Баймухаметов С. Сны золотые. Исповеди наркоманов

ОГЛАВЛЕНИЕ

СОН ДЕСЯТЫЙ

Галя Астахова, 14 лет, Москва

Мне было тринадцать лет, когда меня изнасиловал родной дядя. Ну мы с девчонками уже покуривали, собирались вместе, выпивали. Домой поздно приходили, а иногда и не ночевали. Вот один раз я пришла домой утром, он стал кричать на меня, разозлился сильно, что я дома не ночевала, орать стал, бить, схватил и, говорит, сам не понял, как случилось. Мама на работе была, она на почте, отец — на заводе. Потом отец избил его страшно, сам отсидел пятнадцать суток, а его посадил в тюрьму.

В четырнадцать лет я познакомилась с одной взрослой компанией. Стояла, ловила такси, и тут возле притормознула машина. Двое впереди, двое на заднем сиденье, и там еще одно место было. Довезли меня до дома, взяли телефон. Я вообще больше люблю... мне и сейчас, и всегда нравились взрослые мужчины до тридцати — тридцати пяти лет. Они как раз такие и были.

Потом они позвонили, мы стали встречаться, они даже дома у меня были. Правда, потом мать наорала на меня: «Нечего здесь блат-хату разводить!» Но сделать она ничего не могла, не в ее власти. Одного из тех я полюбила, его Славиком зовут, ему двадцать семь лет. Стала бывать у них. В Перове у них квартира трехкомнатная, блат-хата. Там все в коврах, специально для кайфа оборудовано, чтобы с комфортом. Там ведь как вмажутся, все лежат с полотенцами на глазах. Так лучше на коврах, чем на простом полу.

Когда я первый раз туда пришла, они как раз гонца посылали к барыге в Новогиреево за кайфом. Я же ничего не знала, поинтересовалась. Ну дали попробовать, и мне сразу понравилось. Это был винт, они все винтовые и других наркотиков не признают. Ну вы знаете, что под винтом с девушкой можно делать все что угодно, она сама кого хочешь изнасилует, если ее направить, возбудить, слова какие-нибудь сказать, погладить. Но меня они не тронули. Там еще надо себя поставить, чтобы репутация была. Да, когда я укололась, это был не первый раз. Первый раз когда была, мы там просто напились. Ну и пошли со Славиком в ванную потрахаться. Он потом в комнату пошел, а в ванную другой входит, за ним — еще один. Я ему говорю: ты чего? А он: Славику дала, теперь мне дай. Я говорю: нет, дружок, такого не будет. Ну там базар начался, до драки дошло. Но с тех пор они меня зауважали, не трогали. Я у них зовусь малышом. Даже имени нет, а так: «О, малыш!»

Стала я у них вроде маленькой хозяйки дома. Они с утра уходят на работу... они все игроки, наперсточники, еще там игры есть, чтобы лохов обувать. Как это делается: один играет, другие вокруг него делают вид, что выиграли, третьи публику изображают, четвертые подальше стоят, следят за ментами, чтобы вовремя дать сигнал. В общем, с утра уколются — и идут. Когда под кайфом, под винтом, тогда, говорят, особенно хорошо получается, человек базарит не переставая, энергии много. Он сам заводится и лохов заводит. Всегда, когда на работу выходят под кайфом, денег приносят больше, чем обычно.

Мне нравится, как они деньги ложат. Все, что заработали за день, вынимают из карманов и ложат на стол: «Бери, малыш, сколько надо!» И я знаю, что, если там возьму последнюю сотню, мне никто слова не скажет.

Когда они мне первый раз сказали: «Малыш, хочешь попробовать кайфа?» — я сказала: «Попробую. Но если станет хорошо, я остановлюсь». Они мне: «Конечно, малыш, это твои дела».

Мне сразу понравилось. Правда, первый приход у меня был очень сильный, они боялись, что сделали передозняк. Но обошлось. Вот с тех пор я и стала колоться. Но сказала: каждый день не буду. Да я там и не бываю каждый день. Но раз в четыре дня для кайфа — колюсь. Они меня колют.

В общем, когда я в доме, готовлю им что-нибудь поесть, они приезжают, едят, посылают человека за кайфом. Потом мы укалываемся и я ухожу в соседнюю комнату, ложусь, ко мне приходит кто-нибудь из них, кого под базар разобрало, и мы разговариваем. А остальные там, с одной девочкой или с двумя. Ну да, они каждый раз привозят с собой какую-нибудь девочку на приход, из старых или из новых. Так и называется: девочка на приход. После прихода кайфа наступает возбуждение — и ее используют все по очереди, по три человека сразу: в зад, в рот и куда обычно. Потом другие трое подходят, пока все не кончат. Там нас обычно бывает человек десять, двенадцать иногда.

Ну а что она? Это же винт. Если она первый раз кончает под винтом, он ей дает такое возбуждение, что она становится как ураган, четыре-пять раз подряд кончает, и все ей мало. Она там с ума сходит. Бывает, все десять человек на ней кончили, уже не могут, так она врывается в комнату, где я лежу с каким-нибудь парнем и базарю, набрасывается на него, сосет и садится верхом. Винт с первого же раза так действует, если ее только тронуть, специально возбудить и направить. Начать только, а там уже она с ума сходит, у нее вроде бешенства матки, так, кажется, называется. Бывает, что приходят постоянные, а бывает — новенькие. Побазарили с ней на улице, пообещали, что будет кайфово, она и пошла. Но я так считаю: раз пошла, могла бы и догадаться, что не просто так зовут, не дура, не сегодня родилась. Говорят, что девочки на приход долго не протягивают, за несколько лет в тряпку превращаются, в старух. Наверно, это точно. Я одну видела, не старуху, молоденькую, но с ней такое сделали, что она сразу изменилась. Ее так использовали, что я даже не знаю, что с ней потом было. Она какой-то трехнутой оказалась, ее с винта под хи-ха-ха разобрало, и она стала сервизом кидаться. Хохочет и бросается, хохочет и бросается. А сервиз был «Мадонна», даже для них большие деньги стоит. Она там еще что-то натворила, вот они и набросились на нее, во все щели, да не по трое, а кто куда мог. Такая куча тел, орут все, мне даже страшно стало. А когда все там кончилось, я посмотрела на нее и не узнала — ну вся изменилась, вся другая. Грудь у нее такая высокая была — вся грудь опала, и вообще — сразу стала маленькая... Я ее больше не видела, больше она туда не приходила.

Я старалась не соваться в ту комнату, когда они начинали хоровод. Лежу, базарю с кем-нибудь, мне хорошо. Чаще всего со Славиком. Правда, он тоже иногда уходил, говорил: «Пойду встану в хоровод. А я ему: «Только презерватив одень, а то я тебя к себе не подпущу».

Если мне понравится девчонка, новенькая, которую привели, я ее отзывала в сторону и говорила: «Дура, ты знаешь, куда ты пришла? Знаешь, что с тобой сделают? Вали отсюда, пока цела». Чаще всего не слушались, иногда слушались, и тогда я говорила ребятам, что это я ее отправила. Они не обижались: «Ну ладно, тогда пойдем под базар».

Что вы говорите? Заманивают, ждут, когда мне шестнадцать исполнится? И мама так говорит. Ну маме я сразу сказала: «Ты не лезь, это мои дела, я сама буду расплачиваться». А что заманивают, то это не так. Я их знаю, верю, они меня не тронут. Да и Славик защитит. Я ведь из-за него туда хожу. Скоро отец и мать на месяц в Питер уедут, так поживем у меня, устроим временную блат-хату.

Правда, с этим делом, с наркотиками, я хочу покончить вообще. Мне рассказали, что мозги разрушает, можно дурой стать надолго. С одной стороны, я поняла уже, что это такое, и не хочется, как говорится, дурой стать. А с другой стороны, мне нравится, и так хочется, чтобы все вокруг балдели...

Для справки. По анонимным опросам медиков, в Москве каждый третий школьник уже попробовал, что такое наркотики.

А если наркотики продавать в аптеках?

Как вы понимаете, вопрос более чем рискованный.

У врачей, милиционеров, наркоманов я спрашивал, как они относятся к тому, чтобы открыть свободную продажу наркотиков в аптеках. Что будет, если государство само возьмется производить наркотики в достаточных количествах и довольно дешево продавать их всем желающим? Скажем, как водку...

После долгих, горячих дискуссий наркоманы все, за редким исключением, посчитали, что такой шаг был бы не то что гуманен, но и полезен.

После столь же долгих, сумбурных дискуссий врачи и милиционеры все же склонялись к тому, что этого делать нельзя, это будет страшно, это чересчур...

В то же время всем ясно, что запретами порок не победить. Там, где порок, — там и преступность, которая паразитирует на этом пороке. А в наших условиях смешно говорить — «паразитирует». Деньги наркомафии уже вкладываются в концерны, в фирмы, ассоциации, то есть - в экономику страны. Все это знают, и, похоже, никого сие особо не волнует. А вернее, относятся к сему, словно к атмосферному явлению: дождю, снегу, граду. Ничего, мол, не поделаешь...

А во-вторых, и это главное, пока существует запрет — до тех пор будут существовать, плодиться миллионы и миллионы мелких и средних преступников, несчастных пацанов и девчонок, идущих ради одной дозы на все: на воровство, обман, грабеж, проституцию. Пацанов и девчонок, составляющих армию, рядовой личный состав уголовной империи, которой правят не известные никому императоры.

Приведу один пример. Героин – один из самых дорогих наркотиков, мало кому доступен, тем более молодежи. Однако я знаю, что тысячи и тысячи подростков, юношей и девушек в Москве почти регулярно употребляют героин. Откуда деньги? А они денег не платят. Они - работают в героиновой цепочке. То есть - распространяют наркотик. И за это получают свою дозу. А ведь распространение наркотика - уголовная статья. То есть мы имеем десятки тысяч уголовных преступников, которые совершают уголовные преступления всего лишь - за дозу...

На пристрастии больных людей к зловещему дурману, как на фундаменте, воздвиглось многоэтажное здание организованной преступности. Начать государственное производство и открытую продажу наркотиков — значит выбить фундамент из-под здания наркомафии, лишить этот чудовищный раковый нарост его питательной почвы. Конечно, останутся боссы, успевшие легализовать свой новый бизнес, но сама наркомафия, как таковая, просто-напросто перестанет существовать.

И самое главное — исчезнет почва для миллионов и миллионов преступлений, десятки миллионов подростков избегнут уголовной участи, исчезнут миллионы и миллионы мелких и средних преступников.

А будут только больные люди.

Люди, которых надо лечить.

Но у легализации нароктиков есть и другая сторона. О ней – в главе "Что такое голландский опыт".

Для справки. Семь процентов молодых мужчин-наркоманов официально признаны инвалидами.

Как это делается в Голландии

Хелла Ротенберг, журналист

Меня в Москве часто спрашивают, а правда ли, что в Голландии продажа наркотиков чуть ли не узаконена? Отвечаю сразу: нет! Законы у нас такие же, как и во всех европейских странах. Но мы в своей жизни часто исходим не столько из буквы закона, сколько из соображений целесообразности. У нас, например, стараются без серьезных причин не сталкивать закон и человека. Да, в так называемых кафе-шоп у нас можно свободно купить марихуану, все об этом знают, но полиция закрывает глаза, а если устраивает облавы, то для виду.

Больше того — государство дает наркотики бесплатно. В каждом городе на определенных улицах стоят автобусы с медперсоналом. Наркоманы знают, что сюда можно прийти, и им сделают укол мягкого наркотика — метадона. Конечно, человека запишут, зарегистрируют. Это делается для того, чтобы несчастный не начал добывать наркотики любыми путями. А какие у них пути — известно. Или украсть что-нибудь, или войти в банду. И для того, конечно, чтобы наркоман, если он хочет, выходил, как они говорят. То есть менял сильный наркотик на мягкий метадон, а потом постепенно снижал дозу и — излечивался... Немалое значение имеет и то, что наркотик не самодельный, то есть — чистый, уколы делаются одноразовыми шприцами, а значит, нет опасности распространения СПИДа. В общем и целом — снижается напряженность. Больные люди, жалкие люди, несчастные люди не загоняются в угол. Не доводятся до предела.

Однако я не уверена, что у вас такое возможно. Во всяком случае, пока. Общество должно пройти определенный путь осознания проблемы. А путь этот не пройден до конца и на Западе в большинстве стран. Поэтому нас ругают, говорят, что от нас распространяется вся зараза. Во многих газетах писали и по телевидению говорили про «голландскую болезнь», нас называли чокнутыми...

Однако сейчас яростная критика идет на убыль. В Европе и в Америке начинают к нам присматриваться, задумываться. Самые непримиримые наши оппоненты — американцы уже приезжают в Голландию, знакомятся с нашим опытом. Видимо, убедились, что одними запретами и полицейскими мерами наркоманию не победить.

А у вас, насколько я знаю по опыту нескольких лет жизни в России, пока что борьба с наркоманией целиком и полностью отдана на откуп репрессивным органам. У вас само собой разумеется, что наркоман — это уголовник. У нас же делается все, чтобы наркоманию отделить от уголовщины. Никому в голову не придет зачислять мальчишек, курящих марихуану, по ведомству полиции. И сами школьники, попробовав, бросают, потому что четко осознают: дальше уже грань, за которой начинается уголовщина. Они понимают, что наркотики и учеба, наркотики и работа — несовместимы. А жить надо, как все люди, то есть стремиться к успеху, к реализации своих способностей. Но такое понимание зависит, конечно, от условий жизни, от общественной атмосферы. Ведь никто не хочет оказаться неудачником в жизни, последним. Вот в чем суть.

Понятно, мы маленькая страна. Но очень стабильная, прочная. И потому мы можем позволить себе многое: обсуждать, экспериментировать. Вам покажется смешным, но вся Голландия дискутировала, этично ли, гигиенично ли двух заключенных держать в одной камере, не нарушает ли это права личности. И в конце концов пришли к выводу, что нельзя, что каждый заключенный имеет право на отдельную благоустроенную камеру. И даже в этом смысле сажать людей невыгодно: расходы очень большие... Но если серьезно, то дело, конечно, в другом. Человек, попавший в тюрьму, там развращается, приобретает уголовный опыт. И если он попал туда по какому-нибудь пустяковому поводу, там он становится, судя по материалам вашей прессы, уже как бы профессиональным преступником. А мы стараемся, чтобы наши люди как можно меньше соприкасались с тюремными нравами и обычаями, стараемся не унижать людей.

У вас же считается, что наказание неотделимо от унижения. Человека сразу наголо остригают, напяливают на него какую-то немыслимую одежду... Я уже не говорю о нравах, которые царят за колючей проволокой. А когда в вашей прессе заводят речь о том, что так нельзя, что унижение противоречит всем общечеловеческим нормам, то очень многие принимают подобные рассуждения в штыки: «Это же преступники, поделом, мало еще!» Мне такие люди знакомы по Голландии. И у нас немало сторонников жестких мер. Но, к счастью, в большинстве своем общество сознает, что, унизив человека, оно получит врага. Униженный, оскорбленный человек несет в себе заряд агрессии, который может рано или поздно взорваться. И потому мы сейчас, например, обсуждаем введение альтернативного наказания, без лишения свободы. Да, тюрьмы у нас как у вас гостиницы, да, на выходные дни заключенных отпускают домой, но для наших людей даже самое малое ограничение свободы — уже самое страшное наказание.

Но, говоря о либеральности наших порядков, замечу, что я не всегда и не во всем согласна с некоторыми установившимися нормами. Скажем, у нас считается, что принудительное лечение наркоманов недопустимо: мол, это нарушение прав личности. На мой же взгляд, это уже извращенное понимание прав человека. Если человек, став наркоманом, нарушил те или иные нормы и законы, принятые в обществе, то общество имеет полное право защищать себя.

Что такое голландский опыт

У нас разговоры о легализации наркотиков уже сродни разговорам о футболе и воспитании детей. В которых, как известно, понимают и знают толк все.

А у меня – нет своего мнения. Нет ярко выраженной позиции – за или против. Но я решительно – за обсуждение. Потому как при обсуждении, осмыслении какого-либо явления обязательно вынесем что-нибудь полезное, узнаем что-то новое, подчас совсем неожиданное.

Например, никто не знает, какой непредсказуемой стороной легализация наркотиков может обернуться в нашей непредсказуемой стране. Меня просто потрясло высказывание на сей счет одного из моих знакомых наркоманов. Он полагает, что голландский опыт у нас невозможен, потому что этого не позволит ...наркомафия. Для нее это все равно что нож в сердце. И она будет всячески возбуждать против общественное мнение. А на крайний случай у нее отработан такой вариант: повсеместно громить аптеки, чтобы люди в них боялись работать...

Видите, какие умопомрачительные варианты и сюжеты дает реальная жизнь и как бледновато выглядят на их фоне однозначные мнения и высказывания.

Но самая главная наша беда в том, что мы всё ищем простые решения. Или опровергнуть, дать отповедь. Или же быстренько перенять и внедрить некую технологию - и все будет в порядке. А технология - не спасает. Простых решений не бывает.

Для понимания надо чуть-чуть отвлечься от злобы дня и представить, что такое Голландия. Там жизнь построена на основах протестантской, буржуазной морали - труд, честность, дом, семья, еще раз труд и еще раз честность. И над всем этим - Закон и Порядок. То есть законопочитание у них в крови. И тем не менее законопослушные голландцы, столкнувшись с наркоманией, проявили удивительную гибкость. А может, вернее назвать это более близким для них словом - здравый смысл.

То есть власть и общество пришли к пониманию, что одними административными мерами положения не исправить. Беда подступила такая, что для ее преодоления требуются другие навыки, другие усилия и подходы. Тут необходимо особое отношение, бережность, внимание, воспитание, общее раздумье, ибо речь идет о детях, о молодежи, о настоящем и будущем страны.

И если что и перенимать у голландцев, так именно это отношение общества и государства к детям, попавшим в беду.

Вот что такое голландский опыт. По моему мнению.

Восток и Запад

Наши умные, информированные мальчишки на встречах иногда говорят: "Хорошо, согласен, наркотики – это погибель. И мне лично они на дух не нужны. Но объясните, почему Запад до сих пор живет и процветает, а не рухнул в пропасть к чертовой бабушке. А там ведь очень многие употребляли марихуану, почти повально, и ничего. Сам Билл Клинтон в молодости баловался травкой, а стал президентом США! Объясните!"

Д-да… затруднительная ситуация. Но это только на первый взгляд. Здесь суть в том, что западный человек и советский человек – совершенно разные социально-психологические типы двуногих млекопитающих. То, что для них баловство, для наших – судьба.

Да, у них очень многие молодые люди курили и курят марихуану. Но в западных подростков с молоком матери, с генами отца, в плоть и в кровь, на подсознательном, природном уровне вбит один принцип – добиться успеха в жизни. Состояться. Стать гонщиком, как старший брат. Преуспевающим адвокатом – как дядя. Строительным боссом – как отец. Каждый мальчишка даже не знает, а на клеточном уровне ощущает, что наркомания и учеба, наркомания и успех в жизни, к которому каждый стремится, - несовместимы. И потому марихуана так и остается у них баловством, грехом молодости.

У нас же, если закурил первую сигарету с анашой - значит выбрал себе судьбу. И с этой дороги уже - никуда. В скором времени с анаши-марихуаны переходят на иглу: на винт, на опий, героин. И так до конца. Как в омут с головой…

И потом, представления мальчишек о повальном курении марихуаны на Западе несколько преувеличены. Мои знакомые – голландская журналистка Хелла Ротенберг из Роттердама и американская экономистка Джейн Прокоп из Бостона пришли в ужас, прочитав «Сны золотые...». Просто в ужас. А когда я заметил, что и у них самих немало этих прелестей, они мне ответили... Каждая порознь, но словно под копирку. Суть их ответа такова. У них наркомания как бы введена в некие рамки. Скажем, Джейн знает, что в Бостоне есть районы притонов, но она там в жизни не была. А обитатели тех районов в ее Бостон не приходят. У нас же все барахтаются в одной куче…

Обратите на этот момент особое внимание. Как и на то, что у подростков на Западе курение марихуаны уже не считается признаком крутизны. С каждым годом наркотики все дальше уходят на обочину молодежной жизни. Происходит жесткое и жестокое разделение. Если вы хотите курить и колоться – курите и колитесь. Мы вас преследовать не будем. Мы даже обеспечим вам пособие по безработице и инвалидности. Живите в своих трущобах как хотите. Но только не лезьте к нам, не путайтесь под ногами белых людей, не мешайте нам строить жизнь так, как мы ее строим…

Вот в чем разница между наркоманией на Западе и наркоманией у нас.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел психология