Травин Д., Маргания О. Европейская модернизация

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава 7. ЮГОСЛАВИЯ: ПОРОХОВАЯ БОЧКА РЕФОРМ

Устройство хазарского государства было довольно сложным... Большинство населения царства составляли хазары, все остальные были представлены лишь небольшими группами. Административное деление царства, однако, было таково, что это не бросалось в глаза... Количество посланников от каждого из округов при дворе было непропорционально размерам населения, которое они представляли, оно зависело от числа округов, из чего следует, что хазары, составляющие большинство населения страны, оказывались при дворе в меньшинстве... Кроме того, хазары, как самые многочисленные, несли на себе основной груз воинской повинности, хотя среди военачальников все народы были представлены равноправно... Хазары имели право покупать только неокрашенный, дорогой хлеб. Если же кто-то из хазар шел на нарушение и дерзал купить дешевый, окрашенный хлеб, что было строжайше запрещено, то это могло быть установлено по его испражнениям. Существовала специальная служба типа налоговой, которая время от времени контролировала хазарские нужники и наказывала преступников.
Милорад Павич

Исследуя модернизации экономик различных стран мира, мы постоянно обнаруживаем большее или меньшее сходство с тем, как протекает данный процесс в России. Опыт Югославии, а также тех государств, на которые она распалась в 90-х гг. XX века, в этом отношении представляет значительный интерес. И дело не только в тех исторически сложившихся тесных связях, которые существуют у нашей страны с Сербией и Черногорией. Наибольший интерес представляет сама структура югославского государства, в
178
существенной степени определившая состояние и развитие экономики королевства (впоследствии - федеративной республики).
Югославия предоставляет нам, пожалуй, единственный в мире помимо России пример завершающего этапа модернизации, осуществлявшегося на наших глазах в многонациональном распадающемся (да к тому же еще и славянском) государстве. Югославия - это то зеркало, в которое мы могли все время смотреться, стараясь определить, что же в удачах и неудачах нашей собственной модернизации было закономерного, присущего также и другой стране, а что оказалось случайным, связанным исключительно со спецификой России.
Модернизация Австро-Венгрии представляла для нас существенный интерес как модернизация огромной многонациональной империи. Но все же это пример из XVIII- XIX веков, да к тому же пример модернизации незавершенной. Случаи Венгрии и Польши наиболее интересны в том плане, что именно эти две страны продемонстрировали в конце XX века передовые, если можно так выразиться, варианты модернизации. На их опыт все время смотрели и в нашей стране, и во многих других государствах Восточной Европы. Однако Венгрия с Польшей не имели такого широкого спектра межнациональных проблем, как Россия и Югославия.
Помимо всего сказанного Югославия интересна еще в одном отношении. Она была единственной страной, в которой оказались на практике воплощены принципы рыночного социализма. Там они реализовывались на протяжении нескольких
десятилетий, тогда как в Венгрии и Польше периоды, которые можно считать рыночными и социалистическими одновременно, оказались значительно более короткими. Да и сама модель там оказалась воплощена в жизнь с меньшей степенью
последовательности, нежели в Югославии. В Чехословакии же советское вторжение 1968 г. вообще прервало намечавшееся с конца 50-х гг. движение по направлению к рыночному социализму.

179

Рыночный социализм долгое время был для многих реформаторски ориентированных экономистов и политиков в странах Центральной и Восточной Европы, а также в СССР наиболее желательным третьим путем, своеобразной альтернативой как экономике советского типа, быстро доказавшей свою неэффективность, так и капитализму, к которому им очень не хотелось возвращаться. Определить, каковы же были реальные плюсы и минусы рыночного социализма, выяснить, почему даже бывшие югославские республики отказались от дальнейшего движения по данному пути, лучше всего удается, если проанализировать непосредственно опыт хозяйственного развития Югославии.
Неспокойные Балканы часто называют "пороховой бочкой Европы". В этом смысле такая балканская страна, как Югославия, то будоражившая соседей своими экспериментами в области рыночного социализма, то срывавшая ход преобразований из-за очередного обострения национальных проблем, по праву может называться "пороховой бочкой реформ". Осколки югославских "взрывов" разлетались далеко за пределы той территории, на которой опробовалась модель. Наконец, весьма интересен и нынешний путь развития республик - наследниц бывшей Югославии. Здесь присутствует полный спектр возможных моделей политико-экономического развития пореформенных государств.
Словения демонстрирует наиболее приближенную к Западу Демократическую рыночную модель. Это государство весной 2004 г. будет принято в Евросоюз. Хорватия показывает пример сравнительно успешной модернизации, но с использованием ярко выраженных авторитарных начал. По этой причине она пока не может еще претендовать на объединение с Европой. Сербия, пытавшаяся удержать в ареале своего влияния и Черногорию, и Косово, и часть других территорий бывшей Югославии, осталась практически последним островком межнациональных разборок, тормозящих модернизацию, несмотря на наличие сравнительно продвинутой экономики. Наконец, Босния и Герцоговина, а также Македония - примеры государств, в которых завершение модернизации по-прежнему далеко.

180

"СЕРБЫ ХОТЯТ ВСЕГО"

Специфика экономического положения югославского королевства (сперва получившего название Королевства сербов, хорватов и словенцев), возникшего так же, как Австрия Венгрия и Чехословакия, после распада Габсбургской державы, состояла в том, что лишь меньшая часть территорий и населения этого государства принадлежали ранее распавшейся империи.
Наиболее развитые в хозяйственном отношении словенские земли находились ранее под управлением Вены, менее развитые, но все же медленно модернизирующиеся территории Хорватии и Воеводины контролировались из Будапешта.
В какой-то мере можно было говорить о том, что в состав Австро-Венгрии входили Босния и Герцеговина, поскольку с 1878 г. они, формально все еще пребывая в составе Османской империи, находились под непосредственным управлением габсбургского министерства финансов. С 1908 г. они даже юридически стали составной частью Австро-Венгрии, но период нормального мирного развития был столь мал, а отсталость Боснии и Герцеговины столь велика (лишь в 1928 г. крестьяне этих территорий были окончательно освобождены от феодальных повинностей и получили землю в собственность), что фактически нет оснований говорить о сколько-нибудь серьезном влиянии австрийской хозяйственной культуры на модернизацию этих территорий.
Самым непосредственным образом в составе турецкой державы вплоть до Первой мировой войны пребывала Македония. По уровню экономического развития она была столь же отсталой, как Босния и Герцеговина. Модернизация с опорой на какие бы то ни было европейские образцы там фактически даже не начиналась.
Промежуточное положение между более развитыми Словенией, Хорватией, Воеводиной, с одной стороны, и отсталыми Боснией и Герцеговиной, а также Македонией - с другой

181
занимала Сербия. Это государство, составившее основу нового королевства на протяжении уже целого ряда десятилетий развивалось самостоятельно.
О наконец основной упор в этом развитии был сделан на достижение военных целей, поскольку Сербии надо было защищаться от таких крупных соседей, как Австрийская и Турецкая империи. Да и собственное стремление к тому, чтобы объединить находящиеся под контролем этих империй южнославянские территории, также стимулировало милитаризацию всей жизни королевства.
Подобная милитаризация (выражавшаяся, в частности, в том, что бюджет страны был постоянно ориентирован на крупные военные расходы) существенным образом препятствовала ускорению едва начавшейся в Сербии модернизации. В начале XX века страна прошла через две балканских войны и Первую мировую, что в совокупности подорвало ее и без того слабое хозяйство. Практически вся экономика Сербии была разрушена. Страна оказалась отброшена на много лет назад.
Исторически сложившееся огромное значение милитаризации, а также та особая роль, которую Сербия взяла на себя в процессе объединения южнославянских земель и выведения их из-под зависимости от соседних империй, впоследствии определяли ход политического, экономического и социального развития Сербии практически на протяжении всего XX столетия.
Но помимо чисто военных проблем в Сербии были и другие трудности. "После уничтожения зависимости от Турции в 1814 - 1815 гг. аграрная реформа была осуществлена по очень
простому принципу: все, что в данный момент обрабатывал
человек, становилось его собственностью" [454, с. 12]. Это превратило Сербию в крестьянскую страну с мелким землевладением.
Очень сильные позиции в стране принадлежали крестьянской общине - задруге, которая еще в середине XIX века контролировала фактически всю экономику, имевшую резкий перекос в сторону сельского хозяйства. В отличие от хорватской задруги, которая в условиях ускоряющегося хозяйственного

182
развития Австро-Венгрии начала распадаться задолго до формирования Югославии, сербская - оставалась основой быта миллионов крестьян. "Хотя задруга предотвращала массовую безработицу и обеспечивала минимальный уровень жизни каждому ее члену,- отмечал И. Беренд,- она стала препятствием для осуществления модернизации экономики по 3ападному образцу. Она оставалась самодостаточной единицей ограничивающей социальную мобильность и развитие рыночной экономики" [277, с. 42].
В отличие от скованной задругой деревни сербские города были слабо населены, медленно прогрессировавшие промышленность и торговля не принадлежали к числу тех видов деятельности, которыми традиционно занималось исконно сербское население.
Наконец, существовала еще крохотная Черногория, так никогда и не покоренная своими сильными соседями, но уровень ее экономического развития был крайне низок. Она постоянно жила на дотации Российской империи и практически не имела ни собственной хозяйственной системы, ни собственных финансов. Большую роль в политической жизни этой горной страны играли племенные вожди.
Экономические проблемы Югославии имели кроме всего вышесказанного еще один срез. Пока существовала аграрно-индустриальная Австро-Венгрия, сельскохозяйственная продукция Хорватии, Словении и Воеводины находила себе рынок сбыта в других частях государства. Соответственно при наличии собственного платежеспособного потребителя господствовавший в Европе протекционизм не слишком сильно сказывался на южнославянских крестьянах. Но войдя в состав Югославии, Словения, Хорватия и Воеводина обнаружили, что вместо потребителей аграрной продукции они теперь имеют внутри национальных границ одних лишь конкурентов.
В условиях открытой экономики такая перемена местоположения не могла бы иметь большого значения, но в условия экономики протекционистской наиболее продвинутые югославские регионы с самого начала получили плохие возможности для развития. В 1914 г. производители хотя бы некото-

183
рых славянских земель имели налаженные хозяйственные связи с внешним (неславянским) миром. Теперь же всем надлежало вариться в собственном соку.
Таким образом, Югославия сразу после своего образования имела очень плохие стартовые условия для осуществления экономической модернизации. Даже наиболее передовые её территории по европейским меркам того времени могли считаться крайне отсталыми (в меньшей мере Словения, в большей - Хорватия и Воеводина). Что же до территорий, составлявших львиную долю государства, то им практически все приходилось начинать с нуля.
На общую экономическую отсталость накладывалось еще и различие хозяйственных укладов, вызывающее острые противоречия между отдельными народами нового государства. У каждого имелось свое видение путей развития страны. В этом состояло принципиальное отличие югославского состояния дел от того, которое на тот момент времени сложилось в Австрии, страдавшей от структурных проблем, или в Венгрии, захваченной в 1919 г. советской властью. У австрийцев и венгров задачи краткосрочного периода стояли более остро, чем у югославов, но зато в долгосрочной перспективе им требовалась не столь глубокая перестройка всей хозяйственной системы, чем та, которая была остро необходима южным славянам.
Если выйти за рамки собственно экономических отношении, то следует отметить, что серьезной проблемой для Югославии становились религиозные и этнические различия, сербы и черногорцы в основном были православными, словенцы и хорваты - католиками. В Македонии, в Косово, а также в Боснии и Герцеговине были представлены различные конфессии, включая ислам. Но религиозную специфику в период быстрого нарастания среди европейских интеллектуалов атеистических воззрений не принято было ставить на первый план.
Этнические же различия Белград пытался вообще не замечать стремясь представить всех южных славян без разбора Югославами. Однако со временем подобный подход все больше и больше доказывал свою несостоятельность. Хорваты

184
в шутку расшифровывали название государства Королевство сербов, хорватов и словенцев как "Сербы хотят всего" (Srbe Носе Sve), и в этом была немалая доля истины [206, с. 69].
Развитие Австро-Венгрии в свое время уже продемонстрировало, насколько серьезным тормозом для экономической модернизации становятся межнациональные и межконфессиональные различия. Югославия, сформировавшись как маленькая империя, в которой доминируют сербы, в полной мере восприняла все проблемы своей имперской предшественницы, хотя на первый взгляд они и были несколько замаскированы принадлежностью всех народов к единому славянскому корню. Более того, Югославия сложилась как унитарное королевство с очень сильной центральной властью, т.е. она в смысле учета интересов отдельных народов и конфессий сделала даже шаг назад по сравнению с дуалистической Австро-Венгерской монархией образца 1867 г.
"Более неудачный способ объединения югославян, чем тот, который был осуществлен, придумать было трудно,- отмечает специалист по истории Хорватии В. Фрейдзон.- Хорватия, как и Словения, пришла с многовековым опытом исторического развития среднеевропейского типа, связанного с западной цивилизацией, влиянием немецкой и венгерской культуры. В последние десятилетия Австро-Венгрии при всех отступлениях от либерализма (особенно в Венгрии) в монархии преобладал конституционный порядок. Таким образом, между отдельными объединившимися странами пролегали цивилизационные барьеры" [217, с. 236].
Ко всем внутренним проблемам добавлялись еще внешнеполитические. Югославия имела сложные отношения с Болгарией из-за Македонии, с Италией из-за некоторых территорий на Адриатическом побережье и с Грецией из-за порта Салоники. Да и отношения с Венгрией были далеки от идеала. Будапешт не забывал о том, что Хорватия ранее входила в состав венгерского королевства. Словом, все соседи были по отношению к Белграду настроены не слишком дружелюбно.
Построение национальной экономики должно было начаться с создания единой кредитно-денежной системы. Юго-

185
славия к моменту своего формирования имела ни много ни мало четыре денежных единицы: динар, использовавшийся в Сербии; крону, имевшую хождение на территориях, принадлежавших Австро-Венгрии; черногорский перпер - и, наконец, лев, поскольку небольшие территории перешли после Первой мировой войны к Югославии от Болгарии. Однако при этом динар и перпер реально не функционировали, так как в ходе войны на оккупированных территориях Сербии и Черногории австрийские власти ввели крону, а болгарские - лев. Наконец, еще одним фактором, усложняющим проблему, было то, что крона теперь оказалась валютой уже несуществующего государства.
На практике механизм введения новой денежной единицы включал в себя два этапа. В ходе первого динар был восстановлен и признан законным платежным средством на юго-восточной территории страны. На северо-западе таким платежным средством оказалась признана специально проштампованная (и тем самым отделенная от платежных средств других наследников Австро-Венгрии) крона.
Второй этап наступил только через год. Проштампованные кроны были обменены на динары. Любопытно, что и народ, и государство в ходе этой процедуры обмена постарались друг друга перехитрить.
Проштамповано было банкнот на сумму 7 млн крон, но к оплате через год предъявили примерно 8 млн, поскольку подделать штамп было не слишком трудно, и в Югославию просто "скинули" банкноты с других территорий бывшей Австро-Венгрии. Что же касается государства, то за время существования проштампованной кроны оно успело девальвировать ее по отношению к динару в 1,6 раз [459, с. 475]. Формально за четыре кроны при обмене давали один динар, реально курс получался 5:1, поскольку часть суммы обладателям крон выплатили государственными облигациями, рассчитанными на десять лет . Но и это было своеобразным компромиссным решением, поскольку некоторые сербские политики предлагали менять по курсу 10:1 и даже 20:1, мотивируя это тем , что данные кроны нажиты на войне с Сербией [416,с.379].

186
В итоге все остались недовольны. Хорваты впоследствии ставили сербам в упрек, что те их в этот сложный для страны момент просто надули, а сербы полагали, что и так дали слишком много за валюту бывшего военного противника.
Обесценение динара началось сразу же после его введения в оборот. Эмиссия нарастала высокими темпами (в одном лишь 1920 г. объем денежной массы вырос в пять раз) - как по причине необходимости замены крон на динары, так и по причине бюджетной несбалансированности. Сразу же после войны один доллар стоил около пяти, а к 1923 г.- уже более 90 динаров [459, с. 477].
Впрочем, рост денежной массы был не единственным фактором обесценения. Значительный дефицит торгового баланса, приводивший к оттоку валюты из Югославии, а также паническое бегство от национальной валюты, связанное с нестабильным политическим положением новой страны, в не меньшей мере способствовали падению динара.
С точки зрения аккумулирования бюджетных доходов Югославия находилась, пожалуй, в наихудшем положении среди всех наследников Австро-Венгрии. Сербия и Черногория сильно пострадали от войны, а потому никакой налогооблагаемой базы там практически не существовало. Кроме того, сербские власти, находившиеся во время войны за пределами своей страны, давно уже не собирали налоги и жили на дотации, выплачиваемые союзниками. Что же касается территорий, которые ранее входили в состав Австро-Венгрии, то там просто некому было собирать налоги, поскольку чиновничество, в значительной степени состоявшее из этнических немцев, предпочло переселиться в Вену.
Ко всему этому следует добавить, что Югославия унаследовала шесть различных налоговых систем (австрийскую, сербскую, черногорскую, две венгерских и особую систему, применявшуюся в Боснии и Герцеговине). Унификация всех этих налоговых систем составляла серьезную проблему, которую невозможно было решить в достаточной степени оперативно. Правительство постаралось опереться на взимание косвенных налогов (обеспечивавших в этой ситуации большие поступления в бюджет, нежели налоги прямые), а также на доходы, получаемые от государственных монополий и не-

187
которых эффективно работавших государственных предприятий. Но и это дало результат далеко не сразу. Что же касается униФикации системы прямых налогов, то она произошла только в 1928г.[ 311, с.17].
Бюджетов в стране практически не существовало на протяжении пяти послевоенных лет. Каждый месяц составлялись экстраординарные бюджеты для финансирования текущих правительственных расходов. Примерно пятая часть аккумулируемых правительством средств уходила на военные цели и примерно треть - на поддержание транспорта и других государственных предприятий [459, с. 490].
Такой совокупности проблем (полный развал экономики, милитаризация, отсутствие работоспособного аппарата и неясность политических перспектив) не было ни в какой другой стране, вышедшей из Первой мировой войны (единственным явным плюсом было отсутствие проблемы репараций). Тем не менее Югославия в отличие от Германии, Австрии, Венгрии и Польши сумела избежать столь опасного для экономики перехода к гиперинфляции(1).
Постепенно, с течением времени ситуация в фискальной сфере стала улучшаться. Правда, доля прямых налогов составляла всего примерно 7% от всей массы поступлений в 1923/24 финансовом году [454, с. 55]. Но зато налоги на сахар, кофе, пиво и госмонополия на соль, нефть, табак, спички стабильно давали деньги в государственный бюджет. К 1928 г. доля прямых налогов возросла, но все равно они составляли лишь чуть больше трети бюджетных поступлений [330, с. 73].
Финансовую стабилизацию осуществили практически без сокращения государственных расходов. Бюджетная ситуация улучшилась именно за счет роста доходов. Особенно большую роль в нормализации экономического положения Югославии

(1) Следует заметить, что в такой крестьянской стране, как Югославия, где основная масса населения привыкла сама себя обеспечивать и где патернализм со стороны государства по отношению к немногочисленным городским жителям еще не стал традицией, ограничить бюджетные расходы в соответствии с реальными налоговыми поступлениями было объективно легче, чем в Австрии или даже в Венгрии.

188
сыграли изменения во внешней торговле. Если вплоть до 1922г. торговый баланс страны был резко отрицательным, то в 1924г. он уже показал значительное положительное сальдо благодаря тому, что в течение 1923 г. (и в меньшей степени на следующий год) экспорт рос чрезвычайно высокими темпами [450 с. 496].

Положительные изменения торгового баланса были связаны с падением динара, достигшим крайней точки именно в 1923 г. Низкая стоимость национальной валюты не только позволила поднять экономику, но и способствовала тому, что югославский бюджет со второй половины 1923 г. оказался, наконец, сбалансирован. Правда, структура бюджета продолжала еще долгое время оставаться крайне нерациональной. Старая сербская традиция милитаризации сохранялась. К примеру, в бюджетном 1929/30 году (правда, не слишком удачном для страны) расходы по военному ведомству составили почти треть всех государственных расходов [516, с. 9].
Югославия легко нашла свое место в системе международного разделения труда. Ее экспорт на три четверти состоял из продукции сельского хозяйства, крайне необходимой соседним государствам с более высокой степенью индустриализации. Почти половина югославского вывоза приходилась на одни лишь Италию и Австрию, для которых так близко расположенная аграрная страна была чрезвычайно удобным поставщиком.

Дополнением к аграрному экспорту стал вывоз ряда полезных ископаемых, которыми богата Югославия (особенно цветных металлов и бокситов). Своего опыта их освоения страна почти не имела, но благодаря стабилизации в эти отрасли пришел иностранный капитал (преимущественно английский и французский, а в 30-е гг. еще и германский). Неплохим источником поступления валюты стал также вывоз лесоматериалов, который возрос в четыре раза за период 1921 -1925 гг.
Таким образом, в 1924 г. положение в Югославии качественно изменилось. Относительная политическая стабилизация (связанная с принятием в 1921 г. конституции, по которой король обладал значительными правами), обретение страной сбалансированного бюджета и улучшение условий внешней торговли привели к тому, что динар начал расти. В какой-то

189
момент даже оказался переоценен, и положительное сальдо баланса резко сократилось. Но в 1925 г. югославская валюта наконец стабилизировалась и положительное сальдо образовалось вновь.
Расширить производство сельскохозяйственной продукции оказалось довольно легко. Без крупных инвестиций и без значительной структурной перестройки экономики Югославия уже к 1925 г. превысила довоенные урожаи практически по всем видам культур (среди которых особое значение имела пшеница). Примерно на четверть возросла урожайность по сравнению с 1920г. [459, с. 506].
Сложнее, чем с растениеводством, обстояло дело с развитием животноводства, поскольку война нанесла страшный урон поголовью скота. Однако югославское правительство взяло часть репарационных платежей у Германии, Венгрии и Болгарии "натурой", сформировав несколько крупных племенных центров, которые стали основой возрождения многочисленных югославских стад.
Аграрная реформа, проводившаяся на протяжении более десяти лет и завершившаяся лишь к 1931 г., была самой радикальной среди всех аграрных реформ, осуществлявшихся в Восточной Европе в этот период времени. Белград в полной мере пошел по французскому пути с его ориентацией на мелкую крестьянскую собственность. Имевшиеся ранее очень крупные земельные хозяйства типа латифундий исчезли практически полностью. Хозяйства, превышающие по своему размеру 50 га, составили в конечном счете менее 10% всех земель, причем треть их территорий была покрыта лесом [276 с. 187]. Однако югославский вариант осуществления преобразований характеризовался одним парадоксом. Если

брать страну в целом, то реформа, пожалуй, не затормозила развитие аграрного сектора экономики, хотя в отдельных регионах передел земель и дробление крупных латифундий привели к падению производительности труда.
Дело в том , что в Сербии уже исторически сложилось мелкое землевладение. Оно не претерпело существенных изменений в ходе реформы. Изменения происходили на землях, ранее входивших в состав соседних с Сербией империй.

190
"Радикализм югославской реформы,- отмечал И. Беренд,- происходил частично из сложившейся ранее эгалитарной сербской практики землевладения, которая теперь была распространена на всю страну в целом, а частично - из этнонациональной специфики класса землевладельцев, существовавшего в прошлом на австро-венгерских территориях. Перераспределение земель должно было ослабить бывшую австрийскую и венгерскую аристократию, и за счет этого решались важнейшие политические задачи, стоявшие перед страной"[277,с.289].
На бывших территориях Австро-Венгрии, где существовали крупные владения, часть земли перешла к бедному крестьянству. По условиям аграрной реформы собственник не имел право на обладание землей в количестве большем, чем 300 га. За отобранную у него в пользу крестьян землю он получал компенсацию со стороны государства облигациями, рассчитанными на 20 лет и дававшими 5 % годовых [454, с. 16]. Крестьяне, в свою очередь, должны были оплатить полученную землю в течение десяти лет. Но существовало одно исключение: бедняки, служившие в армии во время войны, получали землю бесплатно [311, с. 5]. Данных о том, какая ноля сельского населения воспользовалась этой льготой, у нас нет, но можно представить, что она была чрезвычайно велика, поскольку вся страна была населена малоземельными крестьянами и вся страна стояла под ружьем.
Таким образом, происшедшее в результате реформы уменьшение средней величины надела бесспорно сказалось на эффективности производства в худшую сторону. По оценке Р. Бичанича, непосредственным результатом осуществления аграрной реформы в тех регионах, где она проводилась, стало падение объемов производства примерно на 20% как из-за того, что крестьяне физически не могли производить больше, так и из-за того, что рынок просто не мог потребить их некачественную продукцию [280, с. 16](1).

(1).Следует заметить, что аграрная реформа, как и всякое широкомасштабное мероприятие, в котором участвует бюрократический аппарат, получающий возможность одних поощрять, а других наказывать, сопровождалась страшной коррупцией [217, с. 242].

191
Ситуация как всегда бывает в подобных случаях, могла быть улучшена за счет привлечения инвестиций в аграрный сектор, если бы новые собственники имели право свободно перепродавать или закладывать свою землю. Но правительство стремясь в максимально возможной степени сохранить мелкую частную собственность (поскольку крестьянство было основной политической опорой государства), вязало их обязательством не совершать никаких сделок с землей в течение десяти или даже сорока лет. Таким образом, были подорваны все возможности для привлечения капиталов в аграрный сектор экономики [416, с. 353]. Государственное регулирование надолго затормозило процесс развития сельского хозяйства на бывших габсбургских землях.
Но в то же самое время на территориях, принадлежавших ранее турецкой державе, были отменены феодальные повинности. Это должно было повысить эффективность сельского хозяйства, что, скорее всего, и уравновесило в конечном счете ситуацию. Дополнительным фактором, позитивно сказавшимся на развитии аграрного сектора Югославии, стала внутренняя колонизация, в ходе которой бедные крестьяне переселялись на пригодные для обработки, но слабо использовавшиеся ранее земли.
Таким образом, в результате аграрной реформы Югославия подтвердила исторически сложившуюся еще в Сербии Х1Х века ориентацию на развитие мелкого частного сельского хозяйства. К 1931 г. более трех четвертей хозяйств не превышало по своему размеру 5 га [276, с. 290]. Из-за быстрого роста населения происходило постоянное дробление даже этих крошечных наделов. Производительность труда в такого рода хозяйствах была низкой. Многие хозяйства быстро становились убыточными. Для того чтобы поддержать крестьянство, являвшееся опорой югославской монархии, правительство должно было применять специальные меры. Так, например, в 1936г. половина накопившейся ранее крестьянской задолженности была списана [141, с. 32, 44].
Чтобы выжить в подобных условиях, югославские крестьяне должны были постоянно подрабатывать. "Фабрики в основном зависят от крестьян, которые оставляют свои маленькие

192
клочки земли на некоторое время в течение года, чтобы работать",- доносил в Лондон из Белграда эксперт британского правительства [516, с. 25]. Длительное время успешно развиваться на такой основе страна, естественно, не могла.
У аграрного развития имеются свои существенные недостатки. Быстро восстановившаяся после войны Югославия не способна была долго и успешно развиваться только за счет вывоза продовольствия и некоторых полезных ископаемых. В частности, одной из причин постепенно нараставших трудностей стала острая конкуренция, которую составили югославам некоторые специализирующиеся на сельскохозяйственном производстве (особенно в области зерновых культур) заморские страны, объективно имевшие сравнительно более низкие издержки производства. Дальнейшее развитие модернизации Югославии должно было быть в большей или меньшей степени связано с индустриализацией страны.
Тем не менее в межвоенный период значительных успехов в этом деле достигнуто не было. Внутренних источников капитала не хватало. Иностранный капитал направлялся преимущественно в горнодобывающую промышленность. Для других отраслей экономики капиталы были практически недоступны из-за плохого развития банковской системы страны. Процентные ставки держались на сравнительно высоком уровне, делая капитал слишком дорогим для рядового заемщика. В какой-то мере роль финансового посредника для Югославии стали выполнять венские банки, но к австрийским и венгерским структурам в 20-х гг. еще сохранялась антипатия из-за имперского прошлого, а в начале 30-х гг. они попали под сильный удар экономического кризиса и сами уже не способны были что-то сделать для развития югославской экономики.
То оборудование, которое было приобретено в период послевоенной инфляции, оказалось не вполне пригодно для использования в условиях финансовой стабильности, когда выявились несколько иные приоритеты развития. С этим был даже связан непродолжительный промышленный кризис 1925-1926 гг.
Не способствовала быстрому развитию промышленности и узость югославского внутреннего рынка, столь характерная для крестьянского общества, живущего в известной мере под-

193
собным хозяйством. Страна, активно ублажавшая свое крестьянство должна была попасть в ту же самую ловушку, в какую попала Франция после своей аграрной реформы времен Великой французской революции.
"Крестьянство в основном находится в весьма отсталом состоянии и очень мало использует промышленные товары, - отмечал британский эксперт в 1930 г.- Пока такое положение будет сохраняться, покупательная способность населения, 6ольшая часть богатства которого создается в сельском хозяйстве, будет оставаться низкой" [516, с. 22]. Теоретически в таких условиях страну мог бы выручать экспорт, но на внешнем рынке Югославия оказывалась конкурентоспособной только при продаже первичной, необработанной продукции.
Особую проблему для развития страны составляла неурегулированность транспортного вопроса. В свое время различные части, составившие будущую Югославию, имели четыре построенные иностранцами железнодорожные системы. Но эти системы были направлены в различные стороны (в зависимости от того, принадлежала ли данная территория той или иной империи или была независимой) и кроме того обладали колеей различной ширины. Добираться из Сербии в бывшую австро-венгерскую часть страны приходилось по железной дороге аж через Стамбул! В полной мере проблема развития железных дорог так и не была решена в межвоенный период.
Очень нестабильной была тарифная политика Югославии. Сразу после окончания войны в условиях нехватки товаров государство стимулировало импорт и ограничивало экспорт. Впоследствии политика переменилась на 180 градусов. Импорт стал ограничиваться, а экспорт - стимулироваться ради получения налоговых доходов и поддержания сбалансированности государственного бюджета. На всю страну был распространен сербский таможенный тариф 1903 г.
В 1925 г. после подписания торгового договора с Италией произошло некоторое упорядочение таможенной политики, наконец она осталась явно протекционистской.
Тарифы на основные импортируемые товары были еще более повышены по сравнению со старым сербским тарифом и варьировались в интервале от 22 до 53%. На отдельные товары (например, алкогольные напитки) тариф доходил до 300%.

194
Югославия не была европейским лидером в области протекционизма, но все же ее тарифы находились среди самых высоких . Страны, с которыми были подписаны специальные торговые соглашения, имели в торговле некоторые преимущества [459 с. 534-535; 280, с. 7]. Тем не менее в этой ситуации трудно было надеяться на то, что национальная промышленность сможет приобрести необходимое оборудование, не имея серьезных источников внутреннего накопления.
Протекционизм резко ударил по начавшей было налаживаться внешней торговле. В 1925 г. товарооборот Югославии был наибольшим - 25 млрд. динаров. Затем на протяжении второй половины 20-х гг. вплоть до начала мирового экономического кризиса товарооборот составлял лишь порядка 15 млрд. динаров [141, с. 7], несмотря на то что данный период был периодом нормального экономического развития Европы.
Весьма характерно, что защита отечественного производителя не спасла Югославию от вновь возникшего во второй половине 20-х гг. дефицита торгового баланса. Лишь в 1929 г. благодаря хорошему урожаю баланс опять стал положительным [516, с. 13]. Но в целом протекционистская политика явно препятствовала развитию внешнеэкономических связей.
Негативным моментом тарифа 1925 г. было и то, что ставки могли повышаться или понижаться решением министерства финансов по согласованию с Советом министров [141, с. 4]. Какая-либо роль законодательных органов власти в этом процессе не предусматривалась. Естественно, всевластие чиновников должно было поощрять коррупцию, и это, скорее всего, также являлось одним из факторов торможения внешнеэкономической активности Югославии.
После кризиса, поразившего мировую экономику на рубеже 20-30-х гг.(1). Югославия, как и большинство других стран

(1).Кризис не слишком сильно в сравнении с другими европейскими странами ударил по имевшей консервативную аграрную структуру и сокращающийся внешнеторговый обор югославской экономике. Но в той части, в какой она работала на экспорт, страна сильно пострадала. Условия торговли для Югославии ухудшились на 25% [277, с. 256].

195
Европы, стала в еще большей степени ужесточать меры государственного регулирования.
Уже в 1931 г. был снова повышен таможенный тариф. Если в 1925 г. средний уровень ставок возрос с 23 до 32%, то теперь он дошел до 42% [280, с. 8], что было даже больше, Австрии и Венгрии. Данный шаг представлял собой фактически разрыв всяких торговых отношений с внешним миром. Югославия полностью замыкалась в рамках собственной слабой экономики.
В том же году ввели контроль за осуществлением валютных операций. Такого рода мера была характерна для государственной политики той эпохи, но в Югославии, уделявшей большое внимание развитию сельского хозяйства, были использованы еще и специальные меры по регулированию аграрного рынка. Особому контролю подвергся рынок скота, а на зерновом рынке была установлена государственная монополия, которая, правда, быстро продемонстрировала свою неэффективность. У регулирующих органов, которым поручили осуществлять закупки, просто не хватило оборотного капитала.
Кризис ударил по бюджетным доходам, и это осложнило проблему обслуживания государственного долга. Из-за общей слабости своей экономики Югославия имела самый большой размер долга по отношению к ВВП среди всех государств - наследников Габсбургской империи. В результате пришлось вводить мораторий на платежи, а также объявить дефолт по части правительственных обязательств [276, с 229, 246].
Резко усилившийся протекционизм, как это уже бывало со многими странами в прошлом, привел и к обострению отношений с соседями. В 1935 г. разразилась торговая война с Италией , которая выразилась в полном разрыве экономических связей между этими двумя странами почти на целый год. Но даже этот кризис не привел к пересмотру государственной политики.
Правительство было обеспокоено состоянием торгового баланса и в 1936г. меры в области государственного регулирования оказались дополнены установлением контроля над импортом осуществляемым из ряда стран, а также введением

195
контроля за экспортом ради сокращения объема клиринговых операций [141, с. 9-10, 17, 19].
Однако такого рода регулирование никак не могло решить проблемы, стоящие перед страной, поскольку оно зачастую лишь осложняло жизнь национальных производителей Так например, следствием введения запретительных пошлин на импорт немецкого и чешского пива стали ответные меры, принятые в Германии и Чехословакии в отношении югославских вин. И это в то время, когда около миллиона человек было занято виноградарством и главный экономический интерес страны состоял в том, чтобы расширять рынок сбыта такого рода продукции [330, с. 72].
В какой-то степени в протекционизме еще могли быть заинтересованы Хорватия и Словения с их относительно развитой промышленностью, которой угрожала конкуренция иностранных товаров, но аграрные республики от проведения подобной политики откровенно проигрывали, что помимо хозяйственных проблем создавало еще и политические. Югославское единство трещало под ударами экономических разногласий.
Усиление этатистских начал в межвоенной Югославии затронуло и отношения собственности. Государственное предпринимательство было распространено на железнодорожную сеть, оборонную промышленность, 11 угольных шахт и 5 крупнейших коммерческих банков [280, с. 25]. В 1938 г. государственные предприятия, подчиненные министерству торговли и промышленности, охватывали 15% всего промышленного капитала страны, что по тем временам (когда в мире капитализма еще не проводилось массовых национализации) было, наверное, одним из самых высоких показателей в мире. Госсектор в сочетании с госмонополиями давал почти половину бюджетных поступлений [416, с. 500]. Для такой слаборазвитой страны, как Югославия, это был очень мощный блок, фактически ставший прообразом государственного сектора, сформированного коммунистами сразу после освобождения страны от нацистов.
Таким образом, недолгое существование Югославии, в качестве единого независимого образования быстро привело к

197
сворачиванию рыночных отношений и к постепенному движению в сторону усиления государственных начал, что, однако, не смогло сделать разодранное межнациональными противоречиями государство действительно сильным. Никакого золотого докоммунистического века в стране не было. Сосуществование множества мелких хозяйств внизу и жесткого бюрократического давления сверху, столь характерное впоследствии для титовской Югославии, имелось еще до Второй мировой войны. Общая отсталость югославской экономики предопределила высокий уровень этатизма, а тот, в свою очередь, тормозил хозяйственное развитие. Решение основных проблем модернизации было, таким образом, отложено на длительный срок.
В целом, если смотреть только по формальным показателям экономического развития, в межвоенный период Югославия показала результат значительно лучший, чем Австрия, и примерно сопоставимый с венгерскими показателями. Валовой продукт рос в среднем на 1,7% в год [213, с. 127]. Однако если исходить из того, что Югославия очень сильно отставала от большинства стран Европы и вынуждена была быстро их догонять, межвоенный период развития должен, скорее всего, считаться неудачным.
Среди всех стран, анализируемых в этой книге, Югославия имела в 1937 г. самый низкий уровень национального дохода на душу населения - всего $80, т.е. в два с лишним раза меньше, чем в Австрии и Чехословакии. Отсталой оставалась структура югославской экономики: более половины национального дохода производилось в сельском хозяйстве - редкий для Европы середины XX века случай [276, с. 307, 309].

Несмотря на очень низкую базу, с которой Югославия "стартовала", она практически не смогла приблизиться к лидерам (1).

(1).Косвенным свидетельством медленного хода модернизации Югославии является и то, что доля аграрного населения в стране оставалась очень большой и практически неизменной как на протяжении 20-х, так и на протяжении 30-х гг. составляла 79%. В значительной мере это было следствием радикальной аграрной реформы [277, с. 244].

196
Некоторые из них, например Чехословакия, даже быстро уходили за это время вперед.
Характерным для межвоенного периода развития Югославии оказалось постепенное нарастание политических экономических трудностей. Если начало 20-х гг. страна пережила сравнительно неплохо на фоне гиперинфляции разивших четыре других модернизирующихся европейских государства, то в дальнейшем югославам оказывалось все труднее и труднее обеспечить внутреннюю консолидацию необходимую для решительного прорыва в хозяйственной сфере. Если в Чехословакии консолидация была обеспечена демократическим путем, в Венгрии - авторитарным, а в Германии - сначала (в Веймарской республике) первым, а затем (при нацизме) вторым, то в Королевстве сербов, хорватов и словенцев проблема так до конца и не была разрешена.
В Скупщине происходили потасовки, которые летом 1928 г. привели к перестрелке и убийству одного из самых влиятельных политиков страны, Степана Радича. Ситуация накалилась настолько, что король Александр даже заявил в приватном разговоре, что готов пойти на отделение Хорватии [217, с. 249]. Этому, правда, воспротивились влиятельные политики страны, и тупиковая ситуация сохранилась.
В итоге в 1929 г. король Александр совершил государственный переворот, запретив деятельность всех партий. Однако время для усиления авторитарных начал было выбрано неудачно. Разразился мировой экономический кризис, и положение дел в Югославии объективно ухудшилось. В итоге через два года король смягчил свой режим, даровав стране конституцию, которая, впрочем, была не слишком демократичной. Правительство было ответственно только перед королем, но не перед парламентом.
С этого момента страна окончательно стала называться Югославией, а ее жители - не сербами, хорватами, словенцам и т.д., а югославами. Однако единства не получилось. В 1934г. изрядно досадивший многим король Александр был убит во время визита во Францию.

199
При его преемнике Петре известный экономист Милан Стоядинович , с именем которого связывались успехи финансовой стабилизации первой половины 20-х гг., возглавил правительство и попытался консолидировать общество посредством создания новой партии. Назначение Стоядиновича -__ противника диктаторских методов управления - рассматривалось многими как начало демократизации Югославии. Он амнистировал значительное число людей, интернированных при режиме короля Александра. Новый глава правительства был равно удален от всех враждующих политических лагерей и обладал значительным личным авторитетом, который, как можно было надеяться, привлечет симпатии общества [330, с. 104]. При Стоядиновиче власти впервые признали всерьез существование хорватского вопроса и необходимость его решения.
Связано это было в значительной мере с тем, что национальный конфликт принял уже абсолютно открытые формы, причем хорваты подводили под него теоретическую экономическую базу. В 1938 г. Рудольф Бичанич, член хорватской крестьянской партии, опубликовал книгу "Экономические основы хорватского вопроса", в которой стремился показать, что Хорватия в экономическом плане эксплуатируется Сербией. Эта и некоторые другие публикации, а также ответ, с которым выступили возмущенные сербы, имели большое значение для дальнейшего развития страны.
Бичанич отмечал, что хорваты платят больше косвенных
налогов, нежели сербы, что при обмене валюты в 1918 г. жители бывшей Австро-Венгрии были ущемлены, что военный долг Сербии был больше австро-венгерского, а расплачиваться пришлось всем югославам поровну, что активное строительство Белграда и содержание столичного университета осуществляются в ущерб провинции, что сербы доминируют в армии и государственном аппарате, что Савский регион является бюджетным донором и отдает в два раза больше, чем получает. Сербы же напоминали, что объем инвестиций на душу населения в Словении составляет 697 тыс. динаров, в Хорватии - 435 тыс., а в Сербии - только 336 тыс., не говоря уж о

200
других регионах, которые не имеют даже этого. Черногория скажем, привлекла только 39 тыс. динаров и вполне могла обижаться на "зажиточных" словенцев с хорватами [330 с. 136-144].
Словом, спор этот очень напоминал тот, который разразился в конце существования СССР и в известной степени не затихает внутри России даже по сей день (например, по вопросу о том, живет ли Москва за счет глубинки, и по вопросу 0 регионах-донорах). Разрешить этот спор было невозможно поскольку невозможно подходить с одними мерками к регионам отсталым и к регионам, имеющим развитую экономику привлекательную для инвестора (а потому, кстати, платящим больше налогов).
Хорватскому вопросу не суждено было быть решенным в условиях межвоенной Югославии(1). На выборах 1938 г. выяснилось, что общество по-прежнему расколото, и партия, созданная Стоядиновичем, так и не стала реальной партией власти. Сделать Югославию в том виде, в каком она тогда существовала, демократической было невозможно. Наконец, в 1941 г. офицеры осуществили еще один государственный переворот, и практически сразу после этого страна оказалась оккупирована нацистами.
Таким образом, в социально-политической сфере дестабилизация все время нарастала. Неудивительно, что Югославия принадлежало к числу стран, в которых экономическое развитие на протяжении 30-х гг. шло гораздо хуже, чем на протяжении 20-х. В отличие от Венгрии и Германии, которые смогли после кризиса 1929-1933 гг. снова набрать темп, Югославия резко замедлила свой экономический рост. Решать дальнейшие проблемы модернизации Югославии пришлось после Второй мировой войны.

(1).Бесспорно, нерешенность вопроса стала важнейшей причиной одного из самых кровавых конфликтов Второй мировой войны. Хорватские националисты - усташи отличались столь чудовищной жестокостью по отношению к сербам, что на этом фоне меркли даже многие преступления германских нацистов.

ЕДИНСТВЕННЫЙ В МИРЕ СОЦИАЛИЗМ

Послевоенное экономическое развитие Югославии оказалось весьма специфичным. Это была единственная страна в Европе сформировавшая хозяйственную систему, качественным образом отличавшуюся как от западного капитализма, так и от экономики советского типа, установленной во всех странах, оказавшихся в политической зависимости от СССР.
Начало становления послевоенной экономики, однако, не предвещало никакого ревизионизма. Освободившие страну партизаны, несмотря на формально резкий разрыв с культурой погибшего югославского королевства, на практике лишь развили ту этатистскую линию, которая явно наметилась еще в 30-е гг.
И без того значимый довоенный госсектор быстро разросся до масштабов всей не очень-то крупной национальной индустрии. Уже в 1946 г. 82% промышленности находилось в руках государства. Такая впечатляющая скорость огосударствления определялась тем, что коммунистическая революция в Югославии совпадала с национально-освободительной борьбой. Предприятия, в значительной степени принадлежавшие немецкому и итальянскому капиталу, а также местным коллаборационистам, конфисковывали у врага и тут же превращали в государственное имущество [280, с. 30]. Таким образом, никакого конфликта между классами практически не возникало.
Расширение объема госсобственности полностью соответствовало взглядам пришедшей к власти партизанской верхушки . Нельзя сказать, что югославские коммунисты по своему менталитету чем-то принципиально отличались от коммунистов других стран. Догмы у всех были одинаковые, а потому попытки установить жесткую директивную хозяйственную систему основанную в значительной степени на принудительном труде , были свойственны югославам не в меньшей (а возможно, в большей) степени, чем их соседям по Центральной и Восточной Европе.

202

Например, хорват Андрийя Хебранг выдвинул идею пятилетнего плана ускоренной индустриализации, основанной на опыте сталинских пятилеток А один из лидеров югославских коммунистов Милован Джилас в 1948 г. написал статью, в которой хвастался, что через десять лет Югославия догонит Британию по объему промышленного и сельскохозяйственного производства [206, с. 242]. Вряд ли являлся исключением из общего правила и лидер югославских коммунистов Иосип Броз Тито. Нет оснований говорить о том, что у него до начала 50-х гг. были какие-то умеренно либеральные взгляды, или о том, что он был человеком ответственным, мало склонным к общему коммунистическому авантюризму. Так, например, в мае 1945 г. он готов был пойти на острый конфликт с итальянцами из-за Триеста и спровоцировать третью мировую войну [206, с. 316]. Иосип Броз (впоследствии прозванный Тито), родившийся в простой хорватской крестьянской семье (по матери он был словенцем), не получивший толком никакого образования и перепробовавший массу профессий, прежде чем стать профессиональным революционером, являлся типичным порождением эпохи, поднимавшей "из грязи в князи" множество людей. Иосип, правда, в молодости успел постранствовать, побывав в поисках куска хлеба в Чехии, Австрии и Германии, а после пленения на войне - еще и в России. Он выучил ряд иностранных языков (говорил на русском, чешском, немецком, киргизском, английском, читал на французском и итальянском) и тем не менее оставался политиком, сравнительно плохо подготовленным для управления государством. Однако волей исторических обстоятельств он все же оказался реформатором, определившим особый югославский путь развития.

203
Корни югославской специфики уходят во времена Второй мировой войны и даже глубже. Во время войны на территории этой страны сформировалось мощное партизанское движение . Оно оказалось способно в 1943-1944 гг. освободить и держать под своим контролем значительные территории, состоявшие из мелких самоуправляющихся общин и предприятий. Такого рода система самоуправления была не столь уж новой для южных славян. Она представляла собой своеобразный возврат к задруге - чрезвычайно прочной и долгое время сохранявшейся, несмотря на попытки модернизации, исторической форме общины. Через некоторое время задруга одержала фактическую победу над не слишком долго утверждавшейся в Югославии системой государственного централизма.
Когда война окончилась и партизаны во главе с Тито пришли к власти на всей территории Югославии, страна, естественно, имела своеобразное "моральное право" оставаться независимой от Москвы, поскольку советская армия сыграла в этом регионе несоизмеримо меньшую роль, чем, скажем, в Центральной Европе.
Сталин с данным положением не соглашался, а потому Тито был вскоре объявлен ревизионистом. Для устранения ревизионизма в СССР готовились покушения на Тито, а также (согласно некоторым западным оценкам) планировалось даже вооруженное вторжение на территорию Югославии [228, с. 280](1).

(1).В тот момент в действиях Тито не было ничего особо ревизионистского. Сталинизм запросто навешивал ярлыки, не слишком заботясь о правдоподобии, благо народ находился под воздействием мощной машины по промыванию мозгов. После смерти Сталина, когда Хрущев помирился с Тито, переход опять был столь резким и необъяснимым, что это даже нашло отражение в советском фольклоре. Появился следующий анекдот: Тито приезжает в СССР. На обочине трассы, по которой движется кортеж, стоят трудящиеся с приветственными плакатами. На них написано: "Да здравствует клика Тито!"

204
"Ревизионисту" пришлось реагировать адекватным образом. "Ясно, что в условиях "отлучения" Тито от коммуннизма,- отмечает С. Васильев,- его режим мог сохранить легитимность, лишь обвинив в "ереси" Сталина. А поставив вину Сталину грехи этатизма и бюрократического социализма, необходимо было самим отказаться от административной системы" [24, с. 9]. Этот отказ облегчался еще и тем, что самоуправляющиеся общины и предприятия не требовалось создавать в Югославии искусственно, поскольку они во многих местах существовали со времени войны. Опыт лишь требовалось расширить до масштабов всей экономики.
Легенда (очевидно, в значительной степени отражающая действительность) о том, как возникла югославская система самоуправления и какую роль играли в построении нового общества отцы-основатели рыночного социализма, выглядит следующим образом. После того как Югославия поссорилась с СССР и Тито был объявлен ревизионистом, один из лидеров югославской компартии, Милован Джилас, стал перечитывать Маркса. Углубившись в изучение трудов классика, Джилас вдруг обнаружил, что там нет никаких указаний относительно построения централизованного планового хозяйства сталинского типа. Общество, согласно Марксу, должно быть устроено как свободная ассоциация независимых производителей.
Весной 1950 г. Джилас поделился своими "открытиями" с двумя другими ведущими югославскими лидерами - Эдвардом Карделем и Борисом Кидричем, а затем предложил ввести систему, основанную на ассоциации независимых производителей, у себя в стране. Через некоторое время об этом проинформировали Тито. Поначалу вождь заявил, что рабочие не готовы к введению такого рода системы, но затем подумал и добавил: "Зато это будет радикальный отход от сталинизма" [507, с. 1].
Факты показывают, что движение в сторону введения рабочего самоуправления началось несколько раньше того момента, когда Джилас решил обогатить теорию и практику марксизма своими изысканиями. В декабре 1949 г. состоялось несколько заседаний ЦК КПЮ и правительства с пригла-

205

шением представителей профсоюзов, на которых обсуждалась идея формирования на государственных предприятиях рабочих советов как низовых органов управления. Уже в первой половине 1950 г. такие советы были созданы на 520 предприятиях после чего было принято решение о распространении деятельности этих структур самоуправления на всю югославскую промышленность [107, с. 114].
По-видимому, усиление роли рабочих советов определялось не столько возвращением к истокам марксизма, сколько объективными условиями, сложившимися в Югославии конца 40-х гг. Но в любом случае надо признать, что Джилас очень своевременно покопался в трудах Маркса.
Доминирование системы рабочих советов предполагало, что теперь трудящиеся сами будут управлять своими предприятиями. Это было не просто некое рациональное решение, исходящее из предположения о том, что самоуправление эффективнее централизма, с одной стороны, и системы господства частной собственности с другой. Самоуправление представляло собой целую идеологию построения нового общества - идеологию, родственную той, которая пропагандировалась из Москвы, но качественно отличающуюся от нее по форме и, возможно, даже более искреннюю.

Как отмечали некоторые югославские исследователи (см., напр.: [255, с. 29, 203]), идеология самоуправления покоилась на следующих основных положениях.
Во-первых, считалось, что эпоха самоуправления представляет собой переходный период, в течение которого будет формироваться некий "новый человек". Этому человеку предстоит в будущем жить в бесклассовом коммунистическом обществе, где нет государства и где единственным инструментом контроля за поведением станет собственная сознательность индивида. Соответственно сознательность нужно развивать уже сейчас, и самоуправление есть лучший способ такого рода подготовки.
Во-вторых, авторам системы самоуправления представлялось, что главным тормозом на пути к формированию "нового человека" является традиционная система иерархии, в которой индивид всегда кому-то подчинен, а потому несамостоятелен.

206
Самоуправление должно было разрушить эту издавна сложившуюся иерархию.
В-третьих, на место авторитета, опирающегося на иерархическую власть, должен был прийти новый вид авторитета - профессиональный. Самоуправление станет эффективно функционировать не благодаря жестким приказам, а потому, что принимать решения начнут люди, заинтересованные в конечном результате труда и отдающие все свои силы своему предприятию. Капиталистический менеджмент, использующий методы стимулирования и принуждения, на югославских предприятиях должен был на первых порах использоваться, но он рассматривался лишь в качестве неизбежного зла, которое должно исчезнуть в будущем вместе с исчезновением государства.
Таким же неизбежным злом считалась и торговля с капиталистическими странами: ведь это была косвенная форма эксплуатации. Система самоуправления и доминирование социалистических принципов ориентировали страну на автаркию [280, с. 59].
Система самоуправления, разрушающая централизм, естественно, предполагала в известной степени использование рыночных начал для регулирования экономики. Таким образом, самоуправленческий социализм не мог не стать рыночным. В СССР, да и в других странах восточного блока в экономических дискуссиях был очень популярен вопрос: план или рынок? В Югославии же такой вопрос практически вообще не стоял. Там дискутировали на тему: как много рынка можно допустить? Причем предполагалось, что неизбежным ограничителем распространения рыночных начал должно быть не планирование, а самоуправление [359, с. 339].
С формальной точки зрения представляется, что Югославия из всех стран, двинувшихся по социалистическому пути, оказалась в наименьшей степени подвержена духу социального экспериментирования. Кажется, что она в наибольшей степени осталась в русле движения по пути модернизации, основанной на сохранении рыночных принципов. Однако думается, что на самом деле это лишь видимость, вызванная преобразованиями 50-х гг., но не отражающая духа хозяйственной культуры народов Югославии.

207
Как мы уже видели, Югославия находилась на периферии европейской модернизации и даже в межвоенный период не смогла добиться значительных успехов. Это было в целом довольно отсталое общество, чуждое рыночному хозяйствованию. Маловероятно, что внедрение рыночных принципов в экономику в 50-х гг. было вызвано серьезной попыткой вернуться к традиционному пути модернизации, хотя, возможно, отдельные интеллектуалы и лелеяли такую мечту. Более вероятно то, что рынок для общества в целом стал лишь случайным "попутчиком" на том специфическом пути к коммунизму который прокладывался в Югославии.
Никто не рассматривал рыночное хозяйство в качестве некоего идеала, некой совершенной формы организации производства. Никто не апеллировал к невидимой руке Адама Смита как к универсальному регулятору. Все думали о том, как бы, модифицируя социализм, не "заразиться" случайно капитализмом. Югославскими теоретиками самоуправление рассматривалось даже как форма диктатуры пролетариата. "Если у нас установлена власть рабочего класса,- писал С. Доланц,- то это значит, что данная власть является диктатурой пролетариата". Но в 70-е гг. "это уже не кровопролитная диктатура пролетариата, существовавшая в эпоху этатизма и централизма, это диктатура... осуществляемая посредством самоуправления" (цит. по: [106, с. 47-48]).
Когда министр экономики Югославии Светозар Вукманович вернулся из поездки по США в 1951 г., он встретился с председателем Государственной плановой комиссии Кидричем, который стал основным проводником осуществлявшихся преобразований. Целью встречи было обсуждение предполагаемых изменений в экономической системе страны. В разговоре Кидрич, имевший уже богатый опыт работы над построением централизованного хозяйства сталинского типа в середине 40-х гг., заметил, что нельзя отказываться от разработки производственных планов, поскольку только таким способом можно заставить рабочие коллективы использовать имеющиеся в их распоряжении производственные мощности в полном объеме. Вукманович на это возразил, что проще было бы заинтересовать коллективы в максимальном использовании

208
мощностей, введя плату за фонды. Кидрич согласился с данным соображением, но заметил, что это уже будет возврат к капитализму.
Оба провели бессонную ночь в размышлениях о судьбах капитализма и социализма, и, наконец, к утру каждый обнаружил, что переменил свою исходную позицию. В конце концов проблема разрешилась лишь тогда, когда Тито вынес вердикт о невозможности возврата к капиталистическому хозяйству. Примерно того же взгляда придерживался и Кардель отмечавший, что не может быть никакой системы рабочего самоуправления без определяющей роли партии. Но тем не менее уже на будущий год Кидрич публично задавал риторический вопрос: "Кто может гарантировать, что наши планы правильны, если они не подвергаются коррекции со стороны объективно действующих экономических законов? Я не могу..." [507, с. 3,15-16,40].
Таким образом, югославское общество хотя и шло к рынку, но страшно его боялось. Каждый шаг делался с оглядкой на соответствие практики великим теоретическим принципам. Поэзия социализма с трудом давала рядом с собой место презренной прозе реальной жизни. Недаром "ранний старт" Югославии к рынку не слишком сильно сказался на том, как решало свои проблемы общество в 90-х гг. Если Венгрия, Чехословакия и Польша, позднее вернувшиеся к рыночным принципам организации хозяйства, смогли сравнительно быстро осуществить свои важнейшие реформы, то путь Югославии оказался наиболее сложным и долгим, связанным и с длительным господством инфляции, и с доминированием в сознании граждан межнациональных противоречий, которые в конечном счете привели к кровопролитным столкновениям.
Но вернемся к тому, как все начиналось. Итак, уже на рубеже 40~50-х гг. Югославия, проникнувшись новыми идеями, отказалась от взятого было ею ранее традиционного социалистического курса на форсированную индустриализацию и массовую коллективизацию. Твердые сторонники внезапно ставшего неортодоксальным сталинского курса репрессировались. Так, например, еще в 1948 г. был арестован и затем

209
погиб в тюрьме при невыясненных обстоятельствах Хебранг [206 с.291].
В ходе начавшейся реформы менялось качественным образом место, занимаемое предприятием в хозяйственной системе. Основные преобразования прошли за три года.
В 1950 г. на предприятиях была введена выборность директоров а также было предпринято создание рабочих советов и их исполнительных комитетов.
На следующий год отменили централизованное планирование и предоставили предприятиям право самостоятельного поиска торговых партнеров. Фонд зарплаты, правда, по-прежнему планировался централизованно, однако его распределение контролировалось рабочим советом, поэтому в рамках имеющихся у предприятия средств отдельный работник мог получать вознаграждение за труд, варьирующееся в значительных пределах. Наконец, отчисления средств из дохода предприятия в бюджет осуществлялись теперь по определенному нормативу, а потому остаток имеющихся средств мог быть использован на развитие производства и материальное поощрение работников.
В 1952 г. произошли существенные изменения и в системе ценообразования. С этого момента лишь цены на ряд основных товаров должны были устанавливаться директивным путем. Часть цен контролировалась местными органами власти, остальные же могли стать свободными, договорными или лимитными.

Все эти преобразования вызывали постепенный демонтаж отраслевых министерств, поскольку экономика уже не нуждалась в органах директивного управления (правда, на их месте тут же возникли различные координирующие органы). Некоторая либерализация произошла в начале 50-х гг. также в сфере внешней торговли, в инвестиционном процессе и в механизме кредитования. Однако эти изменения не носили столь принципиального характера, как изменения в системе управления предприятием и в ценообразовании [24, с. 15-17].
Так, например, лишь порядка 4-5% югославских предприятий получили право относительно свободно торговать с зарубежными партнерами [280, с. 155]. Курс динара по-прежнему

210
определялся не валютным рынком, а Центробанком [507,с. 24]. Валютная выручка предприятий с 1956 г. подвергалась централизации, а затем уже распределялась через систему аукционов [24, с. 18].

Что же касается инвестиций, то 50-е гг. были временем откровенно экстенсивного хозяйственного развития, и государство стремилось сосредоточить в своих руках значительную долю средств, предназначаемых для накопления. Доля предприятий в общем объеме инвестиций составляла лишь порядка одной трети [507, с. 27].
В этом плане югославская экономика, несмотря на всю ее либерализацию, напоминала скорее советскую, нежели западную, капиталистическую. В производство вовлекались все новые и новые ресурсы, тогда как рост производительности труда был весьма умеренным. Существовало устойчивое представление о том, что экономический рост будет пропорционален инвестициям.
Перекачка средств из сельского хозяйства, ограничение жилищного строительства, перераспределение доходов и использование иностранных капиталов позволяли, по мнению К. Михайловича, "создать материальные условия для расширения производства в перерабатывающих отраслях, а также остальных сферах и отраслях экономики... Весь этот период можно рассматривать как богатую жатву произведенных в этот и предшествующий периоды капитальных вложений" [130, с. 11,13].
Осуществленные в начале 50-х гг. экономические изменения способствовали как динамичному развитию страны вплоть до самого начала 60-х гг., так и существенному улучшению морального климата югославского общества. "Когда в августе 1951 года я побывал в Загребе,- писал англичанин Р. Уэст,- меня повергло в ужас убожество магазинов, кафе и одежды, но самое тяжкое впечатление производила атмосфера подозрительности и тревоги в обществе. Немногим боле двух лет спустя, снова приехав в Югославию, чтобы провести в Белграде и Загребе восемь месяцев, я увидел страну в значительно лучшем материальном состоянии. Люди перестал бояться разговоров с иностранцами. Даже в 1953 году Югославия была гораздо либеральнее Советского Союза или любой другой страны в Восточной Европе и оставалась таковой

211
до окончательного распада коммунистической системы" [206,с.303]. Такое же впечатление создалось и у советского историка посещавшего Югославию в 50-е гг. [217, с. 262].
Рост объема промышленного производства составлял в 1954-1965 гг. в среднем 12,2% в год [130, с. 12]. Страна явно осуществляла ту самую индустриализацию, которую так и не удалось провести по-настоящему в межвоенный период.
Немалую роль здесь сыграла и та консолидация (как впоследствии оказалось, лишь временная), которую смог обеспечить режим Тито. С одной стороны, эта консолидация обеспечивалась столь характерными для коммунистических режимов и в целом являющимися деструктивными репрессиями по отношению к оппозиции. Но с другой стороны, в ее основе лежали и факторы позитивного плана.
Вся государственная элита страны была сформирована партизанским движением. Боевое содружество устранило межнациональную и религиозную рознь, тем более что имевшие место в ходе войны зверства хорватских усташей и ответные действия сербских четников стали шоком для страны. Партизан порой встречали лозунгами: "Да здравствуют Дева Мария и коммунистическая партия!" [206, с. 179]. После победы столь характерные для прошлого "межнациональные разборки" временно отошли на второй план. Президент страны, хорват Иосип Броз Тито, и вице-президенты: серб Александр Ранкович, словенец Эдуард Кардель, черногорец Милован Джилас (последний, правда, вскоре оказался диссидентом) - таким стало высшее Руководство страны в 1953 г. Примерно на срок жизни одного поколения (20-25 лет) обеспечение консолидации в многонациональном государстве стало вполне возможным(1).

(1).Существует мнение, согласно которому Тито, в отличие от монархической власти межвоенного периода (принадлежавшей сербской династии), считал условием существования сильной Югославии относительной слабую Сербию. Необходимость ослабить ее определялась тем, чтобы республики не ощущали на себе давления Белграда [217, с.270]. Если даже это действительно так, то надо отметить, что подобный стратегический маневр все же не привел к кардинальному изменению ситуации. Он оказался способен лишь на время заморозить острый конфликт.

212
Однако постепенно, несмотря на все позитивные тенденции 50-х гг., в работе нового хозяйственного механизма стали выявляться и существенные трудности. Велись красивые разговоры о самоуправлении, но реальная самостоятельность предприятий была не столь уж велика.
Во-первых, в их распоряжении оставалось по имеющим оценкам в среднем лишь 26% дохода (в промышленности эта доля была даже ниже 20%). Еще 14% шло в различные формирующиеся на предприятиях фонды. Соответственно порядка 60% заработанного полностью уходило в распоряжение государства, которое нуждалось в средствах для осуществления инвестиций(1).
Сохранились и определенные формы централизованного воздействия на предприятия, даже при отсутствии спускаемых из центра планов. Так, например, при назначении руководителей большую роль играли специально созданные для этой цели комиссии. Еще важнее было то, что, несмотря на допустимость дифференциации заработков, фонд зарплаты в целом для предприятия устанавливался по нормативу. Наконец, если коллективы готовы были снизить численность занятых до оптимального уровня, их действия подвергались критике как антиобщественные. Власть не желала иметь проблемы с безработицей [280, с. 56; 507, с. 20-21, 42; 24, с. 15].
Во-вторых, система ценообразования в основном все же находилась под государственным контролем, несмотря на некоторую допущенную либерализацию. Регулированию в той или иной форме подвергалось 70-80% цен [255, с. 20].
В-третьих, в сфере внешней торговли самостоятельность вообще была формальной. На практике она устранялась тем давлением, которое оказывали на предприятия разного рода правительственные агентства. Давление это могло быть большим или меньшим, в зависимости от того, каким конкретно товаром и с какой конкретно страной ведется торговля в данном случае [280, с. 59].

(1).В соответствии с данными других источников рабочие советы предприятий имели возможность распределять от 4,8 % чистой прибыли в 1954 г. до 9,2% - в 1957 [431, с. 72].

213
в четвертых, самостоятельность была весьма относительной даже в аграрном секторе. Хотя там господствовала частная собственность(1), ни одно хозяйство не могло превышать 10 га (здесь тоже, как и в случае с чрезвычайно быстрым послевоенным огосударствлением промышленности, легко заметить преемственность по отношению к межвоенной крестьянской Югославии). Мелкое неэффективное производство, естественно, задерживало механизацию: вплоть до 1967 г. у крестьян практически не было никакой техники. Похожим образом обстояло дело и в городском частном секторе, который хотя и не был полностью ликвидирован, но ограничивался по размеру наемных работников - не более пяти человек на одно хозяйство [280, с. 33-34].
В-пятых, банковскую сферу рыночное хозяйство охватило лишь по форме, тогда как на практике все мотивы хозяйственной деятельности оставались принципиально иными, нежели те, которые имеют место при капитализме. Хотя в Югославии проводились кредитные аукционы, предприятия на них могли конкурировать лишь за доступ к той части ресурсов, которую государство готово было им оставить после предварительного выделения средств на осуществление централизованных инвестиций,
Но большей проблемой стало даже не поведение государства, а поведение директоров предприятий. Они порой предлагали на аукционе нереально высокие цены за ресурсы. Один директор на вопрос, каким образом он собирается расплачиваться с кредитором, ответил, что это уже не его проблема: к тому времени, когда придет срок платежа, на предприятии будет другой директор [507, с. 29].
Существуют различные взгляды по поводу того, была ли в начале 50-х гг. в Югославии создана принципиально иная система хозяйствования, которую можно назвать рыночным социализмом, или же на практике в основном оказалась сохранена
система старая. Не вызывает сомнения, что предприятия

(1).Тито поначалу пытался осуществить коллективизацию, но это вызвало сопротивление крестьянства, и коммунистам пришлось отступить.

214
действительно в какой-то мере получили возможность определять уровень производства и то, какие конкретно товары им производить. Появилась и возможность оптимизировать численность занятых, а также стимулировать эффективный труд. Но все же то, что имело место в Югославии в 50-е гг вряд ли

в полной мере можно было назвать рыночным хозяйствов
анием (хотя, конечно, страны советского блока не имели даже этого).
Скорее, можно говорить о некой смешанной экономике. Но господство смешанной экономики всегда имеет обратную сторону. Ограниченность рынка порождала в Югославии серьезные проблемы морального плана.
Поскольку государство сохраняло жесткий контроль за производством в большинстве сфер и отраслей, условия хозяйствования на различных предприятиях были неодинаковыми. Тот, кто мог свободно определять уровень цен и свое место на рынке, получал более высокие доходы, чем тот, кто находился под контролем(1). Тот, кто получал государственные инвестиции, развивался быстрее того, кто их не получал. Подобное положение дел считалось несправедливым.

В какой-то мере различия пытались нивелировать за счет прогрессивного налогообложения дохода, но такой подход к началу 60-х гг. также сочли несоответствующим идеям самоуправления. Возникал резонный вопрос: почему у предприятия надо отнимать все большую и большую часть дохода, если оно хорошо работает?
Несправедливым считалось также предоставление экспортно-импортных субсидий и централизованное кредитование. Ведь благодаря подобной практике одни предприятия получали доступ к государственным ресурсам, а другие - нет.

(1). Например, цены на 65% продукции текстильной промышленности либо контролировались государством все врем , либо были заморожены после 1957 г. В то же время цены на сырье для этой отрасли экономики с 1957 по 1964 г. выросли на 20-50%. Все это воспринималось как явная несправедливость, вызывающая перекосы в оплате труда [507, с. 94].

215
Наконец, значительную часть населения Югославии не
могло не раздражать сохранявшееся неравенство доходов между отдельными республиками. Так, например, в 1962 г. национальный доход на душу населения составлял в Словении 378 тыс. динаров, в Хорватии - 232 тыс., в Воеводине - 903 тыс, в Сербии - 175 тыс., в Черногории - 142 тыс., в Боснии и Герцеговине - 137 тыс., в Македонии - 134 тыс., в Косово - 71 тыс. [280, с. 76]. Разрыв между самой богатой
республикой - Словенией и нищим Косово был более чем пятикратным.

До поры до времени старое партизанское братство, доминировавшее в югославском руководстве, сдерживало конфликты. Но рано или поздно они должны были проявиться. Когда жители Косово, наконец, возмутились (в 1968 г.), власти решили подтянуть отсталый регион до уровня ведущих и создали специальный фонд экономической помощи. В него отчислялось до 2% ВВП, создаваемого на территории того или иного региона. Теперь уже несправедливость почувствовали жители других республик, поскольку фонд этот пополнялся за их счет, причем деньги расходовались крайне неэффективно [217, с. 266, 321, 75].
Но все же стремление к рынку было сильнее стремления к уравниловке. К началу 60-х гг. в Югославии постепенно стали формироваться условия для осуществления некоторых реформ, направленных на уменьшение роли государственного централизма, сворачивание централизованных инвестиций и усиление сектора экономики, ориентированного на производство потребительских товаров. Связано это было с четырьмя основными объективно происходившими изменениями [280, с.77,133].
Во-первых, после смерти Сталина и некоторой нормализации отношений с СССР уже не было необходимости поддерживать столь высокие, как раньше, военные расходы.
Во-вторых, потребительская революция ко второй половине 50-x гг. дошла из Западной Европы до Югославии и принесла с собой новые стандарты потребления, которым все большая часть общества желала следовать. Соответственно руководство страны должно было учитывать желания народа.

216
В-третьих, выяснилось, что, несмотря на изъятие у предприятий большой части дохода, инвестиционных рecурсов для подъема промышленности все равно не хватает, а крестьянство, отвергнувшее коллективизацию, источником такого
рода ресурсов стать не способно. Соответственно промышленность может развиваться, лишь продавая крестьянину потребительские товары.
В-четвертых, именно к началу 60-х гг. рабочие благодаря быстрой индустриализации предшествовавшего десятилетия впервые составили более половины экономически активного населения страны. Рабочие были более агрессивно настроены чем крестьяне. Кроме того, они в большей степени ориентировались на стандарты потребления, задаваемые модернизацией. Соответственно данный сдвиг в социальной структуре общества ориентировал власти на все большие уступки.
Постепенно пошли реформы. Югославия вступила в длительный период осуществления преобразований. "Социалистические права собственности были наиболее стабильной чертой югославской системы с начала 50-х гг.,- отмечали Д. Бонин и Л. Паттерман.- Что же касается всего остального, то в течение последующих трех десятилетий степень автономии предприятий, характер самого этого предприятия, финансовая система и соотношение между рыночной свободой и ограничительной практикой постоянно изменялись" [289, с. 105]. Фактически никакой стабильной модели рыночного социализма так и не сложилось. Югославская экономика все время находилась в поиске, из которого она в конечном счете вышла обратно в капитализм.
С января 1961 г. прогрессивное налогообложение дохода было ликвидировано, кредитно-денежная политика ужесточена, а часть внешнеторговых субсидий отменена. В связи с этим пришлось более чем в два раза девальвировать динар. Из-за девальвации импорт резко подорожал. Это, в свою очередь, дало сильный толчок инфляции, и предприятия среагировали на изменение условий совсем не так, как ожидали реформаторы.
Для того чтобы компенсировать рост цен и сохранить сложившийся уровень жизни, предприятия стали резко повышать доходы своих работников (благо к 1962 г. были сняты

217
некоторые существовавшие ранее ограничения на прирост зарплаты)и соответственно сокращать долю средств, идущую на пополнение оборотных средств. Ресурсы предприятий стали проедаться, темпы роста экономики значительно снизились в некоторых отраслях рост и вовсе прекратился [24, с.20; 280, с. 112].
Весьма характерно в этом плане то, что к 1965 г. в Югославии - единственной из социалистических стран - доля инвестиций в национальном доходе сократилась по сравнению с началом 50-х гг. Если в тот период она была примерно в полтора раза выше, чем в Венгрии, Польше и Чехословакии, то теперь показатели сравнялись [506, с. 13].
Со слишком быстрым ростом зарплаты попытались бороться посредством очередного ужесточения кредитно-денежной политики и усиления контроля за ценами, а также путем введения новых, добровольно-принудительных ограничений. В централизованном порядке определялся теперь единый подход к распределению дохода предприятий между накоплением и потреблением. Считалось, что коллективы должны на практике руководствоваться этим подходом, несмотря на свою свободу, а для того чтобы они могли лучше разобраться в новой стратегии "партии и правительства", создавались специальные комиссии в составе пяти человек. В крайнем случае в дела предприятий имела право вмешаться вышестоящая республиканская комиссия [507, с. 71].
Осложнившая проблемы макроэкономической сбалансированности реформа должна была по идее дать позитивный результат в другой области. Повышение степени самостоятельности югославских предприятий теоретически работало на повышение эффективности осуществляемых ими инвестиций, однако на практике положение с эффективностью лучше не стало. Поскольку все рычаги власти оставались в руках
центра, предприятия испытывали постоянный страх относительно того, что их инвестиционные фонды будут блокированы или даже экспроприированы правительством для собственных нужд. Это соображение заставляло предприятия поскорее тратить имеющиеся в их распоряжении деньги на первые пришедшие в голову цели [280, с. 126; 507, с. 90].

218
В 1965 г. стала очевидной еще одна проблема. Предприятия резко ограничили прием граждан на работу. На фоне значительного роста численности молодых людей, вступающих в активный трудовой возраст (сразу после войны имел место всплеск рождаемости, что дало прирост трудовых ресурсов именно к середине 60-х гг.), подобная ограничительная политика предприятий оказалась особенно опасной. Часть молодых югославов стала искать себе работу за границей, но все равно давление на рынок труда оставалось весьма существенным [24, с. 22].
К 1964 г. порядка 250-420 тыс. работников оказались "излишними" для югославской экономики [507, с. 93]. Нельзя сказать, что эта "армия" вообще отсутствовала в предыдущее десятилетие. Однако если в 50-е гг. наличие излишней рабочей силы в сельском хозяйстве не бросалось в глаза (это была так называемая скрытая безработица) и составляло внутреннюю проблему отдельной крестьянской семьи, то в 60-е гг. после периода быстрой индустриализации безработица стала открытой.
В обычном рыночном хозяйстве традиционные рабочие места (например, в том же аграрном секторе) постоянно исчезают благодаря росту производительности труда, но одновременно динамичная экономика создает новые вакансии в тех отраслях, которые быстро развиваются. В Югославии же получилось так, что старые рабочие места в деревне (реально существовавшие или кажущиеся) стали исчезать по ходу модернизации, но при этом система самоуправления законсервировала те предприятия, где в иных условиях люди могли бы найти приложение своим силам. Экономика, ликвидировав свое "прошлое", оказалась в то же время лишенной и "буду щего".
Все отмеченные выше проблемы были, в общем-то, следствием одной и той же особенности югославского рынка. В условиях самоуправления трудовые коллективы могли действовать исключительно ради удовлетворения своих краткосрочных интересов. Они постоянно оказывали давление на руководство предприятий. Не было силы, способной заставить коллективы думать о долгосрочной перспективе, о развитии

219
производства. Принципом работы хозяйственной системы стало стремление повысить собственные доходы и не пускать к "кормушке" чужаков.
Фактически попытка осуществления реформы 1961 г. продемонстрировала ограниченность возможностей развития югославской экономики по экстенсивному пути. Поскольку предприятия начали увеличивать доходы своих работников и ограничивать расширение трудовых коллективов, дальнейший рост мог поддерживаться только посредством повышения производительности труда. Зависать где-то между капитализмом и социализмом становилось все труднее. Путь в административную систему, способную в течение длительного времени поддерживать высокий уровень капиталовложений за счет сохранения невысокого уровня жизни населения, был для Тито закрыт, и не оставалось ничего иного, кроме как усиливать присутствие рыночных начал в хозяйственной системе. Страна нуждалась в очередной серии серьезных преобразований.
В это время югославское руководство уже готово было отказаться от ряда подходов десятилетней давности. В частности, перестала быть модной идея социалистической автаркии. Кроме того, общество стало признавать, что существует много социально важных видов деятельности помимо включенных в план. Все это снизило потребность в централизации ресурсов. Теперь считалось, что государство может обойтись лишь примерно 30% валового дохода вместо 60%, которые изымались у предприятий ранее. Остальное должно было использоваться самими предприятиями, все более ориентирующимися на производство предметов потребления [280, с. 56, ", 60].
Однако, несмотря все многочисленные перемены, происходившие в обществе, углубление реформ не могло стать автоматически идущим процессом. В отличие от сохранившей жесткий централизм в принятии принципиальных решений Венгрии , где практически в это же время готовилась реформа Яноша Кадара, Югославия должна была учитывать позиции всех входивших в нее республик. При том, что Хорватия и

Словения традиционно занимали правый фланг в дискуссии

220

об углублении рыночных начал, Сербия - самая мощная из республик - отстаивала социалистические принципы. Равновесие сил тормозило продвижение вперед, но одновременно не допускало отката.
Перелом произошел в мае 1962 г., когда Тито допустил политическую ошибку. В своей речи, произнесенной в Сплите, он заявил о необходимости формирования единой югославской социалистической культуры. На первый взгляд, эта проблема была далекой от экономики. Но всякое упоминание о выравнивании народов "под одну гребенку" в Югославии воспринималось очень нервно. В результате с 1962 г. хорваты и словенцы были в своих антицентралистских устремлениях поддержаны другими народами (особенно македонцами). Сербы остались в меньшинстве. После ЭТОГО постепенно на позиции сторонников углубления преобразований сдвинулся и Тито [431 а, с. 80-81].
Основной комплекс преобразований, углубляющих рыночные начала в экономике, был осуществлен с июля 1965г. Помимо дальнейшего смягчения налогового бремени, возлагаемого на предприятия, и сокращения размеров государственных инвестиций, являющегося обратной стороной фискальной либерализации, была проведена реформа ценообра-

221

зования, в ходе которой внутренние цены постарались в максимально возможной степени приблизить к мировым. На этой основе удалось провести значительную либерализацию внешней торговли. Импортные тарифы оказались снижены примерно в два раза и составили в среднем всего лишь 10,8%. Наконец, в сельском хозяйстве был существенно расширен доступ крестьян к покупке техники и к получению кредитов. Да и в целом возможности для развития мелкого частного сектора (в том числе городского) оказались существенно расширены [431а, с. 81-82; 24, с. 22, 26-27; 255, с. 21].
Нелиберальным элементом реформы стало замораживание внутренних цен, осуществленное после того, как они

222
были выравнены по мировым стандартам. Тем не менее преобразования 1965 г. создали серьезные материальные стимулы.
Получившие широкий доступ к своим деньгам предприятия стали активно использовать их для поощрения работников. После 1965 г. разрыв в оплате труда на разных югославских предприятиях достиг трех- и четырехкратной величины [373, с. 219]. Другим важным стимулирующим следствием формы стало появление возможности ликвидации нерентабельных предприятий.
Реформа банковской сферы дополнила общую либерализацию экономики. Она началась даже несколько раньше, чем был осуществлен комплекс основных реформ (в 1963 г.). В Югославии сформировалась двухуровневая система, благодаря чему коммерческие банки теоретически могли начать функционировать на рыночных принципах. Они должны были теперь стать основными держателями инвестиционных ресурсов.
Предприятия начали отчислять государству значительно меньшую долю своего дохода, а значит, получили возможность держать имеющиеся у них временно свободные средства в банках, которые, в свою очередь, должны были предоставлять кредиты, руководствуясь исключительно принципом экономической эффективности [24, с. 21]. Если раньше инвестиционная политика находилась в руках бюрократов, то теперь, как предполагалось, она переходила в руки коммерсантов, способных значительно лучше распорядиться деньгами. Эффективность капиталовложений должна была повыситься, а производительность труда - возрасти.
Формально роль коммерческих банков в югославской экономике существенно увеличилась. Фактически именно они сумели заменить государство в качестве основного поставщика средств, необходимых для осуществления инвестиций. В периоде начал 60-х гг. (1960-1963) по 1972 г., как показали исследования, на долю самофинансирования предприятий приходилось по-прежнему лишь порядка трети от всего объема ресурсов, идущих на инвестиции (вырасти доля самофинансирования никак не могла поскольку предприятия стремились проедать свои ресурсы). Доля государства упала с 60 примерно до 20%. Соответственно резко возросла роль банковских кредитов: с 3%, которые прихо-

223
дились на их долю в общем объеме инвестиций в 50-е гг., банковские кредиты увеличились более чем до 40% [289, с. 107]. По другим данным доля банковских средств достигла даже половины всех капиталовложений страны [24, с. 62]. Поглощать банковские кредиты предприятиям было выгодно, поскольку они отправляя эти деньги на инвестиции, спокойно использовать значительную долю дохода на оплату труда.
Но на практике система банковского кредитования опять-таки сработала не совсем так, как должна была функционировать в теории. Многие югославские предприятия продолжали проедать свои ресурсы, неуклонно двигаясь поэтому в сторону банкротства. В обычном рыночном хозяйстве их действительно должна была бы постигнуть подобная печальная судьба. Естественный отсев неэффективно работающих предприятий является нормальным механизмом, способствующим оздоровлению экономики. Однако в условиях социализма, пусть даже и рыночного, в действие конкурентных сил вмешиваются внешние факторы.
Органы региональной власти стремились поддерживать на плаву тонущие предприятия, поскольку опасались усиления и без того ставшей острой народнохозяйственной проблемой безработицы. На самих же этих предприятиях трудовые коллективы оказывали постоянное давление на директорат ради повышения заработной платы до того уровня, который имелся на успешно работающих заводах и фабриках. В какой-то мере механизмы ограничения роста зарплаты срабатывали, но все равно данным предприятиям требовалась финансовая поддержка извне. Таким образом, коммерческие банки были вынуждены распределять кредитные ресурсы, в значительной степени руководствуясь приказами властей, а не принципом экономической эффективности [289, с. 111-112]. В результате, хотя югославская экономика "кормила" примерно 20-30% убыточных предприятий и количество банкротств теоретически должно быть огромным, на практике после реформы середины 60-х гг. потеряли свои рабочие места из-за ликвидации предприятий лишь около 5,5 тыс. работников [507, с. 47].
Еще одной важной сферой, в которой доминировал популизм казалась внешнеэкономическая деятельность. Сразу

224

после преобразований середины 60-х гг., когда денежные доходы работников сильно возросли, резко увеличился дефицит платежного баланса, поскольку в условиях либерализации внешней торговли население стало активно приобретать импортную продукцию [373, с. 226].
Пошлины теперь были не главным инструментом поддержания платежного баланса, но динар по-прежнему оставался неконвертируемым. Импортеру разрешалось приобретать валюту по специальному курсу, причем лишь в определенном количестве. Экспортерам было позволено оставлять себе только 7% валютной выручки. Впрочем, как всегда бывает в подобных случаях, из данного правила имелись многочисленные исключения. Некоторым предприятиям удавалось легальными способами оставлять в своем распоряжении практически всю выручку, полученную от реализации продукции на конвертируемую валюту [373, с. 227].
В результате использования ограничительных мер в 70-е гг. прирост импорта становился все меньше. Экспорту же мешала запаздывавшая девальвация динара, который, таким образом, оказывался постоянно переоцениваемым. Динамика вывоза в 70-е гг. отставала от динамики общественного продукта. В результате югославская экономика, несмотря на то что идеи автаркии больше не были доминирующими, по-прежнему) была оторвана от мирового рынка [130, с. 12, 28-29].

В очередной раз встал вопрос о том, чтобы усилить рыночные начала в экономике. Фактически только переход от сис-

225
темы самоуправления к частной собственности мог повысить ответственность предприятий и банков при принятии решений об использовании находящихся в их распоряжении ресурсов. Непосредственно поставить вопрос о приватизации в
социалистической Югославии было невозможно, однако косвенным образом инвестор получал возможность расширить свои права. С 1967 г. предприятия, инвестировавшие средства в развитие других предприятий, получали возможность определенным образом контролировать деятельность последних [24, с. 26]. Этот механизм был, естественно, лишь очень несовершенной формой замены нормального рынка капиталов, но все же какие-то возможности для повышения эффективности инвестиций он создавал. Кроме того, с 1967 г. было дано добро на использование в югославской экономике иностранных инвестиций [373, с. 228].