Библиотека

Теология

Конфессии

Иностранные языки

Другие проекты







Ваш комментарий о книге

Руднев В.П. Характеры и расстройства личности

ОГЛАВЛЕНИЕ

Часть I. ПАТОГРАФИЯ ХАРАКТЕРА

Глава 2. ПОЭТИКА НАВЯЗЧИВОСТИ

Обсессивный дискурс IV Владимр Сорокин

Наш краткий очерк поэтики обсессивного дискурса в русской литературе нельзя закончить, не обратив внимания на творчество последнего великого русского писателя XX века, который не только подвел итог всей русской литературе большого стиля, но и в определенном смысле - всей литерату-
54
ре Нового времени (подробно об этом см. [Руднев 1995]). Анально-садистический компонент присутствует в дискурсе Сорокина в квазинатуралистическом виде и, пожалуй, в большей степени, чем у какого-либо другого писателя. Однако следует помнить, что дискурс Сорокина является пост-психотическим, то есть его вектор направлен не "прочь от реальности" к бредовому символическому языку, как у писателя-психотика периода серьезного модернизма, как, например, у Кафки или Платонова, а "прочь от затасканной литературной реальности советской эпохи" к постмодернистскому языку, материалом для которого служит не реальность, а этот самый вчерашний язык советской литературы. Для Сорокина это прежде всего язык "реалистической" советской и - шире - вообще русской прозы.
Классические произведения Сорокина обычно строятся так, что их поначалу бывает трудно отличить от реалистического дискурса среднего советского писателя, однако в какой-то момент происходит неожиданное и резкое вторжение бреда, аранжированного при помощи приема, который можно назвать гиперобсессией. Так, например, в центре романа "Очередь", представляющего собой бесконечный полилог людей, стоящих в советской очереди неизвестно за чем, воспроизводится перекличка. Эта перекличка занимает в романе порядка 30 страниц: "Микляев! / Я! / Кораблева! / Здесь! / Викентьев! / Я! / Золотарев! / Я! / Буркина! / Здесь мы! / Кочето-ва! / Я! / Ласкаржевский! / Я! / Бурмистрова! / Я!" - и так далее. В чем смысл этой постгиперобсессии?
Деконструкция Сорокиным соцреалистического дискурса состоит в гротескном подражании ему, доводящем его основные параметры: пресловутый "реализм", характерную соцреалистическую сердечность и задушевность - до абсурда. Одновременно эта деконструкция является и обсессивной защитой от кошмара соцреалистической "реальности", которая преследовала советского интеллигента из всех возможных тогда средств массовой коммуникации и дестабилизировала его сознание при помощи всех возможных бытовых речевых жанров: очередей, бань, парикмахерских, собраний, учительских, месткомов и т.п. Подобно тому как в приведенной выше цитате из книги Джералда Блюма ребенок, чтобы избыть травматическую ситуацию, навязчиво повторяет ключевую фразу из травматической сцены, Сорокин повторяет фрагмент советского дискурса, либо исковерканный до неузнаваемости, либо просто абсурдно удлиненный до размеров "самой реальности", которой, как, впрочем, он знает, вообще не существует за пределами языка.
В романе "Норма" примером такой гиперобсессии является вся вторая часть романа, в которой огромное количество раз повторяется советское словечко "нормальный" с приложением существительных, обозначающих все перипетии жизни человека, начиная от рождения и кончая смертью.
55
Вот как выглядит фрагмент этой части, который мы для наглядности воспроизводим графически аутентично:
Нормальные роды нормальный мальчик нормальный крик нормальное дыхание нормальная пуповина <...>
нормальные креветки нормальная ханка нормальный дупель нормальная размудя нормальный ужор нормальная блевотина нормальный вырубон <...>
нормальный адреналин нормальная кома нормальный разряд нормальное массирование нормальная смерть.
В романе "Роман" Сорокин производит гораздо более сложную художественную задачу деконструкции классического русского романа XIX века. Финал "Романа", построенного в целом на цитатах - общих местах из классического русского романа толстовско-тургеневского типа, заключается в том, что обезумевший главный герой романа Роман в прямом и символическом смысле уничтожает этот симпатичный, но насквозь литературный мир, а затем и себя самого. Сделано это опять-таки при помощи гиперобсессии:
Роман сел на пол. Роман обнюхивал свои ноги. Роман стал на колени. Роман засунул два пальца в задний проход. Роман обнюхивал пальцы. Роман плакал. Роман хлопал себя по щекам. Роман лег на пол. Роман лизал пол. Роман полз по полу. Роман дергался. Роман мастурбировал. Роман встал. Роман бил руками по члену. Роман сел на пол. <...> Роман пошевелил. Роман дернулся. Роман застонал. Роман пошевелил. Роман дернулся. Роман качнул. Роман пошевелил. Роман застонал. Роман вздрогнул. Роман дернулся. Роман пошевелил. Роман дернулся. Роман умер. (Все цитаты из произведений Владимира Сорокина даны по изданию [Сорокин 1998].)
56
По-видимому, смысл постобсессивного дискурса Сорокина в противопоставлении реалистического, приятного, дистиллированного, "нормального" мира советской литературы фантастическому, страшному, безумному, агрессивному, анально-садистическому, но, по мнению автора, адекватному в художественном смысле изображению постпсихотического постмодернистского мира.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел психология

Список тегов:
дискурс 











 





Наверх

sitemap:
Все права на книги принадлежат их авторам. Если Вы автор той или иной книги и не желаете, чтобы книга была опубликована на этом сайте, сообщите нам.