Библиотека

Теология

Конфессии

Иностранные языки

Другие проекты







Ваш комментарий о книге

Омельченко О. Всеобщая история государства и права

ОГЛАВЛЕНИЕ

§ 44. Военно-феодальные империи средневековой Азии

§ 44.1. Арабский халифат

Возникновение и развитие арабской империи.

Арабские племена кочевников и земле­дельцев населяли территорию Аравий­ского полуострова с глубокой древно­сти. На основе земледельческих цивилизаций на юге Аравии уже в I тыс. до н. э. возникли ранние государства, сходные с древневосточ­ными монархиями: Сабейское царство (VII-II вв. до н. э.), Набатия (VI–I вв.). В крупных торговых городах формировалось городское самоуправление по типу малоазиатского полиса. Одно из последних ранних южноарабских государств – Химьяритское царство – пало под ударами Эфиопии, а затем иранских правителей в начале VI в.
К VI–VII вв. основная масса арабских племен находилась на стадии надобщинной администрации. Кочевники, торговцы, земле­дельцы оазисов (главным образом вокруг святилищ) объединялись посемейно в большие кланы, кланы – в племена. Главой такого племени считался старейшина – сеид (шейх). Он был и верхов­ным судьей, и военным вождем, и общим руководителем собрания кланов. Существовало и собрание старейший – меджлис. Арабские племена расселялись и за пределами Аравии – в Сирии, Месопотамии, на границах Византии, образуя временные племен­ные союзы.
Объединению арабских племен в наднациональную общность и ускорению образования раннего государства способствовало возник­новение новой монотеистической религии – ислама. Ее основате­лем стал сын торговца из г. Мекки Мухаммад (570-632). Объединив вначале племена двух соперничавших городов – Мекки и Ясриба (Медины) – под своей властью, Мухаммад повел борьбу за сплоче­ние всех арабов в новую полугосударственную-полурелигиозную общину (умму). Это привлекло в сторонники новой религии и но­вой организации широкие социальные слои, недовольные доминированием племенной аристократии. В начале 630-х гг. значительная часть Аравийского полуострова признала власть и авторитет Мухаммада. Под его началом сложилось своеобразное протогосударство с духовной и политической одновременно властью пророка, опирав­шегося на военные и административные полномочия новых сторон­ников–мухаджиров.
После смерти Мухаммада объединение арабских племен продол­жилось. Власть в союзе племен была передана духовному наследни­ку пророка – халифу. Внутренние противоборства были подав­лены. В правление первых четырех халифов («праведных») арабское протогосударство, опираясь на всеобщее вооружение кочевников, стало быстро расширяться за счет соседних государств. Завоевания были продолжены в период правления халифов из рода Омейядов (661-750). В это время арабы подчинили себе Сирию, Иран, Север­ную Африку, Египет, Среднюю Азию, Закавказье, Афганистан, многие владения Византийской империи, Испанию и даже острова в Средиземном море. Сложилась наднациональная империя, основой единства которой стали ислам и новая военная и налоговая система. Государственность раннего халифата была развита слабо, система администрации была перенята из завоеванных Ирана и Византии. Большая часть земель была объявлена собственностью государства, и на этой основе (по византийскому образцу) стада формироваться система полуфеодальных пожалований под условием военной служ­бы. Основой собственной налоговой системы стало привилегированное обложение правоверных мусульман и отягощение иноверцев. В начале VIII в. государственность стала приобретать более оформленный вид: началась чеканка собственной монеты, арабский язык стал общегосударственным.
После внутренних смут правление в империи перешло к династии проиранских правителей – Аббасидов (750-1258). Столицей государства стал Багдад. В государстве упрочились своеобразные отношения государственного служилого феодализма. Обособилась собственность мусульманских религиозных учрежде­ний (вакф). В IX в. завершилось формирование централи­зованной общегосударственной администрации. Несмотря на пре­кращение завоеваний, период IX-X вв. стал временем своеоб­разного мусульманского ренессанса, расцвета культуры, богосло­вия, юриспруденции.
К концу IX в. обозначились центробежные тенденции в обшир­ной империи. Они опирались на феодальные стремления отдельных правителей, особенно тех, кто утвердил свою власть на местах без ее признания халифами. В сер. Х в. окрепшие правители Ирана за­хватили власть в центральных областях империи, оставив халифам номинальную духовную власть. Лишение халифов политической власти вызвало закономерный процесс распада обширного государ­ства, не обладавшего никакой внутренней прочностью и единством. В XI в. в Иране и Малой Азии возникли самостоятельные султана­ты, номинально признававшие сюзеренитет халифов. В XIII в. в Средней Азии сложилось обширное государство мусульманских пра­вителей – хорезмшахов, объединившее большую часть прежних владений халифата. Еще ранее в самостоятельные государства обо­собились Кордовский халифат в Испании, султанаты Северной Аф­рики. Окончательный разгром азиатских владений бывшей арабской империи произошел в ходе монгольского завоевания (см. § 44.2). Багдадский халифат был упразднен. Династия и власть арабских ха­лифов несколько веков еще сохранялись в государстве мамлюкских правителей в Египте, ставшем временно священным центром му­сульман, пока в XVI в. он не попал под власть новой мощной обра­зующейся на Ближнем Востоке политической силы – Османской империи (см. § 45).

Организация власти и управления.

Арабская империя – и в целом, и отдельные составившие ее государства – была в чистом виде теократией, т. е. государственностью, все властные и административные (и даже со­циально-правовые) принципы которой определялись религией исла­ма и непререкаемым авторитетом духовного главы. В начале хали­фата таким главой был пророк Мухаммад. Ему в равной степени принадлежала и светская, и духовно-религиозная власть. Верховен­ство правителя основывалось и на верховной собственности государ­ства на землю: точнее, земли принадлежали только Аллаху, от име­ни которого ими распоряжались земные властители.
После смерти пророка правителями арабского государства стали халифы. Халиф (от араб. «халифа» – заместитель) считался полно­правным наместником пророка со всеми светскими и духовными правами. Позднее халифа стали считать непосредственно заместите­лем самого Аллаха. Полномочия его ограничивались только предпи­саниями Корана. Причем постановления и судебные решения первых четырех халифов, непосредственных преемников пророка, по­лучили даже значение священного предания (сунны).
В течение первых 60 лет государства халифов избирали – либо советом родовой знати, либо решением «всех мусульман» (т. е. Мекки и Медины). С правлением Омейядов власть халифа стала наследственной в роде, хотя абсолютно выверенной традиции не сложилось.
В период правления Аббасидов положение халифа кардинально изменилось. Рядом с ним стал (945) светский правитель – султан, которому подчинялись армия, бюрократия, местные правители, ад­министрация. Халифу сохранялись духовные полномочия, а также высшая судебная власть.
До Х в. арабская государственность формировалась преиму­щественно военной организацией (сплачивавшейся постоянными завоеваниями), единой налоговой системой и общей политико-религиозной властью. Общегосударственной администрации не су­ществовало.
К началу X в. при халифах появляется должность везира – вначале старшего из чиновников, потом главы правительства и всей администрации империи. Везира назначал халиф, вручая уп­равителю особое одеяние. Везир управлял государственной админи­страцией самостоятельно, предоставляя халифу (султану) ежене­дельные отчеты о делах. Должность его к концу Х в. стала наслед­ственной в родах, и «сыны везиров» сформировали как бы особую прослойку высшей бюрократии. К XI в. значение поста везира упа­ло, подчас назначались даже по двое везиров, в том числе даже из христиан.
Области-провинции существовали в халифате отдельно друг от друга и от центральной власти. Правители областей носили титул эмира (верховный). Нередко, закрепив за своим родом наследственную власть, эмиры принимали и более звучные титулы – ша­хиншаха и т. п. И политически, и юридически они обладали практически полнотой власти в своей провинции, подчиняясь рели­гиозному авторитету халифа и центральной администрации.
Каждая область-провинция имела в столице халифата Багдаде свое представительство – диван, занимавшийся ее делами. В свою очередь областной диван подразделялся на 2 отдела: основ­ной (асл), ведавший распределением и сбором налогов, земельной политикой, и финансовый (зимам). В конце IX в. один из ха­лифов объединил областные диваны в ведомство двора, попытав­шись создать из этого подобие центральной администрации, где бы­ли бы подотделы по укрупненным районам: канцелярии по делам Запада, по делам Востока и по делам Вавилонии. После нескольких преобразований, сопряженных с общим усилением централизован­ной власти в сер. Х в., при дворе багдадских халифов сформирова­лась централизованная администрация. К четкому распределению прав и функций так и не пришли, но всего существовало до 11 от­дельных ведомств.
Наиболее важным было военное ведомство (все они на­зывались диванами), где были палата военных расходов и палата набора войск. Отдельные воинские части управлялись самостоятель­но. Самым разветвленным было ведомство расходов, предназначенное для обслуживания двора. В нем было до 6 особых палат советников по разным делам. Государственное каз­начейство было контрольным ведомством, где велись книги учета казны. Ведомство конфискаций вело делопроиз­водство по столь важной статье взаимоотношений власти с поддан­ными, нарушившими порядок и законы службы. Оформлением все­возможных документов и грамот о назначениях занималась специ­альная Канцелярия писем; она же вела и корреспонден­цию халифа.
Одним из главнейших на деле было Главное ведомство дорог и почт, которое контролировало отдельных чиновников почты, дорог. На чиновниках этого ведомства лежала обязанность явной и тайной информации власти о происходящем в империи, по­этому в его ведении была сеть осведомителей. Особое ведомство представлял кабинет халифа, где велось делопроизводство по прошениям. В ведомстве печати после согласования в других ведомствах придавалась сила распоряжениям халифа. От­дельно существовало банковское ведомство, наиболее уникальное учреждение, где производились обмен денег и другие расчеты.
Управляющие ведомствами (сахибы) подразделялись на три ранга. Соответственно рангам им назначалось жалованье. Правда, со временем сложилась традиция выплачивать государственное жа­лованье лишь за 10 из 12 месяцев в году. Однако выручала практи­ка многочисленных совмещений должностей.
При наместниках провинций были свои везиры. Провин­циальную администрацию представляли также командующий об­ластными войсками – амир и гражданский правитель – амил; в обязанности последнего главным образом входил сбор податей.
Чиновники могли набираться только из свободных и составляли как бы особое сословие. Военное офицерство преимущественно вер­бовалось из несвободных. Это делало их более лично зависимыми от верховного военачальника и от халифа. Получая значительное жа­лованье, чиновники сами должны были содержать свои конторы, писцов и других мелких служащих.

Судебная система.

Суды мусульманского права составля­ли как бы вторую (наряду с финансо­вой администрацией) часть государственной организации, реально связующую империю ислама. Верховная судебная власть в доктрине ислама принадлежала пророку и халифам как носителям справедли­вости.
Первоначально халифы сами и творили суд. В провинциях это делалось от их имени эмирами. Со временем управленческие и ду­ховные обязанности потребовали создания специальных судей – кади. «Вначале судил он сам, – рассказывалось об одном из первых халифов Омейядов, – с великим рвением и искусством; когда же ему стало это не под силу, вынужден был назначить кади».
Кади всегда оставались под верховной властью халифов, и вы­сшие должностные лица могли отменять их решения. Собственно судебных инстанций, апелляций и т. п. в мусульманском праве не существовало. Жаловаться можно было только верховной власти. В IX в. кади были выведены из-под власти эмиров провинций, и всех, в том числе и в главные города, непосредственно назначил халиф. Право назначения судей сохранялось за халифами даже тогда, когда большинство светских и политических полномочий у них были от­няты султанами. Если кади был назначен не халифом, его права вы­зывали сомнение. Наряду с обычными существовала должность вер­ховного кади.
Первоначально, чтобы сделать должность судьи более независи­мой, жалованья им не полагалось. В правление Аббасидов должно­сти стали платными и даже продавались. Это было тем более воз­можно, что мусульманские юристы и правоведы относились весьма отрицательно к занятию должности судьи: это считалось недостой­ным, и приличия требовали от этого отказываться.
Правовые полномочия кади формировались постепенно. Так, только с Х в. закрепилось право судей решать дела о наследствах. В их обязанности входил и надзор за тюрьмами, решение дел о благо­чинии. При кади состоял свой судейский персонал из 4-5 служите­лей и писцов, в том числе судьи, которые разбирали самые мелкие споры.
Кади проводил суд, как правило, во вспомогательных помещени­ях мечети. Тяжущиеся обращались в суд при помощи записок, и са­ми должны были явиться в суд. Однако активного участия в судого­ворении не принимали.
С IX в. сложился один из самых своеобразных и не имеющих аналогии институт мусульманского судопроизводства – «постоян­ные свидетели».
Поскольку право требовало принимать свидетельские показания только от лиц, пользующихся хорошей репутацией, кади вел список таких свидетелей, постоянно приглашая их на заседания суда. Они свидетельствовали акты, по четверо участвовали в разборе дел. Иногда такие «свидетели» брали поручение самостоятельно разби­рать мелкие дела от имени судьи.
Должности судей в значительной степени сделались наследствен­ными. Во многом еще и потому, что судопроизводство, основываясь на Коране и сунне, сохраняло характер обычного права и ориенти­ровалось на традицию судебной практики.
Кроме духовного суда кади, в халифате были и светские суды. В них попадало «всякое дело, разрешить которое кади было не под си­лу и разрешить которое должен был имеющий больше власти». В светский суд чаще поступали уголовные и полицейские дела. Назна­чал светских судей везир. В светском суде можно было обжаловать решение суда кади. Высшей инстанцией светской юстиции (хотя собственно жесткой подчиненности не было) считался придворный суд. Нередко его творили везиры, управляющие дворца. Со второй половины IX в. халифы сами не участвовали в разрешении конкрет­ных дел.
Светский суд был менее ограничен рамками Корана и традиции. В нем господствовало местное право, применялись такие наказания, какие запрещались в судах кади (например, телесные). Но здесь возможны были мировые сделки, свидетелей приводили к присяге. Усмотрение суда было в большей степени свободным.

§ 44.2. Монгольская военно-кочевая империя

 

Формирование Великого монгольского государства.

В XIII в. в Азии и Восточной Европе сложилось в итоге десятилетних мон­гольских завоеваний особое военно-по­литическое объединение – Еке Монгол улус. Это Великое монголь­ское государство было крупнейшей в мировой истории державой: в период расцвета оно обнимало земли от Средиземного до Желтого морей. Несмотря на свои размеры, держава была ранней государственностью особого кочевого типа. Основавший ее народ занимался главным образом кочевым скотоводством. Многие объе­динившиеся в империю племенные союзы также были кочевниками. Особенности общественного быта придали совершенно особые черты военно-политическому строю всего государства.
Ранние государства на основе объединений кочевых племен, у которых большие роды-кланы, организуясь в особую военно-религиозную иерархию, приобретали вид протогосударства без го­родов и храмов (как это было типично для древневосточного общества), в Центральной Азии возникали уже на рубеже I тыс. н. э. Одним из наиболее долго существовавших была держава народов хунну (III в. до н. э.-II в. н. э.), распавшаяся в начале Великого переселения народов. Во многом на ее основе и традиции возник Тюркский каганат (VI-VII вв.) в прикас­пийских и алтайских степях. Здесь сформировались прочные го­сударственные традиции (наделение верховной властью несколь­ких соправителей, десятичная организация войска, система внут­ренних областей со своими наместниками и т. п.), которые стали едиными для окрестных кочевых народов.
В конце XI-XII вв. в направлении образования ранней госу­дарственности шло общественное развитие монголо-татарских племен*, занимавших области Восточной Монголии и степей За­байкалья. Внутренняя социальная иерархия внутри крупных ро­дов (обохов) была значительной: главы родов носили по­четные звания бахадуров (богатырей), сеценов (муд­рых), тайши (царевичей). Основная масса родов, кроме дру­жинников, считалась «черной костью» и была в приниженном положении. Значительна была прослойка рабов, причем рабами могли быть и целые порабощенные роды. Кочевой быт способ­ствовал особой прочности клановой организации, а постоянная необходимость вести войны с соседями, в т. ч. с мощным Северо-Китайским государством, сформировала высокую степень бо­еготовности монгольских племен.


* «Монголы» и «татары» были не только собственными названиями кочевых племен, но и вообще обозначением «варваров-кочевников» у ближайшей великой цивилиза­ции – китайцев.

В середине XII в. под воздействием природных и внешнеполити­ческих факторов* татаро-монгольские племена сделали первые по­пытки объединиться. Но военно-политический союз под главенством хана Кобула оказался недолговечным и распался около 1161 г.


* Английский ученый О. Латимер в нач. ХХ в. показал взаимосвязь военной и коче­вой активности монголов с состоянием природной среды (засухой в степях). Эта кон­цепция была продолжена трудами Л. Н. Гумилева о кочевых народах. В свою очередь Гумилев сконструировал особое понятие о состоянии исторической пассионарности, под влиянием которой якобы шло активное образование кочевых госу­дарств и их завоевания.

Несравненно более успешной стала попытка объединения, кото­рую возглавил выходец из племени тайджиуитов Темучин (1162-1227). После победы над знатью собственного племени Темучин стал правителем небольшой орды (протогосударства), оформившей­ся в 1180 г. Признание его главенства сопровождалось первыми шагами по внутренней административно-военной организации: вво­дилась десятичная структура орды и ее военных подразделений, со­здана гвардия правителя – в 150 дружинников, учреждены не­сколько специализированных чинов для военных и дворцовых дел вождя.
В последующие двадцать лет орда Темучина подчинила себе большинство монгольских племен. Военные удачи и выдвинутая идейно-религиозная идея покорения мира сплотили вокруг Темучи­на родовую знать. На всеобщем съезде (курилтае) 1206 г. он был провозглашен верховным правителем под именем Чингис-хана с особым титулом. Тогда же была воспринята десятичная организа­ция кочевой армии, перенесенная на весь родоплеменной строй. Правитель учредил пост верховного судьи; ему же поручалось ве­дать раздачей земель в уделы военным предводителям, которые, в свою очередь, распределяли их между малыми родами и воинами. Так родовые отношения начали преобразовываться в военно-фео­дальные за счет покоренных территорий.
К 1218 г. монголам подчинились народы Великой степи, глав­ным образом потому, что завоевания шли под лозунгом нового «объединения» и создания «государства Неба». К 1220 г. была по­корена Средняя Азия, началось продвижение в Иран, Закавказье. После смерти Чингис-хана образующаяся империя стала приобре­тать новое единство: было произведено деление на области-улусы между наследниками при сохранении власти великого хана. В 1235-1241 гг. были покорены Поволжье и русские земли, началось продвижение в Польшу и Центральную Европу. Одновременно, хо­тя и с временными неуспехами, шло завоевание Китая, ставшего постепенно центром империи. Завершено оно было к 1275 г. Сто­лица империи была перенесена из степного Каракорума в Пекин (1264). Под влиянием традиционной китайской бюрократической государственности, при помощи китайских советников сформирова­лась новая общеимперская администрация и принципы управления государством.
После временной полосы отступлений и неудач, вызванных в том числе дворцовыми смутами и борьбой между наследниками рода Чингисидов за власть, завоевания продолжились в Передней Азии и на Ближнем Востоке. На месте сокрушенных государств Закавказья, Сирии, остатков арабского халифата сложилась новая часть импе­рии – государство ильханов. В Малой Азии Византия сохранила только часть своих владений.
Ко второй половине XIII в. монгольская империя, продолжая расширяться, переросла возможные границы единого государства. Отдельные области – улусы – лишь номинально подчинялись ве­ликому хану. Начался параллельный завоеваниям распад Великой Орды на отдельные государства. Часть из них сохраняла традиции кочевой военной империи (Золотая Орда в Восточной Европе), дру­гие – государство ильханов – восприняли иранско-арабские тради­ции; основа империи – государство Юань – постепенно слилось с Китайским государством. Разделяющую роль сыграло принятие за­падными улусами ислама, тогда как исторические монголы остава­лись приверженцами несторианского христианства, а в Китае – буддистами. После 1307 г. прекратилось даже номинальное призна­ние всеми частями империи власти единого хана. Разрушающую роль сыграли многочисленные национальные и народные восстания против владычества монголов. В 1368 г. армия нового китайского императора сокрушила центральное монгольское государство, оттес­нив монголов в исторические степи. После 1370 г. единая монголь­ская империя перестала существовать, хотя отдельные сложившиеся в ней государства, преобразовавшись политически, религиозно и культурно, сохранились до XV-XVI вв.

Военно-политическая система.

Важнейшей особенностью кочевой империи как специфического типа ранней, средневековой государственности было то, что ее единая ор­ганизация, по существу, сводилась к военной. Военная организация, в свою очередь, сформировывалась воедино властным соподчинени­ем, которое хотя и имело государственно-политический характер, затрагивало самую-самую верхушку империи. Реального общего управления единой монгольской империи не существовало.
Носителем верховной власти в империи был каан (хаган). Титул был заимствован из традиций ранних тюркских государств. Впервые его принял Чингис-хан, но реально он закрепился как обозначение правителя объединенного государства примерно с 1210 г.
В обосновании исключительного положения каана основную роль играла религиозная идея: правитель получал власть «именем Неба» и действовал во имя Его величия. Основные полномочия правителя вы­текали из этой «небесной» санкции и подкреплялись традицией. Каан считался (1) главой гражданского управления – ли­дером собственного рода, общеплеменным вождем, судьей и жрецом, а также (2) главой военной организации. Этим опре­делялись и функции кочевого правителя, несколько отличные от обычных государств; он обязан укреплять державу, заботиться о на­роде и (!) поддерживать стремление к завоеваниям как главному смыслу военной организации.
В провозглашении правителя кааном большое значение имел курилтай – съезд военной и родовой знати. С укреплением власти Чингис-хаиа курилтай стал в большей степени собранием знатных его собственного племени и военных. После Чингиса укоренился обычай наследования власти в роде. По древнетюркской традиции, власть в империи в целом передавалась младшему сыну; старшие сыновья по­лучали свои области в «выдел» еще при жизни отца-правителя. Допу­скалось законом и традицией регентство (в т. ч. и женщин-матерей) при малолетнем наследнике. Восшествие на престол выражалось в особой процедуре интронизации, также построенной по древнетюркским традициям перв. пол. I тыс.: шаманы провозглашали день, со­бравшиеся просили кандидата занять место, он отказывался, его насильно сажали на трон, он приносил присягу. Кульминацией провозг­лашения было поднятие правителя на войлоке и выслушивание его обещания править справедливо под угрозой свержения. Наследование власти в отдельных улусах империи отличалось: там превалировал принцип родового старшинства, и из 32 известных ве­ликих ханов частей империи только 11 были сыновьями предыдущих.
Также по древнетюркской традиции империя делилась на нерав­нозначные в государственно-политическом отношении части: центр и крылья. Центр (в него входили исторические области монголов) был местом размещения гвардейского корпуса (примерно в 10 тыс. всадников) и считался доменом великого каана. Крылья делились на правое (запад) и левое (восток); левое считалось главнее – также по древней кочевой традиции предпочтения левого правому. До­полнительно они обозначались цветами: синее было предпочтитель­нее белого (западного). В системе крыльев отражалась войсковая ор­ганизация: центр – правое крыло – левое крыло. Крылья подраз­делялись на тумены (10 тыс. всадников), далее на тысячи, сот­ни и десятки, каждая во главе с нойонами своего ранга. Нойон был не только военным начальником, но и распределителем земель войска, добычи, главой рода или его части, отчасти судьей.
В рамках крыльев империя политически разделялась на улусы. Первоначально улусов было четыре – по числу сыновей-на­следников Чингиса. Затем и они стали дробиться. В улусах, как и в целом в империи, реальная государственная власть осуществлялась на основе соправительства: одновременно было по двое равных правителей крыльев, которые советовались друг с другом (либо враждовали и воевали). Иногда такой соправитель, если он не был из рода Чингисидов, получал особый титул (например, в Золо­той Орде – беклярибек).

Гражданская администрация.

Монгольская империя как государство рождалось в ходе завоеваний. И вся его организация была взаимосвязана с военной активностью. Однако включение в состав империи огромных территорий, населенных земледельческими народами, определило выработку некоторых принципов гражданского управления. Особое влияние на это оказал древнейший опыт китайской государственной администрации. Его носителем стал советник Чингис-хана из китайцев Елю Чу-цай. По преданию, внимание к его административному таланту привлекли слова: «Хотя вы завоевали империю, сидя на коне, но управлять ею, сидя на коне, нельзя».
Уже в правление Чингиса при ставке великого казна помимо дворцовых администраторов сложилась как бы гражданская канцеля­рия. Основную роль в ней играли двое советников из немонголов: Елю Чу-цай и Чинкил. Первый был как бы политическим советни­ком. Второй выполнял функции канцлера, возглавляя 2 особых бюро по подготовке указов и переписки. (Государственную печать монголы заимствовали у уйгуров.) Дальнейшая администрация в империи осуществлялась с помощью даругов – чиновников особых поруче­ний. Главной обязанностью даругов было надзирать за сбором и до­ставкой налогов, однако они контролировали также рекрутирование вспомогательных войск, почтовое дело. Знаком их полномочий были разного рода металлические пайцзы (жетоны-мандаты).
Единство империи в какой-то мере обеспечивали общегосударст­венные обязательные налоги. Собственно монгольский был купгур (1/100 с голов скота); его собирали со всех без исключения. Поземельный налог был позаимствован из традиционной системы халифата – харадж. Кроме этого, собиралось еще до 45 разных других: чрезвычайный на армию (собирали его, однако, регулярно), снабженческий, содержания чиновников и т. д. Монголы ввели обя­зательную ямскую повинность по всей империи (или ямс­кой налог) на содержание дорог и почтовой связи. Важную роль иг­рало и общегосударственное право войск на постой. С религиозных объединений взималась особая тамга. Все торговые сделки (да­же розничные продажи) также облагались налогом в 10%.
Управление в улусах следовало собственным традициям покорен­ных государств. В Средней Азии, в бывших областях государства хорезм-шаха, сохранялась должность везира, возглавлявшего особый диван управления. Местными администраторами были наместни­ки. Был общеулусный диван финансов. Более сложным и разветвленным было управление в центральной части империи – бывших землях Китая с его бюрократическими традициями. В XIII в. там были организованы специальные управления – Провинци­альные, в т. ч. Управление умиротворения. Затем организовался центральный секретариат, занимавшийся государственными делами, отдельно – военный совет, занимавшийся армией. Сформировались 6 «министерств»: чинов, налогов, ритуалов, наказаний, военных дел, строительства. Особо существовал цензорат – ведомство госу­дарственного контроля.
По всей империи высшими руководителями ставились, как пра­вило, собственно монголы. На чисто бюрократические должности назначались местные – причем не из знати и не из военных. Граж­данские чиновники освобождались от всех государственных повинностей.
В империи существовали полугосударственные, полусвященные посты верховного шамана и верховного судьи, избиравшихся лично кааном. Однако в основном религиозное управление, а также суд на местах осуществлялись по местным традициям и законам. Монголы отличались высокой степенью религиозной терпимости, сохраняя нетронутой систему религиозных культов в завоеванной стране. Сохранение судебных организаций также опиралось на один из государственных заветов Чингис-хана. Его выполнение, по мысли великого завоевателя, способно было укрепить государствен­ность империи: «Изучайте разные законы, сравнивая, приноравли­вайтесь к ним. Для разных дел нужны опытные, ученые люди. Тот человек выше множества множеств людей, который знает законы государства».

§ 45. Образование Османской империи

 

Формирование турецкой государственности.

Начало государственно-политического определения турецкого народа при­шлось на X-XI вв. Во второй половине Х в. племенные объединения тюрок-огузов (сельджуков), скотово­дов и земледельцев, были вытеснены из Средней Азии и Ирана на Армянское нагорье к границам Византии. С распадом государствен­но-племенного союза Великих Сельджуков (в XI-XIII вв. занимавшего Иран), орда огузов обрела самостоятельность. Как это было типично для кочевых и полукочевых народов, первая протогосударственная организация у тюрок имела военно-клановые черты. Такая организация исторически взаимосвязана с агрессивной воен­ной политикой. Начиная с сер. XI в., сельджуки повели завоевание Ирана, Малой Азии, Месопотамии. В 1055 г. армия сельджуков за­хватила Багдад, и их правитель получил от халифа титул султана. Успешно шло завоевание византийских владений. В ходе этих завоеваний были захвачены крупные города Малой Азии, турки вы­шли на побережье. Только крестовые походы отбросили сельджуков от Византии, вытеснив в Анатолию. Здесь окончательно оформилось раннее государство.
Сельджукский султанат (конец XI-нач. XIV в.) был ранним го­сударственным образованием, сохранявшим черты военно-кочевого объединения. Объединению покоренных народов под властью новых султанов способствовало то, что первый правитель Сулейман Кутулмуш дал свободу византийским крепостным, а установленный единый общий налог был значительно меньше прежнего податного бремени. На покоренных землях вместе с тем стала возрождаться византийская система государственного феодализма (близкая к во­енно-служилым отношениям арабского халифата): земля объявля­лась государственной собственностью, которая раздавалась султаном в большие пожалования (икта) и малые, вторичные (тимар). С наделов соответственно доходу ленники должны были нести военную службу. Это создало основу для мощной, преимуще­ственно конной армии (примерно в 250 тыс.), ставшей ударной си­лой новых завоеваний. Тогда же племенная монархия султана нача­ла приобретать организацию, привычную для оседлого раннего госу­дарства: собрания военной знати (меджлис) стали исполнять общеполитическую функцию, в том числе избирали правителя, поя­вились административные канцелярии (капу).
После распада Византии в начале XIII в. султанат достиг вы­сшей мощи. Возобновились внешние завоевания. Однако в ходе монгольского нашествия (см. § 44.2) он был разгромлен и сохра­нился на правах вассального султаната в улусе Хулагу. Высшие ад­министраторы (везиры) при султане получали свои посты от вели­кого хана. Государство было разорено налоговым бременем (в 5-6 раз большим, чем в западных государствах той эпохи). Ослаблен­ный в том числе и внутренними смутами, племенными восстания­ми, султанат распался к концу XIII в. на 12-16 отдельных кня­жеств – бейликов. В 1307 г. монголы задушили последнего сельджукского султана.
Новым и более исторически значительным этапом формирования турецкого государства стал Османский султанат.
Один из самых слабых бейликов бывшего Сельджукского султаната – Османский (по имени правящих султанов) – к началу XIV в. стал мощным военным княжеством. Возвышение его связано с ди­настией правителя одного из туркменских племен, вытесненных монголами, – Эртогрула, а главное, его сына – Османа (с 1281 г. султана)*. В конце XIII в. (1299) княжество стало практически са­мостоятельным; это было начало нового независимого государства.


* Основанная Османом династия из 37 султанов правила в Турции до 1922 г.. време­ни падения монархии.

Княжество расширилось за счет владений ослабевшей Византии в Малой Азии, вышло к морям, подчинило себе бывшие бейлики преж­него сельджукского государства. В сер. XIV в. турки разгромили ос­татки монгольского государства в Иране. Во второй половине XIV в. под власть турок подпали феодальные государства Балканского п-ва, установлен сюзеренитет даже над Венгрией. В правление султана Орхана (1324-1359) в образующемся государстве стала складываться новая политико-административная организация, представленная фе­одальной бюрократией. Страна получила административное деление на 3 удела и десятки округов, которые возглавили поставленные из центра паши. Наряду с основной военной силой – ленным опол­чением – стало формироваться постоянное войско на жалованье из военнопленных (иени черы – «новое войско»), ставшее позднее гвардией правителей. В правление Баязида I Молниеносного (1389-1402) Османское государство одержало ряд важных побед над визан­тийскими и европейскими войсками, стало важнейшим субъектом международных дел и политики на Черном и Средиземном морях. От полного разгрома турками Византию спасло только вторжение возро­дившегося монгольского государства под главенством Тимура; Ос­манское государство распалось на несколько частей.
Султанам удалось сохранить власть, и в начале XV в. возроди­лось единое государство. В протяжении XV в. были ликвидированы остатки прежней раздробленности, начались новые завоевания. В 1453 г. османы взяли осадой Константинополь, положив конец Ви­зантии. Переименованный в Стамбул город стал столицей империи. В XVI в. завоевания были перенесены на Грецию, Молдавию, Алабанию. Южную Италию, подчинены Иран, Египет, Алжир, Кавказ, побережье Северной Африки. В правление Сулеймана I (1520-1566) государство получило законченную внутреннюю административную и военную организацию. Османская империя стала крупнейшим по территории и населению (25 млн. жителей) государством тогдашне­го европейско-ближневосточного мира и одним из самых влиятель­ных в политическом отношении. Она включила в себя земли разных народов и самые разные политические структуры на правах васса­литета, другой политической подчиненности.
С конца XVII в. Османская империя, оставаясь крупнейшей де­ржавой, вступила в длительную полосу кризиса, внутренних смут и военных неудач. Поражение в войне с коалицией европейских де­ржав (1699) привело к частичному разделу империи. Обозначились центробежные тенденции в наиболее отдаленных владениях: Афри­ке, Молдавии и Валахии. Существенно сократились владения импе­рии в XVIII в. после неудачных войн с Россией. Государственно-политическое устройство империи в основном сохранялось таким, каким оно сложилось в XVI в.

Система власти н управления.

Своеобразие исторического пути ста­новления турецкой государственности: от военно-кочевой империи к центра­лизованному государству, влияние византийской и арабской госу­дарственных традиций, религиозно-политический дух мусульманст­ва – отразилось на той форме, которую она приняла в сложившем­ся виде. Практически с момента своего государственного определе­ния (XV в.) Османская империя приняла вид абсолютной монархии. Особые черты турецкого абсолютизма определялись особенностями военной системы, а также традиционной восточной организацией государственной администрации.
Власть султана (официально он именовался падишахом) была политической и юридической осью государства. Согласно за­кону, падишах был «устроителем духовных, государственных и за­конодательных дел», ему в равной степени принадлежали и духов­но-религиозные, и светские полномочия («Обязанности имама, хатиба, государственная власть – всё принадлежит падишаху»). По мере укрепления Османского государства правители принимали ти­тулы хана (XV в.), султана, «кайсера-и Рум» (по византийскому образцу), худавендиляра (императора). При Баязиде импе­раторское достоинство было даже признано европейскими держава­ми. Султан считался главой всех воинов («мужей меча»). В качест­ве духовного главы мусульман-суннитов он имел неограниченное право карать своих подданных. Традиция и идеология налагали на власть султана чисто морально-политические ограничения: госуда­рю следовало быть богобоязиенну, справедливу и мудру. Однако несоответствие правителя этим качествам не могло служить осно­ванием для отказа в государственном повиновении: «Но если он не таков, то народ обязан помнить, что халиф имеет право быть несправедливым».
Наиболее важным отличием власти турецкого султана от хали­фата было изначальное признание за ним законодательных прав; в этом отразилась тюркско-монгольская традиция власти. (По тюркской политической доктрине, государство было только по­литической, а не религиозно-политической общностью народа; поэ­тому власть султана и духовных авторитетов сосуществуют при главенстве первого – «царство и вера».) После взятия Кон­стантинополя была воспринята и традиция коронации: опоясания мечом.
Турецкая монархия держалась принципа родового наследия тро­на. Женщины безусловно исключались из числа возможных претен­дентов («Горе народу, которым управляет женщина», – говорилось в Коране). До XVII в. правилом был переход трона от отца к сыну. Законом 1478 г. не только дозволялось, но и предписывалось во из­бежание междуусобиц тому из сыновей, кто наследует трон, убить своих братьев. С XVII в. установился новый порядок: престол насле­довал старший по возрасту из династии Османов.
Важной частью высшей администрации был двор султана (уже в XV в. он насчитывал до 5 тыс. слуг и управителей). Двор подразде­лялся на внешнюю (султанскую) и внутреннюю части (женские по­кои). Внешнюю возглавлял управитель (глава белых евну­хов), который был практически министром двора и распоряжался имуществами султана. Внутреннюю – глава чёрных евну­хов, который был особо приближенным к султану.
Центральная администрация империи сложилась в основном в сер. XVI в. Её главной фигурой был великий визирь, пост которого был учреждён с самого начала династии (1327). Великий визирь считался как бы государственным заместителем султана (к религиозным вопросам он касательства не имел). Он всегда имел до­ступ к султану, в его распоряжении была государственная печать. Великий визирь практически располагал самостоятельными государ­ственными полномочиями (кроме законодательных); ему подчиня­лись местные правители, воинские начальники и судьи.
Кроме великого, высший круг сановников составляли простые визири (число их не превышало семи), обязанности и назначе­ние которых определял султан. К XVIII в. визири (считавшиеся как бы заместителями великого визиря) обрели устойчивые специализи­рованные полномочия: визирь-кийяши был делопроизводи­телем великого визиря и уполномоченным по внутренним делам, реис-эфенди ведал иностранными делами, чауш-баши начальствовал низшим административным и полицейским аппара­том, капудан – флотом и т. д.
Великий визирь и его помощники составляли великий имперский совет – Диван. Это был совещательный орган при великом визире. С начала XVIII в. Диван стал и непосредственно исполнительным органом, своего рода правительством. В него также входили двое кадиаскеров (верховных судей войска, ведавших вообще юс­тицией и просвещением, хотя и подведомственных духовной вла­сти), дефтердар (правитель финансового ведомства; позднее их также стало несколько), нишанджи (правитель канцелярии великого визиря, первое время ведавший и иностранными делами), командующий военной гвардией – корпусом янычар, высшие воен­ные начальники. Вместе с канцелярией великого визиря, управлениями дел кадиаскеров, дефтердаров, все это составляло как бы еди­ную администрацию – Высокие врата (Баб-и али)*.


* По французскому эквиваленту (врата – la porte), администрация получила назва­ние Порта, позднее перенесенное на всю империю (Оттоманская Порта).

При султане существовал и совещательный Высочайший Совет из членов дивана, министров дворца, высших военачальников и, обязательно, наместников отдельных областей. Собирался он от слу­чая к случаю и никаких определенных полномочий не имел, а был как бы выразителем мнения правительственной и военной знати. С начала XVIII в. он перестал существовать, но в конце века возро­дился в виде меджлиса.
Духовно-религиозную часть государственных дел возглавлял шейх-уль-ислам (пост учрежден в 1424 г.). Он возглавлял все сосло­вие улемов (мусульманских священнослужителей, куда также относились судьи – кади, богословы и правоведы – муф­тии, преподаватели духовных училищ и др.) Шейх-уль-ислам располагал не только административной властью, но и влиянием на законодательство и правосудие, поскольку многие законы и реше­ния султана и правительства предполагали его правовое одобрение в виде фетвы. Однако в турецком государстве (в отличие от хали­фата) мусульманское духовенство стояло под верховной властью султана, и шейх-уль-ислам назначался султаном. Его большее или меньшее влияние на ход государственных дел зависело от общепо­литических взаимоотношений светских властей с правом шариата, менявшихся на протяжении веков.
Многочисленные чиновники самых разных рангов (обязанности и статус всех расписывался в специальных султанских кодексах с XV в.) считались «рабами султана». Важнейшей особенностью социаль­ного строя Турции, важной для характеристики правительственной бюрократии, было отсутствие, в собственном смысле слова, дворян­ства. И титулы, и доходы, и почет зависели только от места на службе султана. Теми же кодексами расписывалось положенное жа­лованье чиновникам и высшим сановникам (выраженное в денеж­ном доходе с земельных наделов). Нередко высшие сановники, даже визири начинали свой жизненный путь самыми настоящими неволь­никами, иногда даже из немусульман. Поэтому считалось, что и по­ложение, и жизнь чиновников вполне во власти султана. Наруше­ние служебных обязанностей рассматривалось соответственно госу­дарственному преступлению, ослушанию падишаха, и каралось смертью. Ранговые привилегии чиновников проявлялись лишь в том, что законы предписывали, на каком подносе (золотом, серебря­ном и т. д.) будет выставлена голова ослушника.

Военно-ленная система.

Несмотря на внешнюю жесткость вы­сшей власти, центральная администра­ция Оттоманской империи была слабой. Более прочным связующим элементом государственности была военно-ленная система, которая подчинила власти султана основную массу самостоятельного свобод­ного населения страны в организации, бывшей одновременно и во­енной, и хозяйственно-распределительной.
Аграрные и единые с ними военно-служилые отношения устано­вились в империи по традициям Сельджукского султаната. Многое было воспринято от Византии, в частности от ее фемного строя. Юридически они были узаконены уже при первых самовластных султанах. В 1368 г. было постановлено, что земля считается собст­венностью государства. В 1375 г. принят первый акт, закрепленный потом султанскими кодексами, о служилых наделах-ленах. Лены были двух основных видов: крупные – зеаметы и малые – тимары. Зеамет выделялся обыкновенно или за особые служи­лые заслуги, или военачальнику, который в дальнейшем обязывался собирать соответствующее количество воинов. Тимар давался непос­редственно всаднику (сипахи), который давал обязательства выступать в поход и привести с собой соответствующее размеру его тимара количество воинов из крестьян. И зеаметы, и тимары были условными и пожизненными владениями.
В отличие от западноевропейских, от российских феодально-слу­жилых ленов османские различались не по собственно размерам, а по доходу с них, зарегистрированному переписью, утвержденному нало­говой службой и предписанному законом соответственно служилому рангу. Тимар максимально исчислялся в 20 тыс. акче (серебряных мо­нет), зеамет – в 100 тыс. Большие по доходу владения имели особый статус – хасс. Хассом считались домениальные владения членов султанского дома и самого правителя. Хассами наделялись высшие са­новники (визири, наместники). Теряя свой пост, чиновник лишался и хасса (возможная собственность на иных правах за ним сохранялась). В рамках таких ленов крестьяне (райя – «паства») обладали до­вольно стабильными правами на надел, с которого несли натуральные и денежные повинности в пользу ленника (составлявшие его ленный доход), а также платили государственные налоги.
Со второй половины XV в. зеаметы и тимары стали подразде­ляться на две юридически не равноценные части. Первая – чифтлик – была особым жалованным наделом персонально за «храбрость» воина, с нее впредь не следовало исполнять никаких го­сударственных повинностей. Вторая – хиссе («излишек») предо­ставлялась в обеспечение военно-служилых потребностей, и с него следовало строго исполнять службу.
Турецкие лены всех видов отличались от западных еще одним свойством. Давая ленникам административные и налоговые полномочия в отношении крестьян (или иного населения) своих наделов, они не предоставляли судебного иммунитета. Ленники, таким обра­зом, были финансовыми агентами верховной власти без судебной самостоятельности, нарушавшей централизацию.
Распад военно-ленной системы обозначился уже в XVI в. и ска­зался на общем военном и административном состоянии Османского государства.
Неурегулирование наследственных прав ленников вместе с при­сущей мусульманским семьям многодетностью стало вести к чрез­мерному дроблению зеаметов и тимаров. Сипахи закономерно уси­ливали налоговый гнет на райя, что вело к скорому обнищанию и тех и других. Наличие особой части – чифтлика – в лене вызыва­ло закономерный интерес к превращению всего лена в надел без службы. Правители провинций в интересах близких им людей стали сами наделять землями.
Распаду военно-ленной системы способствовало и центральное правительство. С XVI в. султан все чаще прибегал к практике по­вальных конфискаций земель у сипахи. Взимание налогов перево­дилось на откупную систему (ильтезим), которая стала гло­бальным ограблением населения. С XVII в. откупщики, финансовые чиновники постепенно заменили в государственно-финансовых де­лах ленников. Социальный упадок военно-служилого слоя привел к ослаблению военной организации империи, это, в свою очередь, – к серии чувствительных военных поражений с конца XVII в. А во­енные поражения – к общему кризису Османского государства, со­зидавшегося и державшегося завоеваниями.
Основной военной силой империи и султана в таких условиях стал корпус янычар. Это было регулярное воинское формирование (впервые набранное в 1361-1363 гг.), новое по отношению к си­пахи («ени чери» – новое войско). Набирали в него исключи­тельно христиан. Во второй четверти XV в. для комплекто­вания янычар была введена особая рекрутская система – дефширме. Раз в 3 (5, 7) года вербовщики силой забирали христи­анских мальчиков (преимущественно из Болгарии, Сербии и т. п.) с 8 до 20 лет, отдавали в мусульманские семьи на воспитание, а затем (при наличии физических данных) – в корпус янычар. Янычары отличались особым фанатизмом, близостью к некоторым агрессив­ным мусульманским нищенствующим орденам. Они размещались преимущественно в столице (корпус делился на орта – роты по 100-700 чел.; всего до 200 таких орт). Они стали своего рода гвар­дией султана. И в качестве такой гвардии со временем стремились больше отличиться во внутридворцовой борьбе, нежели на поле боя. С корпусом янычар, его восстаниями связано также немало смут, ослабивших центральную власть в XVII-XVIII вв.
Нарастанию кризиса османской государственности способствовала и организация местного, провинциального управления в империи.

Местное управление.

Провинциальная организация империи своими корнями была тесно связана с военно-феодальными принципами турецкой государственности. Ме­стные начальники, которые назначались султаном, были одновременно воинскими командирами территориального ополчения, а так­же финансовыми главноуправляющими.
После первого исторического этапа завоеваний (в XIV в.) им­перия подразделилась на две условные области – пашалы­ка: Анатолийский и Румелийский (европейские территории). Во главе каждого был поставлен наместник – бейлербей. Ему практически принадлежало полное верховенство на своей территории, включая распределение земельных служебных наделов и назначение должностных лиц. Деление на две части находило соответствие и в существовании двух постов верховных войсковых судей – кадиаскеров: первый был учрежден в 1363 г., второй – в 1480 г. Однако кадиаскеры подчинялись только султану. И в целом судебная система находилась вне административного контроля местных властей. Каждая из обла­стей подразделялась, в свою очередь, на уезды – санджаки во главе с санджак-беями. Первоначально их насчитывалось до 50. В XVI в. было введено новое административное деление разросшейся империи. Количество санджаков было доведено до 250 (некоторые были уменьшены), а более крупными единицами стали провинции – эйлаэты (и таких было 21). Во главе провинции традиционно ставился бейлербей.
Администраторы бейлербейств и санджаков поначалу были толь­ко назначенцами центральной власти. Они утрачивали свои земель­ные владения, лишаясь своего поста. Хотя законом еще XV в. пре­дусматривалось, что «ни бей, ни бейлербей, пока он жив, не должен быть смещен с поста». Произвольная смена местных начальников считалась несправедливой. Однако также обязательным считалось смещение беев за проявленную в управлении «несправедливость» (для чего всегда находились подходящие поводы или «жалобы с мест»). Проявление «несправедливости» рассматривалось как нару­шение султанских указов или законов, поэтому смещение с поста, как правило, заканчивалось расправой с должностными лицами.
Для каждого санджака все существенные вопросы налогообложе­ния, размеров податей и земельных наделов устанавливались особыми законами – провинциальными канун-наме. Подати и на­логи в каждом санджаке варьировались: по всей империи были толь­ко общеустановленные типы налогов и сборов (денежные и натуральные, с немусульман или со всего населения и т. п.). Учет земель и налогов осуществлялся регулярно, на основе переписей, проводившихся примерно каждые 30 лет. Один экземпляр писцовой книги (дефтера) отправлялся в столицу в финансовое управление, второй оставался в провинциальной администрации в качестве учетного документа и ориентира для текущей деятельности.
Со временем самостоятельность провинциальных правителей усилилась. Они превратились в самостоятельных пашей, причем некоторые наделялись султаном особыми полномочиями (командованием корпусом пехоты, флотом и т. п.). Это усугубляло админи­стративный кризис имперского устройства уже с конца XVII в.

Особые военно-феодальные черты турецкой государственности, почти абсолютный характер власти султана сделали Османскую им­перию в глазах историков и политических писателей Запада, начи­ная с XVII-XVIII вв., примером особой восточной деспотии, где жизнь, имущество и личное достоинство подданных ничего не зна­чили перед лицом произвольно действующей военно-администра­тивной машины, в которой административная власть якобы вполне заменяла судебную. Такое представление далеко не отражало прин­ципы государственной организации империи, хотя режим верховной власти в Турции отличался особыми чертами. Простор самовластно­му режиму предоставляло и отсутствие каких бы то ни было сослов­ных корпораций, представительств правящих слоев.

§ 46. Право и суд в Османской империи

Основы правовой системы.

Судебно-правовая система турецкого государства сложилась на основе и му­сульманского права (общего для значительной части народов сред­невековой Азии), и собственного традиционного права – тюрё. Не­сравненно большую роль в Османской империи XV-XVIII вв. играло и государственное законодательство.
Мусульманское право своим источником имело Коран – священную книгу мусульман, которая приобрела каноническое со­держание в сер. VII в. Коран составлен из поэтических наставлений и высказываний, якобы переданных Аллахом через пророка Мухаммада. Большая часть считалась как бы общими религиозными и жизненными правилами поведения мусульман, и около 80 сур (глав) содержали в себе высказывания по правовым ситуациям. Ко­раном предписывалось мусульманам отказаться от родовых обычаев и впредь руководствоваться им как полновесным судебником («И так мы ниспослали его как арабский судебник»). Другим важней­шим элементом мусульманского права считается сунна – свя­щенное предание. На протяжении первых веков распространения ислама было создано немало рассказов о жизни и деяниях пророка, делах первых халифов – хадисов. К сер. IX в. значительная часть их была признана ортодоксальными и обязательными наравне с Кораном при решении вопросов об обязанностях правоверных *. Сунна была тем более важна для формирования права, что давала примеры конкретного разрешения жизненных и правовых ситуаций в описательной, а не доктринальной форме. Однако там, гда Коран высказывался однозначно и определенно, сунна отступала.


* В зависимости от принятия или непринятия сунны мусульманство раскололось на суннитов (последователей) и шиитов.

Судьи мусульманского права не могли и не смели прямо обра­щаться к Корану или сборникам сунны при решении дел, посколь­ку право истолкования священной догматики принадлежало только ученым-богословам. Высказывания, решения и разъяснения автори­тетов богословия и права составили третий по важности источник мусульманского права – иджма. По значимости и распростра­нению она была практически первым. Иджма составилась из реше­ний и разъяснений ортодоксальных правоведов разного уровня: за одними (т. н. четырьмя имамами) было признано право установле­ния всей юридической системы, за другими – только общих на­чал, за третьими – только отдельных вопросов и ситуаций. В главном иджма сложилась из трудов и высказываний юристов VIII-IX вв. Но в дальнейшем ее не возбранялось комментировать, ис­толковывать. Из таких трудов сложилась литература мусульманского права, к которой прибегали судьи в дальнейшем. В зависимости от приверженности тем или другим приемам истолкования и общим правилам в мусульманской юриспруденции сформировались свои внутренние школы, восходящие к доктринам и именам знаме­нитых богословов (например, последователи Абу-Ханифа – ханифиты – в особенности подчеркивали значение применения аналогии – кияс, поскольку о многом в Коране просто не говори­лось). Придавая почти абсолютное значение аналогиям-кияс и конкретным решениям, мусульманское право воздерживалось от систематизаций и сохраняло, по сути, прецедентный характер.
По-видимому, таким внутренним несовершенствам мусульманского права, невозможности совместить его особенности со стремлением первых османских султанов к жесткой централизации политики, обязано своим развитием государственное законодательство. Уже в XV в. оно заняло доминирующее место в правовой системе. Законами (хатты) в точном смысле слова считались общие постановления султана, касавшиеся и населения, и государственной администрации. Наряду с ними были фирманы – указы сул­тана, направленные дивану, администрации в целом или отдельным наместникам, визирям. Административными распоряжениями счи­тались и личные указы султана – ираде.
Светские общие законы требовали религиозной санкции – фетвы. Ее издавал, как правило, шейх-уль-ислам, признавая тем самым согласие новых правил с духом шариата. Фетва составлялась в виде вопросов и ответов имама (иногда ответы были предельно простыми), и тем самым общие постановления законов как бы возвращались к жизненным ситуациям.

Канун-наме (кодексы).

Собрания светских законов получили в Турции название канун-наме (заимствованное из византийского законодательства – «каноны»). С XV в. султаны издавали не только отдельные постановления, но и единовременно систематизированные собрания, посвященные наиболее важным государственным вопросам.
Первым по времени было Канун-наме Мехмеда II (1453-1456). По описанию современного историка, систематизация была связана с тем, что султан обнаружил отсутствие законов своих предков и «соизволил дополнить недостающие места своим просвещенным и всеохватывающим мнением, издал высочайшие указы относительно применения их в высочайшем диване». Собрание Мехмеда II состоя­ло из трех частей, которые с этого времени стали как бы традицион­ными для канун-наме: первая посвящалась должностным ли­цам, их рангам и полномочиям, вторая – дворцовым церемо­ниям, третья – уголовному праву (главным образом, также по отношению к чиновникам). Составителем собрания считался сул­танский нишанджи Лейе-заде.
В Канун-наме Селима I (1512-1520) первые разделы посвяща­лись уже новшествам уголовного права, а другие – налогообложе­нию, земельным наделам. Значительная правовая реформа была связана с Канун-наме Сулеймана I (1520-1566). В нем устанавли­вались (также в 3 главах) наказания за все преступления, признан­ные мусульманским каноном, порядок назначения самых распрост­раненных – телесных наказаний, права и обязанности владельцев воинских наделов, порядок налогообложения, а также правовые нормы, касавшиеся различных категорий податного населения. За­конодательные сборники Селима I и Сулеймана I были составлены при участии знаменитого историка, нишанджи султана Мустафы Челеби (перв.пол. XVI в.). Самым значительным уложением законов империи стало Канун-наме Ахмеда I (1619). Оно также состояло из трех книг, но было более всеохватывающим. В 1-й книге (в 6 гла­вах) систематизировались нормы о должностных полномочиях лиц центрального и местного управления, о предоставлении земельных наделов сипахи и другим военным. Во 2-й книге (в 4 гл.) впервые кодифицировались правила военной службы, в т. ч. на флоте, а так­же дворцовой и внутренней службы. В 3-й (в 7 гл.) – правила о разводах, нарушениях семейных устоев, преступлениях и наказани­ях, рыночной полиции, цехах, финансах, ленах.
Многочисленность канун-наме и подобных кодексов была связа­на с тем, что султанские законы, считалось, действовали только до смерти данного правителя. Новому приходилось их как бы возоб­новлять. И османские канун-наме составили в итоге как бы преем­ственную линию законодательства.
В период расцвета империи канун-наме считались важнейшим источником права. В сер. XVI в. было даже специально постановле­но, что «во всех случаях, имея на руках священный закон, при воз­никновении спора обращаться к канун-наме и действовать в соот­ветствии с ним». Однако такой приоритет светского, султанского за­конодательства был недолог. В XVII в. значимость в практике норм шариата возросла. В конце XVII в. правительство, по инициативе духовных властей, предприняло даже попытку отменить все не сле­дующие из шариата сборы и налоги. В начале XVIII в. судьям прямо было предписано султаном назначать только те наказания, которые вытекали из шариата, а канун-наме не равнять со священным пра­вом. В судебных книгах массовыми стали ссылки на расхождения законов с шариатом в укоризну первым.

Организация юстиции.

Судебная система империи была по­строена исключительно по терри­ториальному принципу и на основе мусульманской традиции. Основной фигурой судопроизводства был профессиональный судья – кади (хаким).
Судебная система в целом соответствовала административно-территориальному делению. Но были крупные города, особенно связанные с морской торговлей, где число судебных округов было больше. В период расцвета империи имелось 24 главных суда и 126 второстепенных судов (махкемеси). Высшую апелляционную инстанцию составлял верховный шариатский суд – Арз-о даст под председательством шейх-уль-ислама. Он условно подразделялся на две областные палаты: Румелийскую и Анатолийскую во главе с кадиаскерами. Обособление внутри империи в XVII-XVIII вв. некоторых наместничеств (особенно Египта, Сирии и т.д.) сделало их правителей и судебные власти при них также вышестоящими инстанциями.
Помимо кади-хакимов, которых назначали из людей «опытных и в праве искусных» на 3 года, юридическими вопросами занимались муфтии. Муфтии, как знатоки богословия, были консультантами, выступая подчас и в качестве общественных или религиозных. обвинителей. Их ставили пожизненно. В городах основную массу уголовных дел (особенно мелких и связанных с рынками, торговлей) рассматривали полицейские чиновники – субаши.
Судьи были независимы в своих постановлениях, в том числе и в выборе вида и степени уголовного наказания. Решение судьи считалось обязательным только для него самого. Гражданские и уголовные дела рассматривались практически одинаковым порядком. Основными доказательствами в процессе были (1) улики, или признаки преступления; (2) свидетельские показания, (3) присяга. К даче свидетельских показаний допускались только правоверные. Полновесным свидетельством считалось показание двух мужчин или одного мужчины и двух женщин. В ряде случаев, например при обвинениях в сексуальных домогательствах, изнасиловании, показание женщины вообще не имело значения (согласно канун-наме).
Специальному регулированию законами подлежал порядок розыска преступников. Судьям и начальникам розыска запрещалось арестовывать кого-либо без двух показаний. За причиненный неправильными розыскными действиями ущерб, главным образом вещественный, нарушители подлежали взысканиям; кроме того, обязатель­но требовалось возмещать потерпевшему убытки.
В XVIII в. в торговых городах, особенно там, где много было куп­цов-иностранцев и иноверцев (положение которых в шариатских су­дах было неполноправным), стали возникать разного рода арбитражные суды, смешанные комиссии, где на паритетных началах ку­печеские судьи решали дела, касающиеся морской торговли, купе­ческих обязательств и некоторых правонарушений торгового быта.

Гражданские и имущественные отношения.

Одной из важнейших особенностей со­циально-правового строя Османской империи было отсутствие вы­раженного сословного де­ления людей. Личный статус предопределялся, во-первых, фактом подданства (или его отсутствием), во-вторых, принадлежно­стью к правоверной мусульманской общине. Во всем прочем му­сульмане считались равными друг другу (исключая священно-рели­гиозные привилегии духовенства); практически одинаковыми были их права в сфере имущественных отношений.
Все лица, не подвластные прямо имаму и султану, подразделя­лись на три внутренние группы: 1) изгои, хотя бы ранее и при­надлежавшие мусульманской вере, стояли вне закона; 2) иностранцы, включая приезжих мусульман, к которым относились временно пребывающие в империи; 3) иноверцы-вассалы. Последние считались равными мусульманам в области личных и имущественных прав, но они обязаны были соблюдать установлен­ный в империи религиозно-общественный порядок, не демонстриро­вать пренебрежения исламскими и турецкими обычаями (не хоро­нить открыто своих покойников, не пить вина и т. п.).
Правовой статус немусульманского населения отличался от по­ложения правоверных. Основы правовых различий были заложены особой Заповедью халифа Омара (VII в.). Немусульманам, прежде всего христианам и иудеям, запрещалось основывать новые мона­стыри, церкви в мусульманских владениях, а имеющиеся – обнов­лять. Даже собственные жилища можно было улучшать, только что­бы не портить впечатления мусульман-соседей. Им запрещалось учить детей Корану, производить свой внутренний суд, даже изу­чать письменный арабский язык. На немусульман налагались раз­личные бытовые запреты, связанные только с соблюдением запове­дей Корана: не пить вина, не отпускать длинные волосы, не выре­зать имен на печатях, не носить мусульманского платья и т. п. Только при соблюдении этих запретов мусульманам предписывалось уважительно относиться к гробницам и святыням немусульман. Не­мусульманам запрещалось иметь рабов в домашнем обиходе. Тогда как рабство в мусульманской среде оставалось распространенным до XVIII в. Такими считались рожденные от рабынь или захваченные на войне (т. е. прежде всего немусульмане).
Вещное право также отличалось значительным своеобразием. В нем отразились как общие начала мусульманского права со слабым развитием собственнических отношений, так и своеобразные усло­вия военно-ленных отношений империи.
В полном смысле собственностью могли быть только движимые вещи. Недвижимость считалась собственностью Аллаха, переданной правоверным с соблюдением тех или других условий. Не признава­лось ни самостоятельных прав владения, ни заклада (подобного сло­жившейся в западной традиции ипотеке), ни прав на чужие вещи. Признавалось право личного захвата запущенного или брошенного участка земли, но сроки давности считались условными: во всякое время можно было потребовать ее возврата. Наибольшей неприкос­новенностью располагали имущества религиозных учреждений и ор­ганизаций – вакф. Однако купля-продажа вакфов не допуска­лась (можно было обменивать, сдавать в аренду). Ограниченным в правах было и индивидуальное безусловное владение землей (т. е. не на правах ленной службы) – мильк. Сделки с землей вооб­ще подвергались существенным ограничениям. Так, основное насе­ление страны – райяа – не имело права распорядиться своими на­делами без разрешения ленников-сипахи (от которых держали зем­лю); шариатское право требовало лишь согласования с ними.
Обязательственное право характеризовалось отсутствием жест­ких формальных условий для действительности договоров. Призна­вались и обязательства, вытекающие из одностороннего действия (обет, обещание и т. п.). Для договоров самым важным критерием было, считался он отменимым или неотменимым (например, куплю-продажу можно было расторгнуть, даже по выполнению всех дейст­вий и оплаты, если продавец и покупатель все еще находились в ви­ду друг друга). Большинство сделок (товарищество, заказ работы, поклажа, ссуда) относилось к числу отменяемых, т. е. возможно бы­ло одностороннее расторжение ее. Законодательство султанов уста­навливало жесткие регламентирующие условия на большинство ви­дов ремесленной и торговой деятельности: цены на отпускаемую продукцию, даже внешний вид и порядок упаковки. За нарушение требований предписывалось исключать из членов ремесленных или торговых цехов, что было равносильно вообще запрету на занятия тем или иным промыслом.

Брачно-семейное право.

Семейные и брачные отношения в наи­большей степени регулировались пра­вом шариата. Брак и семья входили в число необходимых доброде­телей правоверных. Однако сам по себе брачный союз рас­сматривался как подобие договора, заключаемого в ограниченных целях и при неравном положении сторон. Первона­чально брачный договор (по Корану) был вариантом обычного дого­вора купли-продажи. Древнейшему праву были известны даже вре­менные браки, запрещенные халифом Омаром.
Законный брачный возраст праву был неизвестен. По примеру Мухаммада, не возбранялись браки, начиная с 9 лет. Однако жела­тельным считалось примерное соответствие супругов по возрасту, по положению. Мужчина мог иметь не более 4-х жен, т. е. допускалось многоженство. Однако законом устанавливались вполне детальные правила обращения в таком семейном союзе (так, проведя с женой ночь, муж обязан был провести у нее и день, запрещалось выказы­вать ласки одной жене в присутствии другой и т.д.). Запрещались браки с близкими родственниками (до 3-й степени родства), с рабы­нями, с рожденными от прелюбодейства и т. п.
Заключение брака теоретически предусматривало свободное со­гласие обоих супругов. Однако за женщину заключить брак мог ее представитель (отец, старший родственник). Поэтому свобода брака была очень условной. При заключении брачного договора муж вно­сил плату за жену (мэгр). Заключался брак путем простой, но спе­циальной процедуры в присутствии трех (двух) свидетелей.
Канон устанавливал взаимные права супругов в браке и весьма жесткую ответственность за пренебрежение своими обязанностями. Муж обязан был содержать жену, оказывать ей внимание (после долгого отсутствия или воздержания – проводить с женой неделю). Жена обязана была повиноваться мужу, следовать за ним безуслов­но повсюду. За неповиновение муж имел законное право бить жену, Однако и за женой признавалось право обращаться в суд с жалобой на неисполнение мужем его супружеских обязанностей.
Исламский брак не имел никаких имуществен­ных последствий для супругов; общности имущества не признавалось. Каждый оставался собственником или владельцем то­го, что у него было до брака или приобреталось в течение его.
Брак не имел священного характера (подобно христианскому). Поэтому его довольно легко было прекратить. Ус­ловиями прекращения брака при жизни были вероотступничество одного из супругов или развод. Развод был очень легок и допускался как по инициативе мужа, так и жены. Можно было развестись и в одностороннем порядке, даже женщине. В этих случаях существова­ли такие формы, как получение женою развода за выкуп (авад), расторжение брака судьей по просьбе жены. Мог быть и развод по обоюдному согласию в виде «взаимного проклятия».
Власть над детьми признавалась за обоими родителями. Но от­цовская была важнее. Возраста законного совершеннолетия для де­тей не было. Оно начиналось с момента признания этого качества родителями (но, во всяком случае, не позднее 15 лет от роду).
Семейные ценности доминировали и в наследственном праве. За супругом, ближайшими родственниками признавалось право на обя­зательную долю. Нельзя было лишать детей наследства. Распоря­диться имуществом путем завещания можно было с большими огра­ничениями: нельзя было распоряжаться более чем 1/3 своего имущества, нельзя было завещать все имущество одному, даже закон­ному наследнику. Если наследника не было, то наследство распреде­лялось в пользу бедных. Реально оно переходило в распоряжение религиозных учреждений либо еще при жизни оформлялось как «божественное пользование» – вакф, отменить которое, кроме учредителя-наследодателя, никто не был вправе.

Уголовное право.

Расхождения между шариатским пра­вом и османским законодательством были наиболее значительны в области уголовного права. Общая оценка преступного и виды преступлений были тождественны, одна­ко установления канун-наме были значительно мягче шариата в на­значении наказаний.
Преступлением считалось то, что прямо запрещено, или неис­полнение приказа (закона). В целом они условно подразделялись на 3 вида, которые далеко не охватывали возможных наказуемых дея­ний, особенно связанных с торговлей, городской жизнью; здесь сама оценка содеянного как преступления зачастую зависела от судьи или субаши. К первому виду относились насильственные преступ­ления (от убийства до разного рода личных посягательств). Ко вто­рому виду – прямо осужденные в Коране и, как правило, связан­ные с нарушением тех или иных заповедей ислама. К третьему ви­ду – не обозначенные прямо в законах, но наказуемые в целях об­щественного порядка. В выборе наказания усмотрение суда было довольно широким. Только по второму виду предписывалось назна­чить строго те наказания, что указывались в Коране. Но и в этом случае канун-наме предоставляли некоторые варианты.
За большинство насильственных преступлений против личности (убийство, членовредительство, ранение, избиение) османский за­кон предусматривал возможность кровной мести. Мстить можно было, если преступлением причинена личная обида. Отказ старшего из родственников от этого права был обязателен для всех членов рода-семьи. Причиненную обиду можно было выкупить – размер устанавливался в зависимости от достатка преступника (богатый платил больше, бедный – меньше). Это было своеобразное правило османских законов.
За большинство других, не самых значительных преступлений полагались телесные наказания – битье палками. Количество уда­ров назначал судья. Дополнительно за каждый удар полагался еще и штраф (по 2 монеты за «палку»); иногда штраф играл роль выкупа «битья». Если преступление было насильственным, то наказание должно быть публичным. Вообще стремление заставить преступника соблюдать установленный порядок было едва ли не главным моти­вом в османском подходе к наказанию. Это определяло наиболее распространенные его виды. В этом состояла и его своего рода философия: «Как только исчезает страх казни в сердцах людей, начинаются и возрастают бесчинства низших».
Смертная казнь полагалась безусловно за ослушание повелений султана. В других случаях ее применяли редко, разве что речь шла о злостных и общественно опасных преступлениях (за поджог, за кражу людей, рабов; за вторжение в дом для кражи полагалось по­весить).
Особыми объектами внимания законодателя были сексуальные преступления и кража. В отличие от требований шариата (где пре­любодеяние предписывалось карать посредством побития камнями, правда, требовались 4 свидетеля, очевидцы, явные признаки и т. п.), османское право ограничивалось штрафами (богатый и здесь платил больше). Смягчающим обстоятельством считался некоторый мотив «вынужденности»: холостой прелюбодей платил меньше же­натого. Однако если сексуальные преступления были связаны с на­силием («затащат женщину» в дом и т. п.), то применялись членовредительные наказания (отрезали член); кроме того, преступника выставляли на позор: отрезали бороду. Даже простое приставание к женщине, к мальчику (хотя бы и рабам) наказывалось палками. За­прету подвергалось и скотоложство.
В отношении кражи османский закон, напротив, был жестче. Да­же если кто-либо обнаруживал «склонности вора», предписывалось ему отрезать руку либо, воткнув в руку нож, водить по улицам.
Членовредительные наказания (отсечение руки) применялись и за преступления против власти – категория, также неизвестная шариату. Прежде всего сюда относилась подделка указов, докумен­тов, а также доказательств в суде. За лжесвидетельство, помимо те­лесного наказания (которое определял судья), преступника следова­ло заклеймить. Мотив опозорения также играл важную роль в уго­ловном наказании.
В праве сохранялись традиции общинных ценностей. За некото­рые особые преступления (например, если кто единолично объявлял священную войну-джихад) полагалось изгнание и объявление вне закона (никаких более реальных наказаний в этих случаях не сле­довало).
В единичных случаях (за оскорбление женщин) применялось тю­ремное заключение. Однако законы ничего не говорили ни о сроках его, ни о характере отбывания.
Еще одну особенность османского уголовного права составляло то, что оно не исчерпывалось предписаниями ни шариата, ни сул­танских законов. Практика создавала собственное уголовное право – со своими наказаниями и со своими критериями ответственности.

§ 47. Развитие феодального государства в Японии

 

Японская цивилизация начала свое формирование в I тыс. до н. э. Первые поселения людей в этой части Восточной Азии появи­лись намного раньше – около 40 тыс. лет до н. э., еще до отделения Японских островов от азиатского материка. Долгие столетия Япония была почти замкнутым – в культурном и политическом отноше­нии – миром. О самом существовании народа и государства знали только в соседних Китае и Корее, с которыми издавна сложились непростые отношения. Влияние китайской цивилизации на раннее становление Японии было значительным, даже иероглифическая письменность пришла из Китая. Однако в последующем японская цивилизация сформировала собственную и своеобразную традицию государственного и правового уклада, в котором выразились и свое­образие культурно-религиозного мира нации, и особенности военно-феодального строя, подчинившего с раннего времени социальную организацию Японии. Влияние древних традиций на последующее развитие государственной организации было особенно значительным. Это сделало японскую государственность эпохи Средних веков одной из наиболее устойчивых и самобытных.

Формирование японской государственности.

В I-II вв. население южных Японских островов (где значительны были груп­пы переселенцев из Индонезии, Кореи и др.) находилось на стадии формирования надобщинной админист­рации. Основу социальной организации составляла клановая «семья» в несколько тысяч членов (известны и семьи численностью до 60-70 тыс. чел.). Возглавлял ее старейшина-патриарх, считав­шийся одновременно жрецом клана. В семьях сложилась устойчивая социальная иерархия: низшие (гэко) и «большие люди» (дайдзин) . Иногда целые малые кланы находились в зависимом положении от высших. Было известно и рабство, однако рабы были дороги и редки. Семьи-кланы представляли обособленные объединения, и китайские летописи эпохи писали о японцах: «Они распада­ются на более чем сто государств. Они ежегодно приезжают к нам и приносят нам дань».
С рубежа II-III вв. социальная иерархия в кланах стала довольно быстро превращаться в протогосударственные институты. Полномо­чия правителей стали наследственными, их освящал религиозный авторитет. Возрастанию роли правителей способствовало признание вассалитета по отношению к Китаю, а также военные походы. По­степенно сформировалось превосходство одного из таких племенных союзов. По имени такого союза получило название начальное государственное образование в Японии.
Объединение Ямато (сер. V - нач. VII в.) было типичным протогосударством. Сложилось оно под значительным китайским влиянием. Особенно возросло это влияние с VI в., после распространения в Японии буддизма; роль буддийских монастырей в укреплении оча­гов государственности была велика.
Власть главы господствующего союза постепенно была признана общегосударственной. Царь (окими) приобрел титул тэнно («небесного государя», императора). Правитель соединял в себе и религиозную, и собственно государственную власть. Постепенно ему были предоставлены и полномочия верховного судьи.
К VI в. местные клановые правители превратились в представите­лей центральной власти. Упрочила эту иерархию, уже вполне госу­дарственную, система социальных рангов – кабанэ (учрежден­ная в cep. V в.). Главы влиятельнейших родов и кланов закрепили за собой ранги, связанные с обособляющими функциями управления: оми – придворные, мурадзи – военные, и т. д.; всего выделилось до 9 таких специализаций. Племенные кланы стали превращаться в провинции со своими управляющими; число провинций достиг­ло 120, они подразделялись на общины. В 569 г. зафиксирована пер­вая перепись земель и повинностей зависимого населения. Налоговая система перешла от периодических подношений к регулярному обло­жению (рисом) и трудовым повинностям. Путем роста хозяйственно­го принуждения основной массы крестьянского населения у родовой власти стали формироваться крупные владения, а прежние сопле­менники – превращаться в полусвободных (томобэ) с закреп­лением профессиональных занятий и функций.
На протяжении VI в. выдвинувшиеся в результате образования протогосударственной администрации знатные роды вели острую борьбу за лидерство. Борьба продолжалась примерно до 587 г., когда возобладал мощный клан Сога, захватив в свои руки императорский трон. Были предприняты централизаторские реформы в китайском духе, направленные на укрепление ранговой иерархии, формирова­ние чиновничества, нового налогового аппарата.
С правлением принца-регента из дома Сога Умаядо связано по­явление первых законов – 12 Статей (603) и Законов 17 Статей (604-622). Законы были не столько правовыми нор­мами, сколько сводом политико-моральных поучений. Однако они были положены в основу государственной деятельности. Кланы при­зывались объединиться и служить общему благу. Все население де­лилось на три класса: правители – вельможи – народ. Правитель считался уже не просто главой высшего клана, а единоличным вла­стителем с особыми полномочиями власти. Соответственно китай­ским образцам, он выражал «всеобщий закон», считавшийся осно­вой правопорядка. В целях такого правопорядка правитель имел право требовать безусловного подчинения от низших должностных лиц. Вместе с тем правителя не признавали совершенно самовласт­ным: при нем обязаны быть советники. Провозглашалось, что «дела не должны решаться единолично государем».
С конца VI в. объединение Ямато стало стремиться к высвобож­дению из-под сюзеренитета китайской империи Сун (весьма услов­ного) и превращаться в самостоятельное раннее государство.
Окончательное формирование государственной организации было следствием преобразований, получивших название переворота Тай­ка (645–646).
Используя недовольство крестьянской массы, другие кланы свер­гли режим правителей Сога и установили новую императорскую ди­настию. Самым важным социальным поворотом было объявление всей земли только государственной (императорской) собственно­стью. Была установлена государственная система наделения землей, следуя иерархии традиционных и заново установленных рангов. Это положило начало новому сословному строю страны.
Вследствие политических перемен во второй половине VII в. сло­жилась центральная администрация. Верховное управление осуще­ствлялось Государственным советом (дадзекан), куда входили главы правящих кланов и высшие администраторы. Реаль­ную работу по текущему управлению вершил государствен­ный секретариат из 2-х подразделений: правого и левого (по китайской традиции). Секретариат руководил 8 ведомствами: наказаний, сокровищ, военным, двора, центральных дел, чинов, управления, народных дел. Помимо этого, были особые ведомства: по делам культа синто и по расследованию преступлений (дадзедан). В деятельности чиновной администрации практически воплощалась вся государственная организация. Ее правильному течению власть уделяла особое внимание. В конце VII в. был издан специальный ад­министративный кодекс; старые ранги были отменены, на их месте сложилась новая разветвленная чиновная система (из 48 рангов). В конце VII в. в правительстве утвердилась должность первого министра.
Страна обрела новое жесткое деление на провинции, уезды и деревни. Деревни (до 50 дворов) стали основой новой налоговой и военной рекрутской системы. В местном управлении также ликвидирова­лись родовые традиции, и управление вверялось назначенным чиновникам. Основой существования разветвленной государственной организации стала т. н. триада обложения, известная с древне­го Китая: налог с земли, подати с крестьянских промыслов, трудовая повинность (по постройке зданий, дорог, оросительной системы).
По своей внутренней структуре монархическое государство рицуре (закона), установившееся после переворота Тайка, было подобно европейским варварским государствам. И так же, как в Ев­ропе, новое государство стало стимулом для переформирования со­циального строя в направлении феодальных отношений.

Феодально-ленная система. Сёгунат.

Централизованная власть, сложившая­ся в VII-VIII вв., была условной. Собственно централизация ограничивалась единой системой сбора налогов, ведением земельного учета и контролем за наместниками провинций, которые ставились не из родовой знати, а из подвластных императору. Вся эта организация держалась на государственно-надельной системе землепользования. Как только эта система стала распадаться, влияние центра существенно ослабло.
С VIII в. наследственные наделы воинов и чиновников средних и высших рангов стали превращаться в вотчины (сеэн). Госу­дарственный контроль над вотчинами ослабевал (хотя налогового иммунитета в Японии не было). К Х в. в стране стали распростра­ненными отношения типа западноевропейской коммендации (см. § 23), которые стали охватывать и крестьянство, и слои провинци­ального чиновничества, и воинов многозвенной социально-правовой иерархией. Главной обязанностью патрона в таких отношени­ях становилась охрана от посягательств извне на его сеэн. По­скольку переоформление надела в вотчину-сеэн требовало участия губернаторской власти, губернаторы стали как бы условными цент­рами таких коммендационных отношений. Губернаторские управы делались основными органами управления и суда. Провинциальная власть стала назначать уездную. При губернаторах стали формиро­ваться свои армии – из отрядов на провинциальном, уездном, об­щинном уровнях. Основные вопросы государственной деятельности (распределение земель, налоги, воинская служба) также перешли на провинциальный уровень. Этим была сформирована важная предпосылка формирования феодального по внутренней структуре государства.
Новой социальной опорой формирующейся власти феодальных магнатов стало сословие воинов – самураев. За счет богатею­щего крестьянства, путем наделения землей младшего чиновничест­ва, сыновей аристократии низших рангов с Х в. сложилось довольно многочисленное сословие феодально обязанных воинов, несущих службу за рисовый «паек» и поместье. Самураи объединялись в от­ряды и в более крупные группы, нередко по родственному признаку. Такая традиционность формирования сословия в соединении с осо­бенностями синтоистской религии, национальной культуры, а также с жизненной бесперспективностью при потере сюзеренитета воспи­тала в самурайском сословии особую привязанность к феодальным морально-правовым ценностям – кодекс бусидо («путь вои­на»). Культивируемая бусидо жертвенность вассалов стала важней­шим инструментом в развернувшейся политической борьбе магна­тов.
В XI-XII вв. возникло большинство средневековых японских го­родов. Их население стало еще одним фактором в развернувшейся борьбе за сословные привилегии. С XI в. известны первые ремеслен­ные и торговые объединения – цехи (дза). Тогда же определи­лось в сословном отношении духовенство. Буддийские монастыри стали крупными феодалами, содержателями значительных вассаль­ных дружин, отрядов самураев.
Формирование феодально-сословного строя сопровождалось рез­ким падением политической значимости императорской власти. С конца VII в. императорский престол находился под контролем од­ного из крупнейших аристократических кланов – Фудзивара. С VIII в. клан обязал императора брать жен только из их дома. В IX в. захватил в свои руки посты принца-регента и первого министра (с общим титулом секкэна), поставив под контроль государст­венную администрацию. Государственное управление приобрело вид неофициальной диктатуры секкэнов. Положение император­ской власти свелось до религиозно-придворного главенства. С кон­ца Х в. под нажимом регентов императоры стали регулярно отка­зываться от престола в пользу малолетних детей, с тем чтобы ре­альные полномочия власти удерживались секкэнами. Сложился своеобразный институт экс-императоров (или «монашествующих императоров», поскольку правители удалялись в монастырь). Слу­чалось, некоторые императоры правили сами, без Фудзивара. Од­нако к XI в. нити государственного управления прочно были захва­чены новой системой регентского правления.
Окончательное утверждение нового своеобразного двоевластия произошло к концу XII в. После длительного соперничества не­скольких знатных феодальных домов (и семейных кланов), среди которых выделялись дома Тайра и Минамото, победу одержали Минамото (1185). Глава рода был пожалован императором в ранг «ве­ликого полководца, покоряющего варваров» (сейи-тайсегун), сёгуна. Реально в руки полевой ставки полководца-сегуна бакуфу перешли основные рычаги управления государством. Прежняя раннефеодальная центральная администрация практически распа­лась, сохранились только ведомства и советы, связанные с придвор­ными делами и священно-религиозными правами императора. Такая новая государственно-политическая организация получила название сёгуната. Опорой режима сегуната стала военно-служилая феодаль­ная иерархия, прежде всего сословие самураев, превратившихся в прямых (гокенины) или опосредованных вассалов сегуна.
В период Камакурского сегуната (1192-1333) императорский престол был поставлен под прямой контроль сегунов. Даже престо­лонаследие императорского дома требовало согласия и своеобразного утверждения в бакуфу. Вводилась особая должность советника сегу­на при дворе (1221), которому подчинялась особая дружина и в обя­занности которого вошло «политическое покровительство» импера­тора. В XIII в. правители нового клана Ходзе инициировали раздел дома Фудзивара на 5 ветвей, которым по очереди давались звания секкэнов. Тогда же и сам императорский дом был поделен на юж­ную и северную ветви, с правом поочередного наследования престо­ла. Гарантом этой разветвленной системы монархии выступали сегуны. Таким образом установилась реальная военно-политическая диктатура новой власти.
Управление в рамках сегуната стало осуществляться через новую систему местных представителей: сюго, которым поручались по­лицейские и военно-вассальные дела (с 1190), и дзито, земельных представителей по контролю за налогами, в том числе и в вотчинах-сеэнах (с 1185 г.). Со временем сюго стали как бы военно-полицей­скими губернаторами в провинциях, обладая в том числе и судебны­ми правами. Сегун считался «главой сюго и дзито», тем самым со­средоточивая у себя военную и полицейско-судебную власть. Цент­ральное управление страной осуществляло бакуфу, в которой выде­лилось несколько ведомств: Административное (мандокоро). Судеб­ное (монтюдзе), Военное (самурайдокоро). Ведомства были одновре­менно и судебными инстанциями по искам вассалов (гокенинов). Для надзора за знатью был создан специальный совет из 10 высших вассалов сегуна.
В конце XIII в. военная диктатура сегунов обрела более откры­тый вид. От Государственного совета правители Ходзе перешли про­сто к домашним совещаниям клана. Реальное положение секкэнов упало, был ликвидирован государственный секретариат. Росту зна­чения военной организации способствовала длительная борьба с на­шествием монгольского флота, разгромленного в том числе благода­ря «священной помощи» тайфуна (камикадзее), разметавшего вра­жеские корабли.
Система управления Камакурского сегуната усугубила стремле­ния разных кланов, и теперь уже территорий, к сепаратизму. После мощных мятежей, реставрации временной власти императоров в стране установился режим сегуната дома Асикага. Этот второй сегунат Муромати (1335-1573) способствовал общей децентрализации страны. В Японии сформировалось до 250 княжеств, подчиненных своим даймё, которые были не только самыми богатыми феода­лами, но и располагали особым сословным статусом, исключитель­ными судебными и административными правами. На протяжении XV в. страну раздирали постоянные междуусобные войны, крестьян­ские восстания. Государственная власть и управление ограничива­лись пределами феодальной группировки, в той или другой период собиравшейся вокруг сегунов.

Централизация страны. Сегунат Токугава.

В последней четверти XVI в. крупней­шие феодалы Центральной Японии по­вели борьбу за политическое объедине­ние страны. В этой борьбе они опирались на возросшее недовольство феодальными раздорами крестьян и горожан, а также на менявшее­ся сословие самураев. Война против режима прежнего сегуната при­обрела характер политической реконструкции страны под руковод­ством лидера оппозиционных групп феодалов и самурайства Тоэтоми Хидееси (1536-1598). Военные успехи оппозиции были дополне­ны рядом централизаторских реформ. В ходе земельной ре­формы была осуществлена податная перепись на новых принци­пах, в число подпадающих под налогообложение было включено большинство крестьянского населения, само обложение упорядочено и унифицировано. Сословной реформой в стране устанав­ливалось новое сословное подразделение на три сословия: самураев, крестьян и горожан, для каждого закреплялись свои предписанные занятия и связанные с этим обязанности и привилегии. Крестьянст­ву запрещалось владеть холодным оружием. Согласно указу 1588 г. началась т. н. «охота за мечами» в стране, которые, по изъятии, должны были пойти на гвозди и заклепки для постройки статуи Будды. Была запрещена миссионерская деятельность христианских проповедников (начавших проникать в Японию с сер. XVI в., после ее «открытия» португальцами). В целях создания единого финансо­во-экономического пространства страны ликвидировались внутрен­ние таможни, вводились единые меры и весы, начата денежная ре­форма.
Для обеспечения преемства власти в своей семье и предотвраще­ния новой межфеодальной войны Хидееси образовал особый Со­вет регентов (1598) из пяти главных министров-князей (тайро), которые должны были править до совершеннолетия сына Хидееси. Однако в 1600 г. наиболее влиятельный и богатый из князей-регентов Токугава Иеясу разрушил установленную систему, разгромил оппозицию других князей и стал единоличным военным правителем страны. К 1603 г. император даровал Иеясу титул и полномочия сёгуна. Тем самым в стране установился новый ре­жим сегуната, охвативший всю централизованную страну. Оконча­тельно новый политический и административный режим упрочился в сер. XVII в., при третьем сегуне династии, после целого ряда пра­вовых и административных преобразований.
В ходе социально-правовых реформ была упрочена и частично преобразована прежняя сословная структура общества. Она получи­ла название си-но-ко-се. Высшее сословие было представлено самурайством (си), среднее – крестьянством (но), ремесленниками (ко) и торговцами (се). Дворянство также не представляло единой кате­гории. Высший слой составила придворная аристократия (кугэ), свя­занная только с императорской семьей и лишенная реальных бо­гатств и влияния. Главную и значимую часть дворянства образовы­вали военные дома (букэ), среди которых выделялись владе­тельные князья – дайме, и рядовое дворянство. Сохранив владения и влияние дайме, Токугава преобразовал сословие по составу. Были проведены значительные конфискации владений и переселение кня­зей (до 1/2 всех земель страны поменяли владельцев). Перераспре­делялись земли, также учитывая внутренние категории дайме: род­ственников сегуна, его прямых вассалов (приверженцев), опальных и враждебных. Только из первых двух категорий формировались го­сударственные органы, заполнялись вакансии наместников в про­винции. Для удержания дайме в повиновении была введена практи­ка заложничества (1635), когда князья предоставляли сегуну своих родственников в обеспечение верности. Вместе с тем князья оста­лись единственными, кроме государства, земельными собственника­ми; в остальном поместья-сеэн были ликвидированы. Самурайское сословие получало условные земельные владения, разные по статусу для тех, кто относился к личным вассалам сегуна, вассалам других князей. Особенно многочисленную прослойку составили деклассиро­ванные самураи – ронины, практически единственными права­ми которых оставались ношение оружия и свобода незамедлительно расправиться с обидчиком, не прибегая к суду.
К середине XVII в. сложилась новая центральная администра­ция, сохранившаяся без существенных изменений в течение всей эпохи Токугава. Основной орган составляло правительство (родзю) из нескольких высших министров (обычно пяти). В их ведении на­ходились практически все государственные дела, включая надзор за императорским двором, финансы, отношения с князьями (кроме во­енных). Назначали их из высших феодалов, приверженцев сегуна, и правили они по месяцу, сменяя друг друга. Следующий круг прави­тельственной бюрократии составляли начальники ведомств ставки-бакуфу, градоначальники и др. (буге). Трое буге считались важней­шими: финансов, храмов и монастырей столицы Эдо. Всего же ве­домств центральной администрации насчитывалось до 60 в столице (Эдо) и в других городах до 40 (в т. ч. занимавшиеся вооружением, чеканкой монеты, флотом и т. д.). Члены родзю, родственники сегу­на, члены регентского совета образовывали также нерегулярный со­вещательный орган – гоебэя (названный так по залу, где про­ходили заседания).
Каждое княжество представляло собой самостоятельную админи­стративную единицу, в которой было свое малое правительство (киро). Как правило, в княжествах было до 4-х основных ведомств, за­нятых финансами, религией, судом и полицией. Надзор за деятель­ностью князей-дайме осуществляли полицейские инспек­торы (мэцке) сегуна во главе со старшими полицейскими. Об их должностях и деятельности был даже принят специальный закон (1632). По-особому строилось управление в домене сегуна: здесь ос­новными фигурами были управляющие (дайкины) и старосты воло­стей. В городах ставились специальные правители из самураев. Кро­ме того, образовывались городские советы из торговцев и богатых ремесленников (участие в таком совете давало право на ношение меча). Как органы внутригородского самоуправления, они занима­лись водоснабжением, чистотой улиц, сбором налогов и т. п.
Сегунат не облагал княжества налогами. Но существовала прак­тика принесения правителю «даров» пропорционально богатству провинций, количеству городов и, соответственно, уровню вассаль­ных отношений.
Военно-полицейское управление сегуната составляло главную, но не единственную сторону японской государственности. Сохраня­лась система традиционной монархии с собственной системой управ­ления и собственными полномочиями.
Император был номинальным главой страны. Его полномочия ограничивались собственным двором и религиозными делами. Со­гласно особому «Завещанию Иеясу» все реальные государственные полномочия передавались сегуну, власть его признавалась наследст­венной в собственном роде. Император был обязан предоставлять се­гуну своего сына в заложники. При императоре находился особый представитель сегуна – сесидай (с 1600 г.), считавшийся одновре­менно наместником столицы Киото. Без его участия не приводились в исполнение приказы императора, выходившие за пределы его дво­ра. В 1615 г. были установлены специальные правила для импера­торского двора, согласно которым обязанности императора направ­лялись на изучение древней истории, стихосложение, изучение це­ремоний и соблюдение традиций.
Несмотря на то что в течение двух с половиной веков сегуны даже не были в столице (чтобы не выказывать «унижающего» поч­тения к императору), влияние их на дела императорского двора было огромным. Даже выбор наследника престола подлежал согла­сованию с бакуфу. Императоры могли вступать в брак лишь с не­вестами из пяти традиционных домов высшей знати. В финансовом отношении зависимость была также значительной: императорскому двору выделялся рисовый паек и никаких собственных доходов иметь не полагалось. Императорский домен представлял автоном­ное от бакуфу хозяйство, но также находящееся под его верховным надзором.
Императорский двор располагал собственной административной организацией. В составе императорского (бывшего Государственно­го) совета были должности первого министра, левого и правого ми­нистров, других высших сановников, традиционно пополнявшиеся только из семей высших аристократов (кугэ). Однако их роль огра­ничивалась дворцовыми церемониями, религиозными и научно-об­разовательными делами в столице.

Исторически сформировавшееся двоевластие – императора и се­гуна – составляло наиболее своеобразную черту феодальной монар­хии Японии. Режим сегуната поддерживался в главном средневеко­вым сословным строем, влиянием служилого слоя самураев. Как только исторически старая сословная система стала распадаться, на­ступил и государственно-политический кризис власти.

§ 48. Право средневековой Японии (свод Тайхо-рицурё)

 

Формирование древнего права.

До начала VII в. в Японии господствовало обычное право, не зафиксиро­ванное никакими памятниками. Его предписания были не только юридическими, но и религиозными, этическими правилами. Многое в японском праве той эпохи было перенесено из более древних правовых систем Китая и Кореи. Собственно юридические нормы появились в обычном праве с вы­делением среди религиозных и моральных запретов особых пред­ставлений о наказании. Наказание было как бы закономерным следствием «греховности» людей и настигающего их Божьего суда. Первые понятия о преступном также были еще взаимосвязаны с религией и существовали в виде представлений о «семи небесных грехах» (тяжких) и «восьми небесных грехах» (менее тяжких). За их совершение обычно полагались кара и очищение – как прави­ло, коллективные.
Формирование письменного права в Японии началось не путем записи обычного права (как это было у большинства восточных и средневековых народов), а путем создания особого законодательства о системе и деятельности органов государственного управления – своего рода государственно-административных кодексов. Закономер­но, что при создании такой своеобразной сферы права широко ис­пользовался опыт более древней административной традиции Китая. В этом заключается одна из важнейших особенностей формирова­ния древнего японского права.
Первые законы были составлены в Японии в начале VII в. Это были Законы 17 Статей (604–622), в которых содержались в боль­шей степени моралистические пожелания в духе конфуцианства, чем строго юридические предписания. В конце VII в. под влиянием административных преобразований, начатых с переворотом Тайка, для одной из провинций Оме был составлен свод административных правил – Оми-ре (661-672). Свод был записан по образцу китай­ского «Уголовного и административного кодекса» империи Тан сере­дины VII в. В нем регламентировались обязанности администрато­ров, устанавливалась вводимая в японском государстве система ран­гов и в общей форме фиксировались взаимоотношения жителей с новой, государственной властью. Позднее Оми-ре был пересмотрен и превратился в «Уголовный и административный кодекс государева двора» – Киемигахара-ре (681-683). Состоял он из 22 глав и, по-видимому, включал, кроме административных правил, и нормы от­ветственности чиновников. Оба свода VII в. не сохранились, и о со­держании их ничего не известно.
Первым известным по содержанию памятником древнего япон­ского права стал кодекс «Тайхо-рицурё» (702). Он как бы юридиче­ски оформил государственные реформы Тайка. Для его составления в 700 г. была образована комиссия из императорских приближен­ных: «Государь повелел царевичу Восакабэ, Фудзивара Фубито, Авата Мабито и другим отобрать уголовные и гражданские законы». После его опубликования работа была продолжена. Составленный кодекс подвергался изменениям. В итоге была составлена новая ре­дакция свода под названием «Еро рицурё» («Уголовный и админист­ративный кодекс годов Еро» – 718 г.). Однако в действие новые за­коны ввели с большим запозданием – только в 757 г. Переработанная редакция в большей степени отражала заимствования из китай­ского права. Тогда как основная – Тайхо-рицурё – содержала пра­вила японского происхождения и отражала основные черты древнего японского права.
Уголовные законы из свода почти не сохранились. Администра­тивные законы дошли полностью. Они разделены на 30 книг, каж­дая посвящалась особой законодательной теме: рангам и штатам чи­новников (кн. 1-5), положению священнослужителей (кн. 6-7), по­ложению крестьян, наделам и налогам (кн.8-10), продвижению чи­новников (кн. 11-15), особому положению дворца, его служб и воо­руженным силам (кн. 16-24), особым обстоятельствам службы (кн. 25-27), уголовному судопроизводству (кн. 28-29). Последняя, 30-я книга включала разные положения, в том числе о единых мерах, ве­сах и даже обязательствах. Законы Тайхо обладали высокой сте­пенью обобщения, в них не было типичных для древнего законода­тельства казусных норм. Однако, вероятно, это было вызвано тем, что в законах почти не было правил для собственно бытовой юсти­ции. В большинстве они устанавливали взаимные обязанности и права чиновников и власти, населения и чиновников. Тем самым создавался своеобразный правовой строй, составляющий особенность древнейшего периода японского государства (называе­мый также рицурё).

Административное право.

Важнейшую часть правового строя рицурё составляли урегулирован­ные законом взаимоотношения государственной власти и управ­ляющих. Права и обязанности лиц, привлеченных к админист­ративной деятельности за счет и в интересах госу­дарства, регламентировались в отношении содержания служеб­ных обязанностей, порядка прохождения службы, выплат государст­венного жалованья, полагающихся льгот и привилегий.
Государственная администрация, следуя китайским образцам, строилась по системе должностных рангов. Ранги далеко не всегда соответствовали собственно должности, содержанию служебной дея­тельности. «От министра и до писца – это посты, от первого класса принцев крови и до начального ранга – это ранги. Ранги бывают благородные и неблагородные, посты – высокие и низкие. Благо­родные занимают высокие посты, неблагородные назначаются на низкие должности. Посты и ранги соответствуют друг другу. Каж­дый из рангов имеет степени, разряды и ступени»*. Законы заклю­чали в себе (кн. 2-5) исчерпывающий, по-видимому, перечень служб и постов государственной и дворцовой администрации (в 1-м классе числился единственно старший государственный министр, в низшем, начальном младшем ранге – писцы управлений водоснабжения, придворный красильщик и т. д.).


* Комментарий «Ре-но гиге» (IX в.) к законам Тайхо.

От наличия того или другого ранга зависели возможность и пра­во занять ту или другую должность. Высшие пять рангов присваива­лись только указом императора, с восьмого (низшего) ранга и вы­ше - с доклада Государственного совета, в т. н. начальные ранги производил Государственный совет собственным решением. Допу­скалось занятие не одного, а двух постов, в этом случае один счи­тался основным. Запрещалась служба близких родственников в од­ном учреждении.
Законы регламентировали и содержание служебных обязанно­стей, в том числе степень своего рода строгости соблюдений этих обязанностей: для высших она была максимальной, включая критерии этические, для низших – была чисто формальной и связывалась только с состоянием порученной по должности сферы управления. Например, старшему министру, «как наставнику Сы­на Неба», полагалось быть «примером для всего света, держать страну на путях морали и приводить в гармонию отрицательное и положительное...» Если такого человека нет, то пост этот ос­тавлять незанятым. Писцы же должны были только снимать ко­пии с документов, записывать и содержать в порядке офици­альные документы.
Соответствие должности, назначение на другую должность, при­своение высшего ранга зависело от результатов аттестации чинов­ников. Ее проводили регулярно, в ряде случаев ежегодно. Составлял аттестационное представление начальник управления или ведомст­ва, включая в него обязательно «сведения о хорошем поведении, за­слугах и провинностях». Начальник же нес персональную ответст­венность за возможные искажения: это был минус в его аттестацию. Аттестуемые чиновники распределялись по девяти классам: в вы­сший разряд включались те, кто обладал несколькими достоинства­ми (в основном этического плана) помимо исправного знания служ­бы, в низший, 9-й, – те, кто «допускает лесть, обман, алчность». Последних надлежало увольнять со службы – но только по резуль­татам испытаний. Для начальной деятельности устанавливались эк­замены: по литературоведению, философии, канцелярскому делу, праву – соответственно будущему делу. На экзаменах по праву кандидат должен был «хорошо уяснить содержание десяти статей рицуре и отвечать на вопросы без колебания и задержки». «Если же экзаменующийся в общем знает основы права, но еще глубоко не овладел сущностью, считать его невыдержавшим».
От аттестации зависело продвижение чиновников, в том числе самое жизненно важное – из провинции в столицу. Пропорцио­нально рангам чиновники получали жалованье. Законы регламенти­ровали точные размеры государственных выдач – шелком, холстом, мотыгами. За упущения по службе жалованье задерживалось или могло быть конфисковано.
Административное право Японии едва ли не впервые узаконило обязательный отпуск чиновников. Он был еженедельным, ежегодным и специальным. Еженедельно полагалось отдыхать один день из шести. Кроме того, предоставлялся месяц для по­левых работ (два раза в год по 15 дней). Были особые отпуска по траурным обстоятельствам – в 1 месяц. В скорбных случаях государство выдавало чиновникам также вспомоществование на похороны и траур. Траур по родителям был, видимо, значитель­ным по длительности: в этих случаях чиновников предписывалось увольнять от должности.
Службу можно было начинать с 21 года. Чиновникам даже вме­нялось в обязанность представлять своих сыновей в этом возрасте для испытаний или аттестации. Чиновничество, таким образом, объ­ективно превращалось в полузамкнутое сословие со своими статусом и льготами.

Судопроизводство.

Администрация была в Древней Япо­нии тесно связана с юстицией. На са­мом высшем уровне и на уровне местном судопроизводство осущест­вляли одни и те же учреждения. Однако существовали и специаль­ные юридические ведомства.
Все судебные дела первоначально должны были передаваться в низшие органы власти: «в административный орган по месту основ­ной приписки» (т. е., по-видимому, налогообложения). Допускалось подавать жалобу и в ближайшее административное управление. За­тем при наличии оснований и с «письменным изложением недоволь­ства» истца или ответчика дело можно было передавать на обжало­вание выше по инстанции. Конечным пунктом судопроизводства могло стать рассмотрение дела в Государственном совете. Только после неудовлетворительного решения в Совете можно было апел­лировать к императору.
Император считался высшей судебной властью, однако непосред­ственным судьей он не являлся. От его имени это производил Госу­дарственный совет. Императору принадлежало право помилования и амнистии, утверждения смертных приговоров, приема апелляций на неудовлетворительные по содержанию решения Государственного совета.
Реально важнейшим специализированным судопроизводствен­ным органом было министерство юстиции, или «наказаний» (гебусё). Оно состояло из трех специализированных ведомств: централь­ного управления, управления штрафов и управления тюрем (всего чиновников насчитывалось до 270). Министерству подчинялись су­дебные чиновники в составе городских (столичных) управлений и провинциальных администраций. Здесь в равной степени и почти в одинаковой процедуре разбирались жалобы по гражданским и уго­ловным делам. Из компетенции министерских судов были изъяты только дела знати и чиновников выше пятого ранга; их судили в придворном ведомстве.
Административные ведомства и расследовали дела, и выносили решения. Однако следствие и суд (по уголовным делам), по-види­мому, были разделены друг от друга: в штатах министерства упо­минались раздельно судьи и следователи. Решения по делам требо­валось выносить строго по месту возбуждения дела. Исполнение приговора производилось по-разному, в зависимости от важности преступления и тяжести наказания: более тяжелые преступления полагалось рассматривать вторично в более высоких инстанциях (в провинции, в столице) и там приводить приговор. В случае смерт­ных приговоров утверждение его императором и Государственным советом затребовалось даже трижды. Местом исполнения смертной казни определялся городской базар. Чинам выше седьмого ранга, царевичам разрешалось в замену смерной казни прибегнуть к са­моубийству.
Многократная перепроверка материалов дела составляла сущ­ность и предварительного расследования. Оно начиналось либо с заявления, либо с доноса. Первейшим действием следователя был арест – и обвиняемого, и обвинителя; задерживали и доносчика. После первой проверки и установления истины невиновного отпу­скали. Во-первых, следователя обязывали оценить заявление по пя­ти аспектам: как арестованный говорит, как слушает, каково выра­жение лица и т. п. Во-вторых, должны быть правильно оценены улики. В случае противоречий, подозрительности обстоятельств предписывалось применять пытку к подследственному – довольно примитивную (битье палками). Пытку можно было повторять тро­екратно с интервалами в 20 дней. Правила законов допускали, что арестованный и умрет в процессе дознания. Об этом эпически-спо­койно предписывалось «доложить начальству». По незначительным преступлениям следствие шло сокращенным порядком, по обвине­ниям в мятеже предусматривалось какое-то особое разыскание.
Одной из важнейших особенностей древнего судопроизводства было требование строгой подзаконности судебных реше­ний: чиновникам предписывалось «придерживаться официального текста уголовных и гражданских законов».
Еще одной, чисто японской особенностью древнего судопроизвод­ства было требование доноса о преступлении от всех якобы знав­ших о нем. Касалось это прежде всего родственников жертвы, а так­же и виноватого. Вероятно, таким образом в общей форме стимули­ровалось моральное осуждение нарушителя законов и правил, столь важное для конфуцианства и для буддизма. (Родст­венников жертвы обязывали доносить еще и потому, чтобы обеспе­чить исполнение государственного закона, а не сделки с возможным преступником.) Родственник, который знал о преступлении, но спу­стя месяц не донес о нем, подвергался также наказанию, хотя и не­сколько ниже подлинного преступника. Вместе с тем младшие род­ственники и слуги, рабы виновного были освобождены от обязанности доносить. Так древний закон находил компромисс между госу­дарственным правом и семейной моралью. Впрочем, при соверше­нии самых тяжких преступлений – государственных – доносить вменялось в моральный долг (уже иначе понимаемый) всем, вклю­чая рабов.

Уголовное право.

Сложное сочетание требований морали и закона было характерно и для уго­ловного права. Вполне очевидно, что уголовной ответственности подлежали греховные действия (в развитие древних кон­фуцианских и других религиозных предписаний о восьми смертных и пяти малых грехах). Однако воспринятое в законах понимание греховности было переиначено: наиболее тяжкими объявлялись по­сягательства не на семейные и даже не религиозные устои, а на священное место власти.
Следуя религиозно-этической традиции, рицу выделяли 8 тяж­ких преступлений из всех прочих (полная систематика преступле­ний древнего права неизвестна, так как большая часть именно уго­ловных законов не сохранилась). В их число входили (1) мятеж или заговор против императорского дома, (2) разрушение или заго­вор с таковой целью императорских могил, дворцов, храмов, (3) го­сударственная измена, в т. ч. переход на сторону неприятеля или убийство членов царствующего дома; (4) «великое убийство», т. е. убийство своих родственников, множественное убийство в семье, связанное с нарушением религиозных заповедей; и др. Обычное убийство, кражи, разбой, ограбления и т. п. – все это было отнесе­но к группе прочих преступлений.
Разделение преступлений на два больших класса было важно не столько для назначения основного наказания (это почти не регули­ровалось законами и находилось на усмотрении суда), сколько для последствий его исполнения. По тяжким преступлениям не приме­нялась амнистия преступников, весьма распространенная по другим делам. Различны были требования к сопутствующему наказанию – конфискации имущества.
Законы держались строгой системы из 5 видов наказаний: 1) смертная казнь, 2) ссылка, 3) каторга, 4) битье палками и 5) плеть­ми. Тюремное заключение, о котором много говорилось в законах и которое детально регламентировалось (вплоть до того, что можно и чего нельзя иметь заключенным и что их «должно снабжать одеж­дой, питанием, циновками, врачами, лекарствами» за счет конфи­скаций), применялось только как промежуточная мера на время следствия, обжалования и т. п. Смертная казнь применя­лась главным образом в виде повешения или обезглавливания. Од­нако позднее в обиход вошли более диковинные ее виды: сварива­ние, отпиливание головы, сожжение, распятие, замуровывание. Специфическими японскими видами были сажание на деревянную лошадь, под которой разводили огонь, и многочетвертование (когда приговоренному в 1-й день рубили палец, во 2-й – другой, и только на 13-й – голову). Ссылка считалась одним из самых тяжелых наказаний, она была сопряжена с принудительными работами. В за­висимости от тяжести преступления ссылка была в более или менее отдаленные от родных мест поселения, куда препровождали «по эта­пу». Она могла быть срочной и бессрочной. Ссыльные питались за свой счет, и только в случае большой бедности семье или ее отда­ленности выдавалось казенное пропитание. Ссылка по режиму ви­димо, не различалась от каторги, поскольку осужденные обязаны были работать. Телесные наказания различались в зави­симости от толщины применяемых бамбуковых палок: битье розга­ми или тонкими палками; при следственной пытке применялись палки наибольшей толщины. В случае ссылки или каторги, кроме того, как дополнительное телесное наказание применялось заковы­вание в кандалы и шейные деревянные колодки.
Одним из своеобразных институтов уголовного права был выкуп наказания. По усмотрению провинциальных начальников любое из наказаний можно было выкупить (неясно только, можно ли было выкупить наказания за 8 тяжких преступлений): смертную казнь в течение 80 дней, наказание плетьми – 30 дней. В любом случае, правда, следовало возместить причененный преступлением ущерб. Ущерб казенному имуществу компенсировался даже в случае, если само преступление подлежало амнистии.
Помимо основных, законы предписывали применять и дополни­тельные наказания. Одним из существенных была конфискация имущества, причем в зависимости от важности преступления то учитывались, то нет интересы родственников. Конфискации подле­жали даже земельные наделы. Однако наделы, предоставленные за служебные или воинские заслуги, можно было конфисковывать лишь при совершении первых трех самых тяжких преступлений, на­градные наделы – только за восемь тяжких преступлений. Другими дополнительными наказаниями, особенно для чиновников, были ис­ключения из семейных списков, лишение постов, лишение рангов или государственной награды.
Ответственность за преступления была неравнозначной и носила сословный характер. Шесть категорий знати и ученых (от родственников царя до «великих талантов») пользовались снисхож­дениями. В случае малозначительных преступлений предписывалось прощать монахов (если наказание соответствовало году каторжных работ). Если же преступление буддийских монахов было более зна­чительным, то его расстригали. В случае еще менее значительных преступлений монахам телесные наказания заменялись епитимьей (из расчета 10 дней «дел, угодных Будде» за 10 палок). Наказания за тяжкие преступления, помимо прочего, приводили к исключению преступника из общины, что в тех примитивных условиях жизни было едва ли не наиболее тяжким последствием, особенно для семьи преступника. Таким образом формирующаяся государственная власть стремилась гарантировать соблюдение установленных поряд­ков и подчинение.

Брачно-семейное право.

Сословное и патриархальное начала характеризовали всю сферу социально-правовых отношений по древним японским законам. Знать, основ­ная масса населения, рабы – каждое сословие жило по своим пра­вилам, и государственный закон в наибольшей степени регламенти­ровал только вторые два состояния.
Патриархально-клановое начало было важным для семейного юридического быта еще и потому, что полноценная малая семья – в виде совместного проживания – в Древней Японии не была ти­пичной формой. Основу семейных отношений составлял особый японский брак – цумадои, при котором муж свободно посещал жену, сохраняя, по сути, раздельное жительство с нею. С этим были связаны большинство особенностей отношений мужчины и женщи­ны, значительная самостоятельность женщины в домашних делах, особые порядки наследования имущества.
Для основной массы населения брак заключался по достижении совершеннолетия: в 15 лет для юноши и в 13 – для девушки. За­ключение брака предполагало согласие многочисленной родни, вплоть до дедов и бабок со стороны жены. Брак заключался как бы в две стадии: назначение (или помолвка) и собственно «вступление в силу». Если срок между назначением брака и его действительностью превысил три месяца, то согласие на брак можно было расторгнуть, и это не влекло никаких последствий. Можно было считать брак расторгнутым и в случае длительного безвестного отсутствия (зако­ны знали и такой институт).
Брак цумадои не предполагал моногамности, и мужчине не воз­бранялось иметь нескольких жен, а также наложниц. Однако воль­ное отношение со своими женами, оставление их без причины, что­бы жениться на новой жене, законами не допускалось.
Соответственно китайским традициям, развод был весьма легок, и даже считался необходимым в некоторых случаях. Причинами для развода, также соответственно канонам конфуцианства, считались семь обстоятельств: бездетность жены, ее развратное поведение, не­послушание родне мужа, сплетница, ревность, вороватость, дурная болезнь. Со стороны мужа развод выражался в том, что он выдавал жене соответствующую бумагу за подписью (если неграмотен – с отпечатком пальца). При некоторых, правда, обстоятельствах жена не могла покидать дом мужа, даже получив разводное письмо: траур по родителям, повышение мужа по службе, если ей некуда идти. Предписывалось разводиться, кроме того, если один из супругов (муж или жена) пытался побить или убить родственников другого. Не считался возможным также брак с ранее совращенной женщи­ной. При разводе все наличное приданое жены подлежало возврату.
Люди рабского состояния могли заключать браки только в рам­ках своих сословных категорий, причем законы предписывали стро­го придерживаться различий даже между особыми категориями ра­бов (чужеземные некультурные, свои, превращенные в рабов за го­сударственные преступления, родственников, и т. п.). В низшую степень государственных рабов переходили дети, рожденные от не­дозволенных браков рабов и их хозяев. Дети от случайных связей со свободными считались, однако, свободными. Но связь эта не могла признаваться браком.
Только к XIV-XV вв. в японский быт входит нормальный моно­гамный брак с постоянным совместным проживанием мужа и жены. Тогда значительно изменились и требования брачно-семейного пра­ва. С развитием феодально-вассальных связей и в целом перемени­лось регулирование сферы социально-правовых отношений.

Развитие японского права после кодексов Тайхо и Еро осуществ­лялось главным образом в виде императорских указов. К Х в. собра­ния таких указов постепенно вытесняли древние кодексы. Однако в практике комментарии к древним кодексам по-прежнему имели большое .значение, формально свод «Тайхо Еро-ре» (или «Тайхо-рицурё») действовал до середины XIX в. (эры Мейдзи – см. § 72). Од­нако с началом сегуната большинство правил древних кодексов ста­ли нежизненными и перестали быть руководством для юстиции. В XIII в. появились новые своды законов, построенные уже на совсем других основаниях.

§ 49. Становление международного права

Уже в древности стали формироваться некоторые правила в отношениях между правителями разных государств, между раз­ными народами. Из этих случайных поначалу обычаев, в кото­рых выражались как общие представления о нормах человеческой жизни, так и главным образом идеалы религиозные, понемногу сложилась система принципов международного права. Процесс его формирования был особенно длительным в истории права, и говорить о международном праве в полном смысле слова мож­но только с XVII в. Во многом такая длительность связана с характером самих международно-правовых институтов: в от­личие от внутригосударственного международное право не под­креплено принудительной силой определенного властного органа. Соблюдение международно-правовых норм опирается на вза­имный интерес и на согласие правительств, подра­зумевает взаимное признание условного равенства в межгосудар­ственных делах. Кроме того, правила, установившиеся в отно­шениях только двух народов или государств между собою, нельзя считать вполне международным правом. Реальным оно становится тогда, когда неких общих правил (в областях вза­имных интересов) придерживаются многие и разные государства, и не в какой-то один момент.

Право войны.

Древнейшей областью согласования взаимоприемлемых правил поведения стала война. Это право войны стало первым историческим источни­ком всего международного права.
Международные ограничения на способы ведения боевых дей­ствий появились уже на стадии ранних протогосударств (и даже дополитические народы выработали некоторые правила на этот счет). Нельзя было воевать ночью, нападать во время проведения врагом религиозной церемонии или похорон павших. Женщин и детей, захваченных в бою, следовало возвращать. Нельзя было убивать посланца. Пренебрежение этими правилами со стороны какого-либо народа или войска делало, в свою очередь, дозво­ленным и оправданным любое обращение с ним, вплоть до пол­ного истребления.
В античных Греции и Риме осуждалось и не допускалось приме­нение отравленного оружия, хотя мифологические герои греков-ахейцев (т. е. до дорийского завоевания XI в. до н. э.) не чурались его применять, пусть это и не считалось особой «доблестью». Нельзя было и препятствовать отступлению разбитого в бою войска. В ос­тальном любые военные хитрости были позволительны.
Сходные ограничения выработали и цивилизации Востока. В древнеиндийских Законах Ману (II в. до н.э. – II в. н.э.) осужда­лось применение особо зверских видов оружия: «Когда сражается с врагами, пусть не убивает врага ни вероломным оружием, ни зубча­тыми стрелами, ни ядовитыми, ни с наконечниками, раскаленными в огне».
В мусульманских традициях ведения войны (сложившихся в ходе арабских походов VII-X вв. и отчасти опиравшихся на заповеди Ко­рана) не полагалось начинать войну без ее объявления, воевать про­тив стариков, детей и женщин, следовало уважать парламентеров, запрещалось отравлять источники воды. Однако в остальном позво­лялось делать с врагом все, что заблагорассудится.
Наибольшего осуждения зверства войны удостоились со стороны католической церкви в период средневековья. По инициативе цер­ковного собора (XII в.) были осуждены, как бесчеловечное оружие, луки и арбалеты, в XIII в. ограничения коснулись огнестрельного оружия. Разумеется, такие ограничения быстро оказались недееспо­собными, и церковь сделала некоторые уступки, оговорив запреты только условиями «несправедливой войны». Своеобразным стало и решение католической доктрины в отношении военных хитростей (поскольку любые уловки объективно были проявлением тяжкого греха – лжи). Согласно рассуждению Фомы Аквинского, классика католической теологии (XIII в.), открыто обманывать недопустимо, но не раскрывать истины, не позволять уловками открыть свою сла­бость или свое положение – благо.
Условия ведения войны оказались тесно увязанными с более об­щим представлением – о справедливой или несправед­ливой войне. Различение войн на справедливые (т.е. позволен­ные) и несправедливые ведет начало к обычаям Древнего Рима. По Цицерону, «ни одна война не является справедливой, если она не объявлена, если она не предпринята вследствие нанесенной обиды».
Войне должно предшествовать ее объявление. Тогда армия сво­бодна в выборе средств ее ведения. В древнеримских канонах, выяс­нение этих вопросов – главная функция жрецов-фециалов (см. § 12). Фециалы должны заявить претензии племени, союзу или госу­дарству, с кем возник конфликт, и ждать принятого срока; если об­ращение неудовлетворительно, то брошенное копье означало объяв­ление войны. Это было jus feciale. Объявить войну следовало за 3 дня до выступления. Тогда такая война справедлива, тогда все сред­ства позволительны и – «горе побежденным!»
В средние века такие строгие правила поначалу отпали. Однако к XII в. обычай обязательного объявления войны стал повсемест­ным. В Европе первыми стали строго придерживаться этого правила итальянские города-коммуны, посылая неприятелю перчатку. До XVI в. считалось, что объявление войны подразумевает некий фор­мальный, даже торжественный акт. Позднее вошло в практику чис­то дипломатическое уведомление, нередко даже без выдвижения конкретных претензий.
Война неизбежно ставила проблему о положении пленных и ра­неных. Древняя Греция института пленных не знала, с захваченны­ми воинами и с чужим народом можно было поступать по усмотре­нию. Римляне также полагали, что в случае справедливой (!) войны пригодны все средства. Пленных обращали в рабство либо убивали.
Рабство или смерть были судьбой пленных и в войнах средневе­ковья. Начиная с крестовых походов XI–XIII вв. в обыкновение во­шел выкуп пленных. Однако еще знаменитый Ричард Львиное Сер­дце приказывал убивать пленных, если за них не следовало выкупа. Распространилось вновь и обращение пленных в рабство – на гале­ры. Поворотными и здесь стали решения церковных соборов. 3-й Латеранский собор (1179 г.) запретил продавать пленных в рабство, заключив, что это не согласно с христианством. Однако практика (уже не всеобщая) сохранилась до XIV – XV вв., особенно в му­сульманских странах в войнах с «неверными». С конца XVI в. плен­ных держали некоторое время, пока не последует выкуп. С середи­ны XVII в. вошло в общее обыкновение отпускать пленных после окончания войны без всяких условий.
Только в XVIII в. появились первые международно признавае­мые правила в отношении военной медицины и раненых. Согласно договору между Англией и Францией (1743 г.) впервые было принято условие о неприкосновенности госпиталей. В ходе Семилетней войны воюющие стороны стали на основах взаимности оказывать помощь неприятельским раненым, обязывались не захватывать во­енных медиков друг друга.
В средние века особо обозначилась проблема общего регулирова­ния нейтралитета в ходе чужой войны. Она была важна главным образом для морской торговли. Первую попытку ввести права нейт­ралов в какие-либо рамки предпринял тот же 3-й Латеранский со­бор. Было постановлено, что непозволительна продажа оружия вою­ющим, железа, строительного дерева, а также всего, что слу­жит войне. Во всем остальном торговля между воюющими и с воюющими объявлялась свободной, и захваты торговых судов счита­лись несправедливыми. Начиная с XIII в. вошли в практику одно­сторонние прокламации об объявлении портов неприятельской де­ржавы закрытыми и нарушающие это суда – подлежащими пресле­дованию. Однако столь же, если не более распространенным было игнорирование запретов и ограничений.

Международный договор.

Договоры между народами или прави­телями государств, клятвенно или письменно зафиксированные, вообще известны с самой глубокой древности. Самые первые из дошедших соглашений – древнешумерийские – относятся к IV тыс. до н. э. и посвящены были взаимным обещаниям о неприкосновенности меж (границ). Древнейшие дого­воры касались, как правило, обещаний союза в борьбе с кем-либо третьим (причем неприятель бывал определен точно; соглашений на «случай» не было), а также установлению границ, заключению бра­ков.
Все эти древние соглашения не были еще международным пра­вом. Они отражали только вызванное моментом согласие между двумя правителями (или народами) и никто третий не предполагал следовать общим правилам. Сами заключившие соглашение стороны вовсе не считали его для себя впоследствии обязательным, посколь­ку никаких санкций никогда не предполагалось. Более того: на­рушение международных соглашений было бо­лее общепринятым, нежели верность им. Кроме всего, договор заключался с правителем, и только на время его правления. Смерть, особенно низложение правителя делали договор ничтожным.
Древнейший из известных текстуально международных тракта­тов – между хеттами и Египтом (около 1280 г. до н. э.) – заклю­чал в себе едва ли не первое определение принципов взаимоотно­шений между правителями. Стороны обещали друг другу взаимные мир и дружбу, оборонительный и наступательный союз, выдачу пре­ступников, укрывшихся бы в союзном государстве. Договор был скреплен клятвой, удостоверенной посланниками.
В античные времена заключение договоров стало постоянным спутником межгосударственных отношений. В Древней Греции вош­ло в практику заключать договоры о ненападении, о взаимопомощи (причем фиксировались и размер, и порядок предоставления), о пра­вах граждан других полисов, разумеется, о заключении мира и союз­ничестве. С V–IV вв. до н. э. содержание договоров стало разнооб­разнее: предметов межгосударственных соглашений насчитывают до 20. Союзы могли быть как оборонительные (симмахии), так и насту­пательные (эпимахии), о границах и арбитраже возможных споров в этой связи, о праве заключать браки между гражданами полисов, приобретать недвижимость и даже подобия договоров о правовой по­мощи (о компетенции судов в отношении граждан другой стороны).
Договоры заключались на 50, 100 лет со взаимными заверениями соблюдать их «без коварства и ущерба, на суше и на море». Заклю­чение договоров сопровождалось религиозными церемониями, и поэ­тому соблюдение соглашений стало сродни религиозной клятве.
Для древних римлян в особенности стало характерным строгое отношение к соблюдению незыблемости договоренности. Отношения между народами, государствами, к тому же скрепленные фециалами, воплощали правила божественного права – fas. Несоблюдение приравнивалось к святотатству и каралось изгнанием (либо услов­ным принесением в жертву подземным богам). Такое религиозное отношение к принципу соблюдения международных договоров при­вело к тому, что приверженность соглашению считалась обязатель­ной только в отношении единоверцев.
С распространением христианства и с установлением традиции закреплять договоры религиозной клятвой (крестоцелованием, при­частием и т. п.) обусловленность верности договору принесением или непринесением этой клятвы стала едва ли не первым общепри­нятым каноном международного права. Это было взаимосвязано с разделением войн на справедливые и несправедливые (что было тео­ретически в особенности разработано в Византии). Справедливы всегда войны против неверных и еретиков. То же в отношении договоров: с иноверцами нельзя заключать мир, но только переми­рие; мирный договор в полном смысле слова возможен только с хри­стианами.
Католическая церковь в принципе запрещала заключать тракта­ты о союзах с нехристианскими государствами. В этом отношении прорывом был XVI в.: в 1535 г. французский король впервые заклю­чил договор о союзе с мусульманской Оттоманской портой. Пра­во вышло за рамки религии.
В древности договоры считались действительными с момента их подписания и извещения об этом правителей. С VII в. н. э. вошла в обиход особая процедура ратификации, которая пока еще считалась только дополнительной гарантией, но не непременным условием верности договору. Договоры заключались, как правило, на неопре­деленный срок. Формирующееся международное право не признавало давности соглашений, допускало практически автоматическую их пролонгацию (продление).
В эпоху средневековья значительно расширилось содержание до­говоров, международные правила стали регулировать весьма своеоб­разные предметы. С XIV в. вошло в практику соглашение о взаим­ной выдаче уголовных преступников (договор между Англией и Францией 1303 г. был первым), с XVII в. – сходные обязательства коснулись и политических врагов (по договору 1661 г. Дания гаран­тировала Англии выдачу прежних судей в процессе над Карлом I Стюартом).
Постепенно стал прокладывать себе дорогу принцип правового равенства государств-субъектов международных отношений (В древности сама мысль об этом казалась абсурдом, и нередки были ситуации, когда правитель преклонялся перед послом другой держа­вы - ассирийцы, например, требовали этого безусловно.) Государст­ва обговаривали между собой взаимное соблюдение уважения, в том числе церемониалы на море (салют и т. п.). К XVII в. утвердилось представление об обязательности для государств заключенных трак­татов, каким бы внутренним переменам ни подвергалось в них пра­вительство.
Путем двусторонних соглашений делались попытки определить вообще принципы универсального мирового порядка: Гордезильским договором 1494 г. Испания и Португалия согласились о разделе всей земной поверхности на взаимные зоны влияния (начиная с 370 миль далее о-вов Зеленого Мыса-Испании, к востоку от условной «черты» –- Португалии). Разумеется, соглашение при­знавалось другими государствами только соответственно их слабости сравнительно с Испанией и Португалией и скоро перестало прини­маться в качестве нормы права. Однако в отношениях с восточными странами, например с Японией XVI-XVII вв., Португалия жестко отстаивала незыблемость провозглашенного права.
Вестфальский мирный трактат 1648 г. (заключенный нескольки­ми европейскими странами после Тридцатилетней войны – глав­ным образом о судьбах Германии) установил впредь общепризнаваемые нормы международных отношений. В трактате содержались 4 темы, с этого времени ставшие непременными для итоговых между­народно-правовых документов: 1) провозглашение окончания войны и восстановления целостности порядка; 2) устранение причин конф­ликта; 3) правила вознаграждения победивших, контрибуция; 4) санкции за неисполнение. Участие нескольких государств со време­нем сделало правила Вестфальского трактата действительно реаль­ными и в отношениях с прочими странами.

Дипломатическое право.

Возникновение особого дипломатического права связано с предоставлением официальным посланцам правителей и стран некоторых привилегий (сравнительно с жителями принимающей страны). Особость лично­сти представителя издавна была несомненной. Однако наде­ление его специальным правовым статусом, в т. ч. охра­няющим от жителей и властей страны пребывания, сложилось не сразу.
Древность практически не признавала главного (в будущем) принципа дипломатии – неприкосновенности послов. Нередко именно убийством или официальной расправой с посланцем выка­зывали недовольство действиями другого правителя, объявляли о начале войны или о нежелании соблюдать ранее достигнутые дого­воренности. Расправа с вестником или послом рассматривалась как одна из лучших воинских или политических хитростей.
В Древней Греции послам стали придавать некий особый статус, подразумевавший и личную неприкосновенность. Желательных по­слов принимали торжественно, им предоставляли почетные места в театре, на церемониях. Однако точно так же посла могли и не допу­стить к исполнению его миссии, если власти не были удовлетворены предварительной беседой. Идеи о посланце как носителе статуса на­правившего его народа или правителя не было. Для подтверждения официального характера миссии греки начали практиковать выдачу мандатов – спаренных восковых табличек (diploma).
Полное признание принцип неприкосновенности послов нашел в Древнем Риме. Это было связано с высшей силой fas, jus feciale, ох­ранявших международные отношения (см. § 12). Даже в ответ на враждебные действия (например, карфагенян во II в. до н. э.) в от­ношении римских посланцев Сенат запрещал прибегать к репресси­ям их представителей в Риме. Казусы случались. Но общие право­вые представления расценивали нарушение неприкосновенности по­сла как высшую несправедливость.
Римляне первые, пожалуй, распространили иммунитет посла на его частный статус. Законом было запрещено привлекать послов к суду за долги, сделанные до прибытия в Рим. В I в. до н. э. по­слам было запрещено, вместе с тем, делать частные займы в самом Риме.
В эпоху средневековья неприкосновенность посла поначалу не была полностью безусловной. В Византии, например, традиция за­прещала убить чужого посла, оскорбить его, но не возбранялось аре­стовать. К XVII в. установилось в качестве неоспоримого правила, что посол неподсуден. Иммунитет распространялся даже на случаи, когда посол оказывался замешан в политические заговоры внутри страны. Пребывание посла в стране сопровождалось предоставлени­ем ему некоторых привилегий, в частности на часовню соответст­венно привычному исповеданию. Арест посла считался поводом к безусловному разрыву между правителями или государствами. В от­ношении причастности послов к уголовным преступлениям иммуни­тет не был абсолютен: так, в Англии в XVII в. был казнен брат пор­тугальского посла за причастность к бытовому убийству.
В эпоху средневековья закрепилась профессионализация дипло­матии, именно с этого времени она стала постоянной институцией международных отношений и государственной организации. Собст­венно, первое ведомство иностранных дел возникло в Японии – корокан (VII в.). Первых постоянных представителей в других стра­нах, вернее при других дворах, учредила Венецианская республика; здесь же впервые появились политические и правовые инструкции дипломатическим агентам (1288 г.). Позднее организация диплома­тии из Италии была перенята по всей Европе, а затем стала опреде­ляющей и для всего зарождающегося международного права. В сере­дине XIII в. появилось и столь важное впоследствии слово ambaxadea («вестник»). Институт постоянных посольств оформился к концу XV в. во взаимоотношениях европейских держав с Отто­манской империей, а также с папским двором в Риме. Тогда же по­слы разных стран, присвоив себе титул Exellence, стали выказывать претензии на первенство среди подданных, даже знати страны пре­бывания. Стремление к первенству (в котором видели поддержание престижа своего государя или страны) нередко доходило до абсурда, но составило едва ли не важнейшую часть дипломатического права и особого дипломатического этикета вплоть до XVIII в. Так, в 1660 г. в Лондоне испанский и французский послы простояли в каретах более суток друг против друга, выясняя, кто должен проехать мост первым, хотя уже тогда было достигнуто молчаливое согласие в дипломатическом праве об условном первенстве послов, следуя «рангам» держав. Считалось, что послами могут быть только муж­чины, но уже с XV в. в дипломатических переговорах участвовали и женщины, выполняя отдельные поручения.
В торговых делах интересы другой страны представляли консу­лы. Консульство появилось в ходе первых крестовых походов (XI-XII вв.). В XIV-XV вв. постоянные консулы стали общепринятым институтом в практике защиты интересов своих торговых людей большинства стран Западной Европы: итальянские города-коммуны имели консулов в Англии еще в начале XV в. Никакими специаль­ными дипломатическими правами они еще не обладали, выступая как нотариусы, как банкиры, торговые поверенные. С XVI в. появи­лись специальные консульские суды (впервые – во Франции), юрисдикция которых по морским и торговым делам стала призна­ваться коммерсантами разного подданства; из такой юрисдикции и стали формироваться специфические консульские полномочия по охране интересов своих сограждан.

К XVII в. разрозненные институты и правила международной практики и дипломатических отношений, возникшие с периода Вы­сокого средневековья (в том числе в традиции римского права), ста­ли формироваться в целостную систему международного права, признаваемого все новыми и новыми правителями и государствами.
В XVII в. возникла и собственно наука международного права: анг­личанин Р. Зуч дал определение (1651 г.) предмета международного права, разделив понятия права между народами от права общенародного (jus inter gentium – jus gentium), голландский правовед Г. Гроций создал первый комплексный труд по праву, включив правила межгосударственного общения, – «Трактат о войне и мире» (1625 г.)). Создание теории оказалось очень важным, так как и впоследствии позитивное международное право было тесно взаимосвязано с требованиями юриспруденции. Вестфальский мир (1648 г.) завершил предысторию международного права: после него, по крайней мере в Европе, были точно признаны некоторые общеобязательные правила ведения дипломатии, заклю­чения договоров и внешнеполитического решения международных конфликтов. К XVII в. на основе традиции римского права, главным образом трудов постглоссаторов (см. § 34), сложились отправные принципы международного частного права (регулирования конф­ликтов частных лиц по поводу имущественных и неимущественных отношений с лицами другого подданства или вне территорий опре­деленной государственной принадлежности), хотя Европа и Восток оставались пока разделенными в отношении общепринятых там и здесь правил дипломатии и международного общения. А начинавше­еся доминирование Европы, характерное для государственно-пол­итических процессов Нового времени, определило будущее развитие идей и принципов международного права, исключительно исходя из европейского правового наследия.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел Право и Юриспруденция












 





Наверх

sitemap:
Все права на книги принадлежат их авторам. Если Вы автор той или иной книги и не желаете, чтобы книга была опубликована на этом сайте, сообщите нам.