Травин Д., Маргания О. Европейская модернизация

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава 7. ЮГОСЛАВИЯ: ПОРОХОВАЯ БОЧКА РЕФОРМ

СЛОВЕНИЯ И ХОРВАТИЯ: ЮЖНОСЛАВЯНСКИЕ КОНТРАСТЫ

Движение к реформам в Словении началось в 1986 г., когда либеральное крыло союза коммунистов Словении (СКС) вытеснило консерваторов из партийного руководства. Уже в

266

тот момент стало ясно, что пути этой маленькой республики обращенной лицом к Европе, имевшей за плечами опыт многолетнего пребывания в составе Австрии и восприятия немецкой экономической культуры, принципиально расходятся с путями, по которым движется Сербия, где как раз со второй половины 80-х гг. стал резко усиливаться национализм, представленный группировкой Милошевича.
Словения уже к началу 90-х гг. имела сравнительно развитую по меркам Центральной и Восточной Европы структуру экономики. Аграрный сектор занимал в ней менее 5%. На долю промышленности и строительства приходилось менее 40%. Более половины ВВП производилось сферой услуг, торговлей, транспортом и туризмом [542, с. 889].

Таким образом, можно сказать, что эта маленькая страна фактически еще до обретения независимости уже вошла в постиндустриальное общество. Понятно, что структура экономики сильно влияла на сознание населения, делала его сравнительно более европеизированным, нежели сознание жителей других югославских республик. А передовое сознание, в свою очередь, влияло на гражданскую активность.

22 июня 1988 г. в столице страны прошел массовый митинг, собравший порядка 40 тыс. человек, что было невиданным по степени своей активности мероприятием для маленькой Любляны. С этого момента в Словении - одной из первых среди восточноевропейских стран - началось образование оппозиционных политических партий. Процесс формирования оппозиции проходил мирно. И у правящей элиты, и у оппозиции был один главный политический враг - федеральный центр. Задача выхода из состава Югославии, поставленная вначале как задача преобразования федерации в конфедерацию, сплачивала народ и сглаживала внутренние противоречия.
Реальная демократизация Словении произошла практически в те же сроки, что и демократизация Венгрии. В декабре 1989 г. коммунисты пошли на легализацию политического плюрализма, а в апреле 1990 г. состоялись первые демократические выборы. Уже в ходе этих выборов выяснилось, что словенский путь существенным образом отличается не только от авторитарного сербского, но и от того пути, каким в этот момент шло большинство центрально- и восточноевропейских государств.

267
Несмотря на то что на парламентских выборах победу одержала оппозиционная коалиция "Демос", состоящая из семи партий, президентом страны стал бывший лидер СКС Милан Кучан, пользовавшийся в отличие от других коммунистических вождей Центральной и Восточной Европы достаточно широкой поддержкой населения.
Впоследствии оказалось, что и в парламенте преобладание "демократов" было недолговечным. Уже концу 1991 г. "Демос" оказался в глубоком кризисе. В апреле 1992 г. христианского демократа Лойзе Петерле сменил на посту главы правительства Янез Дрновшек - бывший член руководства СКС и бывший председатель президиума Югославии, возглавивший после распада страны либерально-демократическую партию Словении(1). Существенно изменился при этом и состав правительства, куда вошли левые.
Наконец, новые выборы, состоявшиеся в декабре 1992 г., принесли полную победу реформировавшимся коммунистам. Кучан вновь выиграл президентские выборы, уверенно переиграв на них эмигранта и оппозиционера, известного либерального экономиста Любо Сырца. А в парламенте к власти пришла широкая коалиция, состоящая из либеральных демократов Дрновшека, партии демократического обновления убывшего СКС), социалистов, а также христианско-демократической и демократической партий, входивших ранее в "Демос". Премьером вновь стал Дрновшек, а противостояние коммунистов и демократов фактически сошло на нет в едином коалиционном правительстве. Впоследствии расклад сил на очередных выборах несколько менялся, но в целом качественных изменений уже не происходило. Доминирование Дрновшека сохранялось.

(1).Сегодня Дрновшек сменил Кучана на президентском посту.

268

На этом не слишком динамичном политическом фоне словенские экономические реформы осуществились тем не менее достаточно энергично. Словения провозгласила свою независимость 2 июля 1990 г., и с этого момента началась подготовка к осуществлению преобразований в хозяйственной сфере (прежде всего подготовка обеспечения валютной независимости страны и проведения приватизации). Реальное же движение к построению собственной экономики наметилось после того, как
21 июня 1991 г. республика уже на практике вышла из состава югославской федерации.
Обретение экономической независимости Словенией было, с одной стороны, процессом более сложным, нежели обретение независимости наследниками Австро-Венгрии в 1918 г., поскольку надо было не только вводить собственную денежную единицу, но и завершать переход от югославского рыночного социализма к нормальному рынку. Однако, с другой стороны, Словении удалось выйти из состава федерации сравнительно мирным путем (сербы не стали развязывать войну), да к тому же эта маленькая республика еще за время господства системы самоуправления неплохо адаптировалась к потребностям европейского рынка, на который ей теперь предстояло ориентироваться.
Комплекс реформаторских мер, осуществленных в Словении, включал в себя следующие ключевые направления [86, с. 49-51; 480, с. 5].
Во-первых, произошло немедленное расставание с системой самоуправления. Предприятия из ведения трудовых коллективов были переведены в государственную собственность. Предполагалось, что они в ближайшее время будут приватизированы.
Во-вторых, была осуществлена либерализация многих цен, которые к моменту обретения Словенией независимости оставались еще контролируемыми со стороны государства. Процесс этот, правда, шел постепенно. Административно

269

контролируемые цены еще в 1996 г. составляли 22%, и их доля стала меньше 15% лишь после 1999 г.
В третьих, практически полной либерализации подверглась внешнеэкономическая сфера . Была введена национальная денежная единица - толар.
Наконец, в-четвертых, был обеспечен бездефицитный государственный бюджет для того, чтобы с самого начала поставить заслон на пути инфляции.

Успехи в бюджетной и антиинфляционной политике Словении выглядели особенно впечатляюще на фоне катастрофы, постигшей в это время Югославию.

Хотя проект обеспечения валютной независимости был готов уже в октябре 1990 г., республика даже после выхода из состава федерации оказалась вынуждена в течение некоторого времени сохранять югославский динар в качестве своей денежной единицы. Подобное переходное положение поддерживалось вплоть до 8 октября, когда были подписаны соглашения в Бриони, фактически определившие полную независимость страны. В течение всего этого времени Словения страдала от инфляции, которая стала резко нарастать уже с июля.

Только 8 октября был введен словенский толар. Курс обмена югославских динаров на толар был 1:1, однако новая валюта оказалась практически сразу же после этого девальвирована на 60% [445, с. 29; 542, с. 894].
Но и после появления национальной денежной единицы мгновенная финансовая стабилизация не произошла. Вплоть до апреля 1992 г. месячные темпы инфляции измерялись двузначными числами. В целом же за 1992 г. рост цен составил немногим более 200% [413, с.475]. Впрочем, по сравнению с Югославией и Хорватией, а также с Россией и другими странами СНГ подобные темпы инфляции в момент перехода могли считаться вполне умеренными.
Основной причиной сохранения этой сравнительно непродолжительной нестабильности была в Словении нехватка валютных резервов Центробанка, вполне естественная для вновь возникшей страны. Центробанк в этой ситуации не имел возможности жестко привязать толар к твердой валюте.Получилось, что Словения вынужденно избрала сравнительно

270
более либеральный, чем при фиксации курса, но все же отнюдь не идеальный вариант перехода. Сохранение плавающего курса в условиях естественного недоверия к только что родившему толару обусловило его обесценивание, которое, в свою очередь стало одной из важнейших причин роста цен. С декабря 1991 по декабрь 1992 г. толар обесценился на 65,5 % [542, с. 898].
После Первой мировой войны в подобной же ситуации нехватки международных резервов оказалась вновь воссозданная Польша. Она очень долго не могла справиться со своими проблемами, Словения же в первой половине 90-х гг. сумела принять достаточно решительные меры для аккумулирования валюты.
Во-первых, были выпущены государственные облигации номинированные в валюте, что позволило одолжить часть необходимых бюджету средств у населения.
Во-вторых, быстро была развернута широкомасштабная приватизация государственного жилья. Оно продавалось тем гражданам, которые в нем проживали. Приватизация осуществлялась за валюту, которую жильцы доставали из-под матрацев и со счетов в иностранных банках. В данном смысле Словения имела преимущества перед некоторыми другими государствами с переходной экономикой, поскольку ее граждане еще в старые времена активно участвовали во внешнеэкономических связях и имели валютные накопления. Поэтому Словении удалось быстро увеличить объем валютных резервов даже без поддержки международных финансовых организаций, что вряд ли удалось бы при отсутствии соответствующих валютных запасов населения [413, с. 475].

В 1992 г. положение с валютой улучшалось не только благодаря принятию экстренных мер, но и за счет интенсивного развития внешнеэкономических связей. Словения стала проводить сравнительно либеральную таможенную политику. Максимальный импортный тариф составлял 25%, но реально в 1992 г. пошлины в основном варьировались в интервале от 2,3до7,5%[542,с. 899].

Довольно быстро была обеспечена и либерализация валютной политики. Снятие излишних административных ограничений уже к 1994 г. обеспечило такую свободу валютной политики, которая по имеющимся оценкам вполне соответствовала требованиям, предъявляемым Евросоюзом [515,

271
1267]. Но переход к полной конвертируемости толара произошел несколько позднее - 1 сентября 1995 г. [446, с. 60].
В результате либерализации кризис торговли, связанный с распадом Югославии, постепенно стал уходить в прошлое. Экспорт вырос за год на 8,1%, торговый баланс стал положительным. Правда, в 1993 г. толар оказался переоценен и резкий рост импорта привел к ухудшению торгового баланса. Однако затем ситуация опять была выправлена. В условиях снижающихся темпов инфляции реальный рост курса толара прекратился, улучшились условия для экспортеров и буквально за год объем вывоза увеличился на 14%. Импорт тоже немного возрос, но в целом сальдо баланса по текущим операциям улучшилось. В дальнейшем этот баланс, как правило, оставался положительным, несмотря на сохраняющийся дефицит торгового баланса.

Приток валюты в страну с самого начала использовался не только для решения текущих проблем, но и для стратегического развития. С 1992 г. начал сокращаться размер государственного внешнего долга. К 1994 г. он уменьшился более чем в два раза - с $1,8 млрд. до $0,8 млрд. В дальнейшем долг, правда, опять стал увеличиваться, но это произошло уже тогда, когда была снята всякая опасность возникновения финансовой нестабильности. Общий размер госдолга на 1998 г. составил 37% от ВВП страны, что считается приемлемым уровнем [524, с. 207; 446, с. 62].

Конечно, наличие валютных резервов не смогло бы обеспечить финансовую стабильность, если бы не жесткая монетарная политика. В основу этой политики был положен закон о Центробанке, которым обеспечивалась его реальная независимость. Этим же законом был установлен запрет на предоставление правительству центробанковских кредитов для покрытия бюджетного дефицита более чем на 5% от величины бюджета. На практике же не понадобилось использование даже этой лазейки, поскольку дефицит не возник. Наконец, достаточно жесткой была в Словении и кредитная политика, осуществлявшаяся в отношении коммерческих банков. Реальная процентная ставка сразу же стала положительной [413, с. 475].
Монетарная политика прошла в первые годы существования независимой Словении в несколько этапов, на каждом из которых подход к осуществлению денежной эмиссии несколько менялся при неизменности общих принципов обеспечения стабильности.

272
Очень жестким был первоначальный период, длившийся с октября 1991 г. по июнь 1992 г. В это время денежная эмиссия осуществлялась в основном лишь для закупки Центробанком иностранной валюты, тогда как бюджет и коммерческие банки получали самый минимум. Темпы роста цен были больше, чем темпы эмиссии, и реальное предложение денег в этот период уменьшилось на 40% [445, с. 31 ].

В России в начале 90-х гг. было распространено мнение со гласно которому трудности перехода к рынку предприятиям и населению надо облегчать с помощью дополнительной денежной эмиссии, но Словения, гораздо быстрее нас преодолевшая кризис, наглядно продемонстрировала, что именно в самом начале реформ необходимо проявлять наибольшую жесткость.
На втором этапе осуществления монетарной политики, длившемся до конца 1992 г., возникла проблема ускорения темпов денежной эмиссии, но не из-за ослабления жесткости подхода, а потому, что в страну активно пошла валюта и Центробанк вынужден был для увеличения валютных резервов ее постоянно скупать, расширяя объем денежной массы. Поэтому для того, чтобы обеспечить стерилизацию, стали широко использоваться государственные облигации, номинированные как в толарах, так и в валюте. Таким образом, объективно возникавший излишек денег оттягивался в Центробанк и не создавал инфляционных последствий.

Только на третьем этапе, длившемся до середины 1994 г., монетарная политика в Словении стала сравнительно нейтральной [445, с. 32; 288, с. 236-237].
Пожалуй, если сопоставить остроту исходных условии с достигнутым результатом, то финансовая стабилизация в Словении может быть признана наиболее успешной в Центральной и Восточной Европе первой половины 90-х гг. Уже с 1993 г. инфляция перестала быть опасной для работоспособности национальной экономики (22,9%), а с 1995 г. рост цен стал меньше 10% годовых [524, с. 207; 387, с. 147].
В этой маленькой стране с самого начала был взят твердый курс и не предпринималось никаких отступлений от него. Конечно, огромное значение в этом плане имело быстрое и мягкое завершение войны, а также энергичные действия реформаторского правительства, ориентированного на скорейшую интеграцию

273
с европейской экономикой. Но какие же объективные условия обеспечили достижение столь благоприятного результата?
Во-первых, уход югославской армии с территории Словении оставил немногочисленные предприятия ВПК без своего покровителя. Новая республиканская армия была маленькой и сравнительно дешевой.
Во-вторых, сельское хозяйство Словении в отличие, скажем, от аграрного сектора Хорватии и Воеводины не являлось ключевой отраслью национальной экономики и соответственно требовало мало ресурсов.
В-третьих, успешно осуществлявшаяся в стране номенклатурная приватизация поглотила все внимание директоров предприятий, и они уже не слишком сильно вмешивались в ход макроэкономических процессов.
В-четвертых, социальная активность широких народных масс была поначалу приторможена страхом возможной войны, активно подпитывавшимся теми ужасами, которые творились совсем рядом - за хорватской границей.

Одним словом, Словения оказалась в ситуации резкого ослабления почти всех возможных лоббистов. Хотя в стране работало демократическим образом сформированное правительство, сопротивление его действиям было минимальным (примерно как при сильной авторитарной администрации). Традиционное для всех государств со слабой властью движение к популизму в Словении если и имело место, то не было столь деструктивным, как, скажем, в России тех лет. Бюджет 1991 г. был сведен с профицитом в 2,6% ВВП, а бюджет 1992 г.- с профицитом в 0,3% [413, с. 478].

Распад Югославии принес, конечно, Словении, как и другим республикам, определенные трудности, но, как это ни парадоксально, он принес и некоторый выигрыш.
Самый главный финансовый выигрыш состоял в том, что богатая Словения, являвшаяся очевидным донором федерального бюджета, теперь получила возможность не перечислять в него взносы. Для того чтобы представить себе реальный масштаб экономии, отметим следующее. Размер взноса за 1990г. составлял 5,16% ВВП республики. В 1991 г. оказалось перечислено в федеральный бюджет лишь 0,71 %, а в 1992г. не перечислялось ничего [413, с. 478].

274
В Югославии эти деньги шли на содержание армии и поддержку слаборазвитых регионов. В маленькой Словении страдающей от региональных диспропорций, проблема межбюджетных трансфертов вообще отсутствовала. Что же касается расходов на оборону, то они в 1991 г. составили не слишком уж большую сумму - 1,9% ВВП. ь
Конечно, возникли и издержки, связанные с распадом Югославии. Падение налоговых поступлений, вызванное разрывом экономических связей между республиками, составило в 1992 г. 2,7% ВВП, расходы на обустройство беженцев - 0,2%. Наверное, были и другие экстраординарные расходы но в целом можно сказать, что потери бюджета в значительной степени уравновешивались выигрышем от прекращения перечисления взносов в Белград [413, с. 479].
На первом этапе осуществления преобразований государственные доходы сократились, однако правительство не пошло на адекватное сокращение бюджетных расходов, предпочитая сохранять и даже увеличивать размеры трансфертов населению. По оценке Й. Менцингера, для решения возникшей проблемы невозможно было мобилизовать недостающие ресурсы за счет образования бюджетного дефицита, поскольку, с одной стороны, не могло быть и речи о его финансировании посредством увеличения темпов денежной эмиссии, а с другой - уровень внутренних сбережений был низким. Внешние заимствования также не рассматривались в качестве приемлемого варианта решения данной проблемы, поскольку приток валюты в страну слишком сильно увеличил бы курс толара (выше отмечалось, что такого рода проблема действительно возникала) и это имело бы своим последствием снижение конкурентоспособности национальной экономики(1).

(1). Небольшой бюджетный дефицит возник в Словении в 1994 г., исчез, а затем снова возник в 1997 г. и держался до конца десятилетия. Он составлял всего лишь порядка 1 % ВВП, и, как отмечал Менцингер, его появление было связано с выпадение бюджетных доходов из-за того, что Словения в очередной раз снизила импортные таможенные пошлины, когда получила статус ассоциированного члена ЕС [446, с. 62]. Особой опасности для экономики в условиях роста и финансовой стабильности такой размер бюджетного дефицита не представлял.

275

В итоге остановились на том, чтобы увеличить размеры налогового бремени и впоследствии поддерживать долю государственных расходов в ВВП на сравнительно высоком уровне. В 1993г. государственные расходы поднялись до 46,2% ВВП (увеличившись за год более чем на три процентных пункта) в дальнейшем вплоть до конца десятилетия оставались примерно на этом же уровне [447, с. 92]. Тем не менее по сравнению, скажем, с венгерским масштабом государственного перераспределения ВВП первой половины 90-х гг. словенский - оказался еще весьма умеренным.
Ко всему сказанному выше о причинах сравнительно успешного проведения реформ следует добавить и упоминание о серьезных культурных различиях между Словенией и другими республиками бывшей Югославии. Без учета этого фактора вряд ли можно в полной мере оценить успехи стабилизации в Словении.
Контраст между Югославией и Словенией вообще говорит о многом в плане осуществления модернизации. Радикализм преобразований зависит не столько от того, кто находится у власти, и не столько от того, удалось ли оппозиции победить правящий режим, сколько от накапливавшихся на протяжении длительного периода времени изменений в экономической культуре, от того влияния, что оказывается на данную страну соседними культурами. Многое зависит, естественно, и от конкретной социальной, этнической, культурной обстановки.
В Сербии с ее вековыми милитаристскими традициями, с ее ориентацией на доминирование в балканском регионе, с ее постоянными упованиями на имперскую Россию и с ее болевыми точками (сербы, живущие за пределами Сербии, и мусульмане, живущие в самой республике) после распада федерации восторжествовал национализм, а экономическое развитие пришлось ожить "на потом". В не обладающей никакими военными традициями Словении, много лет глядящей на Запад, имеющей высокий жизненный уровень и не менее высокий уровень развития экономики, сразу после обретения независимости доминирующей стала ориентация на завершение процесса модернизации.
Фактически в Словении, прошедшей длительный путь развития в составе Австро-Венгрии, модернизация началась гораздо раньше, нежели в Сербии. Нахождение в составе

276
Югославии лишь несколько подморозило модернизационные процессы, но отнюдь не остановило их. Таким образом 90е г. стали здесь периодом органичного продолжения преобразований многолетней давности.
Тем не менее и в Словении выявились серьезные трудности с осуществлением некоторых реформ, причем они определялись в основном тем "хозяйственным багажом", который остался в республике от времен использования Югославией модели самоуправляющейся экономики.
Менее успешно, нежели либерализация, прошла в Словении налоговая реформа, поскольку местные реформаторы задержались с введением НДС вместо существовавшего ранее налога с оборота. Эту операцию там отложили до 1999 г. [446 с. 60]. Для сравнения: в Венгрии налоговую реформу успели провести еще коммунисты. Но главные проблемы возникли у словенских реформаторов с осуществлением приватизации.
Она проходила сравнительно медленными темпами на протяжении 1993-1998 гг. (несколько быстрее - в период 1995-1997 гг.), но к началу нового века так и осталась незавершенной (от приватизации отказались некоторые плохо функционирующие предприятия). И это неудивительно. Если даже в странах, где доминировала государственная собственность, трудовые коллективы (или, во всяком случае, менеджеры) привыкли считать предприятия своими и не всегда желали отдавать их внешним инвесторам, то в бывшей югославской республике, где имущество принадлежало работникам, приватизация должна была стать очень серьезной проблемой. Первый план приватизации был представлен еще до фактического обретения независимости - в самом начале 1991 г. Его автор, Йозе Менцингер, исходил из необходимости постепенно продавать имущество инвесторам в течение сравнительно длинного срока (примерно по 10% активов каждый год). Однако, несмотря на то что Менцингер стал вице-премьером правительства Словении, реализация предложенной им модели приватизации застопорилась на самой начальной стадии. В апреле 1991 г. в Любляну прибыл известный американский экономист Джеффри Сакс, который совместно с Душаном Плесковичем - советником премьер-министра Слове-

277
нии по вопросам приватизации - подверг план Менцингера суровой критике [475, с. 876-877].
Сакс являлся сторонником быстрой приватизации (о его взглядах
- см напр.: [171, с. 163-167]), и ему, естественно, не
мог понравиться подход растягивающий преобразование государственной собственности на долгие годы.

Критика Сакса, возможно, и не была бы воспринята позитивно (в России, например, с его взглядами не слишком-то считались, хотя он являлся официальным советником реформаторского правительства в 1992 г.), но подход, предлагающий быструю приватизацию, лег на хорошо удобренную почву. В отличие от Венгрии, где надо было при определении судьбы предприятия учитывать в основном лишь интересы менеджмента, в самоуправляющейся Словении приходилось считаться с позицией трудовых коллективов. Столкнулись два принципиально различных подхода: один делал упор на экономическую эффективность приватизации, другой - на практическую возможность ее осуществления в специфических местных условиях. По этой причине дискуссия о методах разгосударствления затянулась надолго.
Менцингер ушел в отставку. Альтернативный план приватизации летом 1991 г. представил министр планирования Игорь Умек. Его модель была всячески ориентирована на скорейшее распределение государственного имущества: 10% акций предприятий бесплатно передавались коллективам, 20% - продавались им же, 35% - распределялись среди широких слоев населения с использованием ваучерного механизма, 20% - передавались в государственный пенсионный фонд, 15% - шли на нужды реприватизации [475, с. 877]. На свободном рынке не предполагалось продавать ничего. Таким образом, ловенская модель полностью теряла черты, которые могли олижать ее с моделью венгерской, но приобретала элементы чехословацкого подхода.

Однако в Чехословакии задача приватизации состояла в скорейшем распределении собственности в условиях слабости трудовых коллективов. В Словении коллективы были сильными , а потому вскоре вместо модели Умека появилась модель
профессора Люблянского университета Ивана Рыбникара, в

278
которой уже 60% имущества в той или иной форме отходило работникам предприятий [475, с. 877].

Дискуссия тянулась еще долго, и закон о привати
зации был принят лишь 11 ноября 1992 г. От венгерской практики продаж здесь не было почти ничего. Чехословацкая ваучерная модель использовалась, но ее роль была коренным образом изменена. Сторонние лица или финансовые институты получить контроль за предприятиями не могли.
Словения избрала модель приватизации, в ходе которой определяющую роль стали играть трудовые коллективы. В этом смысле словенская модель сильно напоминает модель российскую. И тот факт, что Словения, избравшая такую приватизацию, быстро перешла к стабильному экономическому росту показывает, насколько трудности, с которыми столкнулась наша страна в 90-е гг., зависели от макроэкономической стабилизации, а не от того, какой конкретно механизм распределения собственности был избран.

Доминирование работников в ходе приватизации проявилось, прежде всего, в том, что они могли обменять бесплатно полученные ими от государства сертификаты (своеобразный аналог российских приватизационных чеков и чешских купонов) на 20% акций своего предприятия. Еще 40% акций они могли выкупить за половину рыночной цены, да еще с рассрочкой, предоставляемой им на пять лет. Таким образом, в руках работников могло оказаться порядка 60% акций своего предприятия, что представляло собой даже большую долю, чем та, которая отходила трудовым коллективам в России.

Еще 20% акций предприятия передавались в Фонд развития, который обменивал их на бесплатно полученные сертификаты других граждан (не являющихся работниками данного предприятия). В отличие от российских ваучеров эти сертификаты выдавались гражданам не поровну, а в зависимости от трудового стажа. Кроме того, любой человек, не работающий на данном предприятии, имел возможность приобрести на рынке те акции, которые остались нереализованными из-за отказа какого-либо члена трудового коллектива выкупать то, что ей по закону положено.
Наконец, оставшиеся нереализованными после всего этого акции поступали в Фонд реституции и в Пенсионный фонд.

279
Таким образом, возможности для привлечения эффективного инвестора на словенские предприятия были не столь уж велики . Исключение составили некоторые успешно функционирующие предприятия, которые получили право продавать часть своих акций на бирже [86, с. 53].

Доминирование трудовых коллективов на предприятиях наложило свой отпечаток и на ход финансовой стабилизации.
С мая 1991 г. по февраль 1992 г. правительство с помощью специальных административных мер ограничивало рост доходов работников. Реальные доходы в это время снизились на 27 2%. Но как только административная узда оказалась отпущена и зарплата стала определяться коллективными соглашениями между работниками и руководством предприятий, доходы быстро вернулись на старый уровень (к концу 1992 г.). Сказалась югославская традиция проедания коллективами всего заработанного.
Правительство попыталось заморозить зарплату еще в 1992 г., но не смогло провести соответствующий закон через парламент. Однако когда выяснилось, что высокий уровень доходов создает проблемы для конкурентоспособности национальной экономики, парламент все же сдался. В феврале 1993 г. удалось осуществить замораживание зарплаты, несмотря на недовольство, высказываемое по этому поводу как самими работниками, так и администрациями предприятий, зависимыми от мнения коллективов. В итоге к концу 1993 г. доходы работников оставались на 35% ниже, чем в 1989 г., когда был достигнут максимальный рост их заработков [413, с. 479; 288, с. 245-248].
Таким образом, в Словении политика доходов использовалась, пожалуй, более активно, чем в любой другой восточноевропейской стране с трансформируемой экономикой. Эта административная мера позволяла ограничить уровень инфляции и поддержать конкурентоспособность национальной экономики, но в то же время сдерживала рост материальных стимулов к труду .
В дальнейшем динамика реальной зарплаты полностью определялась коллективными договорами, причем влияние популизма было невелико. Рост реальной зарплаты отставал от роста производительности труда, что позволяло поддерживать сравнительно высокую конкурентоспособность национальной

280
экономики. С 1995 г. коллективные договора предполагали обязательную индексацию доходов, но в среднем она составляла лишь 85 % от сложившегося уровня инфляции [480, с. 9,41].
Несмотря на успешно проведенные реформы, Словения не избежала падения производства. Трансформационный спад имел там определенную специфику. Экономика республики была сравнительно эффективной, но она работала на рынок других, значительно более густонаселенных югославских республик. Распад федерации и резкое обострение политических и этнических конфликтов в Сербии, Хорватии, Боснии и Герцеговине привел к возникновению значительного сокращения объемов производства и во внешне такой благополучной Словении. В 1991 г. ВВП упал на 8,1 %, а в 1992 г.- еще на 5,4% [524, с. 207]. Только после этого начался подъем.

Словения второй из центрально- и восточноевропейских стран после Польши перешла к экономическому росту, но если делать сравнение по сроку, прошедшему между началом радикальных реформ (для Словении - между моментом обретения независимости) и началом роста, то можно сказать, что обе эти страны одинаково успешно преодолели стартовый период осуществления преобразований.
Средние темпы роста ВВП в Словении в 1993-2001 гг. составили 4% годовых, причем среди всех центрально- и восточноевропейских стран с трансформируемой экономикой пожалуй именно она отличается удивительной стабильностью данного показателя. За почти полное десятилетие не было ни одного года, когда бы рост был ниже 3%, хотя и выше 5% он поднимался всего один раз. Безработица долгое время держалась в Словении на сравнительно высоком уровне - около 14%, однако с 1999 г. заметно пошла вниз и к 2001 г. составила 11,6%, что, правда, является тоже довольно высоким уровнем по европейским меркам. Значительно возросли реальны доходы населения. К 2000 г. среднемесячная зарплата словенцев превысила по паритету покупательной способности $1000 [524, с. 207; 387, с. 147; 481, с. 2, 4; 231, с. 297].
Каковы же были в Словении факторы роста?
В первые годы независимости, когда доминировала антиинфляционная политика, в стране поддерживались высокие

281
процентные ставки. Но после 1993 г., в связи с исчезновением опасности нового возникновения финансовой нестабильности , в Словении был взят курс на стимулирование экономического роста за счет некоторого смягчения монетарной политики [515 с. 1268]. Высокие процентные ставки оказались снижены ,однако, они остались тем не менее положительными. Темп увеличения денежной массы хотя и снизился, но теперь он превышал темп инфляции [524, с. 207].
Способствуя расширению доступа национального капитала к деньгам, Словения проявляла гораздо меньшее стремление к привлечению иностранного капитала, чем другие страны с переходной экономикой. Возможно, это объяснялось благоприятными для жителей страны результатами приватизации и нежеланием пускать кого-то со стороны "в свой огород". Но в то же время надо заметить, что и сами иностранные компании не проявляли особого стремления к тому, чтобы инвестировать в такой маленькой и сравнительно богатой стране, как Словения с ее узким внутренним рынком и сравнительно высокой стоимостью рабочей силы.
Тем не менее с отечественными сбережениями и инвестициями дело обстояло хорошо. Норма сбережений установилась на уровне 24% ВВП, что очень неплохо по европейским меркам. Прирост инвестиций после обеспечения финансовой стабильности был вполне приемлемым, а в 1997-1998 гг. даже превышал 10% годовых.

Помимо быстрого прироста инвестиций большое значение для развития экономики маленькой Словении имел прирост экспорта. Он быстро увеличивался в первой половине 90-х гг. и в 1997-1998 гг., после чего, правда, положение дел ухудшилось из-за экономических трудностей, которые переносила Европа на рубеже столетий. Что же касается внутреннего потребления, то в целом за десятилетие оно росло у бережливых словенцев не слишком высокими темпами.
У словенской экономики есть, естественно, и проблемы. Так, в частности, по оценкам экспертов МВФ нормальному

развитию реального сектора препятствует монополизация кредитного рынка. В стране три коммерческих банка (два из которых государственные) контролируют более половины

282
всех активов банковской сферы. Они фактически сформировали картель, установив сравнительно низкие ставки по депозитам и сравнительно высокие по кредитам. В итоге прибыльность словенских банков оказалась одной из самых высоких в Европе [480, с. 4, 40, 54, 57].
Ситуация в Словении напоминает в этом смысле ситуацию в другой маленькой стране - межвоенной Австрии. Там, как отмечалось в соответствующей главе, подобное положение дел привело к острому кризису экономики. Но в начале XXI века, скорее всего, такой проблемы не возникнет поскольку Словения сегодня становится одним из участников европейской интеграции.
В 2004 г. Словения - единственная из стран бывшей Югославии - принимается в Евросоюз. Словения имеет самый высокий из стран Центральной и Восточной Европы уровень ВВП на душу населения, хорошую структуру экономики и неплохие в целом перспективы для дальнейшего развития. Таких красивых слов, к сожалению, нельзя сказать о Хорватии, хотя эта страна долгие годы наряду со Словенией была в бывшей Югославии пионером экономических реформ.
Как и Словения, Хорватия во второй половине 1991 г. использовала в обращении югославский динар, а потому страдала от все нарастающей инфляции. Как и в Словении, первая попытка финансовой стабилизации была предпринята осенью того же года. Поначалу дела развивались неплохо. Премьер-министр Франьо Грегурич и глава Центробанка Анте Чичин-Шайн (Cicin-§ain) сумели ввести в обращение национальную валюту - хорватский динар. Однако перейти к политике обеспечения стабильности новой денежной единицы они уже не сумели.
Внешнеполитическое положение Хорватии принципиальным образом отличалось от положения Словении. Шла воина, страну наполняли толпы беженцев, изгнанных успешно наступавшими сербскими войсками с родных территорий, их общее количество достигало примерно одной восьмой всего населения республики. В целом получалось, что один работающий хорват содержит 1,3 иждивенцев - беженцев, перемещенных лиц и пенсионеров [528, с. 500]. Многим представлялось, что конфронтация продлится в течение длительного времени, а потому правительству для ведения военных действий

283
требуется такой стабильный источник поступления доходов, каковым может являться только инфляционный налог.
Атаку на политику финансовой стабилизации непосредственно возглавил председатель комиссии по экономической политике сабора (парламента) Шиме Додан. Он потребовал, чтобы Центробанк предоставил правительству крупный льготный кредит на десять лет. Такого рода требование фактически означало переход к неограниченной денежной эмиссии вызывающей инфляцию. Кадровые изменения не заставили себя ждать. Глава Центробанка вскоре оказался на должности представителя Хорватии в Евросоюзе, а инфляция под воздействием новой макроэкономической политики в октябре 1992 г. составила 33,8% в месяц [413, с. 480].
В этих условиях хорватский динар, который еще в конце 1991 г. обменивался по фиксированному курсу, влачил жалкое существование. Сначала он подвергался девальвациям, а с мая 1992 г., когда инфляция усилилась, Центробанк был вынужден перейти к политике плавающего курса, давая валюте быстро обесцениваться [513, с. 220-221].
Столь высокие темпы инфляции и обесценения определялись не только кредитованием бюджетного дефицита. Сильны были позиции многочисленных лоббистов, прежде всего отражавших в своей деятельности интересы ВПК, имеющего первостепенное значение в условиях подготовки к новой войне с сербами, а также аграриев, чье значение для хорватской экономики традиционно было очень велико. Особую роль играли лоббисты из слаборазвитых регионов - Истрии, Славонии, Далмации. Поэтому кредиты Центробанка не только шли на нужды правительства, но также самым непосредственным образом подпитывали экономику и регионы.
Кроме того, новую, изначально слабую валюту нечем было укреплять, поскольку, как и в Словении, Центробанк Хорватии не имел достаточного объема международных резервов. Динар
быстро падал под давлением все усиливающихся инфляционных ожиданий населения, и это, в свою очередь, ускоряло рост цен. Ситуация в экономике становилась все более критически. Падение ВВП составило 14,4% в 1991 г. и 9% в 1992 г. Осенью 1992 г. был разработан план осуществления финансовой стабилизации, но он не был принят руководством страны

284
все по той же причине - ожидалась очередная большая война с Югославией. Да кроме того, в соседней Боснии боевые действия не прекращались ни на минуту.

Логика развития событий в Хорватии оказалась примерно такой же, как в Югославии тех лет, а отнюдь не как в Словении, хотя надо отдать должное Загребу: он смог все же удерживать инфляцию в значительно более умеренных рамках, нежели Белград. Ситуация стала коренным образом меняться только с середины 1993 г., причем произошло это опять же под воздействием изменения внешнеполитической обстановки.

Соединенные Штаты в своей политике умиротворения на Балканах решили сделать упор на поддержку Хорватии. Туджману была предоставлена помощь для модернизации армии которая постепенно стала способна оказывать серьезное противодействие югославским вооруженным силам [40, с. 872]. В декабре 1992 г. Хорватия стала членом МВФ и Всемирного банка. И хотя кредиты ей предоставлены не были, данный факт имел большое моральное значение для будущей стабилизации. В то время как Белград находился в положении международной изоляции и наложенные на него санкции ООН содействовали резкому ухудшению хозяйственного положения, Загреб сумел получить серьезную зарубежную помощь, которая стимулировала его к осуществлению дальнейших преобразований - теперь уже макроэкономических.
На этом благоприятном фоне стало улучшаться финансовое положение страны. В Хорватии установился крайне низкий уровень заработной платы (в среднем $90 в месяц на начало 1993 г., что было одним из самых плохих показателей в Европе, хотя и значительно лучшим, чем югославский показатель). Впоследствии зарплата несколько выросла, но оставалась летом 1993 г. ниже, чем даже в соседней, очень бедной, Македонии.
Однако такая низкая зарплата содействовала росту конкурентоспособности хорватского экспорта и в целом весьма положительно повлияла на макроэкономическую стабилизацию. С 1992 г. платежный баланс сводился с положительным сальдо, и это способствовало быстрому притоку в страну иностранной валюты. За первые 8 месяцев 1993 г. международные резервы Центробанка увеличились в 2,5 раза. Таким образом,к

285
осени появилась возможность предпринять уже третью по счету попытку осуществления финансовой стабилизации.
Готовилась она заранее. С апреля 1993 г. правительство страны возглавил Никица Валентич - успешный предприниматель один из пионеров югославского рынка, которого еще в 1981 г. коммунистические власти третировали за то, что его предприятие отличается слишком высокой прибыльностью. Разработка стратегии экономических реформ была поручена группе молодых хорватских экономистов. Как отмечал сам Валентич в своем выступлении на международной конференции в хорватском городе Дубровнике, "при выборе команды мы не принимали во внимание отсутствие хозяйственного опыта, поскольку чувствовали, что всякий, кто участвовал в свое время в формировании старой социалистической системы, не способен будет быстро и эффективно сформировать новую систему" [527, с. 206-207]. Заметим попутно, что у нас в России отношение к молодым экономистам-реформаторам в кругах старых советских хозяйственников было, как правило, прямо противоположным.
Еще в начале года ЦБ сумел ограничить размеры селективной поддержки предприятий. В середине года появился новый закон о Центробанке, который предоставлял ему формальную независимость (на практике, по мнению экспертов, эта зависимость все же сохранилась) и ограничивал возможность кредитования правительства суммой, не превышающей 5% величины бюджетного дефицита. Наконец, к осени были предприняты решительные действия. Процентная ставка стала положительной, и инфляция резко снизилась: с 38,7% до 1-4% в месяц [413, с. 480-481].

Реализация стабилизационной программы началась в ночь на воскресенье 3 октября. Валентич лично выступил по телевизору и объявил о предлагаемых правительством мерах. Для того чтобы предотвратить спекулятивную активность, вплоть до самого "часа X" - 2 октября о сроках начала реформы были уведомлены лишь пять человек помимо самого премьера [527, с. 208].
В основе стабилизации лежало ограничение прироста денежной массы. Чтобы сбить ажиотажный спрос на валюту, сразу же был установлен валютный коридор. Потолок роста немецкой

286
марки в октябре составлял 4444 хорватских динара, в ноябре 4600, в декабре - 7750. Впрочем, этот режим продержался лишь две недели, поскольку предназначался для ограничения инфляционных ожиданий. Уже с 20 октября началось укрепленние национальной валюты, поскольку общество поверило в реформу. А в ноябре частные лица уже активно продавали валюту коммерческим банкам, а те в свою очередь как Центробанку для увеличения международных резервов, так и отдельным предприятиям для осуществления импорта [513, с. 221-222].

Хорватская реформа по своей сути очень напоминала реформу Аврамовича в Югославии, но была проведена на четыре месяца раньше. Таким образом, можно сказать, что именно Аврамович шел по стопам хорватских реформаторов.
Стабилизационные действия были продолжены в 1994 г. Бюджет сформировали с дефицитом, составляющим всего 0,3% ВВП. С января вступила в действие новая налоговая система, поощряющая предпринимательство. Ключевыми элементами этой системы являлись регрессивная шкала подоходного налога, единые ставки налога на прибыль и налога с оборота. Последний с помощью использования подобной меры готовились заменить на принятый в Европе НДС. В направлении, соответствующем международным требованиям, изменили и ставки таможенных пошлин. Наконец, в мае 1994 г. полностью отказались от практики предоставления селективных кредитов предприятиям [413, с. 483]. Соответственно резко снизились темпы прироста денежной массы. Если в 1992-1993 гг. каждый месяц денежная масса в Хорватии увеличивалась более чем на 20%, то в 1994 г. среднемесячный рост составил лишь 0,25% [513, с. 214].
Обеспечение сбалансированного бюджета(1) и быстрый рост валютных резервов страны позволили в мае 1994 г. осу-

(1).Обеспечение здорового бездефицитного бюджета вряд ли могло в полной мере считаться решением бюджетных проблем страны. В расходной части бюджет по-прежнему оставался крайне нездоровым. Около трети всех расходов шло в середине 90-х гг. на военные нужды, при том что в целом государственное потребление было достаточно велик
о:

287

ществить денежную реформу. Хорватский динар был заменен на хорватскую куну, которая с самого начала отличалась стабильностью. Курс куны к немецкой марке сохранялся почти неизменным до 2001 г.
Эти успехи, достигнутые в финансовой и монетарной областях , оказались закреплены летом 1994 г. подписанием соглашения о сотрудничестве с МВФ, а в феврале 1995 г.- и договором с Парижским клубом. Таким образом, были созданы основы для возвращения Хорватии на мировые финансовые рынки.

Правда, следует отметить, что хорватская реформа 1993-1994 гг. имела не ортодоксальный (ориентированный только на действие рыночных факторов), а гетеродоксный характер. Административные меры, по оценке экспертов, играли в обеспечении стабилизации значительную роль [413, с. 483-484].
Во-первых, правительство устанавливало важнейшие тарифы (в частности, тарифы на электроэнергию). Такое административное ограничение инфляции издержек бесспорно являлось важнейшим фактором, способствующим ограничению роста цен. Думается, что почти мгновенный переход от высокой инфляции 1993 г. к дефляции 1994 г. не был бы вообще возможен без использования административных мер, поскольку даже при самой жесткой кредитно-денежной политике всегда существует необходимость в течение некоторого времени приспосабливать структуру цен к новым условиям, а это приспособление, как правило, ведет к инфляции, а не к дефляции.
Во-вторых, вплоть до марта 1994 г. в Хорватии чисто административным путем ограничивался рост заработков. Впоследствии реальная зарплата стала расти, но зато было

достигнуто соглашение с четырьмя ведущими профсоюзами о моратории на проведение забастовок. Таким образом, политика в области трудовых отношений лишь к середине 90-х гг.

().около половины ВВП перераспределялось через бюджет №47, с. 682]. Хорватия в полной мере воспроизвела старую сербско-югославскую милитаристскую традицию, что, с одной стороны, создавало серьезные социальные проблемы, а с другой - ограничивало размеры внутреннего спроса.

288
стала больше соответствовать стандартам, принятым в развитых странах.

Стабилизационный эффект от проведенных в 1993-1994гг. действий был столь сильным, что в целом на протяжении 1994 г. в Хорватии отмечалась дефляция - уникальный случай в экономике конца XX века, тем более в экономике переходной. Тем не менее, несмотря на восстановившуюся финансовую стабильность, инвестиционная ситуация в Хорватии оставалась в 1994-1996 гг. весьма неблагоприятной. В реальном выражении объем инвестиций продолжал снижаться[347, с. 673]. В отличие, скажем, от соседней Венгрии, куда иностранный капитал интенсивно стал приходить фактически сразу же после обеспечения нормальных принципов работы рыночной экономики, Хорватия по-прежнему продолжала рассматриваться в качестве зоны существенного риска.

Объяснялось это отнюдь не экономическими причинами, а возобновлением в 1995 г. войны с Югославией(1) и, кроме того, сохраняющейся напряженностью в соседней Боснии и Герцеговине, где значительная по численности хорватская община также фактически находилась в состоянии войны с сербами. Неурегулированность политических проблем продолжала быть настоящим бичом хорватской экономики даже после того, как пришли в порядок финансы. Любой инвестор опасался за сохранность своих вложений, а также испытывал неуверенность относительно доходности ведения бизнеса в подобных условиях. В частности, одна из наиболее привлекательных отраслей хорватской экономики, иностранный туризм, терпела колоссальные убытки из-за отсутствия желающих отдыхать по соседству с ведением боевых действий.
Серьезные проблемы сохранялись в Хорватии и применительно к процессу приватизации. К концу 1993 г. только в четы-

(1). После проведения хорватскими войсками операции "Молния" (май) и "Буря" (август), результатом которых стало изгнание из страны более 200 тыс. хорватских сербов, страна подверглась санкциям со стороны Запада, заморозив реализацию обещанной ранее помощи [231, с. 341].

289
рёх процентах сделок по приватизации были в полной мере осуществлены необходимые платежи [528, с. 495-496]. Разгосударствление шло крайне медленно, и к 1996 г. вся экономика фактически оставалась под контролем государства, за исключением вновь возникавших фирм, развитие которых из-за отсутствия необходимого капитала не могло осуществляться достаточно быстрыми темпами. Причины медленного хода приватизации, думается, состояли в своеобразном сочетании авторитарной власти (бесспорного политического доминирования президента Туджмана, а также ХДС) и проблем, связанных с войной.
Как и в Словении, после обретения независимости в Хорватии была предложена модель осуществления приватизации за выкуп с минимальным участием менеджеров и трудовых коллективов. Идея, бесспорно, была здравая, поскольку требовалось разрушить то деструктивное воздействие, которое оказывало на предприятия рабочее самоуправление. Причем у Хорватии имелось даже больше шансов, чем у Словении, двигаться, условно говоря, по венгерскому пути.
Если в Словении постепенно были сделаны серьезные уступки популизму и приватизация в основном стала осуществляться в интересах не стратегического инвестора, а широких народных масс, то в Хорватии авторитарная власть сумела в известной степени после 1993 г. приостановить спонтанную приватизацию (конечно, не полностью) и попыталась сделать упор на осуществление политики приобретения акций предприятий за реальные деньги [347, с. 675]. Однако хорватские политические условия, столь сильно отличающиеся от венгерских, обусловили полный провал курса на привлечение стратегического инвестора, что является ярким примером того, насколько важно сочетать правильные теоретические установки с учетом реальных фактов.

Длительная финансовая нестабильность в сочетании с военными действиями, продолжавшимися даже после стабилизации , поставили преграду на пути иностранного инвестора. Внутренний же потенциальный инвестор не располагал капиталом, необходимым для выкупа крупных пакетов акций и осуществления реструктуризации. Кроме того, политика

290
поддержания низкой реальной зарплаты, проводившаяся хорватскими властями в первой половине 90-х гг., стала дополнительным фактором замедления приватизации. Хорватам и так почти нечего было вкладывать в приобретение собственности, а после падения реальной зарплаты их возможности еще более сузились.
"Приватизация в основном рассматривалась как процесс социальной инженерии, основывающийся на использовании критериев, спущенных сверху,- отмечают В. Франичевич и Е. Крафт,- а не как эволюционный рыночный процесс" [347 с. 675]. Иначе говоря, хорватские реформаторы полагали, что можно добиться позитивного результата, используя стандартные шаблонные схемы построения некоего идеального рыночного хозяйства, вне зависимости от того, каковы исходные условия функционирования экономики. В итоге оказалось, что Словения, двинувшаяся после длительных споров по пути использования компромиссов, добилась больших успехов в осуществлении приватизации, нежели Хорватия, формально избравшая самый правильный путь передачи имущества в руки частных собственников.
В условиях возникшего противоречия между тем, что теоретически правильно, и тем, что реализуемо на практике, собственность продолжала в основном оставаться государственной. Сектор, в котором государство осуществляло свой контроль над предприятиями либо полностью, либо через фонд имущества, владеющий более чем половиной акций конкретного предприятия, составлял в 1994 г. около 80% национальной экономики. Недостаток инвесторов осложнил ход приватизации, но застопорившаяся приватизация стала в итоге еще одним фактором замедления инвестиционного процесса помимо связанной с войной нестабильности.

Капиталы, требующиеся для реконструкции экономики, в эту самую экономику не шли. Формально отсутствие нормально работающего фондового рынка могло бы быть так или иначе заменено широким использованием банковских кредитов, как это делалось еще в самоуправленческой Югославии. Однако коммерческие банки оставались тоже государствен-

291
ными , как и большинство предприятий, а распад федерации, естественно, усилил банковский монополизм.
В 1995 г., например, два крупнейших хорватских банка контролировали 54,7% всех банковских активов страны, а вместе с тремя региональными финансовыми институтами на долю монополистов приходилось почти три четверти активов [347 с. 676]. Такого рода монополизм привел к низкому качеству кредитования, большому объему плохих ссуд и фактической недоступности кредита для ряда эффективно работающих предприятий. В отличие от Словении, где была похожая ситуация в финансовом секторе экономики, но зато существовала международная конкуренция, в Хорватии монополизм банков оказался практически абсолютным из-за полного отсутствия иностранных кредитов.

Только с 1996 г. (при новом хорватском премьер-министре Златко Матеши) план осуществления приватизации был существенно изменен. Власти пошли на расширение возможностей доступа населения к собственности. Стал использоваться ваучерный механизм, льготы для участия в приватизации получили люди, пострадавшие в ходе военных действий. Государство облегчило механизм осуществления оплаты приобретаемых акций для мелких инвесторов. В январе 1997 г., после того как в Хорватии полностью возобновилась мирная жизнь, сразу три крупных международных рейтинговых агентства присвоили стране инвестиционный рейтинг [347, с. 679, 681].
К середине 1998 г. ваучеры получили 230 тыс. человек (преимущественно солдаты, участвовавшие в боевых действиях, и беженцы). С этого момента началось проведение ваучерных аукционов. Как и в Чехословакии за пять лет до этого, ваучеры были в основном вложены гражданами в инвестиционные фонды [486, с. 40].
Таким образом, положение в хорватской экономике второй половины 90-х гг. было весьма противоречивым: серьезные успехи в деле финансовой стабилизации сочетались с нерешенностью ряда важных проблем. Какими же при таких условиях были результаты восстановления страны после гиперинфляции и военных разрушений?

292
Имеющиеся данные весьма противоречивы. Одни авторы отмечают, что в 1994-1995 гг. в Хорватии практически не было экономического роста [347, с. 672]. Другие показывают в 1994- 1995 гг. очень медленный рост, который, правда, ускоряется к концу десятилетия до 5,5% [90, с. 362]. Третьи отмечают , что высокие темпы роста ВВП (около 6% годовых) появились уже в 1994 г. и сохранялись до 1997 г., но при этом в тех же источниках отмечается полная стагнация промышленности в 1994-1995 гг. Получается, что динамика ВВП определялась сначала развитием торговли и транспорта, а затем уже - промышленности и строительства [486, с. 2-3,41 ].
Статистика МВФ, которой мы, как правило, пользуемся в данной книге, напротив, говорит о том, что в Хорватии уже в начале реформ были достигнуты позитивные результаты. Рост ВВП сразу же составил почти 6%. В среднем за период 1994-1997 гг. среднегодовой рост ВВП был уже 6,3%.- и это оказался один из лучших результатов в Европе того времени. Инфляция хотя и появилась снова, но все это время держалась на уровне, не превышающем 3% годовых [386, с. 38].
Думается, что именно последние данные наиболее адекватны, причем не только в силу авторитета представляющей их организации. Колоссальное падение ВВП в период распада федерации и в период гиперинфляции в сочетании с военными разрушениями должно было после стабилизации, как показывает мировой опыт, обернуться быстрым восстановлением. Но во всяком случае, даже если согласиться со скептиками в том, что период 1994-1995 гг. (пока шла война) был еще кризисным, трудно усомниться в реальных успехах хорватской экономики 1996-1997 гг.

Однако в период финансового кризиса 1998-1999 гг., столь памятного россиянам, Хорватия ощутила серьезный шок. В 1998 г. рост ВВП упал до 2,3%, а в 1999 г. он даже сменился небольшим спадом. Значительный по силе удар испытал на себе в этот период чересчур монополизированный банковский сектор экономики. Достижения стабилизации оказались непрочными. После того как экономика восстановила лишь свои самые основные хозяйственные связи (причем далеко не полностью: ВВП 1997 г. составил чуть более 80 % от

293

уровня 1990 г.), сказались нехватка инвестиций и слабое развитие частной собственности [478, с. 53].
Более того, Хорватия в период 1994-1998 гг. сумела создать себе еще и дополнительные проблемы - теперь в финансовом секторе. Если в 1994 г. государственные расходы составляли лишь 44% ВВП, что примерно соответствовало уровню Словении, то в 1998 г. они возросли до 52 %. С учетом того, что Венгрия в это время активно снижала участие государства в хозяйственной системе, Хорватия оказалась "лидером" среди стран с переходной экономикой по масштабу государственных расходов [477, с. 6-7].
В основном это увеличение произошло за счет роста государственных инвестиций с 3,1% ВВП в 1994 г. до 6,9% в 1998 г. (очевидно, правительство пыталось компенсировать таким образом нехватку инвестиций частных) и за счет увеличения трансфертов населению с 11,2 до 15,7%. Крупнейшими получателями денег оказались государственные железные дороги, инвалиды и жертвы войны, а также регионы, в которых требовалось восстанавливать разрушенное хозяйство. Трансферты шли также в аграрный сектор и в соседнюю Боснию для проживающих и воюющих там хорватов [477, с. 8-9, 23].
Правда, надо отметить, что хорватский поворот к этатизму носил в значительной степени вынужденный характер. По большей части крупные расходы государства определялись последствиями войны. Если взять социальные расходы в Хорватии, очищенные от разного рода военных и послевоенных обязательств, то они окажутся даже более низкими, чем расходы в других странах Центральной и Восточной Европы. Более того, Хорватия сумела на 3,4% снизить за этот период времени военные расходы как таковые [477, с. 10, 12]. Тем не менее такого рода оправдания не имеют значения для реального развития национальной экономики.
Для того чтобы финансировать столь высокие государственные расходы приходилось ужесточать фискальное бремя. Так например, в 1997 г. была повышена с 25 до 35% ставка корпоративного налога. В итоге он стал в два раза больше венгерского. В то же время в регионах, пострадавших от войны,

294
ставка была существенно меньше, и это в целом приводило к тому, что сбор данного налога оказывался не столь уж велик в сравнении с другими странами [477, с. 16].
Следует выделить еще одну проблемную черту хорватской экономики. Несмотря на сравнительно низкую зарплату, Хорватия в отличие от других государств с переходной экономикой не смогла сделать ставку на экспорт. Доля экспорта в ВВП в 1994-1999 гг. сократилась. Структура экспорта почти не изменилась. Иначе говоря, Хорватия продолжала торговать той продукцией, на которой специализировалась еще во времена рыночного социализма, и значительная ее доля поступала на рынки стран - наследников бывшей Югославии. Контакты с Евросоюзом устанавливались гораздо хуже, чем у других государств с переходной экономикой [477, с. 67-68]. И это неудивительно: ведь отсутствие частных инвестиций как раз и тормозит структурную перестройку, делая экспорт конкурентоспособным лишь в некоторых узких сферах.
Слабое развитие экспорта привело к возникновению серьезных проблем с торговым балансом. Он ухудшался каждый год, и к 1997 г. его дефицит достиг колоссальной величины - 26,9% [386, с. 38]. Неудивительно, что при такой организации внешнеэкономических связей, как только произошло некоторое насыщение товарами внутреннего рынка и сократился спрос на хорватскую продукцию у нищих соседей, экономика сразу же вошла в серьезный кризис.

Таким образом, можно сказать, что Хорватия, хотя и сумевшая в отличие от Югославии наладить отношения с международным сообществом, все же развивалась во второй половине 90-х гг. совсем не по тому сценарию, который был общим для остальных реформирующихся стран Центральной и Восточной Европы. Во многом ее сценарий оставался близким к сценарию югославскому, хотя вмешательство политики в экономическую жизнь было все же в Загребе значительно менее грубым, нежели в Белграде.
Кризис конца прошлого столетия привел к падению налоговых поступлений, а потому и к резкому росту бюджетного дефицита, от которого Хорватия почти избавилась в 1994г.

295
В 1995-1998 гг. он был крайне мал, но в 1999-2001 гг. дефицит составлял от 6,3 до 8,2% ВВП. Резко стал нарастать и государственный долг, поскольку дефицит бюджета финансировался посредством займов. Если в 1997 г. долг составлял лишь 29,3% ВВП страны, то в 2001 г. достиг уже 51,3%, серьезно приблизившись к тому уровню, за которым появляются большие трудности с его обслуживанием [478, с. 6, 75, 77].
Столь всеобъемлющий кризис в экономике и финансах заставил Хорватию всерьез пересмотреть стратегию своего хозяйственного развития. В известной степени выбор новых ориентиров определялся и важнейшим событием политической жизни страны. В конце 1999 г. скончался Туджман - бессменный президент Хорватии, ее отец-основатель. Страна подвела итоги почти десятилетнего периода авторитарного развития. На очередных парламентских выборах победу одержали оппозиционные по отношению к ХДС силы, сформировавшие коалиционное правительство, во главе которого встал лидер социал-демократической партии Ивица Рачан. Представитель другой оппозиционной силы - Хорватской народной партии - Степан Месич в 2000 г. стал очередным президентом страны. Новые лидеры обеспечили вступление в ВТО и получение Хорватией статуса ассоциированного члена Евросоюза [231, с. 343].
С 2000 г. началось снижение доли государственных расходов в ВВП. Пока этот показатель снизился незначительно: до 50,2% ВВП. Но в 2002 г. должно было происходить дальнейшее сокращение социальных трансфертов. Возможность такого снижения определяется тем, что в 2000-2001 гг. восстановился экономический рост, хотя теперь он уже не столь велик, как раньше: 3,7% и 4,0% соответственно [478, с. 9, 53, 75].
Другим важнейшим либеральным начинанием нового правительства стало снижение импортных таможенных пошлин в среднем на 40%. Усиление конкурентных начал в

экономике привело к значительному росту безработицы, но данный факт свидетельствует, скорее не о слабости хозяйственной системы, а о том, что в ней осуществляется структурная перестройка - столь необходимая Хорватии [231,с.348-349].

296
Таким образом, Хорватия сегодня занимает промежуточное место между Югославией, которая имеет больше нерешенных проблем, нежели решенных, и Словенией, готовой к приему в ЕС и фактически завершившей свою модернизацию. Нынешнее контрастное положение этих трех государств наглядно демонстрирует специфику многонационального южнославянского развития на протяжении длительного периода времени.