Лазуткин А. Постгосударственная парадигма управления акционерным капиталом

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава 2 Шаги к коммунизму в метафизическом исполнении большевиков и в американо-японской практике научного менеджмента

2.1 Бюрократическая конвергенция национального государства и транснациональной корпорации: иллюзия, реальность и стремление к бюрократическому идеалу

После того как в 18 веке обезличенный акционерный капитал нашёл себе подкрепление в столь же обезличенной государственной бюрократии, характер влияния общества на бюрократию стал подвергаться всё более и более существенным изменениям. В период зарождения национальных государств с их полицейско-бюрократическими аппаратами основными проводниками влияния общества на государство были капиталисты-предприниматели «раннеиндустриального образца», распоряжающиеся капиталами мелких семейных компаний. Позже эта роль стала всё более переходить к менеджерам-технократам, распоряжающимся капиталами гигантских акционерных предприятий. К. Маркс был одним из первых, кто указал на кардинальную разницу между тем, как ведёт себя современный менеджер-технократ, рискующий «не своей, а общественной собственностью» и «выполняющий функции собственника в отрыве от процесса производства и вне этого процесса» , и тем, как вёл себя в раннеиндустриальную эпоху «промышленный капиталист, действительно функционирующий в процессе производства и выступающий деятельным агентом производства» .
Со времён К Маркса на фактические (хотя и не нашедшие до сих пор своего формального закрепления) изменения, произошедшие в политической структуре современного государства со сменой главных агентов общественного влияния, не раз указывалось во многих авторитетных исследованиях. «На политическую структуру государства, – писал в середине прошлого века Й. Шумпетер, – глубокое воздействие оказывает ликвидация множества мелких и средних фирм, владельцы которых вместе со своими семьями, помощниками и партнерами образуют весомую силу у избирательных урн» .
«Фигура собственника уходит в небытие, а вместе с ней исчезают и характерные интересы собственности. Остаются наёмные управляющие высшего и нижнего звена. Остаются крупные и мелкие владельцы акций. Первая группа склонна приобретать установки, свойственные наёмным служащим, и практически никогда не отождествляет свои интересы с интересами держателей акций, даже в самых благоприятных случаях, т. е. в случаях, когда такая группа отождествляет свои интересы с интересами концерна как такового. Представители такой группы, даже если они считают свою связь с концерном постоянной и действительно ведут себя так, как должны вести себя держатели акций согласно финансовой теории, все же отличаются от истинных хозяев как по своим функциям, так и по своим установкам. Что же касается третьей группы, то мелкие держатели акций, как правило, вообще не интересуются делами компании, акции которой для большинства из них образуют лишь небольшой источник дохода, но даже если они этим интересуются, они практически никогда не ходят на собрания акционеров, если только они или их доверенные лица не хотят кому-то нарочно досадить; поскольку их интересами часто пренебрегают, а сами они думают, что их интересами пренебрегают даже чаще, чем это случается на самом деле, они, как правило, враждебно относятся и к «своей» корпорации, и к крупному бизнесу вообще, и к капитализму как таковому – особенно если дела идут не слишком хорошо» .
«Капиталистический процесс, подменяя стены и оборудование завода простой пачкой акций, выхолащивает саму идею собственности. Он ослабляет хватку собственника, некогда бывшую такой сильной, – законное право и фактическую способность распоряжаться своей собственностью по своему усмотрению. В результате держатель титула собственности утрачивает волю к борьбе – борьбе экономической, физической и политической за «свой» завод и свой контроль над этим заводом, он теряет способность умереть, если потребуется» .
По логике Й. Шумпетера получается, что тому, кто по случаю приобретает на бирже акции какого-нибудь ОАО «Норильский никель», совсем неинтересно вникать в детали того, что происходит на этом заполярном предприятии. Такой «хозяин» не обладает прежней «хваткой собственника» и вряд ли станет детально оценивать то, насколько эффективно распорядитель капитала, заложенного в стоимость купленной им акции, влияет на деятельность государственных органов, созданных для организации здравоохранения, образования, правоохранительной деятельности и прочих сфер жизни той или иной нации. И хотя акционер в принципе может быть заинтересован в эффективной организующей работе государственного чиновника даже тогда, когда чиновник иностранный, умирать в борьбе за эту эффективность ему неинтересно. Поскольку владельцем «Норильского никеля» он может быть месяц, день или даже секунду, биржевые спекуляции и дивиденды ему гораздо интереснее.
Проблемы «выхолащивания идеи (частной) собственности» по сей день сохраняют свою остроту, распространяясь на весь мир – от державной России до корпоративной Америки. «Перед корпоративной Америкой – пишет Дж.Гараедаги, – стоят две важнейшие проблемы. Первая касается эффективности корпоративного управления. Акционеры, не принимающие активного участия в управлении фирмой, которых Чарльз Хэнди прозвал спекулянтами (то есть инвесторы), должны, по идее, выбирать членов совета директоров. Но большая часть этих игроков не имеют долгосрочных видов в отношении именно той компании, акциями которой владеют. Сегодня их интересы могут совпадать с интересами компании X, но никто не знает, где они будут завтра. Возможно даже, они окажутся в корпорации У, которая является прямым конкурентом компании X. На практике же, членов совета директоров назначает фактически то самое руководство, которое они вроде бы должны контролировать, и первое, что делает этот совет директоров, – переизбирает главного управляющего, приведшего в правление их самих.
Вторую проблему порождает невероятное напряжение, связанное с управлением в краткосрочной перспективе. Если отчеты за следующий квартал не оправдывают ожиданий рынка ценных бумаг и не демонстрируют очередную двузначную цифру роста прибыли, то завышенные цены на акции компании начнут колебаться, а игроки тут же бросятся распродавать свои акции. В таких условиях постоянного прессинга обман и хитрость скорее станут нормой, нежели исключением» .
Специфика современного технократического влияния на государство, в сопоставлении с влиянием со стороны традиционного предпринимательства, наглядно отражена в работах последователя Й. Шумпетера – Дж. К. Гэлбрейта. «Мир бизнеса в его отношении к государству, – пишет Дж. К. Гэлбрейт, – был однородным в то время, когда предприниматель и предпринимательская корпорация обладали подавляющей и прямой политической властью – властью над голосами избирателей и над законодателями. Зрелая корпорация не имеет подобной власти. Зато она добилась весьма благоприятного для неё приспособления государства к её нуждам. ... Утратив прямую политическую власть, индустриальная система в целом и зрелая корпорация в частности приобрели другие, куда более важные методы влияния на общественные дела» .
С тех пор, как акционерный капитал обрёл своё институциональное оформление, общественные дела лишь номинально находятся под управлением государства. Фактически же всякое национальное государство занято сегодня лишь тем, чтобы через право на насилие приспосабливать все общественные дела к делам тех, кто давно утратил живые связи с обществом, заменив их искусственными связями с техноструктурой. По словам Дж. К. Гэлбрейта, «представители техноструктуры приспосабливают проектирование и совершенствование изделий, закупаемых государством, а также потребность в них к своим собственным целям. Эти цели неизбежно отражают нужды техноструктуры и её системы планирования» . Государственная бюрократия, находящаяся в услужении корпоративной технократии, является всего лишь привычным для замутнённого общественного сознания элементом корпоративного планирования, средством формирования стабильного спроса на любой продукт или ряд продуктов, производимых зрелой корпорацией. По сути, без государства распорядитель крупного акционерного капитала не в состоянии был бы обеспечивать планомерный массовый сбыт фиктивных товаров и услуг, производимых им вне трудового контроля и вне связи с производительными потребностями общества.
После того как изменился характер общественного влияния на бюрократию и национальная бюрократизация общества слилась в едином потоке с бюрократизацией глобальной, проблема организации эффективного влияния общества на государство стала привлекать особое внимание общественности. Популярным стало участие в научно-теоретическом поиске соответствия фактического состояния бюрократии её идеальному типу.
Упоминание об «идеальном типе» бюрократии немыслимо без обращения к авторитету М. Вебера, впервые «объявившего последовательный бюрократизм условием исправного функционирования организационного механизма» . Историко-политические исследования М. Вебера сделали для него очевидным факт относительной независимости бюрократии от политических форм. Главной характеристикой бюрократии у Вебера стала рациональность поведения и действия, обусловленная как её особым положением в иерархии общества, так и жесткой связью с правилами функционирования всякой сложной организации, будь то государство или крупная корпорация.
Бюрократия в понимании М. Вебера – всего лишь фактор, инструмент необходимой рационализации хозяйствования, ведения дел в технологически сложных современных обществах. Рационализация управления технологически сложным хозяйством нужна для уменьшения фактора личностного воздействия тех, кто выходит из зоны своей персональной ответственности, не обладая для этого достаточными политическими полномочиями. «Подлинной профессией настоящего чиновника, – пишет М Вебер, – не должна быть политика. Он должен «управлять» прежде всего беспристрастно – данное требование применимо даже к так называемым «политическим» управленческим чиновникам, – по меньшей мере официально, коль скоро под вопрос не поставлены «государственные интересы», то есть жизненные интересы господствующего порядка. Sine ira et studio – без гнева и пристрастия должен он вершить дела. Итак, политический чиновник не должен делать именно того, что всегда и необходимым образом должен делать политик – как вождь, так и его свита, – бороться. Ибо принятие какой либо стороны, борьба, страсть – ira et studium – суть стихия политика, и прежде всего политического вождя. Деятельность вождя всегда подчиняется совершенно иному принципу ответственности, прямо противоположной ответственности чиновника. В случае если (несмотря на его представления) вышестоящее учреждение настаивает на кажущемся ему ошибочным приказе, дело чести чиновника – выполнить приказ под ответственность приказывающего, выполнить добросовестно и точно, так, будто этот приказ отвечает его собственным убеждениям: без такой в высшем смысле нравственной дисциплины и самоотверженности развалился бы весь аппарат. Напротив, честь политического вождя, то есть руководящего государственного деятеля, есть прямо-таки исключительная личная ответственность за то, что он делает, ответственность, отклонить которую или сбросить её с себя он не может и не имеет права» .
Своеобразная технологическая дефиниция, которую М. Вебер определяет как «идеальный тип бюрократии», предполагает оптимальное взаимодействие трёх фигурантов – политического вождя, «политического» управленческого чиновника, которого привычнее называть администратором (ответственным распорядителем ), и чиновника-исполнителя. Следуя мысли М. Вебера, можно сказать, что любое своеволие, исходящее не из центра персональной ответственности, а от чиновника-исполнителя, вносит в технологически сложный процесс хозяйствования элементы дезорганизации и разложения.
В процессе управления общественным развитием различные звенья бюрократической пирамиды не имеют права издавать декреты и постановления, руководствуясь своими собственными представлениями о характере усложнений общественного организма. Насчёт не отвечающего за свои действия чиновника-исполнителя, своевольно взявшего на себя функции администратора или политического лидера, немецкий фрейдомарксист В. Райх пошутил однажды: «Естественно, даже такой администратор иногда бывает прав. Это относится и к душевнобольному. Только он не знает, когда он бывает прав» . Говоря строже, деиерархизация бюрократических структур, возникающая вследствие чиновничьего произвола, становится причиной функционирования в рамках социальных институтов различных, порой прямо исключающих друг друга, представлений о социальном порядке, что делает равно нелигитимным любой наличный порядок и открывает дорогу оправданию асоциальных и антисоциальных действий. Своеволие рядового бюрократа, следовательно, есть дисфункция бюрократического аппарата, подлежащая скорейшему искоренению через ряд профилактических мер.
Если, исходя из анализа дефиниции, определяемой М. Вебером как «идеальный тип бюрократии», суммировать функциональные обязанности чиновника-исполнителя как одного из трёх главных фигурантов бюрократии, по отношению к находящемуся в развитии обществу, то в самом общем, философском смысле его ответственность может быть сведена к соблюдению всего двух пунктов:
1) стандартизация и массовое тиражирование воспроизводимых ценностно-рациональных представлений о чистом, свободном от хаоса пространстве деятельности, в котором может быть осуществлено скорейшее преодоление диссонанса между ценностными ориентациями отдельного индивида и ценностями общечеловеческой культуры;
2) пресечение любых попыток вторгнуться в защищённое от хаоса пространство без санкции со стороны администратора, ответственного за всякое отдельное изменение данного пространства перед политическим лидером.
Завершая описание роли бюрократа-исполнителя короткой аналогией, можно сказать, что эта роль, в приближении к идеалу М. Вебера, тождественна работе современного компьютера, запрограммированного на расчётно-плановое использование накопленных ранее ресурсов и на отражение всех неизвестных ему проявлений жизни, на эти ресурсы посягающей. Причём вполне естественно требовать от «компьютера», чтобы он выполнял эту работу исключительно в наборе имеющихся в нём данных и команд.
Рационально-техническое и административное основания бюрократии, ограничивающие и искореняющие всё, что для бюрократической власти ново и непривычно, позволяют обществу противостоять власти хаоса. В функциях бюрократа-исполнителя и бюрократа-администратора, исполняемых надлежащим образом, состоит огромная общественная польза, ведь «многообразие жизни будет гармоничным, если оно оптимально сочетается с необходимыми ограничениями – нормами, рамками, которые не дают в массе мелочей расплыться, утонуть важным факторам. Ограничения помогают правильно расставить желаемые акценты, найти доминанты, группы направлений во взаимоотношениях личности и среды. Ограничение – своего рода сосуд, берег, точка опоры» .
Философское осмысление пользы бюрократического механизма ярко представлено в трудах С.Н. Булгакова. «Механизм, – пишет С.Н. Булгаков, – есть граница для субъекта, отсутствие организма, но ограничиваемое первее ограничивающего, и жизнь не полагается, а только ограничивается механизмом. Жизнь (субъект) в механизме ощущает свою границу, но не для того, чтобы её опознав, перед ней остановиться, но чтобы её перейти. Щупальца жизни, простираясь вперёд и встречая перед собой мёртвые грани, ищут выхода или обхода» . «Если механизм, как граница жизни и организма, испытывается как давящая, кошмарная сила мёртвой необходимости, то, с другой стороны, он деятельно опознаётся как возможность организма, завоевания жизни, победы сознательного над бессознательным в природе. Ибо человек не творит из ничего, а лишь воссозидает и преобразует, человек должен иметь перед собой механизм как материал для своего действия, как точку опоры для своей активности» .
Если роль «идеального» бюрократа-исполнителя имеет не только философский, но и вполне определённый практический смысл, то роли двух других фигурантов, – политического вождя и бюрократа-администратора (в чьих действиях как раз и сосредоточивается общественное влияние на бюрократию), – прописаны М. Вебером нечётко, характер их взаимодействия в «идеальном типе» представлен противоречиво. Так, администратор, по Веберу, может иногда проявлять и политическую волю, занимая, таким образом, место политического вождя и оттесняя его в сторону от управления. Происходить это может тогда, когда, как следует из приведённого выше описания идеального типа бюрократии, «под вопрос поставлены жизненные интересы господствующего порядка». Веберовский «идеальный тип» бюрократии не содержит в себе описания оптимальных условий, при которых проявление самопроизвольной административной воли можно было бы считать правомерным.
Более ясное представление об условиях правомерной деятельности бюрократа-администратора и условиях оптимального взаимодействия между администратором и политическим вождём, может быть составлено по аналогии социального тела с телом индивидуальным, проведённой английским философом-эволюционистом Г. Спенсером.
«В индивидуальном существе, – пишет Г. Спенсер, – случается, что при внезапном испуге, например от громкого звука, от неожиданного появления какого-нибудь предмета или от толчка вследствие неверной походки, оно обороняется от опасности быстрым невольным скачком или приведением членов в известное положение прежде, нежели успеет осмыслить грозящую беду и принять разумные меры к предотвращению её. …Таким же образом в народных кризисах, требующих быстроты действий, государь и министерство (применительно к корпорации – единоличный и коллегиальный исполнительные органы – А. Л.), не имея времени передать дело на обсуждение совещательных собраний, сами распоряжаются исполнением известных движений или принятием известных предосторожностей: первичные, теперь почти уже автоматичные, власти возвращаются на мгновение к прежней своей неограниченности. И всего страннее, что в обоих случаях одинаково следует дополнительный процесс одобрения или неодобрения. Индивид, опомнясь от своего автоматического сотрясения, тотчас же разбирает причину своего испуга и приходит к заключению о том, уместно ли, или неуместно было его движение. Таким же точно образом совещательные власти государства при первой же возможности обсуждают самопроизвольные действия исполнительных властей и затем, смотря по уважительности причин, пропускают или не пропускают  билль of indemniti (освобождение от ответственности – А. Л.)» .
Достоинством предложенной Г. Спенсером аналогии является то, что она наглядно отображает схему оптимального, «идеального» взаимодействия «администратора» и «политического вождя». Кроме того, данная аналогия представляет чёткое обоснование необходимости соблюдения принципов «единства распорядительности ресурсов» и «нераздельной ответственности за достижение целей» , являющихся основой мобилизационно-координационной составляющей управления сколь угодно крупным человеческим сообществом. Согласно этим принципам, для сохранения легитимности наличного порядка в «кризисах, требующих быстроты действий», любая организация должна иметь формального лидера, способного интегрировать все абстрактные бюрократические формы на основе целостного представления о них, наделяя эту целостность своей сознательной волей. Персона лидера-администратора должна задавать всей бюрократической пирамиде разумное, сознательно-волевое представление о том, как именно необходимо реагировать на то или иное изменение, произошедшее в спонтанно развивающемся общественном организме и нарушающее сложившийся уклад бюрократического делопроизводства. В исключительных же случаях, когда, выражаясь словами М. Вебера, «под вопрос поставлены жизненные интересы господствующего порядка», такому администратору выпадает особенная роль и особая персональная ответственность за её исполнение.
Перед кем должен быть ответственен руководитель бюрократического аппарата за своевременное (несвоевременное) соблюдение (несоблюдение) вышеупомянутых принципов «единства распорядительности ресурсов» и «нераздельной ответственности за достижение целей»? В ответе на данный вопрос предпочтительнее вновь последовать за Г. Спенсером, оставляющим обществу, в лице совещательных органов, право выносить окончательную оценку действиям (бездействию) «государя и министерства». Обозначая проблему ответственности за каждое необходимо-своевольное действие (бездействие) администратора, Г. Спенсер, в отличие от М. Вебера, отнюдь не сводит общество, как некую безликую толпу, к единоличной воле политического вождя, харизматического героя, ответственного, очевидно, лишь перед «избравшим» его богом.
Продолжая размышления об «идеальном типе» бюрократии, следует предположить, что персонифицированная бюрократическая пирамида, так или иначе получая в кризисных ситуациях от общества неограниченное по времени право на своевольную мобилизацию всех общественных ресурсов, будет стремиться к максимально продолжительному сохранению этого права вне какой-либо зависимости от дальнейших обстоятельств.
Время от времени общество будет неизбежно сталкиваться с ситуациями, в которых административно-бюрократический аппарат посягает на общественные полномочия, стараясь узурпировать их. Для того чтобы с успехом выходить из таких ситуаций, общественные представители должны всякий раз отдавать себе отчёт в том, что даже самая «идеальная» бюрократия, предводительствуемая талантливейшим лидером-распорядителем, не имеет права на то, чтобы предопределять дальнейший ход общественного развития. Как отмечает Ю. Хабермас, «направляющей действие силы авторитета, присущего эталонным личностям… не достаточно более для того, чтобы покрыть накапливающуюся потребность в координации» . Даже самый достойный администратор не может сколь-нибудь длительное время опережать общественное развитие. Любые известные ему в настоящем оптимальные формы приложения общественных сил вполне могут оказаться неадекватными в свете будущего опыта, и сковать эти силы. Известный постмодернист Ж.-Ф. Лиотар, ссылаясь по этому поводу на исследования квантовой механики и атомной физики, пишет: «Допуская, что общество является системой, нужно понимать, что контроль над ним, подразумевающий точное определение его изначального состояния, не может быть действенным, поскольку это определение невозможно» .

.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел Политология