Травин Д., Маргания О. Европейская модернизация

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава 5. АВСТРИЯ: В ПОИСКАХ СЕБЯ

МЕФИСТОФЕЛЬ И МИЛЛИМЕТТЕРНИХ

С мая 1922 г. в Австрии появилось новое правительство во главе с 46-летним христианским социалистом Игнацем Зейпелем, которому удалось качественным образом изменить ход дел в стране посредством привлечения широкой международной помощи. Дабы понять, почему произошел кардинальный поворот, важно разобраться в том, что представляли собой христианские социалисты в целом - и канцлер Зейпель в частности.
История партии восходит к 1888 г. Это была эпоха, когда папа Лев XIII впервые призвал священников идти в народ и фактически заниматься политической деятельностью. Эпоха, когда в Австрии остро встал вопрос о том, кто же будет оказывать решающее политическое влияние на средний класс и на крестьянство в условиях радикализации пролетариата, подверженного все более сильной агитации со стороны социал-демократии. Эпоха, когда в соседней Германии Бисмарк пытался перехватить у социал-демократов "монополию на социализм".
Христианским социалистам удалось вывести мелкую буржуазию из-под непосредственного влияния аристократии и прелатов католической церкви, с которыми им явно было не по пути. Партия стала, таким образом, дееспособной силой, уважающей частную собственность и имеющей собственную социальную базу. В то же время это оказалась наиболее националистически настроенная австрийская партия, противопоставляющая себя

26

интернационально ориентированным социал-демократам. Среди ее основателей был бургомистр Вены Карл Люгер - известный для своего времени антисемит.
Впрочем, постепенно христианские социалисты стали преодолевать крайности своих исходных позиций. Новые основы австрийского национализма были изложены Зейпелем в 1916 г. в книге "Нация и государство". Он отстаивал положение о том, что нация - это культурное сообщество, а отнюдь не сообщество, формирующееся по крови. Зейпель отрицал всяческие формы расизма и ратовал за политический интернационализм. С его точки зрения, многонациональные империи, такие как империя Габсбургов, должны были не распадаться на отдельные части, а постепенно трансформироваться посредством либерализации старой политической системы.
Позиция Зейпеля стала доминирующей. Таким образом, именно христианские социалисты к моменту распада монархии оказались политической силой, с одной стороны, вполне националистической, но с другой - наиболее связанной с империей и с династией. Им в наименьшей степени была свойственна идеализация как старого рейха Гогенцоллернов, так и будущей новой, единой, социалистической Германии [286, с. 16-21].
Христианских социалистов не привлекал аншлюс, хотя они поначалу и не знали, что делать с неожиданно образовавшимся австрийским государством. Лично Зейпель имел опыт административной работы в правительстве еще во времена империи. В 1918 г., незадолго до краха старого режима, его назначили министром общественного благосостояния. Тем не менее в новых условиях требовалась иная политика.

27
Зейпель, бесспорно, был необычным политическим лидером. Католический священник, профессор моральной теологии Зальцбургского университета, иезуит, блестящий оратор, умеющий оказывать воздействие на паству, он в своей политике откровенно использовал то, что принято называть иезуитскими методами, стремясь достигнуть цели любыми возможными средствами. Современники отмечали, что "за его орлиным профилем временами проглядывал хитрый лис, а в его "ангельской" политике всегда находил себе место Мефистофель" (цит. по: [269, с. 56]).
Позиция Зейпеля относительно аншлюса с самого начала была несколько иной, нежели у социал-демократов. Видя господствовавшие в обществе настроения, он еще в 1918 г. не отрицал необходимости вхождения Австрии в состав какого-либо крупного государственного образования (имелись в виду аншлюс или создание Дунайской федерации, воссоздающей в новой форме старую империю), но акцентировал внимание на постепенности осуществления данного процесса [200, с. 159- 164].
Фактически уже тогда Зейпель вступил в спор с социал-демократами, желавшими ускорить объединение. Когда же стало окончательно ясно, что Австрия должна не искать сильных партнеров, а идти по пути формирования независимого государства и построения собственной экономики, Зейпель развернул свою активность в полной мере, стремясь создать условия для формирования подобной модели развития.
Для Зейпеля было принципиально важно убедить влиятельные зарубежные правительства в необходимости оказать согласованную поддержку Австрии. В ходе своего визита по столицам соседних государств - Германии, Италии, Чехословакии - он сумел всюду создать нужное ему впечатление. Жалуясь на неспособность своей страны выйти из долговременного кризиса, он то намекал на возможность аншлюса, то говорил о вероятном уходе под протекторат Италии, то создавал впечатление австрийского сближения с Чехословакией и Югославией [269, с. 53].
Каждому из соседей не нравился вариант возможного усиления влияния на венскую политику другого соседа, поскольку

28
это могло нарушить с таким трудом сложившийся хрупкий политический баланс сил. Особенно сильно европейцы опасались аншлюса, связанного с усилением немецкого реваншизма, и возможного формирования Великой Италии (заметим попутно, что в конце 1922 г. правительство страны возглавил Бенито Муссолини), которая, таким образом, переваливала бы через Альпы и создавала новые геополитические проблемы в условиях, когда Европа еще не успела полностью расхлебать последствия недавнего возвышения Германии [328, с. 19]. Вот почему нарастало общее желание применить согласованные усилия для преодоления австрийского кризиса.
В конечном счете благодаря дипломатии Зейпеля в австрийские финансовые дела была вынуждена вмешаться Лига Наций, хотя социал-демократы до последней возможности сопротивлялись подходу, предложенному их политическими конкурентами. Бауэр утверждал, будто Австрия самостоятельно может изыскать средства для стабилизации валюты, а коммунисты даже предложили план осуществления широкомасштабных конфискаций имущества для того, чтобы избежать международного контроля за ходом австрийских реформ [368, с. 168; 200, с. 284]. Особенно "интересной" была пробуждающая воспоминания об ассигнатах времен Французской революции идея захвата государством церковного имущества для последующей его распродажи.
И все же 4 октября 1922 г. Австрия получила крупный международный заем, который обеспечивали Англия, Франция, Италия и Чехословакия под условием наведения порядка в финансовых делах страны. Политическим условием данной сделки было замораживание на 20 лет вопроса об аншлюсе [389, с. 175].
Данный пример реализации программы Лиги Наций представляет собой особый интерес, поскольку это был первый в мировой экономической истории случай осуществления реформ с помощью финансирования и под контролем международной организации. Впоследствии, когда был создан Международный валютный фонд (МВФ), такого рода программы стали реализовываться в массовом порядке.
Лига Наций впервые поставила вопрос о реализации программ помощи реформам на Международной финансовой

29
конференции, проведенной в Брюсселе в сентябре-октябре 1920 г. На этой конференции был принят так называемый план Мулена, названный по имени разработавшего его амстердамского банкира. План был нацелен на то, чтобы восстановить в значительной мере разрушенную войной практику предоставления международных коммерческих кредитов.
Но для восстановления нормальной деловой практики требовалось оказать содействие целому ряду стран. Ведь кредитование возможно только в условиях здоровых финансов - в том числе и финансов государственных. Поэтому план Мулена выдвигал комплекс требований как к отдельным странам, желающим получить доступ к кредитным ресурсам, так и ко всей международной финансовой общественности. Этот документ 1920 г. удивительно напоминает вашингтонский консенсус 80-90-х гг. XX века, т.е. тот подход, к которому вернулись экономисты более чем через полстолетия при разработке принципов осуществления реформ в странах Центральной и Восточной Европы.
Требования конференции содержали следующие основные пункты:
• обеспечение бюджетного равновесия;
• осуществление политики, способной остановить инфляцию;
• необходимость учреждения центральных эмиссионных банков в тех странах, где их на тот момент еще не существовало;
• предоставление международных кредитов лишь на коммерческих условиях, т.е. с возвратом и под процент, сложившийся на рынке капитала;
• необходимость создания международной финансовой организации (очевидно, той, которая спустя 24 года возникла в лице МВФ.-Авт.);
• необходимость создания системы страхования экспортных кредитов.
Помимо вышеперечисленных финансовых требований Брюссельская конференция приняла декларацию, в которой призвала к свободе торговли и отмене всех протекционистских

30
ограничений не только в отношениях между вновь возникшими на развалинах старых империй государствами, но и в целом во всем мире [422, с. 9-12, 21].
Основываясь на принципах восстановления кредита, сформулированных в Брюсселе, Великобритания, Франция, Италия и Япония уже в марте 1921 г. приняли решение отложить свои репарационные требования к Австрии на неопределенное будущее. А затем, когда были достигнуты договоренности с правительством Зейпеля, Лига Наций непосредственно приступила к реализации программы.
В Вену прибыл бургомистр Амстердама Циммерман, приступивший к исполнению обязанностей специального комиссара, наблюдающего за экономическим восстановлением. Парламент должен был передать правительству все полномочия, необходимые для осуществления финансовой стабилизации. До 20-го числа каждого месяца правительство обязывалось предоставлять на рассмотрение Циммерману проект расходов и доходов государственного бюджета на следующий месяц. Впоследствии точно так же комиссаром Лиги Наций утверждался и отчет о его исполнении [200, с. 319]. Действительно, как и опасались левые, экономика страны на время оказалась под жестким контролем "мировой буржуазии".
Результаты стабилизационных действий "буржуазии" не замедлили, однако, сказаться. Как только были достигнуты договоренности с Лигой Наций, паника в Австрии утихла и темпы роста цен резко спали. Этот позитивный результат был вскоре закреплен уменьшением темпов денежной эмиссии. К началу 1923 г. стал функционировать новый эмиссионный банк[459, с. 116-117].
В ноябре 1923 г. усилиями Виктора Кинбэка, министра финансов и близкого друга канцлера, бюджет страны впервые был сведен с профицитом [488, с. 34]. Этому способствовало как значительное сокращение расходов (в частности, власти решились наконец нанести удар по австрийской бюрократии, и количество государственных служащих было сокращено примерно на треть), так и увеличение поступлений в бюджет. Доходы возросли благодаря тому, что сбор налогов сразу улучшился после стабилизации валютного курса [328, с. 21].

31
Следствием энергично предпринятых Зейпелем действий стало то, что финансовая стабильность в Австрии, несмотря все ее структурные проблемы, была обеспечена раньше, нежели в Германии, Венгрии и Польше, которые также пострадали в первой половине 20-х гг. от высокой инфляции. Крона стала одной из самых стабильных валют в Европе, и ее даже прозвали "альпийским долларом".
Тем не менее завершение стабилизации длилось несколько лет. Поначалу быстрому экономическому восстановлению Австрии способствовала французская оккупация Рура, которая практически совпала с моментом успешного проведения австрийских реформ. Паралич германской экономики, вызванный этой оккупацией, а также связанными с ней гиперинфляцией и политическим противостоянием, расширил спрос европейского рынка на австрийские товары. Безработица, которая в момент старта стабилизации (сентябрь 1922 г.) стала увеличиваться, уже в марте 1923 г. начала быстро снижаться. В целом 1923 г. оказался весьма успешным для австрийской экономики [420, с. 16-17].
В дальнейшем же опять возникли трудности. После того как Германия сумела решить свои финансовые проблемы, спрос на австрийские товары снова сократился. В 1924 г. вновь выросла безработица, что и неудивительно, поскольку правительство вынуждено было отменить дотации ряду неэффективно работающих государственных предприятий. Спрос на внешнем рынке в условиях ликвидации германских хозяйственных трудностей не мог быть столь высоким, чтобы рост частного сектора компенсировал снижение занятости в секторе общественном. Многим казалось в тот момент, что реформа, осуществленная правительством Зейпеля, не удалась.
Общественность, желавшая сразу получить все преимущества финансовой стабилизации, не испытав при этом никаких трудностей перехода, встретила экономическую политику администрации Зейпеля в штыки. Лишь немногие верили в Успех правительственных начинаний. Роскошная Вена, еще не отвыкшая от тех времен, когда на нее как из рога изобилия сыпались блага, собираемые со всей огромной империи, откровенно высмеивала экономическую реформу, не очень-то

32
желая задумываться над тем, откуда власти могут взять ресурсы, чтобы накормить страну.
Газеты тех лет сравнивали финансовую стабилизацию с попыткой цыгана научить свою лошадь жить без пищи. С каждым днем он давал ей все меньше и меньше корма и дошел уже до той стадии, когда лошадь обходилась одной соломинкой в день. Эксперимент завершился было успехом, но тут подопытное животное внезапно скончалось. Цыган так и не узнал, чем бы все это закончилось: помешал внезапный летальный исход [432, с. 117].
Но в реальной жизни страны события развивались совсем по иному сценарию. После укрепления кроны в стране осуществили денежную реформу. В 1925 г. крона была деноминирована и обменена на шиллинг, который и по сей день является австрийской денежной единицей. Наконец, в 1926 г. контроль за ходом преобразований со стороны Лиги Наций был отменен, и Австрия стала в полном смысле экономически самостоятельной страной [459, с. 98].
1926 г. оказался первым годом быстрого экономического роста в Австрии. Безработица в стране поначалу держалась на сравнительно высоком уровне, но в 1927-1928 гг. начала все же снижаться. Искаженная структура австрийской экономики стала постепенно приходить в норму.
Австрийское правительство в период экономического роста проводило достаточно ответственную, по сравнению с первыми годами республики, политику. Память о недавних годах высокой инфляции заставляла осуществлять жесткий контроль за объемом денежной массы. Однако нельзя сказать, что Австрия стала очагом европейского либерализма, в котором проводилась экономическая политика, стимулирующая быстрый рост ВВП. Правительство оказалось неспособно преодолеть многочисленные объективные препятствия, стоящие на пути страны к процветанию. Это и определило те трудности, которые воспрепятствовали успешному ходу модернизации в межвоенный период.
Важнейшей причиной стоящих перед Австрией трудностей стало успешное развитие социал-демократического движения. Несмотря на то, что социал-демократы должны были

33
уступить бразды правления страной христианским социалистам, послевоенное наследие левого курса послевоенных лет , так и не было полностью отвергнуто.
Уровень оплаты труда в Австрии в значительной мере определялся влиянием социал-демократии. Правительства, возглавлявшиеся Зейпелем и его коллегами по партии, оказались не готовы резко сдвинуться вправо: с одной стороны, из-за необходимости постоянного политического маневрирования, связанного с тем, что слишком многие избиратели симпатизировали социал-демократам; с другой - по причине того, что идеи государственного патернализма были достаточно близки самим христианским социалистам(1).
В итоге Австрия стала в те годы, пожалуй, одной из самых если даже не самой - социал-демократических стран в Европе. Во всяком случае, один из лидеров австрийской социал-демократии уже после того, как партия ушла в оппозицию, писал: "Можно сказать, что среди всех пролетарских групп именно мы добились наибольших и наиболее практически значимых результатов революции" (цит. по: [432; 158]).
Социал-демократы даже и не уходили от власти полностью практически вплоть до самого гитлеровского аншлюса. Под их контролем оставался венский муниципалитет, и соответственно именно социал-демократы могли определять, какие налоги должны быть в столице страны и каков будет уровень социальной поддержки столичных рабочих. Вместо четырех городских налогов, существовавших в Вене при Габсбургах, социал-демократы ввели целых 18, начиная от налога

(1).О том, каким образом были настроены рядовые слои христианских социалистов, свидетельствует, в частности, Линц-ская программа, принятая в 1923 г. на съезде рабочих католических организаций. В ней недвусмысленно осуждался эксплуататорский характер капиталистической экономики 128, с. 48]. Таким образом, лидерам христианских социалистов приходилось маневрировать для того, чтобы обеспечить и сравнительную эффективность функционирования экономики, и поддержку своих избирателей.

34
на содержание собак и лошадей и кончая налогом на прислугу [368, с. 365].
Экономическое значение Вены в Австрии того времени трудно переоценить. Почти 70% налоговых поступлений обеспечивали бизнес и граждане, находящиеся в столице страны. Поскольку налоговое бремя было очень тяжелым, конкурентоспособность австрийской экономики на мировом рынке не могла быть высокой [432, с. 160, 163]. Это дало о себе знать уже в ходе мирового экономического кризиса начала 30-х гг.
Еще в 1923 г. на собрании австрийской промышленной ассоциации шла речь о том, что налоговое бремя, которое возлагается на предприятия, делает невозможным конкурентную борьбу даже с предприятиями тех стран, где хорошо развиты системы социального обеспечения. Предприниматели откровенно говорили все, что они думают о государственном вмешательстве в экономику, и при этом термины "налоговый большевизм" и "налоговый садизм" были еще наиболее приличными [368, с. 249, 370]. Однако левые силы, полагавшие, что резервы изъятия прибавочной стоимости у капиталистов практически безграничны, и рассуждавшие в терминах социальной политики, а не в терминах экономической эффективности, не придавали серьезного значения предостережениям такого рода.
В среднем, по имеющимся оценкам налоговое бремя в Австрии в 1924-1925 гг. было как минимум на треть выше, чем во времена империи. К тяжелым налогам как таковым следует добавить еще и выплаты в области социального страхования, которые играли большую роль в жизни страны. На соцстрах уходило 14% от зарплаты рабочих (для сравнения: в соседней Чехословакии, где не было такой сильной социал-демократии, как в Австрии, на соцстрах уходило лишь 8% зарплаты). Все это, естественно, повышало издержки. "Социальное бремя является препятствием для развития австрийского производства",- делали уже в 1925 г. вывод чехословацкие исследователи [271, с. 50-51, 56, 59]. Как показал дальнейший ход развития страны, они были совершенно правы.
Еще одним фактором, определившим трудности развития экономики Австрии в межвоенный период, стало законода-

35
тельное снижение продолжительности рабочего дня с 10 до 8 часов Это нивелировало тот выигрыш, который австрийская промышленность получала от имевшего место роста производительности труда [420, с. 39]. Выработка на одного рабочего не возрастала, поскольку более производительный труд в течение 8 часов сводился на нет более ранним уходом с работы домой.
Конечно, бремя социальных расходов в Австрии того времени было меньше, чем после Второй мировой войны, когда страна сумела существенным образом ускорить свое развитие. Но этот факт не снимает, тем не менее, проблему слабой международной конкурентоспособности Австрии 20-30-х гг.
Во-первых, следует учесть, что и в других странах в межвоенный период бремя социальных расходов было сравнительно низким. Таким образом, Австрия межвоенного периода не имела в этом плане никаких преимуществ на мировом рынке.
Во-вторых, жесткий протекционизм того времени существенным образом увеличивал цену товара при пересечении границы, а следовательно, обеспечить конкурентоспособность национальной продукции можно было лишь при очень низких издержках производства. Заработная плата как таковая в Австрии была несколько ниже германской и примерно равна чехословацкой, но с учетом бремени социальных расходов, определявшихся содержанием огромной австрийской армии безработных, издержки предпринимателя на одного рабочего оказывались в Австрии даже выше, чем в Германии и Чехословакии [420, с. 40]. Где уж тут было австрийским товарам преодолевать высокие таможенные барьеры, выстроенные в соседних странах!

В-третьих, общая отсталость Австрии от стран Западной Европы определяла низкую производительность труда и слабую техническую оснащенность предприятий. Эти недостатки теоретически могли быть компенсированы дешевизной рабочеи силы и низкими налогами, но государственная социальная политика сделала ускорение экономического роста невозможным. Мировой опыт показывает, что лишь богатые страны могут себе позволить роскошь поддержания высоких

36
государственных расходов. Те же, кому требуется догонять, должны иметь более дешевое государство.
Высокое налоговое бремя и система выплат взносов на соцстрах не смогли все же снять все проблемы сбалансированности бюджета. В Австрии государственные финансы были разделены на две части - текущий бюджет и инвестиции. По текущим расходам и доходам бюджет после 1925 г. был все время сбалансированным, но с учетом необходимости тратить деньги на осуществление государственных капиталовложений эта сбалансированность исчезала. Образовывался бюджетный дефицит, который, правда, аккуратно покрывался без провоцирования инфляционных последствий [314, с. 19]. Тем не менее эффект вытеснения капитала из частного сектора экономики в условиях, когда стране требовалось быстрое техническое переоснащение предприятий, должен был сыграть свою негативную роль.
Социальные расходы, выплаты пенсий и финансирование системы образования в совокупности поглощали более трети бюджетных расходов в период с 1929 по 1935 г. В то же время надо отдать должное австрийским государственным деятелям межвоенного периода: страна уже тогда ориентировалась на проведение миролюбивой политики, а потому всего 6-7% бюджетных расходов уходило на военные цели [314, с. 21]. Это было значительно меньше, чем, скажем, в Польше или Югославии. Конечно, можно возразить, что в условиях межвоенной политической напряженности военные расходы были необходимы. Однако жизнь в конечном счете показала, что милитаризация все равно не смогла спасти от гитлеровской оккупации ни одну из стран континентальной Европы.
Еще одной проблемой австрийской экономики стали коммерческие банки, а точнее, механизм их взаимоотношений с промышленностью. Их доминирующее положение, оформившееся еще во времена существования монархии, оказалось просто-таки опасным для экономики, когда огромная держава распалась и размеры Австрии (а также, естественно, австрийской промышленности) стали крайне невелики.
Как уже отмечалось в главе, посвященной Австро-Венгрии, связи между коммерческими банками и промышленнос-

37
тью в этой стране были более тесными, чем в других государствах Европы, и даже более тесными, чем в Германии. Таким образом, интересы промышленности часто оказывались в зависимости от интересов банкиров, что подтверждалось, кстати и опросами ведущих австрийских бизнесменов, проводившимися в 20-х гг. [420, с. 33]. В межвоенный период австрийская экономика в полной мере стала жертвой своих же собственных банков.
Проблемы австрийских банков очень напоминали проблемы австрийского государства, поскольку они были построены на чисто иерархическом принципе и в условиях олигополии, царящей на кредитном рынке, не были реально заинтересованы в повышении производительности труда и улучшении своих конкурентных позиций.
Банки стали таким же "собесом" для своих многочисленных служащих, каким стало для австрийских рабочих руководимое социал-демократами, а затем христианскими социалистами государство. Клерки, штат которых и в период существования монархии был изрядно раздут, после образования маленькой австрийской республики, резко ограничившей свои финансовые связи с внешним миром, оказались в значительно степени не нужны банкам. Однако увольнять их никто не собирался.
Банковский патернализм был даже более основательным, чем патернализм государства. Об этом свидетельствует, в частности, тот факт, что в феврале 1925 г. безработица среди банковских клерков в Австрии была менее 10%, тогда как в среднем по экономике страны она составляла 17,6% [420, с 20]. Следует заметить, что в условиях изменившейся после распада империи структуры австрийской экономики безработица среди банковских клерков должна была, по идее, быть выше, чем среди других категорий работников, занятых в частном секторе.
Для того чтобы содержать большое число ненужных бизнесу работников, банки должны были увеличивать свои операционные издержки. И они действительно это делали. Если расходы на содержание персонала, включающие заработную плату, у восьми ведущих венских банков составляли в 1913 г.

38
27 млн золотых крон, то в 1924 г. они составляли 47 млн. При этом оборот банков, естественно, сократился. Если в 1913 г, он составлял 4771 млн золотых крон, то в 1924 г.- только 1380 млн [271, с. 47].
О наличии данной тенденции говорят и данные, полученные из другого источника. Если отношение данного вида банковских расходов к прибыли составляло в 1913 г. 44,4%, то в 1924 г. оно увеличилось до 77,7% [420, с. 35].
Понятно, что банкам приходилось каким-то образом зарабатывать необходимые для содержания разросшегося штата деньги. Делали они это практически так же, как и государство. Банки накладывали бремя на реальный сектор экономики доступными им способами, т.е. увеличивая банковскую маржу. Если до войны маржа в среднем составляла 2-4%, то теперь она возросла до 4-7% [271, с. 47], а по другим данным, даже доходила до 9,5% [420, с. 34]. Естественно, вздуть маржу подобным образом банкиры смогли только потому, что картель венских банков фактически не имел конкурентов.
Таким образом получалось, что на реальный сектор экономики в Австрии давили не только налоги и социальные взносы, но также и дорогой кредит. Проводить столь необходимую стране реструктуризацию промышленности было практически не на что: не имелось ни собственных средств, ни заемных. Кроме того, от самой промышленности банкиры регулярно требовали выполнения ее обязательств.
Обычно в ситуации, когда предприятие остро нуждается в инвестициях, разумные акционеры временно отказываются от получения дивидендов. Венские банки, являвшиеся ведущими акционерами австрийских промышленных предприятий, вели себя принципиально иным образом. Для того чтобы поддержать курс акций, они требовали регулярной выплаты дивидендов [420, с. 34]. Понятно, что бесконечно подобное обирание промышленности продолжаться не могло. Рано или поздно кризис должен был ударить по всей экономике: и по промышленности, и по финансовому сектору.
Но, пожалуй, развитие протекционизма имело для австрийской экономики в межвоенный период даже большее значение, чем государственный и банковский патернализм. Ис-

39
чез огромный рынок империи, на который были ориентированы отдельные предприятия. Внутренний же рынок в маленькой стране был чрезвычайно узок.
Все новые государства - наследники Габсбургской монархии стали отгораживаться от австрийской промышленности. Тариф на австрийские товары составлял в середине 20-х гг. от 21 до 31% в Чехословакии, от 28 до 40% в Венгрии, от 27 до 41 % в Югославии, от 49 до 67% в Польше [328, с. 30]. Австрия в конечном счете стала отвечать своим соседям тем же самым, хотя ее тарифы поддерживались все же на несколько более низком уровне.
От протекционизма, в принципе, страдали в межвоенный период все европейские государства. Но Австрии, пожалуй, был нанесен в этом плане наибольший урон. Здесь имело место сочетание сразу трех неблагоприятных факторов.
Во-первых, это была одна из самых маленьких стран Европы, а потому ее внутренний рынок был одним из самых узких. Он никак не мог заменить рынок внешний.
Во-вторых, Австрия была сравнительно развитым в экономическом плане государством с большой долей промышленности по сравнению с сельским хозяйством. В данном случае это оказалось негативным фактором. Если аграрный сектор соседних стран - наследников Габсбургской монархии работал в известной мере сам на себя (жители этих стран кушали то, что в нем производилось), то австрийская экономика была ориентирована на спрос, предъявляемый в других государствах. А они-то как раз и отгородились от австрийцев таможенными барьерами.
В-третьих, структура самой австрийской промышленности тоже была в этом плане неблагоприятной. В Австрии доминировали продукты первой стадии переработки. Готовые изделия, которые могли быть потреблены собственным населением, составляли не столь значительную долю в продукции Австрииской индустрии. Изделия легкой и пищевой промышленности, электроприборы, автомобили - все это было предметом специализации других стран. Австрийцы вынуждены были в большом количестве импортировать то, что им требовалось, но не могли расширить свой экспорт до уровня, необходимого для

40
устранения дефицита торгового баланса. Баланс был дефицитен с 1923 г. вплоть до середины 30-х гг., т.е. практически до момента аншлюса [314, с. 9].

В результате совокупного действия всех перечисленных выше факторов успех экономической стабилизации в Австрии оказался непродолжителен. На рубеже 20-30-х гг. начался крупнейший мировой экономический кризис. Австрия попала в число стран, наиболее сильно пострадавших от падения производства. К 1933 г. безработица составила 29% экономически активного населения страны, что было самым высоким показателем в Европе. Австрийская безработица превышала даже уровень безработицы в США. Промышленное производство упало до 63% от уровня 1929 г., что было, правда, несколько лучше, чем в Германии, и примерно соответствовало уровню Чехословакии и Польши.
Одной из важнейших причин кризиса в этой маленькой стране с узким внутренним рынком стало катастрофическое сокращение объема внешней торговли. В 1933 г. он составил лишь 35% от уровня 1929 г. Наконец, рухнула вся банковская система Австрии после того, как о своей неплатежеспособности в мае 1931 г. вынужден был заявить находившийся под контролем семьи Ротшильдов старейший австрийский банк "Kreditanstalt" [488, с. 52-56; 428, с. 61]. Этот крупнейший банк участвовал в капитале предприятий, составлявших две трети национальной промышленности, так что банковская катастрофа повлекла за собой и катастрофу в индустрии [277, с. 260].
Все эти неприятности закономерно вытекали из тех моментов, определявших слабость австрийской экономики, о которых шла речь выше. Государственный патернализм и чересчур монополизированная банковская система "сработали" вместе.
Уже в середине 20-х гг., когда в тяжелом положении оказалось несколько неэффективно работавших провинциальных банков, Зейпель и Кинбэк, обеспокоенные возможным усилением безработицы, настояли на том, чтобы их спасение взял на себя один из ведущих венских коммерческих банков - "BodenKreditanstalt". Тем самым лидеры христианских социа-

41
листов показали, что их патерналистские взгляды не слишком сильно отличаются от взглядов социал-демократов.
Но когда разразился кризис, "BodenKreditanstalt", обремененный обилием взятых на себя обязательств, на деле оказался неплатежеспособен. Тогда-то власти надавили на Льюиса Ротшильда, срочно отыскав его где-то на отдыхе, и он, пренебрегая мнением многих своих директоров, согласился на то чтобы спасение всей банковской системы Австрии взял на себя "Kreditanstalt" [201, с. 62-65]. Тем самым уже тогда фактически был подписан приговор банку.
Значение "Kreditanstalt" было столь велико для экономики страны, что власти не решились сохранить свою политику поддержания финансовой стабильности и формального невмешательства. Национальный банк принял на себя ответственность за обязательства банкрота, и объем денежной массы в стране стал постепенно нарастать. После этого пошел усиленный отток капитала за границу. Сначала Национальный банк пытался препятствовать этому процессу посредством осуществления валютных интервенций, и его международные резервы сократились к октябрю 1931 г. более чем в два раза [488, с. 66]. В итоге в октябре 1931 г. Австрия вынуждена была ввести государственный контроль за осуществлением валютных операций [314, с. 12-13]. Другим способом предотвратить отток валюты стало в 30-х гг. резкое увеличение импортных таможенных пошлин на аграрную продукцию [277, с. 267].
Таким образом, в Австрии вновь стало усиливаться государственное регулирующее начало в экономике. В дополнение ко всем элементам госрегулирования, оставшимся от старой монархии и добавленным социал-демократией, теперь появился еще контроль за валютными операциями.
Ситуация была критической, ив 1931 г. Германия с Австрией выразили намерение создать таможенный союз. Не ис-ключено, что эта мера, расширявшая объем свободной торговли смогла бы способствовать более быстрому восстановлению экономики. Однако западные страны (в первую очередь -Франция), опасавшиеся нарастания реваншистских настроений среди немцев, а также усиления их экономических

42
и политических позиций, воспрепятствовали этому. Решительно протестовала против создания таможенного союза и Чехословакия - ближайший сосед обеих немецких стран и крупнейший экспортер, позиции которого на германском и австрийском рынках могли оказаться из-за этого союза сравнительно неблагоприятными. В результате под воздействием кризиса в Австрии усилились протекционистские тенденции. Были повышены таможенные пошлины, хотя в первой половине 20-х гг. они оставались на сравнительно более низком уровне, чем у других стран - наследников бывшей империи 1428, с. 65; 488, с. 72].
Круг замкнулся. Непродолжительный период, в течение которого правительство стремилось не препятствовать развитию рыночных отношений, подошел к концу. И хотя в 1934 г. валютный контроль в Австрии (в отличие от других стран Центральной и Восточной Европы) был отменен, общая атмосфера этатистской мировой экономики 30-х гг. существенно затруднила ход модернизации.
Экономический кризис в Австрии, так же как и в Германии, усилил антидемократические и ксенофобские настроения. Нацисты в Австрии выдвинули хорошо понятный народу лозунг: "У нас в стране 500 тысяч безработных и 400 тысяч евреев. Решение проблемы очевидно" [277, с. 295]. Тем не менее австрийские нацисты сами по себе (без помощи гитлеровской армии) победить не сумели, хотя австрийская демократия все равно была обречена на гибель.
Уже на начальном этапе кризиса стало ясно, что обеспечить повышение конкурентоспособности экономики можно только посредством установления твердой авторитарной власти, способной противостоять популизму. Главным проводником данной идеи в конце 20-х гг. оказался Зейпель.
Находясь у власти, он активно подавлял рабочие выступления, получив за это прозвище "прелат без снисхождения" (канцлер открыто заявлял о том, что никакого снисхождения бунтовщикам не будет). А затем, оказавшись крайне непопулярной фигурой и будучи вынужден уйти в отставку, он публиковал статьи, в которых отмечал, что "большинство людей еще не созрело до истинной демократии; их следует пригото-

43
вить к ней при помощи своего рода воспитательной диктатуры" [28 с. 43). В практическом плане Зейпель обрушивался на господство партий в политической жизни страны, подчеркивал роль хеймвера (правой военизированной организации) как истинно народного движения, требовал реорганизации парламента и построения его на сословном принципе [201,с. 37).
Демократия быстро разваливалась. Теперь стоял лишь вопрос о том, кто ее похоронит - нацисты прогитлеровского толка, левые популисты, ориентирующиеся на огосударствление экономики, или же сравнительно умеренные сторонники авторитаризма из числа христианских социалистов.
В 1932 г. скончался Зейпель, и у партии появился новый лидер. В мае того же года канцлером Австрии стал сорокалетний христианский социалист Энгельберт Дольфус. Этот энергичный, хотя и миниатюрный человек (в народе его за очень маленький рост и гипертрофированную политическую активность прозвали МиллиМеттерних) принадлежал к новому поколению политиков, совершенно не связанных со старой габсбургской системой и прошедших в молодости через мировую войну (к этому поколению, кстати, принадлежал и австриец Адольф Гитлер). Он храбро сражался, выполняя приказы командиров, а потому в мирной жизни совершенно не верил в парламентскую демократию, не любил столь характерные для социал-демократов партийные дрязги, предпочитая опираться на авторитет и дисциплину [269, с. 71].
Возможно, на его личную склонность к авторитаризму помимо всего прочего оказала воздействие потребность в психологической гиперкомпенсации, определяемая скромными физическими данными, а также тем, что он был незаконнорожденным. Как бы то ни было, Дольфус не скрывал своего намерения создать в Австрии авторитарное государство; правда, ориентировался он при этом не на германских национал-соци-истов, стремившихся к аншлюсу (их он совершенно не переваривал, так же как и социал-демократов), а на фашизм своего южного соседа Муссолини. Режим Дольфуса представлял собой своеобразный компромисс между фашизмом и политическим католицизмом, характерным для христианских социалистов.

44

В идеале он стремился к созданию корпоративистской экономики с христианской идеологией [277, с. 303-305].
Через год после прихода к власти Дольфус создал "Отечественный фронт", чтобы собрать в него всех австрийцев, верных правительству. В 1934 г. он продавил принятие новой конституции, в которой старый парламент заменялся сложной системой разного рода советов, имеющих мало общего с демократией.

Таким образом Австрия, которая в отличие от Венгрии и Югославии, сразу же двинувшихся по авторитарному пути развития, и в отличие от Польши, перешедшей на этот путь в середине 20-х гг., долгое время держалась за демократию, тоже в конечном счете вынуждена была свернуть на ту дорогу, что прокладывалась с помощью твердой руки. Слишком слабые, слишком зависимые от народа демократические правительства не смогли обеспечить принятия тех мер, которые были необходимы для повышения конкурентоспособности национальной экономики.
Авторитарный лидер действовал совершенно по-иному, нежели демократы. В числе целого ряда шагов, превращающих Австрию из демократического в авторитарное государство, были изданные Дольфусом на протяжении 1934 г. чрезвычайные декреты, которые запрещали забастовки в важнейших отраслях промышленности, отменяли ряд коллективных договоров, ограничивали свободу профсоюзов, способствовали увеличению продолжительности рабочего дня, обеспечивали снижение реальной заработной платы и устанавливали регрессивную налоговую шкалу в Вене (подробнее см.: [369, с. 1493-1541]).
Не обошлось в этой ситуации и без острых столкновений с привыкшими к своему особому положению венскими рабо-

45
чими. В феврале 1934 г. в Вене, остававшейся сравнительно спокойной даже в 1919 г., шли кровопролитные бои. Политическая близость Дольфуса к Муссолини способствовала некоторому облегчению экспортной торговли для Австрии. В 1934 г. Италия предоставила преференции австрийским производителям, сильно нуждавшимся в рынках сбыта для своей продукции, от которой загораживались все остальные европейские покупатели [488, с. 75].
Борьба с рабочими и близость с Муссолини явно не красили Дольфуса. Но подобный подход сумел тем не менее, несмотря на значительные социально-политические издержки, несколько повысить конкурентоспособность экономики. Этому же способствовала осуществленная в 1934 г. девальвация шиллинга. Теперь австрийские товары стали дешевле на мировом рынке, и постепенно начался экономический рост(1). Но только к 1938 г. Австрии почти удалось выйти на докризисный уровень производства. Дольфус, правда, этого момента уже не застал. Прямо на своем рабочем месте (в кабинете канцлера) он был убит нацистами, ориентировавшимися на Гитлера.
Длительность кризисных периодов межвоенного времени и непродолжительность полосы подъема привели к тому, что в целом за 1913-1938 гг. экономика страны вообще не вырос-

(1). Важно, однако, отметить, что восстановление экономики произошло все же в основном за счет внутреннего рынка и серьезной структурной перестройки хозяйства. Так, в частности, Австрия стала к 1937 г. производить три четверти всего необходимого ей продовольствия, тогда как сразу после обретения независимости она почти полностью зависела от его импорта. Большую роль играла также разработка обнаруженных в стране залежей нефти - резкий рост Добычи имел место с 1932 по 1937 г. [378, с. 5]. Экспорт в 1937 г., напротив, составил лишь 55% от докризисного Уровня. Таким образом, господствовавший в европейской экономике протекционизм оставался серьезнейшей проблемой, препятствующей нормальному ходу хозяйственных процессов [488, с. 67].

46
ла. В это время не слишком динамично развивались все европейские страны, но результат, полученный Австрией, был худшим в Европе [213, с. 127].
Страна, и без того отстававшая с осуществлением своей модернизации, теперь отстала еще больше. По показателю валового дохода на душу населения в 1935 г. Австрия отставала от Франции почти в два раза, а от Великобритании - более чем в три раза [488, с. 70]. Этот факт крайне важно отметить потому, что после Второй мировой войны столь долго отстававшая Австрия сумела сравнительно быстро наверстать упущенное, став в один ряд с Францией и Великобританией.
Но в конце 30-х гг. до этого было еще слишком далеко. В 1938 г. был осуществлен, наконец, столь долго ожидавшийся многими австрийцами аншлюс. Но прошел он не под социалистическим, а под национал-социалистическим знаменем. Австрия стала частью гитлеровской военной машины с ее высоким уровнем огосударствления. Завершение модернизации экономики опять было отложено. Теперь - на послевоенный период.

"МАЛОЕ ЭКОНОМИЧЕСКОЕ ЧУДО"

После окончания Второй мировой войны вопрос о судьбе Австрии больше не существовал. Гражданам республики не пришлось выбирать, сохранить ли "достижения аншлюса" и продолжить существование в рамках единого германского рейха или же восстановить былую независимость. Поскольку союзники даже саму Германию видели расколотой на отдельные части, Австрию тем более решено было возродить в качестве отдельного государства.

Независимость Австрии была определена решением Московской конференции министров иностранных дел, состоявшейся еще в октябре 1943 г., а затем подтверждена на знаменитой Ялтинской конференции в феврале 1945 г. Основываясь
на этих документах, а также на конституции 1920 г., лиде-

47

ры трех ведущих политических партий страны уже 27 апреля 1945 г. провозгласили создание Второй австрийской республики, уже через два месяца, 20 июля 1945 г., административные и правовые органы германского рейха были реально заменены временными австрийскими органами власти.
Первое (временное) австрийское правительство Второй республики было фактически сформировано еще во время войны советским военачальником Федором Толбухиным, освобождавшим страну от гитлеровцев [269, с. 153]. Естественно, на всю полноту власти претендовали поначалу коммунисты, благо Австрия оказалась в руках идейно близких им советских правителей. Но те, по-видимому, рассудили, что власть все же нельзя отдать людям, не имеющим никакого политического веса (кстати, впоследствии малая влиятельность коммунистов действительно подтвердилась), и предпочли сделать временное правительство многопартийным.
Где-то в глуши был обнаружен бывший канцлер времен становления Первой республики - социал-демократ Реннер, который и стал временным главой правительства. Советским армейским "интеллектуалам" Реннер был известен благодаря тому, что его труды использовались самим Сталиным при работе над книгой "Марксизм и национальный вопрос", а потому данный социал-демократ показался им достаточно "хорошим" и пригодным для временного использования [378, с. 21]. Существует легенда, в соответствии с которой Сталину лично доложили об обнаружении Реннера. Вождь удивился тому, что этот старый ренегат еще жив, а затем, поразмыслив, пришел к выводу о возможности использования в своих интересах именно данного политика [264, с. 22].

48
Помимо социал-демократов, называвшихся теперь социалистами, в правительство вошли также представители народной партии (бывшие христианские социалисты), взявщие себе портфели экономического блока, и два коммуниста. Эта команда управляла страной примерно полгода.
28 ноября 1945 г. прошли первые парламентские выборы Второй республики. Они были полностью свободными - то ли потому, что советские власти переоценили возможности коммунистов, то ли в силу специфической политической ситуации сложившейся в стране. Успех на выборах сопутствовал двум партиям - народной (она получила 85 мест в парламенте) и социалистической (ей досталось чуть меньше - 76 мест). Коммунисты потерпели сокрушительное поражение (за ними осталось всего 4 места) и никогда уже реально не претендовали на власть в Вене.
Это определило качественное отличие ситуации, сложившейся в Австрии, от той, которая имела место во всех других государствах - наследниках Габсбургской монархии, где в течение нескольких послевоенных лет коммунисты смогли так укрепить свои позиции, что развитие рыночной экономики на базе частной собственности стало практически невозможно вплоть до начала 90-х гг.(1). В Австрии же завершение модернизации пришлось в основном на два десятилетия, не-
(1). Важно отметить, что выбор австрийцев в то время был более "зрелым", чем, скажем, выбор итальянцев или даже французов, продвинувшихся гораздо дальше по пути модернизации. И в Италии, и во Франции коммунисты приобрели после войны значительное влияние. Возможно, зрелость австрийцев определялась тем, что они "на своей шкуре" испытали все прелести русской оккупации, а потому предпочли держаться подальше от всяких идущих из Москвы экспериментов, в том числе и от коммунизма. Как остроумно подметил Реннер, Сталин в своей жизни совершил только две ошибки. Одна состояла в том, что он показал русским Центральную Европу. Другая - в том, что он показал Центральной Европе русских [378, с. 43-44].

49
посредственно следовавшие за окончанием Второй мировой войны. Такого успешного периода развития не было в истории данного государства ни до, ни после.
Начинать, тем не менее, приходилось в довольно сложных условиях. В 1946 г. ВНП Австрии составлял лишь 64% от уровня, достигнутого в 1937 г., т.е. перед аншлюсом [476, с. 43]. В политическом отношении сложность состояла в том, что вплоть до 1955 г. страна не обрела полной самостоятельности. И все же можно сказать, что стартовые условия для начала экономического восстановления оказались в Австрии более благоприятными, чем даже в Германии, поскольку уже 3 декабря 1945 г. было сформировано первое законное правительство Второй республики, которое возглавил сорокатрехлетний Леопольд Фигль. Реннер занял почетный пост, став президентом республики.
Фигль являлся членом победившей на выборах народной партии, хотя его политический успех оказался в известной степени случайным. Это был своеобразный политический "работяга", не имеющий особых заслуг или ярких индивидуальных черт. Ранее он возглавлял Крестьянский союз Нижней Австрии - организацию, тесно связанную с христианскими социалистами. А в 30-х гг. был одним из лидеров хеймвера.
Аншлюс тяжело прошелся по судьбе Фигля. С 1938 по 1945 г. он в общей сложности 68 месяцев провел в тюрьмах и
концентрационных лагерях. Когда советские войска вошли в страну, этот политик уже буквально через день или два после освобождения начал работать над возрождением Крестьянского союза и правительства Нижней Австрии. Кроме того, он

50
взял на себя инициативу продовольственного снабжения Вены. Благодаря тому доверию, которое испытывали к нему крестьяне, Фигль с помощью нескольких полученных от русских грузовиков приступил к доставке хлеба в столицу [378 с. 19-20].
Продовольственное снабжение в те голодные дни было настолько значимым для страны, что Фигль вскоре стал главой земельного правительства, а затем вошел в федеральное правительство Реннера. Это обеспечило ему важный статус. В конечном счете он оказался даже лидером партии, поскольку занимал центристские позиции между двумя основными группировками, образующими данную структуру: Союзом промышленников и предпринимателей, а также рабочими католической ориентации, не приемлющими социал-демократизма.
Дин Ачесон, государственный секретарь США, впоследствии дал очень яркую характеристику Фиглю: этот маленький рыжий человечек с острой лисьей мордочкой правил страной во время русской оккупации, сочетая неизменные австрийские качества - добродушие и упрямство. Он не пытался сопротивляться тому, чего нельзя было изменить. Но в ряде важных для страны вопросов Фигль добивался согласия русских, предоставляемого ему с большой неохотой [269, с. 1651.
Правительство Фигля было коалиционным, и это принципиальным образом отличало сложившуюся в Австрии ситуацию от ситуации в Германии, где в условиях почти такого же равенства сил двух основных политических партий власть в свои руки взяли христианские демократы. В Вене дела шли не так, как в Бонне. Вице-канцлером стал социалист Адольф Шерф, и целый ряд портфелей получили его товарищи. Но при этом посты экономического блока остались за народной партией.
Коалиционность сохранялась в Австрии примерно двадцать лет, что стало уникальным примером поддержания классового мира. Дали о себе знать важнейшие изменения, происходившие в этой некогда расколотой на враждующие социальные и национальные группировки стране. Трагедия наро-

51
да, прошедшего через серию конфликтов, научила политическую элиту жить компромиссами.
Обеспечить компромиссы было нелегко, поскольку народная партия опасалась революционных крайностей, к которым были склонны ранее ее партнеры. А социалисты не могли забыть репрессии, которым они подвергались во времена Доль-фуса. Так, например, сам Шерф был впервые арестован во время событий 1934 г., когда происходили серьезные вооруженные столкновения властей с рабочими. Но впоследствии будущему лидеру социалистов довелось дважды быть арестованным уже при гитлеровцах - в 1938 г. (сразу после аншлюса), а затем в 1944 г. [264, с. 15].
Поскольку похожая судьба была и у Фигля, лидеры партий сумели найти общий язык. Таким образом, совместное пребывание в гитлеровских лагерях немало способствовало нахождению компромиссов.
Но проблема совместного проживания в одном правительстве сводилась, естественно, не только к памяти о прошлых обидах. Довольно сильно расходились взгляды партнеров на то, какой должна быть новая австрийская экономика. Народная партия выступала за низкие налоги, невысокий уровень государственных расходов, сбалансированность бюджета, медленные темпы прироста заработной платы рабочих и поддержание высоких цен на продовольствие (последнее требование определялось позициями, которые партия занимала в крестьянской среде). Социалисты, напротив, желали больших государственных расходов, которые можно было обеспечить только с помощью ужесточения налогового бремени, зарплата рабочих, по их представлениям, должна была расти быстрыми темпами, а цены на продовольствие при этом - оставаться низкими.
Тем не менее общий язык между двумя основными партиями все же был найден.
Шерф был социалистическим лидером нового поколения. В отличие от Реннера или Бауэра, которые являлись крупными теоретиками марксизма и имели принципиальные взгляды по тому или иному вопросу, он был относительно безразличен к марксизму. На первом плане у него оказывались не теория и

52
принципы, а политический прагматизм и достижение реальной власти.
По словам одного аналитика, Шерф лучше, чем кто-либо другой среди австрийских социалистов, отражал происшедшие в их среде кардинальные изменения, суть которых сводилась к тому, что "никакая другая социалистическая партия в мире не прошла столь быстро долгий путь, ведущий с левого фланга на правый" [264, с. 16]. В итоге Шерф пошел на то, чтобы оставить своих радикалов за пределами правительства и предоставить народной партии инициативу в основных экономических вопросах.
Правые, со своей стороны, нашли в себе силы принять некоторые компромиссные подходы в социальной сфере и в вопросах о собственности. В этом плане было принципиально важно то, что во главе народной партии стоял такой человек, как Фигль, связанный с крестьянской средой, а не кто-либо из крупных промышленников.
Наконец, важно отметить и то, что помимо склонности к идеологическим компромиссам имелись и чисто тактические задачи, которые можно было решить посредством сближения с левыми. Фигль прекрасно понимал, насколько неустойчиво его парламентское преимущество. Примерно полмиллиона бывших нацистов были в 1945 г. лишены гражданских прав, а это значило, что впоследствии, когда они смогут голосовать, абсолютного большинства христианские социалисты уже не наберут. Именно так, кстати, и случилось в 1949 г., когда в стране возникла новая политическая сила правого толка. Но к этому времени уже эффективно работала коалиция Фигля и Шерфа [286, с. 69].
Еще одной существенной проблемой послевоенного времени было то, что для коалиционного правительства оказалось важно не только обеспечить внутренний мир, но и найти возможность балансирования между мощными внешними силами, способными стереть маленькую страну в порошок.
Москва, естественно, не готова была смириться с политическими неудачами в Австрии, особенно огорчающими ее на фоне тех успехов, которых советская политика постепенно добилась в Польше, Чехословакии, Венгрии и Болгарии. При

53
поддержке СССР австрийские коммунисты с 1947 по 1950 г. постоянно стремились дестабилизировать ситуацию забастовками и другими коллективными акциями протеста для того чтобы постепенно превратить австрийскую политическую систему в так называемую "народную демократию", от которой прямая дорога уже вела к социализму.
Австрийцы в большей своей части оказались устойчивы к провокациям, но этого все же было недостаточно. Требовалась внешнеполитическая концепция, позволяющая обосновать свою независимость. Традиция Зейпеля была подхвачена спустя четверть века новыми политиками, и уже в середине декабря 1945 г. правительство Фигля представило свою первую политическую декларацию союзникам. В ней, в частности, отмечалось, что "Австрия с ее многовековой культурной традицией ориентирована на Запад, но при этом держит открытой и дверь, ведущую на Восток. Каждое австрийское правительство в будущем должно чувствовать свою ответственность за это" [269, с. 169].
Австрия стала поддерживать нейтралитет, не примыкая к НАТО, и эта внешняя политика действительно позволила ей выиграть политику внутреннюю. В экономике коалиционное правительство сумело получить необходимое ему пространство для маневра.
Таким образом, спустя полгода после окончания мировой воины, когда в Германии даже не был еще всерьез поднят вопрос об осуществлении экономической реформы, в Австрии уже возникла собственная государственная власть. Реальные права этой власти были, правда, на первых порах серьезно ограничены оккупационными властями, но все же тот факт, что австрийское правительство сформировалось почти на четыре года раньше, чем правительство германское, дал Вене значительную фору в осуществлении макроэкономической стабилизации.
Австрия нуждалась в стабилизации и либерализации не меньше, чем Германия, поскольку на всей территории Третьего Рейха действовали законы, сделавшие фактически невозможным Функционирование рыночного хозяйства. Необходимо было как можно скорее провести денежную реформу и отменить

54
административные нормы регулирования хозяйственной деятельности. В отличие от тех решений, которые принимались в Австрии и Германии после Первой мировой войны, Фиглю как и Эрхарду, упор приходилось делать не столько на денежную реформу, сколько на либерализацию.
До ноября 1945 г. в обращении на территории Австрии находилось 7,7 млрд рейхсмарок, оставшихся от гитлеровского режима, и 1 млрд шиллингов, выпущенных объединенной военной администрацией. Рост цен составил 850% по отношению к 1937 г. Но главной проблемой была даже не инфляция. Из-за всеобщего нормирования и администрирования в Австрии, как и в Германии, деньги практически "не работали" [375, с. 22]. Существовал, конечно, черный рынок, но на нем цены были в 264 раза выше (в августе 1945 г.), чем в системе нормированного распределения, и приобретать там продовольствие могли себе позволить далеко не все [378, с. 83].
Кроме того, в Австрии по сравнению с Германией имелись еще и две специфические трудности хозяйственного восстановления.
Во-первых, советская зона оккупации в Австрии охватывала в отличие от Германии самую развитую в экономическом отношении часть страны. Невозможно было отделить западные земли и создать там что-то вроде ФРГ, оставив восток на произвол судьбы.
Во-вторых, Австрия гораздо в большей степени, чем Германия, зависела от экспорта. Но вывоз продукции в некоторые соседние страны, ставшие теперь элементами советской системы, был затруднен,- а ведь на них до войны приходилось 27% австрийского экспорта [378, с. 72-73]. Приходилось искать новые направления развития внешнеэкономических связей и новую структуру производства.

Уже 30 ноября 1945 г., т.е. через два дня после всеобщих выборов и за три дня до формирования правительства, оккупационными властями была осуществлена первая денежная реформа. Старые рейхсмарки и временные шиллинги обменивались на новые шиллинги по курсу 1:1. На руки при этом,

55
выдавалось наличными только 150 шиллингов. Остальное зачислялось на банковские счета [378, с. 135].
После реформы шиллинг стал единственным законным средством обращения на всей территории австрийской рес-публики. Объем денежной массы фактически был сокращен до 3,3 млрд шиллингов, поскольку часть банковских счетов была заморожена. Через несколько месяцев, 7 марта 1946 г., денежная эмиссия перешла под австрийский контроль, а 30 июня был установлен статус Австрийского национального банка как эмиссионного центра страны [375, с. 23].
Денежная реформа в Австрии подстегивалась еще и тем, что местные банки практически не имели никакой наличности, выраженной в рейхсмарках. Ее полностью вывезли советские войска, когда установили свой контроль над столицей. Временное правительство оказывалось из-за этого в дополнительной зависимости от советских оккупационных властей. Даже самому себе оно не могло выплатить жалованье без соизволения Москвы. До момента осуществления денежной реформы правительство фактически зависело от того, предоставят ли ему советские власти кредит в наличной форме. Только с формированием Австрийского банка как эмиссионного центра положение дел изменилось коренным образом [346, с. 348].
Одновременно с денежной реформой была осуществлена и реформа валютная. Курс национальной валюты оказался зафиксирован оккупационными властями на уровне $1 = 10 шиллингам. Для того чтобы обеспечить стабильность этого курса, в 1946 г. США освободили блокированные во время гитлеровского господства австрийские счета, а затем приняли решение о возвращении Вене находившихся в Германии золотых Резервов Австрийского национального банка. В действительности вернулось, правда, меньше половины австрийского золота[375,с.23].
Введение шиллинга отсекло от австрийского рынка огромное количество рейхсмарок, сохранявшихся в обращении на территории Германии. Тем самым была остановлена импортируемая инфляция, цены черного рынка снизились. Но

56
вообще-то результаты первой денежной реформы были не слишком значительными.
Во-первых, она не сопровождалась либерализацией хозяйственной жизни страны (данный пример, кстати, наглядно показывает, как была бы проведена союзниками реформа 1948 г. в Германии, если бы в ход событий не вмешался Эрхард).
Во-вторых, Австрия с ее разрушенной экономикой должна была нести на себе издержки содержания оккупационных войск. Нормальных источников финансирования не было, а потому вплоть до мая 1946 г. издержки покрывались посредством денежной эмиссии, что существенным образом дестабилизировало финансовое положение страны. Затем, правда, все расходы, которые не покрывались текущими доходами бюджета, стали финансироваться с помощью краткосрочных бумаг государственного займа. Через два года, в июне 1948 г., когда экономика немного поднялась, удалось ввести специальный налог на содержание оккупационных властей.
В-третьих, даже в кредитно-денежной сфере оккупационные власти не смогли решить все принципиально важные вопросы до конца. Неясно было, в частности, как поступить с банковскими депозитами, на которых находились сделанные во время войны сбережения, значительная доля которых, естественно, была связана с преступной деятельностью. Банки начали работать с 5 июля 1945 г., но 60% их депозитов были блокированы. Оставшимися 40% разрешалось пользоваться с существенными ограничениями. В ходе реформы эти временные принципы работы банковской системы были сохранены: 60% остались замороженными, а 40% позднее были принудительно конвертированы в двухпроцентные государственные ценные бумаги. Разрешалось свободно использовать лишь депозиты, образованные после 22 декабря 1945 г. [375, с. 24, 32].
Таким образом, получалось, что оккупационные власти внесли не слишком большой вклад в становление австрийской послевоенной экономики. Незавершенность первой денежной реформы привела к тому, что 19 ноября 1947 г. было проведено новое, на этот раз комплексное, преобразование национальной системы хозяйства.

57
В ходе второй реформы, проведенной в соответствии с законом о защите валюты, еще на 40% был сокращен объем денежной массы (1). Соответствующим образом снизились и цены, которые стали в основном свободными рыночными, хотя по ряду категорий товаров первой необходимости (продовольствие, транспорт, энергоносители) бюджетные дотации некоторое время сохранялись. С этого момента в стране стал постепенно исчезать черный рынок. Если перед началом реформы его цены были в 23 раза выше официальных, то через 10 месяцев разрыв составлял уже только 3-5 раз [378,с. 138].
Одновременно с решением проблемы наличного денежного обращения австрийские власти взялись и за безналичный оборот. Банковские счета, которые были заморожены в 1945 г., оказались теперь полностью ликвидированы, после чего стала нормально функционировать кредитная система.
Наконец, были восстановлены и все принципы нормальной рыночной работы бизнеса, что позволило обеспечить макроэкономическую стабильность не только в краткосрочном, но и в долгосрочном плане. Этому способствовали также внешние займы.

(1). Каждому австрийскому домашнему хозяйству разрешалось в ходе денежной реформы обменять 150 старых шиллингов на новые из расчета один к одному. Остальные наличные деньги менялись на новые из расчета три к одному [378, с. 136]. В ходе данной денежной реформы не обошлось без забавного курьеза. Выпустив новую монетку в один шиллинг, власти использовали для ее украшения сюжет картины известного австрийского художника "Сеятель и черт". Крестьянин широким жестом разбрасывал зерна по полю, и это Должно было, по всей видимости, символизировать труд, каково же было удивление, когда, присмотревшись, люди обнаружили, что по ошибке на монету попала фигура не сеятеля, а черта [124, с. 56]. Данный казус хорошо отражал чрезвычайно запутанное состояние дел в австрийской экономике того времени.

58
Американцы предоставили Австрии несколько кредитов на общую сумму порядка $200 млн (в основном продуктами и промышленным оборудованием). Впоследствии по плану Маршалла в 1948-1949 гг. Австрия получила еще более $200 млн (40% импорта страны шло за счет этих кредитов, израсходованных в основном на продовольствие и разного рода сырье для промышленности), а в 1949-1950 гг. дополнительно $250 млн. Инфляция была, наконец, приостановлена, покупательский психоз полностью сошел на нет, и в стране восстановился нормальный ход хозяйственной жизни [375, с. 23-24, 39].
Таким образом, получается, что стабилизация не была мгновенной. Цены с 1945 по 1951 г. выросли в семь раз. В качестве дополнительного средства антиинфляционной политики в ходе реформы 1947 г. использовалось временное замораживание даже части тех банковских счетов, которые были образованы после 22 декабря 1945 г.: половины денег - на шесть месяцев, а четверти - еще на три. Для малообеспеченных граждан делались исключения, разрешающие им пользоваться частью замороженных сумм [378, с. 136-137]. Как видим, реформа не была полностью ортодоксальной, но содержала в себе и конфискационный элемент, и элементы политики доходов.
В полной мере финансовая стабильность, а также стабильность валютного курса были обеспечены к 1951 г. В течение 50-х гг. среднегодовой рост цен в Австрии составил только 5,8%, а в следующем десятилетии снизился до 3,6% [476, с. 55].
Таким образом, австрийская экономическая реформа была осуществлена примерно на тех же принципах, что и реформа германская. Австрийцы опередили немцев более чем на полгода, но вели дела с меньшей жесткостью. Если быть точным, то Эрхард не был первым успешным послевоенным реформатором. Пальма первенства по праву принадлежит австрийцам, хотя масштаб и решительность действий Эрхарда сделали его (также по праву) самой яркой фигурой в экономическом реформировании 40-50-х гг. Поэтому если о большой германской реформе говорят как об "экономическом чуде", то реформу австрийскую условно принято называть "малым чудом".

59
Впрочем, несмотря на значительную схожесть австрийской и германской послевоенных экономических реформ, между ними существовало важнейшее различие. Если Эрхард был убежденным сторонником частной собственности и в Германии так никогда и не получило большого развития огосударствление экономики, то Австрия пошла по прямо противоположному пути, заняв вскоре среди государств с рыночным хозяйством ведущее место по доле государственной собственности в экономике. На рубеже 70-80-х гг. в Австрии 30% ВНП производилось на предприятиях государственного сектора. Четверть всей рабочей силы страны работала на правительство, а инвестиции даже наполовину осуществлялись за счет казны [119, с. 119].
Закон о национализации был принят уже в июле 1946 г. Огосударствлению подверглись предприятия тяжелой индустрии (металлургии и значительной части машиностроения, а также химической промышленности), шахты, три крупнейших коммерческих банка. Меньше чем через год, в марте 1947 г., национализация была осуществлена также и в энергетике Австрии.
У подобного поворота в экономической политике была две основных причины.
Очевидным является то, что сохранить правящую коалицию можно было лишь при наличии серьезных уступок социалистам. Да и сами социалисты должны были постоянно демонстрировать народу свою "левизну", дабы электорат не ушел от них к коммунистам. Таким образом, ради сохранения возможности рыночного маневра в других сферах реформаторской деятельности приходилось идти на уступки в вопросах собственности.
Однако думается, что потребности политического компромисса были не главным фактором, определившим подобный ход развития событий. Левый уклон в австрийской экономной политике был связан в большей степени с объективно сложившимися обстоятельствами, нежели с доминированием левых сил.
Наиболее естественной причиной национализации ряда отраслей было то, что они оказались в годы Второй мировой

60
войны под контролем немцев. Более двухсот предприятий находящихся преимущественно в восточной части страны, было конфисковано союзниками в качестве так называемой германской собственности. Три западных союзника в той или иной форме быстро передали эти предприятия австрийской стороне, и этот "дар" составил основу национального государственного сектора экономики. СССР, правда, такой шаг сразу после войны не сделал, поставив "германскую собственность" под контроль специальной администрации [375, с. 25-27]. К 1955 г. порядка 10% австрийских работников трудились на предприятиях, подконтрольных советским властям, а продукция этих предприятий обслуживала в основном хозяйственные нужды СССР [389, с. 258].
То, насколько чувствительным было изъятие части предприятий из австрийского ведения, наглядно демонстрирует пример нефтяной и нефтеперерабатывающей промышленности. Фактически эта отрасль экономики была возвращена советскими властями Австрии только в сентябре 1955 г., когда с нее окончательно был снят союзный контроль. В результате вплоть до самого 1955 г. примерно две трети австрийской нефти оказывались в руках советских властей и не поступали на местный рынок, что, кстати, вынуждало австрийцев импортировать энергоносители [264, с. 120-121].
Национализация промышленности оказывалась в этих условиях своеобразным политическим маневром, позволявшим препятствовать конфискации имущества советской стороной. СССР легко отнимал собственность у военных преступников и использовал ее в своих интересах, но столь же легко отнимать собственность у австрийского народа (особенно когда западные союзники вели себя прямо противоположным образом) было невозможно. Таким образом, и левые и правые политические силы шли на национализацию просто ради того, чтобы не потерять предприятия вообще. Идейные разногласия здесь отходили на второй план (1).

(1).О том, насколько серьезными были опасения, связанные с возможными недружественными действиями со стороны СССР, свидетельствует тот факт, что в 1946 г. Решением узкого круга высших должностных лиц в правительстве на Запад из Австрии под предлогом устройства выставки была вывезена крупная партия художественных ценностей. Предполагалось, что в случае насильственного установления в стране коммунистического режима эти ценности помогут обеспечить финансовые основы функционирования австрийского правительства в изгнании [124, с. 19].

61
Но и советская угроза еще не является самой фундаментальной причиной национализации. Важнейшим фактором, определившим широкомасштабное огосударствление австрийской экономики, было состояние дел, которое исторически сложилось в тяжелой индустрии и банковском секторе. Поскольку еще в годы Габсбургской империи венские банки контролировали с помощью системы финансового участия многие промышленные предприятия (см. главу об Австро-Венгрии), традиций грюндерства, традиций индивидуального предпринимательства в данной части экономики не имелось.
Многие видели, что управлялись венские банки нерационально, и трудности, которые им пришлось испытать во времена Великой депрессии, подтвердили этот факт. Поскольку уже тогда государство начало активно вмешиваться в работу банковской системы, огосударствление ряда кредитных институтов стало логическим завершением того процесса, который развивался в стране на протяжении примерно ста предшествующих лет. Таким образом, и промышленный и финансовый сектор оказались в значительной части под контролем государства. Возможно, если бы события развивались в иную эпоху, то послевоенная реформа сопровождалась бы широкомасштабной приватизацией, выводящей промышленность из-под контроля венских банкиров, но во второй половине 40-х гг. данная идея была явно немодной.
Тем не менее не следует думать, что австрийская экономика стала развиваться по сценарию, близкому к тому, который использовался в соседних государствах, составивших советский блок. Все австрийские предприятия сохранили юридическую форму акционерных обществ и обществ с ограниченной ответственностью. Во главе их правлений встали не

б2
государственные чиновники, а менеджеры, которые работали так, как если бы эти предприятия функционировали в частном секторе. Деятельность данных предприятий регулировалась теми же законами, по которым жил частный сектор экономики Они не получили никаких налоговых привилегий, за исключением освобождения от налога на имущество, поскольку имущество теперь было государственным [375, с. 27-29].
Отмечая принципиальное отличие этой государственной собственности от существовавшей в странах с экономикой советского типа, следует отметить все же, что деятельность австрийских национализированных предприятий не была в той же степени рыночной, как деятельность, скажем, предприятий германских, остававшихся в частной собственности. Правительство стало использовать их для стимулирования экспортной ориентации австрийской экономики - и делало это довольно успешно.
Огосударствленный сектор не был ориентирован в полной мере на прибыльность, как ориентировано частное предприятие. Для того чтобы обеспечить конкурентоспособность национальной экономики, которой так не хватало стране в межвоенный период, правительство прибегало к поддержанию стабильных и несколько заниженных цен на уголь, нефть, электроэнергию, металл и продукцию химической промышленности. Производительность труда в национализированных отраслях, где численность работников была явно завышена, а прибыль занижена, составляла чуть более трети от средней производительности труда по стране [248, с. 104, 106].
Получалось, что местные производители, приобретая у государственных предприятий сравнительно дешевые сырье и энергоносители, выходили на внешний рынок, обладая лучшими конкурентными условиями и имея возможность устанавливать, в свою очередь, сравнительно низкие цены.
Что же касается самого внешнего рынка, то он был значительно более свободным, чем в межвоенный период, когда господствовал протекционизм. Участие Австрии в работе Организации Европейского экономического сотрудничества, вступление в 1960 г. в Европейскую ассоциацию сво-

6З
бодной торговли (ЕАСТ), а впоследствии и в Евросоюз, полило беспошлинно торговать на огромной европейской
территории (1).
Таким образом, если сравнить условия, в которых функционировали австрийские промышленные и банковские компании в годы империи, а также в годы Первой республики (протекционизм и картелирование), с условиями, создавшимися после Второй мировой войны, то даже с учетом огосударствления скорее можно говорить об общей либерализации экономики, нежели об усилении системы регулирования. В этом плане экономическая модернизация развивалась последовательно, несмотря на формальное отступление от принципов частнособственнического хозяйствования.

Важной проблемой послевоенного становления австрийской экономики помимо национализации стало состояние государственного бюджета. В 1947 г. рост налоговых поступлений позволил обеспечить бюджетный профицит. Однако в дальнейшем бюджет оставался дефицитным, если принять во внимание большой объем инвестиций, которые, как и в межвоенный период, формально учитывались отдельно от текущих расходов.
Проблема была, конечно, не только в инвестициях. Австрия и после Второй мировой войны оставалась государством с сильно продвинутой социальной политикой. Помимо традиций здесь сказалось и состояние дел с многочисленными беженцами. На маленькую Австрию обрушилась лавина из сотен тысяч перемещенных лиц, принудительно покидавших Чехословакию,

(1).Конечно, для Австрии, имевшей стабильные торговые связи с такими крупными соседними государствами, как ФРГ и Италия, логичнее было бы сразу же (в 50-х гг.) вступить в Европейское экономическое сообщество (ЕЭС), впоследствии превратившееся в Евросоюз. Однако такое вступление могло бы рассматриваться на Востоке как своеобразная форма экономического аншлюса, поскольку австрийская экономика тогда стала бы фактически составным элементом экономики германской. В результате Австрия предпочла не нервировать восточного соседа, оставшись за пределами ЕЭС вплоть до 90-х гг., т.е. до того времени, когда СССР распался.

64
Югославию и другие соседние страны. Только по официальным данным их было 550 тыс., но, скорее всего, имелось еще порядка 100 тыс. незарегистрированных беженцев [378, с. 70].
Это социальное бедствие было похоже на то, что произошло после распада империи Габсбургов, однако в отличие от ситуации, сложившейся после Первой мировой войны теперь у Австрии не было растерянности и неуверенности в собственных силах. Бремя социальных расходов возросло, но стабилизация не была заторможена.
В 1949 г. Австрия тратила на социальные нужды большую долю национального дохода, чем все другие страны Европы, за исключением Германии [269, с. 207]. Впрочем, как и в Германии, бюджетная экономия осуществлялась за счет военных расходов, что в целом компенсировало слишком щедрые выплаты трудящимся и пенсионерам. Впоследствии многие другие государства Европы (в первую очередь скандинавские) догнали Австрию и Германию в плане осуществления расходов на социальные нужды.
Были у бюджета и другие серьезные проблемы. Раздуты оказались штаты государственных органов. В 1949 г. в них работало на 23,6% больше людей, чем в 1937 г. Кроме того, сохранялись субсидии отдельным отраслям экономики (сельскому хозяйству, угольным шахтам), хотя в 1947-1949 гг. они постепенно сокращались. Тем не менее серьезных инфляционных последствий такое состояние бюджета не имело, поскольку дефицит покрывался за счет размещения государственных бумаг, а также за счет использования средств внебюджетных фондов [375, с. 52, 56-57].
Не следует думать, что социальная политика в Австрии обеспечивала роскошную жизнь бюджетникам. Высоким уровень расходов оказывался лишь по сравнению с низкими доходами, которые давала пока еще плохо работающая экономика. На самом же деле всем приходилось затягивать пояса. Данные о среднем уровне доходов австрийской интеллигенции, долгое время находившейся в сравнительно привилегированном положении, свидетельствуют о том, насколько трудной была послевоенная жизнь в условиях финансовой стабилизации.
Так, например, зарплата профессора в 1951 г. варьировалась в интервале от $87 до $163 в месяц, в зависимости от

65
стажа работы. Доцент в австрийских университетах вообще не имел постоянного оклада, зато он имел право получать гонорары за прочитанные им лекции. В послевоенный период доценту в среднем удавалось зарабатывать гонорарами в год порядка $25, что с трудом покрывало его расходы на трамвай.
Зарплата австрийского учителя была в 1951 г. в два-три раза меньше, чем в довоенном 1937 г., который, кстати, тоже не был таким уж благополучным, поскольку страна с трудом выходила тогда из длительного кризиса. Зарплата начинающего врача в 1950 г. была повышена с $9 до $ 14 в месяц. Таким образом, получалось, что практически никто не мог зарабатывать достаточно для нормального существования. Подобное положение дел приводило к регулярной утечке мозгов за границу [378, с. 158-160]. Иначе говоря, ситуация во многом напоминала ту, которая сложилась в России в ходе реформ 90-х гг.
И тем не менее столь жесткие условия финансовой стабилизации оказались страной приняты, поскольку это был единственный способ восстановить разрушенную экономику и обеспечить процветание в будущем. При этом правые настойчиво стремились к тому, чтобы удержать финансовую стабильность и сохранить условия для нормального развития экономики, а левые - к тому, чтобы сделать тяжелейшее положение народа хоть немного более приемлемым.
Бюджетный компромисс между социалистами и народной партией был неустойчив. Каждый хотел тянуть одеяло на себя. В 1952 г., когда министром финансов стал представитель народной партии Рейнхард Камиц (эта партия все время контролировала финансы и торговлю), была предпринята попытка осуществления более жесткой финансовой политики. Социалисты же, напротив, выступили за увеличение расходов бюджета. Именно они еще в 1949 г. взяли под управление всю государственную собственность (кроме банков, находившихся в ведении Минфина)(1) и осуществление социальной политики,

(1).Комплекс крупных государственных концернов, где работало около 300 тыс. человек, даже стали называть "королевством Вальдбруннера" по имени Карла Вальдбруннера - социалистического министра транспорта в коалиционном правительстве [286, с. 73].

66
что требовало средств на инвестиции и пособия. Итогом конфликта стало падение правительства и проведение новых парламентских выборов в феврале 1953 г.
По результатам этих выборов социалисты получили на одно место в парламенте больше, чем представители народной партии. Тем не менее канцлером остался лидер правых хотя Фигль должен был уступить место промышленнику Юлиусу Раабу, что отражало происходившие в экономике изменения: сокращение роли сельского хозяйства и увеличение роли промышленности. Рааб был инженером и владельцем крупной строительной компании в Нижней Австрии. Свой политический опыт он получил в последнем довоенном правительстве Австрии, где занимал пост министра строительства и транспорта [269, с. 210; 286, с. 57].
В чем же состояли причины успешного развития австрийской экономики, которая, однако, не смогла полностью избавиться от наследия администрирования?

Прежде всего следует выделить экспортную ориентацию, наметившуюся сразу же после осуществления хозяйственных реформ. "Австрия в наибольшей степени среди всех европейских стран,- отмечал Ч. Киндлбергер,- приспособилась к осуществлению стратегии экспорториентированного роста. Значительная часть рынка "пришла" из Германии... Рост экспорта в расчете на душу населения был там высочайшим в Европе" [401, с. 56]. Предвоенный протекционизм, являвшийся одной из важнейших причин хозяйственного застоя Первой республики, постепенно уходил в прошлое. Уже в 1948 г. австрийский экспорт увеличился на 95%, а в 1949 г.- еще на 165%. В дальнейшем эта тенденция сохранилась, хотя, естественно, по мере того как преодолевался послевоенный кризис, темпы роста становились более умеренными.
Насколько важным для австрийской экспортной ориентации было поддержание заниженных цен на ресурсы, обеспечиваемое государственными предприятиями? Конечно, этот маневр сыграл свою роль. Однако он скорее отражал австрийскую специфику, нежели демонстрировал преимущества системы государственного регулирования внешнеэкономических связей.
Дело в том, что австрийская национальная экономика имела своеобразную структуру. Примерно половина всей

67
продукции, создаваемой в обрабатывающей промышленности это продукция первого передела (металл, полуфабрикаты комплектующие и т.п.). За исключением так называемого "венского шика" - модной одежды, которую шьют в основном мелкие и средние узкоспециализированные предприятия, Австрия производила очень мало готовых изделий. Весьма характерным в этом плане было то, что вплоть до 80-х гг. она оставалась единственной европейской страной, не имеющей своей фармацевтической промышленности [248, с. 105, 107](1).
В этой ситуации относительные выгоды поддержания заниженных цен на сырье и энергоносители были довольно велики, тогда как относительный ущерб от нарушения макроэкономического равновесия долгое время не давал о себе знать. Австрийской экономике вплоть до середины 70-х гг. фактически не приходилось осуществлять серьезную структурную перестройку, не приходилось искать возможности приспособления к меняющемуся спросу потребителей. В то время как авторы других "экономических чудес" осваивали автомобилестроение и бытовую электронику, косметику и химию, австрийцы уютно существовали в той производственной нише, которая сформировалась еще в эпоху индустриализации. То, что они поставляли на экспорт, было по-прежнему востребовано обрабатывающей промышленностью импортеров, несмотря на все происходившие в мире структурные изменения.
Такого рода ситуация могла сложиться только в очень маленькой стране с сильно специализированной экономикой, о данной связи можно говорить именно об австрийском феномене, а не о методе, пригодном для использования в различных

(1).Помимо того факта, что Австрия сумела сознательно определить свое место в европейском разделении труда, следует отметить еще один важный момент. Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. За время аншлюса Германия успела немало средств инвестировать в австрийскую экономику и сделать так, что она оказалась как бы пристегнута к экономике северного соседа. Соответственно имея такую хозяйственную структуру, уже легче было определяться с новой специализацией.

68
странах мира. Иначе говоря, австрийская экономика 40-70-х гг была столь "проста", что несложные подходы к государственному регулированию позволили максимизировать все ее сравнительные преимущества. То, что определило провал экономического развития в межвоенный период из-за господства протекционизма, в условиях либерализации внешнеэкономических связей обернулось выигрышем.
Специфичность данной ситуации четко проявилась во второй половине 70-х гг., когда в связи с энергетическим кризисом и вызванной им структурной перестройкой мировой экономики упал спрос на традиционные австрийские товары. Теперь уже структурной перестройки было не избежать. Но большой государственный сектор тормозил осуществление этой перестройки, поскольку не создавал возможности для привлечения новых капиталов, для развития на старой базе принципиально новых отраслей промышленности. Поэтому в 1987-1999 гг. в Австрии была осуществлена программа широкомасштабной приватизации государственных предприятий. Таким образом, страна все же отказалась от наследия послевоенного периода ради динамизации экономического развития в изменившихся условиях последней четверти XX века.
В ходе приватизации традиционная система построения австрийской экономики, при которой промышленность контролировалась небольшой группой венских банков, уже не восстановилась. Основными покупателями акций, продаваемых государством, стали иностранные транснациональные корпорации, которые немедленно приступили к осуществлению структурной перестройки. Число занятых на предприятиях, перешедших под их контроль, сократилось на 33-35%. Резко сократилась и доля продукции первой стадии переработки. Об этом свидетельствует, в частности, тот факт, что если в середине 60-х гг. объем продукции машиностроения превосходил объем продукции металлургии в 2,8 раза, то в 1999 г.- уже в 4,1 раза [248, с. 109].
Австрийцы провели приватизацию фактически последними в Западной Европе, двигаясь по стопам британцев и французов, модифицировавших структуру своей промышленности еще в середине 80-х гг. В этом смысле можно говорить о том, что модернизация в Австрии опять отстала от модернизации,

69
осуществляемой у более развитых у соседей, как это было в XIX столетии. Недаром в Австрии шутят, что у них в стране происходит с опозданием на несколько лет, а потому, когда наступит конец света, имеет смысл ехать в Вену, это позволит прожить еще какое-то время.
Вся эта история с запоздавшей модернизацией и приватизацией 90-х гг. показывает, что для любой крупной страны со сложной структурой экономики австрийский опыт поддержания огромного, низкопроизводительного госсектора был не слишком приемлемым. Государственную собственность не удалось бы распространить на те отрасли экономики, которые нуждаются в серьезной трансформации. Подобную трансформацию может осуществить лишь частный капитал: во-первых, потому, что для этого нужны крупные инвестиции, которые можно мобилизовать лишь на финансовом рынке; во-вторых, потому, что частник отзывается на потребности рынка лучше государственного менеджера, пусть даже действующего в условиях абсолютной автономии.
Возвращаясь к вопросу о том, каковы были причины успеха австрийской экономики в 40-70-х гг., следует отметить еще один важный фактор помимо экспортной ориентации. Свободная внешняя торговля не смогла бы создать столь благоприятных условий для развития, если бы внутри самой Австрии не возникли механизмы, усиливающих конкурентоспособность национальной экономики. Важнейшим фактором такого рода была сравнительно низкая стоимость рабочей силы. После Второй мировой войны австрийцы готовы были работать за маленькую зарплату, что резко контрастировало с той тенденцией, которая сложилась после Первой мировой войны благодаря деятельности австрийской социал-демократии.
Вопрос о величине заработной платы правительство передало на рассмотрение промышленникам и профсоюзам, не вмешиваясь в то, как они выясняют отношения между собой. В 1947 г -1951 гг. регулярно шли переговоры между Раабом, бывшим тогда еще главой федеральной торговой палаты, и Йоханом Бемом - лидером профсоюзов. Каждый раз, когда правительство отменяло очередную порцию субсидий (продовольственных, энергетических, импортных), Рааб и Бем садились за стол переговоров [378, с. 141 -144].

70
На этих переговорах удалось достигнуть компромисса так же, как его удалось достигнуть лидерам политических партий при создании коалиционного правительства. Бем отстаивал права рабочих, но соглашался, однако, на то, чтобы зарплата росла несколько медленнее цен. В известной мере такой сговорчивости способствовала и безработица, сохранявшаяся в начале 50-х гг. на довольно высоком уровне [269, с. 207].
Дополнительным фактором снижения национальных издержек стала девальвация шиллинга, осуществленная в ноябре 1949 г. в ответ на девальвацию английского фунта. С этого момента 1 доллар был равен 14,4 шиллинга. К девальвации прибавились и дополнительные меры по стимулированию экспорта. Для экспортеров существовал специальный курс, по которому за доллар давали 26 шиллингов. Экспортеры имели право продать государству по такому курсу 60% своей валютной выручки (естественно, это не только способствовало росту экспорта, но и стало дополнительным фактором обострения бюджетных проблем).
Наконец, качественным образом изменилось положение дел в инвестиционной сфере. В 1950 г. инвестиции составляли 20% национального дохода, тогда как в 1937 г.- только 6%. Активно использовались государственные капиталовложения, но в основе интенсивного инвестиционного процесса были все же самофинансирование предприятий и банковские кредиты (1). Разрушение старой системы, при которой венские банки индифферентно относились к развитию контролируе-

(1). Не смогла стать средством привлечения финансовых ресурсов в реальный сектор экономики фондовая биржа. С одной стороны, традиции развития фондового рынка в Австрии были не слишком богатыми из-за гипертрофированной роли коммерческих банков и общей зарегулированности данной сферы. С другой же стороны, послевоенная национализация не могла не испугать потенциальных инвесторов, которые опасались, что и те предприятия, в которые они вложат деньги, через некоторое время окажутся объектом огосударствления. Хотя австрийские акционерные общества исправно платили дивиденды, фондовый индекс падал с 1948 по 1950 г.

71
мой ими промышленности, постепенно стало приносить богатые плоды [375. с 46-56. 76].
Таким образом, три главные проблемы, мешавшие развитию экономики Первой республики (господство протекционизма, высокая стоимость рабочей силы и неэффективная система контроля банков за промышленностью), были в основном разрешены.
Результаты не заставили себя ждать. В 1949 г. австрийский ВНП уже превысил уровень 1937 г., а на будущий год он стал самым высоким за всю историю страны. Впервые превзойдены были показатели предвоенного 1913-го и предкризисного 1929 г. Стагнация, длившаяся почти четыре десятилетия, ушла навсегда.
В 1950-1974 гг. ВНП Австрии рос в среднем на 5,4% в год (в расчете на душу населения на 5,0%), что было одним из лучших показателей в Европе. Еще быстрее развивалось индустриальное производство. Объем промышленной продукции в течение этого периода увеличивался в среднем на 6,7% в год [476, с. 44-46].
Постепенно Австрия становилась одной из богатейших стран в мире. В 1974 г. впервые за всю историю страны доход на душу населения в Австрии стал больше, чем в среднем по европейским странам, входящим в ОЭСР. Для сравнения: еще в 1938 г. этот показатель составлял лишь 63% от европейского уровня [476, с. 47].
Рост доходов населения не мог не отразиться на состоянии политической сферы. Постепенно социалисты перестали ориентироваться на тот пролетариат, которому "нечего терять, кроме своих цепей". Так же как и германские социал-демократы, они кардинальным образом пересмотрели свои программные установки. В частности, в 1958 г. в партийной программе был сделан больший упор на признание столь важных для Австрии религиозных ценностей. Социалист теперь мог быть католиком, и в этом не было никакого "криминала" [269, с. 215].
Наконец, важно отметить, насколько изменилась структура австрийской экономики. Она стала в полной мере европейской. Если в 1934 г. в сельском хозяйстве было занято 27% взрослого населения страны, то в 1971 г.- только 10%. Зато возросли за это время доли, приходящиеся на промышленность и строительство, а также на сферу услуг. В совокупности они в

72
1971 г. более чем в шесть раз превосходили по числу занятых аграрный сектор экономики [476, с. 18].
Таким образом, австрийская модернизация в целом была завершена. Для этого потребовалось, чтобы распалась Габсбургская империя, в которой межнациональные противоречия постоянно препятствовали успешному экономическому развитию. Потребовалось уйти и от противоположной крайности, когда после распада дуалистической монархии Австрия оказалась из-за господства протекционизма чуть ли не в условиях хозяйственной автаркии.
Политическая независимость в сочетании с экономической свободой обеспечили медленную, но тем не менее успешную структурную трансформацию, ликвидировали систему, при которой венские банки паразитировали за счет промышленных предприятий, и определили место Австрии в международной системе разделения труда. Австрийский путь не был по-настоящему либеральным. Государственная собственность, экспортное регулирование, высокие социальные расходы превращали страну в один из ведущих центров европейского этатизма, но тем не менее все основные "кирпичики", определяющие успех модернизации (финансовая и политическая стабильность, свобода деятельности хозяйствующих субъектов, наличие необходимой рыночной инфраструктуры), оказались заложены в фундамент новой хозяйственной системы.
С середины 90-х гг., когда исчезла потребность демонстрировать Советскому Союзу абсолютный (в том числе и хозяйственный) нейтралитет, Австрия в полной мере стала элементом европейского "общего рынка". И это превратилось в дополнительный фактор, определяющий движение австрийской экономики в сторону принципов, общих для всех государств с эффективно работающим рыночным хозяйством.
В то же время окончательно ушли в прошлое всякие разговоры об аншлюсе, являвшиеся по сути дела проявлением слабости и неуверенности в собственных силах. Если в 1956 г. почти половина жителей республики считала, что относится к единому немецкому народу, то в начале 90-х гг. уже около 90% австрийцев делали вывод о том, что они представляют собой самостоятельную нацию [124, с. 18, 22]. После многих десятилетий сложного поиска страна наконец "нашла себя".