Руднев В.П. Характеры и расстройства личности

ОГЛАВЛЕНИЕ

Часть I. ПАТОГРАФИЯ ХАРАКТЕРА

Глава 2. ПОЭТИКА НАВЯЗЧИВОСТИ

ИСТОРИЧЕСКИЕ КОРНИ ОБСЕССИВНОГО ДИСКУРСА

Как мы помним, Фрейд связывал невроз навязчивых состояний с системой табу, запретов, сопровождающихся ритуальными действиями (Фрейд даже возводил к архаическим нормам табу систему придворного этикета [Фрейд 1998: 64]), а также с магией (идея "всемогущества мыслей). Обобщая эти параллели, Фрейд в принципе называет обсессию "карикатурой на религию" [Там же: 95].
Мы же, выявив формальные и функциональные особенности обсессивного дискурса: скопление чисел, механическое повторение одних и тех же слов и предложений, педантическое перечисление предметов, имен и событий, остановку времени и превращение его из стрелы в цикл, можем теперь попытаться реконструировать архаическую праоснову обсессивного дискурса.
Известно, что число, в принципе, играет огромную роль в архаической культуре. В обобщающей статье, посвященной этой проблеме, В. Н. Топоров пишет следующее:
Роль числовых моделей в архаических культурах многими своими чертами напоминала ту, которую играют математические теории в развитии науки нового времени. Однако для числовых моделей в архаических культурах характерна гораздо большая обнаженность, подчеркнутость целевой установки, <...> это объясняется тем, что в архаичных традициях числа могли использоваться в ситуациях, которым придавалось сакральное "космизирующее" значение. Тем самым числа становились образом мира (imago mundi) и отсюда - средством его периодического вос-
64
становления в циклической схеме развития, для преодоления деструктивных хаотических тенденций" [Топоров 1981: 5] (курсив мой. - В. Р.).
Уже из приведенной цитаты ясно, что число в архаическом коллективном сознании играло сходную роль с той, которую оно играет при обсессии, а именно роль наложения дискретного космогонического культурного кода, преодолевающего континуальный хаос изначального довербального хаотического мира (аналога понятия "реального" у Лакана). Отсюда следует, что прямым аналогом индивидуального обсессивного сознания является ритуально-мифологическое космогоническое сознание, которое играет также функцию невротической защиты от страха перед "желанием Другого" (в данном случае, конечно, архаического божества).
В этом смысле характерна реконструкция этимологии русского слова "обряд", которое связывается с древневерхненемецким rim ('ряд', 'число') и латинским rеоr ('считать'): "установление закономерной последовательности (в частности, контролируемой числом) порядка как необходимое условие для воспроизведения первособытия" [Топоров 1988: 27]. (Под первособытием понимается космогонический акт сотворения божеством мира.)
В этой же статье Топорова цитируется фрагмент из книги К. Леви-Строса, в которой уже непосредственно архаический ритуал связывается с "мотивом тревоги".
"Тревога эта, - пишет Леви-Строс, - держится на страхе, что "выдирки", которые производит из ритуального бытия дискретная мысль - ради того, чтобы создать концепцию бытия, - не позволяют более воссоздать, как это было показано выше, непрерывность жизни. Ритуал не есть реакция на жизнь. Он есть реакция на то, что из жизни сделала мысль; он соответствует лишь тому образу, в котором человек мыслит мир..." [Там же: 57].
В соответствии со сказанным можно с большой вероятностью предположить, что праисточниками обсессивного дискурса являются ритуально-мифологические тексты, цель которых изменить порядок в мире от хаоса к космосу, от изначальной энтропии к наибольшей информации, есть та же цель, которую, как было предположено выше, преследует обсессия. Мы приведем фрагмент древнеиндийского космогонического гимна, посвященного созданию богом первочеловека Пуруши (создание тела, по ритуально-мифологической логике, отождествляется с созданием мира - универсальный постулат об эквивалентности микро- и макрокосма - тот же самый вывод был сделан нами выше на примере обсессивной поэмы Маяковского "Облако в штанах"):
65
Из чего сделали Человеку
Обе лодыжки внизу, обе коленные чашечки вверху?
Разведя обе ноги, куда же приставили их?
А состав обоих колен: Кто же осмыслил это?
Четырехчастный с приставленными концами соединяется <...>
Кто просверлил семь отверстий в голове:
Оба уха, обе ноздри, оба глаза и рот? -
Благодаря величию победы которых во многих местах
Четвероногие, двуногие идут [своим путем] <...> Восъмиколесная, девятивратная, Неприступная крепость богов.
Далее следует механическое повторение:
Благодаря кому покрыл он эту землю?
Благодаря кому объял он небо?
<...>
Благодаря кому следует он за Парджаньей?
Благодаря кому - за прозорливой сомой?
Благодаря кому - жертва и вера?
Благодаря кому в нем установлен разум? [Топоров 1993: 26-29].
В данном тексте налицо все признаки обсессивного дискурса - скопление чисел, "педантическое" перечисление событий и навязчивое повторение одного и того же слова. Ясно также, что поскольку первотворение регулярно повторяется в ритуале, то в ритуально-мифологическом сознании имеет место темпоральная циклизация, остановка времени, направленная на борьбу с хаотическим энтропийным профанным временем тотального распада, который мыслится как распад-разложение тела первочеловека, стабильность и целостность которого и призван поддерживать ритуал.
Однако помимо универсального космогонического первотекста, функциональная общность которого с обсессией как преодоление коллективного невроза, кажется, не вызывает сомнения, в архаическом сознании существует более частный "прием" и соответствующий этому "приему" тип дискурса, направленный на изменение мира от неблагоприятного хаотического состояния (например, болезни) к благоприятному, более упорядоченному состоянию (например, к выздоровлению). Речь идет о заговорах и заклинаниях, цель которых как раз и состоит в том, чтобы при помощи магии воздействовать на мир соответствующим образом. В этом смысле заговор и заклинание, безусловно, представляют собой разновидности обсессивного дискурса в фольклорном сознании. Ср. следующие примеры:
66
О мати, царица Соломия, наведи своих тридевять (то есть 27. - В. Р.) слуг и тридевять прислужников и тридевять верных рабов, и всех своих двенадцать дочерей с пилами, с терпугами, с могучими и сильными, большими молотками, и с вострыми великими булатными мечами <...> и во все ея семъдесятъ жил, и во все ея семъдесятъ суставов, в ручное, в головное, в становое и в подколеночное... [Великорусские заклинания 1994: 21].
Эти девять сильны против девяти ядов.
Змей заполз, убил он человека;
тогда Водан взял девять веток славы,
так поразил он змея, что тот разбежался на девять [частей].
<...>
Это противостоит боли, поражает яд,
это сильно против тридцати трех,
против руки врага и внезапного приступа,
против колдовства мелкой нечисти.
Теперь эти девять трав сильны против девяти
убегающих от славы [Топорова 1996: 145].
К большинству текстов заговоров и заклинаний, как правило, прилагается инструкция: повторить столько-то раз (как правило, 3, 9,12, 27 и даже 729; о магии числа в заговорах подробно см. также [Топоров 1969, Лекомцева 1993]). При этом надо помнить, что произносится заговор человеком, который приведен в особое измененное состояние сознания, которое близко к состоянию обсессивного невроза хотя бы уже тем, что такой человек занимается тем, что повторяет формулу заговора или заклинания. При этом он прямо в соответствии с формулой Лакана "ставит себя на место другого", на которого направлен заговор.
В более развитой культурной традиции коллективный космогонический текст и индивидуальный заговорный текст дают определенные рецепции. Так, в Ветхом Завете есть, как известно, целая книга - четвертая книга Моисеева Пятикнижия, которая называется "Числа" и суть которой заключается в том, что Бог повелел Моисею произвести "перепись населения". В книге "Чисел" педантично воспроизводятся результаты этой переписи (носящей, как ясно можно видеть, характер космизирующего упорядочения мира), перечисляется количество человек в каждом колене - огромные шестизначные числа, которыми переполнен текст.
В христианской традиции на место заговора становится молитва, для которой характерны, по меньшей мере, повторение и перечисление. Такой же феномен, как Иисусова молитва, или "молитва странника", представляет собой бесконечное количество раз повторяемая формула "Господи Иисусе, Сыне Божий, помилуй мя грешного". Очень сильно как в формаль-
67
ном, так и в функциональном плане напоминает обсессию институт наложения епитимьи, когда человеку за совершенные прегрешения предписывается большое число раз повторять одну и ту же молитву или много раз переписать один и тот же фрагмент Священного Писания (ср. в советской садистической школьной практике многократное переписывание одной и той же контрольной работы или диктант в качестве наказания за плохую успеваемость).

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел психология