Библиотека

Теология

Конфессии

Иностранные языки

Другие проекты







Ваш комментарий о книге

Шестопал Е. Б. Политическая психология

ОГЛАВЛЕНИЕ

ЧАСТЬ 1. ПРЕДМЕТ, МЕТОДОЛОГИЯ И ИСТОРИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ПСИХОЛОГИИ

Глава 2. История становления и современное состояние политической психологии

2.1. Истоки и перспективы политической психологии.

Становление западной политической психологии
История политической психологии пока довольно короткая. Но очевидно, что предыстория этой науки богата выдающимися именами политических мыслителей. Наиболее значительные идеи Аристотеля, Сенеки, Н. Макиавелли, Ж.Ж. Руссо, Т. Гоббса, А. Смита, Г. Гегеля и множества других великих об отношении личности и власти, свойствах человека в политике, воспитании хорошего гражданина, о том, каким надлежит быть правителю, легли в основание новой дисциплины.
Однако все эти мыслители работали в иных теоретических рамках, которые не нуждались в специальном психологическом подходе к политике. Впрочем, психологии как науки в современном смысле слова тоже не было во времена Ж.Ж. Руссо или Т. Гоббса. Только во второй половине XIX в. стали появляться концепции, которые можно было бы назвать непосредственными предшественниками современных политико-психологических работ.
Историки и философы, социологи и политологи обратили внимание на то, что в самой политике появилось совершенно новое явление: помимо вождей, королей, президентов и прочих представителей политической элиты заметное место в политике стали играть массы. Одним из первых уделил внимание этой теме французский исследователь Г. Лебон, автор книг «Психология народов и масс», «Психология толпы» и «Психология социализма». В этот же период были изданы «Преступная толпа» итальянца С. Сигеле, «Социальная логика» француза Г. Тарда и ряд других работ, в том числе и «Герои и толпа» русского социолога Н.К. Михайловского1.
Появление на политической авансцене массы как нового субъекта было связано с развитием промышленности, ростом городов и сопровождалось серьезными социальными и политическими потрясениями, революциями, забастовками. Резко негативная оценка первых проявлений массовой политической активности может свидетельствовать о том, как напуганы были современники этих событий. И Г. Лебон и Н. Михайловский увидели в массе угрозу индивидуальности, силу, нивелирующую личность. Выделив несколько видов массы, они в первую очередь исследовали толпу как наиболее спонтанное проявление неорганизованной активности. Выявленные ими психологические характеристики толпы: агрессивность, истеричность, безответственность, анархичность, — вполне справедливы и сегодня.
Однако если в работах конца XIX — начала XX вв. была отмечена лишь негативная сторона массового поведения, его опасные последствия, то в дальнейшем исследователи, напротив, уделяли внимание позитивным аспектам массовых форм политического участия в развитии демократии. Так, современная политическая психология много внимания уделяет массовым движениям (от движения за права женщин до экологических движений).
Другой темой, вызывавшей интерес у ранних политических психологов, была психология народов и рас, национальный характер. Опираясь на идеи антропологической школы Ф. Боаса и Б. Малиновского, психологи пытались соединить знания о личности с анализом более широких социальных и культурных феноменов, в частности политики. При этом сама культура трактовалась как «спроецированная крупным планом на экран психология индивида, имеющая гигантское измерение и длительно существующая»2. Таким экраном, на который отбрасывается слепок с психологии индивида, является, прежде всего, национальный характер (см. гл. 7).
Еще одним источником формирования современной западной политической психологии стали идеи психоанализа. Г. Лассвелл справедливо утверждает в своей знаменитой книге «Психопатология и политика», что «политология без биографии подобна таксидермии — науке о набивании чучел»3. Действительно, описание политического процесса без его творцов — скучно, да и неверно. Жанр политического портрета использовали самые разные авторы. Например, в начале XX в. в России большой популярностью пользовалась книга психиатра П.И. Ковалевского «Психиатрические эскизы из истории»4, где представлена галерея портретов политических деятелей — от царя Давида до Петра I, от Суворова до пророка Мохаммеда, от Жанны д'Арк до Наполеона.
Однако именно психоаналитическое движение придало политическому портрету широкую известность. Мы уже упоминали об одном из первых исследований, принадлежащем 3. Фрейду и У. Буллиту, объектом которого был Вудро Вильсон. Большой вклад в создание таких портретов внес последователь 3. Фрейда, чикагский политический психолог Г. Лассвелл. В качестве материала для анализа личностей американских политиков он использовал их медицинские карты. При этом он исходил не из того, что политики, как все люди, могут иметь те или иные отклонения, которые и представляют интерес и для биографа. Г. Лассвелл искал прежде всего скрытые бессознательные мотивы поступков политических деятелей и находил их в особенностях детского развития, в тех конфликтах, которые стали причиной психологических травм будущего политика. Власть же, согласно Г. Лассвеллу и его предшественнику А. Адлеру, является средством, которое компенсирует эти травмы, что и объясняет ее притягательность.

Отечественная политическая психология.

Современная российская политическая психология также имеет замечательных предшественников. Особенно богато наследие конца XIX — начала XX в., когда интерес к личности, психологическому компоненту социальных процессов был широко представлен и в политической мысли, и в философии, и в нарождавшейся социологии. Этот интерес присутствует и в полемике марксистов с народниками, в частности в работах Г.В. Плеханова и В.И. Ленина.
До сих пор концепции ряда русских мыслителей того периода представляют не только историческую ценность. Так, в «Очерках по истории русской культуры» П. Милюков прослеживает развитие российской политической культуры, в частности особенности русского политического сознания в его «идеологической» форме на протяжении всей русской истории5. В русский период своего творчества П. Сорокин размышлял над проблемой социального равенства, свободы и прав человека6. Пережив ужасы гражданской войны, он попытался их осмыслить не только как социолог, но и как психолог7. В начале века выходят в виде пяти маленьких томиков «Психиатрические эскизы из истории» П.И. Ковалевского, составляющие вполне реальную альтернативу психоаналитическим подходам к психобиографии политиков. Позже, в 20-е гг. была издана книга Г. Чулкова о русских императорах, содержащая блестящие психологические портреты русских правителей8. Недавно вышедшая книга В.Д. Чижа9 продолжает ряд психиатрических очерков о политиках.
Особая страница истории политической психологии связана с психоанализом. Это направление стало необычайно быстро распространяться в России, особенно после революции 1917 г. О необычайной судьбе тех, кто увлекся ставшей тогда модной теорией 3. Фрейда, можно прочесть в книгах А. Эткинда «Хлыст, секты, литература и революции», «Эрос невозможного»10. Пожалуй, самое поразительное в истории расцвета, запрета и повторного проявления интереса к психоанализу уже в наши дни — это именно его связь с реальной политикой. Можно без всякого преувеличения сказать, что если бы не увлекались идеями психоанализа такие политики как Л. Троцкий, К. Радек, А. Иоффе, судьба этой психологической школы в России была бы иной, возможно не было бы запретов на исследования после середины 30-х.
Еще предстоит осмыслить влияние марксизма на политическую психологию. Но, очевидно, это можно будет сделать не раньше, чем осядет пыль на полях политических и идеологических баталий новейшего времени. Сейчас ясно лишь, что тот вариант марксизма, который развивался в Советском Союзе, не слишком способствовал проявлению интереса к этой проблематике. В отечественном обществоведении преобладали указания на определяющую роль масс в политическом процессе и одновременно — недооценка значения личностного фактора. При этом трактовка масс была весьма упрощенной: массы понимались как некая безликая сумма индивидов, приводимая в движение волей политического авангарда. Такие методологические посылки делали ненужным учет психологического фактора. Добавим к этому, что реального представления о политическом сознании и поведении отдельных представителей этой массы не было в силу отсутствия обратной связи между правящей элитой и населением.
В этом отношении политическая психология находилась в еще худшем положении, чем социальная психология и социология, представители которых дважды за послевоенный период приступали к изучению человеческих компонентов общества в целом и политики в частности. Оба раза эти попытки были связаны с реформой системы — в годы хрущевской «оттепели» и в годы перестройки. Возникновение серии работ, касающихся политико-психологической проблематики, относится к началу — середине 60-х гг. — это работы Б. Поршнева, Ю. Давыдова, В. Парыгина, Ю. Замошкина и других социологов, историков и психологов. В эти же годы происходит настоящее знакомство с трудами западных ученых и их критическое переосмысление в советском контексте.
Однако в 70-е — 80-е гг. проблематика политического поведения в ее человеческом измерении перемещается на периферию научных дискуссий и общественного интереса. В то же время, оставаясь невостребованной политической практикой, она не перестает развиваться в рамках отдельных отраслей знания. Так, в рамках страноведения, под защитой рубрики «критика буржуазной социологии, политологии и иных теорий» были опубликованы результаты отечественных исследований специалистов по развивающимся странам (Б. Ерасова, Б. Старостина, М. Чешкова, Г. Мирского и др.), американистов (Ю. Замошкина, В. Гантмана, Э. Баталова), европеистов (А. Галкина, Г. Дилигенского, И. Бунина, В. Иерусалимского).
Политологи-страноведы обсуждали такие проблемы, как политическое сознание и поведение, политическая культура, политическое участие и другие политико-психологические сюжеты, используя лишь зарубежный материл, так как проводить непосредственное исследование отечественной политической жизни не рекомендовалось. Книги А. Галкина, Ф. Бурлацкого, А. Федосеева, А. Дмитриева, Э. Кузьмина, Г. Шахназарова и других советских политологов заложили основу современной политологии в целом и политической психологии в частности. Создание Советской ассоциации политических наук (САПН) способствовало поискам отечественных политологов в указанном направлении, помогало их приобщению к зарубежному опыту исследований.
Второй период обостренного общественного интереса к психологическим аспектам политики начался в середине 80-х гг., с началом процесса демократизации и гласности, получившем название «перестройка». Первыми на запрос реальной политической практики откликнулись те ученые, которые уже имели определенный исследовательский опыт и интерес к политико-психологической проблематике: А. Асмолов, Э. Баталов, Г. Дилигенский, Е. Егорова-Гантман, И. Кон, Д. Ольшанский, А. Петровский, С. Рощин, Ю. Шерковин, А. Юрьев, автор данного учебника и другие известные политологи, психологи, социологи. За ними последовали их ученики, исследователи более молодого поколения.
В 90-е гг. сама политика дала новый мощный толчок развитию политической психологии. Начал формироваться социальный заказ на исследования электорального поведения, восприятия образов власти и политиков, лидерств, психологических факторов становления многопартийности, политической социализации и др.
Сейчас в России десятки исследователей ведут как фундаментальные, так и прикладные исследования, занимаются одновременно аналитической и консультативной работой. Особенно востребованы эти специалисты в период выборов, во время которых они способны просчитать ситуацию не на глазок, а с использованием специального научного инструментария.
Созданы специальные научные подразделения в области политической психологии в Москве и Санкт-Петербурге. Кафедра политической психологии на психологическом факультете Санкт-Петербургского университета в 1999 г. отметила свое десятилетие. В 2000 г. в МГУ им. М.В. Ломоносова на отделении политологии открылась кафедра политической психологии. Курсы лекций читаются во многих отечественных университетах. Изданы первые учебные пособия по политической психологии11. В 1993 г. была создана Российская ассоциация политических психологов, которая является коллективным членом ISPP. Предмет «политическая психология» в настоящее время входит в государственный стандарт по подготовке политологов. По этой специальности ВАКом присваиваются ученые степени по двум наукам: психологии и политологии. Таким образом, можно сказать, что данная дисциплина получила институциональное признание и постепенно завершает начальную стадию своего становления.

2.2. Современное состояние политической психологии как науки

Фундаментальные и систематические теоретические разработки в области психологии политики начались в 60-е гг. в США под влиянием «поведенческого движения». Тогда для изучения проблем международной политики при Американской психиатрической ассоциации была создана группа, преобразованная в 1970 г. в Институт психиатрии и внешней политики. В 1968 г. в Американской ассоциации политических наук (American Association of Political Science) был основан исследовательский комитет по политической психологии (Research Committee in Political Psychology), на основе которого в 1979 г. было организовано Международное Общество политических психологов, уже получившее статус международного (International Society of Political Psychology, ISPP). Это Общество издает свой журнал Political Psychology. В настоящее время публикации, посвященные политико-психологической проблематике, появляются во всех престижных изданиях по политологии и психологии. В ISPP сейчас насчитывается более 1000 членов практически со всех континентов; ежегодно проводятся собрания, на которых рассматриваются наиболее актуальные теоретические проблемы — такие, например, как «Психологические аспекты политики изменения», «Национальное строительство и демократия в мультикультурных обществах». В 1999 г. ежегодное собрание, созванное в Амстердаме, было посвящено теме «Глобальное или местное столетие? Конфликт, коммуникация, гражданство», а в 2001 г. ежегодное собрание, прошедшее в Куэрнаваке (Мексика), — теме «Язык политики, язык гражданства, язык культуры». В 2002 г. тема годичного собрания: «Язык и политика».
Хотя политическая психология получила действительно международное признание, большая часть исследователей живет и работает все же в США или Канаде. Назовем имена лишь нескольких крупных ученых, таких как М. Херманн, Р. Сигел, Д. Сирс, С. Реншон, Ф. Гринстайн, А. Джордж, Р. Такер, Дж. Пост, Б. Глэд, Р. Кристи, С. Макфарланд, К. Монро и др.
В Европе существуют свои давние традиции анализа политико-психологических явлений. Серьезные работы в этой области изданы в Германии (А. Ашкенази, П. Шмидт, Г. Ледерер, Х.-Д. Клингеманн, Г. Мозер, Г. Мауер и др.), во Франции (А. Першерон, А. Дорна, С. Московичи), в Великобритании (X. Хейст, М. Биллиг, А. Сэмюэль), а также в Финляндии, Голландии, Чехии, Испании, Польше и других странах. Хотя следует отметить, что европейские политологи — традиционно с определенным опасением относятся к иррационалистическим концепциям психологов (прежде всего, к психоанализу), с которыми они по преимуществу и ассоциируют политическую психологию.
Следует отметить, что интерес к политической психологии наблюдается и в таких регионах, где раньше ни политическая наука, ни психология не имели развитых традиций либо традиционные школы находились в отрыве от современной методологии. Так, в последние десятилетия исследования в этой области проводятся в Латинской Америке, Африке, Азиатско-Тихоокеанском регионе, в частности в Китае, Индии, Пакистане, Южной Корее, не говоря уже об Австралии и Новой Зеландии, где ведется огромная исследовательская работа, издаются десятки монографий.
Хотя единичные книги и статьи появлялись и ранее, отсчет современного этапа развития политической психологии, очевидно, следует вести с издания в 1973 г. коллективной монографии под редакцией Джин Кнутсон, в которой подведены итоги развития этой науки и выделены важнейшие направления для дальнейшего исследования12. Другой крупной вехой было появление в 1986 г. монографии под редакцией М. Херманн13. Эта книга дает представление об изменениях, которые произошли в политической психологии: во-первых, большинство исследователей пришли к убеждению, что внимание следует направить на взаимодействие политических и психологических феноменов; во-вторых, объектом исследования должны стать наиболее значимые политические проблемы, к которым привлечено внимание общественности; в-третьих, следует уделять значительно большее внимание политическому и социальному контексту анализируемых психологических явлений; в-четвертых, необходимо изучать не только результат тех или иных психологических воздействий на политику, но и пытаться понять процесс формирования тех или иных политических убеждений; и, наконец, в-пятых, современные политические психологи стали гораздо более терпимыми к методам сбора данных и исследовательским процедурам, полагая, что методологический плюрализм — неизбежное явление на нынешнем этапе развития теории. В настоящее время в ISPP готовится новая коллективная монография, подводящая итоги развития политической психологии за последние десятилетия.
О степени развития науки во многом можно судить о том, кому и как широко она преподается. В качестве примера можно указать на практику университетов США и Канады: в 90-е гг. в 78 университетах читалось более 100 курсов политической психологии; лекции и семинары по политической психологии посещали более 2300 студентов только на младших курсах; преподавание ведется как для студентов-политологов, так и для психологов (хотя и в меньшей степени)14; в государственном университете штата Огайо ежегодно проводятся летние школы для молодых ученых, которые специализируются в области политической психологии, — начиная с 2002 г. предполагается организовать такие школы в Европе (в Варшаве).
Другой параметр развития науки — ее прикладное использование. Так, политические психологи активно привлекаются для поиска решений в конфликтных ситуациях. Известна эффективная роль политических психологов во время Карибского кризиса, при заключении Кэмп-Дэвидской сделки между Израилем и Египтом. Известный политический психолог Джерри Пост составил психологический портрет террориста, известного как Unibomber, угрожавшего в 1999 г. устроить взрывы в Нью-Йорке, с помощью которого тот был найден и арестован. Специалисты по политической коммуникации в разных странах Европы и Америки внесли свой вклад в подготовку политических лидеров к парламентским и президентским выборам.
Многие политические деятели сами владеют психологическими методами, используя их для выработки стратегии на будущее и для анализа прошлого. Так, один из соперников Дж. Буша на президентских выборах 1988 гг., М. Дукакис активно работает в области политико-психологической теории; известные политические деятели Р. Никсон и Д. Локард психологически осмыслили свой прежний политический опыт. Интерес к работам, посвященным политической психологии, проявляют политики, относящиеся к разным партиям и группировкам. Они используют данные этой науки для налаживания отношений с общественностью, мобилизации населения на выполнение реформ, принятия решений по важнейшим стратегическим направлениям политики.

2.3. Ведущие школы и направления современной политической психологии

Современная политическая психология представлена многочисленными теоретическими моделями. Однако все это пестрое разнообразие подходов, исследовательских стратегий и методов характеризует две ведущие тенденции.
Первая из них основана на представлении об объекте исследования — человеке — как о простом винтике политической машины. Отсюда и инженерный подход к налаживанию работы этой машины, и сциентизм, и технократизм как исследовательская философия группы политических психологов — сторонников этой тенденции. Методологическим фундаментом концепций политпсихологов данной группы являются в основном позитивистские теории, заимствованные как из психологии, так и из политологии.
Вторая тенденция основана на том, что человек является не только объектом политического воздействия, но и целью развития политической системы и ее активным субъектом. В рамках этой тенденции используются иные методологии. В частности, для теоретиков этого направления характерно обращение к антипозитивистским моделям личности; они выбирают также такие теоретические парадигмы, которым не свойственны манипуляторские тенденции.
Начнем знакомство с теоретическими представлениями политических психологов с первого — позитивистского — типа моделей.
В конце 50-х — начале 60-х гг., когда начинались первые политико-психологические исследования, у ученых практически не было выбора теоретических моделей: структурный функционализм и его разновидность — системный анализ политики — были монополистами в области методологии. Политологи ставили перед собой задачу развить идеи основоположников этого метода Т. Парсонса и Р. Мертона применительно к политической системе. К. Дойч, Г. Алмонд, Д. Истон, Дж. Деннис, Ф. Гринстайн, Дж. Торни, Р. Хесс и другие американские политологи стремились построить чисто научное, лишенное субъективизма и идеологической тенденциозности знание о политике.
Одной из наиболее известных политико-психологических концепций этого направления стала теория «политической поддержки», разработанная американскими политологами Д. Истоном и Дж. Деннисом в 60-х гг. в русле общей теории системного анализа политики. Эта концепция базировалась на нескольких фундаментальных допущениях.
Во-первых, она исходила из понимания политики как такой системы, где на «входе» граждане предъявляют властям определенные требования, но одновременно обязуются добровольно подчиняться предложенным им правилам. На «выходе» власти принимают решения, которые граждане будут выполнять. Политологи обнаружили, что и на «входе», и на «выходе» им приходится иметь дело с психологическими реальностями: и готовность граждан оказывать поддержку политикам, и решения самих политиков подчиняются определенным психологическим закономерностям. Соответственно сбои в работе политической системы во многом объясняются этим человеческим фактором, учет которого поможет наладить работу системы.
Личность как таковая теоретиков «политической поддержки» не слишком интересовала. Их задача состояла в поиске источников сбоев в работе политической системы. Но поскольку человек оказался в числе факторов, порождающих стресс системы, надлежало его проанализировать. Найденный Д. Истоном и Дж. Деннисом ответ заключался в том, что стресс (напряжение, ведущее к кризису) системы уменьшается, если граждане принимают предложенные им системой правила игры без сопротивления и добровольно. Это возможно, если требования системы усваиваются ими по мере социализации, с раннего возраста — тогда сами запросы граждан становятся более предсказуемыми и менее разнообразными. Конечно, можно добиться того же эффекта и силой. Но такой путь чреват ростом политической нестабильности и в современных обществах не выгоден экономически.
Во-вторых, источником психологических воззрений Дж. Денниса и Д. Истона является некая смесь психоаналитических и бихевиористских идей. Так, они исходят из того, что политические установки взрослых являются конечным продуктом предыдущего научения и что они, в свою очередь, определяют их поведение. При этом Деннис и Истон исходят из того, что «базовые детские чувства труднее вытесняются и изменяются, чем те, что приобретены позже ... В моменты кризисов вероятно возвращение личности к своим базовым представлениям»15. Теоретики «политической поддержки» убеждены также и в том, что совокупность установок и активности граждан оказывает воздействие на правительство и политическую жизнь страны, определяя, прежде всего, ее стабильность.
Понятно, что не политика является центром детской психики. Д. Истон и Дж. Деннис высказали плодотворную гипотезу о том, что основой наших более поздних политических убеждений являются общие, (а не собственно политические) установки, корни которых уходят в детство и которые обусловлены типом семьи, опытом взаимодействия с властью отца или учителя. Теоретики «политической поддержки» утверждали, что этот опыт определяет дальнейшее отношение гражданина к власти в государстве. Так, если ребенок вырос в семье с авторитарными родителями, то это может впоследствии сформировать его отношение к главе правительства или президенту, который занимает в сознании личности то место, которое когда-то занимал его отец.
Центральная идея рассматриваемой нами концепции — идея психологической поддержки власти со стороны рядовых граждан — также выводится авторами этой концепции, исходя из психологических оснований. Взрослый человек будет поддерживать политическую систему в том случае, если в детстве его отношение к системе было окрашено позитивно. Детская политическая картина мира, конечно, не совпадает в деталях с вновь приобретенными убеждениями. Но базовые ценности поддержки остаются и проявляются в лояльности к власти, доверии к государству, симпатии к национальному флагу, идентификации со своей страной.
Мы видели, как проявляется политическая поддержка в психологии личности. Но с точки зрения системы такая поддержка является необходимым стабилизирующим ее компонентом. Без нее система разлаживается. При широком хождении негативного образа политики возникают такие ее дисфункции или болезни, как движения протеста, экстремизм, терроризм, апатия и прочие малоприятные явления. Отсюда Истон, Деннис и их единомышленники сделали вывод: если система стремится себя сохранить, она должна предпринимать специальные усилия для того, чтобы с раннего детства новые поколения граждан получали позитивные впечатления от политики. При этом средства такого воспитания должны быть адекватными детскому восприятию: комиксы и мультфильмы, игры и детские книги, где различные представители власти — от полицейского до президента — вводили бы ребенка в устойчивый и «хороший» мир взрослых.
На следующем этапе развития политической психологии исследователи, проверив гипотезу Истона и Денниса, пришли к выводу, что в целом процесс был описан ими верно. Так, в одном из детских садов Нью-Йорка ученые опросили детей пятилетнего возраста. Их интересовало, что они знают о президенте и полицейском («голова» и «хвост» политической системы). Оказалось, что о функциях полицейского дети имеют достаточно подробное представление. С президентом дело обстояло несколько хуже. Один мальчик сказал, что президент (это был Ричард Никсон) похож на его дедушку, другой — что это президент мира и свободы, третий — что президент делает войну. Только последний ответ принадлежал ребенку, который действительно интересовался политикой: его любимой телевизионной программой были «Новости». Политические представления других детей еще не сформировались («Президент как дедушка»), либо дети воспроизводили идеологические клише без их личностного осмысления16.
Если у американских детей из среднего класса, белых и городских жителей процесс формирования политической поддержки выглядел именно так, как его описали Д. Истон и Дж. Деннис, иначе складываются отношения с властью у других социальных и этнических групп. Так, в одном из неблагополучных районов США (Аппалачи), в котором высок уровень безработицы и имеется масса социальных проблем, политическая картина мира у детей и подростков иная. В отличие от своих более благополучных сверстников подростки 10 — 12 лет этого региона не осознавали себя американцами, не гордились своей страной, т.е. у них не сложилось даже национальной идентификации, не говоря о политической. Надо ли говорить, что фигура полицейского для них не выглядела дружелюбной, а о президенте и политиках они имели весьма смутное представление.
Политическая психология 80 — 90-х гг., используя идеи теоретиков «политической поддержки», развила одни их положения и отказалась от других. Так, те дети, которых изучали Д. Истон и Дж. Деннис, повзрослев, оказались в рядах бунтующего поколения конца 60 — начала 70-х гг. Если эти благополучные дети, получившие, казалось бы, столь хорошую «прививку», очутились потом в рядах хиппи и панков, отказывающихся от политических взглядов своих родителей, то рассуждения по мнению этих теоретиков были не совсем правильными. Сами они полагали, что в крахе их теории виноваты не теоретические модели, а уникальная ситуация того периода, которая привела к перерыву постепенности передачи политических ценностей от одного поколения другому. Следующий виток политической истории вернул все на свои места.
Подвергся критике коллег и другой тезис Д. Истона и Дж. Денниса о том, что нормой является абсолютная лояльность гражданина системе, между тем как критичность приводит к ее дестабилизации. Все попытки найти описанный теоретиками «политической поддержки» идеальный тип человека с условной моралью, - т.е. приверженной общепринятым нормам — высокой степенью доверия к правительству и политической активности, оказались тщетными — подобный тип человека можно назвать скорее исключением, чем нормой, даже в стабильных политических системах, — что же говорить о странах, в которых идет быстрая смена режимов, лидеров и идеологий. Тут гипотезы Дж. Денниса и Д. Истона нуждаются в новой проверке.
Другой разновидностью функционалистской теории была ролевая теория политики, которая объясняла политический процесс (как международный, так и внутренний) с помощью понятия «роли». Появление новой теоретической модели был вызвано самим политическим процессом: 70-е — 80-е гг. стали периодом модернизации политических систем многих стран (как развитых, так и развивающихся); это потребовало мобилизации новых слоев населения, ранее выключенных из политической активности. Необходимость рекрутирования новых членов в политические партии и организации, привлечение их к электоральному процессу потребовало и новых теоретических подходов. Ролевой подход к анализу политики был почерпнут функционалистами из социологии и социальной психологии.
Введение в оборот политической теории психологической категории «роль» оказалось очень плодотворным, но ее функционалистская трактовка породила определенные возражения.
Во-первых, ряд исследований показал, что роль участника политического процесса не сводится, как это понимают функционалисты, к простой адаптации гражданина к политической системе, пассивному усвоению им имеющихся образцов. Не срабатывают автоматически и нормативные ролевые предписания. Все чаще встречаются политические движения и союзы, которые невозможно было представить ранее: «Генералы за мир» в Европе, мятежные священники — в Латинской Америке или объединение в рамках одного движения предпринимателей и профсоюзов — в России. В таких случаях исполнители политических ролей не вмещаются в предписываемые самими ролями образцы политического поведения.
Во-вторых, практика не подтверждает и другого тезиса ролевой теории политики о том, что эффективное включение человека в роль происходит посредством идентификации личности с системой в целом и с отдельными политическими институтами (прежде всего, с партиями и организациями) в частности. Если раньше партийная принадлежность или поддержка той или иной партии на выборах была семейной традицией на протяжении нескольких поколений, то в последние десятилетия даже в наиболее устойчивых политических системах такая идентификация является скорее исключением из правила.
В работах 80-х — начала 90-х гг. приверженцы ролевой теории политики пошли по пути поиска тех ролевых рамок, за которые исполнитель не должен выходить. Это объяснялось тем, что этап мобилизации закончился и правящие элиты искали инструменты обеспечения политического участия «без эксцессов». Доминирующей идеей стала идея консенсуса, мода на которую докатилась и до российской политики в период правления М.С. Горбачева.
Но новые политические реальности даже в относительно стабильных западных системах, не говоря уж о странах распавшегося Советского Союза, диктовали необходимость не только искать согласие (что абсолютно нереально), сколько учиться сосуществовать с конфликтом и по возможности управлять им. Ролевая теория политики оказалась достаточно эффективной для решения этой задачи. Так, получила распространение идея разрешения международных конфликтов методом «переключения ролей», предложенная Б. Коэном и А. Рапопортом17, согласно которой конфликт в жизни общества неизбежен — надо лишь цивилизовать его, введя определенные правила игры, например — мысленный обмен ролями.
Другой пример использования теории ролей применение ее в совокупности с математической теорией игр. Например, мотивы поведения сторон в международном конфликте моделируются по аналогии с такими ролями, как «шофер» и «грабитель машины», «хозяин дома» и «вор-взломщик». С помощью этих моделей американские политические психологи еще совсем недавно просчитывали внешнеполитические ходы в отношении СССР, — естественно, приписывая себе обороняющиеся, а своему оппоненту — агрессивные роли.
Функционалистские модели политики оказали немалое влияние на современное понимание поведения человека в политике. Но они оперировали в основном макрофакторами, их методы исследования и практические рекомендации были непригодны для решения более частных политических задач. Для этого понадобились более психологизированные теории политики, доходящие до отдельного человека. Такой теоретической ориентацией стал политический бихевиоризм. Основная задача этой теории — изучение индивидуального поведения в политике с целью оптимизации управления этим поведением со стороны элиты. Для этой цели использовался широкий спектр собственно психологических методов.
Основная идея классического бихевиоризма напрямую заимствована политической наукой из психологии — это идея непосредственного влияния среды на поведение индивида. Политическое поведение подчиняется старой формуле бихевиористов: S—R (стимул — реакция). Например, желая понять феномен политического отчуждения политические бихевиористы предлагают формулу «простые социальные условия — политическое поведение». Исследователям остается замерить первый и второй показатели и найти корреляцию между ними. При таком подходе значение ситуационных факторов явно превалирует над внутренней активностью индивида.
Радикальные разновидности бихевиоризма используют формулу «стимул — реакция» прежде всего для контроля над поведением индивида или, используя их терминологию, — для «модификации поведения». Ведущий теоретик этого направления, американский психолог Б. Скиннер, формулирует эту мысль с предельной ясностью: «Ошибочно полагать, что проблема заключается в том, как освободить людей. Она состоит в том, чтобы улучшить контроль над ними»18. Аргументы Б. Скиннера послужили «научной» основой, оправдывающей программы насильственного контроля над поведением граждан самыми варварскими средствами, включая генную инженерию, аверсивную терапию и электрошок.
Крайности радикального политического бихевиоризма — как политического, так и методологического свойства — разделяли не многие исследователи. Так, представители школы социального научения смягчили жесткую модель поведения, включив в нее ряд промежуточных переменных (установки, мнения и даже личность в целом). Шагом вперед было и включение в анализ политического поведения его содержательных компонентов — ценностей, которые усваивает индивид в процессе получения жизненного опыта.
Рассмотрим теперь второй — антипозитивистский — тип теоретических моделей совместной политической психологии.
Реакцией на игнорирование политическими бихевиористами и функционалистами внутреннего мира человека было выдвижение на первый план антипозитивистских концепций. В европейской политической психологии этот поворот происходил под влиянием идей феноменологов, экзистенциалистов и представителей других теоретических школ, поставивших под сомнение позитивистские трактовки проблемы личности. В США и Великобритании позитивистские концепции подверглись критике со стороны не столько теоретиков, сколько практиков, нуждавшихся в более эффективных моделях управления поведением человека. Разочаровавшись в методах воздействия непосредственно на поведение, эти специалисты обратились к изучению сознания, предложенных (когнитивизм и гуманистической психологией) и бессознательных структур психики и осуществляемых психоанализом.
Когнитивистское направление политической психологии прежде всего исследует процесс политического мышления. Согласно общим взглядам психологов этой школы выбор модели политического поведения опосредуется теми взглядами и ценностями, которые составляют содержание сознания человека. Одни исследователи при этом основное внимание уделяют процессу становления политического сознания, других больше интересует его структура.
В последние два десятилетия акцент в исследованиях был сделан не столько на динамике формирования политического мышления в детском возрасте, сколько на том, чем руководствуется взрослый человек, делая свой политический выбор. Так, английский политический психолог X. Химмельвайт предложила «потребительскую модель», в которой она проводит аналогию между принятием политического решения и решением покупателя о выборе того или иного товара. Избиратель, голосующий за того или иного кандидата, ищет максимального соответствия своих установок с партийными программами или наименьшего несоответствия между ними. Привычка к голосованию за определенную партию сходна с привязанностью к определенному магазину или фирме, а воздействие референтных групп сходно с воздействием образа жизни наших друзей или коллег на наши пристрастия»19.
Работы когнитивистов показали, что в странах со стабильной политической системой, где у избирателей действительно есть привычка голосовать за определенную партию, политическое сознание граждан заполняется определенными «пакетами идей». На уровне индивидуальной психологии идеология, ставшая частью сознания человека, предстает в виде связки идей в одном пакете. Так, установки англичан по вопросам атомного оружия коррелировали с их отношением к национализации общественного транспорта и системы здравоохранения, иммиграции и смертной казни.
Два других английских политических психолога П. Данливи и П. Сондерс использовали «потребительскую модель» для описания нового социального расслоения, которое возникает в современном постиндустриальном обществе по линии не производственных отношений, а потребления товаров и услуг. Политическое сознание англичан, например, определяется сегодня не только и не столько размером их дохода, сколько тем, имеют ли они дом в собственности или арендуют его, имеют ли собственный автомобиль или пользуются городским транспортом, делают ли они покупки в престижных магазинах или на толкучке. Эти субъективные линии не менее важны для политического выбора избирателя, чем их объективная классовая принадлежность или уровень доходов.
Среди антипозитивистких ориентации важное место принадлежит представителям гуманистической психологии, предлагающим учитывать эмоционально-мотивационную сферу личности при анализе политики. Большое влияние на политических психологов данной школы оказали идеи А. Маслоу об иерархии потребностей и ненаправленная психотерапия К. Роджерса. Идеи этих ученых были реакцией на бихевиористскую трактовку личности как пассивного объекта воздействия среды, подчеркивающей самостоятельную ценность активности личности. Движущей силой личностного развития, по их решению выступают потребности.
Политических психологов привлекла возможность проникнуть вглубь личностных механизмов формирования политического сознания и поведения посредством системы потребностей. Они исходили из того, что важнейшим мотивом политического участия являются не простая выгода или политическая сделка, а глубинные потребности личности, образующие основу ее убеждений. Эти базовые потребности служат, в свою очередь, фундаментом собственно политических установок.
Американский политический психолог С. Реншон использовал теорию иерархии потребностей А. Маслоу для исследования проблемы демократии. Он исходил из того, что только та система, которая удовлетворяет базовые потребности человека, может эффективно вовлекать в политическую активность своих граждан и рассчитывать на их поддержку. Одной из таких потребностей, важных для становления демократии, является потребность человека в участии, которая на психологическом уровне выражается в установлении личного контроля над ситуацией. Реншон одним из первых политических психологов предложил включить в исследование политических проблем, в частности демократии, психологические индикаторы20.
Если представители гуманистической психологии и когнитивисты исследовали потребности, эмоции, мотивы, механизмы политического мышления, которые дают индивиду программу рациональных действий, то политический психоанализ основной акцент делает на бессознательных структурах психики. В настоящее время это направление является одним из наиболее распространенных, особенно среди американских исследователей. Задача политического психоанализа — изучение политических структур личности, классификация типов личности и создание психобиографий политических деятелей.
Основой представлений о политическом поведении в этом направлении является учение 3. Фрейда о бессознательном. Личность в целом, и особенно ее стремление к власти, трактуются психоанализом как иррациональные, инстинктивные феномены. В политическую психологию эта школа внесла важную идею о том, что человек является не полностью сознательным существом, и в своем поведении в не малой степени руководствуется инстинктивными импульсами. Последователи 3. Фрейда и Г. Лассвелла утверждают, что подлинные мотивы поступков обычно скрыты благопристойной «упаковкой» — скажем, борьба за справедливость или стремление помочь бедным на поверку могут оказаться продиктованными иными, чисто личными мотивами политика.
В главе 1 мы уже обращались к особенностям психобиографического метода. В данном разделе проиллюстрируем методологию психоанализа в политических исследованиях на примере построения политических типов личности. Г. Лассвелл один из первых политических психоаналитиков, исследовав различные стили политического поведения, высказал гипотезу, что стиль речи, стиль межличностных отношений и другие особенности лидеров связаны с общими личностными характеристиками. Так, он выделил три типа политиков: «агитатор», «администратор» и «теоретик», — и описал конкретных носителей этих типических черт. Вот как выглядит, например, типичный агитатор. Это человек с неистребимой склонностью к публичным выступлениям. Он по убеждениям социалист. Лассвелл объясняет приверженность к данной идеологии у описываемого им политика его чисто семейными обстоятельствами, а конкретнее — завистью, которую он испытывал по отношению к своему брату. Такие чувства обычно тщательно скрываются, поскольку социально неприемлемы, но и в скрытой форме зависть продолжала его мучить, он испытывал чувство вины, которое в дальнейшем трансформировалось в приверженность идеям равенства и братства в их социалистической интерпретации.
Другой пример, приводимый Лассвеллом, — исследование им сторонника антирасового движения в Америке, чьи политические взгляды он связывает с интимным опытом этого политика, которого в юности совратила чернокожая женщина. Конечно, столь прямолинейная интерпретация сегодня выглядит анахронизмом. Однако идея Лассвелла о необходимости поиска неосознаваемых мотивов, питающих политическую деятельность, остается весьма привлекательной.
Политический психоанализ внес вклад и в исследование такой важнейшей проблемы, как проблема авторитарной личности. Еще в 1950 г. Теодор Адорно с соавторами провел исследование личности «фашистского» типа, для анализа которой была предложена специальная шкала F — «шкала фашизма». Интерес к человеку такого склада диктовался опасениями повторения трагедии второй мировой войны.
Объектом исследования стали не реальные фашисты, а обычные белые американцы, относящиеся к среднему классу. Результат исследования оказался неожиданным: оказалось, что среди этих средних американских граждан авторитарный тип встречается довольно часто. Авторитарная личность характеризуется особым набором психологических характеристик, среди которых: стремление подавлять других, нетерпимость, этноцентризм (т.е. представление о превосходстве своей нации над другими) и др. При этом такой человек, подавляя слабых, боится тех, кто сильнее его.
В настоящее время немало исследований посвящено психологии авторитаризма. Многие первоначальные положения политического психоанализа получили развитие — в частности, важнейшее положение, о том, что истоки происхождения авторитаризма следует искать в раннем семейном опыте, структуре семейной власти21.

Вопросы для обсуждения

1. Перечислите этапы становления западной политической психологии.
2. Как развивалась политическая психология в России?
3. Охарактеризуйте современное состояние политической психологии как науки.
4. Расскажите о ведущих позитивистских школах и направлениях в политической психологии.
5. Какие основные теоретические подходы развиваются в рамках антипозитивистских направлений?

Литература

1. Political Psychology: Contemporary Problems and Issues. Ed. by Hermann M. San Francisco: Jossey-Bass, 1986.
2. Дилигенский Г. Социально-политическая психология. М.: Аспект-пресс, 1994.
3. Политическая наука. Новые направления / Под ред. Клингеманна Х.-Д. и Гу-дина Р. М.: Вече, 1999. Гл. 3.
4. Шестопал Е.Б. Личность и политика. М.: Мысль, 1988.
5. Чиж В.Ф. Психология злодея, властелина, фанатика. М.: Республика, 2001.
6. Эткинд А. Эрос невозможного. История психоанализа в России. СПб.: Medysa, 1993.
7. Эткинд А. Содом и Психея. Очерки интеллектуальной истории Серебряного века. М.: ИЦ-Гарант, 1996.
8. Ковалевский П.И. Психиатрические этюды из истории // Диалог, 1991 — 1993.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел психология












 





Наверх

sitemap:
Все права на книги принадлежат их авторам. Если Вы автор той или иной книги и не желаете, чтобы книга была опубликована на этом сайте, сообщите нам.