Уолцер М. О терпимости

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава четвертая. ПРАКТИЧЕСКИЕ ВОПРОСЫ

Власть

В повседневной жизни терпимость часто рассматривается как отношения неравенства, при котором являющиеся объектом толерантности группы или индивиды ставятся в униженное положение. Толерантность к другому есть проявление силы, быть терпимым значит мириться с собственной слабостью39. Нам же следует стремиться к лучшему — не просто к терпимости, а, например, к взаимному уважению. Однако, после того как мы обозначили пять толерантных режимов, история обрела для нас более сложный вид; и хотя взаимное уважение является одной из составляющих толерантности (возможно, даже наиболее привлекательной ее составляющей), оно отнюдь не всегда присутствует в ней, а если и присутствует, то не всегда надолго. Порой оказывается, что терпимость легче всего сохранять в условиях четко обозначенных и общепризнанных отношений политического господства и подчинения. Примером несоблюдения этих условий является прежде всего международное сообщество: отсутствие определенности в соотношении сил стран — участниц сообщества служит одной из главных причин возникновения войн между ними. Это же можно сказать и о некоторых внутренних режимах, таких, как консоциативное устройство, в условиях которого попытки различных групп выяснить, кто сильнее, оказываются чреватыми политическими потрясениями и даже гражданской войной. В иммигрантских же обществах аналогичная неопределенность дает прямо противоположный результат: для людей, не знающих, какое по-

39 Ср.: Carters. L. The Culture of Disbelief. N.-Y.: Basic Books, 1993, p. 96: "Язык терпения — это язык силы".

68

ложение занимают они среди других людей, толерантность является, очевидно, наиболее разумным способом поведения. Но и здесь регулярно возникает вопрос власти — кто кем правит? — хотя, возможно, он и не является самым важным из всех вопросов. Куда чаще появляются относительно мелкие вопросы: кто чаще других оказывается в наиболее сильной позиции? Кто наиболее заметен в общественной жизни? Кто является получателем наибольшей части ресурсов? Вряд ли возможно получить ответ на все эти вопросы (включая и главный вопрос) без обращения к обсуждаемым далее в этой главе темам класса, пола, религии и т.п.; правда, возможна и независимая постановка всех этих вопросов.

В многонациональных империях сила находится на стороне бюрократов метрополии. Всем же присоединенным группам внушают представление об их равенстве — равенстве в безвластии, следствием которого является неспособность угнетать соседей или принуждать их к чему-либо. Любая осуществленная на местах попытка действовать с точки зрения принуждения обжалуется в центре. Подобное имело место, например, в период мирного сосуществования турок и греков в пределах Османской империи. Уважали ли они друг друга? Вероятно, некоторые уважали, а некоторые — нет. Но характер их взаимоотношений зависел не от наличия или отсутствия взаимоуважения, а от того обстоятельства, что и те, и другие были в равной степени порабощены. Если же не все присоединенные группы являются в равной степени порабощенными, терпимость между ними менее вероятна. Когда одна из групп считает себя особо приближенной к метрополии и демонстрирует способность вступать в союзы с ее наместниками, она зачастую пытается доминировать над другими — примером тому могут служить греки в римской Александрии. Если же говорить о самой империи, то власть ее особенно эффективно обеспечивает толерантность лишь в том случае, когда она сохраняет дистанцию между собой и подчиненными, демонстрирует нейтралитет и распространяется на всех без исключения своих подданных.

Именно обладание названными качествами делает имперскую власть особенно полезной для местных меньшинств, становящихся в этом случае оплотом империи. Лидеры национально-освободительных движений все как один выражают презрение к таким меньшинствам, называя их пособниками империализма и используя неприятие их обществом в собственных целях. Критическим моментом в истории толерантности является переход имперских владений в ста-

69

туе независимых национальных государств. Часто в этот период меньшинства подвергаются запугиванию, нападкам и выдавливанию их с территорий их проживания — так было с индийскими торговцами и ремесленниками в Уганде, вынужденными эмигрировать вскоре после ухода из этой страны англичан (в большинстве своем они последовали за ними в Великобританию, привнеся в метрополию, новый колорит). Группам этого типа иногда удается превратиться в меньшинство, пользующееся толерантностью окружающих, но путь их всегда тернист и его конечный пункт, даже если удается благополучно его достичь, вероятно, означает для меньшинств уменьшение их безопасности в целом и понижение их статуса. Таков один из аспектов типичной расплаты за национальное освобождение; правда, его можно избежать или, по крайней мере, смягчить, если удастся придать новому государству либерально-демократический характер.

Вероятно, в каком-то подобии взаимоуважения, по крайней мере между лидерами различных групп (ибо группы должны не только сосуществовать, но и договариваться об условиях сосуществования), нуждается и консоциативное устройство. Договаривающиеся стороны, подобно дипломатам в международном сообществе, должны согласовывать свои интересы. Если же они либо не могут, либо не хотят делать этого (живым примером чему служит ситуация, сохраняющаяся на Кипре после ухода с этого острова англичан), созданное консоциативное устройство оказывается обреченным на гибель. Но отдельно взятым членам разных сообществ нет нужды приспосабливаться друг к другу нигде, кроме как на рынке, куда они приходят поторговаться. На практике консоциативное устройство наиболее легко осуществимо, пожалуй, тогда, когда составляющие его части имеют не слишком много общего, когда каждая часть обладает относительной самодостаточностью и замкнутостью. В таких случаях властные функции — скажем, перепись населения или расходование средств — осуществляются лишь на общегосударственном уровне, на котором лидеры общин вступают в дискуссии об ассигнованиях из бюджета и о назначениях на гражданскую службу.

В национальных государствах власть находится в руках нации, составляющей большинство; последняя, как мы уже выяснили, пользуется государственной властью в собственных целях. Это вовсе не обязательно является препятствием для взаимопонимания между отдельными представителями меньшинства и большинства на бытовом уровне; наиболее развито такое взаимопонимание у граж-

70

дан либерально-демократических государств. Но группы, составляющие меньшинство, не равны с другими уже в силу своей малочисленности, и демократическая процедура принятия решений не оставляет им шансов на то, что в вопросах общественной культуры будет учтено их особое мнение. Большинство терпимо к культурным различиям в той же мере, в какой правительство терпимо к политической оппозиции: в обоих случаях терпимость олицетворяется наличием гражданских прав и свобод, а в качестве гаранта действенности тех и других выступает независимый суд. В этих условиях составляющие меньшинство группы организуются, сплачиваются, изыскивают средства, создают различные формы обслуживания для своих членов, издают журналы и книги; они в праве учреждать любые институты, какие только придут им в голову, лишь бы на них хватило средств. Чем богаче их внутренняя жизнь, чем более отлична их культура от культуры большинства, тем менее склонны они горевать по поводу отсутствия в жизни общества в целом воплощений их собственных обычаев и верований. И наоборот, если принадлежащие к меньшинствам группы слабы, их отдельные представители все чаще будут перенимать обычаи и верования большинства, по крайней мере в общественной жизни, а порой также и в частной. Только когда группа по занимаемому ею положению не относится ни к тому, ни к другому случаю, когда она как бы "зависает" в некой промежуточной позиции, между нею и обществом в целом возникает напряженность, выливающаяся в непрекращающиеся бои за утверждение в общественной жизни собственных религиозно-культурных символов. Яркий пример тому — ситуация в современной Франции, описанная мною в гл. 3.

Аналогичная ситуация имела место и в ранней истории иммигрантских обществ, в период, когда первые иммигранты стремились установить собственное национальное государство. Впоследствии же новые и новые волны иммиграции приводят к появлению, по сути, нейтрального государства, этакой демократической разновидности имперской бюрократии. Воцаряясь (надолго или на время — этого никто не может предугадать), такое государство сохраняет некоторые из практических установлений и символов своих непосредственных предшественников. Поэтому каждая вновь прибывшая группа иммигрантов оказывается вынужденной приспосабливаться к языку и культуре ранее прибывших групп — хотя не исключено, что в процессе приспособления она и сама преобразует этот язык и эту культуру. По

71

отношению ко всем этим процессам государство сохраняет отстраненную позицию, стремясь находиться "над схваткой". Оно не заинтересовано в том, чтобы тем или иным образом влиять на ход происходящих преобразований. Государство ведет диалог не с группами, а исключительно с индивидами, и, хотя нельзя сказать, что оно непосредственно создает открытое общество (в котором, как я уже показал, проведение политики толерантности является делом каждого), тенденцию к установлению такого общества в перспективе оно несомненно порождает. Полагают, что тем самым оно стимулирует появление первых признаков ожидаемого некоторыми выхода "за пределы толерантности". Вместе с тем никто не может сказать, сохранятся ли после осуществления такого выхода те существенные групповые различия, которые в любом случае необходимо уважать.