процесс исследования свое собственное видение политики и свои политические ориентации, избавить от которых политико-психологическое исследование, как и иные гуманитарные области, практически невозможно.
В дискуссиях о предмете политической психологии можно выделить несколько существенных моментов.
Во-первых, понимание того, что психологические компоненты являются неотъемлемой частью политического процесса, возникало постепенно и отягощалось методологическими крайностями первых исследователей. Так, упоминавшаяся работа 3. Фрейда и У. Буллита об американском президенте Вудро Вильсоне, написанная еще в 30-х гг., не публиковалась до 1967 г. в связи с тем, что были живы некоторые описанные в ней персонажи3. Но когда эта книга все же была издана, даже психологи, принадлежащие к психоаналитическому направлению, нашли содержащиеся в ней методы анализа личности этого политика чрезвычайно упрощенными и устаревшими.
Во-вторых, работы современных психологов, избирающих своим предметом политическое поведение, политическое мышление или политическую культуру, тоже нередко методологически недостаточно обеспечены и используют в качестве научного инструментария политологические, и психологические, статистические и социологические категории и подходы без их должного перевода на язык своей науки.
В-третьих, политико-психологическая проблематика развивается не только в рамках этой науки, но и в работах по этнографии, страноведению, экономике, истории, социологии и др. В последние годы появилось немало интересных публикаций, имеющих междисциплинарный характер и раскрывающих закономерности формирования личности в политике, воздействие политической культуры на судьбы государства, влияние исторически сложившегося менталитета на развитие нации и т.д. Все эти проблемы входят в круг исследования психологии политики, однако пока не получили в ней достаточного освещения и зачастую не осознаются специалистами из смежных дисциплин. Как известный герой комедии Мольера, «Мещанин во дворянстве», они говорят на политико-психологическом языке, даже не подозревая об этом.
Психология политики находится на начальном этапе развития, для которого характерны дискуссии по ключевым вопросам. Нерешен даже вопрос о названии этой науки: одни авторы предпочитают говорить о «политической психологии», другие — о «психологии политики», третьи используют название «социально-политическая психология» (Г. Дилигенский)4. Споры о названии не несут серьезной смысловой нагрузки, если не считать того, что разные его авторы отстаивают позиции той «материнской» науки, из которой они вышли, и, соответственно, используют преимущественно методологическое обеспечение, которое им более привычно. В одном случае психология политики рассматривается как раздел политологии, в другом — как психологическая субдисциплина.
Различны и точки зрения специалистов относительно объема изучаемых политико-психологических феноменов, включаемых в предмет. Так, Г. Дилигенский, вслед за рядом американских политических психологов (С. Барнер-Бэрри, Р. Розенвейн) полагает, что политическая психология должна заниматься не макро-политическими процессами, а психологией политиков. Такая позиция не только сужает предметную область, но и предполагает использование исключительно инструментария индивидуальной психологии. Другие не менее авторитетные политические психологи (М. Херманн, Дж. Кнутсон, X. Эйлау и др.), взгляды которых разделяет и автор этого учебника, напротив, расширяют задачу политической психологии: предметом ее исследования они считают не только поведенческие и когнитивные аспекты психологии личности политиков-профессионалов, но и все многообразие групповых процессов, происходящих в политике.
Основные категории анализа. Как и любой науке, политической психологии присущ свой научный язык, свой категориальный аппарат. В силу междисциплинарного характера исследований в них соседствуют категории, используемые и философами, и антропологами, и социологами, и политологами.
Политическая философия снабдила политическую психологию наиболее общими теоретическими понятиями о соотношении личности и государства, подчинении гражданина политике (Т. Гоббс) и интересу, который эффективнее любого насилия управляет политическим поведением личности (А. Смит). Философы А. Тойнби, П. Сорокин, Дж. Оруэлл обогатили психоисторию как раздел политической психологии представлениями о психологических компонентах масштабных политических процессов. Общетеоретические идеи Т. Парсонса и Р. Мертона привнесли новое понимание политики как системы, в которой индивид является одним из ее элементов. Нередко эти метатеоретические представления специально не обсуждаются, оставаясь в имплицитной форме, но именно они подчиняют себе исследовательские процедуры.
Социология и социальная психология дали политической психологии основные методические приемы, методологию исследования. Эти дисциплины, как и политическая психология, не претендуют на широкомасштабные обобщения, оставаясь в рамках теорий среднего уровня. Такие категории, как роли, нормы, ценности, интересы, лидерство, конформизм, социализация и многие другие, описывающие внутри- и межгрупповое поведение человека, его становление в социальной среде как гражданина, политические психологи заимствовали из названных дисциплин.
Психология личности, представленная самыми разными ориентациями (см. глава. 2), обогатила политическую психологию такими категориями, как поведение, мотивация, когнитивные структуры, стиль мышления, стиль принятия решений, стиль межличностных отношений и др. Те направления, которые базируются на психоаналитических подходах (например, психобиографическое), используют такие категории, как защитные механизмы, авторитарное подчинение, операциональный код. Приверженцы когнитивной парадигмы предпочитают говорить о менталитете, когнитивных картах личности политиков и их стиле политического мышления, семантическом пространстве. Последователи А. Маслоу и К. Роджерса в политической психологии оперируют такими понятиями, как мотивы, потребности, ценности. Сторонники бихевиоризма рассматривают поведение человека в политике сквозь призму наказания, поощрения, цены, обмена, стимула и пр.
Политическая наука снабдила политическую психологию категориями политической системы, политического участия, конфликта и консенсуса, плюрализма, гегемонии, демократии и иными понятиями, описывающими политические феномены. В политической психологии они используются в том же значении, что и в политологии, наполняясь при этом собственно психологическим содержанием.

3.2. Политика — объект исследования для психологии

Однажды, читая спецкурс по политической психологии, я предложила своим слушателям — профессиональным политологам дать определения самым распространенным в нашей науке понятиям: политика, президент, министр, Дума и т.д. Ну если не определения, то хотя бы ассоциации с этими понятиями. Вот какие определения политики дали слушатели:

Политика — это игра,
где пытаются выглядеть серьезно и решать серьезные проблемы; возможность соотнесения себя с окружающей средой;
бизнес, власть, желание власти, желание денег, стремление к лидерству;
государственное управление, борьба за власть, движущая сила общества, оболочка для других процессов в обществе;
«грязная работа», игра (шоу), власть;
деятельность, направленная на развитие общества, создание условий для существования граждан;
область приложения энергии наиболее активных, честолюбивых и властолюбивых граждан;
способ достижения власти;
отношение государства к народу, и наоборот;
правила жизнедеятельности в современном обществе;
способ воздействия на окружающих, способ достижения своих целей, удовлетворения самолюбия, сфера действий....

Это только малая часть обычной трактовки политики со стороны граждан. Обращает на себя внимание наличие у очень многих ощущения манипулирования, которое внутренне присуще политике. Чаще всего встречается ее понимание как властной игры, в которую включаются самые активные, честолюбивые, не всегда морально чистоплотные и нередко безответственные люди, которых и называют политиками; остальная же часть населения — это пассивные, незаинтересованные граждане, которым только и остается, что терпеть то, что с ними проделывают политики. Наши обыденные представления о политике чаще всего ограничиваются обозначением ее как сферы, достаточно далекой от нашей повседневной жизни и эпитетом «грязная», который чаще других соседствует со словом «политика». Если же учесть то разочарование в политике, которое сформировалось у российского населения в конце XX — начале XXI в., то никаких положительных эмоций это слово уже не вызывает.
Но так трактуют это понятие на уровне здравого смысла. Если же отойти от поверхностных стереотипов, то следует признать, что хотя политика действительно включает борьбу за власть, она не сводится только к грубому выяснению отношений между политиками, когда любые средства хороши. Это все же некая цивилизованная форма отношений по поводу власти.
Сейчас издано уже немало учебников по политологии, в которых даются весьма разнообразные научные трактовки этого понятия5. Одни авторы акцентируют в политике ее управленческие функции, говоря, что политика — это искусство управлять обществом; другие подчеркивают ее связь с властными отношениями, причем имеют в виду прежде всего силовые методы осуществления власти; третьи указывают на связь политики с правом.
Рассмотрим их подробнее. В политической науке при всем многообразии определений ее основного объекта исследования — политики — выделяется несколько ее важных аспектов.

Политика как система государственных институтов

Действительно, говоря о политике, мы прежде всего вспоминаем о государстве как системе политических институтов, куда входят президент и парламент, армия и система безопасности, министерство внутренних и министерство иностранных дел, финансы и социальное обеспечение.
Политологи прежде всего изучают, как устроено то или иное государство, как оно регулирует отношения граждан с властью и отношения властных структур между собой. Зрелая политическая система предполагает, что разные институты выполняют различные функции и между ними существует разделение труда: внешняя и внутренняя политика имеют свою специфику, и чтобы обеспечить эффективное управление, нужны профессионалы, знающие свое дело.
Многие проблемы осуществления власти возникают в том случае, когда происходит смешение функций разных ее ветвей. Принцип разделения властей предполагает, что независимо друг от друга и с равной степенью ответственности перед обществом действуют законодательная, исполнительная и судебная власти. В современном обществе к ним принято добавлять и четвертую власть — средства массовой информации, которые освещают жизнь общества и служат каналом обратной связи между гражданами и политиками.
Далее мы специально рассмотрим, как выглядит соотношение властей в России. Очевидно, что кризис российской политической системы во многом обусловлен перекосами во взаимоотношениях разных ветвей власти, которая никак не придет к согласию «внутри себя». При этом всевозможные «пакты о ненападении», «договоры о согласии», которые время от времени рождаются в недрах одной из ветвей власти, по идее должны бы способствовать достижению равновесия этих ветвей, но им всегда что-то мешает — думается, прежде всего мешает психология тех, кто не может или не хочет договориться о согласии в силу стремления к монополизму, т.е. фактора находящегося вне политической системы.
Важной частью политической системы являются политические организации, партии, общественные объединения и движения. Граждане добровольно объединяются, чтобы защищать свои права и свои интересы. Политические партии, число которых в нашей стране сейчас превышает полторы сотни, с одной стороны, отражают разнообразие политических интересов, а с другой стороны, в силу малочисленности своих рядов и отсутствия опыта оказывают пока не слишком значительное влияние на ход политического процесса. Однако, каждый политик, особенно на национальном и региональном уровнях, желающий участвовать в выборах, создает либо квазипартию, либо ее административный аналог, чтобы повысить свои шансы на избрание. Многие из этих образований являются ширмами для финансовых групп, криминальных или иных сил, которые все с большим интересом воспринимают возможность оказывать на политику прямое воздействие. Так, накануне выборов перед избирателями стоит сверхсложная задача: выбрать наиболее привлекательный политический блок или партию. За год до парламентских выборов 1999 г. было зарегистрировано 141 общественное объединение. Число претендентов на депутатское место по одномандатным округам в 1995 г. составило около 30 человек на одно место — ситуация на выборах 1999 г. была не менее сложной. Устойчивый электорат есть лишь у нескольких наиболее заметных партий. Большинство же избирателей будет делать свой выбор между остальными партиями и движениями практически вслепую.
В этом случае единственным ориентиром при выборе становятся политические лидеры, лица которых люди запомнили и которые являются символами определенной политической группы. Такая тенденция сложилась в России, начиная с выборов 1993 г., и сохранялась на протяжении всех последующих лет. Правда, и в отношении знакомых им лидеров, российские граждане проявляют не столько позитивные, сколько негативные установки. Избирателям надоели все политики — принадлежащие к действующей власти, оппозиционеры, левые, правые, центристы, депутаты, министры, лидеры фракций. Так что говорить о зрелости политики как системы пока явно преждевременно.

Политика как процесс

Политический процесс — изменения, которым подвергаются институты и исполнители разных функций и правила игры. В мире происходят войны и революции, реформы и стагнация. Мы приспосабливаемся к новым законам и находим способ их обойти. Политические процессы бывают мирными и насильственными, постепенными и скачкообразными.
Важно, что, изучая политику только как набор законов, правил, как ту или иную конфигурацию институтов, необходимо помнить: эта система изменчива. Современная политика столь быстро и радикально изменяется, что это порождает много сложностей — как внутри самой системы, не успевающей приспособиться, так и для конкретных участников процесса, теряющих почву под ногами, нуждающихся в специальных механизмах ориентации в неустойчивом политическом мире. Больше всего от этих изменений (в том числе и персональных) страдают управленческие структуры, которые перестают заботиться о благе граждан и начинают преследовать только собственные интересы. Но не менее сложно делать свой выбор гражданам, они не успевают выработать рациональные позиции и нередко становятся жертвами разного рода манипулятивных технологий — от примитивного подкупа до обработки их психики более изощренными методами.
В последние десятилетия политическая наука стала все чаще обращаться к анализу политического процесса, который не всегда отливается в форму устойчивых политических институтов, просто не вмещается в них. Проблемами, которые интересуют и теоретиков политики, и тех, кто принимает решения, являются формирование политических взглядов граждан и профессиональных политиков; культурный и национальный контекст политического процесса; становление новых политических движений; вхождение человека в политику и др.
Сегодня становится все труднее самостоятельно разобраться в смысле происходящих процессов, определить, какие события могут стать значимыми для каждого из нас, а какие окажут влияние лишь на верхушку политической пирамиды. Ряд исследований показал, что некоторые важные политические события (например, в США — убийство Дж. Кеннеди и Мартина Лютера Кинга, в России — события перестройки, смерть академика А. Сахарова, чеченская война) оказали на политический процесс и на сознание целого поколения граждан определяющее воздействие.

Политика — игра по правилам

Как и любая другая социальная система, политика подчиняется регулирующим ее законам. Эти законы бывают как писаными (нормы права), так и неписаными (традиции, обычаи, правила поведения). В эпоху быстрых перемен официальные нормы и предписания подвергаются серьезным изменениям, пишутся новые конституции, принимаются своды законов, призванные регулировать официальные отношения между властвующими и подчиненными. Из опыта нашей повседневной жизни мы хорошо представляем себе, как непросто добиться исполнения даже давно действующих законов, осуществить гарантированные ими права, пробиться сквозь частокол всевозможных бюрократических инструкций. Что же говорить о множестве новых законодательных актов, которые нам предстоит узнать и исполнить! Отменяются или вводятся не только правила, но и роли, которые разыграются по этим правилам. Например роль вице-президента в России то вводится, то отменяется. Сейчас российские политологи все чаще настаивают на необходимости вернуть институт вице-президентства несмотря на негативный опыт6. Все чаще накануне парламентских и президентских выборов самые разные политические силы заводят речь о поправках к Конституции.
Представители исполнительной власти сетуют на то, что законы не исполняются. Частая смена правил игры приводит к появлению правового нигилизма, неуважению к законам, которые меняются так часто, что нет смысла их принимать в расчет. Непринятие правил игры основными действующими лицами российской политики сказывается в нарастании хаотических процессов, слабой управляемости и усугубляет и без того серьезные кризисные явления и в экономике, и в политике.
В такие периоды общество начинает руководствоваться не столько писаными, сколько неписаными правилами, устанавливаемыми не официальной политикой, а группами, имеющими реальную силу (в том числе и грубой силой, и силой денег). Именно они и «заказывают музыку». Нередко эти теневые структуры более эффективно осуществляют политические функции, чем формальная власть. Несколько лет назад газеты писали о том, что после ареста одного из главарей екатеринбургской мафии в городе резко возросла преступность; в правоохранительные органы начали обращаться граждане с просьбами выпустить главаря мафии на волю, так как милиция не могла справиться с подчинявшимися ему преступными группировками.
В последние годы обнародовано немало сенсационных материалов, свидетельствующих о роли «олигархов» в современной российской политике — как до кризиса 17 августа, так и после него. Как показывают исследования взаимодействия политической и деловой элит7, этот процесс приобретает все более опасные формы и делает «белый» сектор политики все более узким, а саму политику — все менее прозрачной для рядовых участников процесса.
Это не значит, что в эпоху перемен правила игры диктуют только те, у кого есть сила или деньги. Нередко именно люди, олицетворяющие неподкупность, справедливость и правду, моральную силу, задают тон в политической игре. Так было в первые годы перестройки, когда на волне борьбы с несправедливыми привилегиями на политическую авансцену вышли Б. Ельцин и А. Сахаров; так было в конце 1994 — начале 1995 г., когда действия властей в Чечне осудил Сергей Ковалев. Такие фигуры, олицетворяющие представление людей о справедливости, особенно заметны на фоне общего циничного отношения граждан к официальной политике.
Сложная зависимость между официальными и неофициальными политическими нормами складываются не только относительно отдельных функций политической системы (охраны правопорядка, выдвижение лидеров, управление). В любой сфере политической жизни эти два свода правил действуют одновременно — вопрос только в том, каково их соотношение. Если преобладают неофициальные правила, — это приводит к деградации государства, утрате моральных ориентиров, и в конечном счете — к упадку системы; если же официальные политические ценности вытесняют неписаные правила, не оставляя места выражению личных и групповых интересов, контролируя все проявления деятельности граждан, то возникает тоталитарный тип политического устройства, который ведет к обеднению всех структур гражданского общества и оказывается враждебным человеку.

Политика как система ценностей, норм, установок

Понимание политики как системы ценностей, нормы установок подчеркивает ее доктринальный, идеологический характер. У каждого человека есть свое понимание политики, свои оценки работы кабинета министров и положения дел в армии. Эти мнения имеют, как правило, довольно противоречивый характер, складываясь в пеструю мозаику «обыденного сознания». Такие политические ориентиры возникают под влиянием многих факторов — от чтения газеты до разговора с соседом.
Некоторые установки мимолетны, а иные принимают форму убеждений. Но без учета этих «эфемерных» образований в головах людей никакое государство, партия или лидер не могут воздействовать на поведение граждан. Даже для того, чтобы выполнить простейшую политическую роль — принять участие в выборах в качестве избирателя, необходимо определить приоритеты в предлагаемых политических ценностях. Исследования, проведенные в разных политических системах, показывают, что выбор приоритетов может быть как довольно простым, так и весьма сложным, — в зависимости от типа системы (двухпартийная, трехпартийная, многопартийная) и состояния массового политического сознания8.
Как показывают исследования, проведенные в самых разных странах, большинство рядовых граждан не имеет системы согласованных политических взглядов. Их политические установки запутаны, противоречивы, не всегда рациональны и не обязательно соответствуют их объективному политическому интересу9.
Однако осознание своих интересов и консолидация ценностей политическими партиями и движениями приводит к созданию политических доктрин и идеологических конструкций, которые представляют собой систематизированные, относительно непротиворечивые наборы политических ценностей. Их главная цель — помочь каждому, кто разделяет эти ориентации, более полно отождествить себя со своей политической группой. Идеология призвана создать своего рода братство политических единоверцев.
Идеологий существует несметное множество. Любое политическое понятие, оканчивающееся на «изм», претендует на то, чтобы завоевать себе сторонников. От маоизма до консерватизма и от коммунизма до либерализма — все идеологии предлагают «готовые наборы» политических убеждений, подчеркивая при этом свои отличия от иных политических партий.
Конечно, идеологические положения не могут существовать как стерильные догмы, особенно в условиях российской политики переходного периода. Четких идеологических установок нет практически ни у одной современной российской партии или движения. Дискуссии о политической ориентации движения Ю. Лужкова «Отечество» были в этом плане весьма примечательными. Попытка этого движения перед парламентскими выборами 1999 г. занять определенную — социал-демократическую — нишу в российском политическом спектре оказалась делом весьма затруднительным. Лидер движения, и многие его последователи имеют довольно смутное представление о социал-демократической идеологии. В середине 2001 г. появились признаки смещения этого движения вправо, которое закончилось объединением с пропрезидентской партией «Единство». Между тем, в отличие от начала — середины 90-х гг., в последние годы российские граждане стали лучше понимать смысл тех или иных идеологических вывесок. И более пристрастно спрашивать с политиков, куда они их ведут и что обещают.
Однако политические партии пока не могут удовлетворить эту растущую потребность граждан в политической определенности. Даже название партий, которые, как правило, должны отражать их основную политическую ориентацию, редко соответствуют чистоте своей собственной доктрины. Так, в ходе одного из наших опросов из трех членов Либерально-демократической партии, являвшихся депутатами Думы, один назвал себя либералом, другой — консерватором, а третий — демократом. Особенно сложной партийная идентификация стала после того, как одна за другой стали создаваться региональные (или, как их называют, «губернаторские») партии.
Трудности в политическом самоопределении испытывают не только активисты, но и рядовые граждане. Так, среди опрошенных нами рядовых граждан чуть больше 1/5 части опрошенных нами считают справедливым, что лишь немногие владеют богатством, а подавляющее большинство пребывает в бедности. Это интересная социальная группа, которую мы условно назвали «рыночниками», занимает элитаристские позиции и в политических вопросах, являя одновременно образец имперского мышления (эти респонденты считают, что ни в коем случае не следует выводить войска из «горячих точек»). При этом наши «рыночники» считают вполне возможным передать государству заботу о старых, больных и детях, не считая себя ответственными за них, проявляя отнюдь не либеральные взгляды на государство10.

Политика — вид профессиональной деятельности

Данная трактовка политики обусловлена представлением о том, что политику делают люди, а следовательно, их поступки и есть главный объект изучения политической науки. Ясно, что при таком подходе необходимость в привлечении психологических инструментов наиболее существенна.
Еще в начале XX в. немецкий психолог Э. Шпрангер выделял среди других человеческих типов тип человека политического11. Действительно, профессиональные политики обладают рядом психологических характеристик, предопределяющих притягательность для них этой сферы жизни. Однако в современном демократическом обществе не только профессионалы, но и все дееспособные граждане включены в политический процесс, являются его неотъемлемой частью. Отсюда и усилившийся интерес политологов к поведению и лидеров, и рядовых граждан, роль которых в политике неизмеримо возросла. Именно это пятое понимание политики напрямую попадает в сферу интереса политической психологии, хотя эта субдисциплина занимается и проблемами, связанными с четырьмя другими пониманиями политики.

3.3. «Политическое животное» как вид. Человек как компонент политики

Признание политики неотъемлемой частью человеческой жизни — идея, уходящая корнями глубоко в историю. Еще античные мыслители задавались вопросами о природе политической жизни. Так, Аристотель доказывал, что заниматься политикой человека побуждает его собственная природа: «Государство принадлежит тому, что существует по природе... и человек по природе своей есть существо политическое, а тот, кто в силу своей природы, а не вследствие случайных обстоятельств, живет вне государства, — либо недоразвитое в нравственном смысле существо, либо сверхчеловек»12. Согласно Аристотелю, государственная форма политики вырастает естественно: объединение людей принимают сначала форму семьи, затем поселения; затем объединение поселений превращаются в полис — государство.
Итак, к занятию политикой человека подталкивает его природный инстинкт. Поэтому логично, что Аристотель называет человека политическим животным — Zoon politikon, не в коей мере те придавая этому словосочетанию обидного смысла. Ведь в самой нашей психологии заложены такие естественные потребности как потребность властвовать и подчиняться. Во второй части учебника мы рассмотрим, как эти человеческие потребности проявляются в российской политической действительности (см. гл. 9). Последующая история политической мысли обогатила наши представления о политике как о театре действия разнообразных человеческих потребностей — как приобретенных, так и врожденных: благородство и жадность, любовь и ненависть, стремление к доминированию и солидарность, потребность в свободе и желание быть частью группы.
Признание важности изучения психологии как движущей силы политического поведения в наши дни получило уже не только общефилософскую, но и конкретно-научную форму. Именно политическая психология во второй половине XX в. приступила к исследованию тех психологических факторов, которые мотивируют включение человека в политику и участие в различных ее формах. Психологическая наука, используемая для понимания политических феноменов, диктует и свой подход к исследованию, свой угол зрения на человеческое измерение политики.
Прежде всего, внимание политических психологов еще в XIX в. привлекли массовые стихийные формы политического поведения — стихийные бунты, демонстрации, паника, поведение толпы. Начиная с работ французского исследователя Гюстава Лебона13, политическая психология занимается поиском движущих сил таких типов политического действия и находит их преимущественно в иррациональных, т.е. бессознательных, структурах психики человека. Среди отечественных психологов этой проблемой особо интересовался В.М. Бехтерев, предложивший объяснение воздействия толпы на личность через механизмы внушения и образования не только индивидуальных, но и коллективных рефлексов14.
Современная политическая жизнь дает немало примеров того, как иррациональные психологические механизмы воздействуют на ход политического процесса. Наверное, одним из наиболее ярких примеров является необъяснимое, на первый взгляд, поведение депутатов парламента на своих заседаниях. Многие их решения продиктованы не столько рациональным расчетом, личными или групповыми интересами, сколько взаимным «заражением» в ходе дискуссии.
Так, в сентябре 1995 г. Дума принимает резолюцию по боснийскому конфликту, содержащую требование односторонних действий со стороны России, хотя парламентарии прекрасно понимают, что ни президент, ни МИД, ни другие государственные ведомства не смогут его выполнить: сам ход обсуждения подталкивает депутатов к принятию более рискованных решений, чем те, которые были бы приняты в тиши их кабинетов. В феврале 1999 г. в такую же психологическую ловушку попадает уже Совет Федерации, когда ратифицирует Договор о дружбе между Россией и Украиной. Создается впечатление, что подлинные национальные интересы отступают перед гораздо более приземленными, но вполне реальными личными амбициями, групповыми интересами. На ход голосования оказывает влияние сиюминутное присутствие в зале группы людей, имеющих общие интересы. В психологии такой феномен получил название groupthink — групповое мышление, при котором уже само наличие группы способствует принятию большего рискованного решения.
Парламентарии (не только в современной России, но и в других странах) нередко демонстрируют своеобразное политическое поведение: выяснение отношений в политике с помощью кулаков, взаимных оскорблений и других действий, диктуемых исключительно эмоциями. Не случайно еще Г. Лебон15 выделил парламентские собрания как особый вид толпы, подчиняющийся тем законам массового поведения, которые свойственны большим социальным группам — в отличие от малых групп и индивидов.
Не следует думать, что наличие контактов в группе других людей всегда способствует некоторому «озверению», как это кажется на первый взгляд. Присутствие других людей, их взаимное внушение, «заряжение», идентификация могут приводить в политике к самым разнообразным эффектам. Так, энтузиазм и сплоченность участников массовых выступлений обусловил успех многих национально-освободительных движений; демократические преобразования стали возможны в годы перестройки в немалой степени благодаря массовым выступлениям самых разных людей, объединившихся и отождествивших себя с идеей демократии. Важно подчеркнуть, что мотивы участия людей в массовых формах политического поведения не только диктуются их рациональными интересами, расчетом, но и эмоциями, они часто не вполне осознаны и в наибольшей степени воздействуют на личность в присутствии других людей во время стихийных политических действий.
Сказанное не означает, что политическую психологию интересуют лишь бессознательные проявления человеческой психики. Ряд разделов этой дисциплины специально посвящены изучению политики как организованной деятельности, где рациональные интересы, осознанные цели претворяются в те или иные политические действия.
К числу первых современных концепций, рассматривающих человека как компонент политической системы, относится концепция «политической поддержки», предложенная американскими политологами Д. Истоном и Дж. Деннисом (см. гл. 2). Их интерес к человеческому компоненту политики был вызван новыми процессами, в частности необходимостью политической мобилизации населения, ранее не участвовавшего в политике. Процессы, происходящие в настоящее время в России, при всем своеобразии также вписываются в мировой контекст и требуют от граждан их включения в изменившийся политический процесс путем исполнения ролей, которые они ранее не исполняли. Отсюда следует задача рационального включения граждан и в избирательную систему, усвоение ими демократических норм.
Одна из наиболее перспективных концепций в современной политической психологии исследует процесс принятия политических решений как во внутренней, так и во внешней политике. На основе экспериментов, эмпирических исследований и теоретических разработок политические психологи предлагают конкретные технологии эффективного политического управления, достижения поставленных политическим руководством целей. Правда, следует заметить, что какими бы совершенными не были научные разработки, чисто рациональные расчеты не дают 100%-ного успеха. Высказывание одного известного российского политика «хотели как лучше, а вышло как всегда» звучит как формула соотношения рациональных и иррациональных факторов, воздействующих на политический процесс.
Для политической психологии в равной степени важны оба ряда феноменов: и осознанное политическое участие граждан, рациональная постановка ими политических целей, и проявление иррациональных импульсов, неосознанная политическая активность. Чтобы более предметно представить себе, чем занимается политическая психология, рассмотрим некоторые политические феномены, которые привлекают особенно пристальное внимание исследователей.

Психологические феномены в политическом процессе

Откроем свежую газету или включим программу телевизионных новостей. О чем в первую очередь сообщают нам информационные агентства? Атака террористов на Нью-Йорк и Вашингтон, паника на валютных биржах, очередные взрывы в Чечне, сообщения о принятых правительством решениях, скандал, затрагивающий ту или иную партию или конкретного политика. Что в этих текущих политических событиях определено объективными политическими или экономическими законами, а что — результат усилий конкретных людей или партий? Провести границу между этими двумя рядами факторов очень нелегко. Однако сегодня уже ни у кого из серьезных политологов и политиков не вызывает сомнения тот факт, что психологический компонент происходящих событий необходимо специально выделять, изучать и учитывать при принятии решений.
Однако есть некоторые политические феномены, в которых присутствие психологических факторов является особенно рельефным. Одним из таких феноменов является национализм. Убеждение в безусловном превосходстве своего народа над другими невозможно обосновать никакими рациональными мотивами.
Психология национализма изучается достаточно давно. Политические психологи, начиная с известной работы Т. Адорно и его соавторов16 установили, что националистические установки являются составляющей более общего психологического феномена, названного ими «авторитарной личностью». Они показали, что это явление не только имеет социальные корни, но и подчиняется определенным психологическим закономерностям, в частности существует зависимость между типом воспитания в семье и проявлениями авторитарности.
Одно из ежегодных собраний Международного общества политических психологов (ISPP) выбрало для обсуждения тему авторитаризма и национализма уже применительно к 90-м гг. Одним из главных итогов этого обсуждения был вывод о том, что политики, стремящиеся найти выход из замкнутого круга этнических конфликтов, военных столкновений и нетерпимости в отношении другого народа, не могут оперировать только объективными политическими инструментами и не учитывать, как один народ в данный момент воспринимает другой и как это сиюминутное восприятие накладывается на традицию политической культуры.
Другой проблемой, которую пытаются решить современные политические психологи является насилие и агрессия в политике. Появилась отрасль знаний — вайоленсология (от англ. violence — насилие), которая изучает природу человеческой агрессивности вообще и ее политические проявления в частности.
Среди ученых нет единодушия в понимании природы насилия в человеческом обществе. Одни авторы убеждены в том, что агрессия — это естественная реакция индивида на фрустрацию, необходима человеку, чтобы выжить. Следовательно, избежать ее нельзя, хотя можно найти безопасные для самого человека и его окружающих способы снижения агрессии (например, спорт). Другие авторы делают акцент на роли воспитания в проявлении насилия и агрессии. Так уже в 70-е гг. появились исследования, показавшие связь между засилием сцен жестокости, в кино и на телевидении — и увеличением детско-юношеской преступности. Психологи и педагоги забили тревогу, доказывая, что увиденные на экране сцены насилия оказывают провоцирующее действие на формирующуюся личность, которая еще не обладает устойчивой системой жизненных ориентиров.
В политических процессах встречаются самые разные формы насилия. Существует государственное насилие в отношении тех граждан, которые не выполняют правовых норм, — такое насилие узаконено, как и насилие в ответ на агрессию одного государства в адрес другого. Сейчас, после нападений террористов в Нью-Йорке и Вашингтоне, никто не оспаривает права США на нанесение ответного удара. Вопрос только в том, что эффективность применения насилия как средства борьбы с насилием весьма спорна. Корни терроризма лежат глубоко в политических, религиозных и культурных проблемах, не разрешимых с помощью даже узаконенного насилия. Международное право признает правомерность использования силы, в том числе и военной, для защиты территориальной целостности страны. Закон признает и право индивида на применение насилия в рамках «достаточной самообороны».
Однако следует со всей определенностью сказать, что люди, применявшие даже узаконенное насилие, не говоря уже о тех, кто стал жертвой насилия во время войн, вооруженных конфликтов и периодов криминального разгула, испытывают серьезные психологические трансформации, меняющие их отношение к самим себе и другим людям.
Американские солдаты, прошедшие войну во Вьетнаме, как и советские солдаты, воевавшие в Афганистане, а затем и российские, воевавшие в Чечне, прошли испытания жестокостью, не получившей достаточной нравственной легитимизации со стороны общества. Эти люди сами не могут адаптироваться к мирной реальности: они нуждаются в помощи профессиональных психологов, которые способствовали бы их психологической реабилитации. Общество, не осознающее этого, рискует получить взрыв насилия, становящегося нормой повседневной жизни.
Политический конформизм — явление, заслужившее особое внимание со стороны политических психологов. Если человек идет голосовать на выборы не в силу собственной убежденности в достоинствах того или иного кандидата, а потому, что так проголосовал его знакомый или родственник, то это является проявлением политического конформизма. Конформизм определяется в социальной психологии как поведение индивида в ситуации психологического давления на него группы, которое не всегда им осознается.
Исследования проблемы политического конформизма показали, что конформизм расцветает при определенных объективных и субъективных условиях. Например, если выборы проходят под дулами автоматов, то трудно рассчитывать на то, что волеизъявление будет свободным. Хорошо известно, что выборы в нашей стране в последние предперестроечные годы проходили не в условиях репрессий, тем не менее в силу политического конформизма свыше 90% избирателей отдали свои голоса за практически безальтернативного кандидата.
Проявления политического конформизма встречаются в политической жизни партий и организаций, движений и групп в той или иной степени оказывающих давление на своих членов. Авторитаризм, несомненно, способствует развитию политического конформизма, между тем, как демократия — способствует тому, что личность вырабатывает независимое мнение по политическим вопросам и не боится высказать свое несогласие с группой. Однако при всем различии политических режимов, которых придерживаются политические организации, конформизм встречается и в самых демократических и прогрессивных.
Остановимся еще на одном политико-психологическом феномене из области международной политики — восприятие партнерами друг друга. Американский политический психолог Роберт Джарвис показал в своих работах, что многие национальные лидеры не замечают угрозу своей стране на международной арене в силу того, что их внимание сфокусировано на проблемах внутриполитической борьбы17.
Другой причиной неверного восприятия своих международных партнеров и последующих ошибок политиков является использование искажающих их образ стереотипов, действие которых усиливается состоянием стресса. Руководители государства должны быстро отреагировать на ситуацию, усиливающую стресс. Одним из классических примеров является Кубинский кризис, в ходе которого Дж. Кеннеди и Н. Хрущев чуть не довели дело до мировой войны. Причиной их прямой конфронтации были неверные представления о возможных действиях друг друга. Риск был усилен феноменом группового мышления: советники каждого лидера (руководителя по отдельности) давали осторожные рекомендации, однако, собранные в группу, они пришли к гораздо более рискованным выводам 18.
Неверно воспринимать друг друга могут не только профессиональные политики, но и политические блоки, регионы и даже целые народы — они могут не видеть реальной международной опасности и, напротив, видеть ее там, где ее не существует. Так, опросы общественного мнения, проведенные в Чешской республике летом 1995 г. показали, что почти 1/3 населения этой страны считает угрозу вторжения со стороны России реальной, хотя для этого не было никаких объективных предпосылок. Политический имидж как государства, так и его лидеров могут отвечать реальности или быть иллюзорными. Проблема заключается в том, что они серьезно влияют на политическое поведение и становятся неотъемлемой частью политического процесса в современном мире.
Перечисленные выше проблемы входят в предмет современной политической психологии наряду со многими другими, которые будут рассмотрены в данном учебнике.

3.4. Методология политико-психологических исследований

Методы политико-психологических исследований. В современной политической психологии царят методологическая терпимость и плюрализм. В конкретных исследованиях в равной степени представлены психологические тесты и социологические опросы, метод экспертной оценки и психолингвистический анализ. Это обусловлено как отсутствием общепризнанных теоретических схем, так и междисциплинарным характером исследований, в которых приходится соединять подходы нескольких дисциплин к сложному и многоуровневому объекту — поведению человека в политике.
Объект конкретного исследования диктует методы, адекватные его изучению. Так, различные феномены массового политического поведения требуют таких методов, как анализ статистических данных, проведение массовых опросов с последующей математической обработкой больших массивов данных, проведения фокусированных интервью19 и метода фокус-групп20. Так, подготовка предвыборных кампаний в последние годы породила широкий спрос на составление так называемого паспорта избирательного округа. Политические социологи и психологи проводят анализ статистических данных жителей конкретного избирательного округа с последующим описанием основных психологических и социальных типов избирателя. При наличии мониторинговых исследований в округе на протяжении нескольких лет такая работа дает очень прицельные результаты. Политик получает детальное представление как о глубинных и малоподвижных установках своих избирателей, так и о ситуативных изменениях в их настроениях.
В арсенале политических психологов сейчас появились специальные методики для исследования динамики массовых политических ориентации, основанные на применении компьютерных средств обработки больших массивов данных. Так, один из самых дорогостоящих проектов под руководством Р. Инглхарта и П. Абрамсона21 ставит своей задачей анализ динамики политических ценностей в 49 странах мира, имеющих разные типы политических систем.
Хотя исследования различных форм массового поведения по своей технике ближе всего к социологическим методам, их содержание диктует применение методик, адекватных изучаемым психологическим феноменам. Этим объясняется и выбор таких исследовательских процедур, как проективные методики (например, метод неоконченных предложений), метод ассоциаций и др. Так, в наших исследованиях восприятия политических лидеров мы использовали не классический метод свободных ассоциаций, который, например, эффективно использовали О. Здравомыслова и М. Арутюнян22 при изучении образов права в России и Франции, а метод ассоциаций политиков с животными, цветом, запахом, литературными героями, который позволил выявить бессознательный уровень восприятия, не подверженный стереотипам и дающий возможность более точно прогнозировать электоральное поведение избирателей23.
Указанные методы дают хорошие результаты при изучении электорального поведения, массовых политических ориентации, ценностей политической культуры. Но эти политико-психологические феномены поддаются и анализу, подразумевающему использование иных методов. Например, психобиографические24 подходы позволяют не только выяснить влияние отдельных личностных характеристик политиков на конкретные события, но и рассматривать отдельного политика как модель определенного типа политической культуры. Так, в работе Бетти Глэд об американском политике Ч. Хьюзе показано, что он был лишь выразителем господствующего в американской элите после первой мировой войны изоляционистского настроения25.
Феномены политического мышления и политического сознания в политической психологии изучаются преимущественно с использованием методов социальной психологии, причем в основном ее когнитивистского направления. Прежде всего, объектом исследования становятся различные тексты, которые обрабатываются с помощью различных модификаций метода контент-анализа. Так, в работе Д. Уинтера, М. Херманн с соавторами26 контент-анализу подверглись тексты выступлений Дж. Буша и М. Горбачева для выявления ряда когнитивных характеристик этих политиков.
Уинтер и его соавторы пишут: «Как могут психологи оценивать мотивы людей, с которыми они никогда не встречались и которых не могут изучать напрямую? В предшествующие годы было разработано множество объективных методов измерения мотивов и других личностных характеристик на «дистанции» с помощью систематического контент-анализа речей, интервью и прочих спонтанных вербальных материалов». Эти технологии часто использовались в собирательных исследованиях политического лидерства, например, в прогнозировании внешнеполитических ориентации или склонности к насилию. Однако в отдельных случаях дистантные технологии использовались для создания систематических портретов отдельных лидеров: Херманн оценивала мотивы и другие личностные характеристики Рональда Рейгана и сирийского лидера Хафеза Аль-Ассада; Уокер анализировал операциональный код Вудро Вильсона; Уайнтрауб изучал вербальное поведение семи последних американских президентов; Уинтер и Карлсон использовали мотивационные показатели первого инаугурационного обращения Ричарда Никсона для разрешения ряда парадоксов, связанных с его карьерой, вместе с тем стремясь к подтверждению этих показателей на основе систематического обзора публичной и частной жизни Никсона.
В совокупности такие методы раскладываются на ряд переменных, включая основные компоненты личности: мотивационные, когнитивные, стилевые, личностные качества и механизмы защиты, заимствованные из различных психологических теорий. В данном разделе мы представляем каждую переменную посредством описания ее теоретических оснований и того, как она измеряется в вербальном поведении (см табл. 1).

Таблица 1. Основные переменные в дистантной оценке Буша и Горбачева

Изучаемыми компонентами политического мышления у Уинтера и его соавторов были убеждения, уровень понятийной сложности, методы достижения целей и некоторые другие особенности, прежде всего спонтанных (не написанных заранее) текстов, проанализированные посредством их сопоставления с аналогичными количественными характеристиками 148 высших политических руководителей из разных стран, культур и периодов. Таким образом, наряду с чисто качественными особенностями метод контент-анализа позволяет использовать и количественные параметры, позволяющие получить более объективные результаты.
Другим методом изучения политического менталитета тех групп, которые имеют артикулированные политические ценности, является метод построения их семантического пространства27. Российский психолог В. Петренко проанализировал политические штампы и клише в лексике новых российских партий. Материалом анализа послужили речи известных политиков, партийные документы. Данные этого исследования позволили построить многомерную типологию сознания политических активистов. Не менее интересно применение того же метода и при исследовании этнических стереотипов. Методика, используемая Петренко, восходит к методам семантического дифференциала Ч. Осгуда и теории личностных конструктов Дж. Келли. Одна из типовых процедур использования инструментария психосемантики — оценка респондентами анализируемых объектов по градуальным шкалам с последующим уменьшением размерности исходного пространства описания с помощью факторного анализа, а затем представление выделенных структур в форме геометрического пространства. При этом количество выделенных факторов отражает когнитивную сложность респондентов в осознании данного смыслового поля; содержание и сложность выделяемых факторов отражают присущие респонденту формы категоризации и их субъективную значимость28.
Исследование личности в политическом процессе началось еще в 30-гг. в рамках преимущественно психоаналитической традиции. С этим связан и интерес исследователей прежде всего к таким методикам, которые позволяли проникнуть в бессознательную, эмоциональную сферу личности, раскрыть глубинные мотивы политического поведения. В одной из первых политико-психологических работ Г. Лассвелла материалом для изучения политиков стали их медицинские карты, заведенные на них в одном из элитарных санаториев, где этих политиков лечили от неврозов, алкоголизма и т.п.29. Современные политические психоаналитики продолжают традицию качественного изучения личности политика, создавая психологические профили представителей данной профессии30.
Наряду с этим в политической психологии при непосредственном исследовании политиков широко используются психологические тесты, а также многочисленные методы дистантного анализа, если объект недоступен исследователю, в таких случаях изучаются тексты выступлений, видеозаписи, мемуары и другие прямые и косвенные источники данных об объекте. Нередко используется и метод экспертных оценок, который позволяет оценить отдельные качества личности, дать прогноз ее поведения.
Примером использования метода экспертных оценок является работа Пола Коуверта, основанная на методе Q-сортировки [Q-sorting], который, в свою очередь основывается на Q-методологии, разработанной Стефенсоном (1953), и в совсем недавнем времени (1978 г.), Блоком для психологов, а также Брауном для политологов (1980). Этот метод позволяет исследователю компилировать экспертные оценки индивидуальности тех людей, непосредственное исследование поведения которых недоступно и может использоваться даже для систематизации данных, полученных при использовании метода case study (методу отдельных случаев). В то же время, так же как и контент-анализ, Q-сортировка является строгим и объективным методом сравнения субъективных оценок индивидуальности.
Однако лучшие методы измерения оказываются бессмысленными, если они позволяют более точно оценивать только индивидуальности. Многие ученые стремятся выйти за рамки описания и приблизиться к предсказанию поведения. Однако далеко не каждая типология или метод позволяют обоснованно сделать такие оценки. Оценки индивидуальности лидера полезны, главным образом, в том случае, когда они могут быть привязаны к его деятельности. Так же считает Ф. Гринстайн, утверждающий, что при исследовании политической личности нужно уделять особое внимание обстоятельствам, в которых индивидуальные черты могут стать индикаторами деятельности индивида. Лучшими описательными исследованиями индивидуальности руководителей является произведенное Саймонтоном ранжирование 39 президентов на основе 14 черт индивидуальности с использованием Gough Adjective Check List; исследование Д. Уинтером (1980, 1987) мо-тивационных профилей лидеров; оценка Этериджем (1978) и Ше-пардом (1988) президентов США по уровню экстраверсии и доминантности; исследования профилей президентов «на дистанции» [personality-at-a-distance profiles], произведенные М. Херманн и ее коллегами, — все эти исследования должны быть дополнены аргументами, которые свяжут эти особенности с поведением указанных индивидов во время исполнения ими служебных обязанностей31.
Чрезвычайно эффективен в политической психологии метод отдельных случаев (case-studies). «Случай» может быть единичным явлением или источником данных, например объект эксперимента, исследуемая зависимость, или невозникновение войны между воюющими сторонами (Кинг, Кеохан, и Верба, 1994). С другой стороны, это могут быть уникальные в историческом или географическом смысле события, типа мюнхенского сговора или вторжения Советского Союза в Афганистан. Следовательно, термин «случай» (case) может иметь различные значения, каждое из которых важно для эмпирического исследования.
Например, Орум и др. (1991) определили case-study как «глубокое, многомерное исследование отдельного социального явления с использованием качественных методов». Лейпхарт (1971, 1975) рассматривал case-study как отдельный случай, тесно связанный со сравнительным методом, который отличается от экспериментальных и статистических методов. Джордж и Маккеон (1985) указали, что case-study фокусируется на анализе поведения «внутри случая», чтобы выяснить, что послужило его причиной. Наконец, Ян (1994) определил case-study как «эмпирическое исследование, которое исследует современное явление в контексте его реальной жизни, особенно, когда границы между явлением и контекстом не очевидны; и... (которое) полагается на многосторонние источники его информации». Понятно, что существуют различные определения случаев и case-study, что создает трудности для систематического анализа значимости и направленности этой техники. Трудно добиться согласованности в трактовке терминов «случай», «case study» или «метод случая» (Ragin и Becker, 1992) без некоторого понимания того, что эти термины, как предполагается, выражают. Для наших целей, мы предлагаем использовать базовое определение нескольких терминов: под термином «случай» (case) мы будем понимать явление или источник данных, и в этом смысле для нас не имеет значения, как «случай» определяется в дальнейшем, или как он был получен в исследовании. Случаями могут быть экспериментально полученные измерения, исследуемые характеристики, или классификации исторических событий (типа «состояние войны / отсутствие войны»). Мы определяем case study как метод получения «случая» или набора «случаев» путем эмпирической проверки реальных мировых событий в их реальном контексте, без непосредственного вмешательства как в само явление, так и его контекст. Сравнительное case study — систематическое сравнение двух источников данных («случаев») или больше, полученное с помощью метода case study32.
Постоянной исследовательской процедурой политической психологии является и метод эксперимента — лабораторного (чаще) и естественного. Так, в результате экспериментальной проверки получили подтверждение важные теоретические положения о закономерностях поведения человека в политике. Тверски и Канеман доказали, что человеку свойственно избегать высокой степени риска33. Знаменитые опыты С. Милгрэма показали, что при наличии некоего «научного» авторитета в лице экспериментатора испытуемые готовы пойти даже на ненужную в условиях эксперимента жестокость, снимая с себя ответственность за последствия своих поступков34. Недавние эксперименты С. Ласка и К. Джадда (1988 г.) выявили склонность экспертов давать более крайние оценки кандидатам, чем это делают непрофессионалы35. Обычные граждане, оценивая политиков, руководствуются не столько знаниями о том, что и как те сделали в политике, сколько общими впечатлениями, полученными накануне выборов36.
Следует отметить, что помимо собственно исследовательских процедур в политической психологии используется и широкий набор методов коррекционного воздействия на политическое поведение, сознание и бессознательные структуры личности. Практика политического консультирования включает психодиагностику политического деятеля, анализ и коррекцию его публичного имиджа, разработку стратегии его взаимоотношений как с широкой публикой, так и с собственными единомышленниками и аппаратом. Такая работа политического психолога предполагает использование им методов тренинга, участие в разработке мероприятий в области «паблик рилейшнз», разработки рекомендаций по эффективной политической коммуникации.
Рассматривая область деятельности профессионального политического психолога, следует отметить, что ISPP разработало и предложило своим индивидуальным членам специальный этический кодекс, регламентирующий действия специалистов в этой области. Так же как общий психолог или врач, политический психолог, занимающийся исследованиями или консультированием, имеет дело с достаточно взрывоопасной информацией, так и политический консультант не считает себя вправе не только публично обсуждать данные, касающиеся своего клиента, но даже раскрывать его имя без разрешения последнего. Существует опасность нанести урон репутации того или иного человека, даже если обсуждение сведений о нем имеет профессиональный характер и проводится в научном журнале. Профессиональная община заинтересована, чтобы ее представители четко отделяли свою научную деятельность от участия в практической политике.

Вопросы для обсуждения

1. Приведите примеры внутри- или внешнеполитических проблем, которые были порождены причинами психологического характера или на которые подобные причины оказали существенное влияние.
2. В объяснении каких политических явлений уместно использовать психологические методы?
3. Какие методы можно использовать в исследовании таких политических феноменов, как лидерство, авторитаризм, электоральное поведение, политический менталитет?

Литература

1. Хрестоматия по политической психологии / Сост. и науч. ред. Шестопал Е.Б. М.: ИНФРА-М, 2002.
2. Белановский С.А. Глубокое интервью. М.: Никколо-М, 2001.
3. Белановский С.А. Метод фокус-групп. М.: Никколо-М, 2001.
4. Петренко В.Ф. и др. Психосемантический анализ этнических стереотипов: лики толерантности и нетерпимости. М.: Смысл, 2000.
5. Lasswell H. Psychopathology and Politics, Chicago: University of Chicago Press, 1931.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел психология












 





Наверх

sitemap:
Все права на книги принадлежат их авторам. Если Вы автор той или иной книги и не желаете, чтобы книга была опубликована на этом сайте, сообщите нам.