Семигин Г.Ю. Антология мировой политической мысли. Политическая мысль в России

ОГЛАВЛЕНИЕ

предисловие

На рубеже 50-х и 60-х годов XIX в. Россия оказалась в ситуации острого общенационального кризиса. Крепостническая система стала неодолимым тормозом экономического, социального и духовного развития страны, поражение в Крымской войне поставило под вопрос положение России как великой державы.

Задача модернизации страны стала неотложной. Все это послужило сильнейшим импульсом к развитию политической мысли, к поиску экономических и политических моделей будущего России.

Большим влиянием на переломе века пользовались идеи славянофильства, возникшего в 30—40-х годах. Славянофилы (И. В. Киреевский, К. С. Аксаков, А. С. Хомяков и др.) признавали православие, самодержавие и народность основополагающими принципами общественно-политического устройства России, но вкладывали в них противоположное официальной идеологии содержание. Во-первых, они осуждали самодержавный деспотизм, во-вторых, народное начало воплощалось у них в народе, а не в крепостничестве, в-третьих, православие для них — это образ мышления народа, а не официальная религия и церковь.

Видя ограниченный, формальный характер буржуазных прав и свобод на Западе, славянофилы политической свободе противопоставляли личную свободу, основанную на признании “святости нравственного лица” наряду со “святостью вечных нравственных истин”.

В этой связи славянофилы подчеркивали особое значение русской сельской общины, которая, сочетая личную свободу со свободным подчинением отдельных личностей абсолютным ценностям, основанным на любви к своему народу, к церкви, государству и т. п., обеспечивает “соборность”, “органическую цельность общества”.

В иерархии исторической реальности славянофилы ставили народ выше государства. Верховная власть покоится на том, что народ признает ее властью. Повиновение народа есть акт суверенитета. Народ, будучи источником власти, вручает эту власть царю, который несет “бремя власти”.

Славянофилам противостояли западники. К западникам принадлежали А. И. Герцен, В. Г. Белинский, Т. Д. Грановский, К. Д. Кавелин, И. С. Тургенев, П. В. Анненков и др. Западники высоко ценили достижения Запада, полагали, что дальнейшее движение России вперед невозможно, если она предварительно не усвоит результаты европейского образования и буржуазные формы жизни. Как отмечал А. И. Герцен, в “признании личности — один из важных человеческих принципов европейской жизни” (Герцен А. И. Соч. Т. VI. С. 15). У нас же нет ничего подобного, признавал он. У нас лицо всегда было подавлено, свободное слово у нас всегда считалось за дерзость, самобытность — за крамолу. Человек пропадал в государстве. У нас, в России, чем сильнее становилось государство, тем слабее становилось лицо (См. там же. С. 130, 131).

В политическом плане Герцен безоговорочно выступал за республику. Причем четко различал политическую и социальную республики; подлинной республикой считал только республику социальную. Что касается монархии, то она, по мнению Герцена, несовместима со свободой и разумом людей. В качестве социального идеала Герцен апеллировал к социализму, который, по его мнению, гармонически сочетает принцип личности и Принцип общественности.

В 60-х годах широкое распространение в России получили революционно-демократические идеи. Глава революционно-демократического лагеря Н. Г. Чернышевский ближайшей целью революционной демократии ставил полное уничтожение крепостного права, перспективной считал борьбу за социализм.

Социализм, по мнению Чернышевского, это общество, в котором обобществлены средства производства и земля, достигнут высокий уровень индустриального и культурного развития, труд превращается в приятное удовлетворение физиологической потребности, а личность получает максимальные условия для всестороннего развития. Но и социализм — проходящий социально-политический строй. На смену социализму, полагал Чернышевский, придет новый, более совершенный общественный порядок — коммунизм. Если при социализме обобществлены средства производства и земля, то при коммунизме будет обобществлено и распределение. Люди будут получать продукты по потребности, утверждал Чернышевский.

Он был убежден, что у России особый путь к социализму: Россия, опираясь на специфическую традицию российского общества — общинное земледелие, может избежать язв “пролетарства” и прийти к социализму, минуя капитализм.

В 70-х годах настроение политического радикализма в России продолжало нарастать. В эти годы весьма большое

влияние получили идеи революционного анархизма. Одним из ярких представителей анархизма был М. А. Бакунин.

Стремясь к социальной революции, М. А. Бакунин на первое место выдвигал борьбу с государственностью, ибо государство было для него источником всякого социального неравенства, всякой социальной несправедливости. При этом он отвергал политические формы классовой борьбы, считал, что русский народ надо не учить, а бунтовать; вместо массовых революционных организаций рассчитывал на тайные группы, составленные по преимуществу из радикально настроенной интеллигенции.

Крепостное право “задевало” нравственное чувство всех просвещенных, всех мыслящих русских. Среди либеральных теоретиков, либеральных мыслителей выделялись “государственники” — К. Д. Кавелин, С. М. Соловьев, Б. Н. Чичерин. К. Д. Кавелин обосновывал и защищал принцип органического развития государственного начала в России. С этой точки зрения он доказывал историческую обусловленность преобразований Петра 1. По его мнению, Петр выступил как завершитель исторического процесса, а не как человек, ломающий ход предшествующего исторического развития.

Сравнивая Россию с Западом, Кавелин обосновывал положение о самобытности России. В истории России и Запада, заявлял он, нет ни одной черты схожей и много противоположных. “В Европе дружинное начало создает феодальное государство; у нас дружинное начало создает удельное государство. Отношения между феодальной и удельной системой — как товарищества к семье. В Европе — сословия, у нас нет сословий; в Европе аристократия, у нас нет аристократии; там особенное устройство городов и среднее сословие,—у нас одинаковое устройство городов и сел, и нет среднего, как нет и других сословий; в Европе рыцарство, у нас нет рыцарства; в Европе церковь подчиняет государство, у нас церковь подчинена государству, и т. д. и т. п.” (Кавелин К. Д. Соч. Т. 1. СПб., 1897. С. 6 ).

Б. Н. Чичерин, подобно К. Д. Кавелину, также рассматривал государство как отправную точку, основную действующую силу российской истории: “Государство есть высшая форма общежития, высшее проявление народности в общественной сфере. В нем неопределенная народность, которая выражается преимущественно в единстве языка, собирается в единое тело, получает единое отечество, становится народом”.

Надежды “государственников” на способность российского царского правительства проводить реформы не оправдались. Больше того, уже в 70-е годы начался процесс контрреформ, наступление реакции. Оценивая ситуацию в “пореформенной” России, С. М. Соловьев писал: “Преобразования производятся успешно Петрами Великими, но беда, если за них принимаются Людовики XVI-ые или Александры II-ые”.

Неспособность, нерешительность правительства в проведении реформ порождали в среде оппозиции острое недоверие и к правительству, и к реформам, усиливали революционные настроения, укрепляли в революционных кругах желание “самим” преобразовать Россию.

Эту ситуацию в 70—80-х годах особенно ярко выражало народничество. В народничестве объединились революционно настроенная интеллигенция и учащаяся молодежь, которые, следуя лозунгу “В народ”, поставили перед собой цель — приготовить сознание крестьян к предстоящему революционному перевороту.

Среди теоретиков народничества в те годы выделялся П. Л. Лавров. Моральный долг, идея “уплаты” долга народу были главным принципом всей жизни Лаврова. Он отрицал государственность, выступал за свободную ассоциацию работников. Что касается тактики революционной борьбы, то социальная революция, по Лаврову, должна быть подготовлена тайной организацией путем пропаганды и агитации.

П. Н. Ткачев — идеолог наиболее крайнего, “бланкистского” направления в народническом движении. Он выступал за немедленный правительственный переворот. Сознательное революционное меньшинство, объединенное в централизованную партию, должно захватить политическую власть. Причем, если Бакунин требовал немедленной отмены государства, то Ткачев доказывал, что революционная партия после победы должна прежде всего позаботиться о создании государства революционной диктатуры.

Революционная власть, опираясь на народную думу, должна осуществить мероприятия непосредственно социалистического характера: преобразовать сельскую общину в общину-коммуну; обобществить орудия производства; установить прямой обмен продуктов; путем общественного воспитания постепенно уничтожить физическое, умственное и нравственное неравенство; уничтожить неравную семью; развивать самоуправление. Лишь на этой основе будет происходить постепенное ослабление функций центральной государственной власти. Самая существенная черта будущего, по Ткачеву, должна выражаться словом “братство”. Равенство предполагает анархию, анархия — свободу. Но и равенство, и анархия, и свобода — все эти понятия совмещаются в одном понятии, в одном слове — “братство”. Поэтому последнее слово безгосударственного будущего, “последнее слово” П. Н. Ткачева — братство.

Одним из виднейших теоретиков народничества был также Н. К. Михайловский. Главной целью русских революционеров, по Михайловскому, должны быть земля и воля. Он понимал значение политической борьбы шире и точнее, чем многие народники, ограничившиеся “дезорганизацией правительства” путем индивидуального террора. Михайловский не отвергал террор, он настаивал на более гибкой и разнообразной тактике, указывал на необходимость практических союзов, хотя бы случайных и временных, с другими противниками самодержавного деспотизма, например, с либералами. Он требовал созыва Земского собора и установления конституционного строя.

Яркий след в истории русской общественно-политической мысли оставил П. А. Кропоткин.

Центральное место в его общественно-политических воззрениях занимает “закон взаимной помощи”. И прежде всего народные массы — “толпа без имени” — создают все формы взаимной поддержки, подчеркивал Кропоткин. Герои и законодатели лишь придают форму и ранг санкции тому, что выработано в “народной душе”. Кропоткин всю историю человечества представлял в виде борьбы двух тенденций — “народной” и “начальнической”. Если народ вырабатывал учреждения, необходимые для того, чтобы поддерживать мир, улаживать споры, то “начальники” всегда искали способы, как лучше держать народ в повиновении. Народ, массы по своему духу — анархисты, “начальники” — государственники. Только революция, по убеждению Кропоткина, может вывести человечество из царства насилия, куда оно попало под властью государства, в царство свободы, и эта революция должна носить прежде всего антигосударственный характер. Лишь безгосударственное общество может рассчитывать на свободу и равенство, на взаимопомощь и солидарность всех представителей человеческого рода.

В 20-е годы XX в. Кропоткин указывал на опасную тенденцию в развитии власти большевиков — тенденцию к диктатуре, что выражалось в усилении централизации власти, гонениях на кооперацию, проведении политики организованного “красного террора”. Оценивая ситуацию в целом, он охарактеризовал ее как навязывание стране “казарменного, авторитарного коммунизма”, противоречащего “самой природе” человека.

Идеалом Кропоткина было общество, скрепленное не властью, а силой взаимного договора людей. Люди добровольно соединяются в группы, союзы, федерации. Федерация общин и означает анархо-коммунистическую форму общежития. В ней утвердятся общественная собственность, высокие принципы морали. Произойдет слияние земледелия и промышленности, всякий человек одновременно будет и земледельцем и промышленником. Не будет противостояния физического и умственного труда. Распределение будет проходить по принципу: от каждого — по способностям, каждому — по потребностям.

Что касается взаимоотношений между народами, входящими в состав России, то П. А. Кропоткин также отстаивал идею федерации свободных народов. Каждый гражданин, которому дорога Родина, обязан всячески содействовать превращению страны в федеративную демократическую республику. В основе общественного устройства России должен лежать не государственный централизм, а местная самодеятельность (автономия) и федеративное (союзное) добровольное объединение, подчеркивал П. А. Кропоткин.

В 90-х годах на арену общественно-политической жизни России выступило социал-демократическое движение. Оно опиралось на наследие таких предшественников, как Герцен, Чернышевский, Белинский, а также на наследие революционеров-народников 70—80-х годов. И разумеется, прежде всего на марксизм, под знаменем которого социал-демократическое движение на Западе добилось внушительных успехов.

Первый российский социал-демократ, первый российский марксиста точном смысле этого слова — Г. В. Плеханов. Считая своей главной задачей пропаганду марксистского учения о социализме, он вместе с тем понимал, что экономическая и культурная отсталость России, “азиатчина” и деспотизм, ей присущие, — серьезное препятствие для социалистических преобразований. Он полагал, что отсталость, незрелость России будет подталкивать революционеров к насилию, к диктатуре, к чрезмерной концентрации власти. Через пять лет после революции, предостерегал он, в России будет установлена диктатура одной партии, через десять лет — единоличная диктатура ее вождя.

На рубеже веков, накануне революции 1905 г. и особенно после ее поражения в кругах интеллигенции вновь был поставлен вопрос о судьбе России, о том, каким путем она пойдет, каков будет ее общественно-политический строй?

В 1908—1909 гг. вышел сборник “Вехи”, в котором объединились семь авторов: Н. Бердяев, С. Булгаков,

М. Гершензон, А. Изгоев, Б. Кистяковский, П. Струве и С. Франк. Они поставили задачу исследовать психологию и идеологию русской интеллигенции, ее отношения к революции, личности, морали, государству и праву. Как отмечали Н. Бердяев, С. Булгаков, А. Изгоев и др., традиционно русской, т. е. кружковой, интеллигенции присущи слабость теоретических интересов, низкий уровень философской культуры, склонность оценивать культурное творчество по критериям политическим и утилитарным, а не с точки зрения его абсолютных ценностей.

Б. Кистяковский и П. Струве доказывали, что русскую интеллигенцию характеризует слабая индивидуальная и социальная дисциплина, объясняя это отсутствием у нее прочного правосознания, понимания значения прав личности и правового государства, неизбежно основанного, как и всякая общественная организация, на компромиссе. Вместо конституционных преобразований политического строя России интеллигенция, отрицавшая воспитание и самовоспитание в политике и ставившая на их место возбуждение масс, прививала радикализм своих идей к радикализму народных инстинктов, аппетитов и ненавистей. Все это, по мнению Струве, неизбежно вело к разнузданию и деморализации.

В “Вехах” и особенно в последующих работах П. Струве доказывал: высший идеал — это свобода личности. Но свобода, подлинная свобода достижима лишь на основе связи человека с государством. Государство — живой организм, “соборная личность”, непостижимая для ограниченного индивидуального рассудка. Его суть — власть. Власть обязана следовать праву. Трагедия русской истории, по Струве, в том, что государственная власть всегда стремилась безраздельно распоряжаться жизнью общества. А это в свою очередь порождало безразличие к праву и со стороны революционной оппозиции. Струве подчеркивал: государство должно быть способным соединять власть, основанную на идее права, и общественность, народное мнение, опирающееся на идею свободной, личной ответственности.

Как соединить эти крайности? С помощью категории середины, считал Струве. Средние люди -— не посредственности. Средние слои — это и не буржуа, это культурно наиболее зрелые элементы народа, это — носители свободы. Если в обществе отсутствует среднее сословие, то получается государство, состоящее из рабов и господ, а не из свободных людей, государство, где одни исполнены зависти, а другие — презрения.

Между тем реальный исторический процесс после революционных событий 1905—1907 гг. вел к усилению социальной напряженности и, следовательно, к новой революции. Аграрный вопрос не был решен. На одно крестьянское хозяйство приходилось в среднем 7 десятин земли, тогда как для обеспечения прожиточного минимума одной семье требовалось не менее 15 десятин. В то же время на одного крупного землевладельца приходилось в среднем примерно 2300 десятин. Некоторые исследователи, публицисты сегодня полагают, что реформы П. А. Столыпина могли бы сгладить социальные катаклизмы. Это — иллюзия. Маневры Столыпина в конечном счете привели к тому, что он оказался не нужен ни царю, ни помещикам, ни крестьянам.

Капитализм, конечно, в начале 900-х годов достиг немалых успехов. Но парадоксально: “естественно” развиваться он уже не мог. Он был обременен изжившими себя самодержавием и помещичье-крепостническими пережитками и уже был поражен острыми социальными противоречиями между капиталистами и рабочим классом, трудящимися. Эта “неестественность” капиталистического развития России ускоряла созревание революционной ситуации; она оказала решающее воздействие и на быструю радикализацию масс, на их “большевизацию”, обеспечившую победу большевиков в Октябре 1917 г.

Вождем, руководителем большевиков был В. И. Ленин. Конечно, многие идеи Ленина, его политические шаги следует рассматривать в контексте того исторического времени. Это, вероятно, касается прежде всего принципов построения партии нового типа, вопросов тактики революционной борьбы, отношения к государству, демократии и т. п.

В свете современной политической конъюнктуры сегодня многие оценивают Октябрьскую революцию, деятельность Ленина, большевиков безоговорочно негативно. Но вот что говорят непосредственные участники и свидетели тех исторических событий. Так, Н. Бердяев считал, что революция в Октябре 1917г., возглавляемая большевиками, Лениным, — необратимая судьба России, давшая ей шанс на возрождение. Она спасла Россию от грозящей ей экономической и социально-политической катастрофы. (Примечательно, что Бердяев еще в 1907 г. предсказывал, что в случае революции к власти в России придут большевики. Больше некому.) Буржуазия, пришедшая к власти в феврале 1917 г., имела исторический шанс. Однако она его не использовала. Ни буржуазия, ни так называемые мелкобуржуазные партии, ни меньшевики, ни эсеры не разрешили острейших социальных противоречий, не дали народу ни мира, ни земли, ни хлеба. В результате они потеряли всякий нравственный авторитет, утратили поддержку народа. Ленин, большевики спасли Россию. Остановили разложение и распад. Провозгласили мир, дали землю крестьянам, смогли организовать новое общество; во всем этом — бесспорная заслуга Ленина, большевиков перед русским народом, подчеркивал Н. Бердяев.

В 20-х годах многие противники большевиков, побежденные, изгнанные, начали пересматривать свое отношение к революции, к той власти, которая утвердилась в России после гражданской войны. В те годы возникло движение “сменовеховства”. Оно получило название от вышедшего в Праге в середине 1921 г. сборника “Смена вех” и парижского журнала под тем же названием. Авторы сборника, профессора Ю. В. Ключников, С. С. Чахотин, Ю. Н. Потехин, С. С. Лукьянов, общественные и партийные деятели А. В. Бобрищев-Пушкин, Н. В. Устрялов и др., признали, что, когда встала дилемма: Красный Кремль или Кремль с колокольным звоном царей московских, народ предпочел первое и “сознательно воплотил свою волю” в Октябре (“Смена вех”. С. 34, 51).

Н. В. Устрялов, осмысливая новый путь для “национально-патриотических элементов России”, писал в книге “В борьбе за Россию”, что объединение России, как ни парадоксально, идет под знаком большевизма, исповедующего идеологию Интернационала, но выполняющего национальную задачу. Поэтому методы преодоления большевизма должны быть изменены. Надо способствовать процессу органического перерождения советской власти. Но первое и главное сейчас — собирание и восстановление России как великого и единого государства. Все остальное приложится. И далее продолжал: “С точки зрения русских патриотов, русский большевизм, сумевший влить хаос революционной весны в суровые, но четкие формы своеобразной государственности, явно поднявший международный престиж объединяющейся России и несущий собой разложение нашим заграничным друзьям и врагам, должен считаться полезным для данного периода фактором в истории русского национального дела” (Устрялов Н. В. В борьбе за Россию. Харбин, 1920. С. 12).

Значительный резонанс в 20-х годах вызвало движение евразийства, объединившее на некотором общем настроении и мироощущении весьма разных по своим интересам людей, таких, как философ и богослов Г. В. Флоровский, лингвист и культуролог Н. С. Трубецкой, географ и политолог П. Н. Савицкий, музыковед и публицист П. П. Сувчинский и др.

Все труды евразийцев отчетливо пронизывало антизападничество, протест против “вековой европеизации” России. Большевизм, с точки зрения многих евразийцев, в своем духовном истоке “не есть сущность русская”. Как писал П. Н. Савицкий, это результат, завершение более чем двухсотлетнего периода “европеизации” русской истории. Порочность западничества заключается в том, что оно видит в Европе лишь плоды цивилизации и не обращает внимания на скрывающиеся за ними творческие процессы. Русские западники учатся у Запада не творчеству, не искусству, а лишь подражают готовым формам, фетишизируют их. Западу (да и Востоку) евразийцы противопоставляли Россию как особый географический, исторический и культурный мир. Этот мир образует особый субконтинент— Евразию, состоящий из отсеченной от Европы европейской России и исключенной из Азии России азиатской.

В конечном счете евразийство отражало трагическое самосознание представителей разных слоев русской интеллигенции, особенно тех, кто оказался в эмиграции, за рубежом. Евразийство давало русской интеллигенции духовную опору. Вера в Россию, убеждение в том, что история для России не закончилась, а, наоборот, стучится именно в ее ворота, что она, Россия, откроет миру общечеловеческую правду, давала русским интеллигентам надежду, придавала смысл их жизни и деятельности.

В 30-е годы в нашем обществе утвердился так называемый сталинизм. Почему? Разумеется, дело не просто в Сталине. Дело в тех специфических условиях, в которых развертывалась российская революция. Капитализм, отягощенный крепостническими пережитками, самодержавие, отсутствие или во всяком случае неразвитость гражданского общества, резкая социальная поляризация, острые социальные противоречия и т.д. и т.п.— все это порождало ожесточение, нетерпение, стремление самым радикальным способом разрешить “социальный вопрос”. Важные последствия имел также тот факт, что революция фактически родилась из империалистической войны.

Революция выплеснула на арену политической жизни так называемых революционеров “на время”. А. М. Горький писал о них: ““Революционер на время, для сего дня” — человек, с болезненной остротой чувствующий социальные обиды и оскорбления — страдания, наносимые людьми. Принимая в разум внушаемые временем революционные идеи, он, по всему строю чувствований своих, остается консерватором, являя собой начальное, часто трагикомическое зрелище существа, пришедшего в люди как бы нарочно, для того, чтобы исказить, опорочить, низвести до смешного, пошлого и нелепого культурное, гуманитарное, общечеловеческое содержание революционных идей.

Люди для него — материал, тем более удобный, чем менее он одухотворен. Если же степень личного и социального самосознания человека возвышается до протеста против чисто внешней, формальной революционности, революционер сего дня, не стесняясь, угрожает протестантам карами, как это делали и делают многие представители очерченного типа”.

В 20-х годах В. Г. Короленко написал А. В. Луначарскому шесть писем, в которых высказал свои соображения по поводу обстановки в стране, социальных преобразований, происходящих в ней под руководством большевиков, приемов и методов осуществления власти большевиками. Он обвинял большевиков в том, что они силой, приказом навязывают новые формы жизни, удобства, которых народ еще не осознал и с которыми не мог еще ознакомиться на творческом опыте. Он критиковал большевиков за то, что они “внушили” народу, что буржуазия представляет собой “только класс тунеядцев, грабителей, стригущих купоны, — и ничего больше!” “Прежде вы, большевики, рассматривали капиталистический класс как класс, организующий производство, теперь же капитализм для вас — это только плод грабежа, подлежащий разграблению в свою очередь. Вы забыли, что истинная свобода социальной революции состоит не в немедленном разрушении капиталистического производственного аппарата, а в овладении им и в его работе на новых началах”. В свою очередь свобода мыслей, собраний, слова и печати, считал В. Г. Короленко,—это также не “буржуазные предрассудки”, а необходимое орудие будущего. Без социальной справедливости конечно же нет полной свободы. Но и без свободы невозможно достигнуть справедливости. Корабль будущего приходится провести между Сциллой рабства и Харибдой несправедливости, никогда не теряя из виду обеих вместе.

Очевидно, что большевистская революция, большевизм были авторитарной альтернативой режиму царского самодержавия. Они были вместе с тем авторитарной попыткой модернизации России, ликвидации ее отсталости от Запада. В сущности в истории России все или почти все попытки модернизации были авторитарными, осуществлялись сверху. К тому же типичной чертой российских модернизаций был их “догоняющий” характер: нужно было “прорубить окно в Европу”, обеспечить России статус великой державы, “догнать и перегнать Америку” и т. д. и т.п. Все это вело к укреплению централизма, к концентрации власти в руках правящей элиты и, естественно (поскольку нужны средства), к эксплуатации, к сохранению низкого уровня жизни народа. Протесты подавлялись. В результате становление гражданского общества, укрепление прав и свобод, воспитание и самовоспитание граждан затормаживалось. В конечном счете общество лишалось импульсов и стимулов к саморазвитию. Отставание не только не устранялось, а, напротив, нарастало.

Н. С. Хрущев начал демонтаж тоталитарной системы; отказался от насаждения террора и страха. Но поскольку он не сделал ставку на подлинное раскрепощение человека, связанное с утверждением хозяйственной самостоятельности, соревнованием различных форм собственности, внедрением рыночной системы, с реорганизацией политической системы, направленной на утверждение политических прав и свобод и т. п., постольку подлинного обновления и освобождения общества не получилось. “Номенклатура” свергла самого Хрущева. Система изживала и изжила себя. Пришедший к власти в 1985 г. М. С. Горбачев, понимая, что система уже “не работает”, предпринял новые усилия, нацеленные на ее перестройку, но он продолжал действовать как “номенклатурный реформатор”, больше думал о своей личной власти, поэтому сделать уже ничего не смог: система рухнула.

Однако рухнула она все-таки не сама по себе и не только по “вине” М. С. Горбачева, его несостоятельного окружения. Тысячи, десятки тысяч людей ей противостояли, ей сопротивлялись (иначе как объяснить масштаб сталинских репрессий).

В 60—70-х годах символом сопротивления тоталитаризму стали А. И. Солженицын и А. Д. Сахаров. Со многими их социально-политическими взглядами можно не соглашаться. Но они достойны уважения за мужество, гуманизм, честность, за высокую нравственность и любовь к своей стране. Выступая против тоталитаристских тенденций, против всесилия чиновничье-бюрократического аппарата, против произвола правителей, А. И. Солженицын и А. Д. Сахаров, каждый по-своему, последовательно и твердо отстаивали права и свободы граждан, подчеркивали, что власть должна базироваться на прочных началах разума и нравственности, отвечать не узким, групповым и т. п. интересам, а служить общечеловеческим идеалам правды и добра.

Формируя этот том, составители включили в него прежде всего работы тех российских мыслителей, общественно-политических деятелей, взгляды и деятельность которых активно воздействовали на формирование общественно-политических настроений в России, стали составной частью духовного наследия нашего отечества. Конечно, картина столкнувшихся в духовной атмосфере России идей весьма противоречива: здесь взаимодействовали, противостояли и боролись друг с другом консервативные, либеральные и радикально-социалистические идеи; концепции, апеллирующие к русской идее, обосновывающие самобытность России, ее историческую миссию, и концепции, призывающие искать ориентиры продвижения России к будущему на Западе, в историческом опыте западных стран.

В советское время идейный плюрализм и т. п. были устранены. Господствующее положение заняли теории, оправдывающие, восхваляющие советский общественно-политический строй.

И все же начиная с 60-х годов антитоталитаристская тенденция укреплялась. Многие ученые, общественно-политические деятели разрабатывали демократическую альтернативу тоталитарному строю, обосновывали принципы и пути продвижения к гражданскому обществу, правовому государству. Среди них Ф. И. Бурлацкий, А. А. Галкин, Ю. А. Красин, Г. X. Шахназаров и другие. Их работы не вошли в том из-за ограниченности его объема, а главное потому, что они продолжают творчески работать, их последнее слово о политической судьбе России, о соответствующем ее истории общественно-политическом устройстве еще не сказано.

Труды российских политических мыслителей, ученых, общественных деятелей, как наших предшественников, так и наших современников, — духовное достояние России, великое подспорье в сегодняшних думах россиян о политическом будущем России, об ее месте в мировом сообществе народов.

Составители текстов, включенных в данный том, являются и авторами преамбул к ним.

Научно-вспомогательная работа: Л. П. Ахраменко, кандидат философских наук.

Б. Н. Бессонов Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел Политология