Дерюжинский В. Полицейское право

ОГЛАВЛЕНИЕ

III. ПОЛИЦИЯ ПЕЧАТИ

Пресса и государство. — Система предупредительных мер и система репрессивная.
Возникновение предварительной цензуры. — Книгопечатание и духовенство. — Первые опыты цензуры. — Буллы 1501 и 1515 гг. — Index librorum prohibitorum. — Цензура и светская власть.
Очерк истории полиции печати в Англии.— Генрих VIII.— Елизавета. — Звездная палата и ее декреты (1585 и 1637 гг.). — Цензура и суровые меры полиции печати. — Отмена предварительной цензуры (1695 г.).— Значение ее. — Законы о лайбеле и судопроизводство по делам печати. — Функции присяжных. — Фоксов Акт (1792 г.) и упрочение свободы печати. — Штемпельный сбор, залоги, налог на объявления и налог на бумагу. — Отмена их.
Очерк истории полиции печати во Франции.— Предварительная цензура и Парижский университет. — Королевские цензоры. — Регламент 1723 г. — Полиция печати в XVIII ст. — Свобода печати и эпоха революции. — Полиция печати при Наполеоне I. — Эпоха реставрации (законы 1819 г.).— Июльская монархия и революция 1848 г. — Декрет 1852 г.—Административная система полиции печати. — Закон 1868 г. — Третья республика и закон 1881 г. о свободе печати.
Законодательство о печати в Германии.— Эпоха предварительной цензуры. — Закон о печати 1874 г.
Исторический очерк законодательства о печати в России. — Первые зачатки полиции печати при Петре Великом. — Начало вольных типографий (1771 г. и 1783 г.). — Деятельность Н. И. Новикова. — Суд над А. Н. Радищевым. — Организация цензуры в 1796 г. — Полиция печати при Павле I. — Эпоха Александра I. — Первый цензурный устав 1804 г.— Устав 1826 г.; его особенности; суровость его постановлений. — Устав 1828 г. — Специальные цензуры. — Эпоха «цензурного террора». — Реформы Александра II. — Расширение гласности. — A. B. Головнин и пересмотр законодательства о печати. — Временные правила 12 мая 1862 г. — Закон 6 апреля 1865 г. — Действующее законодательство и временные меры 1882 г. — Административные меры и их применение. — Правила в руководство цензуре. — Типографии и пр. — Духовная цензура.

Под общим термином «печать», «пресса» разумеется совокупность различных способов выражения мысли, делающих произведения ее доступными одновременно большому количеству людей. Являясь главным фактором просвещения и могущественным орудием прогресса во всех отраслях народной жизни, печать может осуществлять свое назначение лишь при наличности благоприятных условий, которые гарантировали бы ее свободное развитие. Установление этих условий есть одна из важнейших и вместе с тем труднейших задач государственного управления. Трудность ее вызывается главным образом тем обстоятельством, что наряду с обеспечением свободы печати государству надлежит иметь в виду возможность злоупотреблений свободою. Сообразно с различными видами таких злоупотреблений, государству необходимо, создать систему соответственных мер, которые, с одной стороны, могли бы предупреждать их, с другой—устанавливали бы ответственность за эти злоупотребления. Совокупность таких мер и обозначают термином «полиция печати», разумея слово «полиция» в широком смысле.
Прошлая история и современная действительность раскрывают самые разнообразные комбинации условий, в каких печати приходилось и приходится развиваться. При всем своем разнообразии, меры государства по отношению к печати могут быть сведены к двум главным типам. Это, во 1-х, система предупредительных мер, в основе которой лежит институт предварительной цензуры, и во 2-х, система репрессивная, в основу которой полагаются не предупредительные меры, a судебное преследование возникающих в области печати или при ее посредстве преступлений и правонарушений. С каждой из этих систем ознакомит обзор тех условий, в каких находилась печать в различных государствах в различные периоды их истории.
Возникновение предварительной цензуры.
Первые попытки установить предварительную цензуру для произведений печати явились вскоре после изобретения книгопечатания. Это изобретение, великое значение которого на первых же порах не подлежало никакому сомнению, стало быстро распространяться. Выгоды и преимущества нового способа выражения мысли, облегчавшего и упрощавшего ее распространение, благодаря возможности в короткое время воспроизвести большое количество экземпляров и вследствие этого удешевить их стоимость, были очевидны и возбуждали восторг и удивление в людях того времени, имевших до тех пор в своем распоряжении лишь рукописную литературу. Несмотря на то, что она, под влиянием давно уже начавшегося оживления мысли, получила сильное развитие, и производство рукописей приняло огромные размеры, сделалось даже промыслом, занимавшим не малое количество рук, несмотря на это, цена манускриптов была все-таки очень высока. Они были доступны лишь богатым людям, к тому же и количество экземпляров по необходимости было весьма ограничено.
Около 1450 года типографское искусство возникло в Майнце и оттуда стало распространяться по умственным центрам западной Европы: в 1467 г. оно появляется в Риме, в 1469 г.— в Венеции, в 1470 г.— в Париже. К концу ХV-го века в разных странах насчитывают уже более 200 городов, имеющих свои типографии.
Если принять во внимание, что средние века вообще ж в особенности XV и XVI столетия были эпохой оживления религиозной мысли по преимуществу, что к этой эпохе относятся ожесточенные богословские споры и распри, привлекавшие к себе внимание образованных людей того времени, что тогдашняя литература и наука носили теологический характер,— если принять все это во внимание, то неудивительным представится тот факт, что первые попытки вмешательства в область печати с целью ограничить свободное выражение мысли были предприняты органами церковной власти.
Один из наиболее ранних опытов устройства предварительной цензуры имел место в Кёльне. Органом ее являлся местный университет, как свидетельствуют пометки[1] на книгах, напечатанных в Кёльне в семидесятых и восьмидесятых годах XV столетия (главным образом в 1479—1483 гг., а одна в 1475 г.).
В 1486 году установлена была цензура там, где зародилось самое искусство книгопечатания, в Майнце. В. этом году Бертольд, архиепископ Майнцкий, издал приказ, воспрещавший печатать переводы на немецкий язык, особенно богословских книг, без предварительного рассмотрения и одобрения их духовными властями[2]. Эта мера имела лишь местное значение, так как действие ее распространялось лишь в пределах Майнцкого диоцеза. Весьма возможно, что и в других местностях представители духовной власти принимали подобные же меры.
В начале XVI века встречаем мероприятие более общего характера. Это—булла папы Александра VI-го (изд. в 1501 году), которая установила правильную духовную цензуру в четырех немецких провинциях: Кёльна, Майнца, Трира и Магдебурга. Поводом к изданию этой буллы послужило напечатание в разных местностях, a особенно в названных областях «многих книг и трактатов, заключающих в себе различные ложные и пагубные доктрины, даже противные святой христианской вере». «Желая без дальнейшего промедления остановить это гнусное зло», папа счел нужным воспретить, под страхом отлучения от церкви и денежных штрафов, печатание каких-либо сочинений без особого на каждый раз формального дозволения со стороны органов церковной власти.
Чрез несколько лет (в 1515 г.) издана была папою Львом X новая булла, повелевающая, в силу постановления Латеранского собора, установить цензуру и в других местностях. «Отныне и впредь на вечные времена,— гласила эта булла «Inter sollicitudines,—никто не смеет ни в Риме, ни в каких-либо других городах и диоцезах напечатать или поручить напечатать какую-либо книгу или какое-либо сочинение иначе как по тщательном рассмотрении и по собственноручном подписании одобрения в Риме нашего викария и магистра священного двора, в других городах и диоцезах епископа или иного, сведущего в соответственной науке и епископом на то уполномоченного лица и инквизитора того города или диоцеза, в котором книга будет печататься, каковое одобрение надлежит давать, под угрозою отлучения, бесплатно и без замедления». Нарушителям этого предписания грозит, сверх отобрания книг и их публичного сожжения, a также уплаты ста дукатов в папскую казну и закрытия типографии на один год, отлучение от церкви; в случае же упорства епископом или викарием на виновных могут быть наложены такие наказания, «чтобы другие не осмеливались поступать по их примеру»[3].
Таковы первые опыты учреждения цензуры над произведениями печати. Инициатива их принадлежала представителям духовной власти, которые чувствовали себя особенно заинтересованными в том, чтобы установить контроль над произведениями мысли. Критическое направление ее, преимущественно в области религиозных вопросов, все более и более усиливалось и получило, наконец свое величественное выражение в движении реформации. Стремление остановить это движение, a затем, по мере того, как оно разрасталось, подавить его, побуждало католицизм к изысканию всевозможных к тому средств; в числе их далеко не последнее значение придавалось предупредительным и карательным мерам по отношению к печати. Мало-помалу в короткий, сравнительно, период времени предварительная цензура сделалась явлением повсеместным в западноевропейских государствах.
Кроме цензуры католическое духовенство прибегало нередко еще к другому средству борьбы с печатью, a именно к изданию каталогов или списков запрещенных книг — Index librorum prohibitorum. Случаи осуждения книг, признававшихся еретическими, имели место уже в первые века по установлении христианской церкви (при Константине Вел. осуждению и сожжению подвергнуты были сочинения Ария). Этот прием еще более развился в средние века, когда весьма нередки были случаи осуждения отдельных сочинений (напр. в XII веке сочинения Абеляра), В 1415 г. Констанцский собор определил воспретить чтение сочинений Виклефа и Гуса. С развитием реформационного движения меры преследования еретических книг становятся еще более частыми и энергичными.
Первый «каталог» запрещенных книг был издан в 1546 году богословским факультетом Лувенского университета, по распоряжению Карла V. Повелением его в 1550 году был издан новый каталог, оказавший значительное влияние на дальнейшее развитие этой меры борьбы с печатью. Подобные же каталоги издавались и в других местностях.
Первым от имени папы опубликованным каталогом запрещенных книг является, «Index», изготовленный инквизициею и изданный папою Павлом IV в Риме в 1559 году[4]. В нем книги распределены в алфавитном порядке на три разряда: к первому отнесены писатели, сочинения которых, как уже изданные, так и те, которые будут ими написаны, подвергнуты безусловному запрещению, хотя бы даже в них ничего не говорилось против религии или о религии; ко второму разряду отнесены писатели, некоторые из сочинений которых подвергались запрещению по причине заключающихся в них еретических учений (между прочим книги об астрологии, о ворожбе и т. п.); к третьему разряду отнесены книги анонимные, содержащие в себе вредные учения.
Для составления и пополнения «индексов» папою Пием V создано было в 1571 г. особое учреждение—Sancta Congregatio Indicis. При посредстве его папская курия осуществляла свое наблюдение за печатью в последующие века. Учреждение это существует и в настоящее время. Последний «Index» был издан в 1897 году, при чем папа Лев XIII нашел нужным составить и опубликовать новый регламент о воспрещении и цензуре книг — Constutitio apostolica de prohibitione et censura librorum[5].
В связи с указанными средствами борьбы с печатью нередко практиковалось публичное сожжение сочинений, a иногда вместе с ними и авторов, признанных вредными. История разных государств занесла на своп страницы не малое количество таких фактов. Это было излюбленное средство, к которому прибегали одинаково как ревностные католики, так и приверженцы протестантизма: в Англии, напр., при Генрихе VIII жгли последовательно книги того и другого направления, — то было время еще неустановившихся воззрений; при Эдуарде VI сожжению подлежали католические сочинения; при Марии, наоборот, пылали костры сожигаемых протестантских сочинений.
Светская власть стала принимать деятельное участие в полиции печати уже значительно позднее духовной. Еще в 1513 году (т. е. через двенадцать лет после издания буллы Александра VI) французский король Людовик XII издает декларацию, в которой очень наглядно выступает самое дружелюбное отношение к печати. В этой декларации король освобождает от уплаты вводившегося тогда налога целую категорию лиц, так или иначе прикосновенных к делу книгопечатания. Изъятие это мотивируется «соображением того великого блага, которое принесло нашему королевству искусство печатания, изобретение которого представляется скорее божественным, чем человеческим»: благодаря ему, продолжает декларация, «наша святая католическая вера сильно возвысилась и окрепла, правосудие лучше понимается и отправляется и божественная служба совершается с большим тщанием и великолепием; благодаря ему, на пользу всех и каждого выражено и распространено много хороших и благотворных учений, благодаря чему наше королевство превосходит все другие, и иные неисчислимые блага проистекали и проистекают от него каждодневно, во славу Бога и к возвеличению нашей католической веры».
Первый законодательный акт светской власти в области полиции печати мы встречаем в Германии в 1521 году, когда был издан направленный против Лютера Вормский эдикт. Глава 36-я этого эдикта санкционирует изданные по отношению к печати распоряжения духовных властей. Вскоре после того Имперский указ, изданный в Нюренберг в 1524 г., возложил на светских князей и их правительства обязанность наблюдать за книгопечатанием, a через пять лет после этого (Имперскими указами в Шпейре в 1529 г. и в Аугсбурге в 1530 г.) установлена правильная цензура. В Англии наиболее раннее предписание королевской власти о цензуре относится к 1530 году, во Франции—к 1538 году.
После этих замечаний о появлении цензуры в западноевропейских государствах, обратимся к более подробному обзору истории полиции печати, главным образом, в двух странах — в Англии и во Франции. Англия представляет особенный интерес в виду того, что там ранее всех других государств развилась свободная печать и установились те основы, на которых зиждется господствующее в настоящее время законодательство о печати. Проследить же судьбу тех разнообразных систем и мер, которые практиковались по отношению к печати во Франции в различные периоды ее истории важно потому, что нигде полиция печати не являлась предметом столь усиленных забот законодательства и администрации. Ознакомление с ее историей в этой стране может дать довольно полное представление о совокупности тех мер, которые в разное время и при различных условиях государственной жизни составляют систему полиции печати. Знакомство с историей французского законодательства о печати необходимо для нас еще и потому, что оно не раз являлось образцом для русских законов о печати. В виду этого, для разъяснения многих условий, в которых находилась и находится наша печать, далеко не бесполезно будет обратиться к тому источнику, откуда они заимствованы.

________________________________________
[1] Цензурные пометки делались в следующей форме: Admissum (или temptatum или examinatum admissumque) ac approbatum ab alma Universitat» studii civitatis Coloniensis, de consensu et voluntate spectabilis et egregii viri pro tempore rectoris ejusdem. Fr. H. Reusch. Der Index der verbotener Bucher. I Band. (Bonn, 1883), стр. 56.—Kloeppel, стр. 15.
[2] Вот как мотивировано это воспрещение во вступлении к приказу: «При всех удобствах, какие божественное искусство книгопечатания дало для приобретения знаний, нашлись некоторые лица, злоупотребляющие этим изобретением, употребляющие во вред человеческому роду то, что предназначено к его просвещению. В самом деле, книги о религиозных обязанностях и доктринах переводятся с латинского языка на немецкий и распространяются в народе к бесчестию самой религии, а некоторые даже возымели дерзость сделать на обыкновенном языке неверные переводы церковных канонов, составляющих область науки столь трудной, что она одна может занять всю жизнь самого ученого мужа. Возможно ли думать, что наш немецкий язык может выразить то, что великие авторы писали на греческом и латинском языках о глубочайших тайнах веры христианской и о науке вообще? Конечно, это невозможно, а потому эти люди вынуждены изобретать новые слова или употреблять старые в извращенном смысле — вещь опасная, особенно когда дело идет о Священном Писании. Ибо кто может поверить, чтобы необразованные мужи или женщины, в руки которых попадут эти переводы, могли найти истинный смысл Евангелия или посланий апостола Павла? Еще менее способны они разобраться в вопросах, которые даже среди католических писателей вызывают разногласие. И так как это искусство изобретено в городе Майнце, и мы по истине можем сказать, с Божественною помощью, и так как мы обязаны сохранить его во всей его славе, мы строго воспрещаем всем и каждому переводить на немецкий язык или переведя распространять какие бы то ни было книги по какому бы то ни было вопросу, написанные на языках греческом, латинском и других, иначе, как с тем условием. чтобы эти переводы до их напечатания и до поступления в продажу были одобрены четырьмя нами назначенными докторами, под страхом отлучения от церкви. конфискации книг и штрафа, в размере ста золотых флоринов, в пользу нашей казны». (H. Hallam, Histoire de la litteralure de l’Europe pendant les XV, XVI et XVII siecles, trad. de l'anglais. Paris 1839. Том I, стр. 253—256.
[3] Reusch, I, стр. 55—56.
[4] Полное название его — Index auctorura et librorum, qui tanquam haeretici aut suspecti aut perniciosi ab Officio S. Romanae Inquisitionis reprobantur et in universa Christiana Republica interdicuntur. — Reusch, I, стр. 258.
[5] Латинский текст и французский перевод его напечатаны в брошюре: Index. Constitutions de Sa Saintete Leon XIII 1897) et de Benoit XIV (1753) relatives a l'examen et a l'interdiction des livres. Par. 1897.
Очерк истории полиции печати в Англии.
В то время, когда в Англии появилось и стало распространяться книгопечатание, католицизм был еще в полной силе. И здесь, как это было во всех католических странах, духовенство сосредоточило в своих руках наблюдение за печатью и преследование тех произведений, в которых замечалось уклонение от истинных начал католицизма. Оно нашло себе энергичную поддержку и в королевской власти. При Генрихе VIII изданы были, начиная с 1526 года, девять списков книг, объявлявшихся запрещенными. В виде примера может служить опубликованный в 1529 году список 85 «книг лютерской секты», которые приверженцами этой секты привезены были в Лондон; в числе их названы 22 сочинения Лютера, 11 сочинений Цвингли и т. д.[1]
В 1530 году издано было первое королевское распоряжение о предварительном рассмотрении книг: королевская прокламация, составленная по совещании с примасом, теологами обоих университетов и другими лицами, объявляя запрещенными все напечатанные заграницею английские книги и предписывая в 14-дневный срок доставить их епископам, повелевала, чтобы новые английские книги, касающиеся Священного Писания, печатались с одобрения епископа и не анонимно[2].
Преобладающую роль в области полиции печати духовенство сохраняло до царствования королевы Елизаветы, когда деятельным органом ее становится государство — светская власть, принявшая на себя заботы по наблюдению за печатью и осуществлению тех задач, которые первоначально составляли почти исключительно предмет забот церкви. Духовенство, однако, не было вполне устранено от этого дела: утратив свою преобладающую роль, оно все же являлось весьма деятельным помощником государства.
Уже в первый год царствования Елизаветы (в 1559 г.) королевским советом (Privy Council) был издан указ, по которому никто не может напечатать какую либо книгу или брошюру без предварительного разрешения королевского совета или епископа. Мало-помалу как цензура, так и вообще вся совокупность мероприятий по отношению к печати были сосредоточены в руках Звездной Палаты. Так назывался комитет королевского совета, наделенный чрезвычайно обширными полномочиями и являвшийся в течение целого века страшным орудием деспотизма в руках Тюдоров и Стюартов. Имя Звездной Палаты сделалось для англичан синонимом всякого рода насилий и произвола, воспоминание о которых неразрывно связано с историей этого учреждения. Во второй половине XVI века неограниченные полномочия его, главным образом, в сфере судебного преследования, были расширены на новую область — полицию печати. В 1585 году Звездная Палата издает первый подробный ордонанс с целью урегулировать печать, подчинив строгому режиму как произведения печати со стороны их содержания, так и самый промысел книгопечатания и книжной торговли. Издание этого ордонанса мотивируется, в предисловии к нему, теми «безобразиями и злоупотреблениями со стороны беспорядочных лиц, занимающихся искусством печатания и книжного промысла», которые все более и более увеличиваются, несмотря на принятые меры, что и приписывается недостаточности наказаний, применявшихся до тех пор. Ордонанс 1585 г. воспрещает печатать что-либо без предварительного рассмотрения и дозволения Архиепископа Кентерберийского или Лондонского Епископа; для напечатания же произведений, имеющих отношение к законодательству, необходимо разрешение Главных Судей (входивших также в состав Звездной Палаты). Всякому, уличенному в продаже книг, напечатанных без соблюдения требований этого ордонанса, угрожает тюремное заключение в течение трех месяцев. Очевидно, с целью облегчить надзор за печатью и поставить преграду ее развитию, число типографий было ограничено: кроме находящихся в Лондоне, разрешались только две — в университетских городах, Оксфорде и Кембридже, по одной в каждом. Каждый содержатель типографии обязан объявить о количестве имеющихся у него станков «Компании типографов (Stationer's Company). Эта компания была учреждена за несколько времени перед тем и полу-ила от правительства монополию печатного дела, сделавшись вместе; с тем деятельным органом его по наблюдению за печатью. В случае неисполнения этого требования ему грозит уничтожение его станков и тюремное заключение в продолжение одного года. Ни одна типография не может быть открыта вновь до тех пор, пока чрезмерное количество их не будет уменьшено и не дойдет до того числа, какое будет признано архиепископом Кентерберийским и епископом Лондонским достаточным; если же понадобится увеличить число занимающихся книгопечатанием, то Компания типографов должна указать лиц, пригодных для этого, при чем эти лица, сверх того, должны быть одобрены представителями духовной власти. Помимо всего этого, ордонанс уполномочивает указанную компанию производить обыски в домах и магазинах содержателей типографий и книгопродавцев, забирать все книги, напечатанные в противность требованиям этого ордонанса, уничтожать типографские станки, арестовывать виновных и препровождать их в королевский совет.
Таким образом, с одной стороны — предварительная цензура, с другой стороны — всевозможные меры, направленные к стеснению самого промысла книгопечатания, установление строгого надзора и наложение тяжких наказаний за малейшее уклонение от предписанных требований — таковы те условия, в которые была поставлена английская печать в конце XVI-го века. Между тем как в царствование католички Марии преследовалось и сжигалось все то, что носило в себе дух критики католицизма, при Елизавете, наоборот, беспощадному преследованию подлежало все благосклонное католицизму. Лишь одним из многих является пример Джона Стеббса, которому отсекли правую руку по обвинению его в государственной измене, выразившейся сочинения, написанного в духе пуританизма, которого он был ревностным приверженцем. Рассказывают, что в том момент, как у него отсечена была правая рука, бывшая орудием «измены», он с помощью левой снял шляпу и воскликнул громогласно: «God, save the Queen» (Боже, храни королеву).
Преследование доктрин пуританизма составляло в то время главный предмет забот правительства в области. Против появления новых произведений достаточной гарантией была установленная цензура. С целью же изъятия из обращения вышедших ранее книг также принимались меры, образец которых представляет собою королевская прокламация 1589 года, Она повелевает всем, имеющим у себя какие-либо сочинения, написанные против существующего управления английской церкви или против ее обрядов и церемоний, немедленно представить их епархиальному епископу. Тот, у кого находили такого рода книги, подлежал строгим уголовным карам. В этом, между прочим, историки видят одну из причин, почему сохранилось так мало пуританских памфлетов.
Ближайшая за царствованием Елизаветы эпоха Стюартов была столь же мало благоприятна развитию печати. Строгости по отношению к ней не уменьшились, a наоборот, еще усилились. «Ни в чем так резко не выразилось тираническое направление первых двух Стюартов», говорит историк Мей, «как в их варварском преследовании авторов, издателей и ввозителей запрещенных книг; ничто, с другой стороны, не свидетельствует столь знаменательно о любви к свободе, как то геройское мужество и твердость, с которыми переносились эти преследования». Рядом с религиозными вопросами, на почве которых прежде почти исключительно сосредоточивалась борьба с печатью, теперь столь же, если не более усердное внимание было обращено и на вопросы политического характера. В то время Англия переживала критический момент, когда решалась дальнейшая судьба ее политического развития, когда должен был окончательно определиться характер ее государственного строя. В борьбе за политическую свободу, которой угрожала серьезная опасность, одним из могущественных орудий явилась печать, которая, под влиянием потребностей времени, выработала новые формы. Обширные трактаты, тяжелые фолианты, являвшиеся до тех пор господствующим типом литературных произведений, представляли собою значительные неудобства для целей начинавшейся борьбы политических идей. Форма эта была неудобна как для самих авторов, так и для публики. Она не дает двух существенных условий, при которых только и возможно распространить печатное слово — небольшой размер и дешевизна. И вот, рядом с обширными трактатами, появляются мелкие произведения, брошюры; мало-помалу начинает зарождаться и периодическая пресса (появление первой газеты, еженедельной, The Weekly Newes— относится к 1622 году).
Полиция печати по-прежнему находилась в руках Звездной Палаты, которая в эпоху первых Стюартов дошла до высшей степени злоупотребления своими обширными полномочиями. Обычными орудиями преследования ее были: тюрьма, позорный столб, клеймление, изувечение и другие наказания, применявшиеся с чрезвычайною жестокостью. В 1637 г., по внушению архиепископа Лоуда, были преданы суду Звездной Палаты трое писателей, издавших несколько памфлетов по религиозным вопросам в духе пуританизма. Все трое были осуждены и подвергнуты четырем видам наказаний: штрафу в размере 5000 фунт. ст. каждый, выставлению к позорному столбу, отрезанию ушей и пожизненному тюремному заключению в отдаленных и глухих местах, в которых они были на веки удалены от прочего мира. A одному из осужденных, сверх того, на щеках были выжжены с помощью раскаленного железа буквы S L (Seditiosus Libeller — возмутительный клеветник). Этот приговор и жестокое, исполнение его произвели сильное впечатление, выразившееся в целом ряде протестов. На улицах появились листки, изображавшие архиепископа в виде «начальника армии дьявола в его войне со святыми», копия с декрета Звездной Палаты была прибита к доске, углы ее были срезаны, как отрезаны были уши у жертв Лоуда, вокруг имени его был сделан большой чернильный знак, в объяснение которого особая надпись гласила: «человек, выставляющий к деревянному позорному столбу святых, стоит здесь у позорного столба из чернил»[3].
Под влиянием этих событий решено было усилить строгость мер по отношению к печати, установить более правильную систему предварительной цензуры, увеличить надзор за типографиями и принять меры против развития тайного книгопечатания. В этих видах и был издан в 1637 году декрет Звездной Палаты о книгопечатании Decree of Starre Chamber. concerning Printing). Этот декрет, являющийся самым замечательным документом в истории полиции печати в Англии, представляет собою подробное развитие начал, положенных в основу изданного при Елизавете ордонанса. Мы рассмотрим наиболее существенные постановления 33-х статей его применительно к трем важнейшим сторонам полиции печати: организации предварительной цензуры, регламентации промысла книгопечатания и, наконец, мерам по отношению к тайному книгопечатанию и привозу книг из-за границы.
Прежде всего декрет объявляет в общей форме воспрещение печатать, ввозить, продавать или иметь у себя какие-либо «возмутительные, схизматические или соблазнительные» книги или памфлеты, заключающие в себе «злословие по отношению к религии, церкви или правительству, или по отношению к правителям церкви или государства, или какой-либо корпорации, или же к частному лицу и лицам». Виновным в этом угрожает: во 1-х, отобрание всех таких книг и памфлетов, во 2-х, такое «строгое наказание, в виде штрафа, тюремного заключения или какого-либо иного телесного наказания», какое, смотря по обстоятельствам, Звездная Палата или Суд Верховной Комиссии (исключительный трибунал, ведавший, главным образом, религиозные дела) найдут нужным назначить». Никто не может напечатать какую-либо книгу или памфлет прежде, чем эта книга или памфлет, a также и всякого рода предисловия, посвящения и т. д. не будут, во 1-х, рассмотрены и разрешены назначенными для этого лицами, во 2-х, занесены в реестровые книги Компании типографов.
По отношению к организации предварительной цензуры был применен принцип специализации: обязанности рассмотрения печатаемых произведений распределены между различными лицами, смотря по их содержанию. Книги юридического содержания (касающиеся общего права—Common Laws of this Realm) подлежат одобрению лордов верховных судей или кого-либо по их назначению; книги по истории Англии, a также и по современным государственным вопросам рассматриваются главными государственными секретарями (министрами) или кем-либо по их назначению; книги по геральдике, о почетных титулах и т. п. будут рассматриваться обер-гофмаршалом (Еаrlе Marschall) или кем-либо по его назначению; наконец, все остальные книги, содержанием своим касающиеся богословия, естествознания, философии, поэзии и т. д., подлежат рассмотрению и одобрению архиепископа Кентерберийского или епископа Лондонского, или кого-либо по их назначению, или же, наконец, канцлера или вице-канцлера обоих университетов. По отношению к этим последним декрет оговаривает, что их рассмотрению подлежат только книги, печатаемые в пределах обоих университетов, при чем они не должны касаться книг юридического и политического содержания.
Рукописи должны быть представляемы в двух экземплярах, из которых один отдается в распоряжение собственника рукописи, a другой остается у цензора, в виде гарантии от позднейших переделок и изменений. На обоих экземплярах цензор должен собственноручно засвидетельствовать, что в такой-то книге «нет ничего противного христианской религии, догматам и дисциплине английской церкви, или государству и правительству, ни добродетельной жизни или добрым нравам», смотря по содержанию книги. Это одобрение должно быть напечатано в начале книги с присовокуплением имени цензора.
На каждом произведении печати (книгах, брошюрах, картах, портретах и т. под.) должны быть напечатаны имена типографа, издателя, a также автора и заказчика.
По отношению к типографиям декрет заключает в себе следующие меры. Число типографий остается ограниченным 20-ю в Лондоне и по одной в обоих университетских городах (Оксфорде и Кембридже). Собственниками типографий в Лондоне являются члены «Компании типографов», имена которых перечислены в самом декрете. Если кто-либо из них, вследствие смерти или по иной причине, вынужден оставить занятие книгопечатанием, то освобождающаяся вакансия замещается по усмотрению архиепископа Кентерберийского или епископа Лондонского, которые по этому предмету должны войти в соглашение с шестью другими членами Верховной Комиссии (High Commissioners).
В целях «лучшего открытия тайного печатания не-дозволенных произведений» директору и надзирателям (Master and Wardens) Компании или двум собственникам типографам, по назначению архиепископа Кентерберийского или епископа Лондонского, дается «право и власть, взяв себе помощь, какую они признают необходимою, обыскивать дома и лавки (в какое время они признают нужным), особенно же типографские заведения, смотреть, что печатается, и требовать цензурного дозволения (license), чтобы видеть, разрешено ли это или нет, и если нет, то забирать на-печатанное вместе с виновными лицами и представлять их для дальнейших распоряжений архиепископу Кентерберийскому или епископу Лондонскому».
Означенным досмотрщикам (searchers) дозволяется также — «если при обыске они найдут какую-либо книгу или книги, или часть книги или книг, которые по их предположению заключают в себе вещи, противные доктрине и дисциплине английской церкви, или государству, или правительству — забирать, при этом подозрении, такие книги и представлять их для дальнейших распоряжений указанным лицам.
Все книги, привозимые из-за границы, задерживаются на таможне и подлежат предварительному рассмотрению Архиепископа Кентерберийского, епископа Лондонского или кого-либо по их назначению.
Через четыре года после издания этого декрета постановлением парламента, известного в истории под именем Долгого, Звездная Палата была упразднена (в июле 1641 года), a вместе с нею утратили силу и все изданные ею в разное время ордонансы и декреты. Печать освободилась от давивших ее оков и стала быстро развиваться, принимая деятельное участие в открывшейся борьбе между королем и парламентом[4]. Но это продолжалось недолго, и вскоре тот же самый Парламент, который упразднил Звездную Палату, принимает целый ряд мероприятий в смысле ограничения свободы печати. В 1643 году была восстановлена предварительная цензура[5], a в последующие годы и многие другие из практиковавшихся Звездною Палатою мер по отношению к печати. В 1653 году издается предписание, в силу которого ни одно политическое известие или сообщение не может быть опубликовано без разрешения государственного секретаря. В 1654 и 1656 годах усилено наблюдение за политическою печатью. В эти годы Кромвелевской республики все эти меры имели цели совершенно обратные тем, какие преследовались раньше: прежние гонители обменялись ролями с гонимыми.
После реставрации Стюартов печать подверглась новым стеснениям. На этот раз они были облечены в законную форму: в 1662 году был издан парламентский статут, издание которого мотивировано тем, что, благодаря «общей распущенности последних времен, многие злонамеренные лица осмелились печатать и распространять книги еретические и мятежного содержания». Этот статут почти целиком воспроизводит содержание уже рассмотренного выше декрета Звездной Палаты, изданного в 1637 году. Восстановляя предварительную цензуру, он, как и прежде, вверяет обязанности ее различным лицам (канцлеру, главным судьям, министрам и т. д.), смотря по содержанию предназначающихся к печати произведений. Число типографий по-прежнему ограничивается 20-ю; Лондон, Оксфорд, Кембридж и, кроме того, Иорк—четыре города, в которых разрешено книгопечатание. Этот статут применялся с чрезвычайною жестокостью. Авторы и издатели вредных сочинений, не говоря уже о тюремном заключении и огромных штрафах, нередко были подвергаемы смертной. казни чрез повешение, четвертованию и другим мучительным телесным наказаниям, сочинения же их сжигались палачом.
Статут этот, известный под именем Licensing Act, представлял собою временную меру: он был издан на три года. Но вскоре же действие его было восстановлено; он был дважды продлен до 1679 года. В следующем году в официальном издании («London Gazette») было объявлено о том, что королевские судьи признали единогласно, что «король может воспретить печатание и распространение всех новых книг и вообще всяких произведений печати, не получивших предварительного разрешения королевской власти», и что по этому предмету изготовляется королевский указ. Появившись в том же 1680 году, он вызвал горячие нападения на него в Парламенте. В 1685 году прежние законы о цензуре были восстановлены на семь лет; затем в 1692 году еще раз на два года. В 1694 году истек срок действия последнего Licensing Act'a, продление которого на новый срок встретило на этот раз сильную оппозицию и было отвергнуто Парламентом. С тех пор Англия не знает предварительной цензуры.
Любопытно, что отмена цензуры прошла совершенно незамеченною среди событий сравнительно неважных, сосредоточивавших на себе общественное внимание того времени. В числе других текущих дел в сессию І694—1695 г. Парламенту предстояло решить вопрос о продлении действия нескольких временных статутов, среди которых был и акт о цензуре. Палата общин высказалась против его продления на новый срок. Палата лордов не согласилась с этим и в представленный на ее рассмотрение билль внесла поправку, признав необходимым, рядом с другими временными мерами, продлить и действие акта о цензуре. Общины отвергли эту поправку и назначили из среды себя комиссию, которая изготовила для представления верхней палате записку, излагающую соображения, побудившие нижнюю палату отвергнуть Licensing Act. «Эта записка», говорит лорд Маколей, один из первых историков, обративших на нее должное внимание, «показывает, как далеки были члены палаты общин от сознания того, что они делают, какую революцию совершают они, какую силу вызывают к существованию. Все возражения их против статута относятся к вопросам второстепенным. О великом принципиальном вопросе, составляет ли свобода печати благодеяние для общества или зло, не сказано ни слова. Licensing Act осуждается не потому, чтобы он представлялся негодным по существу своему, a потому, что он влечет за собою ряд мелких неудобств n затруднений, торговые стеснения, вмешательство в личную свободу. Он объявляется вредным потому, что дает возможность компании привилегированных типографов (Company of Stationers) вымогать деньги у издателей, потому, что он уполномочивает правительственных агентов производить домовые обыски на основании так называемых general warrats (т. е. общих, без обозначения лиц, предписаний), потому, что он ограничивает иностранную книжную торговлю одним лондонским портом, потому, что он так долго задерживает на таможне ценные тюки с книгами, что они, наконец, портятся от сырости. Общины жалуются, далее, на неопределенность платежей, которые может требовать цензор; на то, наконец, что акт под угрозой ответственности воспрещает таможенным чиновникам открывать пришедший из-за границы ящик с книгами иначе, как в присутствии одного из цензоров. «Каким же образом, спрашивает записка, чиновник может знать, что в данном ящике книги, прежде чем он откроет его?» Вот аргументы, выдвинутые общинами против акта о цензуре (редакцию изложенной записки приписывают знаменитому философу Джону Локку). При вторичном рассмотрении билля, палата лордов не протестовала против, решения нижней палаты и вопрос о продлении акта о цензуре был разрешен в отрицательном смысле.
С отменою цензуры одно за другим стали возникать новые периодические издания; сильное развитие получили также брошюры и памфлеты. Но не только в количественном, материальном отношении оказались благие результаты исчезновения цензуры. Последствием его явилось повышение нравственного уровня печати. Маколей, говоря об отмене цензуры, имевшей место в средине царствования Вильгельма III, между прочим обращает внимание на тот замечательный факт, что нападки на короля и его правительство во вторую половину его царствования были гораздо менее резки и злобны, чем в первую половину его. Причину этого он видит в том, что печать, несвободная в первую половину царствования Вильгельма III, во вторую стала свободною. Пока существовала цензура, ни одно произведение, порицающее — хотя бы в самых умеренных и приличных выражениях—образ действий какой-либо отрасли управления, не могло появиться в печати с одобрением цензора. Печатать же такое произведение без разрешения цензуры было противозаконно. Таким образом, наиболее почтенные ІІ умеренные представители оппозиции, не будучи в состоянии оглашать свои взгляды законным путем и не считая себя в праве или не решаясь прибегать к способу незаконному, уступили место другим, предоставив критику действий администрации или упорным фанатикам своих идей, или грубым и невежественным наемным писакам. В результате, люди честные, умеренные и здравомыслящие являлись лишь редкими исключениями среди писавших против правительства. «Да и привычка писать против правительства», замечает Маколей, «сама по себе имеет вредное влияние. Ибо у того, кто привык писать против правительства, входит в привычку нарушение закона; a привычка нарушать хотя и бессмысленный закон способна развивать в людях полнейшее беззаконие. Как бы ни был нелеп таможенный тариф, контрабандист есть все-таки мошенник».
Эмансипация печати произвела благотворную перемену: «лучшие и даровитые люди в рядах оппозиции, говорит Маколей, принялись за дело, которое до того времени было предоставлено людям беспринципным или горячим головам. Брошюры против правительства стали писаться стилем, никого не шокирующим, и даже произведения более горячего класса недовольных стали значительно менее резкими, чем в дни цензуры». Нравственный уровень печати поднялся, и это, главным образом, под влиянием общественного мнения, под влиянием взглядов большого количества образованных людей, перед которыми выступало и хорошее, и дурное, и которые были свободны выбирать между тем и другим.
Но, несмотря на уничтожение предварительной цензуры, английской печати пришлось пережить еще долгий период разного рода стеснений, прежде чем окончательно установились современные условия ее свободы на началах репрессивной системы. Правда, принципиально, теоретически свобода ее была признана уже самым фактом упразднения цензуры: каждый мог предпринять любое издание без всякого на то разрешения, каждый был свободен печатать, что ему угодно. Но на практике эта свобода подлежала значительным ограничением, которые нередко совершенно парализовали ее. Ограничения эти имели характер репрессивный и состояли, главным образом, в различных мерах преследования, которые, вследствие своей неопределенности, давали широкий простор произволу и нередко ставили печать в условия, в высшей степени стеснительные.
Наиболее стеснительным для печати условием являлись уголовные законы о пасквиле (так называемые laws of libel) и порядок судопроизводства по делам печати. Дело в том, что понятие пасквиля, libel, было в высшей степени неопределенно, туманно, шатко и допускало чрезвычайно широкий произвол в толковании его. Даже такое компетентное лицо, такой знаток английского права, как старший Питт, говорил: «что касается до меня, то я никогда не мог понять, что такое пасквиль».
При такой неопределенности этого понятия, враги печати пользовались им крайне широко и делали из него орудие ее преследования. Жертвою этого преследования являлась, главным образом, мелкая литература политических памфлетов и брошюр и, особенно, периодическая печать, получившая сильное развитие с начала ХVIII века. Быстро росло ее влияние среди различных классов общества и она вскоре сделалась одним из сильнейших орудий борьбы между партиями. Каждая из них, видя все более и более растущее значение печати, старалась обеспечить за собою поддержку в ней и имела своих писателей, служивших ее интересам. На почве взаимной борьбы враждовавших между собою партий и выросла та система преследований печати, которая господствовала в течение всего XVIII столетия и выразилась в длинном ряде уголовных процессов, оканчивавшихся обыкновенно применением жестоких кар. Пользуясь неопределенностью и шаткостью закона, господствующая партия преследовала своих противников путем обвинения их, в пасквиле.
Помимо неопределенности этого понятия, два обстоятельства являлись главными причинами того, произвола и жестокости, с которыми велись эти преследования. Во 1-х, присяжные не имели права решать вопрос о виновности лица, обвиняемого в пасквиле, a должны были ограничиваться лишь констатированием факта опубликования его обвиняемым, решение же вопроса о виновности принадлежало судьям. Во 2-х, лицо, обвиняемое в клевете, не имело права доказывать справедливость и достоверность тех фактов, которые опубликованы им и которые служили к обвинению его в клевете.
Таковы те две аномалии, с которыми в течение долгого времени боролись лучшие юристы и политические деятели Англии. И много усилий было приложено к тому, чтобы устранить их из английского права. Наиболее веские доводы в пользу расширения компетенции присяжных развиты были Эрскином, одним из замечательнейших адвокатов Англии. Ему пришлось выступить, в качестве защитника, во многих важных литературных процессах в реакционный период царствования Георга III. Речи его до сих пор считаются образцами и авторитетными комментариями вопросов судопроизводства по делам печати. Особенно памятною является речь Эрскина в процессе Стокдэля: по отзыву лорда Кэмпбелля, это «лучшая речь, когда-либо произнесенная с адвокатской кафедры и навсегда упрочившая свободу печати в Англии».
Сторонники доктрины, ограничивавшей функции присяжных, находили, что во всяком уголовном процессе о «лайбеле» судья должен ставить три вопроса: 1) действительно ли подсудимый опубликовал инкриминируемое произведение; 2) являются ли доказанными те намеки и утверждения, на которых строится обвинение; 3) есть ли это лайбель, или нет и, следовательно, виновен ли в преступлении подсудимый. Первые два вопроса подлежат решению присяжных; последний — судьи, как вопрос права, a не факта. Далее признавалось, что раз данные слова и выражения, взятые помимо всяких дальнейших пояснений, будучи прочитаны судьею, признаются оскорбительными, они составляют преступление per se, и все побочные обстоятельства, хотя бы они и были доказаны, мо-гут явиться, самое большее — смягчающим обстоятельством, до которого присяжным нет дела. На эти соображения Эрскин возражал, что о виновности подсудимого нельзя судить по отдельным словам и выражениям, выбранным из произведения и занесенным в обвинительный акт, что эти слова не могут быть признаваемы оскорбительными до тех пор, пока не выяснятся все побочные обстоятельства и общий смысл и значение инкриминируемого произведения. Если они основательны, добросовестны и приличны, подсудимый должен быть оправдан. Лайбель, как ряд оскорбительных выражений, по мнению Эрскина, не может, как и рана на теле, быть признаваем преступлением per se, пока не будут выяснены все обстоятельства, показывающие намерение. Рана на теле может явиться вследствие самозащиты или желания предупредить какое-либо другое преступление; точно также и слона, смотря по их объекту и намерению, времени, месту, обычаям и другим обстоятельствам, могут быть признаны соответственными и достойными уважения. Выяснение и оценка обстоятельств, сопровождающих нанесение раны и произнесение известных слов, не могут быть признаваемы вопросами права, которые выдает судья. Это — вопросы, подлежащие разрешению присяжных, которым должно принадлежат решение вопроса не только о факте опубликования обвиняемым инкриминируемого произведения, но и вопрос о том, есть ли это—преступление и виновно ли в нем лицо, опубликовавшее данное произведение.
Эти доводы наконец восторжествовали и были поло-жены в основание Libel Act'a 1792 г., проведение которого в парламенте составляет заслугу Фокса (по имени его этот акт часто называется Fox’s Act). Закон этот окончательно установил за присяжными право решать вопросы не только о факте опубликования инкриминируемого произведения, но и об общем смысле его и намерении подсудимого, a следовательно и общий вопрос о виновности.
Изданием акта 1792 г. закончился процесс развития •свободы печати, упрочившейся не с отменою цензуры в конце XVII века, как это нередко утверждают, a столетием позднее, когда дано было правильное решение вопроса о компетенции присяжных в делах о преступлениях печати, Какое важное значение придается в Англии именно роли суда присяжных в этой области, видно из следующего положения, высказанного главным судьею лордом Кенионом при рассмотрении одного литературного процесса. «Сущность вопроса о свободе печати, говорил он, очень проста, если отбросить от нее всевозможные словесные украшения, и всякий здравомыслящий человек легко поймет ее. Это ни более, ни менее, как то, что каждый может огласить в печати все, чего двенадцать его сограждан не считают предосудительным, и с другой стороны — что подлежит наказанию всякий, оглашающий то, что в глазах присяжных является предосудительным».
Что касается до второго из указанных недостатков английского права, то он был устранен еще позднее, уже в царствование королевы Виктории. В 1843 году издан, по предложению лорда Кемпбелля, акт «в целях более действительного обеспечения свободы печати и в видах лучшего предупреждения злоупотреблений в пользовании этой свободой». В силу этого акта, лицо, обвиняемое в клевете, может в защиту свою представить доказательство справедливости тех обстоятельств, которые составляют предмет обвинения, a также и того, что эти обстоятельства опубликованы им в интересах общественной пользы. Если ему удастся убедить присяжных в этом, он получает оправдательный вердикт; в противном же случае, он подлежит установленным наказаниям.
В течение долгого времени в Англии практиковались некоторые второстепенные ограничительные меры, затруднявшие развитие прессы, особенно периодической печати; таковы — штемпельный сбор, залоги и налог на объявления.
Штемпельный сбор (Stamp duty), которому подлежали периодические издания, был установлен впервые в царствование королевы Анны в 1712 году. Позднее размер его был увеличен до 4-х пенсов с каждого номера и экземпляра газеты, так что сбор этот представлял собою очень тяжкий налог. Целью его было отчасти доставить казне лишний источник дохода, отчасти же парализовать развитие дешевой периодической прессы. Между тем, по мере успехов общественного и политического развития, потребность в общедоступных повременных изданиях чувствовалась все более и более и вызвала к существованию обширную литературу в виде разных мелких изданий и брошюр, в которых печатались сообщения и рассуждения о политических вопросах. Они до известной степени заменяли собою периодические издания и получили широкое распространение среди менее состоятельных классов населения. Чтобы положить предел развитию этой, неоплачиваемой штемпельным сбором, литературы, в 1820 году парламентский акт распространил штемпельный сбор и на брошюры и, вообще, на все мелкие издания, не превышающие объемом своим двух печатных листов, или продаваемые не дороже 6 пенсов за экземпляр. Но потребность в дешевых и общедоступных изданиях была чересчур велика: несмотря на принятые меры и строгость преследования за их нарушение, контрабандные издания, т.е. такие, которые выпускались без уплаты штемпельного сбора, получали все большее и большее развитие. Особенно сильное распространение контрабандная печать получила в эпоху первой парламентской реформы (1832 года), когда появилось множество дешевых и неоплаченных штемпельным сбором газет, предназначенных для беднейших классов населения. Несмотря на усиленные преследования, сопровождавшиеся уголовными наказаниями и тяжелыми штрафами (в пятилетний промежуток между 1831 и 1835 гг. было 728 случаев такого рода преследования и около 500 случаев тюремного заключения), явление это продолжало упорно развиваться. В конце концов законодательство было вынуждено уступить народившейся потребности, и в 1836 году размер штемпельного сбора был понижен до одного пенса, a в 1855 г. этот сбор был окончательно отменен.
В конце XVIII века, в эпоху реакционного направления, вызванного событиями французской революции, был установлен ряд полицейских мер, имевших целью, с одной стороны, увеличить контроль за периодической прессой, с другой—поставить новую преграду ее развитию. В силу акта 1798 года, издатели газет обязаны были представить залог в размере 400 фунт. ст. (в некоторых случаях—300 ф. ст.); мотивом к этому выставлена была необходимость гарантировать уплату денежных штрафов, вознаграждения за убытки и другие издержки по могущим возникнуть процессам. В.1820 году внесение залогов, в размере 300 фун. (в некоторых случаях—-200 ф. ст.) было установлено и для издателей брошюр и вообще мелких изданий, не свыше двух печатных листов. Издатель газеты обязан был, далее, под страхом штрафа в размере 50 ф. ст. за каждый просроченный день представить в главное штемпельное управление письменное объявление, заключающее в себе точное название газеты, указание типографии, где она печатается и выдается, a также имена, звания и места жительства типографщика, редактора и издателя. В конце каждого номера, под страхом штрафа в размере 20 ф. ст., должны быть указаны имя, фамилия, звание и адрес типографщика и издателя, место издания и дата выпуска. Указание типографии и представление одного экземпляра в течение законом определенного срока предписывается под страхом штрафа в размере 100 ф. ст. Залоги были отменены в 1869 году.
Налог на объявления был установлен в 1714 г., одновременно со штемпельным сбором; каждое объявление печатаемое в газетах, облагалось сбором в 1 шиллинг. В 1757 году размер этого сбора был удвоен, a в 1804 г. налог на объявления определен был в 31/2 шиллинга с каждого. В 1833 г. размер его понижен до 11/2 шил., a в 1853 г. состоялась отмена этого налога.
Значительным тормозом в развитии периодической печати и, особенно, дешевой прессы являлся налог на бумагу, который был отменен лишь в 1861 году, благодаря настояниям Гладстона.
С отменою указанных ограничительных мер в Англии установилась в чистом виде репрессивная система, в основе которой лежит свобода печати, в пределах, указываемых общими началами гражданской и уголовной ответственности за преступления и проступки, совершаемые путем печати. Из числа предупредительных мер сохраняются лишь те, которые имеют своею целью обеспечить возможность судебного преследования в случае совершения путем печати какого-либо преступления. Таковы постановления об обязанности издателей обозначать на всех произведениях печати (как на книгах, так и на периодических изданиях) имя и местожительство типографа, a также об обязанности содержателей типографий сохранять письменные сведения об именах и местожительстве их заказчиков.

________________________________________
[1] Reusch, т. I, стр. 91.
[2] Ibidem, стр. 88—89.
[3] Gardiner, History of England (1603—1642). Том VIII, стр. 224—234.
[4] В двадцатилетний промежуток времени между 1640 г. и реставрациею Стюартов появилось до 30.000 политических памфлетов и газет. Они собраны и переплетены в 2.000 томов, хранящихся в Британском Музее. Мау. II, 241.
[5] Эта мера послужила знаменитому Мильтону основанием выступить с горячею защитою свободы печати в памфлете, изданном в 1644 г.: «Areopagitia. For the Liberty of Unlicenced Printing».
Очерк истории полиции печати во Франции.
В предшествующем изложении упомянуто о декларации Людовика XII (в 1513 г.), предоставлявшей некоторые привилегии лицам, занимающимся промыслом книгопечатания, в виду тех благ, которые приносит это «божественное» искусство. Но вскоре отношение правительства к печати изменилось. Сознание пользы от нее как бы стушевалось, в ней стали видеть опасное орудие вреда для общества. Произведения печати начали все более и более являться предметом усиленного надзора и строгих преследований. Это произошло, главным образом, под влиянием реформации. Новые религиозные доктрины быстро распространялись, не замедлив проникнуть и во Францию. Здесь они встретили резкий отпор: представители их стали жертвою самых ужасных преследований. Изыскивая различные меры борьбы с новым учением, некоторые ожесточенные враги его пришли даже к мысли о необходимости уничтожить во Франции книгопечатание. В этом смысле в 1533 году представлена была Франциску I петиция, авторы которой старались доказать вред. «еретических книг» и убедить его, что, если он хочет спасти потрясаемую со всех сторон религию, то безусловно необходимо, путем издания строгого эдикта, уничтожить навсегда во Франции искусство, книгопечатания, благодаря которому ежедневно является масса книг, столь пагубных для нее». От решимости последовать этому совету король был удержан доводами людей более спокойных и благоразумных, доказывавших, что и «сохранив это столь драгоценное искусство, он может принять действительные меры к устранению злоупотреблений, составляющих предмет вполне основательных жалоб».
Важнейшею из этих мер является предварительная цензура, которая принадлежала в то время Парижскому Университету. Это учреждение в течение долгого периода времени сосредоточивало в своих руках главный надзор за книгопечатанием и книжной торговлей.
Происхождение прав Университета в этом отношении следует искать еще задолго до изобретения книгопечатания. Как известно, потребности умственной жизни уже в XI и XII вв. вызвали к существованию рукописную литературу. Сочинения классических и современных писателей распространялись в манускриптах, изготовление которых мало-помалу приняло большие размеры, получив характер настоящего промысла. Все более и более развивавшееся производство рукописей, в связи с усилением спроса на них, породило мало-помалу новый промысел — торговлю ими, явились книгопродавцы, существование которых в Париже уже в начале ХIII-го века представляется несомненным. Университет был главным, даже единственным средоточием умственной жизни того времени, a потому вполне естественно, что близ него приютились книгопродавцы, одною из главных задач которых было снабжать учащихся в Университете необходимыми руководствами.
Уже в конце XIII века королевский ордонанс (Филиппа Смелого, в 1275 г.), ставит книгопродавцев в зависимость от Университета, a их деятельность — под ближайший контроль его. На основании предоставленной ему власти, Университет в течение XIII и XIV вв. издает ряд статутов, которые регулируют отношения книгопродавцев к Университету, излагают их обязанности и вообще регламентируют дело книжной торговли. В ряду постановлений этих статутов особенно любопытными являются меры, установившие своего рода предварительную цензуру. Дело в том, что нередко, переписчиками были люди недостаточно образованные, вследствие чего рукописи бывали переполнены массою ошибок, a иногда и существенных искажений текста. В интересах устранения этого зла, Университет уже в 1323 году воспрещает книгопродавцам пускать в обращение экземпляры, не проверенные и не исправленные предварительно университетскими властями. Кроме того, ректору предоставляется объявить во всеобщее сведение, чтобы, если кто-либо найдет искаженные экземпляры, эти последние приносились к ректору для соответственного исправления или уничтожения их и для наказания книгопродавца, у которого они оказались. Благодаря этим мерам, a также в силу позднейших статутов, установился общий порядок, по которому рукописи могут поступать в обращение не иначе, как после предварительного просмотра, исправления и одобрения их соответственным факультетом Университета.
Право предварительного просмотра рукописей, принадлежавшее Университету в течение ряда столетий, впоследствии, когда начались преследования печати, превратилось в право предварительной цензуры. В половине XVI-го века Парижский Университет издает регламент, воспрещающий всем типографиям Франции издавать книги иначе, как под условием предварительного уведомления ректора и деканов факультета; ректор избирает из состава каждого факультета двух преподавателей, на которых и возлагается обязанность просмотра и цензурования новых книг, каждого по предметам его специальности.
Деятельную роль в области полиции печати[1] Парижский Университет сохранял до начала ХЛ'1І-го века, когда предварительная цензура была передана в руки правительственных органов. В 1624 году королевский указ предоставляет Университету лишь право просмотра книг богословского содержания, назначая для этого четырех докторов богословского факультета и возлагая на них ответственность за одобрение. Цензура остальных произведений печати была поручаема особым лицам. Назначение их было предоставлено (ордон. 1629 г., Code Michaud) канцлеру, который поручает просмотр новых произведений в рукописях лицам, по его мнению, наиболее компетентным, смотря по предмету и содержанию книги. Эти лица не были., однако, постоянными цензорами: они исполняли, так сказать, поручения канцеляра, дававшего их каждый раз в виде специального приказа.
Учреждение же постоянных цензоров, правильного института «censeurs royaux» относится лишь к началу XVIII-го века (в 1714 г.). Несмотря, однако, на принятые меры, нередко появлялись печатные произведения без дозволения, вследствие чего мы встречаем целый ряд законодательных предписаний, возобновлявших воспрещение издавать книги без одобрения цензуры. В 1723 году был, издан весьма подробный регламент (Reglement pour la librairie et imprimerie de Paris), представляющий собою целый кодекс законоположений о книжной торговле и книгопечатании. Малейшие подробности названных профессий предусмотрены. и регламентированы этим кодексом, сохранявшим свое действие в течение всего XVIII-го века. Между прочим, ряд статей этого регламента воспроизводит прежние постановления о печати. Ни одно произведение печати не может быть издано и распространяемо иначе, как по получении предварительного дозволения, с приложением большой печати (lettres scellees du grand sceau); дозволение же это может быть выдано лишь по представлении канцлеру рукописного или печатного экземпляра и по одобрении королевскими цензорами. Это требование было обязательно и для мелкой прессы (так назыв. feuilles volantes et fugitives), a также для брошюр, объемом не свыше 2-х печатных листов, с тою разницей, что здесь требовалось дозволение от высшего полицейского начальства (lieutenant-general de police), которое избирало особых компетентных лиц для просмотра этих произведений. В составе подлежащего ведению канцлера управления находилось особое Bureau pour les affaires de librairie, директор которого имел по отношению ко всем произведениям печати самые неограниченные полномочия. Он был главным руководителем предварительной цензуры как отдельных книг, так и периодических изданий[2].
Не останавливаясь на рассмотрении отдельных узаконений о печати, весьма многочисленных в течение XVIII столетия, отметим наиболее характерные черты, из которых слагалась в то время система полиции печати. Здесь прежде всего следует указать общие воспрещения печатать и распространять произведения печати, признававшиеся вредными по тем или другим соображениям. То это воспрещение касается произведений, «противных религии и папским буллам, уважению к папе, епископам и королевской власти», a также сочинений «клонящихся к нарушению государственного спокойствия или к порче нравов подданных» (декларация 1728 г.); то запрещается составлять, издавать и распространять произведения, касающиеся споров о взаимных отношениях между духовной и светской властью» (указ королевского совета 1731 г.). За нарушение этих и других предписаний угрожают строгие наказания, в виде изгнания из пределов королевства, осуждения на галеры и т. под. A одна из деклараций половины XVIII ст. (1757 года) объявляет смертную казнь «всем, кто будет уличен в составлении и печатании сочинений, заключающих в себе нападки на религию или клонящихся к возбуждению умов, оскорблению королевской власти и колебанию порядка и спокойствия государства». Иногда воспрещению подвергались даже книги, получившие требуемое дозволение. Так было, напр., с знаменитою Энциклопедией Дидро и д'Аламбера. Уже после того, как появились первые два тома ее, был издан указ королевского совета (Arret du Conseil), воспретивший как новое издание и перепечатку этого произведения, так и продажу оставшихся экземпляров; указ угрожает издателям штрафом в 1000 ливров, a типографам и книгопродавцам воспрещением заниматься этими промыслами. В период времени между 1711 и 1775 г.г. насчитывают 364 воспрещения раз-личных произведений печати. До 1752 года наибольшее число запрещений падает на книги богословского содержания. В следующем периоде книги философского содержания составляют наибольший контингент запрещения. Наконец, с 1770 года всего чаще преследуются книги политического содержания.
Руководимая в своей деятельности началами полицейской регламентации, королевская власть не ограничивалась контролем за внутренним содержанием произведений печати, но иногда вмешивалась и в чисто внешние условия печатного дела. В этом отношении весьма интересен указ королевского совета 1725 года. Он требует, чтобы дозволение печатать новые или переиздавать уже напечатанные ранее книги выдавалось не иначе, как по представлении образца бумаги и шрифта (epreuve du papier et des caracteres), которыми проситель желает пользоваться: он обязан представить два напечатанные экземпляра листа, которые должны быть одобрены министром юстиции; один из них прикрепляется к выдаваемому разрешению, другой представляется в синдикальную палату, где сказанные разрешение регистрируется с тем, чтобы служить образцом, с которым сличается все издание в присутствии представителя от министра юстиции; все экземпляры, не-согласные с образцами, арестуются и конфискуются, a виновный подвергается, сверх того, штрафу в размере 1000 ливров. Тот же указ обязывает типографов и книгопродавцев обращать особенное внимание на то, чтобы издаваемые ими книги были безусловно без ошибок (absolument correctes), под страхом: а) конфискации тех, по отношению к которым очевидна небрежность корректуры, и b) отнятия разрешения и привилегий у тех, кто окажется виновным в таком проступке[3].
В заключение очерка полиции печати в дореволюционной Франции нельзя не отметить еще одной черты ее, a именно ограничения числа типографий в интересах большой легкости контроля за печатью. Впервые эта мера предпринята была по отношению к Парижу в 1686 году, когда число типографий там было ограничено 36-ю. В начале XVIII-го столетия (в 1704г.) эта мера была распространена на все королевство: в 210 городах, имевших свои типографии, число их было ограничено 278-ю (впоследствии, в 1739 г. эта мера была пересмотрена, число типографий в тех же 210 городах ограничено было 250-ю). Ограничение числа типографий определенным количеством просуществовало до 1792 года.
С тех пор, как первая революция разрушила основы старого порядка, Франции пришлось пережить длинный ряд политических переворотов, из которых каждый сопровождался более или менее значительной ломкой ее политических и общественных учреждений. Менее чем в одно столетие, Франция находилась попеременно под режимом одиннадцати конституций, представляющих собою значительное разнообразие в степени устойчивости: продолжительность их существования колеблется между несколькими месяцами и 32-мя годами (нынешняя, третья республика). Эта беспрестанная смена режимов резко отражалась, между прочим, и на положении печати, значение которой представлялось для них всех одинаково весьма существенным. Сообразно с характером того или другого режима изменялось и положение печати: временами она находилась в условиях полной свободы от всяких предупредительно-полицейских мер, временами же считали нужным восстановлять в полной силе систему предварительной цензуры и другие предупредительные меры. В результате всего этого, за период от первой революции и до настоящего времени, накопилось огромное, по своим размерам, собрание законодательных и административных распоряжений по делам о печати.
С первых же дней революции произнесен был приговор прежней предупредительной системе печати и объявлена была полная свобода ее. «Декларация прав человека и гражданина» (26 августа 1789 г.) в следующих выражениях формулирует ее: «свободное сообщение мыслей и мнений есть одно из наиболее драгоценных прав человека; a потому каждый гражданин может свободно говорить, писать и печатать, лишь под условием ответственности за злоупотребление этою свободой в случаях, определенных законом» (ст. 11). Воспроизводя эту статью декларации, конституция 1791 года в числе других «прав естественных и гражданских» гарантирует и «свободу всякого говорить, писать, печатать и публиковать свои мысли без того, чтобы они подлежали какой-либо цензуре или надзору до их опубликования».
Установив эту общую гарантию свободы печати, конституция 1791 года определяет и границы этой свободы, перечисляя в одной из статей те случаи, в которых должно быть возбуждаемо судебное преследование. Возбуждение к неповиновению закону, оскорблению установленных властей, сопротивлению действиям их, возбуждение к каким-либо деяниям, которые закон объявляет преступлениями, клевета по отношению к должностным лицам, наконец, оскорбление частных лиц, — таковы те преступления печати, которые влекут за собою судебное преследование и соответственные наказания. Далее, постановлено было, что дела, возбуждаемые по обвинению в преступлениях, совершаемых путем печати, подлежат ведению суда присяжных, решению которых принадлежит как вопрос о том, есть ли налицо преступление в инкриминируемом произведении, так и вопрос о виновности преследуемого.
Таковы основные черты новой репрессивной системы, под действием которой печать, свободная от прежних стеснений, стала быстро развиваться: в одном 1789 году появилось до 250 периодических изданий, а в следующем году число их возросло до 350-ти. Но недолго просуществовали указанные условия, обеспечивавшие одинаково как свободу печати, так и разумный контроль за нею. Последовавший за упразднением монархии разгул революционных страстей тяжело отразился на положении печати. По отношению к ней он выразился в жестоком преследовании известного направления, с существованием которого не могли примириться те, в чьих руках находилась в то время власть. Как на характерный пример мероприятий якобинцев, укажу на декрет Конвента (1793 года), в силу которого предаются суду исключительного трибунала и подлежат смертной казни авторы и издатели всякого рода произведений печати, высказывающихся за роспуск народного представительства или в пользу восстановления королевской или иной власти, несогласной с народным суверенитетом. Жертвой этого декрета погиб на эшафоте не один десяток журналистов и писателей.
Директория, установленная конституцией 1795 года, проявила по отношению к печати не меньшую жестокость. Вопреки постановлениям конституции (в силу которых никому не может быть воспрещено высказывать словесно или печатно свои мысли, при чем ответственность за опубликованное имеет место лишь в законом предусмотренных случаях), Директория предписала (в 1797 году) расстреливать немедленно всякого, кто сделает попытку к восстановлению королевской власти; в то же время были подвергнуты тюремному заключению многие писатели, обвиненные в заговоре против республики. Вскоре после этого были сосланы без всякого суда, сорок пять газетных издателей и редакторов, a сорок две газеты были закрыты. И все это делалось в то время, когда основные законы говорили о свободе печати.
Как известно, в 1799 году после переворота 18 брюмера власть перешла в руки Наполеона Бонапарта, сначала в качестве первого консула. В конституции 1799 года, учредившей консулат, весьма искусно был обойден вопрос о печати. Это умолчание было истолковано в том смысле, что регулирование положения печати принадлежит правительственной власти и не требует участия законодательных собраний, что судьба печати и ее деятелей может решаться путем административных распоряжений. Соответственно с этим толкованием, 17 января 1800 года появился «консульский указ о газетах» (arret consulaire sur les journaux). Мотивируя его тем, что многие газеты являются лишь «орудием в руках врагов республики» и что правительство облечено народом обязанностями «заботиться об его безопасности», консулы сочли нужным закрыть шестьдесят газет из 73, издававшихся в Париже и Сенском департаменте. На министра полиции возложена была обязанность следить, чтобы «не печаталось ни одной новой газеты как в Сенском, так и в других департаментах». Через несколько времени после издания этого указа, первый консул пригласил министра полиции Фуше озаботиться, чтобы «редакторы газет были неподкупной нравственности и патриотизма». В видах этого, было учреждено при министерстве полиции особое бюро печати, которое и должно было посредством полицейских агентов следить за газетами и книгами.
Этими мероприятиями открывается длинный ряд декретов, указов и циркуляров, которые должны были регламентировать печать. Положение ее, однако, было в высшей степени неопределенно. Правильно организованной цензуры не существовало вплоть до 1810 года, и наблюдение за прессой, a также и постигавшие ее кары сосредоточивались почти исключительно в руках полиции. Наполеон, особенно в первое время, не был склонен восстановить цензуру, представление о которой слишком тесно связывалось с воспоминаниями о старом режиме. Но, с другой стороны, он поставил своего задачею водворить строгий контроль над всем, что печаталось, в особенности же в области политики. Чтобы осуществить эту задачу, признано было наиболее удобным предоставить широкий простор административным мероприятиям сильного в то время министерства полиции. Что касается книг, брошюр и вообще не-периодических изданий, то в первые годы консулата они продолжали еще пользоваться некоторою свободою: книги печатались без предварительного просмотра и разрешения полиции, Но уже в 1803 году была учреждена при министерстве юстиции особая «комиссия для просмотра», в которую, «в видах обеспечения свободы печати», книгопродавцы обязаны были представлять все сочинения, и затем уже эта комиссия разрешала продажу и свободное обращение их.
18 мая 1804 года Бонапарт сделался императором французов. Как бы в виде уступки либеральным элементам, но в сущности с целью замаскировать произвольные меры по отношению к печати, в органический сенатусконсульт 18 мая (конституцию новой империи) были включены четыре статьи (64—67), долженствовавшие гарантировать свободу печати. Этими статьями создавалась «сенатская комиссия о свободе печати» из семи членов, избираемых сенаторами из их среды. Комиссии этой ставились в обязанность, «блюсти свободу печати». К ней могут обращаться авторы, издатели и книгопродавцы с жалобами «на стеснения к напечатанию или свободному обращению сочинений». Если комиссия признает, что стеснения не оправдываются «государственным интересом», то она приглашает министра, сделавшего эти стеснительные распоряжения, отменить их, Если после трех последовательных приглашений стеснения не прекращаются, комиссия чрез посредство президента Сената созывает общее собрание его, которое, в случае надобности, и постановляет свое решение в следующих выражениях: «есть серьезные признаки, что свобода печати нарушена» (Il у a de fortes presomptions que la liberte de la presse est violee). Ho за все время существования Империи Сенат ни разу не применил указанного постановления, и конечно не потому, чтобы не было случаев нарушения свободы печати. Ничтожность изложенных гарантий этой свободы выступит еще рельефнее, если принять во внимание оговорку того же сенатусконсульта, что «ведению сенатской комиссии не подлежат абонементные и периодические издания». Периодическая печать была предоставлена безграничному произволу, без всяких «гарантий». Декретом, 10 июля 1804 года была сделана первая попытка создать цензуру, хотя это слово все еще не было произнесено; при министерстве полиции учреждено было особое «консультационное бюро», на которое и возложена была обязанность просматривать газеты, политические и литературные издания, a также и театральные пьесы.
Беспорядочность режима, в котором находилась печать, неопределенность ведомства тех органов, которые следили за прессой, породили потребность в систематическом законе о печати, который и был издан 5-гo февраля 1810 года. Этот декрет создал систему, грозную и для журналистов, и для писателей, издателей и книгопродавцев. Ограничение числа типографий из опасения, что, за недостатком работы, они станут печатать опасные для правительства сочинения; строгое и непрестанное наблюдение за прессой, вверенное агентам министерств внутренних дел и полиции; право главноуправляющего делами о печати уничтожать типографские станки; конфискации; штрафы; тюремное заключение; аресты — вот те элементы, из которых сложилась система, созданная или, вернее увенчанная декретом 1810 года. Вот главнейшие постановления его.
При министерстве внутренних дел учреждается «главное управление делами книгопечатания и книжной торговли» (direction generale de l'impimerie et de la librairie). Число типографий в Париже и департаментах ограничивалось, при чем столичные могли иметь четыре станка, провинциальные—только два. Право на содержание типографии выдается лишь тому, кто докажет «свою правоспособность, добрые нравы и преданность отечеству и суверену». Воспрещается печатать все, что противно «обязанностям подданных к суверену и государственному интересу». Содержатель типографии должен сообщать префекту о каждой книге, которую он намерен печатать; префект же каждый раз дает знать об этом министру полиции. Главноуправляющий может, в случае если найдет нужным, потребовать к себе сочинение и отсрочить его напечатание. В таком случае оно посылается одному из назначенных верховною властью цензоров, ІІ затем, сообразно его заключению, главноуправляющий предлагает автору сделать нужные сокращения и изменения; в случае отказа автора сделать их, он запрещает продажу сочинения и уничтожает уже отпечатанные экземпляры. Таким образом, декрет 5-го февраля не установляет обязательной цензуры, a предоставляет решать вопрос о том, должна ли быть цензурована книга, доброй воле главноуправляющего. — Другая статья, в виде гарантии авторов и содержателей типографий, предоставляет им право отдать сочинение, до его напечатания, на предварительный просмотр. — На свободную продажу каждого издания должно быть особое разрешение; если такового нет, сочинение подлежит изъятию из обращения. Впрочем, той же участи могло подвергнуться и разрешенное сочинение, так как следующая статья предоставляет министру полиции право задерживать продажу и свободное обращение всякого сочинения, хотя бы автор или издатель и представили разрешение. И действительно, задержание полицией сочинений, прошедших через цензуру и получивших право свободного обращения, было заурядным явлением. Такая судьба постигла, между прочим, известное сочинение г-жи Сталь «De l'Allemagne». Таковы существеннейшие черты той системы полиции печати, которая господствовала в эпоху первой Империи.
После падения Наполеона I-го, французский престол был возвращен династии Бурбонов в лице Людовика ХVIII-го и была выработана конституционная форма правления. Можно было думать, что печать получит теперь нормальные условия существования, что положение ее сделается более устойчивым. Конституционная хартия 1814 года давала полное основание ожидать этого. В одной из своих статей она как бы устанавливает принцип свободы печати, подвергая ее ограничениям лишь в случаях злоупотребления ею. Но не прошло и полугода со времени опубликования хартии, как издан был закон (21-го октября 1814 г.), постановления которого находятся в прямом противоречии с объявленным принципом. Вместо репрессивной системы, закон этот установил ряд предупредительных мер. Он, во 1-х, требует для всех периодических изданий предварительного разрешения правительства, во-2-х, подвергает предварительной цензуре все сочинения, вообще все издания, объемом своим не превышающие 20 печатных листов; в 3-х, для занятия типографским делом и книжной торговлей он ставит два условия — получение особого патента и принесение присяги. Кроме того, содержатель типографии обязан объявлять заблаговременно, что он предполагает печатать, и не может выпустить в продажу ни одного издания, прежде чем представит в установленные учреждения известное количество экземпляров. Нарушение этих предписаний, a также и требования, чтобы на каждом издании было выставлено имя и местожительство содержателя типографии, карается значительным штрафом (от одной до шести тысяч фр.).
В ряду этих мер, наиболее любопытно впервые проведенное здесь различие между изданиями, превышающими 20 печатных листов и не достигающими этого объема, Не трудно понять мотивы, положенные в основу этого различия, а также почему одни издания были освобождены от цензуры, a другие подвергнуты ей. Дело в том, что произведения небольшого объема не требует как для составления, так и для напечатания таких усилий и затрат, какие необходимы для написания и издания больших книг. Мелкие издания, будучи дешевле, получают более легкий сбыт и находят себе больший круг читателей, a потому на них и обращено особенное внимание. Это различие из Франции было заимствовано многими другими законодательствами, в том числе и нашими законами о печати 1865 года.
В 1815 году, как известно, Наполеон бежал с о. Эльбы и в течение некоторого времени занимал французский престол. Уступая духу времени и требованиям общества, он решился положит в основу своего управления либеральные принципы. В течение стодневного периода его вторичного господства цензура была упразднена и печать пользовалась полной свободой.
С возвращением Людовика XVIII, печать была поставлена в прежние условия, с тою лишь разницею, что была упразднена цензура непериодических изданий, объемом хотя бы и менее 20 печатных листов. Периодическая пресса подлежала прежним ограничениям. Через несколько лет была выработана целая система печати, в основу которой был положен принцип репрессии. Из трех законов о печати, изданных в 1819 году, два посвящены установлению точного понятия преступлений, совершаемых путем печати, и порядку их преследования; важнейшие из них были предоставлены ведению суда присяжных, что являлось наиболее существенной гарантией от произвола.
Но рядом с репрессивными мерами были» установлены и некоторые предупредительные. Такою является, во-первых, обязательное для периодических изданий предварительное заявление (declaration), которое должно быть представляемо правительственным органам, с указанием имени и места жительства, по крайней мере, одного собственника или ответственного редактора, a также и типографии, в которой будет печататься предполагаемое издание. Вместе с этой мерою, которая является вполне разумною и нимало не стеснительною, так как она представляет собою лишь средство обеспечения правосудия и ответственности представителей печати, была применена и другая, ставившая периодическую печать в стеснительные условия: это — требование залога (cautionnement) от собственников и ответственных издателей периодических изданий. Размер этого залога доходит до 10-ти тысяч франков ренты или до 140 тыс. фр. капитала. Действительным мотивом этой меры являлось желание устранить некоторые элементы из области периодической прессы.
Но системе 1819 года не суждено было пустить корни. В следующем же году правительство, под впечатлением убийства герцога Беррийского, снова обратилось к крутым мерам по отношению к печати: для периодических изданий с политическим характером восстановлены требование правительственного разрешения и предварительная цензура. В течение последующего десятилетия французская печать находилась в крайне неустойчивом положении: цензура несколько раз была отменяема и восстановляема, один из законов установил так называемое преследование за «направление». Этим законом (17 марта 1822 г.) создавался как бы новый вид преступления, совершаемого путем печати — delit de tendance: если из целого ряда статей какого-либо периодического издания усмотрено будет, что направление его по характеру своему представляется опасным для общественного спокойствия, несогласным с должным уважением к государственной религии и другим признанным во Франции вероисповеданиям, к королевской власти и устойчивости конституционных учреждений и т. под., то подлежащие судебные учреждения постановляют решение о приостановке издания на известное время (не свыше одного месяца в первый раз и трех месяцев во второй). В случае повторения, издание может быть прекращено окончательно.
Вместе с некоторыми другими причинами, попытка восстановить предварительную цензуру (законом 25 июля 1830 года), незадолго перед тем отмененную, привела к так называемой июльской революции, свергнувшей последнего короля династии Бурбонов и передавшей французский престол Людовику-Филиппу Орлеанскому.
Конституционная хартия 1830 года восстановила свободу печати, при чем в текст ее было внесено, между прочим, постановление о том, «что цензура не может быть никогда восстановлена» (La censure ne pourra jamais etre retablie). Затем, в последующие годы (1830, 1831, 1834 и 1835 гг.) был издан ряд законов, установивших для печати систему, основные черты которой сводятся к следующему. Система эта представляет собою соединение двоякого рода мер—предупредительных и репрессивных. К разряду мер предупредительно-полицейского характера относятся: во 1-х, обязательное для всех периодических изданий представление предварительного заявления, которое должно заключать в себе: название издания и сроки выпуска, имена всех собственников его, их адресы и долю участия каждого из них; имена и места жительства ответственных редакторов, a также доказательства того, что все эти лица отвечают условиям, требуемым законом[4], наконец, указание типографии, в которой будет печататься издание. Во 2-х, представление денежного залога, Размер его был понижен до 2400 франков годовой ренты. Впоследствии закон 1835 г. изменил как размер залога, так и природу его; с тех пор он должен был вноситься не рентою, a капитальной суммой. Он вносится в казначейство, которое и платит приходящиеся с него проценты по особой таксе[5]. Рядом с залогами установлен был и штемпельный сбор, которому подлежали все периодические издания. Наконец, в 3-х, к разряду предупредительных мер относится еще необходимость предварительного разрешения муниципального управления для производства разносной торговли периодическими изданиями.
Что касается второй категории мер, репрессивных, то из них мы укажем следующие. Преступления печати распределены на четыре группы: покушение на государственную безопасность, преступления общего права, преступления, наказуемые исправительным порядком, и нарушения различных требований законов о печати. Важнейшие преступления ведаются судом с участием присяжных; менее важные — судом без их участия; наконец, остальные подлежат суду исправительной полиции.
Изложенная система полиции печати просуществовала без изменения до февральской революции 1848 года. Неограниченная свобода, которою пользовалась печать в дни революционного возбуждения, вызвала своими крайностями ряд новых ограничительных мер: восстановление залогов (размер их был понижен — 24.000 франков составляли maximum для парижских политических изданий) и штемпельного сбора, a также некоторые новые ограничения разносной торговли; восстановлены далее прежние постановления о преследовании преступлений печати, но с обратными целями: тогда как прежде они были направлены к защите от нападок на монархическую форму правления, теперь они должны были служить для отражения нападок на республиканские учреждения. В 1850 г. была предпринята еще новая мера полиции печати — требование авторской подписи под статьями политического, религиозного и философского содержания.
Как известно, 2-го декабря 1851 года принц Бонапарт, бывший президентом второй республики, совершил государственный переворот, в результате которого явилась вторая Империя с Наполеоном III во главе. Начавшаяся еще ранее реакция по отношению к печати теперь получила более резкое выражение. Главное внимание было обращено на периодическую печать, которую имелось в виду поставить под действительный и строгий контроль администрации. В этих видах было предложено восстановить предварительную цензуру. Но цензура являлась учреждением весьма непопулярным в глазах представителей самых разнообразных направлений, и правительство предпочло ей новую систему, выработанную известным деятелем второй Империи—Руэром (Rouher)[6]. Эта система, не прибегая к цензуре, обеспечивала за администрацией возможность самого бдительного контроля над периодической печатью. Имея в основе различного рода административные меры контроля и репрессии, она носит название системы административной. Рассмотрим существеннешие элементы этой системы, как она изложена в декрете 17 февраля 1852 года. Всякое периодическое издание политического и общественно-экономического содержания может быть основано и издаваемо не иначе, как с предварительного дозволения правительства. Предварительное разрешение его должно быть испрашиваемо и в случае также всякого рода перемен в личном персонале редакторов и собственников издания. Собственники периодических изданий, посвященных вопросам политическим и общественно-экономическим, обязаны внести в казначейство наличными деньгами залог. Размер его, доходящий до 50000 франков для изданий, выходящих более трех раз в неделю в Париже и трех наиболее населенных департаментах, постепенно понижается, смотря по уменьшению сроков выхода и населенности городов, в которых издания выходят (наименьший размер его — 7500 фр. для изданий, выходящих менее трех раз в неделю в городах с населением менее 50 тысяч жителей). Возвысив размер залога, декрет 1852 года возвышает также и штемпельный сбор, определяя его в 6 и 3 сантима, смотря по величине листов; штемпельному сбору подлежат и непериодические издания[7], объемом менее 10 печатных листов.
Далее, декрет 1852 года все преступления, совершаемые путем печати, исключает из ведения суда присяжных и передает их в ведение суда исправительной полиции. Кроме того, он создает как бы новую категорию преступлений, налагая значительный штраф за сообщение или воспроизведение ложных известий; если же эти сообщения делаются заведомо недобросовестно и по характеру своему представляются опасными для общественного спокойствия, то они наказуются, помимо штрафа, еще тюремным заключением от одного месяца до одного года. Декрет категорически воспрещает давать отчеты о заседаниях Законодательного Корпуса и Сената, a в некоторых случаях и Государственного Совета; воспрещается также печатать судебные отчеты о процессах по делам печати.
В изложенных до сих пор требованиях декрет 1852 года не представляет ничего особенно оригинального: мы уже ранее видели практику предварительных разрешений, залогов, штемпельного сбора и т. д. Оригинальную сторону новой системы составляет ряд постановлений о правительственных сообщениях, предостережениях, приостановках и закрытии периодических изданий.
Каждый редактор обязан печатать во главе своего издания всякие официальные документы, отношения, сведения, ответы и поправки, которые будут доставлены в редакцию кем-либо из представителей общественной власти. Печатание этих документов должно быть безвозмездным. Это требование снабжает администрацию весьма опасным правом, которое, не будучи к тому же ничем ограничено, могло являться источником злоупотреблений. Далее, декрет 1852 года предоставляет правительству право делать так называемые предостережения (avertissements), при чем третье предостережение влечет за собою приостановку издания на срок не свыше двух месяцев. Издание может быть приостановлено и в том случае, когда редактор его будет обвинен в каком-либо преступлении путем печати. В этом случае правительство может также предписать окончательное закрытие издания. Закрытие издания, кроме того, является необходимым последствием обвинения редактора его за какое-либо преступление, отнесенное к категории важнейших (crime).
Прекращение издания может иметь место и без наличности таких фактов, как судебное преследование редактора; оно может быть применено в виде меры общей безопасности (mesure de surete generale), т. е. по простому усмотрению правительства. В таком случае необходим лишь особый декрет, который должен быть напечатан в Bulletin des lois.
Такова, в существеннейших своих чертах, система полиции печати в эпоху Второй Империи. Она создала для печати, главным образом периодической, крайне обременительные условия, сделавшие ее вполне зависимой от администрации. Ставя журналистов под угрозу предостережений, приостановок и закрытия их изданий, авторы этой системы имели в виду заставить их цензуровать самих себя. Избавляя правительство от неудобств цензуры, они в то же время старались обеспечить ее результаты. Эта цель действительно была достигнута этой системой, автору которой нельзя отказать в большом остроумии и изобретательности.
В конце Второй Империи положение печати несколько изменилось к лучшему. Административный режим ее уступил свое место репрессивной системе. Законом 11 мая 1868 года предварительное разрешение было заменено уже известным нам требованием заблаговременного заявления; упразднена была и система административных предостережений и приостановок. Залоги были сохранены, но штемпельный сбор понижен. Новое законодательство, как говорил мотивированный проект его, „прекращает для газеты административную опеку и предоставляет ее судьбу лишь ведению закона и судьи: закон определяет право, судья карает за его нарушение.
Мы не будем останавливаться на ряде отдельных законов, изданных в период времени, следующий за падением Второй Империи в сентябре 1870 года. Большая часть их постановлений вошла в закон 29 июля 1881 года, под действием которого французская печати находится в настоящее время. Этот закон представляет собою целый кодекс, собравший воедино разбросанные в отдельных законах постановления и внесший в законодательство о печати ту цельность, настоятельная потребность в которой уже давно давала себя чувствовать. В 1876 году особая комиссия Палаты Депутатов приступила к выработке органического закона о свободе печати. Через четыре года (в 1880 г.) эта комиссия представила Палате обширный доклад, послуживший предметом продолжительных и оживленных прений, которые вызвали ряд изменений в изготовленном законопроекте. Составленный таким образом закон был обнародован 29 июля 1881 года.
Подобно предшествовавшим законам о печати, закон 1881 года различает произведения печати периодические и непериодические. В силу особого своего характера, благодаря которому они способны оказывать более сильное влияние на общество, периодические издания подвергнуты большим ограничениям сравнительно с не-периодическими.
Всякое произведение печати должно: во 1-х, носить указание имени и местожительства содержателя типографии, в которой оно напечатано, и во 2-х, в момент выпуска в свет оно должно быть представлено в двух экземплярах в соответственные учреждения (в Париже—в министерство внутренних дел, в провинциях—в префектуру, су-префектуру или мэрию). Экземпляры эти предназначаются для национальных коллекций. При их представлении должно быть указано число напечатанных экземпляров. Таковы те два условия, которым подлежат непериодические произведения печати.
Что касается периодических изданий, то по отношению к ним новое законодательство также озаботилось уничтожением излишних преград к свободному изданию их. Оно не только не требует предварительного разрешения для них, но и освобождает их от штемпельного сбора и залогов. Ограничения, которым закон 1881 года подвергает периодическую прессу, сводятся к следующему.
Во 1-х, всякое периодическое издание должно иметь своего заведующего (gerant), на которого прежде всего падает ответственность в случаях совершения путем печати какого-либо преступления. Вот необходимые условия, которым должно отвечать это лицо: французское подданство, совершеннолетие, пользование всею полнотою гражданских прав; женщины могут быть в роли «gerant». Прежнее законодательство (зак. 1849 г. и 1868 г.) объявляло несовместимым звание ответственного редактора газеты с званием депутата и сенатора. Новый закон уничтожает эту несовместимость.
Во 2-х, прежде чем какое-либо периодическое издание начнет выходить, должно быть представлено местному прокурору письменное заявление на гербовой бумаге с обозначением названия издания и порядка его выпуска, имени и местожительства ответственного редактора (gerant), наконец, типографии, в которой издание будет печататься. О всякой перемене в указанных условиях и порядке издания должно быть сообщаемо в пятидневный срок. Прежде закон устанавливал известный промежуток времени (две недели по закону 1868 года) между подачей заявления и моментом выхода издания в свет. Новое законодательство молчит об этом, вследствие чего выпуск издания может последовать непосредственно за представлением заявления.
В 3-х, в момент выпуска каждого номера периодического издания два экземпляра его должны быть представлены органам судебного ведомства (а там, где нет лиц прокурорского надзора, в мэрию), и два — органам министерства внутренних дел.
В 4-х, все экземпляры каждого номера периодического издания должны иметь подпись ответственного редактора.
Таковы те ограничения предупредительного характера, которым подлежат периодические издания по современному французскому законодательству о печати. Единственная цель их—обеспечить возможность судебного преследования в случаях совершения путем печати каких-либо преступлений.
Разносная продажа всяких вообще произведений печати освобождена от стеснявших ее ранее условий. От лиц, занимающихся этим промыслом, требуется, под угрозою штрафа, лишь заблаговременное представление (в префектуру, иногда в мэрию) заявления с обозначением имени, профессии, возраста, места родины и местожительства.
Установленная законом 1881 года свобода печати не является однако неограниченною. Обеспечивая ее от стеснений, закон принял во внимание и другую сторону дела, а именно, возможность злоупотребления этой свободой в ущерб интересам общественной и личной безопасности. Отказавшись от многих предупредительных мер, закон кладет в основу принцип репрессии на началах права и суда. Значительнейшая часть его постановлений (из 70 статей 48) заключает в себе подробную классификацию и перечисление преступлений, совершаемых путем печати, и регламентацию порядка судебного преследования их. Постановления закона 1881 года пополнены в этом отношении позднейшими законами, из которых важнейшими являются законы 12 декабря 1893 г. и 29 июля 1894 г., вызванные пропагандою и апологиею анархических идей.
По закону 1881 года, совершаемые путем печати преступления распадаются на четыре категории.
К первой относятся действия, представляющие собою возбуждение к совершению различного рода преступлении (provocation aux crimes et delits), как, напр., убийства, грабежа и т. д.; к этой же категории отнесены и всякого рода мятежные крики и песни в общественных местах, a также и возбуждение тем или иным путем войск к уклонению их от своих обязанностей или к неповиновению властям.
Вторую категорию составляют преступления против общественных интересов (contre la chose publique). Сюда относятся: оскорбление президента республики, как главы государства; публикование или воспроизведение ложных сообщений, если оно делается злонамеренно и сопровождается нарушением общественного спокойствия; наконец, оскорбление общественной нравственности, куда отнесено, между прочим, распространение и выставление непристойных гравюр, картин, эмблем и т. п.
Третью категорию составляют преступления против личности—диффамация и оскорбление частных лиц.
Наконец, четвертую группу составляют оскорбления иностранных государей и дипломатических представителей иностранных держав.
Совершаемые посредством печати преступления подле-жат судебному преследованию на общем основании. Большая часть их ведается судом присяжных; другие, наименее значительные,—судами исправительной полиции.
По данным уголовной статистики за двадцать лет (1880—1900), опубликованным осенью 1902 года, со времени издания закона 1881 года суду присяжных подлежали 797 дел этой категории, по которым были привлечены к суду 1345 обвиняемых. По отдельным годам эти числа распределяются неравномерно. Почти четвертая часть общего числа преследований за двадцать лет приходится на один 1894 г., когда их число доходило почти до 200. Это объясняется применением закона 12 декабря 1893 года об анархистских происках и агитации, установившего новый вид преступления печати апологию в печати преступных действий. В силу закона 29 июля 1894 г., изданного после убийства президента республики Карно, преступления этой категории подлежат ведению судов исправительных, a не ассизов.— В общем, за указанным отступлением, суду присяжных приходилось решать дела по преступлениям печати, в среднем, в количестве 30 в год, причем подсудимых было в среднем 54 в год.
Данные статистики показывают, между прочим, что в последние годы суд присяжных проявляет большую, чем прежде, суровость в делах репрессии преступлений печати. Число оправдательных приговоров, составлявшее 47% в пятилетие 1881—1885 гг., в 1891—1900 падает до 31%.
Современное французское законодательство о печати представляет собою тип, к которому более или менее близко подходят все остальные западно-европейские государства. В основе их законодательств лежат два главные принципа: во 1-х, свобода печати от всяких стеснительных предупредительно-полицейских ограничений; во 2-х, судебное преследование преступлений, совершаемых путем печати.

Кроме указанных выше Meyer, Loening, Seydel, Berthelemy — P. Kloeppel. Das Reichspressrecht. Lpzg. 1894. — Lorenz von Stein. Die Verwaltungslehre VI (1868): Die allgemeine Bildung und die Presse. — Barbier. Traite general de la police de la presse et du delit des publications, 2 vol. Par. 1887.— G. Le Poittevin. Traite de la presse. Par 1902. — H. Avene1. Histoire de la presse francaise depuis 1789 jusqu'a nos jours. Par. 1900. — Fisher and Strahan. The Law of the Press. Lond. 1891.—-Sir J. F. Stephen. A History of the Criminal Law of England (Lond. 1883), том II, стр. 298—395. — A. Дaйси. Основы государственного права Англии. Пер. с англ. Спб. 1891. — И. Я. Фойницкий. Моменты в истории законодательства о печати (в «Сборнике государственных знаний», т. II и в книге «На досуге», Спб. 1900). — М. И. Сухожлинов. Исследования и статьи. Т. I: Материалы для истории образования в России в царствование Императора Александра I (Спб. 1883). — А. М. Скaбичевский. Очерки по истории русской цензуры. Спб. 1892. — Исторические сведения о цензуре в России. Спб. 1862. — Сборник постановлений и распоряжений по цензуре с 1720 но 1862 г. Спб. 1862. — Устав о цензуре и печати (с разъяснениями, изд. В. И. Ширкова, Спб. 1900).
________________________________________
[1] Вот перечень важнейших законодательных мер, относящихся к этой области: 1) декларация Генриха II (1547 г.), обязывающая в начале каждой книги выставлять имена и местожительства автора и типографа; 2) ордонанс Карла IX (1560 г.), известный в истории под названием Ordonnance de Moulins, воспрещающий печатание книг без предварительного разрешения и особых letters de privilege за государственною печатью; 3) ордонанс Карла IX (1571 г.), повелевающий, сверх прежних предписаний выставлять на произведениях печати сертификат лиц, просматривавших их; 4) ордонанс Генриха III (1587 г.), предоставляющий ректору Университета право осмотра книжных лавок и изъятия из продажи книг вредных (mauvais livres), преимущественно в религиозном отношении, которые должны быть передаваемы синдику богословского факультета.
[2] По сведениям, относящимся к 1742 году, число «королевских, цензоров» доходило в то время до 78. По каждой отрасли существовало определенное число цензоров: из 78 цензоров, действовавших в 1742 г. для цензуры богословских сочинений было 10 лиц, для юридических, книг — также 10, и т. д.; наибольшее число цензоров было для изящной словесности (belles-lettres) — 35 чел. В 1774 году общее число цензоров доходит до 119, из которых около половины (53 ч.) занимались цензурой произведений изящной словесности.
[3] Во избежание злоупотребления доверием публики, этот указ разрешает открытие подписок лишь для значительных сочинений (ouvrages considerables), которые не могут быть напечатаны без этой помощи, и, притом лишь с согласия министра юстиции, если эти сочинения, в целом, будут одобрены цензором; это дозволение облекается в письменную форму за подписью и печатается на особом листке (prospectus), в котором обозначаются условия издания, порядок выхода и т. д.
[4] 980 ст. Code penal: «male, majeur, sujet du roi, jouissant des droits civils».
[5] Для периодических изданий, выходящих более 2-х раз в неделю размер залога определен к 100,000 фр. Этот максимальный размер понижается по мере сокращения сроков выхода и уменьшения количества населения того города, где выходит издание. Свободны от внесения залога издания, посвященные научным и промышленным целям.
[6] Изобретение системы административного воздействия на периодическую печать приписывалось некоторыми де-Персиньи: Между тем это авторство должно быть признано за Руэром, как выясняет Гранье де-Кассаньяк в «Souvenirs du seсond Empire». Новейший историк французской печати Авенель (Histoire de la presse francaise depuis 1789 jusqu'а nos jours, Par. 1900, p. 450) рассказывает следующее: «Руэр не сразу дошел до этого открытия. Сначала в среде правительства имелось в виду собрать, координировать и кодифицировать все законы о печати, чтобы путем согласования и слития воедино отдельных мер, извлечь из этого хаоса соответственные приемы направления и обуздания журналистики. Эта кодификационная работа была возложена на Руэра. Попытку эту он считал бесплодною, полагая, что способы, оказавшиеся в прошлом непригодными для обуздания печати, не могут явиться и в будущем надежными орудиями. Однако, он представил принцу Людовику-Наполеону свою работу, сказав при этом: «вот, ваше высочество, работа, вами на меня возложенная. Позвольте мне добавить к этому совет — пробежав ее, бросьте ее в печку». В последовавших затем подготовительных совещаниях Барош, человек практический и решительный, предложил установить цензуру в отношении к вопросам политическим. Руэр выступил против этого предложения и придумал комбинацию, при посредстве которой главные редакторы газет, за которыми сохранялась полная свобода говорить все, сами ставились в положение цензоров своих изданий, под угрозою предостережений, из которых третье влекло за собою приостановку. Таким путем ничто не подлежало цензуре, a между тем все находилось под зорким наблюдением самих же журналистов, ибо интересы безопасности издания являлись тормозом, при посредстве которого обуздывалась дерзость журналиста. Гранье де-Кассаньяк рассказывает, что когда Руэр, встретив Бароша в Государственном Совете, предложил эту комбинацию, Барош с восторгом принял ее и обнял ее автора. По словам Кассаньяка, через несколько дней по опубликовании декрета 17 февраля 1852 г.. знаменитый журналист, главный редактор Journal des Debats, Арман Бертен, обедал у графини Ле-Гон. Разговор коснулся нового режима печати, и у Бертена спросили его мнения по этому предмету. «О декрете, ответил он, можно сказать все, что угодно, кроме одного, — что автор его глуп. Этот декрет заставляет меня наблюдать за уклонениями моей собственной газеты и делает из меня дарового чиновника, призванного противодействовать нападкам против конституции и охранять порядок к выгоде правительства. Могут возникнуть сомнения но вопросу о том, окажется ли эта система действительною, но никак нельзя отрицать того, что она очень искусно задумана».
[7] Опять-таки политического и общественно-экономического содержания. Впоследствии (законами 28 марта 1852 г. и 2 мая 1861 г.) от уплаты штемпельного сбора были освобождены периодические издания, имеющие исключительным своим содержанием литературу, науки, искусства и земледелие.
Законодательство о печати в Германии.
Установление регулярной цензуры в Германии относится к 1529—30 гг., хотя некоторые имперские указы и ранее этого, именно в 1521 и 1524 гг., возлагают на светские правительства обязанность надзора за книгопечатанием. Законодательство XVI и XVII вв. еще более расширило предупредительные меры по отношению, к печати. Для лучшего и более правильного надзора за нею, Рудольф II учредил в 1608 г. во Франкфурте-на-Майне особое книжное комиссариатство (Buchercommissariat), которое должно было наблюдать за приведением в исполнение имперских законов и полномочия которого были еще более расширены последующими королевскими патентами XVIII века. Как известно, Германия распадалась в то время на ряд мелких, более или менее самостоятельных владений. Правители их применяли имперское законодательство о печати не везде одинаково: иные с большей, другие с меньшей строгостью. Так, напр., в Бранденбурге правильная цензура, и то лишь для богословских произведений, была введена впервые только в 1654 году; для всех же книг вообще она была установлена лишь в 1749 году.
Во второй половине ХVII века, под влиянием идей свободной философии, в некоторых маленьких государствах (в Голштинии, Брауншвейге, Саксен-Веймаре и др.) цензура была совершенно упразднена. Но затем, главным образом, под впечатлением событий французской революции, стеснения печати снова усилились и сделались повсеместными. В 1815 году союзный акт объявил, что в первой же сессии союзного собрания будет выработано однообразное для всех государств союза законодательство о свободе печати. Это обещание не было исполнено; вместо того в 1819 году издан был закон о печати, по которому все периодические издания, a также и книги, объем которых не достигал 20 печатных листов, подлежали предварительной цензуре (составители этого закона, очевидно, находились под сильным влиянием французского законодательства о печати 1814 года).
В период времени, следовавший за революционным возбуждением 1848 года, в конституционных хартиях большинства германских государств был санкционирован принцип свободы печати; он был положен в основу отдельных законов о печати, изданных в то время. Позднее Германский Союз (в положении 1854 года) снова подверг печать целому ряду полицейских ограничений, хотя и не решился восстановить цензуру. Впрочем, это положение не было введено в Пруссии, Баварии и некоторых мелких государствах. В 1870 году, после франко-прусской войны, Северо-Германский союз превратился в Германскую Империю, причем компетенция имперского законодательства была распространена и на область печати. 7 мая 1874 года был издан имперский закон о печати, который для большинства германских государств представляет значительный шаг вперед. Под режимом этого закона немецкая печать находится и» по настоящее время.
Созданное этим законом положение печати в существенных чертах представляется почти тождественным с изложенными современными условиями печати во Франции. Некоторые ограничения установленной законом 1874 года свободы печати явились в так называемом «законе о социалистах» 1878 года. Он был издан вследствие крайних проявлений социалистической и анархической агитации, выразившейся, между прочим, в двукратном покушении на жизнь императора Вильгельма. Заключающиеся в нем исключительные меры должны были иметь временный характер, при чем, по наступлении срока действия этого закона, он дважды был продлен, так что сохранял силу до 1890 г., когда император Вильгельм II не признал нужным предложит рейхстагу продлить действие закона на новый срок. В числе этих исключительных мер находились, между прочим, и меры по отношению к печати. На местные полицейские учреждения возложена была обязанность воспрещать всякого рода произведения печати, в которых проявляются социалистические тенденции, клонящиеся к ниспровержению государственного и общественного строя и могущие угрожать общественному спокойствию. Воспрещение заграничных изданий поставлено было в зависимость от имперского канцлера, при чем его распоряжения были обязательны для всех государств, входящих в состав Империи.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел Право и Юриспруденция