Травин Д., Маргания О. Европейская модернизация

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава 6. ВЕНГРИЯ: МАЛЫЕ ШАГИ БОЛЬШИХ ПЕРЕМЕН

САМЫЙ СЧАСТЛИВЫЙ БАРАК ВО ВСЕМ ЛАГЕРЕ

После Второй мировой войны в Венгрии, оккупированной советскими войсками, была установлена административная хозяйственная система по тому образцу, который уже имелся у "старшего брата". Несмотря на то что в чистом виде эта система просуществовала не столь уж длительный срок, значительный уход экономики влево наложил свой отпечаток на завершающий этап венгерской модернизации.
Можно выделить две основные черты, характерные именно для данной модели модернизации. С одной стороны, Венгрии, как и другим странам восточного блока, пришлось на завершающем этапе преобразований восстанавливать деформированное рыночное хозяйство. С другой же стороны, специфика социально-политической ситуации в этой стране определила специфический (по сравнению с Польшей, Чехословакией и Югославией) путь осуществления экономических реформ. Венгерский путь к восстановлению рынка был постепенным, градуалистским, т.е. венгры не предпринимали для достижения этой цели по-настоящему резких рывков.
Начинался послевоенный этап экономического развития в Венгрии вроде бы не столь уж трагично. Казалось, что после длительного господства авторитарного режима в стране наконец-то устанавливается демократия.

101
В ноябре 1945 г. на выборах победила партия мелких сельских хозяев (ПМСХ), собравшая более 50% голосов избирателей, что примерно соответствовало доле сельского населения в общей численности населения страны. Однако в отличие от Австрии левые силы не были в Венгрии изолированы, в частности, коммунисты пользовались поддержкой значительной части венгров, а также, что более важно, поддержкой влиятельного восточного соседа.
Когда на этом политическом фоне вырисовались еще и хозяйственные диспропорции, стало ясно, что у демократии будут немалые трудности. Лидеры ПМСХ, возглавившие страну, быстро столкнулись с серьезными проблемами, поскольку послевоенная венгерская экономика была полностью дезорганизована. За периоде января по октябрь 1945 г. расходы бюджета в 9,5 раз превысили доходы, что привело к возникновению высокой инфляции [266, с. 32-33, 51]. Рост цен, в свою очередь, способствовал увеличению государственных расходов, нарастанию объема выпуска бумажных пенге, усилению инфляционных ожиданий и ускорению инфляции.
С августа 1945 по июль 1946 г. в стране царила гиперинфляция - по всей видимости, наиболее разрушительная за всю историю человечества. Среднемесячный темп роста цен составлял 19 800%, что во много десятков раз превосходило даже масштабы знаменитой германской инфляции 1922-1923 гг., не говоря уж о близких нам инфляциях конца XX века [115, с. 33]. Фактически можно сказать, что денежного хозяйства в послевоенной Венгрии вообще не было, поскольку при такой динамике цен любые расчеты в деньгах просто не имеют никакого смысла.
Денежная реформа была проведена 1 августа 1946 г. Введение новой денежной единицы не вызвало особых трудностей, поскольку при курсе 1 форинт = 400 тыс. квадрильонов пенге практической потребности в обмене уже не имелось
[115 с. 51]. Однако после подавления гиперинфляции и восстановления основных объектов разрушенного войной народного хозяйства страна попала под жесткий диктат коммунистов. Популярность ПМСХ в столь сложных условиях не могла не
отразиться. Кроме того, выборы 1947 г. были, по всей видимости, фальсифицированы [75 С. 355]. В Результате самой сильной партией в стране после выборов стала коммунистическая.

102
Началась быстрая национализация экономики, причем отличие от австрийского венгерское народное хозяйство уже с лета 1948 г. стали переводить на административные принципы: первая пятилетка была запланирована на 1950-1954 гг. [266 с. 84, 102]. К лету 1949 г. лидер коммунистов Матьяш Рако-ши, используя так называемую "тактику нарезания салями" (поэтапное устранение всех своих политических конкурентов посредством массовых репрессий), перевел страну на чисто сталинистский путь развития.
Коммунисты установили административную систему управления экономикой. В период своего расцвета она была значительно более всеобъемлющей, чем, скажем, у таких соседей Венгрии, как Польша и Югославия, поскольку никакого внутреннего сопротивления огосударствлению при режиме Ракоши не имелось. "Предела нет - только звезды в небе" - таков был любимый лозунг Ракоши [92, с. 542]. Однако просуществовать без всяких перемен этой системе довелось менее десяти лет.
Уже в 1953 г., сразу после смерти Сталина, отъявленный сталинист Ракоши получил нахлобучку в Кремле (полагают, будто Лаврентий Берия даже обвинил его в том, что он как еврей устроил в венгерском руководстве заповедник сионизма) и вынужден был поумерить активность. Председателем Совета министров страны стал Имре Надь, человек несколько иного плана, нежели Ракоши [3, с. 113, 267].
Правда, этот "иной план" вряд ли был качественно иным, поскольку Надь, как отмечают некоторые источники, был "человеком Берии", еще до войны представлявшим в советский НКВД информацию о том, что происходит в среде венгерских коммунистов [135, с. 143]. Новый премьер был в полной мере выходцем из коммунистической среды и иного менталитета, кроме коммунистического, не имел. Однако он не был сторонником столь всеобъемлющего администрирования, как Ракоши.
Пока Надь находился у власти, в Венгрии был приостановлен процесс ускоренного формирования кооперативов в сельском хозяйстве. Мелкие городские производители обрели возможность получить лицензию для занятий своим промыслом [501, с. 37]. В промышленности- уменьшилась доля капиталовложений в тяжелую индустрию ради поддержания более сбалансированной структуры экономики [92, с. 549]. Однако думается,

103
что не стоит переоценивать значение этих нововведений. Имело место скорее торможение в деле быстрого создания экономики советского типа, нежели радикальный поворот в сторону какого-то принципиально иного курса.
Вряд ли есть серьезные основания считать, что у Надя был план развития страны, качественно отличный от построения экономики советского типа в основных отраслях хозяйства. Во всяком случае, за период его пребывания у власти (пусть даже весьма ограниченный) никаких по-настоящему серьезных реформаторских шагов сделано не было. Экономический курс Надя был похож на курс Маленкова, являвшегося его покровителем в СССР: повышение благосостояния за счет развития производства товаров народного потребления.
Конечно, нельзя исключить вероятность того, что останься Надь у власти надолго, Венгрия двинулась бы по пути построения так называемого рыночного социализма. Ведь обстановка обязывала: южный сосед, Югославия, уже шел по этому пути, а северный, Чехословакия, начинал в 50-60-е гг. готовить поворот экономики, который обеспечил бы, скорее всего, еще более радикальные перемены, чем югославские. на практике экономические дела Надя за период его нахождения у власти не были столь значительны, как дела югославских или чехословацких реформаторов.
Тем не менее в стране постепенно создавалась несколько иная атмосфера нежели та что была в начале 50-х. Формально страна в своей политической жизни следовала за колебаниями, имевшими место в СССР. Как отмечал В. Алексеев, "венгерское

104
партийное руководство повторяло с некоторым отставанием все зигзаги послесталинской политики КПСС" [3, с. 120] Но параллельно с этим лавированием в народе формировалось представление о необходимости каких-то серьезных перемен
Уже в 1956 г. под воздействием XX съезда КПСС и польского движения народного протеста в Венгрии начались перемены. Требования десталинизации страны привели к отставке Ракоши, а затем и к кровавым столкновениям демонстрантов с полицией в октябре 1956 г. Народные волнения в Будапеште постепенно приняли столь массовый и энергичный характер, какого не было, пожалуй, ни в какой другой стране восточного блока. В конечном счете они были подавлены с помощью советских войск, а премьер-министр Имре Надь, с именем которого, прежде всего, ассоциировались попытки осуществления перемен, был расстрелян.
Октябрь 1956 г. стал явлением политическим, а не экономическим. Однако если можно в какой-то степени говорить об "экономическом лице" данных событий, то оно явно не было капиталистическим. Власть обещала новый рост благосостояния, а рабочие советы, образовавшиеся 24-27 октября практически на всех крупнейших предприятиях, вовсе не были склонны возвращать собственность ее бывшим владельцам или предлагать какой-либо иной вариант приватизации. Они рассчитывали превратить заводы в коллективные владения тех, кто на них работает [3, с. 166](1).

(1). Культурное влияние югославской системы самоуправления на венгерские события было велико. Советские лидеры того времени полагали, что венгерские интеллектуалы "инфицированы" югославами. Летом 1956 г. в Москву шли донесения от советского посла в Будапеште Юрия Андропова, от местного левого коммунистического лидера Эрне Гере и мн. др. о том, насколько велико югославское влияние. Сами югославы с симпатией относились к венгерским поискам новой модели. Журналисты и дипломаты поддерживали Надя. Однако характерно, что Тито постепенно отказался от курса на поддержку. Уже с 1 ноября белградская газета "Борба" стала делать заявления о связи Надя с правыми элементами [364; 496-498]. Думается, что этот поворот был не случаен. Тито был сторонником социализма, хотя и в виде модели, отличной от советской.

105
После подавления восстания формально в Венгрии была в полной мере восстановлена власть коммунистов, новым лидером которых стал Янош Кадар. Он не был по своей природе реформатором. В течение нескольких последующих лет коммунистами было доведено до своего логического завершения дело формирования экономики советского типа. К 1963 г. число людей, работающих в частных хозяйствах, сократилось примерно до 2% от общего числа экономически активного населения [501, с. 36].
Казалось бы, венгерская экономика скоро ничем не будет отличаться от советской. Однако вследствие кровавых столкновении и временной советской оккупации между коммунистическими властями и народом установился все же новый характер отношений, в значительной мере отличавшийся от отношений, существовавших в соседних странах восточного блока, где не было до оных катаклизмов. В конечном счете именно это стало основой всех венгерских экономических преобразований.
"Во время революции,- писал впоследствии Я. Корнай, один из крупнейших ученых-экономистов во всей советской системе хотя и спорадически, отмечались случаи линчевания коммунистов, изгнания и замены руководителей некоторых предприятий местных органов власти. Все эти события не изгладились из памяти руководителей однопартийного государства

106
и определили владевший умами страх перед повторением подобной ситуации" [96, с. 34].
Коммунистическая элита оказалась заинтересована в том, чтобы застраховать себя как от народного гнева, так и от очередной агрессии со стороны "старшего брата", имеющего склонность снимать с насиженных мест не оправдавших доверие ставленников. Только подобное прохождение между Сциллой и Харибдой могло позволить ей сохранить свою власть, поскольку, как показали события 1956 г., и жесткий сталинист Ракоши, и умеренный реформатор Надь оказались раздавленными между жерновами той страшной мельницы, которая была запущена совместными усилиями восставшего народа и не терпящего никакого неподчинения "хозяина".
Народ после кровавых ударов, нанесенных советскими войсками, жестоких репрессий, пришедших вслед за подавлением восстания, и эмиграции тысяч граждан, не пожелавших оставаться в коммунистической Венгрии, оказался деморализованным и не был настроен на какие-либо новые проявления нелояльности. Общество было готово к заключению негласных компромиссных соглашений с властями, желая лишь спокойной и обеспеченной в материальном отношении жизни.
Таким образом, и верхи и низы фактически сходились в одном. Политические перемены, влекущие за собой общую демократизацию жизни и усиление формальных свобод, слишком рискованны и в конечном счете невыгодны ни одной, ни другой стороне. Однако экономические преобразования, осуществляемые за коммунистическим фасадом и не вызывающие беспокойства со стороны Советского Союза, возможны и желательны. В этом смысле символичен ответ Кадара на вопрос советского руководителя о том, должны ли находиться в Венгрии советские войска: "Пусть лучше ваши солдаты, товарищ Хрущев, останутся у нас, а у вас - Ракоши" [229, с. 391].
Народ был готов на какое-то время удовлетвориться вызывающими повышение жизненного уровня сдвигами в хозяйственной системе, а власть готова была их осуществить ради того, чтобы не ставить себя под удар какого-либо очередного восстания. Результатом возникшего после венгерской трагедии консенсуса стали экономические преобразования, начав-

107
шиеся , как только отошли в прошлое, подзабылись и перестали излишне волновать советские власти бурные события 50-х гг.
Возможно, в известной степени образцом для Венгрии стали преобразования, осуществлявшиеся тогда в Чехословакии(1). Уже с 1957 г стала действовать так называемая "смягченная" директивно-плановая система, при которой было сокращено число обязательных для выполнения каждым предприятием показателей. Соответственно была произведена и реорганизация центральных органов управления: часть министерств подверглась укрупнению.
Однако по-настоящему серьезные экономические реформы стали осуществляться уже в 60-е гг. После декабрьского (1964 г.) пленума ЦК Венгерской социалистической рабочей партии (ВСРП) создали специальные группы, которые должны были проанализировать сложившуюся в экономике ситуацию. На основе их заключений в 1965 г. утвердили концепцию хозяйственной реформы, отцом которой принято считать секретаря ЦК ВСРП по экономике, бывшего социал-демократа Реже Ньерша. Окончательное решение относительно ее проведения было принято в мае 1966 г. С 1968 г. новый экономический механизм реально начал действовать [144, с. 24-25, 72-73].
Период 1964-1968 гг. представлял собой эпоху, когда проект экономической реформы активно разрабатывался и в СССР (так называемая "косыгинская реформа"). Поэтому советское руководство было готово лояльно отнестись к тем поискам, которые осуществлялись на территории восточного блока. Кадар удачно воспользовался образовавшимся окном политических возможностей, причем венгерский консенсус между властями и народом позволил ему удержать страну от столкновения со "старшим братом" даже тогда, когда в соседней Чехословакии очень быстрое продвижение по пути преобразований вызвало вторжение советских танков. Венгры в

(1).по иронии судьбы Венгрия, которая не была лидером в движении к реформам, но имела после 1956 г. сравнительно умеренный объем требований, исключающий политическую сферу, оказалась более удачливым реформатором, нежели Чехословакия, хотевшая всего и сразу.

108
этот момент уже не претендовали на отказ от формальных атрибутов коммунизма, а потому не слишком нервировали Леонида Брежнева и его ортодоксальное окружение.
Как это ни покажется парадоксальным, но политика лавирования Кадара в известной степени восходит к "политике качелей", которую использовали в начале 40-х гг. Хорти и его премьер-министр Миклош Каллаи. Суть ее состояла в том чтобы посредством целой серии маневров умудриться сохранить в тени великой державы возможность для проведения относительно самостоятельной политики. В 60-80-е гг. сменились держава (раньше была Германия, теперь - СССР) и официальная идеология (раньше был национализм, теперь - коммунизм), но суть самой "политики качелей" осталась примерно той же. Думается, что характер венгерской модернизации помимо непосредственных последствий событий 1956 г. в значительной степени был задан еще и сложившейся традицией политического маневрирования, которую Кадар как сильный государственный деятель сумел использовать.
Бесспорно, сказались и личные особенности самого венгерского лидера. Как он сам говорил о себе в одном из интервью, ему еще в детстве довелось существовать своеобразной двойной жизнью. Он появился на свет незаконнорожденным (кстати, Кадар - это партийный псевдоним, его настоящая фамилия Черманек). Жить приходилось то в Будапеште, то на хуторе, причем как в городе, так и в деревне мальчишки не признавали его своим. Требовалось адаптироваться к трудностям и заставлять окружающую среду принимать себя. В дальнейшем ему точно так же приходилось адаптироваться к работе в коммунистической среде, где он явно проигрывал в интеллектуальном плане и Ракоши, и Надю, и тому окружению, которое около них формировалось.
Лидером страны он стал в известной мере случайно. В литературе высказывается мнение, что Хрущев после подавления сопротивления в октябре 1956 г. хотел сначала "поставить на Венгрию" другого человека. Но за Кадара высказался Иосиф Броз Тито, с мнением которого советские власти в эту эпоху уже должны были считаться, и Хрущева в конечном счете удалось переубедить [203, с. 55].
Период пребывания у власти стал для Кадара такой же двойной жизнью, как и молодость. В вопросах внешней поли-

109

тики, столь дорогой сердцу Брежнева, он ни на йоту не позволял себе уклониться от курса Кремля. Верность "старшему брату" подтверждалась словами и делами при каждой возможности. Даже если Кадар не мог разделить советский подход к решению того или иного вопроса, он находил возможность скрепя сердце пойти на компромисс.

Например, в 1968 г. Венгрия приняла участие в оккупации Чехословакии, хотя сама двигалась в том же экономическом направлении, что и авторы Пражской весны. А в 1975 г. Кадар, почувствовав недовольство Москвы, отправил в отставку одного из ведущих сторонников хозяйственных преобразований, премьер-министра Енё Фока, для того чтобы сохранить в целости сами преобразования [98].
В 1968 г. опытный Кадар, прошедший через события 1956 г., пытался предупредить чехословацкого лидера Александра Дубчека, чего тому следует ждать от советских властей [135,с.150]. Однако руководители "братской компартии" не были столь же прагматичны, как венгерский руководитель, и Пражская весна в отличие от венгерских реформ погибла под гусеницами советских танков.

110

Успешность политики маневрирования, осуществлявшейся Кадаром, преимущества сложившихся между ним и народом отношений очень удачно были подмечены одним западным автором, написавшим, что "если Гомулке (лидеру польских коммунистов.- Авт.) приходилось внушать своим согражданам, что он поляк, то Кадар вынужден был напоминать, что он не только венгр, но и коммунист" (цит. по: [3, с. 19]).
В восприятии венграми своей истории практически общим местом стало сопоставление Кадара с Францем Иосифом, хотя их пути прихода к власти были принципиально противоположными. Однако и того и другого население смогло в основном принять, несмотря на трагические события 1848-1849 ГГ. и 1956 г. И тот и другой сумели добиться относительной социально-политической стабильности, позволившей возрасти материальному благосостоянию широких слоев.
В 1962 г. учение Ракоши ("кто не с нами, тот против нас") было заменено афоризмом "кто не против нас, тот с нами". Этот подход позволил обеспечить некоторые свободы в культурной жизни, которые позитивно повлияли на развитие обще-

111
ства. Венгры часто выезжали на запад, активно учили английский язык, знакомились с тем, как живет буржуазное общество. Если человек открыто не покушался на принципы существования режима, он обладал достаточно высокой степенью творческой свободы, возможностью делать карьеру в избранной им сфере [92, с. 559, 564, 575,577].
В Венгрии 70-80-х гг. сложился так называемый "гуляшный коммунизм". Он представлял собой менее существенный отход от принципов экономики советского типа, нежели тот, который имел место в этот период времени в самоуправленческой Югославии, и тот, который намечался в Чехословакии Пражской весной. Тем не менее большинство стран с административной системой хозяйствования, начиная с самого Советского Союза, находилось тогда в значительно более статичном состоянии, нежели кадаровская Венгрия.
С одной стороны, в результате реформ Кадара (во всяком случае, на первом их этапе) не были устранены сами основы административной хозяйственной системы. Сохранились государственная собственность, централизованная кадровая политика на предприятиях, спускаемые сверху ограничения в размерах оплаты труда. Соответственно в стране отсутствовал финансовый рынок, а конкурентная борьба на товарном рынке сильно искажалась из-за того, что государство по-прежнему сохраняло за собой определяющие позиции в экономике.
Но с другой стороны, предприятия получили известную свободу деятельности, что способствовало улучшению их работы. И самое главное, в стране благодаря либерализации наметился существенный сдвиг в сторону повышения материального благосостояния народа. Венгерская экономика с конца 60-х гг. была сориентирована на всемерное увеличение потребления, а не накопления, что резко контрастировало с тем, какую роль играла тяжелая индустрия в СССР и даже в Польше.
Осуществляемые Кадаром преобразования были направлены не столько на то, чтобы создать эффективно действующую хозяиственную систему, имеющую внутренние стимулы
развития и обладающую механизмом естественного восстановления равновесия после любого кризиса, сколько на то, чтобы ублажить народ в течение среднесрочного периода, а

112
следовательно, сохранить консенсус, позволявший просто жить без кровавых столкновений, а элите - пребывать и далее у руля власти. "Оглядываясь назад на тридцатилетие с середины 60-х гг.,- отмечал Я. Корнай,- мы видим, что при малейшей угрозе конфликта на экономической почве будь то забастовка или демонстрация - напряжение всегда снимали путем переговоров и уступок" [96, с. 35].
Пожалуй, ни в какой другой стране восточного блока не сложилась подобная ситуация. Обычно уступки там были недостаточными, конфликт сохранялся, и это определяло либо политику жесткого подавления всякого сопротивления, как в СССР и в Чехословакии, либо все усиливавшееся давление оппозиции на власть, как в Польше.
Подобный миролюбивый характер венгерских преобразований середины 60-х гг. в значительной степени определил весь ход модернизации и, в частности, то, как она осуществлялась в 90-е гг., т.е. уже после падения коммунистического режима.
Итак, что же реально изменилось в венгерской экономике в 1968 г.?
В основе реформы лежала отмена обязательных плановых заданий, доводимых до предприятия из центра. В связи с этим и централизованное материально-техническое снабжение в основном уступило место оптовой торговле (ограничения свободы торговли сохранялись лишь примерно по четверти всего оборота продукции).
Формально представление о социалистическом планировании сохранилось, но реально оно превратилось в планирование индикативное. При таком подходе правительство стремится лишь определять основные пропорции в народном хозяйстве и задавать темпы роста жизненного уровня, но предприятия получают возможность принимать те решения об объеме и структуре выпуска, которые они сами считают необходимыми [144, с. 26, 29]. В этом смысле венгерский подход к планированию экономики уже с середины 60-х гг. не сильно отличался от того, который был распространен в некоторых западных странах с многолетней дирижистской традицией, например во Франции.
Вторым элементом хозяйственных преобразований стало создание материальных стимулов. Для того чтобы заинтере-

113
совать предприятия при такой степени свободы в производстве нужных рынку товаров, их сориентировали на максимизацию прибыли [144, с. 27]. Выгода от хорошей работы на рынок стала доставаться не только госбюджету, как это имеет место в чисто административной экономике, но и самому производителю.
Однако распределение прибыли оставалось в значительной степени индивидуальным, т.е. хорошо работающее предприятие не было застраховано от того, что в перспективе у него не начнут забирать в бюджет все большую и большую долю дохода. Нормативный характер работы не прижился, и система стала функционировать на "ручном управлении". Кроме того, были предусмотрены и специальные нормативные методы для "притормаживания" богатых. В частности, до 1976 г. существовало правило: если зарплата на предприятии росла слишком быстро по сравнению с установленным планом, все возрастающая часть прибыли изымалась в бюджет [229, с. 395, 404].
Третьим элементом реформы стало частичное изменение практики ценообразования. Многие предприятия (в основном в обрабатывающей промышленности) получили относительную свободу установления цен на свою продукцию. Однако опасения относительно социальной стабильности повлияли на то, что в области розничных цен свобода оказалась минимальной [229, с. 396-397]. Естественно, при такой внутренне противоречивой системе государство должно было дотировать предприятия в размере разницы между оптовыми и розничными ценами, а также сохранять возможность влияния на Ценовую политику якобы "свободных" производителей.
Наконец, четвертым элементом "системы 1968 г." стала определенная либерализация сельского хозяйства и появление мелкого производства наряду с продолжавшими существовать крупными кооперативными хозяйствами. При этом сложившаяся еще в XIX веке и поддержанная при режиме Хорти традиция преимущественного развития аграрного сектора за счет крупных хозяйств не была прервана. Получившиее самостоятельность венгерские кооперативы функционировали, пожалуй, лучше, нежели мелкие частные хозяйства Польши и Югославии.

114
Не столь уж большие сами по себе перемены обеспечили динамичное развитие венгерской экономики примерно на протяжении шести-восьми лет. В течение этого периода потребление семей стабильно росло, многие венгры смогли приобрести свой первый холодильник и свою первую малолитражку также совершить свое первое путешествие на Запад. "Именно тогда на Западе стали рисовать,- отмечал Я. Корнай,- частично верную, а частично искаженную картину режима Кадара как "самого счастливого барака во всем лагере"" [96, с. 36].
Надо сказать, что Венгрия, несмотря на отсутствие формальных свобод, сильно отличалась от СССР 70-х - начала 80-х гг. и в культурном плане. Там было гораздо больше возможностей для налаживания культурных контактов с Западом, для развития системы знаний об обществе, для проведения дискуссий о перспективах развития страны. В частности, экономическая наука в Венгрии была на голову выше советской. Когда у нас рассуждали практически исключительно о "достижениях развитого социализма", в Венгрии описывали реальные механизмы функционирования системы. Например, Я. Корнай в конце 70-х гг. написал остающуюся до сих пор лучшим исследованием сущности хозяйственной системы советского типа книгу "Экономика дефицита" (в последующем русском издании - "Дефицит"), которая была опубликована и дома, и на Западе [94]. Подобная свобода мысли и слова помогала углублению реформ.
Углубление представляло собой важную задачу, поскольку первые экономические преобразования не были подкреплены реформами других элементов хозяйственной системы и страна по этой причине довольно быстро столкнулась с существенными трудностями, о чем свидетельствуют данные динамики экономического роста в Венгрии. Если за период 1968-1975 гг. ВВП в среднем увеличивался на 5,4% в год, то за период 1976-1982 гг.- лишь на 2,6%, а за период 1983-1989 гг.- всего на 1,2% [438, с. 5].
Градуализм оказался палкой о двух концах. Постепенность венгерского перехода к рынку помогала населению адаптироваться к переменам, а отдельным предприятиям - производить хорошую продукцию, но в чисто экономическом плане она порождала очевидные провалы, из-за которых эко-

115
номика в целом работала неэффективно. Основной проблемой бесспорно оставалась реформированная менее чем наполовину, система ценообразования. Хотя в столь маленькой экономике, как венгерская, из центра проще отслеживать возникающие время от времени ценовые диспропорции, нежели в экономике гигантских стран, постоянно происходящие структурные изменения требуют все же того, чтобы система ценообразования была либерализована.
Поскольку в Венгрии этого не произошло, диспропорции продолжали накапливаться. А когда в 1973 г. начался мировой энергетический кризис и резко возросли издержки предприятий на закупку нефти, ситуация стала просто-таки критической. Государство вынуждено было в большой степени дотировать тех производителей, которые страдали от так называемой импортируемой инфляции. В реформах наступил некоторый откат. Этот откат проявился и в кадровых решениях. Потерял пост секретаря и члена ЦК ВСРП Р. Ньерш. Ушли премьер-министр Е. Фок и вице-премьер Л. Фехер.
Несколько лет коммунистические власти старались сглаживать внешнеэкономический шок за счет зарубежных займов, которые шли на покрытие превращающегося во все более и более серьезную проблему бюджетного дефицита. Величина внешнего долга примерно с 1977 г. начала резко нарастать и становилась почти угрожающей. Наконец стало ясно, что проблема сама собой не рассосется. Венгрия как страна, импортирующая энергоносители, должна была пойти на коренной пересмотр всей сложившейся ценовой политики. Искусственным образом сохранять дешевизну целого ряда товаров оказалось практически невозможно.
Таким образом, реформа 1968 г. спустя десять лет получила естественное развитие. В 1978 г. с руководящих постов были сняты некоторые известные консерваторы. В 1979-1980 гг. ввели новую систему ценообразования, благодаря которой основные диспропорции удалось устранить. Это, в свою очередь, позволило государству тратить меньше денег на покрытие убытков, образующихся в производственной сфере. Резко сократился размер государственных дотаций и субсидий, предоставляемых из бюджета многочисленным убыточным предприятиям.

116
В дополнение к этому в 1981 г. был установлен единый в валютный курс. Ранее при помощи нескольких параллельно существующих валютных курсов государство могло поощрять одни предприятия и наказывать другие, отбирая часть внешнеторгового дохода у "пасынка" или, наоборот, дотируя "любимчика". В новых сложных условиях такая политика уже была невозможна. Для содержания "любимчиков" не имелось средств.
Нормализация дел в финансовой и внешнеэкономической сферах принесла свои плоды. В 1981-1984 гг. размер внешнего долга Венгрии не только перестал увеличиваться, но даже несколько сократился [438, с. 28].
Однако на либерализацию всего механизма ценообразования в Венгрии все же не пошли, а предпочли установить сложную систему, в которой сочетались бы государственные и договорные цены. Логика преобразований была следующей. Внутренние цены (особенно на широко используемые ресурсы) должны были в основном соответствовать тем, которые установились на мировом рынке. Но административные органы могли все же своей властью определять отклонения венгерских цен от мировых, если подобные отклонения по тем или иным причинам считались необходимыми. Причем ведущая роль принадлежала этим органам не только при установлении государственных цен, но и в случае с ценами договорными, которые находились под их постоянным контролем. Если договорные цены по каким-то причинам не признавались властями достаточно обоснованными, государственные чиновники имели право притормозить их введение или даже вообще заморозить цены [144, с. 140-141].
В оптовой торговле твердые цены остались только на энергоносители, электроэнергию, цемент, пиломатериалы, топливо [229, с. 397]. Но в розничной торговле ситуация была принципиально иной.
О масштабе распространения непосредственного государственного влияния в системе ценообразования говорят, например, следующие данные. До налоговой реформы 1988 г. цены основной массы товаров и услуг широкого потребления - продовольствия, медикаментов, квартплаты, топлива, транспортных тарифов (на приобретение этих товаров тратилось населением в

117
общей сложности 70% средств, используемых для разного рода определялись исключительно государственными органами. В среднем же государственные цены охватывали более 40% всего объема реализации. В самом конце 80-х гг. сфера влияния государства сократилась, но все же под его контролем и тогда осталось примерно 20% товаров и услуг [144, с. 135-136].
Еще одним существенным элементом преобразований рубежа 70-80-х гг. стала легализация частного сектора экономики.
До этого момента на протяжении более чем десяти лет разного рода подсобные хозяйства уже функционировали в аграрной сфере: это определялось условиями реформы 1968 г. Выяснилось, что они работают очень эффективно и дают значительный объем сельскохозяйственной продукции. Кроме того, в городе за время относительной хозяйственной либерализации большое распространение получила теневая экономика. В определенных сферах хозяйства, например в бытовом обслуживании, потребности населения, по оценкам исследователей, в основном удовлетворялись "не организованным со стороны государства" сектором [34, с. 113].
Венгры стали столь интенсивно трудиться в сельском подсобном хозяйстве и в теневой экономике, что по некоторым данным считалось, будто более трех четвертей населения страны тем или иным образом связано с так называемой вторичной экономикой (впрочем, польских масштабов распространения частного сектора Венгрия в те годы, скорее всего, так и не достигла). Возможно, если бы такое имело место лет двадцать назад, когда преимущества социализма почти не подвергались сомнению, государство попробовало бы ограничить распространение частного предпринимательства. Но собственный опыт развития рынка и культурное влияние Запада, где в начале 80-х гг. уже наметилось движение в сторону приватизации. обусловили иные последствия. Партийное руководство, ориентировавшееся на необходимость роста благосостояния и поддержания компромисса с населением, пришло к выводу о необходимости использовать вторичную экономику в интересах всей страны [485, с. 64].

После длительного процесса обсуждений, состоявшегося в партийном эшелоне и в системе государственного

118
управления, с 1982 г. частным предприятиям было разрешено функционировать практически во всей венгерской экономике за исключением узкого круга отраслей, таких как, скажем банковская деятельность или горнодобывающая промышленность.
В качестве основных организационных форм новой экономики использовались деловые партнерства и кооперативы [501, с. 33]. Буквально с самого начала их существования был отмечен феноменальный рост распространения этих форм хозяйствования. Так, например, в 1982-1988 гг. в Венгрии число дочерних компаний социалистических предприятий, а также независимых малых фирм возросло примерно в 16 раз, а число малых кооперативов - примерно в 20 [485, с. 69]. В 1980-1987 гг. объем валового производства мелких хозяйств вырос более чем в два раза. В конечном счете накануне падения коммунистического режима они обеспечивали примерно десятую часть национального дохода [144, с. 303, 304]. Связано это все было в значительной степени с тем, что новые хозяйства не просто возникали с нуля, но представляли собой легализацию уже существовавшей на протяжении ряда лет теневой экономики.
Однако и в этой сфере, как и в системе ценообразования, движение вперед представляло собой сложный синтез попыток реформировать плохо работавшую хозяйственную систему и вписать новые начинания в традиционный социалистический круг понятий. Формально речи о переходе к частнособственнической системе не велось. Один из ведущих архитекторов данной реформы, министр финансов Иштван Хетеньи разработал своеобразную идеологию преобразований. Согласно этой идеологии речь шла отнюдь не о переходе к капиталистическому предпринимательству, а о введение системы так называемого рабочего предпринимательства [501, с. 48]. Почему рабочее предпринимательство лучше частнокапиталистического, и почему, сказав "а", нельзя сказать и "б", никто толком, естественно, не объяснял, но на какое-то время концы с концами в идеологии "гуляшного коммунизма" вроде бы сходились.
Система рабочего предпринимательства, когда она понималась слишком буквально, принимала анекдотичные формы. Например, существовали некие рабочие ассоциации, которым позволялось после окончания трудового дня на государствен-

119
ном предприятии выполнять "левые" заказы для других фирм или же просто использовать в интересах отдельных рабочих . Считалось, что таким образом повышается эффективность использования оборудования, но на самом деле польза от такой деятельности была весьма незначительной [265, с. 1197; 452, с. 287].
После преобразования системы цен и легализации частного производства процесс приспособления экономики к нуждам страны не был закончен. В середине 80-х гг. коммунистические власти попытались было ускорить экономический рост централизованными методами, но это закончилось лишь резким увеличением размера внешней задолженности [438, с. 23]. Именно в тот момент руководству страны окончательно стало ясно, что за административной экономикой никакого будущего нет.
Как признавал тогда Миклош Немет, секретарь ЦК ВСРП, занимавшийся вопросами экономики, "за исключением 1956 г., наша послевоенная экономическая история не знала других столь тяжелых лет, как 1985-1986, в течение которых существенные проблемы сошлись сразу в трех областях: платежный баланс, эффективность производства и экономический рост" [257, с. 26]. Венгерская экономика вплотную подошла к той черте, за которой ее возможности просто оказывались недостаточными для осуществления выплат по своим обязательствам перед зарубежными кредиторами. В 1986 г. примерно 70% экспортной выручки уходило на обслуживание долга[431,с.999].
У правительства оставалось все меньше возможностей для маневра. В руководстве страны имелись люди с разными взглядами (в том числе и очень консервативными), но теперь

120
направление хозяйственного развития определялось уже не столько этими взглядами, сколько объективными возможностями выживания. Для того чтобы расплачиваться по накопившимся за многие годы государственным долгам, требовалось усилить экспортную ориентацию экономики. А для того чтобы расширить экспорт, необходимо было предоставить предприятиям "очередную порцию" самостоятельности. В частности требовалось найти какой-то механизм притока инвестиций в наиболее перспективные сферы экономики. Государственное инвестирование могло бы удовлетворить автаркическую хозяйственную систему, но не ту, которой требовалось обеспечить свою конкурентоспособность на мировом рынке.
Таким образом, затормозить движение к рынку было невозможно из-за вероятного банкротства страны. Преобразования становились неизбежными. Но в то же время и ускорить движение до максимума, предполагающего нечто вроде шокотерапии, было столь же невозможно из-за традиций, сложившихся в отношениях власти и народа. Поэтому очередная "доза" реформ оказалась строго предопределена ситуацией. Реформы эти почти уже ставили крест на экономике советского типа, но не на градуализме.
Кроме нарастания отмеченных выше проблем, имелся и еще один важный фактор окончательного разложения социалистической системы. Активное развитие частного сектора демонстрировало все более широкому кругу менеджеров крупных предприятий, какие преимущества можно получить на новых путях хозяйствования. Однажды допущенная частная собственность упорно разлагала систему, построенную на собственности государственной. У реформ становилось все больше и больше влиятельных сторонников.
Вследствие совокупного действия этих важнейших факторов с 1987 г. в Венгрии началось осуществление третьего этапа рыночной экономической реформы. Он затронул сразу несколько важнейших хозяйственных сфер - фискальную, кредитно-денежную и внешнеэкономическую.
Во-первых, налоговая система с 1988 г. стала в большей степени напоминать ту, которая характерна для развитой рыночной экономики. Индивидуальный подход к предприятиям уступил

121

место четким единым правилам распределения прибыли между производителем и бюджетом. Появились налог на добавленную стоимость (НДС) и индивидуальный подоходный налог, как это принято в странах Западной Европы. Такая система, с одной стороны гарантировала предприятиям стабильность получения своих честно заработанных денег, а с другой - позволяла и бюджету, на котором лежало огромное бремя внешнего долга, иметь стабильные источники поступлений, таких как НДС.
Одновременно с перестройкой налоговой системы правительство предприняло очередные шаги по сокращению масштабов государственного субсидирования предприятий. Появился и закон о банкротстве. С 1988 г. пошли первые (правда скорее чисто показательные, нежели массовые) банкротства неплатежеспособных предприятий.

Во-вторых, в 1987 г. была реформирована кредитная система посредством создания двухступенчатой банковской структуры (центральный банк - коммерческие банки). Поначалу было создано шесть новых банков, и предприятия оказались в принудительном порядке распределены между ними [438, с. 38]. Лишь впоследствии удалось ввести нормальные конкурентно-рыночные отношения, которые способствовали улучшению качества кредитования. По идее, такое кредитование должно было обеспечить поступление ресурсов не туда, куда хочет отдельный чиновник, а туда, куда требует рынок.
В-третьих, все предприятия практически получили право самостоятельного ведения внешнеторговой деятельности. Сравнительно небольшой по своему объему венгерский рынок ограничивал имеющиеся в распоряжении предприятий способы получения прибыли. Поэтому обеспечить венгерским компаниям возможность выхода на внешний рынок было принципиально важно для того, чтобы динамизировать начинавшую стагнировать экономику и заработать для бюджета валюту, с помощью которой государство сумело бы покрыть становившийся все более опасным внешний долг. Дополнительным стимулом для увеличения венгерского экспорта в страны Запада стала осуществленная в 1989 г. девальвация форинта. В-четвертых был принят сравнительно либеральный закон об иностранных инвестициях, и в страну реально пошел

122
иностранный капитал. Зарубежный инвестор должен был помочь реконструировать неконкурентоспособные венгерские предприятия. Правда, в то время приток капитала оказался не столь уж большим по причине сохраняющейся политической неопределенности.
В-пятых, с 1989 г. для крупных предприятий, представляющих 60% государственного сектора экономики, были сняты практически все ограничения на прирост заработной платы ; Если к середине 80-х гг., несмотря на все рыночные начинания, зарплата "белых воротничков", как правило, превышала зарплату "синих" лишь на 5-10% (против 30-70%, характерных для западных стран), то теперь работники венгерских предприятий получили возможность зарабатывать в соответствии со своим реальным трудовым вкладом.
Таким образом, можно сказать, что примерно на протяжении двух десятков лет, вплоть до самого момента падения коммунистической власти, в Венгрии шел постоянный процесс преобразований. Поначалу не слишком сильно сместившись в сторону рыночного хозяйства, страна тем не менее со временем все больше и больше приближалась к принципам организации экономики, существовавшим на Западе. Сама логика реформ вынуждала Кадара и его окружение соглашаться на все более значительное введение рыночных начал, вне зависимости от личных симпатий партийных лидеров.
Однако, несмотря на то что экономические преобразования в кадаровской Венгрии шли практически постоянно, сохранялись "священные коровы социализма", которые так и не были затронуты. Скорее всего, их сохранение определялось не господством старых догм, а инерцией и боязнью осуществления серьезных перемен. Тем не менее сложившееся положение дел тормозило экономическое развитие.
Прежде всего, такого рода "священная корова", как собственность, на всех основных предприятиях страны оставалась государственной.
Как уже отмечалось выше, это не был полный запрет на использование частной собственности. В Венгрии были широко распространены индивидуальные хозяйства, уже с 1972г. начали образовываться совместные предприятия, привлекаю-

123
щие иностранный капитал, а с 1987 г. появилась даже возможность создавать акционерные общества и общества с ограниченной ответственностью. Но ни о какой приватизации в официальных документах речи даже не шло (1).
Соответственно не мог возникнуть настоящий финансовый рынок, а значит, механизм перелива капитала не функционировал. Упор в привлечении инвестиций делался на банковское кредитование. Правда, предприятия со временем получили право эмиссии облигаций, но это опять-таки было всего лишь привлечение кредитов. Его оказалось совершенно недостаточно для того, чтобы деньги устремлялись именно в те сферы хозяйства, которые с рыночной точки зрения являлись наиболее перспективными.
Несмотря на то что процесс экономических реформ шел в стране уже целые десятилетия, первые разработанные учеными концепции приватизации для Венгрии появились очень поздно - лишь в 1989-1990 гг. [437, с. 2-3].
Помимо сохранения государственной собственности были и другие механизмы торможения. Любая самостоятельность - в области производства, ценообразования, использования ресурсов, распределения полученного дохода и т.д.- всегда оставалась весьма относительной. Руководящие кадры в народном хозяйстве долгое время назначались исключительно государством, а потому на директоров предприятий в случае нужды можно было оказать давление.
Правда, во второй половине 80-х гг. на государственных предприятиях стали проводиться собрания трудового коллектива, где

(1).К концу 1991 г. 20% экономики было корпоративизировано [384, с. 505]. Однако это не означало, что в последние годы существования коммунистического режима прошли значительные преобразования государственной собственности в частную. Корпорации либо возникали на новом месте с использованием государственных активов (это была так называемая спонтанная, или номенклатурная приватизация), либо создавались на месте старых предприятий, но в последнем случае государство, как правило, имело в них контрольный пакет акций.

124
избирался Совет предприятия. Доля так называемых самоуправляющихся производственных структур достигла к 1987 примерно 80% [144, с. 278]. Но эффективную форму контроля за директорским корпусом этот механизм в отличие принятого в рыночной экономике контроля акционеров обеспечить не мог. Экономика ударилась в другую крайность- излишняя забюрократизированность сменилась безответственностью менеджмента(1). Поэтому определенный контроль вышестоящих государственных и партийных органов за производством так и не был полностью снят вплоть до падения коммунистического режима. На директоров все равно в той или иной форме оказывалось давление.
Наконец, необходимо сказать и о том, что при всем значении развития иностранного инвестирования и коммерческого кредитования финансирование капитальных вложений в плане строительства новых предприятий оставалось полностью делом государственных структур (при слабом развитии института частной собственности иначе и быть не могло). По имеющимся оценкам примерно половина всех инвестиций в стране осуществлялась государством, а порядка 10-25% хотя и считались инвестициями предприятий, на деле являлись следствием работы специальных государственных агентств [438, с. 3].
Естественно, инвестиционный процесс был предельно забюрократизирован, и новые капиталовложения не могли осуществляться достаточно эффективно. В этой системе даже предприятия стремились не экономить деньги, а любой ценой начинать новое строительство, рассчитывая на то, что государство потом поможет им завершить начатое самостоятельно за счет бюджетных средств [31, с. 145].
(1). Подробный анализ того, к каким последствиям приводит использование системы рабочего самоуправления, дан в главе, посвященной Югославии, поскольку именно в этой стране подобный подход использовался долгое время и получил соответствующее идеологическое обоснование. В Венгрии самоуправление оказалось, скорее, случайным гостем, порожденным эпохой безвременья. В конечном счете от него довольно быстро отказались.

125
Как можно в целом оценить развитие венгерской экономики за время правления Кадара? Достижения Венгрии в плане поддержания высокого уровня жизни населения и минимизации свойственного экономике советского типа дефицита трудно отрицать. Можно сказать, что модернизация шла даже успешно в сравнении с не слишком эффективной венгерской экономикой прошлого. И самое главное, использование рыночных начал формировало рыночный менталитет как менеджеров, так и широких слоев населения, что оказалось очень важно для развития страны в 90-е гг.
Однако не следует абсолютизировать высокие темпы роста ВВП, достигнутые при Кадаре. Многие предприятия и даже отрасли промышленности были абсолютно неэффективны и давали рост только за счет государственной поддержки, что впоследствии обусловило большую величину трансформационного спада. В науке высказываются и мнения о том, что венгерский половинчатый рынок работал в общем-то не лучше, чем чисто административные системы в таких странах, как ГДР и Чехословакия, где отсутствие рыночных стимулов в какой-то мере подменялось традиционно высокой трудовой дисциплиной населения.
Кроме того, к концу 80-х гг. Венгрия, вынужденная постоянно маневрировать между требованиями рынка и требованиями общества, имела самый высокий уровень внешнего долга на душу населения среди всех стран Восточной Европы (размер долга почти утроился с 1984 по 1990 г.), а также непрерывно увеличивающиеся темпы инфляции [438, с. 2, 28]. Думается, правда, что выставление объективной оценки в данном случае не слишком важно, поскольку венгерскую модель все равно трудно было бы перенести в какое-либо иное место. Система "гуляшного коммунизма" оказалась очень специфичной. Маленькую страну не столь уж трудно было обозревать из единого хозяйственного центра. Многое в Венгрии определялось "индивидуальными средствами государственного "регулирования": для одних предприятий они были одни, а для других -уже другие.
Наверное в более крупной стране с более сложной экономикой с возможностями автаркического развития хозяйства

126
такого рода преобразования не смогли бы прижиться. Половинчатость реформ вызвала бы гораздо более серьезные структурные диспропорции и злоупотребления менеджмента. Сравнительный успех венгерского градуализма находился в прямой зависимости от масштабов хозяйствования. Однако рано или поздно модернизация все же должна была быть доведена до своего логического завершения. Условия для завершения модернизационного процесса сложились уже в 90-е гг после падения коммунистического режима.

"ГУЛЯШНЫЙ ПОСТКОММУНИЗМ"

Рыночные преобразования конца 80-х гг.- последние, осуществленные коммунистической властью - не помогли венгерской экономике решить накапливавшиеся проблемы. Уже в 1989 г. темпы роста ВВП упали почти до нуля, а затем начался серьезный спад, продолжавшийся несколько лет [524, с. 197]. В этом нет ничего удивительного. Незавершенность преобразований, нежелание создать рыночное хозяйство как целостную систему, неспособность отказаться от политического давления на субъектов хозяйствования привели к возникновению серьезных перекосов, для устранения которых нужен был очередной рывок в осуществлении реформ.
Так, например, Д. Барлетт сформулировал три крупные проблемы, ставшие непосредственным следствием реформаторских действий конца 80-х гг. Во-первых, возникшие в связи с появлением двухуровневой системы коммерческие банки начали против ожидания кредитовать плохо работающие, нежизнеспособные предприятия, превращавшиеся в безнадежных должников. Во-вторых, возможность неограниченного роста зарплаты стала причиной обострения финансовых проблем страны и источником усиления макроэкономической несбалансированности. В-третьих, либерализация внешнеэкономических связей не столько помогла стране заработать валюту, сколько обострила проблемы платежного баланса 1268, с. 118].

127
весьма характерным в этом плане является случай с Венгерским кредитным банком, решившим в 1987 г. в соответствии с новыми партийными установками обанкротить одну неплатежеспособную строительную компанию. На практике оказалось, что сделать это не так-то просто, поскольку городские власти Будапешта воспрепятствовали банкротству и несколько месяцев устраивали всяческие проволочки, понимая, насколько острые социально-политические проблемы вызовет данная акция. Политики не хотели рисковать сложившимся консенсусом, а потому Банк пришел, в конце концов, к твердому решению никогда больше не участвовать в осуществлении столь странной государственной стратегии реструктуризации предприятий [268, с. 121].
Но если у банков нет возможности работать должным образом с плохими заемщиками, они вынуждены, в свою очередь, требовать от государства неограниченного вложения финансовых ресурсов в кредитно-денежную систему. Иначе разорятся они сами. Поэтому когда в начале 1988 г. Центральный банк страны попытался ограничить объем ресурсов, направляемых на рефинансирование банков коммерческих, и улучшить, таким образом, распределение кредитов в реальном секторе экономики, банкиры возмутились. Они обратились в ЦК ВСРП с просьбой о защите их интересов [268, с. 122].
Похожая история имела место и при попытке осуществить реструктуризацию венгерских шахт, которая должна была в известной мере привести к сворачиванию неэффективного производства. В ответ на попытки что-то изменить начались шахтерские забастовки, и в дело вмешался лично глава ВСРП Карой Грос - преемник ушедшего к тому времени со своего поста Кадара. Лидер коммунистов испугался того, что развитие событий пойдет по польскому сценарию, в котором забастовщики играли серьезную роль при усилении политической дестабилизации. Надо было во что бы то ни стало сохранить традиционный венгерский консенсус. Реструктуризацию приостановили, и это стало сигналом для всех чиновников и директоров: не надо торопиться с осуществлением декларируемых партией экономических реформ [268, с. 124].

128
Свой комплекс проблем вызвала и либерализация заработной платы. Как только появилась реальная возможность требовать ее повышения, так сразу же активизировались профсоюзы. Они стали стремиться к тому, чтобы полностью компенсировать рост цен и даже, по возможности, увеличить реальные доходы работников венгерских предприятий. Так, например, когда правительство запланировало на 1989 г. 12-процентную инфляцию, профсоюзы сразу же потребовали увеличения минимальной заработной платы на 23% [268, с. 132]. Оказать им сопротивление слабая власть не смогла. Неудивительно, что вследствие подобного давления инфляция в Венгрии составила за 1989 г. 18,9%, а в 1990 г. возросла до 33,4% [524 с. 197].
Наконец, одним из самых жестоких сюрпризов конца 80-х гг. стала для венгерского руководства своеобразная туристическая экспансия венгров в соседние страны, начавшаяся сразу же после того, как гражданам было позволено выезжать за рубеж. Уже в 1988 г. увеличение числа туристических поездок в одну лишь Австрию составило 400% по сравнению с аналогичным периодом прошлого года.
Естественно, венгры не просто отправлялись покататься. Они покупали товары, которые были недоступны в их собственной стране. В результате происходил катастрофический отток валюты, не покрывавшийся никаким экспортом. Вместо того чтобы решить свои долговые проблемы, Венгрия их только усугубила. Ей вообще нечем стало обслуживать внешний долг. К лету 1989 г. дефицит баланса по текущим операциям вдвое превысил ожидавшийся, и М. Немет, ставший к тому времени премьер-министром, вынужден был фактически объявить о состоянии технического дефолта [268, с. 138-139].
Власти ограничивали размер валюты, которую можно было вывезти на каждого человека в одну поездку. Но "туристы" стали брать с собой в машины стареньких бабушек, увеличивая таким образом общий объем своих "валютных резервов". Словом, использование административных методов в условиях либерализации окончательно перестало помогать поддерживать status quo. Требовалось двигаться дальше в деле реформирования экономики.

129
В конце 1989 г. Я. Корнай разработал программу радикальных экономических реформ, предполагающих быструю либерализацию. Он исходил из того, что Венгрия на самом деле является лишь своеобразной имитацией рыночной экономики. "Мы уже достаточно постарались, чтобы получить множество подделок. Государственное предприятие изображает поведение фирмы, максимизирующей прибыль. Бюрократическая политика, "перестраивающая" структуру промышленности, имитирует конкуренцию. Служба контроля цен имитирует рыночное определение цен. Этот список завершает имитация акционерных компаний, рынка капитала, товарной биржи. Все вместе это составляет венгерскую Уоллстрит, только вылепленную из глины. Западный гость, приехавший, скажем, на пару недель от МБРР или МВФ, может быть зачарован этим зрелищем: гости любят все, что напоминает свою страну. Человек с Запада, прогуливаясь по Будапешту, обрадуется, увидев вывеску Макдоналдса, просто потому, что она вызовет у него знакомый вкус гамбургера. Точно так же ему доставит удовольствие один вид знакомых банков, акционерных компаний или биржи. Ему и невдомек, что эти банки, акционерные компании и фондовая биржа просто фальшивки" [95, с. 44-45].
Корнай выступал за осуществление быстрых преобразований в макроэкономической области, настаивая на проведении жесткой антиинфляционной политики; на создании простой и эффективной налоговой системы, обеспечивающей поступления в бюджет, а не служащей для расправы с теми, кто желает работать больше и лучше; на построении такой системы таможенных пошлин, которая минимально искажала бы цены; на полной либерализации всей экспортно-импортной деятельности и на скорейшем переходе к конвертируемости форинта. Особенно сильно Корнай подчеркивал необходимость одновременного осуществления всех стабилизационных мер, поскольку между ними существует внутренняя связь. "Я глубоко убежден,- отмечал он, что люди предпочли бы пережить один-единственный шок и получить травму, если бы они были уверены в том, что в результате их положение улучшится, а не испытывать безнадежные мучения в условиях медленного, но неуклонного

130
ухудшения экономики, экономических и социальных взрывов, в которых мы сейчас находимся"[95, с. 105-106].
Однако за Корнай, несмотря на весь его научный авторитет не стояли никакие политические силы. Поэтому программа осталась не более чем книгой для увлекательного чтения для тех людей, которые желали перемен.
Реформаторские программы готовились в 1989 г. и в недрах правящего режима. Наибольшее значение среди них имели два проекта.
Первый (более конъюнктурный), подготовленный под руководством Р. Ньерша, обосновывал необходимость полной либерализации внешнеэкономических связей и перехода в торговле со странами СЭВ на расчеты, осуществляемые в конвертируемой валюте. Проект Ньерша был направлен в основном на то, чтобы решить проблемы обслуживания внешнего долга.
Другой проект, автором которого был экономист Иван Бе-ренд, представлял собой уже целостную концепцию реформ, поначалу, правда, невостребованную, но впоследствии (уже в условиях новой, некоммунистической власти) использованную при подготовке трехлетнего соглашения Венгрии с МВФ [315, с. 951].
Правительство М. Немета во многих отношениях являлось весьма квалифицированным. Оно было настроено на серьезные преобразования. Но коммунистическим властям уже не довелось воспользоваться плодами реформаторской деятельности в экономической сфере, поскольку их опередили реформы в сфере политической. Еще в 1988 г. ВСРП первой среди монопольно правящих партий Восточной Европы решилась на то, чтобы перейти к системе политического плюрализма [473, с. 251 ]
Фактически примерно с февраля 1989 г. режим уже не имел шансов на выживание и стал готовиться к передаче вла-

131
сти народу. Одновременно начинала набирать силу оппозиция. Логика политической борьбы не позволяла ей использовать для будущих реформ наработки, сделанные либеральными экспертами, работавшими под эгидой ВСРП. Поэтому вне партийных и правительственных структур возникли две новые группы по подготовке концепции осуществления экономических преобразований.
Первая - комиссия "Голубая лента" - была сформирована при поддержке американцев и в основном благодаря американскому финансированию. Ее проект был достаточно либеральным, но несколько теоретичным, а потому не мог стать конкретным планом для осуществления преобразований.
Вторая - группа "Мост" - подготовила реальный практический план реформ со всеми необходимыми сроками и этапами, с конкретными механизмами осуществления преобразований. Из этой группы, ведущими представителями которой были Б. Кадар и Д. Матоши, две трети специалистов впоследствии вошли в состав первого некоммунистического правительства [315, с. 952].
Однако развитие событий в 90-е гг. пошло не столько по тому пути, который предлагали специалисты, сколько по тому, который был фактически запрограммирован всем предшествующим развитием страны, что впоследствии четко показал сам Корнай - один из тех, кто в 1989 г. предлагал концепцию осуществления радикальных реформ. Не столь важно было то, что предлагается, сколько то, какие меры реально можно осуществить в венгерских условиях.
Из всех "бархатных революций", происшедших в Восточной Европе, венгерская была, пожалуй, наиболее "бархатной", в Венгрии не было не только гражданской войны, как в Румынии или ряде бывших югославских республик, длительныx жестких столкновений властей с оппозицией, как в Польше, но даже ярких многотысячных мирных демонстраций, как в Чехословакии или Словении. Самым ярким событием этого времени стало торжественное перезахоронение останков Надя (символично, что Я.Кадар скончался как раз тогда, когда происходила эта процедура).
Переход к новой политической системе стал просто результатом мирного переговорного процесса, развернувшегося

132
в стране летом 1989 г. На фоне венгерской историй XIX XX вв., столь богатой революционными выступлениями подобное затишье рубежа 80-90-х гг. выглядело удивительным, но все же вполне объяснимым. Сказались традиции компромисса, сформировавшиеся на протяжении последних тридцати лет господства коммунистов.
Механика перехода определялась коренными изменениями, происшедшими внутри правящей партии. В 1985-1989 гг в ВСРП соперничали три группировки: лояльные социалисты во главе с самим Кадаром, новое поколение коммунистов-реформаторов во главе с Гросом и реформаторы-социалисты во главе с Ньершем и Пожгаи. Ситуация изменилась коренным образом летом 1989 г., когда на первый план выдвинулись молодые технократы-прагматики - 40-летний премьер-министр Миклош Немет, 47-летний министр финансов Ласло Бекеши, а также Петер Медьяши, Ференц Глатц и др. [358, с. 21].
В это время конфликт между технократами и демократической оппозицией (включающей в основном интеллектуалов-реформаторов) уже не носил идеологического характера. Существовало согласие относительно того, что венгерское общество и венгерская экономика должны быть трансформированы по модели развитых либеральных демократий за сравнительно короткий промежуток времени и при этом следует выполнять рекомендации международных финансовых организаций. Таким образом, прагматики отказались от всяких догм и открыто пошли на демократизацию. Однако вопросы о том, кто возглавит процесс преобразований, как реформы повлияют на различные страты общества и как в ходе преобразований можно учитывать весьма широкий круг разного рода интересов, стояли достаточно остро.
В итоге конфликт технократов и интеллектуалов привел к победе третьей силы - серого лагеря, сформировавшегося вокруг писателей-популистов. И произошло это не только из-за конфронтации, а также потому, что большинство людей не хотели терять приобретенное при кадаровском режиме и оказались падкими на популизм [520, с. 161].
Весной 1990 г. в Венгрии были проведены первые со времен выборов 1945 г. свободные демократические выборы, в

133
которых участвовали различные политические партии. Победу одержал альянс консервативных сил, состоявший из трех участников, крупнейшим из которых являлся "Венгерский демократический форум" (ВДФ)(1), а двумя младшими партнерами независимая партия сельских хозяев (НПСХ) и христианские демократы. Получив 59% мест в парламенте, эти три составили правительственную коалицию во главе с премьер-министром - 58-летним Йожефом Анталлом, историком по образованию, работавшим в свое время директором музея. Анталл пострадал в ходе событий 1956 г. и мог соответственно считаться диссидентом. Но что было даже более важно, он, как сын крупного чиновника хортистской Венгрии, являлся сторонником консервативных, национально-христианских, а не либеральных ценностей.
В оппозиции правительству Анталла оказались как одна из наследниц ВСРП - Венгерская социалистическая партия (ВСП), так и либералы, представленные Союзом свободных демократов (ССД) и молодыми демократами.
Хотя в стране формально пришли к власти правые, очередной этап экономических преобразований оказался не слишком впечатляющим. Членов правящей коалиции сближали только национализм и религиозность. Многим из них хотелось поскорее забыть о годах господства коммунистического режима и вернуть Венгрию во времена Миклоша Хорти, несмотря на то что хозяйственная система в эпоху регентства была далека от идеала. По всем конкретным экономическим вопросам расхождения во взглядах между членами правящей коалиции были весьма значительными. Кроме того, мало кто среди новых лидеров общества, не обладавших серьезным опытом администрирования, имел конкретные представления о том, как управлять страной.
ВДФ вплоть до октября 1989 г. представлял собой чисто популистское, романтическое, квазисоциалистическое или, точнее , ищущее некий третий путь движение, в котором было

(1). основы ВДф были заложены в 1987 г. на собрании в селе Лакителек, где присутствовало более 180 известных представителей оппозиции [229, с. 411].

134
много поэтов но явно не хватало технократов, умеющих делать какую-либо конкретную работу. Затем под руководством Анталла, который был скорее консерватором, нежели националистом, ВДФ несколько модифицировался и очистился от радикалов. Но в целом его сущность все же сохранилась.
Христианские демократы Венгрии в отличие от их германских сподвижников представляли по своим взглядам, скорее, левую силу, делающую значительный упор на достижение социальной справедливости и борьбу с бедностью [315, с. 952]. Такой подход был, как мы знаем, в значительной мере характерен для австрийских христианских социалистов на раннем этапе их развития и для германской ХДП времен Аленской программы.
Что же касается НПСХ, то она была в значительной степени озабочена проведением земельной реформы, которая разрушила бы венгерские кооперативы (не так уж плохо, кстати, в последнее время работавшие) и восстановила бы мелкую крестьянскую собственность, явно не соответствовавшую потребностям экономики конца XX века.
Таким образом, правящий триумвират напоминал лебедя, рвущегося в облака, рака, тянущего страну в прошлое, и щуку, стремящуюся ухватить зубами всякого богатого человека. Новая власть дала удивительный пример сочетания бюрократизма и демократизма. "При режиме Анталла государственные структуры вырастали просто как грибы" [438, с. 20J-Что же касалось эффективности реальной реформаторской работы, то с этим дело обстояло далеко не лучшим образом. В отличие от Польши и даже от России, где Егора Гайдара сильно ругали за отсутствие представленной публике концеп-

135
ции реформы, в Венгрии концепций и обращений к публике как раз хватало, а вот в реформах ощущался явный недостаток.
Отсутствие профессионализма и единых взглядов на то, как должны проходить преобразования, породило в конце 1990 -начале 1991 г. своеобразную бюрократическую игру в разработку концепций реформы. Горы бумаги исписывались для создания очередной концепции реформаторской деятельности правительства. Каждый департамент с энтузиазмом занимался подобного рода творчеством. Одних лишь стратегий развития внешнеэкономической деятельности насчитывалось не менее пяти.

Поскольку все эти проекты не состыковывались друг с другом, среди различных правительственных структур начинались дискуссии о том, что и как надо делать. Демократия при этом понималась как возможность того департамента, который проигрывал на данном конкретном этапе политической борьбы, апеллировать к общественности и призывать ее бороться с губительным экономическим курсом, предлагаемым противниками. Предметом открытой полемики становилось все что угодно. Самые сложные экономические вопросы, требующие анализа со стороны профессионалов, обсуждались теперь широкой публикой. Возможности девальвации форинта, осуществление земельной реформы, отмена субсидий убыточным предприятиям, развитие экономических отношений с Советским Союзом и многое другое вызывало ожесточенные споры.
Министерство промышленности разрабатывало программу реструктуризации предприятий, но эта программа требовала для своей реализации денег, а деньги находились в распоряжении Минфина, стремившегося их по возможности экономить. Одновременно начиналась работа над приватизацией государственной собственности, а она уже оказывалась в ведении специально созданного для данной цели Государственного агентства имущества (ГАИ), которое имело свои представления о судьбе тех предприятий, которыми вроде бы занималось Министерство промышленности.
Похожая история с доминированием ведомственных концепций и ведомственных интересов разворачивалась и в вопросе о демонополизации . Антикартельное ведомство должно было в первую очередь следить за тем, не усиливаются ли рыночные

136
позиции отдельных коммерческих структур сверх допустимых пределов. Но реально оно само имело очень слабые позиции по сравнению, скажем, с ГАИ, которое зарабатывало для бюджета деньги продажей имущества. Поэтому приватизация ряда предприятий, особенно тех, на которые пришел иностранный инвестор, в итоге вызвала лишь усиление монополизма.
Наиболее эффективно и либерально во всей этой ведомственной неразберихе сумело действовать Министерство внешнеэкономических связей. Именно ему удавалось не только вести полемику со своими оппонентами, но и обеспечивать реальное дерегулирование в подведомственной области [315, с. 953-955].
Споры между различными силами, пришедшими к управлению страной, могли совершенно дестабилизировать обстановку, если бы от них действительно зависело развитие событий. Однако политики, занимавшиеся игрой в реформы, не могли оказывать реального воздействия на ход дел. Определенное равновесие политических сил нейтрализовывало их полемические усилия, а потому реальная власть при решении конкретных вопросов находилась, скорее, в руках много лет работавших на своих постах чиновников, нежели представителей недавно возникших партий и движений. Таким образом, в большинстве хозяйственных сфер, нуждающихся в преобразованиях, события шли преимущественно своим ходом, т.е. так, как диктовали внешние условия.
Собственно говоря, правительство просто продолжило градуалистские преобразования, начавшиеся еще в 1968 г. Радикальное изменение политической системы страны не нашло радикального подтверждения в экономической области. Скорее имел место очередной (условно говоря, четвертый) этап старых реформ - переход от "гуляшного коммунизма" к "гуляшному посткоммунизму".

Отсутствие серьезных попыток осуществить шокотерапию определялось, с одной стороны, тем, что экономика уже в значительной мере покоилась на использовании рыночных принципов. Однако, с другой стороны, не менее важным фактором, определившим сравнительно медленные темпы преобразований, стал тот социально-политический и ментальный фон, на котором они осуществлялись.

137
Новое правительство должно было действовать в рамках сложившейся традиции компромиссов. Нерадикальный характер преобразований стал своеобразной платой за саму бархатную революцию. И народ, и власть привыкли к тому, что реформа - это повышение материального благосостояния, а вовсе не болезненный шок. Сломать эту традицию мало кто стремился (во всяком случае, среди членов победившей на выборах коалиции). Правда, первый министр финансов нового правительства Ференц Рабар был готов провести пакет радикальных мер в области стабилизации и либерализации. Но именно это и вызвало его скорую отставку [96, с. 38].
Первый год пребывания коалиции у власти (1990 г.) завершился весьма неблагоприятно. Переход рычагов управления из одних рук в другие привел к нарастанию беспорядка и популизма. Хотя темпы прироста денежной массы увеличились более чем в два раза по сравнению с 1989 г., экономика стала работать только хуже [524, с. 197]. Начавшийся спад ВВП (1), усиливающаяся инфляция и увеличение объема внешнего долга заставили все же принять некую стабилизационную программу, которая предполагала не просто осуществление денежной накачки экономики, а принятие реформаторских мер.
Программа реформ 1991 г., получившая условное название "программа М. Купы" (по имени очередного министра финансов, приступившего к исполнению своих обязанностей

(1). Весьма характерно, что в то время как на крупных государственных предприятиях в 1990 г. произошло сокращение производства на 9%, в малых фирмах оно увеличилось на 150 % [339, с. 800]. Конечно, не следует переоценивать значение столь большого роста, поскольку негосударственный бизнес лишь зарождался, и отсчет, таким образом, велся со слишком малой базы. Но все же данный факт свидетельствует о том, каким с самого начала был потенциал частного сектора. Недаром в условиях польской шокотерапии, где были созданы лучшие условия для развития частного сектора и худшие для продления жизни убыточных государственных предприятий, выход из кризиса произошел быстрее, нежели в Венгрии.

138
с декабря 1990 г.)(1), хотя и не была радикальной, но устанавливала конкретные сроки достижения различных макроэкономических целей. К 1992 г. правительство собиралось осуществить полную либерализацию внешней торговли. К 1993 г. ожидалось прекращение спада. К 1994 г. инфляция должна была быть снижена до уровня, не превышающего 10% в год, а форинт
стать полностью конвертируемой валютой [254, с. 989]. Таким образом, к очередным парламентским выборам правящая коалиция собиралась в основном вывести страну на путь нормального рыночного развития, не прибегая для этого к мерам, которые могли бы ущемить интересы широкого круга граждан. Однако на практике столь тщательно расписанные цели оказались недостижимы. Перейти к экономическому росту, да и то не слишком высокому, удалось лишь годом позже намеченного срока, а инфляция, сильно превышающая 10% годовых, сохранялась и во второй половине 90-х гг.
Трудности осуществления решительных экономических преобразований определялись и самим характером сложившейся в Венгрии политической системы. Среди всех находящихся в Восточной Европе стран с трансформируемой экономикой лишь в Венгрии, Словакии и Латвии утвердилась парламентская республика [174, с. 23]. В парламентской республике при прочих равных условиях труднее, чем в президентской или полупрезидентской, проводить радикальные преобразования, поскольку изменение ситуации (появление каких-то новых недовольных) может быстро привести к расколу правящей коалиции, к усилению парламентской оппозиции и к правительственному кризису.
Именно так и случилось в Венгрии. Интенсивные дискуссии между отдельными правительственными структурами мешали работе, но устранение из правительства тех, кто сопротивлялся проведению избранного курса, могло развалить коалицию и вообще лишить ее возможности править.
Так, в частности, больших трудов стоило премьеру решение вопроса об отставке тех министров, которые проигрывали своим
(1). М. Купа был уже не политиком новой волны, как многие другие ведущие деятели коалиционного правительства, а представителем старого бюрократического аппарата. Он работал в Минфине при коммунистах и считался даже отцом налоговой реформы 1988 г. [339, с. 799].

139

коллегам в дискуссиях и в политической борьбе. Формально их нельзя было заставить уйти в отставку, поскольку таковая по конституции не могла иметь место только применительно ко всему кабинету в целом, а роспуск правительства в каждом конкретном случае неблагоприятного завершения дискуссии грозил сделать абсолютно неработоспособной всю политическую систему. Однако и сохранение в правительстве людей, не разделяющих общую линию, вряд ли было целесообразно с точки зрения практической работы. Таким образом, Анталлу приходилось разбираться с каждым членом правительства в отдельности, убеждая его уйти в отставку тихо, не разрушая с таким трудом сложившуюся коалицию [315, с. 955](1).
Скорее всего, можно говорить о том, что в Венгрии (в отличие от Чехословакии и Польши) демократизация коммунистического режима несколько притормозила ход реформ, а вовсе не ускорила его, как ожидали все противники ВСРП. Конечно, трудно предполагать, как повели бы себя коммунисты-реформаторы, останься они у власти, но судя по событиям, имевшим место после падения правительства ВДФ, НПСХ и христианских демократов, есть основания считать, что не контролируемое демократическим способом правительство М. Немета, имея сравнительно большую свободу действий, нежели правительство Й. Анталла, могло бы решительнее пойти на некоторые важные для экономики преобразования, даже с учетом важности сохранения традиционного консенсуса.
В некоторых государствах Восточной Европы позиции правительств, пришедших на смену коммунистическим, усиливались благодаря массовым антикоммунистическим настроениям, сложившимся в обществе. Реформаторы могли какое-то время убеждать народ в необходимости пострадать ради того, чтобы коммунисты не вернулись к власти. Более того, некоммунистические правительства пользовались поддержкой просто потому что избиратели стремились идентифицировать себя с

(1).Очевидно, в значительной степени именно этот непосильный труд по сохранению плохо функционирующего коалиционного правительства подорвал здоровье Анталла. В конце 1993 г. он скончался на 62 году жизни, а кабинет вел к окончательному краху уже другой лидер - Петер Борош.

140
новой властью, противопоставить себя коммунистам, а также покровительствовавшему им Советскому Союзу. В Венгрии данные факторы укрепления демократической системы если и имели место, то срабатывали, пожалуй, в наименьшей степени - и потому что уже сложилась традиция нахождения компромиссов власти с народом, и потому, что не ощущалась в такой степени, как у соседей, жесткость грани между прошлым и настоящим.
Таким образом, потенциальным реформаторам в Венгрии фактически не на что было опереться. Правительство должно было следовать в рамках сложившейся за десятилетия традиции. "Возможно, оно руководствовалось политическим реализмом,- отмечал Я. Корнай,- полагая, что венгерский народ, привыкший к ослаблению репрессий, воспринял расширение своих прав и свобод как нечто естественное и не впал в эйфорию в связи с изменением политической системы, отреагировав на это со спокойным удовлетворением. Возможно, это объясняется и тем, что новое правительство подчинилось старому рефлексу - не чуждому и опытным политикам в парламентских демократиях - не предпринимать ничего непопулярного и тем более способного спровоцировать массовый протест" [96, с. 38](1).
Быстрое завершение начавшихся раньше преобразований произошло после 1990 г. лишь в области ценообразования и внешнеэкономических связей. Процесс их либерализации значительно ускорился. В частности, лишь цены на энергию и
(1). Точка зрения Я. Корнай относительно градуалистского характера осуществлявшихся в Венгрии преобразований является, пожалуй, доминирующей среди специалистов, пишущих об этой стране. Однако необходимо отметить, что не все авторы ее разделяют. Некоторые говорят о том, что в Венгрии имела место шокотерапия, основываясь при этом преимущественно на том факте, что в 1991 г. с 1,9 до 7,5% возросла безработица (см., напр.: [265, с. 1192]). Думается, что данная позиция все же не вполне обоснованна. Изменения рыночного типа происходили, но в сравнении, скажем, с Польшей они, как будет показано дальше, оставались не столь уж значительными. Роль всего комплекса имевших место в 1968 г. преобразований была, конечно, значительнее, чем роль отдельно взятых реформ, осуществленных первым посткоммунистическим правительством.

141
лекарства, а также коммунальные тарифы и тарифы на общественный транспорт остались регулируемыми.
В 1992г. форинт стал частично конвертируемой валютой (в основном только международные сделки с капиталом еще требовали специального административного разрешения). Был установлен фиксированный курс, однако в отличие от того что делалось в Польше и Чехословакии, резкой, радикальной девальвации, способствующей экспортной ориентации экономики, в Венгрии не последовало. Намерения усилить экспортную ориентацию, имевшиеся еще у коммунистов уступили в условиях демократии место намерениям поддерживать высокий уровень жизни за счет дорогого форинта. Постепенные мелкие девальвации, осуществленные в 1989-1993 гг., в целом характеризовались более медленными темпами, чем темпы инфляции. Реальный курс валюты возрастал, и уже это было одним, хотя далеко не самым главным, признаком мягкости реформ [265, с. 1196].
Население выигрывало от повышения ценности своих денег. Но переоцененный форинт негативно влиял на платежный баланс страны, тормозя рост экспорта и увеличивая импорт. В 1993 г. произошло столь значительное накопление негативных моментов во внешней торговле, что экспорт сократился на 19%, а импорт вырос на 12%. Платежный и торговый баланс стали отрицательными [524, с. 197]. Такое развитие событий, естественно, сильно затормозило преодоление спада в маленькой стране, которая в очень большой степени зависит от успеха внешней торговли(1).

(1).Следует заметить, что в это время для Венгрии уже были извне созданы благоприятные возможности развития экспортной ориентации. Так, с 1 марта 1992 г. Евросоюзом были отменены все количественные ограничения на импорт венгерских промышленных товаров (за исключением текстиля). Устранялись и ограничения тарифные. Порядка 70% венгерского промышленного экспорта, осуществляемого в страны Евросоюза, шло без всяких таможенных пошлин. Это составляло более половины всего совокупного венгерского экспорта [483, 979]. То, что Венгрия не сумела использовать столь благоприятные возможности, в значительной степени является следствием ее градуалистской политики.

142
Что же касается финансовой сферы, то здесь не произошло даже тех отдельных позитивных перемен, которые характеризовали системы ценообразования и внешнеэкономических связей. Там в полной мере господствовал градуализм.
В известной степени это было связано с тем, что все три члена правящей коалиции в предвыборный период ориентировались на идею расширения объема совокупного внутреннего спроса, что с их точки зрения должно было ускорить темпы экономического роста. Данная политика была скорее элементом предвыборной популистской стратегии, нежели осмысленным курсом, а потому, когда выяснилось, что реальных возможностей расширения спроса у страны нет, однако есть опасность усиления инфляции, от данных идей пришлось отказаться. Но все же совершенно бесследно уйти из стратегии правящей коалиции популистский подход не мог [315, с. 953].
В результате осуществления градуалистской политики на протяжении 1991-1992 гг. доля государственных расходов в ВВП не только не была сокращена, но даже увеличилась. В 1993 г. произошло, правда, некоторое снижение этой доли, но все же в целом данный показатель оставался на столь же высоком уровне, как и в 1989 г.: более 60%. Поскольку в этот период времени в экономике страны имел место значительный спад, отражавшийся на объеме налоговых поступлений, правительство испытывало трудности при сведении концов с концами в бюджете.
Возник кризис неплатежей, хорошо знакомый нам по российскому опыту. Многие предприятия, лишившиеся финансовой поддержки со стороны государства, начали задерживать платежи своим смежникам. Следовательно, стал нарастать объем их задолженности. Только в течение одного 1991 г. она выросла более чем в полтора раза [470, с. 105]. Соответственно в 1990-1993 гг. сильно сократилось и поступление налогов с предприятий (их доля в общем объеме налоговых поступлений упала с 39 до 19,5%). Только стабильное поступление налогов на потребление (их доля выросла с 40,4 до 47%) позволяло относительно поддерживать бюджетные доходы [265, с. 1206].
Тем не менее, если при вхождении новой демократической коалиции во власть в 1990 г. бюджет расширенного пра-

143
вительства(сумма государственного и муниципальных бюджетов, а также внебюджетных фондов) сводился с небольшим профицитом, то уже в 1991 г возник дефицит, который непрерывно возрастал вплоть до 1994 г., достигнув под конец уровня 8,2% ВВП [524, с. 197]
Правда, благодаря усилиям М. Купы этот дефицит покрывался с 1991 г. во все большей степени посредством эмиссии государственных облигаций, а не посредством заимствований Центробанка (как это делали коммунисты, когда не сводили концы с концами), что позволяло, несмотря на столь плачевное состояние финансов, держать инфляцию под относительным контролем [258, с. 986].
И все же бюджетный дефицит не переставал быть источником инфляции. Центробанк должен был в обязательном порядке выкупать госбумаги в размере 3-4% от общей величины бюджетных расходов (в 1994 г. этот объем даже был превзойден). Фактически это означало, что денежная эмиссия используется для финансирования дефицита, хотя и в умеренной, цивилизованной форме [352, с. 84](1).
Картину венгерских финансов нельзя, конечно, рисовать в одних лишь темных тонах. Сохранение высокого уровня государственных расходов не означало, что правительство вообще не предпринимает никаких шагов в области финансовой стабилизации. Но достижения на одном фронте оборачивались поражениями на другом.
Как и другие восточноевропейские страны, Венгрия в конце 80-х - начале 90-х гг. добилась значительного сокращения размера бюджетных субсидий предприятиям. Если в 1985-1987 гг. они составляли 15,6% ВВП, то в 1991-1992 гг.- лишь 5.6% Однако задача обеспечения финансовой стабильности не
(1).по оценке Я. Корнай, доля бюджетного дефицита, финансировавшегося посредством расширения денежной базы, составляла в 1991 г.- 30,2%, в 1992 г.- 43,5%, в 1993 г.- 14.2%, в 1994 г.- 21,8% [409, с. 188]. Доля снижалась, но поскольку сам дефицит рос, эмиссия оставалась существенным фактором поддержания значительных государственных расходов.

144
могла вступать в противоречие с задачей поддержания высокого жизненного уровня населения, а потому за тот же самый период времени с 13,7% ВВП до 24,4% увеличились бюджетные трансферты отдельным гражданам и их семьям. Таким образом, если снижение субсидий составило 10% ВВП, то увеличение трансфертов - 10,7% ВВП [487, с. 9]. Получается, что в целом нагрузка на бюджеты даже повысилась, хотя структура использования правительственных финансовых ресурсов стала более соответствовать тем принципам, которые существуют в странах с рыночной экономикой.
Сокращение субсидий предприятиям вынудило государство взять на свои плечи еще один дополнительный вид нагрузки. В коммерческих банках, которые, как мы знаем, ранее активно кредитовали неэффективно работающие государственные предприятия, скопилась большая сумма плохих долгов. С ними надо было что-то делать, и в середине 1991 г. государство приняло на себя обязательства по гарантиям примерно пятой части всей накопившейся суммы в размере 10,5 млрд. форинтов [339, с. 804].
Если сравнивать степень реформирования финансов в Венгрии с тем, что делалось в соседних странах, то результат будет явно не в пользу будапештских властей. В 1993 г. процесс снижения общего объема финансовой поддержки предприятий продолжился. Однако можно отметить, что даже после столь значительного сокращения бюджетных субсидий предприятиям в Венгрии данный показатель сохранялся на более высоком уровне (4,8% ВВП), чем в Чехии (4,4%) и особенно в Польше (2,5%), хотя еще в середине 80-х гг. эти две страны тратили большую долю своего валового продукта, нежели Венгрия, на поддержку национальной экономики [487, с. 10].
Еще одним любопытным свидетельством венгерского градуализма является динамика реального кредита, предоставлявшегося венгерским предприятиям. На рубеже 80-90-х гг. происходило его снижение. Низшая точка была достигнута во втором квартале 1990 г., т.е. как раз ко времени парламентских выборов. После этого тенденция изменилась на противоположную, и в четвертом квартале 1993 г. размер кредита уже на 8% превышал размер первого квартала 1989 г. В Польше и Чехословакии, напротив, никакого разворота данной тенден-

145
ции не было отмечено [487, с. 6]. Все это свидетельствует, что в данный период времени в Венгрии фактически не происходила качественная перестройка отношений финансового и реального секторов экономики, тогда как у соседей этот процесс шел полным ходом.
Кредит был столь доступен для венгерских предприятий в значительной степени потому, что на рубеже 80-90-х гг. реальные процентные ставки, как правило, были отрицательными (1), а административные меры уже не ограничивали получение дешевых денег. В результате объем денежной массы в начале 90-х гг. увеличивался. Например, в 1991 г. он возрос на 28%, тогда как прирост ВВП в текущих ценах был примерно в два раза ниже [254, с. 990]. В дальнейшем ежегодный прирост денежной массы стал снижаться, но не слишком быстрыми темпами. Неудивительно, что инфляция тоже снижалась медленно, а реальный ВВП продолжал падать, не ощущая никакого стимулирующего воздействия дешевых денег.
Любопытно, что инфляция в Венгрии, несмотря на значительный бюджетный дефицит и отрицательные процентные ставки, была не слишком большой. Достигнув своего пика в 1991 г. (35%), она уже в последние месяцы этого года начала снижаться и затем продолжила свое равномерное убывание. На это повлияло, конечно, как отмечалось выше, аккуратное покрытие бюджетного дефицита с помощью государственных бумаг. Но большое значение имело также и то, что делало с деньгами население.
У нас в России при высоких темпах инфляции наблюдалось паническое бегство от рубля, что, в свою очередь, усиливало рост цен. В Венгрии в 1991 г., напротив, наблюдалось значительное увеличение размеров сбережений населения, и это сдерживало инфляцию. Причем происходило все это при некотором снижении реальных доходов.
Исследователи приводят два возможных объяснения этого феномена. Во-первых, при общем снижении доходов они достаточно быстро росли в узкой группе преуспевающих

(1). лишь в 1991 г. на некоторое время реальные процентные ставки оказались положительными, но затем положение дел вновь ухудшилось [524, с. 197].

146
представителей высшего и среднего классов. Во-вторых быстрый рост безработицы породил неуверенность в завтрашнем дне, а потому венгры стали откладывать деньги на будущее [258, с. 991-992]. Конечно, при такой высочайшей инфляции которая существовала в те годы в РОССИИ, никакие сбережения были невозможны, но при умеренных темпах венгерской инфляции данная модель поведения оказалась приемлемой для населения и выгодной для государства(1).
Определенным свидетельством градуалистского характера преобразований в Венгрии начала 90-х гг. являлись также действия правительства в сфере оплаты труда и динамика реальной заработной платы. В начале 90-х гг. правительством использовалась политика доходов, т.е. за слишком большое увеличение зарплаты работников предприятия наказывались соответствующим налогом. Однако жесткость такого наказания была менее значительной, нежели в Польше или Чехословакии. Данная система контроля оказалась полностью отменена к 1993 г. [254, с. 992].
Это, бесспорно, была мера либерального плана, но она входила в противоречие с задачами обеспечения финансовой стабильности. Если бы жесткость кредитной политики оказалась на должном уровне, а реальный курс форинта снижался, то политика доходов, возможно, была бы и излишней. Но поскольку в финансовой и внешнеэкономической сферах господствовал градуализм, либерализация в области политики доходов оказывалась, скорее всего, дестабилизирующим фактором.
Что касается фактического изменения реальной зарплаты, то она, естественно, при осуществлении экономических реформ поначалу должна снижаться. Это происходит как по причине непосредственного сокращения выплат бюджетникам, так и потому, что предприятия оказываются вынужденными более взвешенно относиться к осуществлению своих расходов. По указанным выше причинам в Венгрии сокращение реальной зарплаты имело место, несмотря на меньшую, чем у соседей, жесткость
(1). Данное явление, впрочем, имело непродолжительный характер. Уже к 1993 г. норма сбережений снизилась почти в два раза [352, с. 85-86]. Венгры адаптировались к инфляции и стали больше тратить.

147
регулирования. В 1990-1993 гг. оно составило 15%. Но характерно что в Польше, Словакии и Словении оно было в два раза больше [96 с. 38]. Переносить реформы народу в этих странах было труднее, зато преобразования там шли эффективнее.
То же самое можно сказать и об увеличении числа бедных. Градуализм щадил людей. По оценке Мирового банка в 1993-1995 гг. доля бедных в общей численности населения Венгрии составляла лишь 7%, тогда как в Польше - 10%, а в России - 39% [338, с. 126]. Большое число бедных ни в коей мере не является признаком успеха реформ, но косвенным признаком отсутствия радикальных преобразований в Венгрии этот показатель все же может считаться.
То, что формировалось в начале 90-х гг. в странах Центральной Европы, Я. Корнай окрестил "недоношенным государством всеобщего благосостояния". А Марек Домбровский очень точно назвал все происходящее ловушкой постсоциалистического социального государства [245, с. 386]. Пожалуй, именно в Венгрии, привыкшей к компромиссам между народом и властью, эта ловушка оказалась наиболее опасной.
Градуалистский характер носили в Венгрии и преобразования в отношениях собственности. Вопрос о массовой приватизации там, в отличие от России и Чехословакии, вообще даже не был реально поставлен на повестку дня. Единственной категорией лиц, имевших право на бесплатное получение части государственной собственности, были старые собственники, пострадавшие от коммунистического режима.
Таким образом, программа реституции в Венгрии существовала, но была не столь радикальной, как в Чехословакии. Старые собственники или их наследники получали специальные боны в соответствии с информацией о потерях, которую рассматривали в созданном для этой цели государственном Агентстве (1). Ограниченность венгерской программы реприватизации состояла в том, что компенсации носили регрессивный

(1). боны приносили своему владельцу 17-процентный доход до тех пор, пока находились на руках, и могли быть использованы для приобретения имущества в ходе приватизации либо для получения фиксированной пенсии от государства. Кроме того, они могли свободно продаваться заинтересованному в них инвестору (примерно как российские ваучеры).

148
характер (степень возмещения потерь сокращалась по мере о та суммы утраченного имущества) и существовал общий верхний лимит той суммы, которая могла быть возвращена пострадавшим: 5 млн. форинтов [470, с. 138](1)
Трудовые коллективы имели возможность принять участи в приватизации, но оно, так же как и участие старых собственников, было довольно ограниченным. В среднем, коллективы приобретали порядка 10% акций (во многих случаях гораздо меньше)(2) и не могли, таким образом, стать по-настоящему влиятельной силой на венгерских предприятиях [505, с. 84]. Кроме того, следует учитывать, что коллективы не представляют опасности для менеджеров, поскольку те обычно легко ими манипулируют.
Не реституция и не "коллективизация" предприятий обращали на себя внимание в Венгрии, а привлечение эффективного собственника, стратегического инвестора. "И правящие и оппозиционные партии были согласны, что приватизация должна происходить путем продажи на рынке, а не путем бесплатного распределения" [97, с. 76]. Но поскольку продажа имущества - это сложный и длительный процесс, требующий немалого искусства менеджеров и чиновников, а также значительного времени на подготовку, приватизация в Венгрии происходила медленно.
Первая приватизационная программа была принята в сентябре 1990 г., вторая - в начале 1991 г. В этот период процесс во многом носил показательный характер.
Поначалу ожидания были самыми радужными. Предприятия, специально отобранные для продажи, находились в очень хорошем состоянии. Ожидалось, что их просто оторвут с рука-
(1).Сельское хозяйство было единственной сферой, в которой реприватизация оказалась самой радикальной в Восточной Европе. Крестьян вынуждали продавать землю кооперативам. Соответственно возникла проблема реституции [517.с. 1201-1202].
(2).М. Бернстайн, проведя сопоставление плюсов и минусов, которые дает льготная продажа части акций предприятия трудовому коллективу, пришел к выводу, что оптимальным объемом является предоставление работникам порядка 10-20% [291, с. 290]. Если исходить из данной оценки, то венгерская приватизация не перешла разумной границы вовлечения трудовых коллективов.

149
ми . А дальше приватизация, к которой, таким образом, будет привлечено внимание ведущих инвесторов, пойдет как по маслу . Чтобы провести первоначальную оценку имущества (без этого за деньги предприятие не продашь), были приглашены лучшие зарубежные специалисты. Правительство получило около трех сотен предложений и отобрало для проведения экспертизы ведущие аудиторские фирмы из Англии, Франции, Японии и Венгрии.
Но уже к лету 1991 г. было официально признано, что централизованная и управляемая государством приватизация проходит слишком медленно. В октябре первоначальный подход к приватизации несколько модифицировали, расширив инициативу самих предприятий [404, с. 1021-1022]. В целом в плане приватизации 1992 г. прошел успешно. И тем не менее к апрелю 1993 г. удалось реально приватизировать лишь примерно треть от того, что было ранее запланировано [265, с. 1200].
К апрелю 1995 г. (т.е. к тому моменту, когда новая правительственная коалиция начала реализацию своей экономической программы) в маленькой Венгрии полностью приватизировано было лишь 37,6% государственных предприятий, а 29,3% предприятий подверглось ликвидации. Но более трети компаний, намеченных ранее к разгосударствлению, все еще оставались в руках государства. Хотя с точки зрения получения бюджетных доходов приватизация в Венгрии была успешной и давала примерно в два раза больше, чем, скажем, польская, темпы перехода имущества в частные руки оказались существенно более низкими, нежели ожидалось вначале [261, с. 15, 19].
Что же происходило с приватизацией? Выяснилось, что рынок сложнее, чем могут себе представить самые лучшие эксперты.
Экспертами оказались установлены нереально высокие цены. Инвесторы не были готовы столько заплатить. Это прошло как по чисто техническим причинам (лучшие мировые эксперты не вполне разобрались в особенностях венгерской экономики), так и по сугубо экономическим (ухудшение состояния венгерской экономики, связанное с кризисом и сокращением торговых связей, вызванным распадом СЭВ). Немаловажное значение имели и проблемы политические. На дворе теперь была демократия, и государственные чиновники

150
опасались установить низкую цену из-за того, что их могут обвинить в получении взятки и распродаже иностранцам собственности по дешевке(1).
Когда предприятия получили больше самостоятельности в инициировании приватизации, процесс пошел быстрее (Подробнее см.: [160, с. 67-93; 190, с. 10-11]). Но все равно желаемых темпов приватизация так и не набрала. Думается, связано это было с тем, что она могла успешно проходить лишь при благоприятном отношении к ней менеджеров приватизируемых предприятий.
В принципе, в каждой из стран с трансформируемой экономикой менеджмент смотрит на предприятия как на свои собственные еще до всякой приватизации. Но понятно, что в Венгрии, где плановое начало было устранено более чем за двадцать лет до прихода к власти некоммунистического правительства, менеджмент в наибольшей степени "прирос сердцем" к своим заводам и фабрикам. Ведь все это время директорский корпус реально управлял ими, а не просто исполнял приходящие сверху указания. Все это время получаемый предприятием доход в большей или меньшей степени использовался в интересах трудовых коллективов и их руководителей.
Соответственно менеджмент был склонен организовать процесс приватизации в максимальном соответствии со своим видением проблем. Так называемая спонтанная приватизация (в России ее называли номенклатурной) активно шла уже с 1987 г. (с того момента как была проведена первая показательная приватизация некоего предприятия по производству медицинского оборудования)(2).

(1). Стимул завышать цену был даже у экспертов. Они работали на принципе комиссионного вознаграждения, составляющего 3 -10% от стоимости приватизируемого имущества [160, с. 73-74].
(2). В этом нет противоречия с содержавшимся выше утверждением об отсутствии всяких приватизационных программ вплоть до рубежа 80-90-х гг. Спонтанная приватизация шла не посредством прямой продажи государственных предприятий внешним инвесторам, а за счет предоставления номенклатуре возможности перекачивать активы в новые фирмы, как это было и в России.

151
Спонтанная приватизация даже поощрялась коммунистическими властями в конце 80-х гг. Все новые экономические единицы возникшие на ее основе, получали право на существенное снижение размера налога на прибыль. К середине 1990 г. примерно 40% государственных предприятий уже создали несколько сотен дочерних компаний и совместных фирм, куда было перекачано около 10% активов [470, с. 132; 404, с. 1024].
Естественно, никто не был настроен на то, чтобы внезапно коренным образом изменить спонтанно складывавшееся положение дел. В ходе "широкомасштабной" приватизации, начавшейся при правительстве Анталла, предприятия, по мнению менеджеров, должны были либо быть выкуплены самими руководителями (это, правда, происходило сравнительно редко), либо получить стратегического инвестора, способного обеспечить менеджерам учет их личных интересов. К тому, чтобы заполучить стратегического инвестора, подталкивали и реальные потребности предприятий в инвестициях. Правда, как отмечают некоторые исследователи, в тех случаях, когда приватизация предприятия шла по инициативе инвестора, а не менеджмента, последний мог выстраивать для "чужаков" очень серьезные препятствия [505, с. 83].
Получалось, таким образом, что успешная приватизация требовала, во-первых, наличия заинтересованного в ней инвестора; во-вторых, того, чтобы менеджмент готов был инвестора принять; в-третьих, договоренности между данным инвестором и менеджерами о взаимном учете всех имеющихся у них интересов. Рано или поздно подобное благоприятное сочетание устанавливалось. Но, естественно, поиск устраивающих друг друга партнеров должен был занимать значительное время. Причем в тех случаях, когда предприятие не являлось особо привлекательным для вложения капитала, процесс приватизации мог затягиваться на длительный срок.
Но все же главным в подходе менеджеров было предотвращение того, чтобы случайные люди (такие как, скажем, владельцы раздаваемых государствами некоторых стран ваучеров) получали широкий доступ к приобретению имущества. Богатый собственник рано или поздно находил дорогу на предприятие - бедный человек - нет. Это и определило общий характер венгерской приватизации, в которой было все, кроме массовых раздач имущества широким слоям населения.

152
Подобный подход в целом отвечал представлениям привыкшего с 1968 г. к рынку венгерского общества о том, что кое хорошо и что такое плохо. Хотя ВДФ использовал в ходе предвыборной кампании лозунги, направленные против номенклатурной приватизации, никаких реальных шагов тому, чтобы остановить ее, после прихода Анталла к власти предпринято не было. Как отмечал К. Мижеи, "венгерское общество в целом было более готово к принятию культурного шока, связанного с появлением капиталистов, чем польское" [452, с. 284, 292](1). О других же обществах, еще менее готовых к рынку, в данном случае и говорить не приходится.
В Венгрии к процессу приватизации с самого начала активно привлекался иностранный инвестор, для которого создавались превосходные условия. Уже в 1991 г. была поставлена задача - увеличить долю иностранного капитала в стране с 3 до 25% [404, с. 1017]. Боязнь относительно того, что "страну скупят иностранцы", была для Венгрии в наименьшей степени актуальной проблемой среди всех восточноевропейских государств с трансформируемой экономикой(2).
Значение иностранного капитала в Венгрии было велико еще и потому, что в отличие, скажем, от Польши там не было развитого внутреннего частного сектора, способного вложить крупные капиталы в продаваемое государством имущество.

(1). Данные социологического опроса, проведенного в апреле 1992 г., показали, что противником приватизации крупных предприятий является треть населения страны. Остальные либо позитивно относятся к этому процессу (большинство), либо безразличны. Примерно таким же было соотношение сторонников и противников и по приватизации коммерческих банков [404, с. 1015].
(2).Этому способствовало, если можно так выразиться, и геоэкономическое положение страны. Тогда как в Польше и Чехословакии имелись опасения относительно возвращения германского капитала на западные земли, с которых
немцы были принудительно выселены после Второй мировой войны, то в Венгрии такого рода проблемы не существовало. Со времен распада империи Габсбургов скоре
можно было говорить о том, что венгров обижали соседи, нежели о каких-либо репрессиях с их стороны.

153
По оценкам начала 90-х гг. отечественный капитал был способен выкупить не более 10% основных фондов страны [160,с.88]/. Кроме того на ранних этапах приватизации частный сектор в Венгрии в основном занимал выжидательную позицию не зная стоит ли действительно вкладывать свои деньги в это дело. Только 15% приватизационных доходов бюджета пришло в начале 90-х гг. из местных источников (причем точно еще не известно, сколько из этих денег действительно приходится на частный капитал), тогда как 85% представляли собой вложения капитала иностранного [404, с. 1028].
Если в 1990 г. размер прямых иностранных инвестиций составлял $0,4 млрд, то в 1991 г. он достиг уже $1,5 млрд и дальше держался на таком же уровне, скакнув, правда, однажды (в 1993 г.) аж до $2,2 млрд. Неудивительно, что при таком притоке валюты в страну в 1991 г. впервые за долгое время сократился объем внешнего долга [534, с. 197].
Именно приток иностранного капитала позволил переломить наметившуюся еще в 1990 г. тенденцию сокращения доли инвестиций в ВВП. С 1993 г. эта доля начала стабильно расти [409, с. 178, 194].
Пожалуй, только в Китае столь же интенсивно, как в Венгрии, в экономическом развитии участвовал зарубежный капитал. По масштабам такого рода вложений Китай, конечно, лидирует среди государств с трансформируемой экономикой. Но если брать зарубежные инвестиции в соотношении с масштабами национальной экономики, лидером бесспорно окажется Венгрия.
Однако одни лишь иностранные инвестиции не могли решить задач приватизации. На некоторых предприятиях этих инвесторов просто видеть не хотели, на другие же - не рвались сами иностранцы. Поэтому из-за отсутствия достаточного объема отечественных капиталов с 1992-1993 гг. в Венгрии стали применять своеобразный подход к разгосударствлению предприятий, который, на первый взгляд, казался резко противоречащим тем принципам, что были изложены выше. Государство стало стимулировать представителей менеджмента и трудовых коллективов выкупать значительные пакеты акций.
Данный подход не имел ничего общего с бесплатной передачей предприятия в собственность коллективам, столь характерной для России. Желающие участвовать в приватизации должны были создать для этого специальную организацию и

154
платить реальные деньги. Самым же главным отличием было то, что фактически под видом трудовых коллективов выступали их менеджеры, роль которых, как отмечалось выше была в Венгрии начала 90-х гг. очень велика.
Государство делало все возможное, чтобы менеджеры реально контролирующие предприятие, стали его легальными собственниками. Например, был предложен следующий план. Руководителям фирмы предоставлялся заем, с помощью которого они приобретали 5-10% акций. После этого предприятие поступало в их полное распоряжение, и если оно работало с прибылью, менеджеры постепенно получали возможность увеличивать принадлежащую им долю акций. На некоторых предприятиях до 98% средств, идущих на выкуп ценных бумаг, представляли собой средства заемные.
Рядовые члены трудовых коллективов тоже могли принять участие в приватизации, но, как показали специально проведенные исследования, менеджмент устанавливал такие условия, при которых доступ к приобретению ценных бумаг зависел от должности, стажа и дохода члена коллектива. Соответственно приоритет имели именно руководители предприятия. Часто все рабочие вместе взятые не имели и половины акций, а контрольный пакет при этом сосредоточивался в руках 15-25 человек, принадлежащих к высшему руководству фирмы. Эти люди могли вложить в покупку имущества от нескольких сот тысяч форинтов до нескольких миллионов (особенно благодаря заемным средствам), тогда как рядовые работники покупали акций на 20-50 тысяч.
Как показал опыт функционирования приватизированных подобным образом предприятий, трудовые коллективы в лучшем случае могли оказать воздействие на принятие менеджерами частных решений, но не на стратегическую линию [395, с. 999-1007]. Фактически можно говорить о том, что выкуп предприятий менеджментом представлял собой развитие идеи спонтанной приватизации в новых условиях. Если не приходил иностранный инвестор, то данному подходу в Венгрии просто не было альтернативы.
И в общем это оказывалось не так уж плохо. Венгерская медленная приватизация, осуществляемая в интересах иностранного капитала и менеджеров, является более реальной,

155
более качественной, нежели массовая, ускоренная. Все недостатки данного подхода, о которых речь шла выше, в конечном счете окупаются серьезной реструктуризацией предприятия на которые приходит стратегический инвестор.
В связи с этим весьма распространенной является точка зрения согласно которой Россия также должна была выбрать для своей приватизации венгерский путь вместо того, чтобы создавать единые для всей страны условия массовой приватизации. Однако думается, что венгерский опыт вряд ли мог быть заимствован другими странами (и тем более Россией). Специфику венгерской модели определяли, с одной стороны, малые размеры экономики, а с другой - большой опыт венгерских менеджеров, много лет работавших в условиях рынка (хоть и несовершенного).
Кроме того, в сравнении с Россией Венгрия сильно выигрывает в плане некоррумпированности своего государственного аппарата. Оценки степени честности чиновников по Венгрии сегодня превосходят даже оценки по Италии, тогда как Россия принадлежит к числу наиболее коррумпированных государств [338, с. 134]. Вряд ли реалистично было бы проводить приватизацию, при которой многое зависит от решения конкретного чиновника, опираясь на сильно коррумпированный аппарат.

Продажа государственного имущества в Венгрии была с самого начала в максимально возможной степени индивидуализирована. Для отдельных предприятий разрабатывались специфические условия, исходя из их особенностей и из того, каковы возможности предполагаемых инвесторов. В такой стране, как Россия, подобная индивидуализация могла бы способствовать скорее не приходу стратегического инвестора, а массовой коррупции приватизационных чиновников и общей дезорганизации всего процесса.
Индивидуальный подход к развитию предприятий проявился не только в ходе приватизации, но и в том, как был организован механизм банкротства компаний с просроченной задолженностью. 3акон о банкротстве был принят в 1992 г. Он позволял руководителям предприятий предоставлять собранию кредиторов свой план реорганизации. Если кредиторов подход не удовлетворял предприятие подвергалось ликвидации и его имущество шло с молотка. Если удовлетворял - начиналась реорганизация- позволяющая спасти компанию.

156
Вначале Закон был более жестким, поскольку для сохранения предприятия требовалось согласие абсолютно всех кредиторов. В 1993 г. он был смягчен: если кредиторы, представляющие две трети непогашенных долгов, соглашались на реорганизацию, то предприятие не ликвидировалось принудительно[147, с. 62-63].
Некоторые авторы полагают, что Закон о банкротстве его первоначальном виде был слишком жестким и представлял собой одно из немногих отклонений от градуалистской политики правительства. С апреля по сентябрь 1992 г. процедура, предусмотренная данным Законом, была введена в действие на предприятиях, производящих примерно четверть ВВП страны и дающих более трети экспорта. По мнению Д. Адама, это продлило период спада производства [254, с 997]. Однако в то же время нельзя не отметить, что жесткость Закона о банкротстве и приватизация, в ходе которой на предприятия приходит эффективный собственник,- две вещи, тесно связанные между собой. Если нет четкого механизма решения проблем старой задолженности, никто не будет покупать предприятие и проводить на нем реорганизацию.
Как бы то ни было, Закон о банкротстве представлял собой единичный пример жесткости. В целом же венгерский градуализм продержался до середины 90-х гг. Подобный подход не мог не нравиться людям, поскольку, как мы видели, он обеспечивал поддержание сравнительно высокого жизненного уровня и приход на предприятия стратегических инвесторов. К тому же обстановка гражданского мира и согласия, в которой проходили преобразования, много значила (особенно на фоне, скажем, соседней Румынии, где прошла фактически гражданская война).
Ярким примером отношения венгерского общества к градуализму является низкая забастовочная активность. В сравнении с активностью поляков данные по Венгрии просто поражают. В 1991 г. там было 3 забастовки, в Польше - 305; в 1992 г. соответственно 10 и 6362; в 1993 г.- 17 и 7362. Венгры фактически бастовали лишь в государственных отраслях - в энергетике, народном образовании, на транспорте [439, с. 224].
Конечно, столь разительный контраст является также и следствием культурных различий двух народов, но все же отсутствие решительных преобразований в Венгрии было, ско-

157
рее всего доминирующим фактором. Беда состояла лишь в том что у градуализма имелась и обратная сторона, которая не могла не сказаться на развитии экономики.

АЛЬЯНС ЕЖА И УЖА

Экономика развивалась очень медленно. Большие государственные расходы поглощали те средства, которые могли бы работать на структурную перестройку хозяйства [352, с. 84]. В результате этого возник серьезный "трансформационный спад" (термин, введенный Я. Корнай). Те отрасли народного хозяйства, которые развивались неэффективно, должны были ужаться в условиях, когда государство не могло их кормить в тех же объемах, что и раньше. Среди этих отраслей оказались, в первую очередь, угледобыча, текстильная и металлургическая промышленность, транспортное машиностроение [315, с. 959]. Сворачивание объемов производства данных отраслей - процесс объективный, но то, что он оказался растянут на сравнительно длительный срок, есть результат градуалистской политики венгерского правительства (1).

(1). Конечно, особенность Венгрии как маленькой страны состоит в том, что она больше других страдала от разрыва внешнеэкономических связей, существовавших в рамках СЭВ. Если в 1988 г. доля стран СЭВ во внешней торговле Венгрии составляла около 45%, то к 1991 г. она сократилась примерно до 20% [483, с. 973]. Естественно, это стало Ударом по некоторым эффективно работающим отраслям экономики. Так, например, высокоспециализированное венгерское сельское хозяйство, ориентированное в значительной степени на емкий советский рынок, понесло колоссальные потери. К 1993 г. аграрное производство в Венгрии упало на 42% по сравнению с 1989 г. [254, с. 996]. Данный фактор спада следует принять во внимание наряду с проведением градуалистской политики. Однако нельзя не обратить внимание на то, что совсем крохотная Словения, сильно пострадавшая от разрыва хозяйственных связей после распада Югославии, но проводившая достаточно жесткую финансовую политику, сумела быстрее Венгрии преодолеть спад и выйти на сравнительно высокие показатели экономического роста (подробнее см. главу Югославии).

158
Только в 1994 г. был преодолен длительный спад и появились признаки медленного роста. В это время Польша прошедшая через шокотерапию, демонстрировала значитёльно лучшие показатели экономического развития. Становилось ясно, что бесконечное оттягивание радикальных решений в финансовой области может в конечном счете обречь Венгрию на отставание. Поэтому после выборов 1994 г. в стране обозначился новый этап реформирования - условно говоря, пятый по счету, начиная с середины 60-х гг.
Выборы, проведенные в мае 1994 г., привели к катастрофическому поражению всех членов правящей коалиции. В совокупности они получили лишь чуть больше 20% голосов. Однозначным победителем стала ВСП, набравшая 54,14%. Неплохой результат был получен и на противоположном политическом фланге. ССД заручился поддержкой 17,88% избирателей [204, с. 59-60].
Таким образом, избиратели отвергли градуализм, поскольку он, несмотря на все старания коалиции ублажить электорат, так и не решил те острые проблемы, которые стояли перед страной. Конечно, из результатов выборов не следует делать упрощенный вывод о том, что венгры захотели шокотерапии. Важно подчеркнуть другое.
"Левый поворот" в Восточной Европе наметился еще до венгерских выборов. Правые потерпели поражение в 1992 г. в Словении и в 1993 г. в Польше. Зачастую это стали трактовать в качестве показателя краха сравнительно жесткой стабилизационной политики, осуществлявшейся в этих странах. Венгерский же пример показывает, что избиратель точно так же отворачивался и от сторонников мягкой политики, поскольку в условиях трансформационного спада, роста безработицы и падения реальных доходов, имевшего место во всех странах, жизнь объективно становилась хуже.

159
Итак, к власти в Венгрии после выборов пришла весьма необычная коалиция социалистов и либералов (ВСП, вышедшей из коммунистических рядов, и ССД, образованного решительными противниками старого режима), т.е. тех сил, которые с формальной точки зрения находились в оппозиции слева и справа от ВДФ. Это был своеобразный альянс ежа и ужа от которого, казалось бы, невозможно было ждать каких-либо прогрессивных перемен.
Тем не менее члены альянса смогли не только вместе управлять страной, но и осуществить преобразования, что, на первый взгляд, было особенно удивительно, поскольку старшим партнером в коалиции оказались, естественно, социалисты. "Насмешка истории то,- писал Я. Корнай,- что в одном кабинете оказались вчерашние противники - те, кто боролся против тогдашней власти, и те, кто подавлял эту борьбу" [96, с. 41 ].
Но данный пример лишний раз доказывает, что реформы обязательно происходят, когда для них пришло время. Даже если к этому времени не пришли во власть те люди, которые их перед этим долгое время готовили. По сути дела, в 1995 г. была воспроизведена ситуация конца 80-х гг., когда демократическая оппозиция и новые интеллектуалы-реформаторы выступали в качестве разработчиков идеологии преобразований, а технократы на практике принимали необходимые меры [520, с. 166].
Правительство Дьюлы Хорна, оказавшееся у руля летом 1994 г., не готово было сразу же начать реформы. Ему пришлось еще вырабатывать новый взгляд на экономическую ситуацию. Это определялось, в первую очередь, особенностями Развития ВСП в начале 90-х гг., т.е. после того как она образовалась на базе рухнувшей ВСРП.
ВСП возникла в октябре 1989 г. и с самого начала резко дистанцировалась от правоверных коммунистов, собравшихся в другой наследнице ВСРП - Венгерской рабочей партии, которая оказалась в итоге явлением совершенно маргинальным. Уже в мае 1990г. ВСП идентифицировала себя как партию социал-демократического типа и через некоторое время вступила в тесные отношения с Социнтерном [473, с. 260-261].
Поначалу ВСП возглавил Р. Ньерш, но после неудачного результата, полученного на выборах 1990 г., в партии произошла

160
смена поколений. Ньерша заменил Хорн (1). А вскоре пост главы парламентской фракции ВСП покинул и другой ветеран реформаторского крыла партии - Имре Пожгаи [472, с.651].
Хорн представлял собой центристское направление в ВСП. Справа от него находился Ласло Бекеши, ставший в 1994 г министром финансов. Он возглавлял данное ведомство еще при Немете и был практически социалистом либерального толка не слишком сильно отличавшимся по своим взглядам от представителей ССД(2). Слева от Хорна находились члены партии, заняв-

(1). Хорн, родившийся в 1932 г. в рабочей семье и учившийся в СССР, был профессиональным партийным аппаратчиком. С 1969 г. он работал в международном отделе ЦК ВСРП, а с 1985 по 1990 г. был сначала первым заместителем, а затем министром иностранных дел.
2 Надо заметить, что ССД с 1992 г., когда президентом Союза был избран Иван Печо (Peto), как бы шел навстречу ВСП, отказавшись от декларирования радикального либерализма и признав необходимость проведения серьезной социальной политики [473, с. 258]. Это было нечто вроде движения от манчестерства к социальному рыночному хозяйству, которое в свое время осуществили германские либералы. В Союзе молодых демократов в первой половине 90-х гг. произошло обратное движение. Там победил твердый либерализм, что привело к разрыву с ССД и к невозможности его участия в будущей коалиции с ВСП.
Еще одним любопытным фактором, определившим казалось бы противоестественный союз социалистов и либералов, стал плохо скрываемый антисемитизм в рядах правой правительственной коалиции, от которого лидеры ВДФ не могли или не желали дистанцироваться. Среди свободных демократов было много евреев, и таким образом их союз с крайне правыми оказался невозможен.

По иронии судьбы правые переоценили степень антисемитизма в Венгрии 90-х гг. Они пытались скомпрометировать своих политических противников перед выборами 1994 -. но многие венгры, верившие в существование всемирно заговора еврейской олигархии, решили, что в случае победы свободных демократов правительство приведет еврейский капитал в Венгрию и это поможет экономическому развитию страны. В итоге поддержка ССД оказалась высокой [358, с. 24-28].

161
шие в 1994 г. посты министров труда и социального благосостояния. Предвыборная программа ВСП в полной мере отражала столь расплывчатые очертания взглядов партийной элиты. Она сама была расплывчатой, не содержала никаких следов коммунистической идеологии, но в то же время не настраивала и на осуществлении решительных преобразований [204, с. 62-69].
Следствием подобного расклада сил стало то, что на протяжении всей второй половины 1994 г. Хорн тянул с реформами. ССД проявлял явное недовольство осторожной тактикой своего партнера.
Недоволен был и Бекеши, который в конечном счете был вынужден подать в отставку. Наконец, когда нажим на Хорна был усилен еще и действиями МВФ, правительство решилось на осуществление реформ. Новым министром финансов стал Лайош Бокрош - 40-летний президент Будапештского банка, в 80-х гг. принадлежавший к числу экономистов-реформаторов. Стабилизационная программа Бокроша была рождена к 12 марту 1995 г., т.е. спустя девять месяцев после того, как коалиция социалистов и либералов начала работать. В конечном счете старшему партнеру фактически пришлось взять программу партнера младшего, поскольку именно либералы хорошо понимали, каких реформ не хватает Венгрии. Однако все основные посты в правительстве принадлежали социалистам.
Бокрош откровенно заявлял, что его целью является снижение реальных доходов населения в течение 1995 г. на 10-15%. И они действительно снизились на 10% [204, с. 75]! В этом смысле данный социалист вполне может претендовать на лавры одного из ведущих "шокотерапевтов" Восточной Европы. Однако другого пути повысить конкурентоспособность венгерской экономики, как показал предшествующий опыт использования градуалистской политики, не было.

162
В стабилизационной программе содержалось три основных элемента. Во-первых, должна была быть осуществлена очередная девальвация форинта, сопровождавшаяся введением валютного коридора (в России Анатолий Чубайс ввел коридор тремя месяцами позже), а также установление дополнительной пошлины на импорт. Во-вторых, секвестировании бюджетных расходов (в том числе и по некоторым видам социальных трансфертов). В-третьих, установление жестких лимитов на заработную плату работников бюджетных организаций и государственных предприятий [96, с. 40].
Не все в этой программе, как легко заметить, носило либеральный характер, однако в целом предложенные меры были достаточно эффективны. Результаты применения данной стабилизационной программы действительно оказались весьма значительными.
Общая величина государственных расходов сократилась к 1998 г. до 39% ВВП. Оставшееся же использовалось довольно рационально. Почти три четверти этих денег пошло на различного рода социальные нужды, тогда как совокупный объем расходов на государственное управление, оборону и поддержку экономики составил лишь 11,6% ВВП. По оценкам экспертов МВФ, масштаб государственных расходов в Венгрии все еще остается слишком высоким для страны со сравнительно низким уровнем развития. Однако значительные позитивные перемены действительно имеют место [382, с. 5, 8],
Добиться уменьшения государственных расходов удалось как за счет сокращения численности бюджетников, так и посредством сворачивания государственного потребления. За период 1995-1999 гг. количество людей, получающих деньги от государства, сократилось с 870до816тыс. Соответственно фонд заработной платы государственного сектора экономики снизился с 8,1 до 7,2% ВВП. Потребление в государственном секторе за тот же период времени снизилось с 11 до 10% ВВП [382, с. 10].
Несмотря на все сокращения, численность лиц, работающих в государственном секторе экономики Венгрии, все еще довольно велика. Большинство развитых стран мира имеют меньшую долю государственных работников в общей массе

163
занятых. Однако некоторые государства Европы, такие как Швеция, Франция, Финляндия, Австрия, в этом отношении даже опережают Венгрию. Таким образом, в целом о уже сейчас говорить о том, что венгерская модернизация вывела страну на такой уровень, при котором масштабы негосударственного сектора экономики соответствуют масштабам стран с современным рыночным хозяйством.
Сокращение государственных расходов, естественно, сказалось и на состоянии государственного бюджета. Уже в 1995 г. был достигнут первичный профицит бюджета, который сохранился до конца 90-х гг. Дефицит бюджета расширенного правительства сократился, однако добиться положительного сальдо правительство так до конца 90-х гг. и не сумело по причине несения значительных расходов, связанных с государственным долгом. Однако если в 1992-1994 гг. величина дефицита в среднем составляла 8,4%, то к 1996-1998 гг. она снизилась до 4,2%, т.е. стала в два раза меньше.
Важнейшим достижением венгерской экономики 90-х гг. является то, что правительство активно взялось за ликвидацию государственного долга.
Коалиция во главе с ВДФ не смогла удержать наметившуюся было в 1991 г. тенденцию к снижению величины внешнего долга. В 1993 г., когда имел место провал с экспортом и, следовательно, с поступлением иностранной валюты в страну, долг снова резко возрос и достиг 87,9% ВВП. Но уже в первый год нахождения у власти новой коалиции он стал сокращаться, а к 1999 г. упал до 61 % ВВП [387, с. 64].
Достигнуты были определенные результаты и в развитии внешнеэкономических связей. В 1995 г. реальный курс форинта снизился. И хотя впоследствии он снова стал медленно расти (темпами значительно меньшими, чем при правлении коалиции возглавляемой ВДФ), экспортная ориентация экономики усилилась. Особенно быстрый рост экспорта пришелся на 1997-1998 гг. Характерно, что именно в 1997 г., когда имелось особенно большое поступление экспортной выручки, резко упал размер внешнего долга. Таким образом, правительство активно "выталкивало" валюту из страны, стараясь поддерживать тем самым сравнительно дешевый форинт, а следовательно и конкурентоспособность национальной экономики.

164
Полученные страной средства наконец-то начали не только проедаться, но и использоваться для создания условий будущего процветания.
Помимо финансовой и внешнеэкономической политики объектом пристального внимания властей стала политика монетарная. С 1994 г. реальные процентные ставки в Венгрии достигли положительных величин. Иначе говоря, доступ к деньгам был существенно осложнен, пользование кредитом стало по-настоящему платным. Заимствование оказалось теперь не просто источником увеличения объема денежной массы, но механизмом, с помощью которого кредит поступал для использования в эффективных с экономической точки зрения проектах.
Сокращение государственных расходов, улучшение состояния бюджета, переход к политике поддержания положительных реальных процентных ставок повлияли в конечном счете на динамику цен.
1995 г. был в этом плане переходным. Несмотря на постепенное обновление макроэкономической политики, объем денежной массы в этом году резко возрос. Соответственно выросла и инфляция, достигнув самого высокого с 1991 г. уровня - 28,3%. В известной мере на получение такого результата, наверное, повлияла и девальвация. Зато впоследствии темпы прироста денежной массы становились все более умеренными. Одновременно наметился экономический рост. В результате инфляция стала устойчиво снижаться, дойдя к 1998 г. до 10,3%. Характерно, что темпы роста цен были все это время меньшими, чем темпы роста денежной массы. Объем денег, предлагаемых экономике Центробанком, теперь поглощался стабильно растущей экономикой(1) [387, с. 64].

(1).В начале 90-х гг. ситуация была прямо противоположной. Увеличение темпов прироста денежной массы при отрицательных процентных ставках, вместо того чтобы способствовать преодолению спада, лишь усиливало инфляцию. Теперь же, когда деньги стали дорогими, эмиссия начала работать на развитие экономики. Кредиты пошли на реальное дело, и приток денег обернулся ростом ВВП. Данный пример хорошо показывает, что денежная эмиссия важна для повышения активности бизнеса, но она ни в коем случае не может превращаться в "бесплатную раздачу денег"-

165
Своевременно осуществленные преобразования позволили устоять в 1998 г., когда финансовый кризис ударил по многим с неустойчивой экономикой. После длительной полосы падения начался ускоряющийся рост. Темпы увеличения ВВП, поначалу невысокие, достигли 4,6% в 1997 г и 4,9% в 1998 г.
Тем не менее коалиция, обеспечившая эти позитивные изменения, не смогла удержаться у власти после окончания срока своих полномочий. Курс на проведение макроэкономической стабилизации с самого начала встретил сопротивление населения. Уже осенью 1995 г. начались выступления протеста, усилилась социальная нестабильность. В 1996 г. покинул свой пост Бокрош и министром финансов стал Петер Медьяши.
Конечно, никакого социального взрыва не произошло, но в мае 1998 г. на очередных парламентских выборах ВСП получила только 34,7% голосов избирателей, а ССД вообще оказался в хвосте электоральной гонки. Победу же одержал союз молодых демократов - ФИДЕС (после 1995 г.- Венгерская гражданская партия), получивший 29,3% голосов по партийному списку и еще 13% по отдельным округам, где его кандидаты блокировались с кандидатами от ВДФ. Новая коалиция, возглавленная молодыми демократами и их лидером Виктором Орбаном, занявшим премьерский пост, включила в себя также представителей ВДФ и НПМХ [204, с. 79](1).
Таким образом, формально у власти оказалась правая коалиция. Но весьма характерно, что в ходе своей предвыборной

(1).Орбан - 26-летний выпускник юридического факультета Будапештского университета, быстро вошел в большую политику летом 1989 г., когда выступил с яркой речью на церемонии перезахоронения останков Надя. Он потребовал тогда осуществления радикальных политических перемен в жизни страны. К моменту прихода на премьерский пост Орбану исполнись 35 лет. Он был молод, энергичен, совмещал руководство страной с игрой в футбол. Под стать премьеру была и вся правительственная команда, один из членов которой ходил на заседания кабинета с серьгой в ухе. Но в апреле 2002 г., после очередных парламентских выборов, это правительство должно было вновь уступить место коалиции ВСП и ССД.

166
кампании молодые демократы вели критику союза ВСП ССД с чисто левых позиций. И это неудивительно: ведь "левые", подвергшиеся их критике, на самом деле осуществляли правый курс. Вся эта неразбериха с левыми и правыми силами показывает, что в современной Венгрии идеологическая составляющая в макроэкономической политике почти отсутствует. Партии и движения в основном проводят тот курс который определяется объективными обстоятельствами. В известной степени каждая из политических сил оказывается консервативной, поскольку боится резкими действиями вызвать недовольство своих избирателей. Но в известной степени она же вынуждена быть силой реформаторской, поскольку без решения реально стоящих перед страной проблем невозможно сохранить симпатии электората(1).
Как бы то ни было, совместными усилиями различных сил страна продвигалась вперед. Общие благоприятные изменения, происходящие в венгерской экономике, существенным образом способствовали притоку иностранных инвестиций, причем в этом плане Венгрия является сегодня одним из мировых лидеров. Примерно треть инвестиций в основной капитал приходит в страну из-за границы. Для сравнения можно отметить, что среднемировой уровень по данному показателю составляет лишь 6%. Для стран Центральной и Восточной Европы он несколько выше (9%). Но даже наиболее динамич-
(1).Формально развитие венгерской политической системы в 90-е гг. сильно отличается от развития австрийской системы в конце 40-50-х гг. У венгров правящие коалиции сменяли друг друга, у австрийцев сохранялась единая коалиция, состоящая из двух ведущих партий. Но думается, на самом деле обе политические системы отражают один и тот же процесс изменений в осознании макроэкономических проблем. Качественных идеологических различий между противостоящими силами нет. Поэтому они могут либо объединиться перед лицом опасного общего врага (в Австрии им был Советский Союз), либо взять на вооружение при проведении собственного курса любой элемент из арсенала своего противника, если подобное объединение нецелесообразно.

167
но развивающиеся соседи Венгрии, Польша и Эстония, имеют значительно более низкий показатель иностранных инвестиций в основной капитал - примерно 18% [382, с. 53].
Если взглянуть на долю, которую составляют иностранные инвестиции в основной капитал в ВВП страны, то и по этому показателю Венгрия является мировым лидером. Для нее он составляет 6,4%, тогда как для других мировых лидеров, скажем для Малайзии,- 5,8%, а для Эстонии и Чили - 4,9%.
Эксперты МВФ выделяют несколько ключевых факторов, обеспечивших Венгрии значительный приток прямых иностранных инвестиций.
Во-первых, Венгрию отличали во второй половине 90-х гг. относительная стабильность макроэкономических условий и благоприятное инвестиционное законодательство.
Во-вторых, не менее важное значение имели благоприятный налоговый климат и использование специальных стимулов для привлечения инвесторов. Например, корпоративный налог на прибыль в Венгрии составляет всего лишь 18% в сравнении с 34% в Польше и 30-40% в различных странах Евросоюза.
В-третьих, Венгрию отличало от многих стран, конкурирующих с ней за привлечение иностранных инвестиций, наличие гибкого рынка труда, на котором заработная плата, продолжительность рабочего дня и условия по охране труда зависят от реальных экономических возможностей страны. Например, реальная зарплата в Венгрии ниже, чем в странах ЕС, хотя уровень квалификации и трудовой дисциплины работников достаточно высок. По отношению к другим странам Восточной Европы реальная зарплата в Венгрии представляется не столь уж низкой, но зато в других странах нет той квалификации работников и того уровня трудовой дисциплины.
О значении иностранных инвестиций в венгерской экономике говорит хотя бы тот факт, что такие компании, как "General ors", "Ford", "Suzuki", "Audi", создали ранее не существовавшую в стране автомобилестроительную промышленность, инвестировав к 1996 г. $ 1,3 млрд [278, с. 58]. Но важно подчеркнуть и другое. Эксперты отмечают, что в Венгрии сейчас происходят благоприятные сдвиги в смысле структуры иностранных

168
инвестиций. Если в начале 90-х гг. там, как и в других государствах с переходной экономикой, инвестиции шли в основном в такие трудоемкие отрасли, как пищевая и текстильная промышленность, металлургия, автомобилестроение, то сегодня резко возрастает роль отраслей высоких технологий. По имеющимся оценкам сегодня из стран Центральной и Восточной Европы только Словения является столь же привлекательной для высокотехнологичного иностранного капитала [382, с. 53-58].
Прямые иностранные инвестиции радикально преобразили, в частности, венгерский телекоммуникационный сектор. В 1990 г. в Венгрии на 100 человек приходилось лишь 9,6 телефонных линий, тогда как к 1997 г. этот показатель возрос до 33,2. В то же время число абонентов мобильной сотовой связи в 1990-1998 гг. увеличилось с 0,03 до 8,4 на 100 человек населения и быстро приближается к уровню, существующему в западных странах. В 1990 г. венгерская телекоммуникационная система занимала 45 место среди 56 обследованных стран, а к концу десятилетия она уже входила в первую треть. По числу пользователей Интернета Венгрия уже опередила некоторые ведущие рыночные страны - Италию, Францию, Японию [278, с. 56].
В значительной степени иностранные инвестиции обычно осуществляются для того, чтобы осваивать на новых рынках продукты уже созданные и распространяемые в наиболее развитых странах мира. По этой причине некоторые исследователи относятся к использованию этих инвестиций развивающимися странами и странами с переходной экономикой весьма скептически. Думается, такой подход не вполне оправдан, поскольку направленность инвестиционного потока всегда диктует рынок, а не альтруизм. На новом рынке создается то, что может быть освоено местными работниками, и продается то, что может быть куплено местными потребителями.
В тех же случаях, когда с точки зрения экономической эффективности оказывается возможно при помощи иностранных инвестиций внедрять новейшие разработки, это действительно делается. Венгрия является хорошим примером подобного рода. Если в 1995 г. 34% зарубежного капитала направлялось в новые проекты, то в 1998 г.- уже 94%.

169
Наиболее успешным инвестиционным проектом стала приватизация венгерского предприятия по производству осветительных приборов "Tungsram". "General Electric" интегрировала венгерскую компанию в свою глобальную производственную сеть и осуществила рационализацию производства, закрыв некоторые производственные линии и филиалы, но зато сосредоточив все производство на высокорентабельных видах продукции, в частности на производстве совершенно нового изделия - первой в мире компактной светонаправляющей лампы, использующей технологию индукции. Любопытно, что с 1995 г. 90% европейского производства "General Electric" сосредоточено в Венгрии, тогда как ряд недавно приобретенных западноевропейских предприятий был закрыт. Кроме того, в Венгрии находится единственный исследовательский центр "General Electric", расположенный за пределами США [278, с. 58].
Постепенно расширяется в Венгрии и поток внутренних инвестиций, которых столь не хватало в начале 90-х гг. Ведь несмотря на все их огромное значение, иностранные инвестиции являются лишь частью общего инвестиционного массива. Так, например, за период 1995-1999 гг. инвестиции в целом выросли в Венгрии с 24 до 29% ВВП, а инвестиции в основной капитал - с 20 до 23% [382, с. 67].
Характерно, что стабильные условия, созданные для привлечения капитала, и раннее развитие рыночной экономики в стране обеспечили равномерный приток инвестиций в Венгрию начиная с 1992 г., тогда как в других государствах с трансформируемой экономикой были отмечены за этот период как взлеты, так и падения, связанные с радикальной переменой макроэкономической ситуации.
Венгрия вообще остается сегодня единственной "хрестоматииной" страной в регионе, поскольку в ней расширение масштабов экономической деятельности сразу же приводит к увеличению занятости на микроуровне [232, с. 36]. Возможно это связано с тем, что венгерская хозяйственная система по многим параметрам (минимальная скрытая безработица, минимальный теневой сектор и т.п.) в наибольшей степени приблизилась к образцу рыночного хозяйства, существующему на Западе

170
Мощный приток инвестиций, бесспорно, в значительной -мере обеспечил рост производительности труда в Венгрии. Если в 1991 г. венгерская производительность составляла лишь треть от австрийского уровня, то в 1998 г.- уже две трети. Одним из наиболее ярких примеров роста производительности является все то же предприятие "Tungsram", на котором после приобретения фирмы иностранным инвесторов производительность труда ежегодно повышалась двузначными темпами, а число работников сократилось с 20 тыс. до 9 тыс. человек [278, с. 57-58].
Начатый новой правительственной коалицией этап реформ включал в себя не только стабилизационные мероприятия, но и институциональные преобразования. Резко ускорен был процесс приватизации, который захватил электроэнергетику, газовую и нефтяную промышленность, а также банковский сектор. При этом по-прежнему государственная собственность не передавалась бесплатно, а только продавалась. Но наиболее интересной стороной институциональных реформ стала реформа пенсионная.
Необходимость перехода от традиционной распределительной системы, при которой государство выплачивает пенсии пожилым людям за счет взносов, собираемых с работающих граждан, к системе накопительной, характеризующейся аккумулированием взносов на личных пенсионных счетах плательщиков, была связана с двумя моментами. Во-первых, с тем, что распределительная система вошла к 90-м гг. в острый финансовый кризис, а во-вторых, с потребностью увеличить общую долю накопления в валовом продукте (подробнее о смысле современных пенсионных реформ вообще и о венгерской реформе в частности см. [151]).
На протяжении нескольких десятилетий в Венгрии постоянно увеличивалась численность пенсионеров по отношению к количеству работающих граждан. Если в 1950 г. на одного пенсионера приходилось примерно восемь работающих, то в 1995 г. общее число пенсионеров достигло приблизительно трех четвертей числа работающих. Кроме того, быстро меня лось и соотношение между пенсионерами и лицами пенсионного возраста. Если в 1950 г. лишь 40% пожилых людей были

171
пенсионерами, то в 1995 г.- 130%. Иначе говоря, пенсионеров стало значительно больше, чем тех, кто достиг пенсионного возраста. Причем если увеличение доли пожилых в структуре населения шло естественными темпами, то в отношении доли пенсионеров на 90-е гг. пришелся настоящий взрыв.
Как же смогло возникнуть такое странное явление? В на-90-х гг., как уже отмечалось выше, в Венгрии был отмечен значительный рост безработицы. Население специфическим образом реагировало на это явление. Резко возросло число сравнительно молодых людей, желающих получить пенсию по инвалидности. Традиционное нежелание властей идти на конфликт с населением позволило этим людям стать пенсионерами. В результате в 1994 г. Венгрия имела один из наиболее высоких в мире показателей инвалидности. В среднем количество инвалидов по отношению к количеству работающих более чем в полтора раза превосходило уровень развитых стран мира, входящих в ОЭСР.
Рост числа пенсионеров на фоне сокращающихся поступлений в государственный пенсионный фонд вызвал острый кризис, который, как понимало большинство разумных экономистов и политиков, может лишь углубляться [484, с. 2-16].
Дискуссии о выборе оптимальной модели реформы продолжались вплоть до весны 1996 г., когда коалиционное правительство ВСП и ССД наконец-то решило перейти от слов к делу. Итоговая концепция была предложена парламенту к лету. Больше всего этот новый венгерский пенсионный механизм напоминал традиционную швейцарскую модель. С определенными изменениями концепция была принята 15 июля 1997 г.

Пенсионная реформа предоставила работникам выбор: оставаться в рамках старой, но подвергнутой некоторой модернизации распределительной системы - или принять условия совершенно новой. Молодые же люди, которые только начинают трудиться, должны были автоматически оказаться охваченными именно новой пенсионной системой. В этом смысле венгерский подход является радикальным и наиболее близким к знаменитому чилийскому варианту пенсионной реформы.
Первоначально правительство хотело сделать его еще более радикальным, включив в реформу положение, согласно

172
которому все граждане моложе 40 лет должны переходить в новую пенсионную систему и лишь те, кто уже достиг это возраста, получают право выбора. Но возникли опасения, что правительство обвинят в нарушении конституционных прав граждан. Поэтому остановились на упрощенном варианте перехода.
Работники, которые предпочитали переход, оказывались в следующем положении. Их работодатели по-прежнему перечисляли пенсионные взносы (24% фонда заработной платы с постепенным снижением до 22%) в распределительную систему. Также в распределительную систему перечислялась часть взносов, выплачиваемых самими работниками (1 % зарплаты). Соответственно примерно две трети пенсии эти работники в будущем станут получать через традиционный распределительный механизм.
Те обязательные взносы, которые выплачивают сами работники (кроме вышеуказанного 1 % зарплаты), сразу же идут на накопление. Они составляют 6% фонда зарплаты. Предполагалось, что постепенно (к 2000 г.) размер взноса будет увеличен до 8%, но на практике этого не произошло. Пока консервативный настрой оказался сильнее реформаторского, хотя намерения увеличить долю отчислений в накопительную систему по-прежнему сохраняются.
Кроме обязательных взносов работники имеют право осуществлять дополнительные добровольные отчисления, доводя общий размер своих платежей до 10% зарплаты. Соответственно около трети своей будущей пенсии эти работники станут получать через накопительную пенсионную систему. По оценкам Минфина Венгрии размер этой трети окажется выше, чем треть пенсии, которую получал бы соответствующий работник в распределительной системе.
По планам правительства взносы работника, избравшего новую систему, должны были размещаться в пенсионных фондах (частных пенсионных кассах), управляемых исключительно самими их членами. Это была бы чисто венгерская конструкция, отличающаяся как от той, которая существует в англосаксонских странах (где правление состоит из представителей работодателей), так и от швейцарской (где правление состоит

173
в равной доле из представителей работников и работодателей). Отличалась бы она и от моделей, принятых в латиноамериканских странах, где фондами управляют частные компании не связанные ни с клиентами, ни с их работодателями.
Однако в конечном счете право создания частных пенсионных касс было предоставлено более широкому кругу структур. Это могут быть работодатели или их представители, отраслевые палаты, Национальная администрация пенсионного страхования, а также органы местного самоуправления.
Пенсионным кассам в обязательном порядке предписывается использовать услуги наемных менеджеров. Эти менеджеры непосредственно занимаются размещением капитала пенсионных фондов, они отвечают и за соблюдение требований, предъявляемых к образованию обязательных резервов. В этом смысле специфический венгерский механизм все же в известной степени напоминает тот, который существует в Чили и других латиноамериканских государствах.
Работники должны с самого начала выбрать себе пенсионный фонд, но выбор этот не является окончательным и бесповоротным. Раз в год можно сменить свой фонд, если по каким-то причинам он не устраивает клиента.
Существует несколько вариантов получения пенсии накопительного типа. Во-первых, можно заключить договор о предоставлении пожизненных выплат без права наследования какой-либо суммы. Во-вторых, можно получать ренту в течение заранее оговоренного срока (если пенсионер до конца этого срока скончается, пенсию в полной мере получат его наследники). В-третьих, можно получать пожизненную пенсию, но одновременно оговорить срок, в течение которого деньги могут получать еще и наследники, если сам пенсионер скончался. В-четвертых, можно заключить договор на пенсию, которая выплачивается до конца жизни не только самого пенсионера, но и последнего из лиц, находящихся у него на иждивении. Наконец, в случае, если работнику удалось накопить значительную сумму, превышающую некую заранее определенную законодательством величину, то в качестве первого взноса он имеет право взять всю разницу между накоплениями и этой величиной [159, с. 63-64].

174
Осуществление пенсионной реформы стало завершающим аккордом в той длительной эпопее рыночных преобразований, которая началась в 1968 г. Описанный выше комплекс макроэкономических и институциональных изменений, происшедших в Венгрии за последнее время, свидетельствует о том что имели место также значительные изменения и в состояний той системы взаимных уступок, которые существовали между властями страны и широкими народными массами. Если бы те принципы, которые были заложены в "политику качелей", сложившуюся еще при гуляшном коммунизме, в полной мере сохранялись и по сей день, вряд ли во второй половине 90-х гг Венгрия сумела бы ускорить темпы своего развития.
Действительно, на протяжении всего периода конца 80-х начала 90-х гг. происходил медленный, но неуклонный размыв старой системы, обеспечивавшей долгое время политическую стабильность страны. Оказалось, что сегодня уже практически не существует того единства интересов, которое ранее сплачивало различные страты общества в их давлении на коммунистическую элиту.
Первой сбежала из старой системы либеральная интеллигенция, почувствовавшая еще накануне бархатной революции возможность добиться больших свобод и большей творческой самореализации в том случае, если коммунистическая власть со всеми ее порядком надоевшими "гуляшными" прелестями наконец падет. В союз с либеральной интеллигенцией тут же вступил менеджмент, прекрасно осознававший, что в условиях приватизации он сможет получить гораздо больше, чем в условиях бесконечного торга с коммунистическим режимом.
В конечном счете, приватизация привела к тому, что крупные предприятия оказались преимущественно в руках иностранного капитала, который не привык играть по традиционным венгерским правилам. Это окончательно вывело большой бизнес из того блока, который мог бы всерьез торговаться с правительством за льготы и т.п.
Остальные влиятельные силы общества хотели бы подольше продержаться в старой системе, но быстрая либерализация создала в стране условия, при которых бюрократический торг оказался серьезно затруднен. Расцвет малого бизне-

175
са и возникновение безработицы поставили профсоюзы в такое положение, при котором они больше не являются монополистами, контролирующими предложение рабочей силы. Соответственно их возможности в торге с работодателем заметно снизились. Средний бизнес в условиях все расширяющейся конкуренции вынужден был ожесточенно бороться за свой большой кусок общественного пирога, не имея никаких шансов на то, чтобы навязать государству какие-то свои интересы [316, с. 23-24].
Таким образом, по мере распространения рыночной экономики серьезно изменилось не только хозяйство, но и само общество. Оно стало в значительно большей степени напоминать общество гражданское. Вместо единого фронта, отстаивающего свои общие интересы в противостоянии с государством, появилось множество отдельных групп со своими собственными групповыми интересами, которые они могут отстаивать в условиях рыночной экономики. Противостояние интересов дало соответственно возможность правительству для маневра, который и привел к позитивным результатам.
Совокупность макроэкономических и институциональных перемен, происшедших в Венгрии начиная с 1968 г. и особенно в течение 90-х гг. XX века, свидетельствует о том, что этой стране в основном удалось качественным образом изменить характер своей экономики. Иначе говоря, ей удалось осуществить экономическую модернизацию.
Свидетельством этого является вступление Венгрии в Евросоюз, которое произойдет весной 2004 г. Но еще в 1997 г. Европейская комиссия отметила, что "Венгрия может рассматриваться как страна с функционирующей рыночной экономикой. Был достигнут существенный прогресс на пути либерализации и приватизации... Венгрия сможет успешно решать задачи, связанные с конкуренцией и рынком в рамках Союза, в среднесрочной перспективе... Венгерские предприятия уже конкурентоспособны на рынках ЕС..." (цит. по: [278, с. 52]).
Действительно, в начале нового столетия Венгрия имеет хорошие экономические показатели, вполне позволяющие претендавать на вступление в ЕС. Инфляция наконец, как хотело некогда правительство Анталла, стала меньше 10% годовых.

176
Валютный курс стабилен. С мая 2001 г. форинт может колебаться вокруг евро в пределах плюс-минус 15%. Возможно национальная валюта несколько завышена, о чем свидетельствует отрицательный торговый баланс, но в целом экономика находится на подъеме. В среднем за период 1997-2001 г рост ВВП составил 4,5%. Безработица в 2001 г. составлял всего 5,7%, что в условиях динамичной экономики представляет собой вполне приемлемый для страны уровень [382]

Не только становление рыночной экономики, но и структура хозяйства сегодня говорит о том, что Венгрия представляет собой модернизированную страну. Если в довоенный период она в основном оставалась еще аграрной, а в период социализма добилась гипертрофированного развития промышленности, то сегодня соотношение между сельским хозяйством, промышленностью и резко выросшей на протяжении 90-х гг. сферой услуг примерно соответствует среднеевропейскому, причем по сравнению со странами Южной Европы Венгрия имеет даже некоторое превосходство: сфера услуг больше по размеру, аграрный сектор меньше [419, с. 96].
Конечно, в целом у Венгрии еще очень много проблем. Вряд ли эта страна сможет стать в обозримой перспективе одним из лидеров мировой экономики по темпам роста ВВП (слишком уж велики там патерналистские традиции, сдерживающие использование по-настоящему либеральных подходов к преобразованию хозяйства). Но несмотря на это, мы сегодня можем говорить о том, что долгий процесс модернизации, начавшийся еще во времена пребывания Венгрии в составе Габсбургской монархии и растянувшийся более чем на два столетия, подошел к своему логическому завершению.