Семигин Г.Ю. Антология мировой политической мысли. Политическая мысль в России

ОГЛАВЛЕНИЕ

Троцкий (Бронштейн) Лев Давидович

(1879—1940) — революционер, политический деятель, публицист. С 1897 г.—в социал-демократическом движении. Участвовал в создании Южнорусского рабочего союза. На II съезде РСДРП примкнул к меньшевикам, отошел от них в 1904 г. Участник революции 1905—1907 гг. в России, председатель Петербургского Совета. После февральской революции 1917 г. вернулся из эмиграции в Петроград. Официально присоединился к большевикам в августе 1917 г., по предложению большевистской фракции избран председателем Петроградского Совета. Один из руководителей и организаторов Октябрьского вооруженного восстания. В первом советском правительстве — нарком иностранных дел. В 1918—1924 гг.— наркомвоенмор и председатель Реввоенсовета. Выступал за развитие государственной централизации, за огосударствление профсоюзов. В марте 1923 г. начал критику бюрократизации партии. В 1925 г. выступил против проводимого Сталиным курса на построение социализма в одной, отдельно взятой стране. В 1926 г. исключен из политбюро, выведен из состава ЦК. В январе 1928 г. выслан в Алма-Ату, в 1929 г.— за пределы СССР. В 1932 г. лишен советского гражданства. В 1937 г. ему было предоставлено политическое убежище в Мексике. С июля 1929 г. издавал “Бюллетень оппозиции”, подвергая критике бюрократический абсолютизм сталинизма в СССР. Организовал (1938) IV Интернационал. (Тексты подобраны 3. М. Зотовой.)

ИТОГИ И ПЕРСПЕКТИВЫ. ДВИЖУЩИЕ СИЛЫ РЕВОЛЮЦИИ

6. ПРОЛЕТАРСКИЙ РЕЖИМ

Достигнуть власти пролетариат может, только опираясь на национальный подъем, на общенародное воодушевление. Пролетариат вступит в правительство как революционный представитель нации, как признанный народный вождь в борьбе с абсолютизмом и крепостным варварством. Но, став у власти, пролетариат откроет новую эпоху — эпоху революционного законодательства, положительной политики, — и здесь сохранение за ним роли признанного выразителя нации вовсе не обеспечено. Первые мероприятия пролетариата — очистка авгиевых конюшен старого режима и изгнание их обитателей — встретят деятельную поддержку всей нации, что бы ни говорили либеральные кастраты о прочности монархических предрассудков народных масс.

Политическая расчистка будет дополняться демократической реорганизацией всех общественных и государственных отношений. Рабочему правительству придется — под влиянием непосредственных толчков и запросов — вмешиваться решительно во все отношения и явления...

Первым делом оно должно будет вышвырнуть вон всех запятнавших себя народною кровью из армии и администрации, распустить или раскассировать наиболее запятнавшие себя преступлением против народа полки. Эту работу необходимо будет выполнить в первые же дни, то есть задолго до того, как возможно будет провести систему выборного и ответственного чиновничества и приступить к организации народной милиции. Но ведь на этом дело не остановится. Перед рабочей демократией немедленно предстанут: вопрос о норме рабочего времени, аграрный вопрос и проблема безработицы.

Несомненно одно. Каждый новый день будет углублять политику пролетариата у власти и все более и более определять ее классовый характер. И вместе с тем будет нарушаться революционная связь между пролетариатом и нацией, классовое расчленение крестьянства выступит в политической форме, антагонизм между составными частями будет расти в той мере, в какой политика рабочего правительства будет самоопределяться и из общедемократической становиться классовой.

Если отсутствие сложившихся буржуазно-индивидуалистических традиций и антипролетарских предрассудков у крестьянства и интеллигенции и поможет пролетариату стать у власти, то, с другой стороны, нужно принять во внимание, что это отсутствие предрассудков опирается не на политическое сознание, а на политическое варварство, на социальную неоформленность, примитивность, бесхарактерность. А все это такие свойства и черты, которые никоим образом не могут создать надежного базиса для последовательной активной политики пролетариата.

Уничтожение сословного крепостничества встретит поддержку всего крестьянства, как тяглового сословия. Подоходно-прогрессивный налог встретит поддержку огромного большинства крестьянства; но законодательные меры в защиту земледельческого пролетариата не только не встретят такого активного сочувствия большинства, но и натолкнутся на активное сопротивление меньшинства.

Пролетариат окажется вынужденным вносить классовую борьбу в деревню и, таким образом, нарушать ту общность интересов, которая, несомненно, имеется у всего крестьянства, но в сравнительно узких пределах. Пролетариату придется в ближайшие же моменты своего господства искать опоры в противопоставлении деревенской бедноты деревенским богачам, сельскохозяйственного пролетариата — земледельческой буржуазии. Но если неоднородность крестьянства представит затруднения и сузит [пределы] пролетарской политики, то недостаточная классовая дифференциация крестьянства будет создавать препятствия внесению в крестьянство развитой классовой борьбы, на которую мог бы опереться городской пролетариат. Примитивность крестьянства повернется к пролетариату своей враждебной стороной.

Но охлаждение крестьянства, его политическая пассивность, а тем более активное противодействие его верхних слоев не смогут остаться без влияния на часть интеллигенции и на городское мещанство.

Таким образом, чем определеннее и решительнее будет становиться политика пролетариата у власти, тем уже будет под ним базис, тем зыбче будет почва под его ногами. Все это крайне вероятно, даже неизбежно.

Две главные части пролетарской политики встретят противодействия со стороны союзников: это коллективизм и интернационализм...

Мелкобуржуазный характер и политическая примитивность крестьянства, деревенская ограниченность кругозора,

оторванность от мировых политических связей представят страшное затруднение для упрочения революционной политики пролетариата у власти.

Представлять себе дело так, что социал-демократия входит во Временное правительство, руководит им в период революционно-демократических реформ, отстаивая их наиболее радикальный характер и опираясь при этом на организованный пролетариат, и затем, когда демократическая программа выполнена, социал-демократия выходит из выстроенного ею здания, уступая место буржуазным партиям, а сама переходит в оппозицию и, таким образом, открывает эпоху парламентарной политики, — представлять себе дело так значило бы компрометировать саму идею рабочего правительства. И не потому, что это “принципиально” недопустимо — такая абстрактная постановка вопроса лишена содержания,— а потому, что это совершенно нереально, это — утопизм худшего сорта, это какой-то революционно-филистерский утопизм. И вот почему.

Разделение нашей программы на минимальную и максимальную имеет громадное и глубоко принципиальное значение при том условии, что власть находится в руках буржуазии. Именно этот факт — принадлежность власти буржуазии — изгоняет из нашей минимальной 'программы все требования, которые непримиримы с частной собственностью на средства производства. Эти последние требования составляют содержание социалистической революции, и их предпосылкой является диктатура пролетариата. (...)

Все это совершенно ясно показывает, что социал-демократия не может вступить в революционное правительство, дав предварительно пролетариату обязательство ничего не уступать из минимальной программы и обещав буржуазии не переступать за пределы минимальной программы. Такое двустороннее обязательство было бы совершенно невыполнимым. Вступая в правительство не как бессильные заложники, а как руководящая сила, представители пролетариата тем самым разрушают грань между минимальной и максимальной программой, то есть ставят коллективизм в порядок дня. На каком пункте пролетариат будет остановлен в этом направлении, это зависит от соотношения сил, но никак не от первоначальных намерений партии пролетариата.

Вот почему не может быть и речи о какой-то особенной форме пролетарской диктатуры в буржуазной революции, именно о демократической диктатуре пролетариата (или пролетариата и крестьянства). Рабочий класс не сможет обеспечить демократический характер своей диктатуры, не переступая за границы своей демократической программы. Всякие иллюзии на этот счет были бы совершенно пагубны. Они скомпрометировали бы социал-демократию с самого начала.

Раз партия пролетариата возьмет власть, она будет бороться за нее до конца. Если одним средством этой борьбы за сохранение и упрочение власти будет агитация и организация, особенно в деревне, то другим средством будет коллективистская политика. Коллективизм станет не только неизбежным выводом из положения партии у власти, но и средством сохранить это положение, опираясь на пролетариат. (...)

Печатается по: Троцкий Л. Д. К истории русской революции. М., 1990. С. 99—102,104.

УРОКИ ОКТЯБРЯ

“ДЕМОКРАТИЧЕСКАЯ ДИКТАТУРА ПРОЛЕТАРИАТА И КРЕСТЬЯНСТВА”. ФЕВРАЛЬ И ОКТЯБРЬ

(...) ...Ленин иногда говорил, что Советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов в первую эпоху Февральской революции осуществляли собой до известной степени революционно-демократическую диктатуру пролетариата и крестьянства. И это верно постольку, поскольку эти Советы вообще осуществляли власть. Но, как неоднократно разъяснял Ленин, Советы февральского периода осуществляли лишь полувласть. Они поддерживали власть буржуазии, оказывая на нее полуоппозиционное “давление”. Именно это их межеумочное положение и позволяло им не выходить из рамок демократической коалиции рабочих, крестьян и солдат. По формам властвования эта коалиция — поскольку она опиралась не на урегулированные государственные отношения, а на вооруженную силу и непосредственное революционное усмотрение — тяготела к диктатуре, не дорастая, однако, до нее на несколько голов. Именно в этой демократической неоформленности полувластной коалиции рабочих, крестьян и солдат заключалась неустойчивость соглашательских Советов. Они должны были либо сойти на нет, либо взять в свои руки власть по-настоящему. А взять власть они могли не в качестве демократической коалиции рабочих и крестьян, представленных разными партиями, а в качестве диктатуры пролетариата, руководимого единой партией и ведущего за собой крестьянские массы, начиная с их полупролетарских слоев. Другими словами, демократическая рабоче-крестьянская коалиция могла наметиться лишь как незрелая, не поднявшаяся до подлинной власти форма, как тенденция, но не как факт. Дальнейшее движение в сторону власти должно было неизбежно взорвать демократическую оболочку, поставить большинство крестьянства перед необходимостью следовать за рабочими, дать пролетариату возможность осуществлять классовую диктатуру и тем самым поставить в порядок дня, наряду с полной и беспощадно-радикальной демократизацией общественных отношений, чисто социалистическое вторжение рабочего государства в права капиталистической собственности. Кто продолжал в этих условиях держаться за формулу “демократической диктатуры”, тот на деле отказывался от власти и вел революцию в тупик.

Основной спорный вопрос, вокруг которого группировались все остальные, был таков: бороться за власть или нет? брать ее или не брать? Уже одно это показывает, что мы имели перед собой не эпизодические расхождения взглядов, а две тенденции исключительного принципиального значения. Одна из этих тенденций, основная, была пролетарской и выводила на дорогу мировой революции; другая была “демократической”, то есть мелкобуржуазной, и вела в последнем счете к подчинению пролетарской политики потребностям реформирующегося буржуазного общества. Тенденции эти сталкивались враждебно на всех сколько-нибудь существенных вопросах всего 1917 г.

Именно революционная эпоха, то есть такое время, когда накопленный капитал партии пускается в непосредственный оборот, должна была неизбежно вскрыть и обнаружить на деле такого рода разногласия. В большей или меньшей степени, с теми или другими отклонениями эти две тенденции будут еще не раз проявляться в революционный период во всех странах. Если под большевизмом, выделяя самое в нем существенное, понимать такое воспитание, такой закал, такую организацию пролетарского авангарда, при которых он становится способен вооруженною рукой захватить власть; если социал-демократизм понимать в смысле реформистски-оппозиционной деятельности в рамках буржуазного общества и приспособления к его легальности, то есть фактического воспитания масс в духе признания незыблемости буржуазного государства, — то совершенно ясно, что даже и внутри Коммунистической партии, которая ведь не выходит сразу готовой из печи истории, борьба между социал-демократическими тенденциями и большевизмом должна ярче, открытее, незамаскированнее всего обнаружиться в непосредственно-революционный период, когда вопрос о власти становится ребром. (...)

ЕЩЕ РАЗ О СОВЕТАХ И ПАРТИИ В ПРОЛЕТАРСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ

Советы рабочих депутатов выросли у нас, и в 1905-м, ив 1917 г., из самого движения, как естественная организационная форма его на известном уровне борьбы. Но для европейских молодых партий, которые в большей или меньшей степени приняли Советы как “доктрину”, как “принцип”, всегда возникает опасность фетишистского отношения к Советам как к некоторому самодовлеющему фактору революции. Между тем, несмотря на огромные преимущества Советов как организации борьбы за власть, вполне возможны случаи, когда восстание развернется на основе других форм организации (фабзавкомы, профсоюзы), и только в процессе восстания — или даже после победы его — возникнут Советы уже как органы власти.

В высшей степени поучительна под этим углом зрения та борьба, которую Ленин открыл после июльских дней против фетишизма организационной формы Советов. Поскольку эсеро-меньшевистские Советы стали в июле организациями, открыто гнавшими солдат в наступление и подавлявшими большевиков, постольку революционное движение рабочих масс могло и должно было искать для себя других путей и каналов. Ленин намечал фабзавкомы как организацию борьбы за власть (см. об этом, например, воспоминания тов. Орджоникидзе). Весьма вероятно, что движение пошло бы именно по этой линии, если бы не корниловское выступление, которое вынудило соглашательские Советы к самообороне и дало большевикам возможность снова вдохнуть в Советы революционную жизнь, связав их тесно с массами через левое, то есть большевистское, крыло.

Вопрос этот, как показал недавний опыт Германии, имеет огромное международное значение. Именно в Германии Советы несколько раз строились, как органы восстания — без восстания, как органы власти — без власти. Это привело к тому, что в 1923 г. движение широких пролетарских и полупролетарских масс стало группироваться вокруг фабзавкомов, которые в основном выполняли все те функции, какие у нас ложились на Советы в период, предшествовавший непосредственной борьбе за власть. Между тем в августе — сентябре выдвинуто было некоторыми товарищами предложение: приступить в Германии немедленно к созданию Советов. После длительных и горячих прений предложение это было отвергнуто, и вполне правильно. При наличии того факта, что фабзавкомы уже становились на деле узлами сосредоточения революционных масс, Советы оказались бы в подготовительный период параллельной формой без содержания. Они лишь отвлекли бы мысль от материальных задач восстания (армия, полиция, вооруженные сотни, железные дороги и пр.) в сторону самодовлеющей организационной формы. А с другой стороны, создание Советов как Советов — до восстания и вне непосредственных задач восстания — означало бы голое провозглашение: “Иду на вас!” Правительство, вынужденное “терпеть” фабзавкомы, поскольку они стали средоточием больших масс, ударило бы по первому же Совету, как официальному органу “покушения” на захват власти. Коммунисты оказались бы вынужденными выступить на защиту Советов, как чисто организационного предприятия. Решающая борьба развернулась бы не ради захвата или защиты материальных позиций и не в тот момент, выбранный нами, когда восстание вытекало бы из условий движения масс, — нет, борьба вспыхнула бы из-за организационной формы, из-за советского “знамени”, в момент, выбранный врагом и им нам навязанный. Между тем совершенно очевидно, что вся подготовительная к восстанию работа могла с полным успехом соподчиниться организационной форме фабрично-заводских комитетов, уже успевших стать массовыми организациями, продолжавших расти и крепнуть и оставлявших партии свободу маневрирования в отношении срока восстания. Разумеется, на известном этапе Советы должны были бы возникнуть. Сомнительно, чтобы они, при указанных выше условиях, возникли как непосредственные органы восстания, под огнем, так как это грозило бы в самый острый момент создать два революционных центра. Не следует, говорит английская пословица, пересаживаться с лошади на лошадь, когда переезжаешь через быстрый поток. Возможно, что Советы стали бы строиться повсеместно после победы в решающих пунктах страны. Во всяком случае, победоносное восстание необходимо привело бы к созданию Советов как органов власти.

Не надо забывать, что у нас Советы выросли еще на “демократическом” этапе революции, были на этом этапе как бы легализованы, нами затем унаследованы и использованы. Это не повторится в пролетарских революциях Запада. Советы там будут в большинстве случаев создаваться по призыву коммунистов, следовательно, как прямые органы пролетарского восстания. Разумеется, не исключена возможность того, что расшатка буржуазного государственного аппарата зайдет достаточно далеко, прежде чем пролетариат сможет захватить власть, — и это создаст условия для создания Советов как открытых органов подготовки восстания. Но вряд ли это будет общим правилом. Весьма вероятны случаи, когда Советы удастся создать лишь в самые последние дни, как непосредственные органы восстающей массы. Наконец, вполне вероятны такие условия, когда Советы возникнут уже после перелома восстания и даже на исходе его как органы новой власти. Нужно иметь перед глазами все эти варианты, чтобы не впасть в организационный фетишизм и не превратить Советы из того, чем они должны быть — гибкой, жизненной формой борьбы, — в организационный “принцип”, извне врезывающийся в движение и нарушающий его правильное развитие. (...)

Печатается по: Троцкий Л. Д. К истории русской революции. М., 1990. С. 252—254,280—283.

ИЗДАНИЯ ПРОИЗВЕДЕНИЙ

Троцкий Л. Д. Годы великого перелома: Люди старой и новой эпох. М., 1919; Он же. Война и революция: Крушение Второго Интернационала и подготовка Третьего. ГГг., 1922; Он же. Вопросы гражданской войны. М., 1924; Он же. Новый курс. М., 1924; Он же. О Ленине: Материалы для биографии. М., 1924; Он же. Соч. Т. 1—XXI. М.—Л., 1926—1927; Он же. Моя жизнь: Опыт автобиографии. В 2 т. М„ 1990; Он же. К истории русской революции. М., 1990. Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел Политология