Попов Э. Русский консерватизм: идеология и социально-политическая практика

ОГЛАВЛЕНИЕ

ГЛАВА 4. КОНСЕРВАТИЗМ В СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ И БУДУЩЕЕ РОССИЙСКОЙ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ

4.1. Проблема определения идейного ядра консерватизма в современной России

Процесс изменения общественно-политической модели России, начавшийся 15-20 лет назад, согласно некоторым, самым пессимистичным прогнозам, может завершиться очередным, на сей раз окончательным крушением России как единого государства. Трудно предположить, что отечественная консервативная традиция, развитие которой продолжается и сегодня в совершенно иных социокультурных условиях, осталась бы безучастной к столь глобальному и смертельному «вызову» и не выработала бы собственного «ответа». Реконструкция консервативных идеологем современности по вопросу сохранения и возрождения российской государственности и их последующий анализ и составляет предмет нашего исследования заключительного раздела работы.
Современный консерватизм в России необходимо рассматривать в двух общественно-политических и социокультурных контекстах. Первый контекст – либерально-демократическая модель российской государственности, пришедшая на смену советскому варианту социализма. Следует отметить, что если «консервативная волна», прошедшая на рубеже 1970-1980-х гг. по странам Северной Америки и Западной Европы , была вызвана эгалитаризмом социал-демократов, то в условиях России 1990-х – начала 2000-х годов консерватизм проявился в качестве реакции на ультралиберальный необольшевизм так называемых младореформаторов. Позиции последних проявляются:

• в цивилизационном плане – в отказе от русской и российской духовной и культурной идентичности и воинствующей либо слегка отретушированной русофобии;
• в политической сфере – в отстаивании радикал-либеральных преобразований, направленных на ослабление российской государственности и установление политической зависимости страны от ведущего гегемона современного мира – Соединенных Штатов Америки;
• в области экономической теории – в господстве ультрарыночных концепций теоретиков монетаристской чикагской школы, игнорирующих культурно-историческое, политическое и хозяйственное своеобразие России.

Второй контекст связан с втягиванием России и всего мира в процессы глобализации, ведущих, по оценкам архитекторов Нового Мирового Порядка, к формированию единого человеческого пространства, общепланетарной цивилизации. Это ставит перед консерватизмом, как и перед любой другой политической идеологией современности, качественно новые задачи. Консерватизм, традиционно рассматриваемый как сугубо национальная идеология, локализованная в границах национальных традиций оказался втянут в решение несвойственных ему «универсалистских» задач. Впрочем, консерватизм был внутренне готов к подобной постановке вопроса: по мере «взросления» консервативная традиция рассматривала себя как авангард борьбы с «духом века сего» или, используя более наукообразное определение, с Модерном и Постмодерном (А.С. Панарин). Это видно уже на примере дореволюционного русского консерватизма, у наиболее дальновидных представителей которого (Ф.М. Достоевского, К.Н. Леонтьева, Л.А. Тихомирова и др.) получают широкое развитие футурологические прогнозы, зачастую несущие черты профетизма. Аналогичные примеры можно обнаружить и в западноевропейском традиционализме.
Принципиальный вопрос методологического характера, встающий перед исследователем консерватизма в условиях смены историко-политических эпох, ставит задачу определения идейного «ядра» консервативной идеологии. Озвученная здесь проблема уже в начале 1990- годов привела к возникновению дискуссии в научной и общественно-политической литературе, продолжающейся и в настоящее время . Частью этой дискуссии является данный раздел настоящего исследования.
Исследователи социально-политических процессов в посткоммунистической России и политические аналитики не могли не обратить внимания на фактическое отсутствие в российском политическом спектре  консервативного фланга . Правильней сказать, что консерваторы на политической арене все же присутствовали, однако выступали в роли контр-элиты и внесистемной оппозиции. Наличие идеологической и политической лакуны на консервативном фланге, - а также очевидный кризис идеологии российского либерализма в итоге вызвали социальный заказ власти на консервативную идеологию. В условиях России последних 15-ти лет «партией власти» является либерализм – сначала радикальный (правильней обозначить его как либертарианство), затем (в период президентства В. Путина) умеренный (патриотический). Поэтому претензии на статус носителей идеологии современного российского либерализма исходил, прежде всего, со стороны вчерашних либералов, лидеров демо-либеральной революции начала 90-х годов.
Как будет показано ниже, электорат проправительственных избирательных объединений и партий (прежде всего, блоков/партий «Единство» и «Единая Россия» образца, соответственно, 1999 и 2003 годов) в значительной мере представляет консервативную часть общества, являющуюся носителем традиционных консервативных ценностей. Именно эта часть общества является «заказчиком» консервативного курса, пока не реализованного властью. Социологические основания либеральной «оппозиции» (прежде всего, СПС) совершенно отличны. Попытки «привязать» их к определенному социальному слою (прежде всего, предпринимательскому) представляются неубедительными. Представители отечественного бизнес-сообщества (если не говорить о социально чуждом ему олигархическом классе, являющемся в большей степени привилегированной частью бюрократии, чем предпринимателями) не представляют собой идейно-политического монолита. Электоральные симпатии данного слоя распределены между различными политическими объединениями – как провластными, так и оппозиционными.
Социальный заказ власти на консервативную идеологию появился уже в середине 1990-х гг. и  был вызван шоком от фактического поражения первой либеральной  «партии власти» - Демократического выбора России, проигравшей на парламентских выборах 1993 г. по партийным спискам псевдоконсерваторам – ЛДПР В. Жириновского. Кризис доверия к либерально-демократической модели и западнической демократии в целом со стороны широких кругов российского общества впоследствии будет лишь возрастать, что будут вынуждены признать не только противники, но и сторонники демо-либеральной идеи. На волне массового разочарования в либерализме и демократии в целом наблюдается рост интереса к идеологии консерватизма, - идеологии стабильности и преемственности развития на основе выработанных веками национальных традиций. По мнению некоторых наиболее дальновидных идеологов современного российского либерализма, для адаптации демократии к российским условиям необходимо произвести её «почвенизацию», что позволит значительно повысить эффективность либерально-демократической модели и, что главное, электоральную привлекательность либеральных партий. Первооткрывателем «консервативного творчества» в рамках российского либерализма стала Партия российского единства и согласия (ПРЕС) С. Шахрая. ПРЕС не являлся партией власти в узком значении данного термина, однако являлась провластной партией, лидер которой входил в высшую часть правящей элиты того времени.
Программа, с которой партия шла на думские выборы 1993 г., а также нашумевший Консервативный манифест (авторы – С. Шахрай и В. Никонов), содержал ряд консервативных положений. Как отмечалось в специальной литературе, в этом документе «консервативная идеология, не копирующая западные образцы, объявляется необходимой для России в качестве залога стабильности и средства против шараханий в политике, поскольку именно консервативная идеология наиболее эффективна в те периоды, когда общество переживает эрозию веры в общественно-политические институты, когда растет преступность, игнорируются правовые и нравственные нормы. Исходным пунктом консервативной идеологии объявляется уважение к традициям как к универсальной ценности, на которой должны быть основаны и политические установки» . Основные положения партийной программы ПРЕС и Консервативного манифеста сводились к следующим пунктам:

• сохранение старого и одновременно движение вперед;
• частная собственность при сохранении общественной собственности в необходимых пределах;
• эффективная экономика на основе слияния частного предпринимательства, групповой кооперации и государственного регулирования;
• свобода конкуренции;
• сохранение вечных ценностей;
• стабильное демократическое ответственное государство;
• федерализм и увеличение автономности регионов при безусловном сохранении целостности Российской Федерации .

Как мы видим, программа ПРЕС содержит ряд ключевых либеральных принципов (свобода конкуренции, частная собственность, демократическое государство и др.), выдаваемых за консервативные и даже содержит отдельные исключительно антиконсервативные положения, как, например, принцип федерализма. В тех же случаях, когда идеологи ПРЕС провозглашают консервативные ценности, речь идет, главным образом, о декларациях, не подкрепленных теоретическими выкладками и, тем более, социально-политической практикой.
Тем самым, идеология ПРЕС, несмотря на претензии лидеров партии на идейно-политическое выражение принципов российского консерватизма, являлась идеологией умеренного либерализма или так называемого политического центризма. «Консервативные идеи, декларируемые ПРЕС, тесным образом смыкаются с идеями политического центризма, воплощаемого на практике той же ПРЕС. Отношение к идеям центризма неоднозначно как у политиков, так и у потенциальных избирателей. Выборы декабря 1993г., с одной стороны, продемонстрировали, что идеи центризма не завладели избирателями… С другой стороны, и это отмечается исследователями, результаты выборов… позволяют констатировать, что около трети активного населения России связывает свои надежды с умеренными лозунгами и, в конечном счете, с центризмом» . Отождествление консерватизма с политическим центризмом, как мы считаем, является методологической ошибкой. Консерватизм, трактуемый не с утилитарно-функциональных («ситуативных») позиций, а с идейно-мировоззренческих основ его идеологии является не «центром», а правым флангом политического спектра Нового времени.
Впоследствии попытки «привязать» либеральные по своей идеологической основе партийные образования к консерватизму и правому спектру современной российской многопартийности предпринимались неоднократно. Прежде всего, это нашло отражение в идеологотворчестве «партий власти», создаваемых специально «под выборы» в Государственную думу очередного созыва. Следующей по времени создания «партией власти» после ДВР стало движение, впоследствии партия «Наш дом – Россия», в идеологии которой нашли развитие некоторые положения программы ПРЕС. В середине – второй половине 1990-х гг. именно с этой партией связывали надежды на будущее российского консерватизма. Консервативный характер партийной идеологии («НДР – партия просвещенного консерватизма») подчеркивал лидер партии В. Черномырдин: «НДР, по словам Виктора Степановича, "обретает свое, ни на кого не похожее лицо". И лицо это - консерватизм. "Народ России тяготеет к стабильности, к постепенному и размеренному развитию. И мы, российские консерваторы, не должны упустить этот исторический момент" . Как консервативную партию квалифицировали и региональные лидеры НДР, в частности, вологодский губернатор В.Е. Позгалев, по мнению которого НДР является «партией просвещенного консерватизма» .
Вместе с тем, следует отметить, что НДР в целом не оправдала возлагаемых на нее надежд со стороны власти. Слабая электоральная популярность НДР (на выборах в Государственную думу второго созыва блок набрал немногим более 9% голосов избирателей), отсутствие четкой идеологии (несмотря на попытки идеологов партии и провластных СМИ, в сознании большинства представителей политологического сообщества и российских граждан партия прочно ассоциировалась с корпоративными интересами ее лидера), - совокупность этих и других причин заставила ее лидеров интенсифицировать процесс по созданию привлекательного образа «русских тори» в лице НДР. Особенно активно в этот процесс включился младший лидер партии В. Рыжков. В приписываемом ему документе ("Владимир Рыжков об идеологии просвещенного консерватизма") предпринята попытка более четко и детально сформулировать сущности современного российского консерватизма: «Наша партия апеллирует к каким-то вечным, понятным людям ценностям. Она выступает за сильное, не коррумпированное государство, которое служит не частным корпоративным интересам, а общенациональным интересам. Она выступает за нормальную рыночную экономику, где есть условия для всех, но при этом поддерживаются отечественный капитал и отечественный производитель. Мы за свободное общество. Мы не должны допустить левой коммунистической реставрации. Хватит, мы уже ходили этой дорогой. Мы не должны больше обманываться образцами западного либерализма» .
В цитируемом документе содержится лишь заявка на консерватизм без сколь-нибудь серьезного обоснования этих претензий. Не произошло и качественного приращения идеологии по сравнению с Консервативным манифестом ПРЕС, что подтверждает положение об искусственном, «политтехнологичном» характере данной разновидности «консерватизма». Не вызывает сомнений тот факт, что слабо проработанная идеология НДР (охарактеризованная одним из политологов как «квазиидеология квазипартии» ) стала одной из немаловажных причин фактического провала «партии власти» образца 1995-1999 гг.
В идеологических спекуляциях НДР четко просматривается идейная мимикрия российских либералов, претендующих, в условиях кризиса демо-либеральной идеологии, на консервативный «статус». Аналогичная оценка содержится в работе депутата Государственной Думы, доктора политических наук А.Н. Савельева . Тем самым, идеология НДР, вопреки заверениям его лидеров, не имеет ничего общего с консерватизмом. Подобных подходов придерживается также В. Третьяков, который отрицает существование консервативного актора политических процессов в современной России, хотя усматривает определенные тенденции к построению консервативной партийной идеологии и несомненные перспективы последней .
Наиболее удачной попыткой привязать умеренный либерализм к консервативным ценностям был предпринят в рамках работы идеологического центра другой «партии власти» - созданного в период думской кампании 1999г. блока «Единство», позднее трансформировавшегося в одноименную политическую партию. На официальном сайте «Единства» в рубрике «Наша идеология» в качестве таковой провозглашался консерватизм, под которым понималось стремление к сохранению того лучшего, что было создано в стране на разных этапах ее развития. Руководитель Центра разработки программных документов ЦИК партии «Единство», известный отечественный исследователь консерватизма Герман Моро в полном соответствии с консервативной парадигмой определяет идеологический кризис современного (не только российского, но общемирового) либерализма и востребованность консервативной идеологии: «…Современная наука в целом фиксирует не просто “кризис” или “упадок” либерализма. Проблемы современного мира — сохраняющееся отчуждение граждан от экономической и политической власти в обществе, кризис ценностей индивидуализма, коммерциализация всех сторон социальной жизни, возобладание массовой культуры и универсальных стандартов потребления и т. д. (не говоря уже о глобальных проблемах человечества) — вопреки мнению отдельных политологов, утверждающих, что либерализм, исчерпав себя на политическом уровне, продолжает сохранять свое значительное влияние как “мировоззренческое кредо” — позволяет говорить о “крахе” или “конце” либерализма”. Вполне естественно, что для решения задачи адекватного ответа человечества на вызовы сегодняшнего времени призвана если не прямо консервативная, то, во всяком случае, никак не либеральная общественно-политическая и социально-философская парадигма». И далее: «В нынешних условиях именно консерватизм наиболее реалистично и адекватно оценивает существующее положение вещей, претендуя на действительное отстаивание, а не просто формальное признание (что в первую очередь характерно для либералов), ценностей человеческого существования в реальной политической и социальной практике» .
Консерватизм, по определению Г. Моро, единственная не скомпрометировавшая себя идеология современности. Сущность и перспективы консерватизма определяется им следующим образом: «Консервативная система идей, базирующаяся на вечных социальных и нравственных ценностях — уважении к собственной традиции, опоре на мудрость предков, приоритете интересов общества, социальном разнообразии, деятельном благоразумии и т. п. — имеет неплохие шансы и перспективы получит свое звучание в политике российского государства, вектором которой в таком случае становится привлекательный во все времена и во всех странах лозунг — “Постепенность, последовательность, органичность”» . Точка зрения Г. Моро на безальтернативность консерватизма как «единственно спасительного для России комплекса идей» (И. Дьяконов) характеризуется отсутствием внятных исторических ориентиров. Между тем, в условиях затянувшегося идеологического и мировоззренческого кризиса в России каждый политический проект, претендующий на статус общенационального, обязан обладать определенным символическим значением. В условиях постсоветской России, пережившей к тому времени горькое разочарование в результатах антинациональных либеральных реформ, это означало признание преемственности с той или иной исторической эпохой, что неизбежно оттолкнуло бы часть российского электората. Только этим можно объяснить уход от проблемы определения исторических ориентиров со стороны консервативных либералов, идеологом которых является Г. Моро. Впоследствии эта расплывчатость и идейный оппортунизм «партии власти» найдет свое зримое выражение в принятии «новой старой» государственной символики, совмещающей в себе элементы традиционного русского государственно-исторического (триколор, исторический, хотя и существенно искаженный русский герб) и советского (музыка старого советского гимна, красные знамена Российской армии и др.) прошлого и либерального настоящего (официальное наименование государства и т.д.). Подобная эклектика свойственна не только государственной символике, но и сфере идеологии, сущность которой можно определить, перефразируя выражение Л.Н. Гумилева, как идеологическую химеру.
Г. Моро совершенно справедливо обратил внимание на существование методологической проблемы, связанной с определением идейно-мировоззренческого ядра современного российского консерватизма, что приводит к попыткам узурпации консервативной идеи со стороны различных, идейно и политически разнонаправленных сил. В то же время вызывает возражения предложенная им квалификация современных псевдоконсерваторов. Г. Моро определяет три такие силы: 1) так называемые реставраторы – идеологи и политические силы, выдвигающие «нереальные проекты возвращения к дореволюционной русской консервативной традиции»; 2) «партия ностальгии», представленная КПРФ, выдающей за консерватизм ностальгические воспоминания о коммунистическом обществе; 3) этнонационалисты, которые «маскируют под этикеткой консерватизма прямо шовинистические, узко-националистические взгляды» . Прежде всего, претензии на выражение консервативной идеи исходят со стороны либеральной «партии», умеренное крыло которой представляет Г. Моро. Необоснованным, на наш взгляд, выглядит его утверждение о консерваторах-традиционалистах как об апологетах реставрации. В заключительном параграфе нашей работы будет представлен в тезисном виде комплекс идеологических постулатов и социально-политических программ Русской партии.
О стремлении «Единства» к консервативной самоидентификации свидетельствует также активная работа, направленная на интенсификацию научных исследований консерватизма. В рамках этого направления были организованы и проведены ряд научно-практических конференций, посвященных изучению идеологии российского консерватизма.
Помимо блока «Единство» элементы консерватизма присутствовали в программе другого избирательного блока периода выборов в Государственную думу третьего созыва – «Отечество – Вся Россия» (ОВР), находившегося в оппозиции действующей власти. А.С. Панарин обращал внимание, что в программе конкурента «Единства» здоровая консервативная  сущность выражена намного отчетливей . Тем не менее, последовавшее объединение двух конкурирующих политических сил в рамках одной партии привело к понижению шкалы консервативности партийной идеологии, которая хотя и содержит элементы консерватизма, претендует, скорее, на статус политического центризма .
Несмотря на активную работу Центра разработки программных документов ЦИК партии "Единство" и лично его руководителя Г. Моро, идеология и, тем более, социально-политическая программа партии скорее содержала заявку на статус консервативных, не отвечая этим требованиям по существу. Перефразируя наименование одной из статей Г. Моро, консерватизм так и не стал идеологией партии «Единство», как и краеугольным принципом ее социально-политической программы. А.С. Панарин  применительно к ситуации в России рубежа 1990-х – 2000-х годов отмечал наличие «социального заказа» со стороны широких слоев населения на проведение консервативного курса. По мнению философа, суть этого заказа сводилась к следующему: «нет такого консерватора, который выступал бы за слабое государство. Консерватор отличается от либерала этим явным, четким критерием - он за сильное государство. Но в России нельзя построить сильное государство на либеральных принципах и приоритетах среднего класса, предпринимательской инициативы, социал-дарвинского "естественного отбора" направленного против остальных "неадаптированных" слоёв, париев рынка. Если отечественный консерватор желает сильного государства, ему предстоит вооружиться большой социальной программой и встать на сторону "слабых"» . По определению Панарина, «модель русского сильного государства - "со слабыми против сильных"», в условиях современной России – с народом против олигархов.
Насколько «партия власти» (т.е. «Единство») и сама власть (президент и его окружение) соответствовали этой модели? Оценки самих идеологов партии достаточно сдержанны. По мнению Г. Моро, «Отечественному консерватизму не удалось, и не удается по сей день, четко сформулировать оптимальный экономический курс государства, внятно обосновать экономические принципы консервативного направления развития общества» . А.С. Панарин еще более категоричен в своих оценках. Отмечая, что "Единству" и, прежде всего, самому президенту, «прежде всего, необходимо дистанцироваться от курса Ельцина, за которым сегодня тянется шлейф самых негативных ассоциаций», он не обнаруживает в реальной социально-экономической политике чаемого десятками миллионов населения «нового курса»: «В обществе сейчас сформировался огромный социальный заказ на изменение ситуации - в экономической, социальной, политической и других областях. А Президенту не всегда удается отмежеваться от ассоциаций с прежним ельцинским курсом. Фигура Г. Грефа (sic! – Э.П.), например, явно компрометирует Президента в глазах рядового избирателя» .
Нельзя сказать, что новое руководство страны (имеется в виду рубеж 1990-х - 2000-х годов) не учло созревшие в широких слоях населения России на ревизию десятилетнего ельцинского курса. Осмыслением «нового курса Путина» как идеологической и доктринальной антитезы  эпохи Ельцина ознаменованы буквально первые дни после смены  первого лица государства. Как отмечалось в политологической литературе, «в основу (нового путинского – Э.П.) курса в период его разработки в конце 1999 г. был положен тезис о том, что ельцинская революция завершилась, наступила постреволюция, т.е. не реакция, не «термидор», а эпоха стабильного прагматизма. Нынешние действия путинской администрации, кстати говоря, были подготовлены длительной политологической дискуссией о необходимости изменения конфигурации власти в России». На основании приведенных умозаключений был сделан вывод: «Так называемый новый курс Путина типологически содержит явные черты «неоконсерватизма»» . Однако и в приведенной оценке фактически ставится под сомнение консервативная составляющая «новой политики», так же, как и методология ее осуществления: «Добрый старый консерватор с аристократической брезгливостью относился к политтехнологиям, в то время как путинский неоконсерватизм от начала и до конца создан современными топ-менеджарами, специалистами медийной борьбы (здесь и далее выделено нами – Э.П.). (…) Неоконсерватизм Путина не имеет за собой никакой национальной политической традиции. В последние пять лет русские политики упоминают дежурный набор: Ильин – Столыпин – Витте, но за этим нет выстроенного, отрефлексированного видения русской политической истории. (…) Таким образом, неоконсерватизм оказывается полностью сконструирован и весь устремлен в будущее, к каким-то формам государственной и общественной жизни, которых никогда и не было. Занятно: консерватизм всегда апеллирует к традиционности трех институций: семьи, Церкви и государства. Между тем «консервативная модернизация» Путина отчетливо направлена совсем в другую сторону: на заполнение пустот, оставшихся от ельцинизма» . Искусственный характер «путинского консерватизма» отмечает и В. Третьяков: «консерватизм…, строго говоря, пока в России является либо мифом, либо утопией, а проще - начисто у нас как идеология отсутствует. (…) А больше всего неясностей и проблем вызывают российская бюрократия, легко мимикрирующая под любую идеологию и пожирающая при этом ее суть, и российские либералы, боящиеся народа больше, чем бюрократии» .
Современный российский консерватизм (идеология «партии власти») является антитрадиционалистским течением, практически не имеющим ничего общего с «классическим» русским консерватизмом. Как отмечает один из ведущих отечественных исследователей консерватизма А.М. Руткевич, «…сегодняшний «неоконсерватизм» не только обходится без всяких ссылок на прошлое, но даже способствует разрушению еще сохранившихся традиций» . То явление, которое преподносится современному российскому обществу под видом консерватизма, является, по сути, превращенной формой либерализма, а ценности, которые предлагают сохранять его идеологи - приоритет прав человека, гражданское общество и т.д.,  - являются либеральными.
Сказанное относится и к так называемым правым (СПС), претензии которых на консервативный статус политически ангажированы и научно некорректны. Нельзя не согласиться с мнением А.М. Руткевича, который применительно к СПС употребляет термин «правые» исключительно в кавычках. Имея в виду попытки идеологов «партии Чубайса» «приватизировать» права на великого государственника П.А. Столыпина, философ резюмирует: «…на Столыпина у нас чаще всего ссылаются те публицисты, которым (и пишущим и заказывающим) этот государственный деятель мог бы предложить разве что свой «галстук»» .
В отечественной политологии сформировался подход рассматривать в качестве носителей идеологии современного российского консерватизма, наряду с «партией власти» (НДР - «Единство» - «Единая Россия») также КПРФ, правопреемницу КПСС. Подобную точку зрения высказывает, например, известный отечественный политолог, президент фонда «Российский общественно-политический центр» А. Салмин: «К консервативной практике ближе всего КПРФ - партия ностальгии. Избиратели коммунистов психологически больше всего напоминают консервативные электораты западных стран. Что делать, если нашим прошлым была революция, а дореволюционная Россия с влиятельной Церковью, крепкой семьей, защищенной собственностью - для большинства сегодня образ отвлеченный. Коммунисты начинают приписывать все эти ценности советской эпохе, даже церквам поклоны бьют, впрочем - не крестясь…» . Точку зрения А. Салмина каким-то образом подтверждает идеологическая трансформация современного коммунистического движения. Современные российские коммунисты (если не брать малочисленный, но достаточно влиятельный фланг ортодоксов) давно отказались от целого ряда марксистских догм, в том числе, от  принципа классовой борьбы. Наряду с принципами социальной справедливости центральное место в идеологии и политической программе партии играют сугубо консервативные ценности – патриотизм, сильное государство, сохранение исторической преемственности, и даже русский национализм и православие. Апофеозом идейного ревизионизма КПРФ стало принятие в качестве официальной идеологии евразийства , более адекватной отражающей современную российскую специфику.
Тем самым идеологи КПРФ, а также ряд современных исследователей идентифицируют в качестве консерваторов нынешних российских коммунистов, используя «ситуативный» подход. В отношении сегодняшней российской действительности его применение приводит к методологической путанице: консерваторами с определенными на то основаниями можно назвать и «партию власти», и ультралибералов из СПС (последователей американского неоконсерватизма), и их прямых антиподов из лево-патриотического фланга.
Если рассматривать консерватизм как явление, обладающее самостоятельным идейным ядром, становится очевидной  методологическая несостоятельность чрезмерно широкой трактовки понятия консерватизм применительно к современной российской действительности. С точки зрения современных исследователей, придерживающихся консервативной парадигмы, подлинный консерватизм направлен на охранение не всякой традиции. Самая попытка примирения двух «традиций» (согласно консервативной парадигме, Традиции и Антитрадиции) находится в прямом противоречии с «консервативным стилем мышления». Известный современный философ В. Аверьянов следующим образом определяет этот принципиальный консервативный постулат: «Динамический консерватизм (консерватизм традиционалистского типа) тем и отличается от консерватизма чисто охранительного, этого «правого» полюса модернистской общественной системы, что он свободно и непредубежденно относится ко всем этапам русской истории. Советская эпоха для него – эпоха отпадения от традиционных ценностей. Страшна не сама технологическая и культурная модернизация, в которой можно усмотреть и благо, но те «зачем?», «для чего?», которые служили импульсом грандиозных потрясений» . На постоянную и неизменную идейную составную консерватизма обращает внимание А.Н. Кольев: «для российских условий в качестве консервативных следует квалифицировать те партии, которые соотносят себя с исторической традицией и стремятся к ее воплощению в действительность тем или иным путем. Нельзя представить себе, чтобы российский консерватизм стремился лишь следовать непосредственно данному – скажем, текущему состоянию государства» , что мы наблюдали на примере идеологических построений «партии власти». Следует отметить, что традиция эта не нова: в самые кризисные моменты к апелляциям к консервативным ценностям патриотизма и отчасти даже национализма прибегали еще советские вожди.
Попытки современных консерваторов выявить идейное ядро консерватизма актуализирует проблему определения консервативного восприятия русского исторического опыта ХХ столетия и, прежде всего, советского прошлого. В.А. Гусев совершенно оправданно называет данную проблему одной из ключевых для современного русского консерватизма, используя в качестве критерия отношение к советской эпохе .
Исследователи-сторонники консервативной парадигмы сходятся во мнении, что одним из критериев консервативной идентификации идейно-политических направлений современности служит преемственность идей с «классическим» русским консерватизмом. Это подчеркивает, в частности, В.А. Гусев: «современный отечественный консерватизм является, безусловно, именно русским консерватизмом (выделено нами – Э.П.). Хотя бы потому, что, во-первых, авторитеты, на которые он опирается в качестве своих предшественников (при имеющем место разнобое) - не кто иные, как русские консерваторы прошлого, а во-вторых, событие, реакцией на которое он выступает, - это событие внутрироссийское» . Идейная преемственность с «классическим» русским консерватизмом предопределяет русское, а не «россиянское» определение данного явления. Известный консервативный публицист, идеолог «Родины» А.Н. Савельев (публикующий работы под псевдонимом А. Кольев) подчеркивает принципиальную значимость данной установки: «…русский консерватизм русоцентричен, он чает сохранения и умножения русского культурного наследства, составляющего основу бытия всех народов, проживающих на территории России. Вместе с тем, он уважителен и дружелюбен ко всем народам, отвечающим русским той же уважительностью и дружелюбием. Русский консерватор не скрывается за бесцветным словом “россиянин”, не стесняется сказать: “Я русский”» .
По этой причине, не отвергая принципиально нейтральный в нынешних условиях эпитет «российский», идейные наследники русских консерваторов прошлого предпочитают термины «русский консерватизм, русский народ, русская традиция» и т.д. Тем самым уже на уровне терминологического аппарата проявляются четкие цивилизационные и идейно-политические отличия почвенников-консерваторов от западников (точнее, американистов) из демолиберального лагеря. Сами консерваторы подчеркивают, что Русская партия в условиях демократической России вновь оказалась на положении оппозиционной, как и в советский период. Другой традиционный для современного русского консерватизма тезис – подчеркивание идейного оппортунизма нынешней российской власти. Так, А. Кольев отмечает в качестве одной из причин, обусловивших слабую популярность консервативных идей в госаппарате тем, что осуществляется «превращение малообразованного, закостеневшего в своем невежестве государственного чиновничества одновременно в заказчика и исполнителя тупикового политического курса. Именно поэтому консервативные идеи не находят отклика в госаппарате, который предпочитает строить стратегию России, исходя из привычных клише, почерпнутых из советского прошлого и позаимствованных у самых недалеких представителей либеральной мысли» .
Современный русский консерватизм в отечественной научной литературе правомочно определять в духе исследовательской парадигмы А. Тойнби, основанной на диалектике «вызова-ответа». Попытка приложения данного подхода приводит исследователей к выводу, что «под современным русским консерватизмом следует понимать идейно-теоретическую реакцию на социальный процесс, начавшийся в нашей стране со второй половины 80-х годов и предопределивший изменения как во всех сферах внутриполитической жизни, так и в области международных отношений в мире» . Мы считаем возможным дополнить приведенное выше определение, выделив два уровня консерватизма. Первый уровень можно определить как политический или прагматический консерватизм, определяемый как реакция социального, национального и мировоззренческого большинства на насильственное изменение национального кода (будь то в мировоззренческо-идеологической, социально-политической, социально-экономической и иных сферах). Данное, не институциализированное, что важно подчеркнуть, направление имеет собственных идеологов, прежде всего, из представителей научной, политической и культурной, отчасти, властной, военной и хозяйственной элиты нации . Для данного направления в современном русском (российском) консерватизме характерно некоторое игнорирование собственно идеологических проблемам, поскольку его представители «рекрутируются» из различных спектров общественно-политической мысли, за исключением ультралиберального и ультралевого флангов. Основа идеологии политического (прагматического) консерватизма:
1. Патриотизм, включающий в себя решительное неприятие политической, экономической, культурной и идеологической (посредством «нероссийских идеологий» (В. Кузнецов) - от либерталианства (идеологии американского глобализма) до ваххабизма) экспансии враждебных России сил на Западе и Востоке;
2. Традиционная русская духовность (православие, совмещающееся с уважительным отношением к религии и культуре народов и народностей, исторически населяющих Россию);
3. Русская идея (или умеренный русский национализм);
4. Сильное государство (державничество);
4. Социальная справедливость, осуществляемая с помощью государственных механизмов (государственный патернализм);
5. Экономический дирижизм;
6. Антиамериканизм и, в меньшей степени, антизападничество.
Наконец, как было показано выше, в идейно-политическом спектре современной России можно выделить еще одну разновидность консерватизма – «охранительный консерватизм» (термин в настоящем его значении предложен В. Аверьяновым). Идеологи данного направления используют другое определение – «российский консерватизм», тем самым дистанцируясь от двухсолетней традиции русской национальной мысли. Эта разновидность консерватизма, собственно, консерватизмом не является, поскольку нацелена исключительно на защиту («охранение») существующего статус-кво – то есть, собственной власти. Как мы видим, это и есть тот самый ситуативный консерватизм, который мы рассматривали в первом разделе нашей работы.

Следует отметить, что повышенный интерес, проявленный властью к консерватизму, в настоящее время миновал пик напряженности. Президенту России В. Путину в определенной мере удалось продемонстрировать эффективность «нового курса», девизом которого могут служить слова: «государство возвращается». После относительной стабилизации начала 2000-х годов («возвращение государства», что проявилось в восстановлении, пусть и весьма относительном, конституционного порядка в Чечне, выстраивании «вертикали власти» во взаимоотношении с региональными баронами и др.) происходит постепенная актуализация нового социального заказа – на проведение активной социальной политики. Хотя идея сильного социального государства – классическая идея консерватизма (русского и западноевропейского), со временем произошло смещение акцентов: партии и идеологии борются не за заполнение консервативной ниши сильного государства (функция воссоздания сильного государства, согласно реляциям власти, уже осуществлена), а за наследие советского прошлого: социального государства. Это отчетливо проявилось в ходе выборов в Государственную думу четвертого созыва (декабрь 2003 г.).
С точки зрения некоторых политологов, имеются основания для консервативной идентификации современных коммунистов, прежде всего, КПРФ. Позиции этих исследователей основаны на ситуативном подходе, отрицающем наличие в консерватизме устойчивого идейного ядра. Обращается также внимание на мутации идеологии современного коммунистического движения, которая проявляется в отказе от ряда ключевых марксистских принципов (идеи классовой борьбы, интернационализма и др.), а сам марксизм постепенно замещается более «современной» евразийской идеологией.

По мнению исследователей, придерживающихся консервативной парадигмы, попытки «партии власти» или радикальных демо-либералов (СПС, «Консервативная партия России» и др.) претендовать на «консервативное наследство» означают очередную идейную мимикрию российского либерализма, потерпевшего полное фиаско в России 19990-х годов. Сторонники подобного подхода подчеркивают принципиальное различие русского консерватизма от консерватизма российского: первый является подлинным консерватизмом, второй – превращенной формой либерализма, умеренного («Единая Россия») либо радикально-американистского (СПС).

4.2. Социальные «адреса» и субъекты социально-политической практики современного русского консерватизма

При определении социальных «адресов» носителей идеологии консерватизма в современной России подтверждается вывод, сделанный во втором разделе нашей работы: консерватизм является общенациональной идеологией, не прикрепленной к какой-либо конкретной социальной страте. В то же время, можно выделить ряд целевых социальных групп, которые являются центрами выработки идеологии консерватизма в современной России. По нашему мнению, существует три подобных центра:
1. Консервативное крыло Русской Православной Церкви (Московского патриархата) и Русская Православная Церковь за границей (РПЦЗ);
2. Национально ориентированная часть русской интеллектуальной и духовной элиты;
3. Так называемые силовики, прежде всего, ветераны вооруженных сил и спецслужб, а также казачество.
Кроме указанных нами центров существует немногочисленный, но весьма влиятельный в консервативных кругах в России слой эмигрантов первой и второй волны и их потомков, который можно определить как монархическое крыло политического спектра Русского Зарубежья. Как справедливо отмечает В.А. Гусев, «Современный русский консерватизм при всём негативном отношении к третьей волне эмиграции, тем не менее, совершенно иначе относится к её первой волне. Тот же Бородин (известный «диссидент» -русофил, писатель, главный редактор православно-монархического журнала «Москва» - Э.П.) отдаёт ей "низкий поклон" за то, что она "пронесла русское знамя через годы изгнания, сохранила и продолжила традицию русской культуры, застолбила русский талант на чужих землях". Современные русские консерваторы в большинстве своём не скрывают, а наоборот, стремятся оттенить свою преемственность по отношению к первой волне эмиграции» . Следует, однако, признать, что значимость русской правой (монархической) эмиграции обусловлена, в первую очередь, ее ролью ретранслятора интеллектуальных наработок предшествующих генераций русского консерватизма, а также организационных центров русской правой. Трудно переоценить заслугу русской эмиграции в передаче в Россию наследия таких выдающихся мыслителей и идеологов белой эмиграции, как И.А. Ильин и И.Л. Солоневич. А именно на идеологии «народной монархии» основывается, главным образом, комплекс идей современного русского консерватизма, если не брать во внимание «неоевразийский консерватизм» (термин А.Н. Кольева), представленный именами А.С. Панарина, А.Г. Дугина, В.В. Кожинова. Благодаря усилиям нынешних представителей белой эмиграции в Россию перенесены организационные структуры: открыты представительства старейшей монархической организации Российский имперский союз-орден (РИСО) (не путать с нелегитимным РИСО, представленном так называемыми кирилловцами, структурой, подчиненной самопровозглашенной «императрице» Марии Владимировне Гогенцоллерн) и Высший монархический совет (ВМС). Налажена доставка или издание известной русской монархической периодики: «Имперский вестник» (печатный орган РИСО), газета «Наша страна» (основана И.Л. Солоневичем после Второй мировой войны в Аргентине) и др.
Из числа значимых идеологов русского консерватизма из числа представителей Русского Зарубежья следует назвать, в первую очередь, ведущего публициста «Нашей страны» Игоря Николаевича Андрушкевича (род. 1920 г.), в идеологемах которого получили развитие идеи Л.А. Тихомирова и И.Л. Солоневича .
Из трех указанных нами неформальных центров, в силу очевидных причин, более глубинной проработкой идеологии современного русского консерватизма занимаются представители консервативного крыла клира РПЦ и РПЦЗ (в той части, которая затрагивает духовные основы политики и социальных отношений). Церковное крыло современного русского консерватизма было представлено, прежде всего, духовным лидером значительной части патриотической оппозиции Митрополитом Санкт-Петербургским и Ладожским Иоанном, автором ряда работ по духовной и общественно-политической проблематике .
Вместе с тем, позиции консерваторов в РПЦ МП не представляются бесспорными, что, в частности, нашло отражении в принятой в августе 2000 г. на Архиерейском соборе Русской Православной Церкви «Социальной доктрины» . Не вдаваясь в существо проблемы, отметим, что со стороны РПЦЗ, особенно в тот период, когда ее первоиерархом являлся Митрополит Виталий, постоянно раздавалась критика в адрес высшего клира РПЦ МП, в том числе, по вопросу соглашательской позиции Московской патриархии в отношении советской власти и ельциновского режима. В настоящее время позиции двух ветвей Русского Православия постепенно сближаются, хотя и остаются некоторые принципиальные положения, по которым компромисс пока не найден.
Национально-консервативная (в условиях современной России, слова-синонимы) часть русской интеллигенции осуществляет функцию непосредственной разработки идеологии и социально-политической доктрины русского консерватизма, в то время как роль церковных консерваторов заключается, как можно сделать вывод, в «духовном окормлении», то есть, выработке духовно-мировоззренческих основ политической идеологии. В среде интеллигенции можно выделить две элитарные группы, в которых, прежде всего, и происходит идеологотворчество: научная интеллигенция и представители так называемой творческой интеллигенции (писатели, художники, деятели искусства). К представителям научной элиты относятся такие крупные фигуры современного русского консерватизма, как И.Р. Шафаревич, А.С. Панарин, Н.А. Нарочницкая, В.В. Кожинов, В. Махнач, Н.П. Ильин, А.Н. Савельев, А.Н. Боханов, М.В. Назаров, А.И. Уткин, А.Г. Дугин, Л. Ивашов, Е.С. Троицкий, А.Ю. Минаков, А.В. Репников, М.Ю. Чернавский и др. В целом научная общественность очень широко представлена в консервативном фланге современной России. Отметим, что не обязательно речь идет о членстве в каких-либо оргструктурах; в большинстве случаев тот или иной представитель данного социального слоя придерживается консервативных взглядов и открыто их излагает на широкую аудиторию.
Традиционно, начиная с советских времен, национально-консервативной группой являлись представители так называемой творческой интеллигенции, прежде всего, писатели-«деревенщики». К данной группе не вполне корректно применение понятия «социальная группа»; скорее речь идет о духовном течении, обладающим определенными социальными, внешними по отношению к главному его свойству, признаками. Такие крупные художники российского и общемирового уровня, как В. Распутин, В. Белов, В. Солоухин, В. Бондарев, Л. Бородин и др. приняли активное участие в общественно-политической жизни страны, заняв видное место в державно-патриотическом фланге. Видным участником консервативно-патриотического (монархического) движения является известный скульптор В. Клыков, художник И. Глазунов. Можно назвать еще ряд имен представителей русской культуры и искусства первой величины, имеющих то или иное отношение к современному русскому консерватизму.
Непосредственная работа по разработке идеологии современного русского консерватизма ведется, главным образом, в рамках этой целевой группы. К. Манхейм определил бы ее как «социально парящих интеллектуалов». Подчеркнем, что социальные признаки не играют здесь определяющей роли. Приоритетными являются духовно-мировоззренческие установки, а не принадлежность к социальному слою. В каком-то смысле, научная элита современной России играет роль дореволюционного дворянства, самого культурного слоя русского общества. Как и дворянство, научная общественность (в большинстве своем аполитичная либо пассивно политизированная) представлена различными идейно-политическими течениями. Поэтому социоцентристский подход применительно к современным российским условиям в целом оказывается неработающим.
Приведенной здесь точке зрения, на первый взгляд, находится в противоречии с тем обстоятельством, что в качестве одного из центров разработки идеологии современного русского консерватизма нами названы представители так называемых силовых структур. «Силовики» по роду своей деятельности в любом государстве составляют охранительно-консервативную силу, в этом отношении ничем не отличаясь от чиновничества. Это подтверждают, в частности, результаты электорального поведения российских военнослужащих. В политологической и социологической литературе неоднократно отмечались политические предпочтения военного электората: «…Некоторая поддержка собственной электоральной деятельности в военной среде (имеется в виду активное участие представителей офицерского корпуса в избирательном процессе – Э.П.) обусловливается активной государственнической ориентацией большей части офицерства, что позволяет эксплуатировать эти настроения выдвижением патриотических лозунгов:
Безопасности и процветания Родины,
Возрождение ее статуса «великой  державы», противодействия геополитическим интересам Запада и т.д.
В наиболее концентрированной форме это выражается крайней напряженностью отношений военного истеблишмента с лидерами демократических партий и блоков…» .
Логичным следствием политических и социальных «реформ» «младореформаторов»-необольшевиков, сознательно направленных на разрушение российской государственности,  ее обороноспособности и безопасности, стало возникновении политической антипатии военных и представителей других силовых структур к демолибералам. Подчеркнем, что здесь силовики не составляют какую-либо отдельную «консервативную» или, тем паче, «антидемократическую» социальную страту, как пытаются это обосновать идеологи «партии Чубайса» (СПС) или «партии Ходорковского» («ЯБЛоко»). Антилиберальная (а не антидемократическая) направленность характеризует практически все социальные слои российского общества, за исключением части интеллигенции и бизнес-кругов. Поэтому представление о военных и силовиках в духе К. Манхейма как о социальных носителях консервативной идеологии требует серьезной корректировки. Представляется, что так называемые силовики не в меньшей (но и в не большей) степени консервативны, чем любой другой слой российского общества (отметим еще раз, что под консерватизмом мы подразумеваем идеи сильного и социально справедливого государства, патриотизма, национального достоинства и державности). То, что они оказались вынесены за общие скобки, свидетельствует лишь о гораздо более высоком уровне организационной структурированности и корпоративности, что делает их участие в социально-политического процессе даже более заметным, чем в реальности.
Именно с представителями этой социальной страты в консервативном движении в значительной мере связано создание избирательного блока «Родина», результаты участия которого в думских выборах-2003 стало едва ли не главной сенсацией кампании. Наряду с известными деятелями консервативного движения (Д. Рогозин, А. Савельев, А. Крутов и др.) в руководство блока вошли многочисленные представители так называемой силовой элиты: генералы В. Варенников, Н. Леонов, Г. Шпак и др. Кроме того, сама идея создания данного избирательного объединения исходила со стороны «силовой» части кремлевской элиты.
Широко распространены консервативные настроения в казачьем движении, которое, как представляется, далеко не исчерпало потенциала своего развития. В то же время следует отметить, что идеология современного казачьего движения находится в процессе становления и не играет сколь-нибудь значимой роли в становлении современного русского консерватизма.
Таковы, на наш взгляд, основные центры, в рамках которых происходит оформление идеологии современного русского консерватизма.
Попытаемся ответить на вопрос, какие слои являются носителями (или, по крайней мере, симпатиками) консервативной идеологии. Решение поставленной задачи предполагает использование результатов социологических опросов населения России по актуальным вопросам современности, а также результатов голосования на федеральном уровне за политические партии или лидеров, ассоциирующихся в глазах избирателя с носителями консервативных ценностей.
Как будет показано ниже, русский консерватизм, идеологические постулаты которого положительно воспринимаются в широких кругах российского общества, в организационном плане проигрывает своим конкурентам из демолиберального и коммунистического флангов современной российской многопартийности, а с 1999 г. – и так называемой партии власти. Поэтому востребованность населением России идеологии и ценностей консерватизма можно выявить в ходе анализа восприятия российским обществом тех или иных проблем, которые идентифицируются как традиционно консервативные.
Следует выделить следующий ряд проблем:

1. Духовное возрождение русского народа на основах традиционной русской духовности и культуры, основанной на православии;
2. Восстановление преемственности исторического развития и возрождение и традиций русской государственности;
3. Традиционный консервативный постулат о надклассовом характере государственной власти, выполняющей функции социального арбитра и социальной защиты (то, что А.С. Панарин определяет формулой «идти со слабыми против сильных», особенно актуальной в условиях олигархического капитализма, сформировавшегося в России в эпоху Ельцина);
4. Державность и патриотизм. Это предполагает возрождение России как сильной державы и, как следствие, хотя бы частичное и растянутое во времени восстановление традиционных «имперских» границ и проведение независимой, отвечающей национальным интересам международной политики;
5. Возвращение русскому народу статуса державообразующего народа в современной России.

Важно отметить, что позиции Русской православной церкви в нынешнем российском обществе отличаются определенной двойственностью. С одной стороны, роль Церкви как хранительницы традиционной русской духовности, формально признаются широкими кругами населения, а также властью. С другой же стороны, Церковь потенциально может рассчитывать на гораздо более значимую роль в духовной и общественно-политической жизни страны, чем сегодня. Данная ситуация является следствием целого ряда причин и, прежде всего, слабой воцерковленности подавляющего большинства населения страны, лишь формально являющихся православными по вероисповеданию. Основываясь на данных социологических опросов, проводимых РНИСиНП, А.Н. Кольев отмечает, что «около половины населения самоопределяется как неверующая, лишь 10-15% относительно воцерковлены (достаточно часто посещают церковь). Вместе с тем, исследования показывают, что уровень воцерковления оказывается никак не связанным с политическими предпочтениями» . Отметим, что последний тезис представляется нам сомнительным. Недостаточная воцерковленность российского общества, безусловно, сказывается на положении современного русского консерватизма, ослабляя его позиции. Русская православная церковь даже в условиях коммунистического и либерально-демократического режимов, в отличие от рационалистического «модернового» католицизма, более консервативна. Наиболее глубокую проработку монархическая идея получила именно в церковном православном учении о симфонии властей.
Вторая из отмеченных нами проблем связана с восприятием населением России идеи восстановления монархической формы государственности. Данная идея, казавшаяся парадоксальной в советское время, неожиданно приобрела актуальность в начале 1990-х годов, в период острого кризиса новой российской государственности. В определенной степени инициатором восстановления в России института монархической власти выступили отдельные представители политической элиты (в частности, Н. Михалков). Следует отметить, что в стратегию власти не входило восстановление самодержавной монархии. Предполагалось учредить конституционную монархию, при которой «монарху» принадлежали бы исключительно представительские функции, тогда как реальная власть находилась бы в руках премьер-министра (Б. Ельцина). С этой целью в российских СМИ активно позиционировалась кандидатура великого князя Владимира Кирилловича, а после смерти последнего – его внука Георгия Гогенцоллерна, сына Франца Вильгельма, принца Прусского . Однако эта идея на сегодняшний день не получила реального воплощения, что в немалой степени вызвано  неудачным подбором кандидатуры. Большинство представителей русской эмиграции и патриотического движения в России резко отрицательно относятся к «династии» Кирилловичей, запятнавшей себя сотрудничеством попеременно с «февралистами», советской властью, нацистской Германией и компрадорским режимом «демократической» России . К тому же, по компетентному мнению авторитетных эмигрантских правоведов,  династические права Кирилловичей на замещение несуществующего русского престола являются нелегитимными.
«Легитимистские» планы стратегов власти основывались на массовом восприятии идеи восстановлении монархии в российском обществе. В сентябре 1994 года, накануне съезда монархических организаций России, фонд “Общественное мнение” (ФОМ) провел опрос населения, поставив перед респондентами вопрос: “Насколько, на ваш взгляд, возможно и желательно восстановление в России монархического правления (правления царя)?”. По признанию аналитиков ФОМ, результат оказался озадачивающим: за восстановление монархии высказались 18% (!) опрошенных. Правда, из высказавших такое пожелание несколько больше половины не верят, что восстановление монархии возможно, но и они, в принципе, составляют пассивный резерв монархического движения. Еще более интересными оказались данные опроса по конкретным социальным группам российского общества. Позволим себе привести пространную цитату из отчета ФОМ:
«Первое клише, которое хочется примерить к этому факту, отвечая на вопрос, кто эти люди, звучит так: это, конечно, отсталые люди. Кто ходит в церковь? Малограмотные старушки (хотя они раньше были далеко не все малограмотные и далеко не всегда это были старушки, но клише есть клише). И про царя-батюшку мечтают пенсионеры и сельские жители. Однако данные опроса наголову разбивают такое представление. В селе оказался самый низкий процент лиц, желающих восстановления монархии (всего 11%), зато в областных центрах - 20%, в Санкт-Петербурге - 23%, в Москве - 25%. Та же “обратная” тенденция проявилась в группах по образованию: среди лиц с неполным средним образованием таких оказалось 16%, в группе со средним образованием - 19%, а с высшим - 20%. Совершенно такая же картина в группах по возрасту: желающих восстановления монархии среди пожилых (55 лет и старше) - 16%, в молодежной группе (16–24 года) - 20%, и такой же процент в группах активно профессионально работающих людей (36–55 лет). Так разрушается клише об отсталых стариках и старушках. Но самый любопытный результат был получен при распределении опрошенных по занятиям. Желающими восстановления монархии в России оказались 42% (!) всех опрошенных руководителей предприятий госсектора и 28% руководителей из негосударственного сектора, в то время как среди пенсионеров, студентов, безработных и прочих групп таковых оказалось всего 16%. Таким образом, восстановление монархического правления в России оказалось желательным более всех для вполне солидных и реалистически мыслящих людей. И они же больше, чем другие категории опрошенных, сочли это восстановление возможным» .
По мнению представителей политологического и социологического сообщества, главной причиной распространения монархических настроений среди активно работающих представителей населения была весьма сильная, но в тот момент еще совсем слабо осознанная тенденция в общественных настроениях, “спрос на порядок”. Действительно, как руководителю, так и предпринимателю крайне необходимы устойчивая власть, работающие законы и определенная доля доверия к правительству. Все это респонденты, по-видимому, каким-то образом связали с монархией. По мнению аналитиков фонда «Общественное мнение», «В пользу такой гипотезы говорило и распределение опрошенных по уровню доходов: в группах с доходом на душу населения до 50 тыс. руб. (по тогдашним инфляционным показателям это был очень низкий доход) сторонников монархи оказалось 13–14%, а в группах с доходом 100 тыс. руб. и выше - 25–27%, то есть почти в два раза больше.
Другой тенденцией, подогревающей эти настроения, было постоянное ожидание какого-нибудь переворота с последующим установлением диктатуры или авторитарного правления, так что один социолог, знакомясь с вышеприведенными данными, сказал: “Да я, пожалуй, тоже за монархию. Все равно ведь дело идет к единовластию - так пусть лучше будет монарх!“» .
В сентябре 2000 года опрос, выясняющий мнение респондентов о возможности и желательности восстановления монархии в России, был повторен. В результате опроса выяснилось, в частности, что желающих восстановления монархического правления в России стало чуть поменьше (16% против 18% в 1994 году). Немного меньше стало и людей, категорически заявляющих, что такое восстановление невозможно и нежелательно (45% против 49% в 1994 г.). И заметно увеличилось число респондентов, считающих, что такое возможно: 22% против 15% в 1994 г. Среди руководителей процент носителей таких настроений сократился до 21%, что, впрочем, выше среднего показателя. Наибольший же удельный вес дала группа служащих (23%). Небольшой “прирост” новых монархистов заметен и среди группы рабочих и безработных (по 15%).
Как отмечается в отчете ФОМ, «В целом основными носителями монархической идеи остались те же категории граждан - руководители и служащие, люди с высокими доходами и столичные жители. Однако теперь “просачивание” монархических идей произошло и в другие сферы, охватив часть жителей малых городов, рабочих и безработных, а также некоторую долю людей с самыми низким доходами, которые в прошлом исследовании казались совсем невосприимчивыми к таким настроениям» .
Тем самым, как показывают данные соцопросов, монархическую идею положительно воспринимает значительная часть населения страны. Причем показатели особенно высоки среди представителей деловой элиты.
Идея социального государства, как было показано в предыдущих разделах нашей работы, является традиционной для русского консерватизма. Осознание стратегами власти значимости данной идеи для российского общества и предопределило возникновение «феномена Путина»: преемник Б. Ельцина на посту руководителя Государства Российского стал своего рода персонификацией массовых ожиданий («социального заказа») народа в отношении к власти и, прежде всего, «возвращение» государства в социальную сферу. В социально-политических реалиях посткоммунистической России это означало борьбу с олигархическим капитализмом. Именно этим объясняется оглушительный успех созданного буквально накануне думской кампании 1999 года блока «Единства» - 23,23% голосов избирателей. Хотя в программе «Единства» прямо не обозначалась идея «ликвидации олигархии как класса» и пересмотра итогов приватизации, премьера В. Путина и «его» партию рассматривали как политическую силу, способную и, главное, стремящуюся покончить с социальным пороком олигархии.
Тем самым, «партия власти» образца 1999 года фактически собрала голоса значительной части консервативно ориентированного российского электората (конкуренцию «Единству» на консервативном «поле» составили также державно-социалистическая КПРФ, ОВР и ЛДПР).
Еще более значительный результат был достигнут на выборах президента России в марте 2000 года. Победа В. Путина в первом туре выборов была обусловлена именно восприятием его широкими кругами населения страны как «здорового консерватора», стремящегося к возрождению Державы и защите народа от олигархов, слабых от сильных.
В период проведения думских выборов 2003 года функцию борьбы с олигархией взял на себя созданный накануне кампании блок «Родина». Сенсационный успех недавно созданного блока (свыше 9% голосов избирателей) был обусловлен, главным образом, артикуляцией вопроса о природной ренте и пересмотра итогов приватизации .
Краеугольный принцип консервативной идеологии – державность и патриотизм – с начала 1990-х годов активно разрабатывается в идеологии оппозиционных партий и движений (в том числе, в рамках так называемой «лево-правой оппозиции» (ФНС и др.), а приблизительно с середины 1990-х годов постепенно адаптируется и представителями либерального спектра. Фактическое поражение либеральной «партии власти» в лице избирательного блока «Выбор России» (позднее партия «Демократический выбор России»), возглавляемого Е. Гайдаром, на думских выборах 1993 г., заставило либеральных стратегов взять на вооружение лозунги патриотизма и державности. Апофеозом эксплуатации патриотической идеи демолибералами стало появление в 2003 году программного документа, подписанного именем А. Чубайса, о так называемой либеральной империи , хотя данная идея разрабатывалась в идеологических центрах необольшевиков уже во второй половине 90-х годов. Однако в силу очевидной несовместимости идеологии и социально-политической практики демолибералов как противоречащих патриотическим целям, отмеченная мимикрия не нашла должного понимания в широких слоях населения страны, что сказалось, в частности, в электоральном поведении избирателей в ходе думских кампаний 1995 и 2003 годов. Относительный успех радикал-либеральной партии «Союз правых сил» на выборах 1999 года объясняется преимущественно поддержкой, оказанной СПС властью (на символическом уровне – встречей сверхпопулярного премьера В. Путина с одним из лидеров вновь созданного блока В. Кириенко, сюжет о которой прошел по центральным телеканалам).
Особенностью политического процесса второй половины 90-х гг. являлось, по мнению А.Н. Кольева, перемещение главного вектора с традиционного противостояния между либералами и коммунистами в иную плоскость: «Основным идеологическим противостоянием с 1997 года можно считать противостояние между сторонниками самостоятельного пути России (традиционалистами-государственниками и националистами) и коммунистами (“левыми” традиционалистами). Не западный и российский опыт, не недавний чужой и собственный опыт общественного развития теперь привлекает избирателя, а только собственный российский опыт: на выбор – либо опыт Российской Империи (традиционалисты), либо опыт СССР (коммунисты)» . Сходную оценку дает и А.М. Руткевич, который обращает внимание на то обстоятельство, что значительная часть электората нынешних российских коммунистов, эксплуатирующих патриотические лозунги, является традиционным консервативным электоратом: техническая интеллигенция, ученые-естественники, мелкие городские и сельские собственники и т.д. По мнению Руткевича, «Консерватизм всегда ставил на первое место «закон и порядок», которые нужны в первую очередь не сильным и агрессивным, а слабым и мирным. Как это не парадоксально, на сегодняшний день избирателями явно враждебной консерваторам коммунистической партии является огромное число людей, которые в других условиях были бы опорой именно настоящих российских правых» .
Борьба за патриотический электорат проходила сразу по нескольким направлениям: внутри оппозиции (лево-патриотической и традиционалистско-патриотической), между оппозицией и «партией власти», между «партией власти» и «партией губернаторов», представленной лужковско-шаймиевским блоком «Отечество – Вся Россия» (ОВР). Эту же патриотическо-державную карту традиционно разыгрывал сателлит «партии власти» - ЛДПР В. Жириновского . По мнению А.Н. Кольева, именно патриотическая составная предопределяет электоральный успех ведущих акторов российского политического процесса. Основываясь на данных социологических опросов, проводимых РНИСиНП, исследователь отмечает, что «в это противостояние (между лево-патриотической и право-патриотической оппозиции – Э.П.) вмешиваются “центристы” – сторонники сочетания разных идеологических доктрин (около 10%), занимающих позицию между либералами и традиционалистами (их можно назвать национал-демократами) и неопределившиеся в идеологическом поле, варьирующие свой политический выбор от национал-демократов до традиционалистов (около 50%). Именно эти две группы вместе с традиционалистами-государственниками (10-15%) во многом и предопределяет решение вопроса “кто будет править сегодня” - они составляют до 80% электората “Единства” и ОВР, 70% электората ЛДПР. (…) Среди коммунистов также только около трети являются собственно “левыми” – сторонниками приоритета социальной справедливости. Значительно прочнее среди избирателей КПРФ ориентация на консервативно-государственнические ценности, которые лишь часть этой группы расценивает именно как коммунистические» .
Сходные данные на период начала 2003 года (подчеркнем, до создания избирательного блока «Родина») представлены и в социологических опросах, проведенных Фондом «Общественное мнение». Согласно опросам респондентов, такие традиционные консервативные ценности как "патриотизм",  "сила" и "твердость" ассоциируются преимущественно со следующими партийными образованиями: «ценностное понятие "патриотизм"… наиболее важно для КПРФ (27%), "Единой России" (24%) и ЛДПР (10%). (…) "Сила", согласно представлениям опрошенных, особенно важна для ЛДПР (28%) и "Единой России" (24%). "Твердость" - для "Единой России" (22%), КПРФ (16%) и ЛДПР (11%)» .
В этой связи нельзя не согласиться со следующим заключением А.Н. Кольева: «В целом политические процессы современной России характеризуются противостоянием умеренных либералов (“демократов”), коммунистов-традиционалистов и традиционалистов-государственников. Сторонники этих трех ориентаций в разных пропорциях распылены по разным партиям, но едины в одном – в последовательном перемещении на все более консервативные, государственнические позиции (выделено нами – Э.П.): демократы приемлют копии западного консерватизма, коммунисты все более становятся “левыми” государственниками, “правые” традиционалисты–государственники - сторонниками самобытной национальной модели развития (доктрины “русского пути”)» .
Вероятно, единственная составная идейного консервативного наследства, на которую не претендует «партия власти» и ее сателлиты – идея о центральной роли русского народа в Российской Федерации. Между тем, как было отмечено выше, идея русского национализма занимает одно из центральных мест в идеологических построениях (и, как будет показано ниже, социально-политической практике) современного консерватизма в России.
Идея о центральной роли русского народа в Российской Федерации основана, прежде всего, на подавляющем численном преобладании русского населения (85% от общей численности граждан России), что по международным нормам автоматически делает современную Россию мононациональным государством (в то время как «партия власти» и демолибералы повторяют тезис о России как многонациональной стране). Помимо численного превалирования русских основанием для признания особой роли русского народа в РФ в представлении консерваторов служит то обстоятельство, что именно русская нация исторически является творцом великого государства, создателем великой, имеющей общемировое значение культуры.
Тем не менее, - и это вынуждены признавать сторонники национал-консерватизма, - уровень национализма (понимаемого положительно, как стремление к защите национальных культуры и традиций и интересов русского народа) далеко не выработал своего потенциала. «Русских по паспорту у нас в России более 80%, сознающих себя более русскими, чем российскими – около 60%, готовых к активной защите русских интересов (хотя бы на словах) – не более 15%, действительно духовно зрелых носителей русской духовной традиции – 1-2%» . Вместе с тем, этот и ряд других исследователь отмечают перспективы русского национализма. Так, согласно данным Фонда «Общественно мнение» (ФОМ), полученным в результате социологических опросов населения в 2002 г., 41% респондентов положительно отнеслись к инициативе администрации Краснодарского края, направленных на высылку с территории региона незаконных мигрантов, состоящих из лиц нерусской национальности, против высказалось 35% респондентов. На вопрос «А если бы в вашем регионе было принято решение о выселении за пределы региона представителей некоторых национальных групп, вы бы одобрили или не одобрили такое решение?», положительный ответ дали 44%, отрицательный – 40% населения .
Следует, однако, отметить, что в данном случае речь идет о характерном, но все же экстраординарном явлении, на котором нельзя основывать данные об уровне распространения националистических идей среди русских. Более показательны в этом отношении данные другого соцопроса ФОМ, проведенного в июле 2001 г., посвященного выяснению отношений граждан России к идее славянского единения. 78% респондентов подчеркнули необходимость установления особых отношений России со славянским миром. 60% респондентов испытывают братские чувства к представителям других славянских народов . Полученные данные заставляют пересмотреть устоявшийся тезис о России как евразийской державе, провозглашаемый неоевразийцами (А.Г. Дугин ) и повторяемый идеологами «партии власти».
Сходные данные были получены и в результате других социологических замеров мнений населения России. Так, согласно данным РНИСиНП, полученным в ходе опросов общественного мнения в сентябре-октябре 1998 г., «В России 9-11% населения готовы согласиться с тезисом о том, что Россия должна быть государством русских людей, доля тех, кто считает, что русские должны иметь несколько больше прав, поскольку несут основную ответственность за страну, увеличилась с 1995 по 1998 г. с 13% до 20%. Национализм, как констатируют эксперты – это “наиболее интенсивно развивающаяся, “поисковая” идеология в России, активно экспериментирующая с различными моделями мобилизации. Это заметно отличает ее и от коммунистической, и от либеральной» .
В отличие от других, традиционно консервативных идеологических постулатов, идея о центральной роли русских в современной России получила развитие только в доктринах и социально-политической практике оппозиционных партий. Та часть политического спектра российской многопартийности, которую А.Н. Кольев определяет как национал-демократов (консервативно ориентированная часть так называемой партии власти и ее сателлиты), в целом дистанцируется от данной идеи, хотя и здесь можно обнаружить определенные исключения. Более подробно национальная проблематика в идеологии и социально-политической практике современного русского консерватизма будет рассмотрена в заключительном параграфе нашей работы, посвященном проблеме «идеологии 21».
Субъектами социально-политической практики русского консерватизма следует назвать, прежде всего, те общественно-политические объединения, которые декларируют свою преемственность идеологии «классического» русского консерватизма, разрабатываемой в рамках дореволюционного и эмигрантского этапов ее развития. В соответствие с этим подходом к их числу следует отнести, в первую очередь, монархические партии и организации. В России с конца 1980-х годов были образованы различные монархические объединения. Пионером монархического движения являлась широко известное общество «Память» , из которой впоследствии выделился ряд радикальных националистических организаций («Русское национальное единство» А.П. Баркашова , «Русская национал-республиканская партия» Н. Лысенко), которые дистанцировались от приверженности монархической идеи. Данные движения, как мы считаем, в чистом виде нельзя отнести к консервативному спектру, хотя в их программах содержатся определенный консервативный компонент. Представляется целесообразным выделить эти и ряд аналогичных организаций в отдельную группу. В исследовательской литературе, в частности, в диссертационном исследовании А.Н. Дьяченко , принято квалифицировать данные образования как «державников-этноцентристов». В их партийных программах прослеживается определенная близость идеологии современной западноевропейской «новой правой» .
В течение 1990-х годов происходил процесс дальнейшего оформления монархического движения в России. Возникает ряд региональных и претендующих на статус общероссийских монархических партий: Всероссийская партия монархического центра (ВПМЦ), Православный союз «Христианское возрождение» (возглавляет патриарх современного русского монархизма В.Н. Осипов), Русский общенародный союз (РОНС) и др. Приблизительно с конца 90-х гг. происходит процесс консолидации монархических образований в России. На роль объединяющего центра претендует старейшая монархическая партия Русского Зарубежья – Российский Имперский Союз-Орден (РИС-О), возглавляемый К.К. и К.Д. Веймарнами. В начале 2000-х гг. создаются районные, включающие в себя ряд регионов, отделы РИС-О. В частности, московский отдел возглавил известный русский философ и публицист М.В. Назаров. В качестве организационной структуры РИС-О опирается на РОНС, возглавляемый И. Артемьевым .
На выборах в Государственную думу второго созыва был представлен ряд избирательных объединений национально-консервативной направленности: «Союз патриотов» (генералы В. Ачалов, А. Стерлигов), социал-патриотическое движение «Держава» (А. Руцкой), «Блок Станислава Говорухина», НРПР, Русская партия В. Милосердова, блок «Земский собор» (Всероссийский национальный правый центр М. Астафьева, РОНС), КРО; ДПР, группа «Новая региональная политика» . Большие надежды в консервативно-патриотическом лагере возлагались на созданный в … г. Конгресс русских общин (КРО), избирательный список которого возглавил генерал А. Лебедь. Как отмечалось  исследователями из РАУ-Корпорации (аналитического центра движения «Духовное наследие»), «Попытки серьезной теоретической разработки и практического воплощения национальной идеи… принадлежали лишь ряду политических объединений, к которым прежде всего можно отнести… государственно-патриотическое объединение «Духовное наследие» и до определенной степени – Конгресс русских общин» . Как известно, блок, вопреки ожиданиям, не преодолел 5-процентного барьера, что было вызвано слабой артикулированностью националистических и консервативных идей в его предвыборной программе. Тем не менее, своего рода реабилитацией неудачи КРО на выборах в парламент стал сенсационный успех кандидата в президенты РФ генерала Лебедя, на выборах 1996 г. получившего свыше 16%. Эта цифра коррелируется с результатами думских выборов-95, на которых патриотические объединения в целом получили около 20% голосов избирателей . Электоральный успех А. Лебедя был обеспечен, прежде всего, поддержкой консервативно настроенной части российского общества.
На выборах в Государственную думу-99 приняли участие объединения православно-монархической направленности (в частности, созданный на основе Союза «Христианское возрождение» блок «Русское дело»), которые набрали минимальный процент голосов. Не обладая административным, финансовыми и информационными ресурсами, патриоты-монархисты не могли выдержать конкуренции с респектабельными, близкими к власти (и, соответственно, к вышеперечисленным ресурсам) либеральными объединениями. Консервативные ценности с успехом были задействованы двумя блоками-конкурентами: «партией губернаторов» «Отечество – Вся Россия» и недавно созданной «партией власти» «Единство». По мнению А.С. Панарина, консервативный компонент был выражен сильнее в лужковском «Отечестве» , в состав которого вошел КРО. Такие краеугольные принципы программы ОВР, как борьба с олигархизмом, безвластием федерального центра, поддержка русского населения на исторических русских землях (прежде всего, в Крыму), по многочисленным прогнозам должно было обеспечить убедительную победу данному объединению. Однако блок получил более скромный (13,33%) результат, что объясняется не только массированной войной, развязанной провластными СМИ, но также неудачным объединением с «региональными баронами» - М. Шаймиевым и Р. Аушевым.
Как отмечалось выше, существенный консервативный компонент содержался в программе блока «Единство», получившего на выборах 23,23% голосов. После объединения двух конкурирующих блоков в декабре 2001 г. в ОПОД Союз «Единства и Отечества» в идеологии вновь образованной «партии власти» консерватизм хотя и не стал ее «официальной» идеологией, тем не менее, несомненно в ней присутствует. Мы считаем возможным выделить в рамках «Единой России» консервативное (национально ориентированное) крыло, представленное, прежде всего, той частью «партии власти», которое связано с бывшим лужковским «Отечеством». Одним из наиболее известных ее представителей является директор Института стран СНГ К. Затулин.
Парламентские выборы-2003 привели к образованию и к серьезному электоральному успеху (свыше 9% голосов) политической силы, которая с большим основанием может быть отнесена к консервативному спектру: блок «Родина». Как известно, в руководящий состав блока вошли многие известные лидеры консервативно-патриотического движения: Д. Рогозин, С. Глазьев, С. Бабурин, А. Савельев, А. Крутов и др., а также представители традиционно консервативной силовой элиты страны (генералы В. Варенников, Г. Шпак. Н. Леонов и др.). Консервативная направленность блока четко проявляется и в социально-экономической части их программы , выдержанной в русле «дирижистского» подхода главного экономиста «Родины» С. Глазьева, и в акценте на государственнической и русской национальной идее. Характерна также поддержка, оказываемая блоку со сторону консервативной части властной элиты – так называемых питерских силовиков из окружения президента России В. Путина.
На основе проведенного исследования можно сделать вывод о том, что консервативные настроения населения России наиболее четко просматриваются на материалах электорального поведения российских избирателей. Начиная с середины 1990-х годов кампании по выборам в Государственную думу и выборам президента России приводят к успеху тех партий и избирательных объединений и кандидатов на пост главы государства, которые в той или иной мере и в той или иной форме декларируют приверженность консервативным принципам – патриотизму, государственничеству и державности, надклассового социально ориентированного государства и др. Парадокс русского консерватизма на современном этапе заключается в том, что первоначально консервативную карту с успехом разыгрывала оппозиция, прежде всего, КПРФ и созданный на ее основе НПСР. Успех образованного в 1999 г. избирательного объединения «Отечество – Вся Россия» (так называемой партии губернаторов), стоящего в оппозиции позднеельцинскому режиму, был обусловлен, главным образом, именно консервативной составляющей его программы и социально-политической практики (наиболее яркий пример – поддержка русского Крыма и русских соотечественников в СНГ). Однако в конце 90-х гг. консервативную нишу попыталась занять и «партия власти». Сенсацией думской избирательной кампании 1999 г. стал успех блока «Единство», в идеологии и социально-политической программе которого получили широкое развитие консервативные ценности и принципы. Президентские выборы 2000 года, в ходе которых победу в первом туре голосования получил и.о. президента РФ В. Путин объясняется теми же причинами. Новый российский премьер, пришедший к власти в наиболее кризисный для современной России период, в сознании десятков миллионов граждан страны воплощал в себе черты политика-консерватора. Действия и декларации нового лидера: борьба с чеченским сепаратизмом и терроризмом, попытки устранить наиболее болезненные социально-политические и экономические проявления олигархизма, противодействие ползучему сепаратизму «региональных баронов», возрождение авторитета государства на внутриполитической арене и России – на внешнеполитической, - и обусловили, в итоге, высокий уровень доверия населения страны к В. Путину. Так называемый феномен Путина объясняется исключительно тем, что в этом лидере персонифицировались массовые ожидания, своего рода социальный заказ подавляющего большинства граждан России на проведение консервативного курса. Впоследствии, в ходе думской кампании-2003 убедительную победу одержали партии и объединения, в программах которых содержался существенный консервативный компонент. Эта же кампания привела к поражению партии либертарианской направленности (СПС и «ЯБЛоко»).

4.3. Проблема «идеологии 21» и русский консерватизм

Важной характеристикой сегодняшней ситуации в стране является ее переходность. Данное состояние может быть идентифицировано как цивилизационный кризис. «Совокупность хозяйственного, экономического, социального, политического, культурно-идеологического кризисов, затронувших суперэтнос, - отмечает Ю.А. Агафонов, - есть кризис цивилизации. Во время последнего общество стоит перед необходимостью смены основных представлений о мире и о себе, переоценки ценностей, включающих в себя как морально-этические, адресованные непосредственно к отдельной личности, так и социальные и общечеловеческие, адресованные ко всему обществу» .
В приведенном выше определении общества, находящегося в состоянии цивилизационного кризиса, для нас важна акцентировка внимания на духовно-мировоззренческом аспекте. Тем самым актуализируется и проблема государственной идеологии, которая, с одной стороны, переживает кризис одновременно с общемировоззренческими установками конкретного общества, и, в то же время, обладает несомненным, порой крайне значительным антикризисным потенциалом.
Особенно значимой созидательно-мобилизующая функция идеологий может оказаться для России, которую классики «классического» евразийства  определяли как типично идеократическую страну . Однако крах коммунистической системы имел важным следствием недоверие со стороны широких слоев населения и интеллектуальной элиты России к государственной идеологии. Между тем, без наличия подлинно национальной объединяющей идеологии невозможно установления действенного консенсунса и согласия внутри российского общества, что ясно осознается представителями подлинной интеллектуальной элиты современной России. Как справедливо отмечает руководитель Центра изучения элиты Института социологии Российской Академии Наук Ольга Крыштановская, «Одна из причин, почему нет солидарности в нашем обществе - это отсутствие национальной идеологии (здесь и далее выделено нами – Э.П.). Наша идеология была разрушена. Эта идеология давала ответы на простые и сложные вопросы: что первично, а что вторично; или в каком обществе мы живем; или кто наш враг. После краха социализма новой идеологии не возникло. Пытались импортировать западную идеологию. И ее восприняла часть населения. Но она не укоренена в народе. Потому что для укоренения любой идеологии нужны государственная политика и долгие годы. (…) Идеология позволяет народу ориентироваться в социальном пространстве. А сейчас, выходит, наши люди дезориентированы, растеряны» .
Сходные оценки представлены и в работах других современных исследователей и общественных деятелей, а также отдельные научные и общественно-политические мероприятия. В частности, проблеме становления идеологии консолидации российского общества начала XXI века по публикациям В.Н. Кузнецова посвящен  «круглый стол» «Формирование идеологии консолидации российского общества: актуальные проблемы и возможности их решения», проведенный МОО «Объединение социологов Сибири» на ФС АлтГУ . 5 ноября 2003 года в Отделении общественных наук Российской Академии наук состоялась научная дискуссия по теме «Формирование объединяющей российской идеологии 21 как научная проблема» . Этой же проблеме посвящен «круглый стол», проведенный в редакции журнала «Российская Федерация сегодня», официальном издании Федерального собрания РФ, с участием ряда видных идеологов современного русского консерватизма (таких, как В. Аверьянов, А. Савельев и др.), общественных и политических деятелей, представителей научной элиты страны .
Итак, то состояние бифуркации, в котором находится российское общество, может быть так или иначе преодолено лишь при условии включения активного процесса, который мы определяем как идеологотворчество. Стратегический прорыв России в XXI веке невозможен без созидания новой мобилизующей идеологии для современной России. Данную точку зрения, казавшуюся еще несколько лет назад крамольной и «нелиберальной», разделяют многие представители отечественной научной общественности. К пониманию этого кажущегося сегодня очевидным факта постепенно приходят и многие адепты российского либертарианства, которые вынуждены вносить существенные коррективы в свои идеологические построения в условиях дискредитации принципов либерализма.
Представляется несомненным, что не только от содержания «новой» идеологии, но и от механизмов идеологотворчества будут в значительной мере зависеть сроки и общий итог преодоления того цивилизационного кризиса (и геополитического коллапса), в котором продолжает пребывать сегодня Россия.
Во многом близкие подходы к решению проблемы идеологотворчества в современной России предложены рядом современных исследователей, которых мы относим к числу представителей консервативной парадигмы социально-гуманитарного знания. В рамках нашего исследования особый интерес представляет точка зрения, которой придерживается известный русский ученый, директор Института социально-политических исследований Российской Академии наук В.Н. Кузнецов. В своем фундаментальном исследовании «Идеология. Социологический аспект» В. Кузнецов оперирует понятием «идеология 21», которую определяет как необходимый компонент общенациональной стратегии – стратегии национального прорыва. В данном параграфе нашей работы мы ставим перед собой исследовательскую задачу: определить комплекс постулатов, которые должны быть положены в основу «идеологии 21» в соответствие с мировоззренческим кризисом русской цивилизации, а также внешне- и внутриполитическими вызовами, стоящими перед современной Россией. Осуществление данной задачи актуализирует изучение идеологических построений представителей современного русского консерватизма. В отличие от различных «импортируемых» западных и западнических идеологий, «неукорененных в народе» (характеристика О. Крыштановской), идеология русского консерватизма: 1) является почвенной и национальной, обладает длительной духовной и интеллектуальной традицией; 2) ставит перед собой целью не пролонгацию и усиление системного кризиса в российском обществе и государстве Российском (осуществление подобной функции возложено на комплекс идеологий «не российского происхождения» (определение В. Кузнецова), а стратегический прорыв России в условиях враждебного геополитического окружения и навязываемого идеологического стандарта американского происхождения; 3) реально востребована подавляющим большинством населения страны, что, в частности, проявилась в отмеченном в предыдущих параграфах данного раздела нашей работы появлении «социального заказа» власти на осуществление консервативного проекта. Государственная власть в современной России и глава государства В. Путин осознают востребованность подобного курса, чем обусловлен осуществляемый с конца 1990-х - начала 2000-х гг. частичный пересмотр внешне- и внутриполитической стратегии, наконец, самая реабилитация понятия «государственная идеология».
В то же время следует особо подчеркнуть, что процесс изменения государственной стратегии, который можно выразить формулой «государство возвращается, проходит весьма драматично. Это вызвано рядом причин, ставящих серьезные препятствия при осуществлении означенной цели. В их числе мы бы отметили, в первую очередь, сохраняющуюся «монополию» либертарианцев в области социально-гуманитарного знания. Стратеги внешней политики Соединенных Штатов (З. Бжезинский, С. Хантингтон, «неоконы» из администрации Дж. Буша-мл.) фактически не скрывают, что проводимая Вашингтоном политика нацелена на изменение идеологического и мировоззренческого пространства, направленного на установление единого американского стандарта власти, жизни и мышления. Стратегическую цель «новейшего либерализма» американского образца А.С. Панарин сформулировал следующим образом: «цена, которую предстоит уплатить за новый однополярный порядок, беспрецедентно высока: требуется не только демонировать все действительно самостоятельные государства и режимы, способные сопротивляться гегемонизму, но демонировать культуру и мораль, духовное измерение вообще, ибо духовны чуткие люди непременно станут тираноборцами, оспаривающими права новых господ мира» . Остальной мир в построениях этих идеологов предстает пассивным объектом приложения американских усилий. Мы считаем, что процесс так называемой деидеологизации обществ – осознанно и последовательно осуществляемая политика, определяемая извне и проводимая при активном содействии проамериканских «элит» на значительной части земного шара. Посткоммунистическая Россия находится центре осуществления этого глобального проекта. Сначала в российское общество внедряется квазинаучное  представление о том, что «век идеологий» - это прошедшая эпоха истории человечества (данная точка зрения изложена, в частности, в нашумевшей книге Ф. Фукуямы ), что грядущий или наступивший XXI век станет эпохой, свободной от идеологий. Однако, вопреки многочисленным декларациям, уже на уровне этой стадии, направленной на «деидеологизацию» обществ, проводится активная работа по насаждению единого идеологического и мировоззренческого стандарта. Наказания по отступлению от него становятся все более жесткими и жестокими, вплоть до пересмотров волеизъявлений народа (что мы наблюдали в конце 2004 г. на примере «суверенной» Украины, которой всесильный Запад при поддержке компрадорских сил в России «помогал» сделать единственно правильный выбор, тем самым лишая демократию наличия альтернативы выбора), святая святых демократии. На следующей стадии (хотя очертания данной модели просматриваются уже сегодня) следует прогнозировать окончательную трансформацию либеральной демократии в «тоталитаризм демократического типа, унифицирующего все развитые страны по американскому образцу и колонизирующему остальные как сырьевые придатки . Демократический тоталитаризм открыто провозглашает свое мировое господство, чему свидетельство не только работы его… идеологов, но и официальная «Стратегия национальной безопасности США»» . Уже сегодня, на начальной стадии установления «тотальной власти» (А.С. Панарин) или «власти над властью» (Ж. Аттали) в самих Соединенных Штатах, некогда самой демократической стране мира, резко сокращается количество и качество демократических свобод, завоеванием которых так гордился Запад.
Исходя из консервативной парадигмы, представляется, что наступивший XXI век даст еще более страшные – и по формам, и по масштабам, - образцы демократического тоталитаризма, чем установление тоталитарных режимов в демократических государствах и ядерная бомбардировка японских городов самой демократической страной в мире. Эту опасную тенденцию американской демократии вынуждены также признать не только современные американские консерваторы (такие, как бывший член Республиканской партии Патрик Бьюкенен ), но и стратеги Нового мирового порядка. Так, Зб. Бжезинский в своей последней книге с тревогой констатирует постепенное расширение возможностей государства по контролю над жизнью общества . А.С. Панарин очень точно отметил «парадокс новейшего либерализма»: «Приключения либеральной идеологии завершается тем же, чем завершилось приключение идеологии социалистической: начинали требованием безграничной свободы, кончили безграничным деспотизмом» .
Однако ни идеологи американского образа жизни, ни их идейные или корыстные адепты за пределами Pax Americana не заинтересованы в артикуляции собственных трудностей, существующих и потенциальных. Взамен этого населению планеты навязывается глянцевая картинка «общества всеобщего благоденствия». Активными пропагандистами американского образа жизни являются либертарианцы, широко представленные в истеблишменте Запада и России.  Как верно замечает русский философ М.В. Назаров, «Нынешние демократические вожди в России (типа Явлинского, Гайдара. Немцова), как и демократические СМИ, о разрушительной сущности западной демократии для всего мира даже не задумываются. Очарованные фикциями западного образа жизни, они лишь выполняют роль «пятой колонны» для идейной оккупации нашей страны» .
Именно с деятельностью (осознанной или неосознанной) пришедших к власти в России в начале 90-х гг. либератарианских революционеров связана в значительной степени дискредитация самого понятия государственной идеологии, что, в частности, нашло свое отражение в главном документе Российской Федерации – Конституции, к анализу которого мы вернемся ниже. Демолибералам удалось не только крайне ослабить российскую государственность, но и навязать значительной части российской элиты и определенным слоям общества мировоззренческую и идеологическую монополию. Как мы считаем, эта сохраняющаяся монополия воинствующего либертарианства является наиболее трагичным последствием событий начала 90-х гг., определение которых как «российско-американская совместная революция» было дано самим президентом Ельциным .
В условиях набирающих силы оборотов глобализации в зарубежной и отечественной социально-философской литературе на серьезном научном уровне рассматриваются возможные «альтернативы» (если можно говорить об альтернативах применительно к антигуманной философии современного либертарианства, новейшей формы социал-дарвинизма, колониализма и расизма), которые можно обозначить как Консервативный Проект для России и всего мира. В нашей стране сформировалась перспективная исследовательская традиция, представленная именами А.С. Панарина, Н.И. Моисеева, Н.А. Нарочницкой, Ю.С. Пивоваров, В.Н. Кузнецова, Ю.Г. Волкова и рядом других ученых. Основное содержание этой «новой» (а на самом деле, основанном на «классической» консервативной парадигме представлении о множественности мировых культур и принципах традиционной духовности и социального государства) идеологии Сопротивления сформулировано профессором Ю.Г. Волковым: «Чтобы выстоять под натиском американизма, его экономической мощью и дегуманизированной культурой…, в России и других странах мира должна быть создана противостоящая американской бездуховной экспансии новая идеология… Все это говорит о том, что главной проблемой начала XXI века должна стать проблема идеологии, ориентированной на формирование и развитие творческой духовной сущности человека (выделено нами – Э.П.)» . Духовные и мировоззренческие основания этой «новой идеологии» имеют, как справедливо отмечает ученый, «автохтонное» происхождение в традициях русской духовности, православной в своей основе культуре: «Исконная русская духовность святой Руси, проявляющаяся, в отличие от утилитаризма и прагматизма Запада, в соборности, равенстве, справедливости, с одной стороны, была препятствием на пути превращения России в западную капиталистическую страну, а с другой стороны, предполагала, что Россия имеет более высокое предназначение в истории человечества, чем погрязший в коммерческом угаре Запад» . Главная опасность, которую видит для России Ю.Г. Волков, заключается в некритическом перенесении очередной «прогрессивной» идеологии западного происхождения (социал-демократической идеологии, неолиберализм, неоконсерватизм и т.д.) на российскую почву. Нельзя не согласиться с точкой зрения Ю.Г. Волкова, что «Все они основываются на чуждых русскому менталитету западных, протестантских по своему происхождению, ценностях либерализма со всеми негативными последствиями для православной России (выделено нами – Э.П.)» .
Антидуховную и антигуманистическую сущность современного либерализма, трансформировавшегося в либертарианство, идущей в разрез не только с русскими духовными и социокультурными традициями, но и с основами самой великой западной цивилизации подчеркивают все значимые философы современной России, свободные от идеологического диктата «общемировой цивилизации». Один из ведущих специалистов в области международных отношений, доктор исторических наук, депутат Государственной думы Н.А. Нарочницкая обращает внимание, что «либерализм - мировоззрение, производное от идеи Просвещения об автономности человека от Бога, которая неизбежно приводит к утверждению автономности человека от всех высших ценностей - сначала религиозных, затем вытекающих из них нравственных, далее - национальных, наконец, семейных» . Исследователь отмечает духовное родство двух идеологий воинствующего модернизма – марксизма и либертарианства: «Марксизм и либертарианство - кузены, версии безрелигиозного, безнационального глобального сверхобщества, соперничавшие в XX веке за лидерство в глобальном управлении униформным миром. (…) Либерализм и марксизм - двоюродные братья, две ветви одной философии прогресса. У марксистов субъект истории не нация, а класс; у либералов - не нация, а индивид. От обеих доктрин христианское мировоззрение отстоит далеко» . По мнению Нарочницкой, современное либертарианство утратило изначально присущий «классическому» либерализму комплекс христианских по своему происхождению идей, в том числе христианскую идею о достоинстве человеческой личности, без которой не было бы и самого либерализма: «По сравнению с либертарианцами великие либералы прошлого - консерваторы, готовые взойти на эшафот за идеи. Для них, выросших в христианском, а не в коммунистическом мире, был чужд тезис о том, что физическая жизнь - высшая ценность. Вера, отечество, честь, долг, любовь для человека всегда были выше жизни. Ведь человек без когтей и клыков встал над природой вовсе не потому, что взял палку, как учил Фридрих Энгельс, а потому, что был способен к самопожертвованию за идеалы» . Так же безосновательны претензии либертарианства на обладание монополией на демократию или правую идеологию, которую Н.А. Нарочницкая и ряд других авторов (М.В. Назаров, А.Н. Савельев и др.) в соответствии с исторической конкретикой и философской традицией считают тождественной христианско-монархическому мировоззрению. Термин «правые» исторически возник в период Французской революции для обозначения христианско-монархического спектра. Французские правые – католики-роялисты – противопоставляли себя различным направлениям «левого», в то время еще не оформившегося в виде либералов и социалистов, и возводили свою преемственность от христианской традиции.
На проблему пересмотра идеологии Модерна и «классической» научной картины мира и включения в нее религиозного измерения неоднократно указывал известный отечественный философ Александр Сергеевич Панарин (1940-2002), представитель так называемого неоевразийства. Целям идеологического обеспечения Нового мирового порядка, по мнению философа, служит современный либерализм, точнее, либертарианство. Последнее, подчеркивает А.С. Панарин, утратило «прогрессивную», в определенной мере, эмансипационную сущность первоначального либерализма (разрушение сословных страт феодального общества) и трансформировалось в «реакционную», антигуманистическую идеологию нового колониализма и социал-дарвинизма. Именно с либертарианством связана пессимистическая картина настоящего, которую нарисовал Панарин и которая является зеркальной противоположностью либерталианской утопии «открытого общества» Карла Поппера: «…Мы являемся свидетелями нового процесса формирования глобальной власти, отличающейся от ее традиционных форм принципиально новыми технологиями дистанционного воздействия и латентными формами проявления» .
Принадлежность, с некоторыми незначительными оговорками, А.С. Панарина к консервативной парадигме подтверждается и постоянным подчеркиванием общей генетической и мировоззренческой связи, существующей между марксизмом и либерализмом , которую ранее обнаружили представители русской консервативной «школы». В соответствии с данной парадигмой находится и обоснованная Панариным альтернатива грядущему Новому Мировому Порядку («глобальной власти» или «наднациональному тоталитаризму»), системообразующим принципом которой является восходящая к теории культурно-исторических типов Н.Я. Данилевского идея множественности человеческих цивилизаций. Последняя является антитезой либертарианской (и, шире, общемодернистской) идеи линейного исторического процесса и европоцентризма. Актуальность этой консервативной по происхождению идеи лишь возрастает, поскольку «…в глобальном мире перед каждым народом возникает жесткая дилемма: либо ему удастся выстроить собственную эффективную стратегию будущего, либо эту стратегию выработают за него другие в соответствии с собственными интересами» . Важно отметить, что речь идет не столько о корректировке социально-политического развития (хотя и эту задачу А.С. Панарин считал первоочередной применительно к России), сколько к пересмотру самого кода современности: «Возникает необходимость смены социокультурной парадигмы, формирующей нравственный и поведенческий код современного человечества (выделено нами – Э.П.)» .
На необходимость более глубинного и масштабного, чем выстраивание новой государственной идеологии (что не снимает необходимость осуществления данной задачи) ответа в условиях установления единого, обязательного для всех мировоззренческого стандарта указывает также известный философ В.А. Бачинин, на высказывании которого, ввиду его принципиальной важности, мы хотим отдельно остановиться. «…Секулярное мышление – главное препятствие к тому, чтобы говорить сегодня о сути объединяющей идеи (здесь и далее выделено нами – Э.П.). (…) Здесь нужен иной язык – не светской идеологии и даже не политической социологии, а политической теологии. Ведь речь в данном случае идет о том, что неизмеримо глубже идеологии. Даже более того: речь идет о том, что вообще не является идеологией. (…) Для России есть только одна объединяющая идея, которая может быть ценностной, смысловой, нормативной доминантой в ее социальной и духовной жизни. Это христианская идея…» .
Итак, в русском научном сообществе оформилось отдельное направление, представленное многими видными учеными – философами, социологами, историками, политологами, - которые пришли к осознанию созидания новой государственной идеологии, противостоящей духовной экспансии американского гегемонизма и призванной объединить российское общество в целях осуществления национального прорыва России в XXI веке. В.Н. Кузнецов определяет ее как «идеологию 21», подчеркивая, тем самым, ее новаторский характер и, в то же время, локализованные во времени функции. Исследователь отдельно останавливается на определении смыслового ядра «новой идеологии»: «В смысловом «ядре» идеологии я особо выделяю духовность. В ее основе могут быть выделены: общенациональная цель, социальный идеал, основные ценности, смысл жизни, российская мечта, надежда, вера (доверие), историческая память, патриотизм, культура патриотизма. Отсюда – сохранение и развитие образа жизни, гармоничное соотношение прав и свобод человека и его ответственность. И отсюда – солидарность, терпимость, ориентированность на согласие и сотрудничество» . Тем самым, в основе смыслового ядра «новой идеологии», как ее понимает В.Н. Кузнецов, лежат консервативные ценности патриотизма, традиционной духовности, ориентированной на честный труд личности и социальной справедливости.
В. Кузнецов отмечает, что данная идеология является охранительной (в позитивном смысле этого слова) и противостоит внешним и внутренним угрозам, перед которыми стоит сегодняшняя Россия. «Главный итог моего исследования, - резюмирует исследовать, – динамика и мотивы острого интереса в российском обществе к идеологическому процессу обусловлены началом тотального интеллектуального сражения российских и международных миллиардеров с народами России за овладение результатами начавшегося подъема российской экономики» . В. Кузнецов специально подчеркивает, что цели, которые ставят перед собой разработчики импортируемых в Россию идеологий, имеют под собой конкретный политический интерес (то, что в международных отношениях принято обозначать англосаксонским термином real politic): «Именно нероссийские идеологии становятся наиболее эффектным средством овладения инфраструктурой, интеллектуальным капиталом, энергоресурсами, российскими землями» . Полностью солидаризируясь с точкой зрения ученого, отметим, что под «нероссийскими идеологиями» следует иметь в виду главным образом идеологию современного либертарианства, наиболее мощное идеологическое оружие современности, направленное против России и «остального» неамериканского мира. В то же время единственной почвенной («российской», в терминологии В.Н. Кузнецова), идеологией является консерватизм.
В.Н. Кузнецовым также отмечается необходимость разработки новой идеологии «только при участии миллионов сознательных и сомневающихся граждан. (…) Только так можно в сжатые сроки осуществить гуманитарный стратегический прорыв для ощутимого и значительного продвижения к благополучию и безопасности всех граждан, к возрождению Отечества» . Тем не менее, правящая элита так и не продемонстрировала полной готовности вступить в диалог с идеологами консервативного большинства населения страны. Формируемая властью синкретическая идеология обладает явными признаками «идеологической химеры», рискует превратиться в очередной искусственный конструкт очередной «партии власти», не воспринимаемой обществом. Власть по-прежнему пребывает в плену бюрократического самомнения, считая общество послушным объектом идеологотворчества, а саму идеологию понимая как чистый лист бумаги, на который можно наносить любые тексты, отвечающие сиюминутным потребностям власти. Между тем, подчеркивает современный консервативный философ А.Н. Кольев, «Идеология не создается внезапно. Она может возникнуть только на базе мощной мыслительной традиции. Единственная национальная традиция - русская философия XIX-XX в.» . И, самое главное, власть должна осознать, что основная причина неуспеха навязываемой обществу идеологии заключается в расхождении между патриотическими декларациями и реальной социально-политической стратегией.
Принципиально важный вопрос о механизмах и субъектах идеологотворчества, наряду с В.Н. Кузнецовым, рассматривают и другие представители консервативной парадигмы социально-гуманитарного знания. Пожалуй, наиболее четко эту позицию сформулировал А.С. Панарин. «…На первое место в современной национальной борьбе за выживание объективно выдвигаются интеллектуалы-гуманитарии. От них требуется дать отпор современной атаке стратегического противника на духовные твердыни нации. Выступая в роли западнических эпигонов, это невозможно сделать в принципе… Требуется вполне осознанное и решительное размежевание среди интеллигенции. Прежние недомолвки и увертки более недопустимы. (…) Защитникам нашей большой традиции – а без нее нет и не может быть самостоятельной большой России – предстоит выработать адекватную стратегию… Она состоит в том, чтобы заново переосмыслить современные проблемы глобализирующегося мира с позиций нашей большой духовной традиции, сформулировать альтернативные варианты ответа на мироустроительные вопросы нашей эпохи, не сверяясь с западными «метрами», помня их «партийно-цивилизационную» пристрастность и ограниченность, их новый «цивилизационный расизм»» . Все русские консерваторы, в том числе, неоевразиец Панарин, сходятся во мнении, что стержнем этой «большой духовной традиции» является Православие. Русскими консерваторами отчетливо осознается (и, напротив, консерваторами-охранителями всячески затушевывается), что православное мировоззрение и православные жизненные ценности находятся в глубокой оппозиции Духу времени. Как отмечал один из наиболее авторитетных консервативных мыслителей современности, Митрополит С.-Петербургский и Ладожский Иоанн, «Заявляя о стремлении воплотить в жизнь религиозно-нравственные святыни веры, Россия неизбежно становилась поперёк дороги тем, кто, отвергая заповеди о милосердии и братолюбии, рвался устроить земное бытие человека по образцу звериной стаи, жестокой, алчной и беспощадной» . Православный характер государственной идеологии будущей России подчеркивает М.В. Назаров, который использует понятие автаркии не только применительно к экономической сфере, но и к сфере духовной и идеологической: «Автаркия – это… необходимая государственная оборона, основанная на православном учении о сопротивлении злу. Ведь мы обязаны не только бороться с внутренним злом лично в себе, но и ограждать себя и своих близких, свой народ от внешнего зла как в открытых войнах – силою оружия, так и в скрытых – силою законодательства. Такая государственная идеология ставит своей целью защиту добра и противодействие злу во всех сферах общественной жизни…» .
Методология консервативного подхода к проблеме идеологотворчества очень рельефно проявляется в брошюре Д.О. Рогозина “Мы вернем себе Россию”: «“Национальная идея существует для России, какой ее Бог дал в нашей истории. История сложила российские народы в единую гражданскую нацию, объединенную признанием основных нравственных ценностей”. Поэтому “настоящую идеологию достаточно усвоить, взяв главное из сокровищницы интеллектуальной традиции России (выделено нами – Э.П.)”» . Как отмечалось в литературе, «Рогозин назвал альтернативные национальному бытию России проекты своими именами – утопиями, отрицающими отечественные традиции, игнорирующими достижения отечественной общественно-политической и экономической мысли. Национальной идеей России в противовес этим выдумкам должен был стать национальный эгоизм, сочетающий в себе приверженность к традиции, традиционным ценностям русского народа. (…) Либеральные и “левые” идеологии должны быть отодвинуты в сторону волей нации и властью государства – только таким образом может быть открыт простор стратегическим инициативам. Либерализм и коммунизм – из этих “двух зол” Рогозин предложил “не выбирать ни одного”» .
Принципиально важным является вопрос о субъектах идеологотворчества. Выше мы уже приводили мнение А.С. Панарина о необходимости включения в данный процесс широких кругов гуманитариев, которые должны четко размежеваться по отношению к либертарианству. В этой связи большие надежды большинство идеологов современного русского консерватизма возлагает на правящую элиту (точнее, национально ориентированную ее часть). В. Попов, один из участников «круглого стола» в редакции журнала «Российская Федерация сегодня», отмечает: «Реальным деятелем в России может быть только власть. Поэтому индикатором прорыва было бы создание партии власти, ориентированной на национальные ценности и формируемой из людей, чье сознание не развращено либерализмом (выделено нами – Э.П.)» . Другой участник дискуссии детализируя это утверждение, несколько по-иному расставляет акценты: «Очевидно, что субъектом прорыва в России может быть только власть. Других субъектов нет. Патриотическая интеллигенция в этих условиях должна не анализировать, что и почему произошло (власть этим не занимается, она не пишет историю). Она должна в своих интеллектуальных ходах имитировать прорыв. В ролевой игре могут быть найдены ходы власти и публичные формулировки, обозначающие эти ходы. Патриотическая интеллигенция должна предлагать власти тот вариант идеологического оформления ее ходов, который максимально усиливал бы власть в ее патриотической составляющей» . А.С. Панарин также высказывал надежды на перерождение (или оздоровление) в национальном духе правящей элиты. «Сегодня правящая российская элита видит главную угрозу своей «новой собственности» внутри страны, в лице своего «загадочного народа». Этим и определяется ее нынешний откровенно компрадорский, проамериканский курс. Но вполне может случиться, - высказывает надежду философ, - что перед новым натиском США на Россию, который уже непрерывно усиливается, произойдет давно ожидаемый в народе раскол элиты: на компрадоров… и представителей «национального капитала»… (…) тогда новой элите предстоит весьма напряженная работа, направленная на объединение того, что сегодня так далеко разошлось в стороны: защиту собственности и защиту Отечества» .
В других группах консервативной контрэлиты акценты расставлены несколько по-иному. Акцент делается не на идеологическую составляющую, а на восстановление прерванной исторической традиции и возрождение духовности русского народа. Первое связано, прежде всего, с вопросом о преемственности с исторической (дореволюционной) Россией и с болезненным для консерваторов вопросом об отношении к советскому историческому прошлому . Устранение разрыва в цепи исторической и духовной преемственности признается всеми консерваторами одной из ключевых проблем современного патриотического движения . Напомним, подобную точку зрения высказал В.А. Бачинин, который утверждает приоритет «политической теологии» над «светской идеологией». Такие консервативные мыслители современности, как Митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн, М.В. Назаров и др. делают основную ставку на воцерковление народа, не отвергая при этом важной задачи работы с патриотической частью правящей элиты.
Все русские консерваторы сходятся, что стержнем будущей государственной идеологии должно стать Православие. Процесс идеологотворчества должен опираться на интеллектуальные наработки русских консервативных и национальных мыслителей прошлого. Только в этом случае будет соблюдена необходимая для консерваторов воспреемственность от Традиции, от которой дистанцируются идеологии «партии власти».
В тезисном виде содержание государственной идеологии для национальной России, несмотря на достаточно широкий разброс мнений среди консерваторов, можно свести к ряду  положений. В качестве иллюстрации процитируем одно из посланий Митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского Иоанна:
«– отказ от разделения властей, единство власти, сосредоточение ее в одних руках, разделение функций власти между различными органами;
– отказ от договорных отношений внутри России и государственного статуса национально-территориальных образований, построение жесткой иерархической властной вертикали;
– сословно-профессиональный или сословно-территориальный характер народного представительства;
– отказ от атеистического характера государства, государственная поддержка РПЦ в сочетании с поддержкой традиционных конфессий на местном уровне, пресечение религиозной экспансии из-за рубежа;
– восстановление традиционных религиозно-нравственных ценностей в качестве правовых норм жизни общества;
– восстановление Российского государства в его естественных границах, постепенное возвращение Украины и Белоруссии в состав единой державы;
– возрождение тесных дружественных отношений с традиционными, прежде всего православными и славянскими, партнерами России;
– добрососедские отношения со всеми континентальными соседями, обеспечение прочного тыла при сдерживании давления Запада;
– разумный изоляционизм» .
Сходные цели формулирует «Манифест национального строительства», разработанный Конгрессом русских общин (руководитель – Д.О. Рогозин):
«1.Воссоздание национального единства, как условия существования России в качестве суверенного государства и великой мировой державы. Пресечение всех форм проявления сепаратизма и этнической исключительности, разрушающих государство.
2.Восстановление территориальной целостности страны на основе неделимости Российского государства и единообразной административной автономии ее регионов. Аннулирование всех межгосударственных договоров, унижающих достоинство России или создающих угрозу ее суверенитету.
3.Восстановление влияния в обществе и государстве Православия, а на местном общинном уровне - традиционных религий народов России. Ограничение деятельности иностранных миссионеров и религиозных сект.
4.Обеспечение Российским государством условий для достойной жизни его граждан и реализации их прав: защиты их духовных, политических и имущественных интересов независимо от места жительства. Государственное обеспечение старости, сиротства, вдовства и инвалидности.
5.Забота о национальном самосознании русских: возрождение православной веры, как веры национальной; возвращение народу его истинной истории; сохранение русских национальных святынь, возвращение и возрождение русских культурных ценностей; очищение, сохранение и развитие великого русского языка.
6.Охрана генетического фонда русской нации: содействие здоровому образу жизни, борьба с курением, пьянством и наркоманией.
7.Возрождение элементов здорового социального уклада русских: восстановление семьи как основы русской государственности, воспитание детей и молодежи в русской традиции общения и традиции уважения старших; борьба с безнравственными тенденциями - проституцией и порнографией.
8.Особая забота об уровне образования русских, содействие освоению русскими наиболее наукоемких профессий, перспективных в рамках международного сотрудничества, содействие притоку грамотных кадров в медицину, юстицию, банковское дело, гимназию и высшую школу, предпринимательство, милицию.
9.Воссоздание высокопрофессиональной русской армии, ее исторических традиций; изживание уголовных нравов в армии, восстановление достоинства солдата и чести офицера.
10.Обеспечение действительной свободы печати при безусловной цензуре нравов. Недопустимость содержания российских печати, телевидения и радио за счет иностранных источников финансирования, а также управления государственных средств массовой информации людьми, чуждыми русской культуре» .
Все русские консерваторы солидарны во мнении о необходимости смены государственного строя, что предлагается начать с Конституции РФ. В частности, цитируемый нами А. Кольев утверждает: Конституция «ссылается на “общепризнанные принципы и нормы международного права”, пренебрегая русской историей, национальным мировоззрением, национальной безопасностью. (…) Даже сама возможность национально-государственной идеологии, без которой не живет и не может существовать более или менее долго ни одно государство, Конституцией отрицается (выделено нами – Э.П.)» . Последний постулат либеральной ельцинской конституции предлагается заменить старой православной идеей симфонии светской и духовной властей. Как утверждает М.В. Назаров, «Православие де-факто является исторической религий державообразующего народа, создавшего Российское государство, а значит и единственной государственной, что необходимо признать официально (как это сделано, например, в Греции и даже в Грузии). Так называемое «отделение Церкви от государства» глупо и опасно, поскольку в мире не бывает нравственного вакуума: отказ от истинной религии ведет лишь к подпаданию государства под воздействие религии ложной, которая ныне заключается в узаконенном неразличении добра и зла» .
В тезисном виде консервативные постулаты в области идеологии и национальной стратегии можно сформулировать следующим образом:
Первое. Построение идеократического государства. С точки зрения всех русских консерваторов в современной РФ, вопреки Конституции, существует, пусть и не официально, государственная идеология. Несмотря на все пертурбации «партии власти» таковой остается либерализм. Консерваторы настаивают на том, что либеральная идеология прямо противоречит интересам и духовным и историческим традициям России является одним из вариантов «нероссийских идеологий» (В. Кузнецов). В основу государственной идеологии возрожденной России должны быть положены ценности Православия и принципы русского консерватизма.
Второе. Сказанное предполагает отказ от либертарианского принципа отделения Церкви от государства, следствием которого является падение нравственного уровня населения и забвение государством своих обязанностей «ограждать доброе от злого». В условиях России должна быть признана господствующей Русская Православная церковь, благодаря которой возник сам русский народ, менталитет и культура которого возникли и развились на основе Православия.
Третье. Русский консерватизм русоцентричен и признает державообразующую роль русских, подлинных строителей великого государства, осколком которого является РФ. Русских в РФ насчитывается 84%, что по методологии ООН позволяет считать нынешнюю Россию унитарным государством. Между тем русские в РФ являются дискриминируемым большинством, не имеющим собственной государственности (каковой обладают представители многих нацменьшинств, проживающие в «титульных» республиках) и даже правом называться собственным именем, которое подменяется нивелирующим термином «россияне». Русские являются расколотой нацией, ставшей национальным меньшинством во вновь образованных странах СНГ, искусственных образованиях, возникших в результате передела исторической русской государственности русофобами-большевиками и русофобами-«демократами». Поэтому консерваторы не признают произвольных постсоветских границ, проведенных по телу русского народа.
Четвертое. Русские консерваторы настаивают на замене национально-федеративного (не имеющего аналогов во всем мире) принципа государственного устройства унитарным. Этим будет не только частично восстановлена историческая справедливость в отношении русского народа, объекта русофобских экспериментов большевиков и их духовных и физических потомков-либертарианцев, но и укреплено государство Российское.
Пятое. Необходимо покончить с наследием ельцинского режима – олигархией, которая захватила три четверти национального богатства страны и обрекает на бедность и нищету подавляющее большинство ее жителей. Без пересмотра итогов приватизации Россия обречена на окончательное превращение в сырьевую колонию Запада и вымирание собственного населения. Современная Россия должна превратиться в сильное социальное государство и, тем самым, выступить «со слабыми против сильных» (А.С. Панарин).
Шестое. Вторым важнейшим социально-политическим итогом ельцинского безвременья консерваторы считают диктатуру бюрократии, которая наряду с олигархией установила дуумвират власти в «демократической» России. Пути выхода видятся консерваторам в восстановлении «путей, а не форм» дореволюционной России с ее развитыми институтами низовой демократии и самоуправления (сельские миры, артели, земско-городские организации, университетская автономия и др.).
Седьмое. На основе развитой системы местного самоуправления предлагается построить институты национальной («творческой») демократии. Существующая в России либерально-демократическая модель реально является «формальной» демократией (определение И.А. Ильина), которая посредством выборов отстраняет народ от участия в принятии решений. Консерваторы предлагают заменить партийный принцип выборов, позволяющим широко манипулировать мнениями избирателей, профессионально-корпоративным, который, по их мнению, позволит создать подлинно народное представительство. Все консерваторы выступают за сильную исполнительную власть, большинство в идеале предпочитает видеть Россию монархической страной. Однако даже у монархистов возможности восстановления в России «народной монархии» вызывают серьезные сомнения. На первом этапе главная цель, которую ставят перед собой православные монархисты, заключается в установлении в России сильной национальной власти.
Идеологические постулаты русского консерватизма и методологические подходы русских консерваторов к проблеме идеологотворчества крайне актуальны в свете проблемы «идеологии 21», проекте патриотической научной элиты страны. Позитивное решение данной проблемы невозможно без решительного идейного размежевания в среде отечественной интеллигенции и, прежде всего, решительного отказа от диалога с «нероссийскими идеологиями» (либерталианство и др.). Субъектом идеологотворчества должны выступить миллионы представителей консервативного (патриотического) большинства страны. «Социальный заказ» населения страны на проведение консервативного курса должен быть сформулирован интеллектуальной и духовной элитой страны (в том числе, научной общественностью) и реализован властью в виде «стратегии национального прорыва в XXI веке».
Консерватизм в современной России – отдельный, самостоятельный этап развития русского консерватизма. Подчеркнем, что речь идет именно о русском, а не российском консерватизме. Так называемый российский («россиянский») консерватизм является идеологическим продуктом либерального происхождения, который навязывается российскому обществу как подлинная консервативная идеология. Та или иная идеология или политическая сила, претендующая на статус консервативной, в той или иной мере декларируют преемственность от консервативной традиции в России. Если этой преемственности нет (как в случае с «россиянским» консерватизмом, который апеллирует к западноевропейскому либо североамериканскому опыту), исследователь имеет дело с псевдоконсервативной идеологией.
Консерватизм в современной России представлен двумя направлениями: «идеологическим» (то есть, консерватизмом в подлинном значении этого термина, который подпадает под видовые характеристики русского консерватизма) и «политическим» («прагматическим»), в котором акцент сделан на «прикладных» постулатах консерватизма: патриотизме, державничеству, идее державообразующей роли русского народа в государстве Российском, социально ориентированном государстве и др. Носителями идеологии «идеологического» русского консерватизма в современной России являются православно-монархические партии и интеллектуалы-традиционалисты. «Политический» («прагматический») консерватизм не институциализирован, его адепты представлены в различных провластных и оппозиционных политических партиях (от «Единой России» до КПРФ), в среде научной общественности. Позиции данного направления консерватизма более прочны и популярны в российском обществе, что объясняется его идеологической «всеядностью», склонностью к идейному компромиссу (в частности, по принципиальному вопросу отношения к советской эпохе) и нацеленностью на осуществление прагматичных, волнующих всех граждан страны проблем. Консервативные предпочтения свойственны большинству населения страны, что, в частности, проявляется в электоральном поведении российских избирателей, голосующих за кандидатов и партии, декларирующих приверженность сугубо консервативным ценностям. Характерно, что один и тот же консервативно настроенный российский избиратель отдает предпочтение порой противоположным силам, голосуя и за КПРФ. И за «партию власти» (особенно после прихода к власти В. Путина). Тем самым консервативный избиратель «разбросан» по различным электоральным группам в отсутствие подлинно консервативной политической силы.
Идеологические постулаты русского консерватизма и методологические подходы консерваторов к идеологотворчеству представляют несомненный интерес в свете проблемы «идеологии 21». По сути, данные методологические подходы сходятся в наиболее существенном: в признании приоритетов патриотизма и традиционной национальной духовности как основы идейного фундамента «новой» идеологии для России; в констатации опасности, исходящей со стороны «нероссийских идеологий» (и, прежде всего, либерталианства, идеологического продукта американского гегемонизма). Общей является также установка на включение в процесс идеологотворчества рядовых граждан страны, на заключение своего рода договора между властью и обществом.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел Политология