Травин Д., Маргания О. Европейская модернизация

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава 7. ЮГОСЛАВИЯ: ПОРОХОВАЯ БОЧКА РЕФОРМ

НА ПУТИ К КРИЗИСУ

Однако дальше рыночные реформы не пошли. Преобразования спровоцировали кризис в политическом руководстве страны. Проявился он, в частности, в очередном обострении отношении между Сербией, с одной стороны, и Хорватией со Словенией с другой. В Сербии стремились продолжать наращивать объем централизованных инвестиций, что было связано со спецификой банковской системы(1). Хорваты и словенцы называли это саботажем реформ. Лидером сил, противостоящих рыночным преобразованиям, стал Ранкович. И хотя в 1966 г. он оказался отправленным в отставку (Тито не был доволен резким

(1).Поскольку еще до реформы 1963 г. югославские банки были в основном сосредоточены в Белграде, получилось, что и во второй половине 60-х гг. кредитные ресурсы оказались преимущественно в руках сербов. Это позволяло партийному и государственному руководству, оказывая давление на банки, контролировать инвестиционную политику [24, с. 32].

226
усилением его влияния, тем более что контролируемая Ранковичем служба безопасности умудрилась поставить микрофоны даже в резиденции самого президента), проблемы, связанные с противостоянием, сохранились [431 а, с. 84-85; 24, с. 28].
Дело было, конечно, не в персоналиях, а в том, как складывались в условиях реформы отношения между различными частями югославской хозяйственно-политической элиты. Реальная власть в условиях усиления рыночных начал постепенно переходила из рук коммунистических лидеров в руки хозяйственников, и первым такие метаморфозы совершенно не нравились. В развернувшейся политической борьбе все преимущества оказались на стороне консервативных сил. Хозяйственников стали активно обвинять в том, что они имеют слишком высокие доходы, а это осложнило их отношения с трудовыми коллективами, от которых они в полной мере зависели.

Но не только примитивная зависть к богатым и чувство классового соперничества подвигали широкие народные массы к отторжению капитализации страны. Большую роль играл помимо социального еще и ментальный фактор. Многие люди гордились сложившейся в стране системой и не хотели от нее отказываться. "С 1950-х гг. для Югославии были характерны мессианские настроения.- отмечал С. Васильев.- В течение ряда лет в общественное сознание внедрялась мысль о том, что только югославское самоуправление является истинным социализмом и рано или поздно все народы придут к самоуправлению вслед за Югославией. В этом свете многие мероприятия реформы воспринимались как отказ от "самоуправленческого первородства"" [24, с. 37-38].
В середине 60-х гг. атака на хозяйственников еще сдерживалась тем, что в высшем политическом руководстве страны временно доминировали либералы. Однако дальше ситуация стала развиваться по самому неблагоприятному для сторонников углубления рыночных преобразований пути.
Накапливающаяся напряженность в политической сфере усиливалась за счет действия нескольких факторов.
Во-первых, в 1968 г. на волне общеевропейского движения протеста (прежде всего, молодежного) в Югославии прошли сильные студенческие волнения. Молодежь в тот момент

227

находилась под заметным воздействием левых неомарксистских идей. Эти волнения нашли отклик и в рабочей среде, что формировало все более и более широкий фронт сил, действующих против рынка.
Во-вторых, к началу 70-х гг. усилились межнациональные межреспубликанские противоречия, что привело в конечном счете к конфедерализации Югославии. Все основные управленческие функции сосредоточились на республиканском уровне, тогда как роль центра заметно упала.
Особенно энергично боролись за хозяйственную самостоятельность хорваты. Они по-прежнему считали, что именно Хорватия содержит за свой счет другие республики, особенно Сербию, и требовали полного пересмотра всей бюджетной политики государства. По мнению ряда авторов, либерально настроенное руководство Хорватии в лице Савки Дабчевича, а также поддерживавшего его секретаря ЦК СКЮ Мико Трипало полагало, что освобождение от контроля со стороны Белграда даст возможность проводить прогрессивные реформы (см.напр,. [217, с. 266-267]).

Статистические данные показывают, что в первой половине 70-х гг. Словения и Хорватия действительно в значительной степени работали на "чужого дядю", хотя основным получателем трансфертов была не Сербия как таковая, а Косово. Так,

228

например, если Словения получала из федерального фонда развития поддержку в размере всего лишь 0,9% своего валового продукта, то Косово - в размере 48,6%. Это было связано с тем, что Словения и Хорватия оказались значительно богаче других. Если ВВП на душу населения в среднем по Югославии взять за 100%, то в Словении данный показатель составил 196%, в Хорватии - 127%, в Македонии - 70%, а в Косово - 32%. Богатство же, в свою очередь, определялось более высокой производительностью труда и значительно более высокой долей участия населения в производстве [431 а, с. 178-182].
Недовольны были хорваты и распределением валютной выручки страны. Хорватия давала стране примерно 40% валютной выручки, однако могла оставлять себе лишь 7% оcтальное сосредоточивалось в федеральных фондах [24, с. 32].
Кризис явно назревал. Непосредственным толчком, спровоцировавшим кризис, стали события 1971 г. в Хорватии, ходе которых националисты из организации "Хорватская весна", поддержанные затем студентами, предъявили столь зна-

229
чительные требования в плане расширения автономии республики, что Тито предпочел ввести в Загреб войска и арестовать руководителей движения, а также устроить массовые репрессии в отношении тысяч сочувствовавших им людей. Среди прочих был арестован и Франьо Туджман, ставший в 90-е гг. президентом Хорватии [107,с.121].
Несмотря на подобную жесткость, в текущей административной работе Тито взял курс на передачу части власти республиканскому руководству. Но совсем по-иному формировалась политика в области демократии и экономических свобод. Либерализм стал слишком опасен для высшего руководства страны, и оно решилось на консервативный поворот, в ходе которого начался массовый уход со своих постов сторонников относительно больших политических и экономических свобод. Применялись и откровенно репрессивные меры, дабы отвратить население от либерализма. Наконец, для того чтобы сцементировать общество, приступили к созданию новой идеологии [24, с. 29-34].
Это был весьма характерный для Югославии, хотя и парадоксальный момент в развитии страны. Тогда как быстро двигающаяся по пути реформ Венгрия и даже Польша в 70-х гг. фактически стали уже деидеологизированными странами, где коммунистические принципы сохранялись, скорее, по инерции, но уже не воспринимались всерьез даже элитой, Югославия приступила к очередному (причем не последнему) идеологическому эксперименту. Как только с нее несколько "соскребли рыночную позолоту", так сразу проступило на свет сравнительно авторитарное и далеко еще не до конца модернизированное общество. "Груз отсталости", накопившийся за долгий срок, не мог быть, естественно, быстро сброшен в относительно короткий либеральный период развития.

С середины 70-х гг. рынок в рамках новой идеологии, разработанной ближайшим соратником Тито Эдвардом Карделем, перестал рассматриваться в качестве ведущего регулятора хозяйственной деятельности. Системой самоуправления теперь была пронизана вся политическая жизнь страны. Формально роль государственного регулирования свелась к минимуму. Но на практике под видом "самоуправленческих решений" господствовал

230
все тот этатизм. Даже законы, принятые скупщиной, рассматривались как самоуправленческие, а не административные акты.
"Отказываясь как от административно-централистских так и от рыночной координации социально-экономических процессов,- отмечал С. Васильев,- югославские идеологи 70-х гг. выдвинули на первый план механизм самоуправленческих соглашений и общественных договоров, которые все в большей степени должны были заменять административные решения и отчасти рыночный механизм. В сферу действия соглашений и договоров попадало практически все экономическая интеграция, планирование, налогообложение ценообразование, внешнеэкономические отношения, отношения между республиками, функционирование социальной инфраструктуры" [24, с. 35-36].
Консервативный поворот не привел в прямом смысле к широким экономическим контрреформам, однако он остановил всякие попытки борьбы с хозяйственными трудностями посредством усиления рыночных начал. В отдельных сферах наблюдался откат. Противоречивая, нестабильная система была законсервирована.
Так, например, снизилась доля дохода, которая оставалась непосредственно на предприятии: если в 1974 г. она составляла 68%, ток 1989г.-лишь56% [24, с. 47].
Похожий процесс шел в сфере ценообразования. Если к 1970 г. неконтролируемые государством рыночные цены были распространены примерно на две трети стоимости всех товаров, то к 1974 г. свободное ценообразование оказалось сохранено только для одной трети объема производимой в стране продукции(1). Причиной такого поворота стала инфляция. Динамика роста номинальных доходов населения все время шла впереди роста стоимости жизни.
Характерно, что в качестве антиинфляционного средства избрали именно усиление административного контроля. Что же

(1). Эти оценки, естественно, весьма условны. Поскольку существовало много способов неформального контроля за ценами со стороны различных органов власти, трудно точно сказать какая конкретно доля цен оставалась вне их ведения.

231
касается кредитно-денежной политики, то она была откровенно экспансионистской. Денежная масса временами резко увеличивалась, причем росла она темпами, значительно превышающими темпы роста ВВП. Так, в частности, в 1972 г. объем выпущенных денег увеличился на 42,5%, а в 1976 - на 52,7%. Немногим лучше обстояло дело в 1973 и 1975 гг. [507, с. 76-77, 126, 129]. Эмиссия была необходима для поддержки многочисленных неэффективно работающих предприятий и для осуществления широкомасштабных инвестиций [24, с. 57-66].
Постепенно перестал развиваться частный сектор экономики. Если за период 1964-1969 гг. число малых частных предприятий возросло со 105 тыс. до 145 тыс., то к 1974 г. оно сократилось до 135 тыс. [507, с. 119].
Существенным образом начала сокращаться межреспубликанская торговля, что стало важнейшим проявлением общей неэффективности хозяйствования. Если в 1970 г. на долю торговых связей между отдельными республиками приходилось 27,7% товарооборота, то в 1980 г.- только 21,7%. Это было связано с тем, что власти отдельных регионов ради поддержки своих предприятий и преодоления безработицы стали чинить всевозможные препятствия "чужакам" в деле осуществления торговли на подведомственной им территории (одновременно осуществлялось административное давление на "собственные" банки для поддержания низкой процентной ставки). В такой неожиданной форме возродился региональный протекционизм, который даже в старой Австро-Венгрии в основном был преодолен уже при Иосифе II [360, с. 67-68].

Пока шла политическая и идеологическая борьба, выявившиеся уже в начале 60-х гг. негативные тенденции все больше
давали о себе знать. Общество постепенно проедало создаваемый им продукт. Соответственно доля накопления в национальном доходе неуклонно снижалась. Если в 1962 г. она еще составляла 27%, то к 1975 г упала до 18% [130 с. 22]. Люди получали все более высокие заработки, активно приобретали автомобили и другие дорогостоящие потребительские товары,
Быстро увеличивали свои вклады в сберегательных кассах.
Югославский рынок продолжал работать и давать неплохие результаты для жителей страны. Они не страдали от дефицита

232
так, как, скажем, советские граждане, но тот фундамент развития, который обеспечивает накопление, с каждым годом становился все менее прочным. Средние ежегодные темпы роста промышленной продукции упали в 1966-1980 гг. до 6,7% что было почти в два раза меньше, чем в предыдущий период. На сравнительно высоком уровне (11,9%) держалась безработица[130,с. 12,34].
Помимо экономических проблем появились и проблемы социального плана. Идеология самоуправления должна была по мнению югославских теоретиков, способствовать формированию принципиально нового общества. Даже если бы в самоуправляемой экономике оказались какие-то изъяны, связанные с эффективностью хозяйствования, существование данной системы, возможно, могло быть оправдано тем, что человек на производстве чувствовал себя хозяином, а не бессильным, эксплуатируемым существом. Однако социологические исследования, проведенные в различных частях Югославии, показали, что никакого нового общества и никакого нового отношения к труду по-прежнему не существует.
Так, например, одним из важнейших преимуществ самоуправления считалось в теории то, что трудящиеся принимают реальное участие в управлении производством, начинают ощущать себя хозяевами и это повышает как их ответственность за судьбу предприятия, так и производительность труда. Но исследования, проведенные в Словении в 1968 г. и в Воеводине в 1984 г., показали, что рабочие в основном по-прежнему, как и при капитализме, трудятся исключительно ради получения заработной платы, а не для собственного удовлетворения.
Примерно 60% "синих воротничков" в Словении не чувствовали того, что они хоть в какой-то степени управляют собственным предприятием. Естественно, трудно было при таком отношении ожидать от рабочих повышения чувства ответственности за свое дело. С производительностью труд дело тоже обстояло далеко не лучшим образом. По оценке некоторых экономистов, югославы реально работали в среднем лишь 5,5 часов в день при формальном восьмичасовом рабочем дне [546, с. 84].

233

Основной причиной того, что люди не чувствовали себя хозяевами на производстве, была объективная неосуществимость системы самоуправления. Даже при наличии контроля за менеджментом со стороны рабочих советов некомпетентность широких масс делала невозможной осознанное и творческое участие в принятии важнейших решений. "Решения о производстве, покупках, продажах и т.д.,- отмечал ведущий специалист по югославской экономике Л. Сырц,- требуют экспертизы и информации, а потому на практике они остаются в руках директоров" [507, с. 44].

На практике директора предприятий, конечно, прекрасно понимали, что коллектив не может управлять предприятием. Любая попытка добиться реального самоуправления привела бы к тому, что никакие решения вообще не принимались бы. Но директорам приходилось тем не менее считаться с мнением коллектива. Поэтому они маневрировали на узкой тропе, проходящей между развалом производства и отторжением менеджмента работниками. В результате формировалась своеобразная система псевдоконсенсуса, при которой менеджмент учитывал некоторые важнейшие требования рабочих, но в текущей деятельности активно манипулировал голосами членов трудового коллектива. Вместо системы самоуправления сформировалась система доминирования директоров, создававших иллюзию того, что предприятием управляют его работники(1).
Так, например, собрания трудовых коллективов проводились после окончания рабочего дня, когда люди уже устали и

(1).Директора предприятий в этой системе приобрели вес, совершенно непропорциональный той формальной роли, которую они играли в самоуправляющейся экономике. Как только в середине 60-х гг. давление центра на них было ослаблено, так сразу руководители предприятий стали господами в своем хозяйстве. Иногда, конечно, им не удавалось находить общий язык с трудовыми коллективами - и тогда они теряли свое место. Но в подавляющем большинстве случаев этого не происходило. Так, например, в 1966 г. из старых директоров предприятий не был переизбран лишь 71 [255, с. 204].

234
хотели вернуться домой. Естественно, они не склонны бы тому, чтобы долго обсуждать вопросы, суть которых плохо понимали. Практика показала, что всерьез рабочие готовы обсуждать только вопросы условий и оплаты труда, что же касается всего остального, то "управленческие частности" оставались на рассмотрение администрации. Члены трудового коллектива стремились быстро перейти к голосованию, чтобы принять даже то решение, смысл которого они еще толком не осознали. Как правило, это было решение, предлагаемое директором.
Такой консенсус был недолговечен. Если рабочие выясняли, что принятые без серьезных размышлений решения по какой-то причине не работают на удовлетворение их краткосрочных интересов, вопрос в той или иной форме возникал вновь и мог приводить даже к конфликтам. Время от времени рабочие бастовали. Тито, полагавший, что система самоуправления должна работать на практике, удивлялся этому: "Против кого бастуете? Против самих же себя". Рабочие, однако, не чувствовали, что забастовками и требованием высокой зарплаты они наносят ущерб именно себе.
Но тем не менее установившаяся на предприятиях система псевдоконсенсуса позволяла администрации принимать хоть какие-то решения [255, с. 130; 507, с. 44, 55].
Все это объективно разрушало самоуправление. Однако дополнительным ударом по югославской системе стало то, что хозяйственный центр постепенно все больше стремился оставлять за собой принятие целого ряда важнейших решений. В 1982 г. один белградский журнал отмечал, что "доля ресурсов, которые инвестируются в самоуправляемом секторе экономики, ныне уменьшилась даже по сравнению с той, что была раньше, тогда как доля административно принимаемых решений, лишь формально выглядящих самоуправленческими, возрастает" [546, с. 81].

Парадокс развития югославского самоуправления состоял, однако, в том, что рабочие, не ощущая себя хозяевами предприятия, реально все же могли оказывать влияние на систему управления производством, причем влияние это было явно негативным. Рабочее место рассматривалось каждым как некая рента, которой он имеет право бесконечно пользоваться вне зависимо
с-

235
ти от эффективности своего труда просто потому, что является членом данного трудОВого коллектива. "Тот факт, что "инвестированная" работником часть дохода не могла быть ему выдана по выходе с предприятия, - отмечал С. Васильев,- превращала его в "вечного пайщика" предприятия" [24, с. 25].
Рабочие советы на предприятиях делали все возможное для того чтобы сохранить в максимальной степени имеющиеся рабочие места и защитить заработную плату от любых попыток ее сокращения (в реальном выражении), которое могло происходить в условиях инфляции. В некоторых организациях было зафиксировано даже такое явление, как передача рабочих мест по наследству детям [546, с. 91].

Понятно, что в ситуации, когда работника нельзя уволить ни за плохую работу, ни в связи с необходимостью изменения производственной структуры, эффективность хозяйствования снижается. Кроме того, консервативный настрой трудовых коллективов серьезно способствовал росту безработицы среди молодежи: 80% всех безработных югославов в 80-е гг. - это люди до 27 лет. Еще в 1984 г. местная пресса отмечала, что "через десять лет один миллион безработных молодых людей будет решать не только свою судьбу, но и судьбу социализма" [546, с. 92]. На самом деле прошло даже меньше десяти лет, и Югославия развалилась, а отдельные ее республики начали устранять из своей экономики всякие остатки системы самоуправления.
Социологические опросы показывали, что оптимизм, проявляемый в отношении развития югославской экономики, достиг своего максимума примерно в районе 1968 г., т.е. после того как в стране были осуществлены реформы рыночного типа. Затем, по мере того как углублялись проблемы системы самоуправления, оптимизм начинал снижаться. Во второй половине 70-х гг. реальное падение уровня жизни еще больше подкосило оптимизм общества [546, с. 93]. Но по-настоящему серьезный, длительный кризис югославской экономики начался в 80-е гг., когда механизм рыночного социализма практически полностью разладился.
Серьезной проблемой для югославской экономики стала инфляция. Если в 50-е гг. она была еще практически незаметна 2,6% в среднем в год), то в 60-е - составляла уже в среднем

236

10,6% в год, а в следующем десятилетии поднялась до 18,8% , что значительно превышало уровень, существовавший в других европейских странах.
Инфляция постепенно захватывала Югославию, хотя данный период роста цен еще не превышал того уровня, вслед за достижением которого возникает серьезная опасность для финансовой стабильности и для всего производственного процесса. Инфляция, если можно так выразиться, была еще контролируемой. Но в 80-е гг. ситуация в этой области постепенно стала меняться качественным образом. В самом начале нового десятилетия инфляция держалась на уровне 40% годовых, но с 1984 г. началось ее стремительное и непрерывное ускорение [385, с. 40-41].
Корни югославской инфляции уходят в глубины той экономической системы, которая сформировалась в этой стране. Рост цен имел в Югославии причины, существенно отличные как от тех, которые определяют характер умеренной инфляции в странах со стабильной рыночной экономикой, так и от тех, которые формируют быстрый переход к гиперинфляции стран, проходящих через череду глобальных политических и социально-экономических катаклизмов. В Югославии просто отсутствовал тот макроэкономический механизм, который в условиях развитого рынка подавляет инфляцию. И это являлось ярким свидетельством незавершенности процесса модернизации, даже несмотря на наличие в югославской экономике многих существенных рыночных элементов.
Еще в середине 70-х гг., столкнувшись с проблемой падения инвестиций и снижения темпов экономического роста, правительство решило в очередной раз ускорить развитие страны посредством использования государственных капиталовложений, а также за счет массированного импорта машин и оборудования.

Темп прироста инвестиций постепенно становился значительно более высоким. Если в 1973 г. он составлял лишь 2,2%, то с 1974 по 1978 г. возрос до 9,4%. Страна активно ввозила из-за границы машины и оборудование: их доля в импорте возросла в период 1975-1979 гг. на 4,7 процентных пункта [385, с. 42-43].

237
Возможно, это изменение характера государственной политики не имело бы столь печальных последствий для экономики, если бы в середине 70-х гг. не произошло существенное повышение мировых цен на нефть. Время для экспериментирования с инвестициями было выбрано самое неподходящее.
Цены на нефть и нефтепродукты сильно выросли и в самой Югославии, а это потребовало увеличения расходов на осуществление импорта. Торговый баланс страны, и без того отрицательный, с 1974 г. резко ухудшился, а баланс по текущим операциям, который показывал ранее положительное сальдо, стал теперь отрицательным. Таким образом, друг на друга наложились два серьезных процесса, каждый из которых потребовал дополнительного финансирования. И хотя в середине десятилетия ситуация несколько улучшилась, к 1977 г. проблема обострилась вновь.
Возросшие расходы надо было как-то покрывать, и Югославия начала активно прибегать к зарубежным заимствованиям. Соответственно объем внешнего долга страны стал с каждым годом быстро возрастать. А поскольку условия кредитования на международном рынке капиталов в этот момент значительно ухудшились, Югославия просто попала в своеобразную долговую ловушку [385, с. 42, 44].
В определенный момент стало ясно, что всю стратегию ускорения экономического развития, намеченную в середине десятилетия, теперь необходимо полностью менять. С 1979 г. прирост инвестиций в Югославии резко сократился, а с 1980 г. капиталовложения просто стали сокращаться, да еще весьма значительными темпами. Пришлось пойти и на дополнительные меры по обеспечению экономии, в частности на сокращение военных расходов, на ограничение личных доходов. Это позволило несколько выправить состояние баланса по текущим операциям, отрицательное сальдо которого было сведено теперь к минимуму. Однако в этот момент наметились негативные процессы уже в совершенно другой области.
"Чуть раньше, в 1977-1979 гг., благодаря росту инвестиций наметился и рост ВВП. Если в начале десятилетия средние темпы экономического роста составляли около 5% годовых. то в этот благоприятный период они поднялись до 7,3%.

238
Однако, как только изменилась в направлении повышения экономии стратегическая линия государства, рост "волшебным образом" быстро сошел на нет. В добавок ко всему "поработал" еще и мировой экономический кризис, разразившийся в начале нового десятилетия. В итоге к 1982 г. рост ВВП в Югославии составил лишь 0,5%. В дальнейшем подобный мизерный темп роста сохранялся примерно до 1988 г., несмотря на все усилия предпринимавшиеся для ускорения развития [385, с. 42, 52]
Экономическое положение югославских предприятий, которые и раньше страдали от встроенных в хозяйственную систему рыночного социализма недостатков, в начале 80-х гг. еще более ухудшилось. Они несли потери как из-за собственной неспособности к интенсивному накоплению, так и от внешних шоков. Теперь уже государству надо было бороться с надвигающейся угрозой экономического спада. Эта задача вполне сочеталась с задачей ликвидации отрицательного сальдо баланса по текущим операциям. А добиться успехов в данном направлении было просто необходимо для того, чтобы расплачиваться по накопившимся долгам.
Чтобы повысить конкурентоспособность национальной экономики и расширить сбыт продукции, в Югославии начали осуществлять стимулирующие меры по расширению экспорта. Для поощрения экспорта активно стали использоваться селективные кредиты, что потребовало денежной эмиссии [24, с. 80, 88].
Затем в 1982 г. было принято решение о девальвации динара почти на четверть. Кроме того, ввели некоторые импортные ограничения, установили специальные налоги на поездки за границу, разработали систему государственного регулирования потребления топлива и, наконец, ограничили изъятие валюты со счетов в частных коммерческих банках [385, с. 44]. Скупщина приняла также нормативные акты, ограничивающие расходы системы местного самоуправления [546, с. 81].
Девальвация стала дополнительным фактором ускорения импортируемой инфляции помимо уже существовавших высоких цен на топливо (впоследствии девальвация повторялась и опять ускоряла рост цен). В этих условиях население ожидало еще большего ухудшения ситуации с ценами, а пото-

239
му включился механизм инфляционных ожиданий. У граждан
уже имелись накопленные ранее сбережения, лежавшие до поры до времени в банках. Пока ситуация с ценами не вышла из под контроля, эти деньги не оказывали дестабилизирующего действия на рынок. Но теперь сбережения извлекли и стали интенсивно вкладывать в товары.

Кроме того, по мере роста цен доходы индексировались. Как только реальная зарплата стала расти (1985-1986 гг.), еще больше расширилась покупательская активность, и это сразу нашло свое отражение в ценах. В дальнейшем, правда, темпы инфляции уже стали превышать увеличение номинальной зарплаты, и население откровенно проигрывало из-за нарастающей финансовой нестабильности. Тем не менее стремление компенсировать потери посредством индексации нарастало, и нестабильность, таким образом, все усиливалась.
Конечно, сами по себе ни девальвация динара, ни инфляционные ожидания, ни индексации не могли бы запустить самовоспроизводящийся инфляционный механизм: они могли только на время дестабилизировать положение. Но предприятия имели слишком свободный доступ к деньгам, несмотря на низкую эффективность своей работы. И это стало главным инфляционным фактором.
В стране установились отрицательные реальные процентные ставки. Таким образом, легкий доступ к кредиту позволял предприятиям жить не по средствам, ускоряя инфляцию, которая, в свою очередь, все больше способствовала поддержанию отрицательных процентных ставок. Через этот механизм деньги перераспределялись от владельцев депозитов (т.е. тех, кто их стремился накапливать) к работникам предприятий, быстро расширявшим масштабы своего потребления. По некоторым оценкам перераспределение доходов за счет существования отрицательных процентных ставок составило от 5 до 15% ВВП [385, с. 52].
Доступ к дешевым деньгам пытались ограничивать при помощи административных мер рационирования кредита, однако находили способ обойти ограничения. Кроме того, усугублялась еще одна проблема. Рационирование и отрицательные процентные ставки, при которых займы выгодны заемщику, а не

240

кредитору, стимулировали банки прибегать к неэкономическим критериям при выдаче кредитов (взятки, личные контакты и т.д.), что в конечном счете еще больше снижало эффективность производства и косвенно содействовало нарастанию инфляции.
Трудно сказать, какую роль сыграл в нарастании инфляции государственный бюджет. Формально он, как правило, на протяжении десятилетия сводился с профицитом. Однако эксперты полагают, что это была лишь видимость, поскольку в Югославии допускались разного рода квазибюджетные операции. Предприятия могли получать субсидии или компенсировать за счет государства свои потери от неблагоприятного для них валютного курса. Не только внешние займы, прибегать к которым было все труднее, но также и займы у Центробанка (денежная эмиссия) покрывали реально формирующийся бюджетный дефицит [385, с. 52]. Высказывается мнение, что активно к политике эмиссионного покрытия бюджетного дефицита в Югославии стали прибегать с 1985 г. [24, с. 88].

Кредиты на поддержку экспорта, отрицательные реальные процентные ставки и фактически существующий бюджетный дефицит определили высокие темпы роста денежной эмиссии. Если в 1985 г. прирост денежной массы составил 61 % (в три раза больше, чем в Польше, в шесть раз больше, чем в Венгрии, в пятнадцать раз больше, чем в Чехословакии), то в 1988 г. он составил уже 242%. Это было уже в четыре раза больше, чем в Польше, и примерно раз в двадцать больше, чем в Венгрии и Чехословакии [167, с. 563].
Таким образом, у роста цен были различные источники, но в конечном счете все изменения приводили к одному к росту денежной массы. В итоге получилось следующее. Если в 1984 г. инфляция составила еще только 57% по отношению к предыдущему году, то к 1988 г. дошла почти до 200% [385, с. 40, 46].

Правительство время от времени пыталось замораживать цены, когда полагало, что они растут быстрее, нежели намечалось по планам. Но затем оно быстро вынуждено было отказываться от подобной меры и снова дать дорогу открытой инфляции.

241
В этом кстати, ярко проявилось отличие югославской инфляции 80- х гг от проблем, порожденных венгерской экономикой. Внешнеэкономический шок и быстрое нарастание задолженности перед иностранными кредиторами были для этих двух стран общими условиями. Общими оказались и негативные последствия для производства. Однако если в Венгрии государство лишь медленно шло на корректировки цен, так и не решаясь допустить их значительную либерализацию, то в Югославии оно
как бы заходило с другого конца, пытаясь временами вмешиваться в процесс, который в целом не находился под его контролем. Соответственно югославская инфляция оказалась куда масштабнее того роста цен, который имел место в Венгрии.

Постепенно в стране назревали требования очередных экономических реформ, способных стабилизировать финансовое положение и ускорить рост. Этому способствовали смерть Тито в 1980 г. и переход страны к своеобразному коллективному управлению, которое в принципе могло бы позволить себе либеральную модификацию той системы, что сложилась в последние годы жизни вождя. Была сформирована специальная комиссия по разработке новой программы реформ, во главе которой оказался известный либеральный партийный деятель С. Крайгер, оттесненный в 70-х гг. на второстепенные посты. Кое-что действительно удалось сделать, однако с 1984 г. наметилась новая консервативная волна в югославском руководстве, и серьезные перемены в целом так и не были осуществлены [24, с. 81].
Отсутствие позитивных перемен в экономике привело к тому, что югославские предприятия постепенно вытеснялись с европейского сельскохозяйственного рынка. Падали доходы и от столь значимой для Югославии сферы услуг, как туризм. По оценке С. Васильева, это было связано как с несовершенством инвестиционной политики, так и с низким качеством продукции. А проблемы с качеством определялись недостаточной квалификацией и мотивацией как работников, так и управленческого персонала [24, с. 86-87].
Наконец, в мае 1988 г. начался процесс осуществления радикальных изменений в югославской экономике. Думается только с этого момента можно в полной мере говорить о

242
начале формирования в Югославии рыночного хозяйств, таким образом, получается, что, несмотря на свой сравнительно ранний "рывок" к рынку, эта страна смогла приступить к завершающему этапу модернизации экономики практически одновременно с другими государствами Восточной Европы.
Однако обеспечить быстрые и радикальные действия способные разом решить все проблемы страны, не удалось. Решение части старых проблем обнажало комплекс новых, а потому реформы были осуществлены в несколько этапов, причем завершение процесса состоялось уже после распада федеративного государства.
В 1988 г. по согласованию с МВФ была принята программа реформ. Она предполагала существенную либерализацию в сфере ценообразования и внешнеэкономических связей. Был создан единый валютный рынок, сняты административные ограничения в системе банковского кредитования. Однако результат получился обратный ожидаемому. Соединить либерализацию с финансовой стабилизацией в югославских условиях оказалось невозможно.
С одной стороны, сильно выросли тарифы естественных монополий, которые принудительно держали на низком уровне примерно 25 лет. С другой же стороны, прирост денежной массы в 1989 г. возрос в десять раз по сравнению с 1988 г. [167, с. 563], что в условиях более свободной системы ценообразования ускорило и темпы инфляции, превысившей в годовом исчислении 1200% [385, с. 40].

"Вследствие ускорения инфляции,- отмечал С. Васильев,- и отставания индексации доходов их получатели были больше не в состоянии защитить свою покупательную способность... Сокращение спроса вызвало падение производства, что привело хозяйство в состояние самоподдерживающегося спада, в замкнутом кругу которого сокращение производства приводит к падению эффективности, росту удельных издержек, ускорению инфляции, уменьшению спроса и новому сокращению производства" [24, с. 92].
Таким образом, высокая инфляция 1989 г. стала продуктом развития специфической югославской экономики, в этом смысле она качественно отличалась по своей природе как от

243
гиперинфляций прошлого, связанных с разного рода политическими катаклизмами, вызывавшими большой рост государственного долга или наложение на страну репараций, так и от
инфляций, порожденных неумеренным увеличением социальных расходов, осуществляемых слабым правительством. Инфляция в Югославии, если можно так выразиться, была более органична самой стране, чем текущему моменту.
Постепенно становилось ясно, что реальная стабилизация окажется возможной лишь в том случае, если довести до логического завершения рыночные реформы и отказаться от самой системы самоуправления, лежащей в основе специфического югославского социализма. Такого рода преобразования начало готовить в 1989 г. новое федеральное правительство, возглавленное хорватским экономистом Анте Марковичем. Это правительство впервые за всю историю югославского рыночного социализма попыталось деидеологизировать экономику и построить ее исключительно на рациональных принципах, а не на априорных партийных установках.

Программа Марковича осуществлялась одновременно со знаменитым планом Бальцеровича в Польше и в своих сущностных моментах очень напоминала его. Однако мировая известность югославской программы оказалась значительно меньше известности программы польской (возможно потому, что из-за трагического развития межнациональных отношений на Балканах она фактически так и не была завершена).
Реализация программы стабилизации началась с января 1990 г. Курс Марковича состоял из нескольких составных частей[385,с.54-58].
Во-первых, было объявлено, что все бюджеты и внебюджетные фонды в стране должны финансироваться только за счет налогов. Это относилось и ко всем квазибюджетным расходам, покрываемым Центробанком. Для обеспечения реализации этои цели пришлось пойти на сокращение расходов(1) и

(1).По другим данным Марковичу все же не удалось в 1990 г. снизить государственные расходы. Они продолжали расти в реальном выражении [541, с. 108].

244
расширение базы налогообложения, включающее отмену некоторых налоговых льгот и введение нового налога с оборота.
Во-вторых, Центробанк пошел на резкое сокращение роста денежной массы. Прирост составил за 1990 г м 40%, т.е. сокращение было примерно восьмидесятикратным [167, с. 563]. Возможность подобного изменения монетарной политики обеспечивалась повышением процентных ставок государственным займом.
В-третьих, для того чтобы сбить инфляционные ожидания и "успокоить" потребителей, было принято решение о замораживании на шесть месяцев цен на уголь, нефтепродукты, черные и цветные металлы, медикаменты, а также о замораживании тарифов на электроэнергию, коммунальные услуги, услуги системы телекоммуникаций и железных дорог. В основном к числу замороженных относились цены на товары и услуги, определяющие возможность инфляции издержек. Остальные цены оставались свободными. В целом данная мера носила нелиберальный характер, однако, поскольку в предшествовавшем году либерализация цен устранила важнейшие структурные перекосы в экономике, замораживание могло дать позитивный результат (но, естественно, только в сочетании с рестриктивными бюджетными и монетарными мерами обеспечения стабилизации).

В-четвертых, государство снимало с себя ответственность за доходы трудящихся. Зарплата должна была теперь стать предметом коллективных договоров, заключаемых между руководством предприятий и работниками. Правда, на шесть ближайших месяцев зарплата (наряду с ценами) должна была подвергнуться замораживанию.
В-пятых, с января 1990 г. вводилась конвертируемость динара по текущим операциям. Устанавливался фиксированный курс по отношению к немецкой марке на уровне 7:1 (это обеспечивалось посредством деноминации динара). Фиксация, так же как и замораживание цен с зарплатами должна была стать важным психологическим фактором воздействия на население. Она должна была сбить инфляционные ожидания.

245
В-шестых, весь этот широкомасштабный комплекс преобразований сопровождался осуществлением некоторых мер по социальной защите части населения, однако сразу подчеркивалось что ее масштабы будут определяться в перспективе экономическими результатами реформы. Некоторые элементы старой системы социального обеспечения сразу же подверглись сокращению.
Наконец, последним, но одним из самых важных пунктов программы стала отмена ограничений, накладываемых на действия совместных предприятий. Это привело к всплеску активности иностранных инвесторов. В одном только 1990 г. число заключенных договоров о вложении иностранного капитала превысило общее число совместных проектов, действовавших в 1989 г. Одновременно активизировался и частный сектор национальной экономики [24, с. 96].
Реализация программы шла весьма успешно. В январе рост цен был еще очень высоким, но уже к июню 1990 г. инфляция сменилась даже небольшой дефляцией, хотя затем (после того как произошло размораживание) цены опять несколько выросли. Возросли внешнеторговый оборот страны и международные резервы Центробанка.
Однако стабилизация ударила по неэффективным предприятиям, и это привело к существенному падению объема промышленного производства. Наибольшие потери понесли добыча железной руды, угледобыча и судостроение [385, с. 60]. В целом ВВП из-за трансформационного спада сократился в 1990 г. на 7,5%. Начала расти и безработица, которая к 1991 г. увеличилась в сравнении с 1989 г. в два раза, достигнув 22,3% экономически активного населения [167, с. 177,213].
Ещё одной проблемой реформы стало возникновение к самому концу 1990 г. дефицита баланса по текущим операциям из-за резкого ухудшения состояния торгового баланса, снижающейся, но все же сохраняющейся инфляции (в целом за год она составила 121%) динар оказался переоценен и импорт нарастал значительно быстрее, чем экспорт. В ожидании девальвации население стало избавляться от динаров, что привело к наложению некоторых административных ограничений

246

на продажу валюты. С января 1991 г. динар действительно подвергся девальвации до уровня 9 динаров за 1 немецкую марку [385, с. 59, 64-66].
Во второй половине 1990 г. правительство приступило к реализации программы широкомасштабной приватизации предприятий. В конечном счете именно это должно было стать главным шагом по направлению к модернизации самоуправляющейся экономики. Именно это должно было превратить ее в нормальное рыночное хозяйство, основанное на частной собственности. Программа была в основном рассчитана на постепенные продажи значительной части акций внешним по отношению к трудовым коллективам инвесторам (аутсайдерам).
Таким образом, к началу 90-х гг. система самоуправляющихся предприятий, просуществовавшая несколько десятилетий и составившая основу югославского рыночного социализма, доживала свои последние дни. Однако дальнейший ход модернизации был связан уже с необходимостью решения комплекса более сложных социально-политических задач, нежели просто приватизация.

ГОЛЬ НА ВЫДУМКИ ХИТРА

Стабилизационная программа, осуществленная в Югославии в 1990 г., была стандартной и в целом напоминала ту, которая осуществлялась в Польше в то же самое время. Да и вообще она напоминала стабилизационные программы, осуществлявшиеся ранее в целом ряде стран (например, в Европе после мировых войн или в Латинской Америке в 70-80-е гг.). Однако, несмотря на общее сходство, имелась и чисто югославская специфика.
Прежде всего надо отметить, что намерение продать югославские предприятия внешним инвесторам было не так просто реализовать. Десятилетия господства системы само

247
управления не могли пройти бесследно даже при том, что элита
общества уже понимала необходимость дальнейшего движения в сторону построения нормальной рыночной экономики. Если коллектив чувствовал себя хозяином предприятия, то он не готов был легко смириться с присутствием чужака.
В Венгрии приватизация шла успешно, хотя и медленно, поскольку необходим был компромисс с менеджментом. В Чехословакии у государства были развязаны руки, но сама экономика оказалась не слишком готова к быстрому превращению в рыночную. Югославской проблемой стало чрезвычайно большое влияние коллективов. Специально проведенные опросы, охватившие 141 директора в Сербии и 141 в Хорватии, показали, что руководители предприятий хотят сохранения личной власти, сложившейся в системе самоуправления, и не ориентированы на развитие рынка по Марковичу [421, с. 1060-1061].
Хотя формальное право приобретать имущество имелось у всех граждан и институтов, реально в начале 90-х гг. процесс разгосударствления пошел в направлении создания существенных привилегий для инсайдеров. Инициатива была предоставлена самим предприятиям, и фактически условия приватизации были таковы, что работники могли легко выкупить большую долю акций своей фирмы.
Каждому члену трудового коллектива в ходе приватизации предоставлялась скидка для приобретения акций в размере 30%. Кроме того, добавлялось еще по одному проценту за каждый год трудового стажа на данном предприятии, хотя был все же установлен максимальный размер дисконта - 70%. Такими же правами, как и работники, обладали пенсионеры, трудившиеся ранее в данной фирме. В отличие от инсайдеров айтсайдеры могли в лучшем случае претендовать лишь на скидку в размере 30%.
Более того, с середины 1991 г., когда в стране стала вновь нарастать инфляция и правительство оказалось озабочено проблемой торможения роста денежных доходов населения, от предприятий с быстрым увеличением размера зарплаты требовали чтобы они значительную ее часть выдавали работникам

248
собственными акциями и облигациями. Таким образом, в определенном смысле можно говорить о том, что власть даже принуждала проводить приватизацию в пользу трудовых коллективов [287, с. 474-475, 480].
С одной стороны, приватизация по Марковичу вроде бы шла очень быстро. К концу 1990 г. более трех четвертей всех югославских фирм перешло в частные руки. Но с другой стороны, совокупный капитал этих фирм был почти в 30 раз меньше совокупного капитала фирм, приватизацией не затронутых . На по-настоящему крупных и значительных предприятиях процесс застопорился. Структура собственности в целом по всей югославской экономике оставалась старой [421, с. 1062].
Впоследствии (уже после распада страны) в Югославии были приняты некоторые меры для торможения приватизации, осуществлявшейся в пользу коллективов (в частности, был снижен размер предоставляемого работникам дисконта). Но в условиях гиперинфляции (о ней см. ниже) приватизация вновь ускорилась, поскольку активы предприятий совершенно обесценились и выкупить их не составляло никакого труда даже для самых бедных работников.
Собственность фактически разошлась за бесценок, и югославским политикам это не понравилось. В 1994 г., когда гиперинфляция была остановлена, демократическая партия предложила провести национализацию, и эта идея, естественно, была подхвачена социалистами. В результате на 87 % предприятий результаты приватизации были аннулированы. При этом, правда, не произошло реального возврата к системе самоуправления и власть сосредоточилась в руках менеджмента.
В 1995 г., когда в других государствах Восточной Европы
и даже в России частный сектор имел уже весьма сильные позиции, более 80% югославской экономики опять находилось

в государственной собственности. Миф о рыночном "первородстве" Югославии окончательно развеялся. "Спасало" лишь сравнительно неплохое развитие нового частного сектора [421, с. 1062-1066].
Однако то, что вся первая половина 90-х гг. фактически оказалась потеряна для приватизации, было еще далеко не

249
главной проблемой Югославии. В стране назревал кризис более глубокий нежели тот, который оказался порожден системой самоуправления и произрастающей из нее инфляцией. Все более и более очевидным становилось то, что многонациональное государство не может существовать как единое целое. Противоречия, развалившие в свое время Австро-Венгрию, спустя более полвека в полной мере дали о себе знать в государстве южных славян, несмотря на всю кажущуюся этническую близость населявших ее народов.
Парадокс югославского развития на рубеже 80-90-х гг. ярко проявился в отношении общества к программе Марковича. До весны 1991 г. Маркович был самым популярным политиком страны. Казалось бы, все идет замечательно, разумные рыночные начала поддерживаются народом и Югославию ждут такие же успехи в реформах, как и в других странах Центральной и Восточной Европы. Но не тут-то было. То, что сравнительно неплохо срабатывало в мононациональных странах, не сработало в государстве многонациональном.
Уже примерно к маю 1990 г. Маркович стал "врагом номер один" для национальных элит отдельных республик, как для прогрессивных и ориентированных на рынок, так и для консервативных. Его успех был одновременно их неудачей. Если бы реформы в масштабах всей федерации оказались доведены до конца, столь привлекавшая их конфедерализация Югославии могла бы застопориться. Поэтому на уровне республик Марковичу стали вставлять палки в колеса. По этой причине, в частности, некоторые элементы его программы приходилось вводить в силу президентскими указами, т.е. с использованием авторитарных начал [421, с. 1058-1060](1).

(1)СССР в то время не было правительства, равного по степени своей рыночной ориентации правительству Марковича. Однако думается, что при всей условности такого рода сравнений по судьбе Марковича и его программы мы можем в какой-то степени судить о том, что ожидало бы Григория Явлинского, стремившегося в самом начале 90-х гг. и сохранить СССР, и начать серьезные рыночные реформы.

250

Что же происходило с Югославией? Те силы которые сплачивали поколение партизан времен Второй мировой войны, постепенно исчезали вместе с уходом из жизни самого поколения. После кончины Тито в 1980 г. страна вступила фактически в совершенно новый этап ее государственной жизни. Именно в этот период сформировались принципиальные расхождения в политической стратегии ведущих югославских республик, которые затем в 90-х гг. определили распад государства.
Демократические тенденции, которые к концу десятилетия оказались столь сильны в Польше, Венгрии, Чехословакии, на югославском пространстве проявились в основном только в Словении. Национализм же стал доминирующим политическим течением и в Сербии, и в Хорватии. Однако носил он в каждой из этих республик принципиально различную окраску. "Для Сербии,- отмечали Б. Даллаго и М. Ува-лич,- наиболее важным в ее движении к национализму было создание Великой Сербии, в которой была бы гарантирована их национальная идентичность и за счет территориальной экспансии были бы увеличены размеры собственности, национального богатства, человеческих и других ресурсов. Для Хорватии движение к национализму означало обеспечение политической и экономической независимости, а также ликвидацию трансфертов в менее развитые регионы(1), что позволило бы ей ускорить рост и собственное развитие" [321, с. 78].

().Даже если бы он получил соответствующие полномочия, республики, скорее всего, все равно растащили бы Союз на отдельные части, причем ориентированные на рынок прибалты делали бы это ничуть не менее охотно, нежели консервативные азиаты.
(1). К концу 80-х гг. экономическое неравенство отдельных регионов только усилилось, несмотря на трансферты. Например, разрыв между Словенией и Косово по ВВП на душу населения стал уже не пятикратным (как в 1955 г.), а восьмикратным [321, с. 74].

251

В Хорватии к власти пришли люди из разгромленного в начале 70-х гг. националистического движения. Ослабление федерации происшедшее после смерти Тито, их вполне устраивало. Наиболее популярным стал в республике Хорватский демократический союз (ХДС) во главе с Франьо Туджманом, который пришел к власти после выборов весны 1990 г.- первых многопартийных выборов в Югославии.
В 1990 г. Туджману было уже 68 лет. С 1941 г. он участвовал в антифашистском движении, а потому сразу после войны стал, несмотря на сравнительно молодой возраст, функционером новой югославской власти. В середине 50-х гг. он окончил Военную академию и в I960 г. оказался самым молодым генералом югославской армии. Однако уже на следующий год он по собственной инициативе оставил военную службу и занялся научной работой, основав в Загребе Институт истории рабочего движения. В 1965 г. молодой генерал стал еще и доктором политических наук.
Естественно, Туджман ударился в науку не потому, что его потянуло из шумных битв в тишину кабинета. Это была форма ухода в политику - единственно возможная форма создания оппозиции режиму Тито. Туджман выступил как антимарксист и хорватский националист. В 1967 г. он был исключен из коммунистической партии, отстранен от руководства институтом отправлен на пенсию, несмотря на то что достиг лишь 45-летнего возраста. С 1972 г., когда начались репрессии против хорватских диссидентов, Туджман периодически отправляется в тюрьму. Но зато его популярность в это время резко возросла.
Туджман и его группа пропагандировали национализм в сочетании с антикоммунизмом. В Хорватии стали вновь слышны голоса, говорившие о сербах, как о ленивой расе

252

[217, с. 274]. В 1987 г. Туджману пришлось эмигрировать . Но уже через пару лет - в 1989 г.- он создал ХДС, на будущий год выиграл выборы, и парламент избрал его президентом страны. Впоследствии, после обретения Хорватией независимости, Туджман был избран президентом уже непосредственно в ходе всенародного голосования.
В Сербии же национализм развивался по-другому, нежели в Хорватии. Во второй половине 80-х гг. там сконцентрировал в своих руках власть лидер коммунистов Слободан Милошевич который изгнал из руководства всех интернационалистов, Постепенно Милошевич превратился в националиста, формально сохранив социалистический имидж. На многопартийных выборах декабря 1990 г. его социалистическая партия, возникшая из союза коммунистов, сумела удержать власть. После этого национализм расцвел пышным цветом и получил великодержавную окраску. Сербы в значительной мере были расселены и в других югославских республиках, а потому они ни в коей мере не желали допустить возможного распада единого государства, опасаясь оказаться в меньшинстве перед лицом своих врагов (подробнее см.: [24, с. 83-85]).
Впоследствии, когда этот распад все же стал неизбежен, стратегическая линия Милошевича несколько изменилась. Он готов был пойти на роспуск Югославии, но при этом намеревался пересмотреть границы республик так, чтобы все разбросанное по стране сербское население оказалось в составе "Великой Сербии" [40, с. 869]. Таким образом, агрессивность позиции Белграда сохранилась, хотя и приняла иные формы. В этой ситуации экономика страны в полной мере оказалась заложницей политики. Трагедия Австро-Венгрии, где исключительно по политическим причинам неоднократно срывались попытки финансовых стабилизаций, разразилась теперь в Югославии.
Уже в 1990 г. в ходе осуществления стабилизации, когда предприятия стали испытывать трудности со сбытом продукции, разразилась торговая война между Сербией, с одной стороны, и Хорватией со Словенией - с другой. Сербы стали облагать специальными налогами товары, поступавшие из других республик, те, в свою очередь, стали делать то же самое [385, с. 64]. Белград блокировал республикам перечисления из федерального бюджета. Хорватия и Словения начали удер-

253
живать в своих бюджетах таможенные пошлины и федеральные налоги[321, с. 79]. Реализация высоких идей программы Марковича все более тонула в коммунальной склоке.
Любопытно, что в России впоследствии во время рыночных реформ тоже велась торговая война между регионами, но характер ее был прямо противоположным. Регионы запрещали вывоз товаров за свои границы, стараясь облегчить тем самым жизнь потребителям, но осложняя сбыт производителям. В этом сказались различия двух стран: в России административное хозяйство существовало вплоть до начала 90-х гг., тогда как в Югославии много лет работал рынок. Соответственно и власти в двух странах видели свои задачи с "разных колоколен".
Очередной этап острого экономического кризиса начался в Югославии уже вскоре после того, как правительством Марковича была достигнута относительная финансовая стабилизация. Непосредственной причиной этого срыва стал окончательный развал государства. Оказалось, что для макроэкономики недостаточно одних лишь макроэкономических решений.
В июне 1991 г. Словения заявила о выходе из состава федерации. Это событие прошло относительно мягко, поскольку в маленькой республике жило сравнительно небольшое число сербов и Милошевич решил, что можно допустить независимость словенцев. Но после того, как через пять дней о своем выходе из состава федерации заявила Хорватия, позиция сербского руководства принципиальным образом изменилась.
Милошевич готов был допустить отделение только при условии того, что хорваты откажутся от Славонии и Крайны, населенных в основном сербами. Но тут сербский национализм натолкнулся на хорватский. Туджман не хотел уступать. Осенью началась гражданская война. А в январе 1992 г. конфликт перекинулся в Боснию, где уже местные сербы, получившие военную поддержку Белграда, провозгласили свою независимость.

Развал государства, сопровождавшийся столь острой конфронтацией между вчерашними "братьями-славянами", не мог не привести к развалу хозяйства и резкому сокращению производства. ВВП Югославии упал в 1991 г. на 17%, в 1992 г.- на 34%, в 1993 г. на 16% [167 с. 213].- Межнациональный конфликт привел также к необходимости оказывать поддержку беженцам, а впоследствии - и к необходимости финансировать

254

ведение войны, практически не подготовленной в плане хозяйственного обеспечения. Военные расходы в стране с катастрофическим падением производства достигали тем н нее 10% ВВП [231, с. 408]. Резкое возрастание расходов на фоне сокращения доходов опять реанимировало инфляцию. О программе Марковича теперь можно было забыть.
В 1992-1994 гг. в Югославии разразилась страшная гиперинфляция, уступавшая по своему масштабу только гиперинфляции в Венгрии, имевшей место после Второй мировой войны. По длительности же она ее даже превосходила, поскольку продолжалась почти два года - 22 месяца. Характер этой инфляции существенным образом отличался от характера той которая разразилась в 1989 г. Нынешняя была не столь сильно связана с прошлым развитием югославской экономики и гораздо больше походила на гиперинфляции, случавшиеся в модернизирующихся странах в условиях резких переломов.
Первые серьезные проблемы появились сразу после отделения Словении и Хорватии: налоговые поступления в августе 1991 г. были в два с лишним раза ниже, чем в апреле. Тем не менее среднемесячная инфляция в 1991 г. еще не превышала нормального уровня - 6,5% в месяц. Но уже в первом квартале следующего года среднемесячный показатель составил 36,7%, а со второго квартала гиперинфляция полностью вступила в свои права, перевалив за 50-процентную отметку [169, с. 114, 117]. Власти пытались бороться с инфляцией, но каждая их неудачная попытка вскоре проваливалась и в конечном счете только усугубляла и без того сложное положение дел.
Следующий качественный скачок цен произошел в самом начале 1993 г. С января инфляция ускорялась практически каждый месяц и к июлю достигла 433%. У этого ускорения было два внутренних механизма.
Во-первых, население, имевшее большой опыт подобных катаклизмов, а потому сумевшее адаптироваться к инфляции, быстро избавлялось от "горячих денег", жгущих руки. К концу периода гиперинфляции каждая банкнота в среднем дважды в день меняла своего "хозяина".
Во-вторых, стало проявляться действие эффекта Оливера-Танзи, в соответствии с которым налогоплательщики совершали свои платежи уже совершенно обесценившимися деньгам

255
Если в апреле 1991 г. правительству удалось собрать эквивалент более миллиарда долларов США , то на протяжении всего 1992 г.в месяц собиралось лишь порядка $200 млн. С января же I993г.вместе с ускорением инфляции резко пошла вниз и
Собираемость налогов. К июлю в казну попадало уже лишь немногим более $50 млн [169, с. 117]. И это неудивительно, поскольку при таких темпах роста цен просто физически невозможно успеть собрать (и тем более истратить на бюджетные нужды) деньги до их полного обесценения.

Таким образом, по мере ускорения роста цен правительство все больше и больше теряло возможность наполнять бюджет обычными способами. В 1991 г. дефицит бюджета составил 15,3% ВВП в сравнении с 2,7% годом ранее. В 1992 г. он возрос до 22,5%, а в 1993-м - до 25,2%. Единственным способом успеть осуществить бюджетное финансирование в такой ситуации стало ускорение денежной эмиссии, т.е. использование так называемого инфляционного налога. В 1992 г. темп прироста денежной массы оказался даже больше, чем в 1989 г., когда был пик предыдущей инфляции [ 167, с. 361, 563].
Для ведения войны надо было печатать и тратить деньги быстрее, чем они успевали обесцениваться. Подобной стратегии хватило примерно на полгода. Но с августа 1993 г. все пошло вразнос. Цены возросли сразу на 1790%. Правительству пришлось переходить к другой стратегии решения инфляционной проблемы. В этот момент оно попыталось остановить инфляцию чисто административным способом - посредством замораживания цен. Как и следовало ожидать, тут же возник дефицит, причем, несмотря на замораживание, цены по-прежнему продолжали расти в последующие два месяца, хотя и несколько меньшими, чем в августе, темпами. К концу октября административный раж угас, и цены снова пришлось отпустить, после чего инфляция сразу же составила 22 180% в месяц. В январе же 1994 г. вести подсчеты в месячном изменим уже просто не имело смысла. За один день цены возрасти на 62% [169, с. 125].
Одновременно сформировалась еще одна проблема. Дефицит возникший в период замораживания, не исчез. С этого момента в стране существовала одновременно и открытая, и скрытая инфляция. Причиной такой странной ситуации являлось то,

256
что из-за быстрого роста цен, как отмечал Я. Ростовский "предприятия розничной торговли зачастую не могли купить товар на выручку от продажи за данный день в том же объеме, в каком он был продан в этот день" [169, с. 119].
Естественно, магазины старались приспосабливаться к этой ситуации. В конечном счете они стали пересматривать свои цены дважды в день. Но это не могло считаться принципиальным выходом из положения (даже если закрыть глаза на чисто технические неудобства работы в подобном режиме). Во-первых, возникла проблема с мошенничеством кассиров и продавцов, поскольку они могли, продав товар вечером, регистрировать продажи по утренним, более низким, ценам и класть себе в карман полученную таким образом разницу. Во-вторых магазины в этих условиях не могли позволить себе поддерживать большой ассортимент, оставив на прилавках только то что обычно моментально расходится - хлеб, макароны, сыр, яйца, молоко.
Многие магазины вообще стремились к тому, чтобы держать свои двери открытыми для покупателей лишь короткую часть дня и тем самым оставить меньше времени товару на обесценение, а больше времени - персоналу на осуществление регулярных переоценок. Владельцы валюты, в свою очередь, также стремились приспособить свой распорядок дня к исключительным инфляционным условиям. Они дожидались, пока изменится курс, покупали динары, а затем бросались по магазинам делать покупки, пока цены опять не поднялись [169, с. 125].
Заниматься производством в подобной ситуации было уже практически невозможно. Риск потерять все из-за того, что не сумеешь быстро и адекватно осуществить переоценку товара, оказывался слишком велик. В результате страну поразила страшная нищета. На рубеже 1993-1994 гг. Югославия оказалась по уровню жизни населения на последнем месте в Европе и в последней десятке среди 170 стран мира [2J<> с. 407].
Конечно, в известной степени на хозяйственный кризис повлияли санкции, введенные в отношении Югославии 00Н , но тот факт, что после финансовой стабилизации 1994 г. стабилизировалось и производство, показывает, насколько сильным было именно влияние макроэкономических причин.

257
Программа стабилизации получившая название "программы Аврамовича", была принята в январе 1994 г. Сложность осуществления этой программы определялась тем, что Югославия по-прежнему находилась фактически в состоянии вооруженной конфронтации с соседями, а потому политические цели продолжали доминировать над экономическими. В частности, на 1994 г. был запланирован хотя и несколько меньший, чем в 1993 г., но все же огромный бюджетный дефицит (14% ВВП), для покрытия которого могла использоваться только денежная эмиссия.
Тем не менее 18 января была прекращена эмиссия старых денежных знаков, и через неделю Центробанк приступил к выпуску новых динаров (деноминированных в 10 млн раз), которые должны были стать конвертируемыми. Поначалу эти деньги использовались только для покрытия дефицита государственного бюджета, ставшего, таким образом, единственным каналом их проникновения в экономику.

Официально в стране в первой половине 1994 г. в обращении использовалось сразу две валюты, причем курс их по отношению друг к другу не был фиксированным и определялся рыночным спросом. Как отмечал сам Д. Аврамович в ходе лекции, прочитанной в декабре 1994 г. в Венском институте международных экономических исследований, возможно было бы

(1).Драгослав Аврамович - руководитель группы белградских экономистов, разработавших данную программу, занял в 1994 г. пост главы Центрального банка и, таким образом, непосредственно осуществлял монетарную политику в период стабилизации [50, с. 115].

258

лучше изъять старые динары из обращения, но у Центробанка не имелось для этого валютных резервов, они были блокированы за границей. Что же касается МФВ и Всемирного банка , то эти структуры не могли оказать помощь из-за международных санкций, наложенных на Югославию [263, с. 5].
Таким образом, денежная реформа качественным образом отличалась как от тех реформ, которые проводились в Австрии и Венгрии после гиперинфляции 20-х гг. (когда была сначала обеспечена стабилизация, а уже потом кроны заменялись на шиллинги и пенге соответственно), так и от реформ, осуществленных после Второй мировой войны в Германии и Австрии (когда проблема состояла не столько в том, чтобы обеспечить стабилизацию, сколько в том, чтобы восстановить работу рыночной экономики).
В наибольшей степени югославская реформа напоминала стабилизацию, осуществленную в 1923-1924 гг. в Германии. Особенно сильно сближало программу Аврамовича с действиями Лютера и Шахта то, что международные организации не готовы были помогать страдающим от гиперинфляции странам в их усилиях. Сам Д. Аврамович, впрочем, сравнивал свою реформу с советской реформой 1923 г., в ходе которой новый стабильный червонец сосуществовал с обесценившимся рублем [263, с. 6].
В первые месяцы стабилизационная программа действовала успешно, поскольку экономика, не желавшая работать со старыми динарами, готова была принять большой объем новых денег. Тем не менее существовала опасность того, что хорошо адаптировавшееся к инфляции население сразу же начнет конвертировать новые динары в немецкие марки, что ударит по валютному курсу и станет очередным фактором, усиливающим рост цен. Однако этого не произошло. Два первых дня реформы динар на валютном рынке был равен марке, а на третий даже несколько подрос. Те скромные валютные резервы, которые имелись в Югославии до мая 1994 г., не сокращались, а даже росли. Новый динар в народе за его стабильность прозвали супердинаром.
Каким же образом удалось без достаточных валютных резервов и при отсутствии международной поддержки обеспечить стабильность супердинара? По мнению Аврамовича, здесь сработали три фактора.

259
Во-первых, по депозитам, размещаемым в новых динарах, была установлена ставка в размере 6%, что в условиях отсутствия инфляции означало реальные 6%. Поскольку марки население хранило под матрацем, то держать сбережения в валюте оказалось значительно выгоднее.
Во-вторых, уже с февраля правительство стало активно собирать налоги, и поскольку платить их надо был в супердинарах, фирмы, ведущие свои операции в валюте, вынуждены были ее частично продавать.

В-третьих, поскольку единственным каналом распространения динаров был госбюджет, то деньги попадали в основном в виде зарплат и социальной помощи к малообеспеченных слоям населения. Но у них не было возможности делать сбережения, и динары сразу поступали в оборот, а не на валютный рынок [263, с. 7-8].

Конечно, перечисленные выше инструменты стабилизации надежными назвать было нельзя. Можно сказать, что реформа в лишенной валютных резервов стране велась по принципу "голь на выдумки хитра". Тем не менее данный подход сработал. И главной причиной успеха здесь стали, естественно, не перечисленные выше хитрые выдумки. Они лишь позволили сбить инфляционные ожидания и продержаться в течение некоторого времени, пока господствовала неопределенность.
Скорее всего, авторы реформы надеялись, что в Боснии установится мир, санкции ООН будут отменены и станет возможно договориться о кредитах с МВФ, а потому сейчас важно хоть на несколько месяцев остановить гиперинфляцию и продержаться до наступления более благоприятных условий осуществления стабилизации.
В принципе, им удалось это сделать. Однако политический
процесс оказался более сложным. Быстрых договоренностей по Боснии достичь не удалось, а через некоторое время (в мае и августе 1995 г.) создавшие эффективную армию хорваты сумели нанести удар по сербам в Славонии и Крайне. Санкции ООН
были отменены только в конце 1995 г., когда основные задачи стабилизационной программы были уже решены (1).

(1).Проблема налаживания взаимоотношений с международными -финансовыми организациями фактически не была решена даже после отмены санкций ООН. Аврамович разработал

260
Таким образом, поскольку в 1994 г. мира и кредитов не предвиделось, а большой дефицит госбюджета не позволял стабилизационному курсу сохранять свою эффективность слишком долго, уже с апреля правительству Югославии пришлось волей-неволей пересматривать проводимую им финансовую политику. Дефицит госбюджета должен был сократиться до 6,5% ВВП. А в июле Центробанк заявил о том, что вообще прекращает финансировать бюджетный дефицит [ 169, с. 134]
Для того чтобы решить проблему бюджетного дефицита пришлось осуществить существенные преобразования в налоговой системе. Ставки всех основных налогов, не дававших в условиях высокой инфляции практически никаких поступлений, были снижены. Таким образом, стимулировался вывод экономики из теневого сектора, причем делалось это без особых потерь для бюджета. Что же касается задачи увеличения доходов, то она была возложена на специально введенные для этого акцизы - на нефть, алкоголь, табак, кофе, автомобили и предметы роскоши [50, с. 116]. Как обычно бывает в подобных случаях, легко собираемые косвенные налоги сработали лучше, нежели прямые. Резкий рост бюджетных поступлений был отмечен с самого начала реформы.

Инфляция буквально с первых же месяцев стала сходить на нет. Тут же заработало производство. Рост был зафиксирован уже в феврале, что, кстати, способствовало решению налоговой проблемы. В таком быстром восстановлении экономики нет ничего удивительного, поскольку в условиях гиперинфляции она практически не функционировала. Однако в дальнейшем для того, чтобы рост сохранился, должны были включаться нормальные механизмы кредитования, дающие эффективно работающим предприятиям широкий доступ к новой стабильной валюте.

().так называемую "Программу-2", которая предполагала осуществление значительных мер в области приватизации, санации и реструктуризации предприятий. Она в целом бы одобрена на переговорах с представителями МВФ, состоявшихся в апреле 1996 г. Однако существенной поддержки Фонда (за исключением небольшого кредита для реструктуризации старых долгов) Югославия получить не смогла, поскольку многочисленные политические разногласия с режимом Милошевича продолжали сохраняться [50, с. 117].

261
В результате уже с марта потребовалось изменить первоначальную
стратегию стабилизации. Новые динары стали поступать в экономику не только через госбюджет, но и через кредитную систему, что обеспечило дальнейший рост ВВП. Рост привел к увеличению реальных доходов населения. Если в январе средняя зарплата в стране составляла ничтожные 26 DM в месяц , то уже к ноябрю она поднялась до 250 [263, с. 9-10].
Таким образом, оказалось, что программа Аврамовича существенным образом модифицировалась. Государству пришлось начинать учиться жить по средствам, тогда как предприятиям больше не выстраивалось жестких преград для получения стабильных, не обесценивающихся денег.
Кредитная эмиссия, достигшая сравнительно больших темпов летом, дала определенные инфляционные последствия с сентября, но они были уже не очень страшны, поскольку народ поверил в супердинар [263, с. 8, 16-17].

Инфляцию в основном удалось остановить, но экономика во второй половине 90-х гг. так и не была до конца модернизирована. Д. Аврамович хотел осуществить приватизацию и демонополизацию. К этому его подталкивало то, что после стабилизации цены на предприятиях-монополистах государственного сектора росли значительно быстрее, чем в конкурентной рыночной среде, и это создавало условия для сохранения инфляции издержек. Однако в мае 1996 г. Д. Аврамович был отправлен в отставку. После этого Центробанк отошел от последовательного проведения жесткой кредитно-денежной политики и вернулся к практике селективной раздачи кредитов [231, с. 413].

В Югославии осталась практика правительственного вмешательства в экономику. Помимо сохранения значительного государственного сектора и больших налоговых изъятий после 1994 г. поддерживались правительственный контроль за
валютным рынком, а также квотирование импорта. Соответственно сохранялся черный рынок валюты и товаров, на котором царили спекуляции. Власти предоставляли возможность приобретения валюты и импортных товаров на лучших условиях сторонникам режима Милошевича. Таким образом, экономика Югославии продолжала обслуживать политику.
Валютные счета граждан долгое время были заморожены. Более того, в условиях санкций ООН, когда власти сильно

262
нуждались в валюте, были предприняты дополнительные меры по извлечению валютных накоплений граждан из-под матрацев. Например, некоторые частные банки, привлекавшие валюту хорошими процентами, вдруг внезапно обанкротились. Хотя подобное облапошивание граждан было использовано финансовыми компаниями и в других странах, например, в России, некоторые экономисты полагают, что в Югославии за всем этим стояло государство [321, с. 85-86].

Если взглянуть в целом на период, в течение которого построенная на принципах самоуправления югославская экономика находилась в кризисе, то результат будет выглядеть неутешительным. С 1978 по 1989 г. среднегодовые темпы роста в Сербии и Черногории составляли всего 0,7%. Постепенное нарастание инфляции дестабилизировало производство. Но настоящей катастрофой для Югославии стал периоде 1989 по 1993 г., когда распалась федерация, началось вооруженное противостояние с соседними республиками и гиперинфляция парализовала всю хозяйственную жизнь. Производство в стране сократилось более чем в два раза.
Начало финансовой стабилизации стало началом восстановления экономики. По официальным статистическим данным в 1994-1997 гг. имел место значительный рост ВВП, однако если взять весь кризисный период в целом, то с 1978 по 1997 г. валовой продукт сократился на 53,5%. Правда эти данные подвергаются сомнению.
С одной стороны, в них не учитывается работа теневой экономики, чьи масштабы были весьма велики особенно в условиях инфляции. По имеющимся оценкам в 1993 г. она составила 52,7% от объема легального производства, в 1995 - 40,8%, в 1997 - 34,5%. Но с другой стороны, некоторые косвенные данные заставляют думать, что дела в югославской экономике обстояли даже хуже, чем это показывают официальные статистические данные. Падение объемов как частного, так и государственного потребления, снижение количества перевезенных грузов и некоторые другие показатели свидетельствуют том, что после непродолжительного подъема 1994 г. в югославской экономике буквально уже с 1995 г. опять начался серьезный кризис, который продолжался практически до конца десятилетия [457, с. 904-906]. Некоторые авторы отмечают, что в страдающей от отсутствия инвестиций промышленности стаг-

263
нация началась уже с октября 1994 г., т.е. сразу после того, как завершился первый восстановительный этап [436, с. 74].
Кризис этот стал следствием наличия целого комплекса , проблем югославской экономики и политики. Во-первых, политическая нестабильность, связанная с военными действиями сначала в Боснии и Герцеговине, а затем и в Косово, превратила Югославию в регион с неблагоприятным инвестиционным климатом. Во-вторых, санкции ООН против Югославии нарушили связь национальной экономики с мировым рынком, что для такой маленькой страны оказалось довольно чувствительным ударом. В-третьих, внутреннее политическое противостояние Милошевича с демократической оппозицией формировало в деловых кругах ощущение крайней неопределенности. Наконец, в-четвертых, на фоне политико-экономических проблем высочайшего уровня достигла коррупция государственного аппарата. В 2000 г. Югославия входила в десятку наиболее коррумпированных стран среди 99 обследованных.
Таким образом, югославская экономика хотя и сумела восстановить основные производства после глубочайшего провала периода гиперинфляции, но в целом так и не получила возможностей для нормального развития. Удар, который нанес по некоторым европейским странам в 1997-1999 гг. азиатский финансовый кризис, в Югославии сказался намного серьезнее, чем в России. Свою лепту внес и косовский политический кризис, отпугнувший возможных инвесторов и вытянувший из бедной государственной казны очень много денег. В 1999 г. падение ВВП составило 17,7 %. Это был провал, сопоставимый по своим масштабам лишь с трансформационными кризисами, которые имели место в европейских странах с переходной экономикой в начале 90-х гг. Для конца 90-х гг. данный кризис был беспрецедентен [231, с. 401].
Меньше всего пострадало сельское хозяйство, имеющее сравнительно стабильный рынок, характеризующийся неэластичным спросом. Кризис привел к значительному сокращению использования минеральных удобрений. Снижение уровня жизни населения обусловило сокращение доли животноводства и увеличение объемов выращивания зерновых культур (иначе говоря потребители стали переходить с молока и мяса на хлеб), но в целом объем сельскохозяйственной продукции в течение кризисного периода практически не уменьшился. Гораздо хуже

264

обстояло дело с промышленным производством, упавшим примерно на половину. Особенно сильно пострадали машиностроение и металлургия, т.е. отрасли производственного спроса, что неудивительно в ситуации резкого сокращения инвестиций [457, с. 908-909].

Экономический кризис опять вернул инфляцию, сочетающуюся с дефицитом товаров. Возродился черный рынок. Для того чтобы избавиться от сербского финансового авантюризма, Черногория ввела во внутреннем обращении немецкую марку.
Только после падения режима Милошевича и формирования нового демократического правительства Сербии (Черногория фактически уже к тому моменту времени экономически вышла из состава Югославии) в начале 2001 г. в очередной раз сформировались условия для завершения процесса модернизации и перехода к стабильному самовоспроизводящемуся росту. По оценке проф. С. Васильева1, несмотря на пестрый состав правящей коалиции, включающей в себя целых восемнадцать партий, ключевые позиции в правительстве Зорана Джинджича занимали молодые либералы, придерживавшиеся близких позиций по большинству значимых вопросов. Они были великолепно образованы, хорошо знали опыт других переходных экономик, имели четкие приоритеты в плане осуществления экономической политики и являлись реалистами в оценке конкретной политической ситуации. Даже трагическая гибель 3. Джинджича в результате покушения не изменила, насколько мы можем судить, реформаторской направленности правительства Сербии.
В плане финансовой стабильности, несмотря на последствия войны в Югославии особых проблем уже нет. Есть проблемы с эффективностью работы кредитной системы и мно-

(1).Оценки даны проф. С. Васильевым в беседе с авторами по результатам его личной рабочей поездки в Югославию, состоявшейся в 2001 г.

265
гих промышленных предприятий, которые специфическим образом функционировали при Милошевиче. Поэтому главная задача правительства - это приватизация.
Программа приватизации, предложенная правительством Сербии представляется С. Васильеву весьма прогрессивной. Предполагалось вынести на конкурс 70% акции каждого сербского предприятия. При этом к продажам крупных предприятий намечено было широко привлекать иностранных инвесторов. Оставшиеся 30% акций крупных предприятий предполагалось поделить между их работниками и инвестиционными фондами. Впоследствии акции инвестиционных фондов будут распределены поровну между всеми гражданами. На средних и мелких предприятиях все 30% акций могут получить сами работники, но это произойдет только в том случае, если приватизация состоится в течение первых двух лет со дня ее начала. Каждый последующий год будет уменьшать долю работников на 10%. Этот механизм должен ускорить темпы приватизации.
Несмотря на все это, перспективы Югославии остаются весьма проблематичными. Хотя все сложные вопросы в отношениях между двумя оставшимися в государстве республиками были успешно разрешены и Югославия превратилась в несколько формальный Союз Сербии и Черногории, сохраняются этнические проблемы в таких регионах, как Косово и Воеводина. Поэтому отношение Евросоюза к Сербии и Черногории пока настороженное, и ожидать принятия этой страны в ЕС еще нет оснований. Таким образом, можно констатировать факт, что неудачный ход экономических преобразований и чересчур острое желание решить этнические проблемы за счет соседей сделали Сербию и Черногорию европейским аутсайдером. Рыночно-социалистическое прошлое страны не смогло обеспечить ей модернизационного рывка.