Семигин Г.Ю. Антология мировой политической мысли. Политическая мысль в России

ОГЛАВЛЕНИЕ

Мартов (Цедербаум) Юлий Осипович

(1873—1923)—публицист, политический деятель, один из основателей Российской социал-демократической рабочей партии, идеолог и лидер меньшевизма. С 1891 г. в социал-демократическом движении. Член Петербургского “Союза борьбы за освобождение рабочего класса” (1895), работал в организациях Бунда. С августа 1901 г. за границей. На II съезде РСДРП возглавил меньшевистскую фракцию. В 1905 г.— член Петербургского Совета. После поражения первой русской революции 1905—1907 гг. допускал возможность новой буржуазно-демократической революции. В период первой мировой войны считал неизбежным вслед за империалистической войной наступление гражданской войны и ликвидацию капитализма. После февральской революции предложил тактику давления Советов на буржуазную власть для осуществления демократических реформ и достижения демократического мира. Ушел со II съезда Советов (25.10— 07.11.1917 г.) с протестом против действий Военно-революционного комитета, начавшего вооруженное восстание, не дождавшись решений съезда. Осудил разгон Учредительного собрания. Предложил создать коалицию всех социалистических партий. В 1919—1920 гг.—депутат Моссовета. В 1920 г. выехал за границу. Один из организаторов Венского объединения социалистических партий. Редактор “Социалистического вестника” — центрального органа социал-демократической партии меньшевиков.

По своим политическим ориентирам Мартов — марксист и социалист. Он защищал идею классовой борьбы пролетариата, стремился к осуществлению пролетарской демократии по западноевропейскому образцу; боролся против замены демократии Советов — демократии самоопределившегося пролетариата — абсолютизмом бюрократии. Мартов отверг большевистскую схему социалистической революции в России, но не принял и ее упрощенной трактовки как чисто буржуазной. Октябрь 1917 г. он характеризовал как сочетание мелкобуржуазной, якобинской, антифеодальной тенденций со стихийным прорывом к социальному освобождению городского пролетариата. Критиковал большевизм, видя в нем подмену самостоятельного и самодеятельного движения рабочих масс ориентацией на повиновение политическим вождям, на диктатуру партии над массами. (Тексты подобраны 3. М. Зотовой.)

ИСТОРИЯ РОССИЙСКОЙ СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТИИ

Глава III

ОБРАЗОВАНИЕ РОССИЙСКОЙ С.-Д. РАБОЧЕЙ ПАРТИИ

(...) В такой же стране, как Россия, где все классы — и пролетариат более всех — являлись рабами самодержавной бюрократии, в такой стране борьба пролетариата за его политические интересы была прежде всего борьбой за уничтожение самодержавия, за политическую свободу. Теоретики русской социал-демократии издавна говорили о том, что первой политической задачей пролетариата в России должно быть завоевание политической свободы. Признавали это и члены действовавших в России социал-демократических организаций, и об этом говорилось в рабочих кружках пропаганды. Говорилось об этом и в листках, обращенных к рабочей массе; пользуясь вмешательством правительства в стачечную борьбу, социал-демократы указывали рабочим массам на враждебность правительства и существующего государственного порядка интересам пролетариата, на то, что пролетариату нужны политические права, нужна свобода. Но, указывая на необходимость борьбы за завоевание свободы, социал-демократы отодвигали ее на будущее время, так как сознавали свои силы еще слабыми для руководства такой борьбой, а массы пролетариата еще недостаточно сознавшими всю важность политической свободы. Отчасти они, конечно, были правы: в стране, лишенной всякой политической жизни, пролетариат, который только что пробудился от тупого сна, не может сразу обнять своим умственным взором все свои задачи и тем более начать активную борьбу во имя их. Но из этого только следовало сделать тот вывод, что с особенной настойчивостью социал-демократия должна вести политическую агитацию, чтобы ускорить переход массового движения на путь открытой политической борьбы. Но этого мало. Что значит вести политическую агитацию? Это значит пробуждать внимание пролетариата ко всем явлениям политической жизни, т. е. не просто твердить о необходимости замены самодержавия народовластием, но и пользоваться для доказательства этой необходимости всяким действием правительства, направлено ли оно в область отношений между капиталистами или рабочими или же касается совсем других классов общества. Все в области политической жизни: политика внешняя и внутренняя, отношение правительства к земельной и городской буржуазии, налоги и таможенные пошлины, крестьянский вопрос, отношения между разными национальностями, народное образование и университетская политика, — все это должно было стать предметом агитации. Во всех этих областях пролетариат нашел бы не только определенные действия правительства, а и определенные отношения между ним и различными классами, определенную борьбу разных классов между собою и правительством. Привлекая внимание пролетариата ко всем этим вопросам, социал-демократия должна была бы выяснить ему, в какое отношение он должен встать к этим классам в их борьбе на почве данных вопросов. А это уже облегчило бы и решение того трудного вопроса, который стоял перед социал-демократами: каким образом рабочая масса сможет перейти на практике от чисто экономической борьбы к борьбе политической.

В самом деле, трудность вопроса заключалась в том, что наиболее бесправному классу, который в современном государственном порядке не занимает, так сказать, никакого законного места, приходилось вставать на борьбу за самые широкие перемены в этом государственном порядке в то самое время, когда остальные классы населения, более сильные или более многочисленные (как крестьянство) и имеющие кое-какие легальные общественные организации, еще не приступили к открытой политической борьбе. В западноевропейских странах пролетариат первоначально втягивался в ту борьбу с самодержавием и сословно-бюрократическим строем, которую вели крупная и мелкая буржуазия в своих интересах: пролетариат, чувствуя свое угнетение старым порядком, самоотверженно бросался в эту борьбу, не сознавая, что у него могут быть свои интересы, отличные от интересов прочих классов, восставших за свободу. Когда же такое сознание появилось, то задачей социалистов, как вождей пролетариата, было отделить пролетарскую борьбу от борьбы “всенародной”, выяснить пролетариату необходимость отстаивать свои собственные классовые интересы и вести свою собственную политическую линию. В России же, благодаря некоторым особенностям ее истории, открытой, всенародной борьбы непролетарских классов против старого порядка не было, и пролетариат, вступивший на путь стачечного движения, был единственным классом, который в конце 90-х годов вообще боролся собственными силами за свои интересы, но боролся, не переходя за границы экономической борьбы. Но экономическая борьба рабочих с капиталистами, хотя и сопровождалась вмешательством властей и вела к столкновению рабочих с правительством, тем не менее прямо затрагивала только интересы наемных рабочих и фабрично-заводских предпринимателей. Поэтому хотя такая борьба и ставила перед рабочими вопрос об их политическом положении, но ставила его так, что это не могло возбудить горячего интереса в массах населения, порабощенных самодержавием и еще не вступивших в борьбу с ним. Таким образом, тот путь стачечного движения, который приводил пролетариат к сознанию политической свободы и борьбы за нее, не мог заметно влиять на другие, угнетенные самодержавием классы, не вызывал в них потребности в такой борьбе. Рабочее движение в его стачечной форме не становилось таким общенародным движением, к которому могли примкнуть массы непролетарского населения. А в то же время в отличие от того, как происходило в западноевропейских странах, эти другие классы сами не создавали политического движения, которое затронуло бы и пролетарские массы и, примкнув к которому, пролетариат мог бы начать первые свои шаги в деле политической борьбы. Выходило гак, что пролетариат, раньше других поднявшийся за свои интересы, должен был дать сигнал к всенародному движению, но та стачечная борьба, которую он вел, не могла заинтересовать прочие классы населения, а для того чтобы самому вступить, как отдельный класс, в открытую борьбу с самодержавием за освобождение всей страны при всеобщем политическом безмолвии — для этого пролетариат русский был еще слишком слаб, не имел никаких легальных “зацепок” для борьбы, благодаря своему полному бесправию, да и недостаточно в массе своей сознателен. Благодаря такому противоречивому положению, получалось то, что о политической борьбе говорилось, как о неизбежном деле будущею, но ее выводили из нынешней экономической борьбы пролетариата с хозяевами, причем, однако, не могли указать, каким образом эта экономическая борьба перейдет в политическую, какими способами будет пролетариат, один при всеобщем безмолвии, вести политическую борьбу. Массам говорилось, что политический строй России надо изменить и что для этого нужна прямая борьба; тут же прибавлялось, что для этой борьбы время еще не настало. И выходило так, что социал-демократы удерживают массы от немедленной политической борьбы.

Выход мог быть только один: употребить уже накопленную пролетариатом в его экономической борьбе революционную силу для того, чтобы толкнуть другие недовольные слои народа в открытое политическое движение, а затем этим самым движением воспользоваться для того, чтобы организовать силы пролетариата не как слепого придатка к движению непролетарских классов, а как самостоятельной силы, ведущей борьбу со старым порядком рядом с другими классами, но не сливающейся с ними. Такая политика была возможна потому, что у непролетарских классов имелось много поводов для недовольства своим положением; среди крестьян, интеллигенции, земельного дворянства, среди угнетенных наций происходило постоянное брожение, только не имевшее еще силы вылиться в сознательное политическое движение. Как ни было еще слабо движение пролетариата, но его передовые слои могли уже постараться ускорить такой переход, беря на себя инициативу (почин) в организации общенародных политических протестов. Для этого нужно было только, чтобы социал-демократия расширила свою агитацию, обращала больше внимания на явления политической жизни, стоящие вне борьбы труда с капиталом, и организовала бы, хотя бы со стороны пролетарского авангарда, вмешательство в эти явления политической жизни. (...)

Глава V

11-Й СЪЕЗД ПАРТИИ. БОЛЬШЕВИКИ И МЕНЬШЕВИКИ

(...) Съезд, после продолжительных дебатов, принял программу партии, одобрив с небольшими изменениями проект, представленный редакцией “Искры”. Борьбу против этого проекта в его теоретической части вели лишь делегаты “Союза русских социал-демократов”, восставшие против принципа диктатуры пролетариата как необходимого момента при осуществлении рабочим классом социалистической революции. В практической программе вызывала сомнения ее аграрная часть, поскольку некоторые делегаты считали необходимым пойти дальше навстречу стремлениям крестьян к захвату помещичьих земель. Больше споров вызвали требования национального характера программы-минимум: представители “Бунда” отстаивали лозунг культурно-национальной автономии, но не встретили поддержки съезда. Пункт программы, признававший за каждой нацией право на самоопределение, был принят вопреки возражениям делегатов социал-демократии Польши и Литвы (Барский и Ганец-кий), присланных на съезд для обсуждения вопроса о слиянии польской социал-демократии с русской. Польские социал-демократы, у себя на родине отстаивавшие неразрывную связь Польши с Россией, видели в признании абстрактного права на самоопределение национальностей уступку тому национал-социализму, с которым они вели столь ожесточенную войну. Поэтому они покинули съезд, прервав переговоры о слиянии.

По тактическим вопросам съезд принял ряд резолюций. Одна рассматривала вопрос об отношении к проявлениям чисто экономического рабочего движения, возникавшим в связи с агитацией) организаций, борющихся против социал-демократии (“зубатовщина”). Резолюция рекомендует: продолжая борьбу с зубатовскими методами развращения рабочего движения, ни в каком случае не выступать против тех стачек, которые вызваны “независимыми” организациями, насаждавшимися Зубатовым. Тем же духом осторожности проникнута резолюция по поводу изданного в это время закона о “фабричных старостах”. Заклеймив полицейский и антипролетарский характер этого закона, резолюция ставит задачей партии использовать его для проведения в старосты везде, где можно, кандидатов партии.

Резолюция о партии социалистов-революционеров (П. Аксельрода), анализируя утопический характер теории и авантюристический характер политики этой партии, объявляет ее деятельность одинаково вредной и с социалистической, и с демократической точек зрения: терроризмом и пропагандой “внеклассового” социализма они препятствуют сплочению рабочего класса в самостоятельную партию; своими утопическими лозунгами они лишают себя возможности организовать мелкобуржуазную демократию в революционную силу. Выводя из этого анализа требование решительной борьбы с партией с.-р., резолюция отвергает возможность каких-либо соглашений с ней в практической области и даже для местных организаций допускает такие соглашения лишь под особым контролем центрального комитета.

По вопросу об отношении к либералам на съезде обнаружились разногласия. Один проект резолюции был предложен Лениным и Плехановым, другой — Потресовым и поддержан Аксельродом, Мартовым, Засулич, Троцким. Первый, выставляя общий принцип готовности социал-демократии поддержать “всякое оппозиционное движение против царизма”, объявляет контрреволюционной деятельность органа Струве “Освобождение” и призывает партию разоблачать перед народом эту контрреволюционность. Резолюция Потресова устанавливает условия, при соблюдении которых возможны политические соглашения социал-демократии с либеральной демократией, а именно: признание всеобщего и равного избирательного права, отказ от борьбы с революционным движением рабочего класса и отказ от поддержки каких-либо социально-реакционных требований. Съездом были приняты обе резолюции.

Главное внимание съезда заняли вопросы организации, вокруг которых с первых же дней открылась борьба, приведшая к расколу съезда. Часть делегатов, приехавших из России, ощущала необходимость несколько ослабить узы той централизации партийного аппарата, которая начала устанавливаться под влиянием реакции против прежнего федеративного строя партии. Потребность в таком ослаблении диктовалась частью стремлением легче ассимилировать оставшиеся в партии элементы, примыкавшие к побежденным направлениям социал-демократии: “экономистам” разных толков легче было ужиться в объединенной партии, при условии сравнительно широкой автономии областных и местных организаций; частью же местные практики стремились обеспечить возможность для местных организаций считаться с особыми условиями местного движения, столь разнообразными на протяжении России, и вносить известную гибкость в дело проведения общепартийных директив, чему могла бы лишь помешать чересчур строгая, прямолинейная и все нивелирующая централизация. (...)

Ослабленная этим выходом наиболее сильной и наилучше организованной своей части, партия во второй день оказалась в совершенно расстроенном состоянии благодаря расколу съезда на две почти равные половины. Меньшинство, сплотившееся на почве оппозиции крайнему централизму, заговорщичеству и диктаторским тенденциям Ленина, хотя и объявило, что будет бороться за торжество своих взглядов в рамках самой партии, но отказалось принимать какое-либо участие в работе центральных учреждений, пока ему не будет обеспечена достаточная свобода для пропаганды своих взглядов. Между тем победившая фракция именно такой свободы не хотела признать и, взяв в свои руки власть, принялась за “очистку” местных комитетов от нежелательных элементов, стремясь и в местных партийных центрах обеспечить за собой прочное большинство. Лозунгом этой организационной ломки явилась борьба с “оппортунистами в организационном вопросе”. В свою очередь меньшевики, укрепившись в ряде южных комитетов (Донской, Харьковский, Киевский, союзы Донецкий и Крымский), сопротивлялись здесь давлению центрального комитета, в других же пунктах апеллировали от местных комитетов к “периферии”, к массе рядовых партийных работников, среди которых идея ослабления бюрократического централизма с развитием партийной самодеятельности организованных масс встречала сочувствие. Вся эта борьба не могла не расстроить всю работу партийного аппарата. (...)

Глава VI

РУССКО-ЯПОНСКАЯ ВОЙНА И РЕВОЛЮЦИОННЫЙ ПОДЪЕМ

(...) Две тактические концепции, таким образом, были противопоставлены друг другу, и борьба двух фракций вышла из сферы чисто организационных вопросов. С одной стороны, попытка в отсталых общественно-политических условиях России усвоить рабочему движению, в меру возможного, европейские методы самостоятельного политического выступления в каждом конфликте внутри имущего общества, в котором поставлены вопросы общенационального значения, и постепенно вырабатывать из стихийно волнующихся пролетарских масс устойчивую политическую силу, способную к сознательному действию в момент революционного кризиса; с другой — концентрация всех партийных сил на боевом упражнении этих волнующихся масс, с тем чтобы в подходящий момент, используя политическую обстановку, бросить их в генеральное сражение.

Одна тактика учитывала предстоящий постепенный развал царизма и поступательное движение оппозиционных имущих классов к власти как ряд этапов, способствующих классовому самоопределению пролетариата и формированию из него силы, способной довести начинающуюся революцию до крайних демократических пределов. Другая спекулировала, напротив, на неоформленность и относительную беспомощность непролетарских классов как на фактор, который должен позволить крайней революционной партии, опирающейся на возбужденные и в боевой школе организованные массы, одним ударом достигнуть своих политических целей. Все тактические разногласия между меньшевиками и большевиками, развернувшиеся в 1905—1907 годах, заключались в зародыше в этом первом споре о тактике. (..,)

Глава VIII

СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТИЯ В ТЕЧЕНИЕ “ДНЕЙ СВОБОДЫ”

(...) В конечном счете шаткость теоретической позиции обеих фракций в “дни свободы” определялась той мертвой точкой, к которой пришло в данный момент общенациональное движение, одержавшее 17 октября крупнейшую принципиальную победу при условиях, делавших невозможной реализацию этой победы в полной мере. Политическая слабость буржуазной оппозиции и медленность нарастания крестьянского движения и особенно политической его организованности ставили пролетариат в изолированное положение на той аванпостной позиции, на которой ему приходилось отстаивать от организующейся контрреволюции завоевания предыдущего движения. И в свою очередь шаткость теоретической позиции, при отсутствии нормально функционирующей массовой организации у партии, мешала ей являться по отношению к находившимся в авангарде массам в роли организатора тех движений и маневров, которые являлись необходимыми для подготовки будущих битв и для предотвращения их наступления в условиях, неблагоприятных для победы.

Партия поняла, что залог дальнейших успехов — в использовании развала полицейской государственности для широкой организации сил пролетариата. Работа в этом направлении велась громадная. Но ее благотворные результаты парализовались политический беспомощностью социал-демократии перед теми стихийными порывами, в которых проявлялось метание пролетарских масс, их инстинктивное стремление продолжать во что бы то ни стало раз начавшееся движение, идя по линии наименьшего психологического сопротивления. Невозможность в данный момент брать с бою новые политические позиции была ясна массам; они бросались в сторону непосредственно-экономической борьбы, внося в нее те приемы, которые в период с января по октябрь успешно были применены в борьбе политической. С конца октября в Петербурге обозначается “захватное” движение для немедленной реализации восьмичасового рабочего дня. Перед социал-демократией оно ставило вплотную вопрос, в какой мере это движение соответствует политической задаче, формулированной при прекращении октябрьской забастовки, — задаче подготовки следующей крупной политической битвы. (...)

Глава XI

ВЫБОРЫ ВО II ДУМУ И ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ

С.-Д. ФРАКЦИИ В НЕЙ. ЛОНДОНСКИЙ СЪЕЗД

Новая избирательная кампания застала социал-демократию более объединенной, чем в начале года, в вопросе об участии в выборах. Только в рядах польской социал-демократии господствовало еще “бойкотистское” настроение, но она не сочла возможным выступить против участия в выборах...

Учитывая происшедшее в стране, вслед за роспуском I Думы и деятельностью министерства Столыпина, левение масс избирателей, большевики стремились к тому, чтобы в ходе выборов нанести возможно более чувствительный удар к.-д. партии, дабы в ее лице разбить “конституционные иллюзии” и “политику соглашательства”. Ввиду этого они склонялись к возможно тесному избирательному сближению с трудовиками и народническими группами, решившими принять участие в выборах. Однако среди близких большевикам польских социал-демократов идея такого “левого блока” не пользовалась симпатией, и они избирательную тактику, главным острием направленную одинаково против реакционной и либеральной частей имущих классов, стремились базировать на отказе социал-демократии (в первой стадии выборов) от всяких соглашений.

“Меньшевики” и примыкавшие к ним элементы, исходя из того же принципа политической самостоятельности партии на выборах, считали необходимым во всяком случае решительную поддержку либерализма там, где объективно выбор предстоит между ним и реакцией, и постольку не отказываться от технических избирательных соглашений даже и на первой стадии выборов (в городской курии с буржуазными партиями там, где раздробление оппозиционных голосов, при отсутствии по избирательному закону 11 декабря перебаллотировок, грозит победой реакционеров). Произведенные в период “междудумья” Сенатом “разъяснения” избирательных прав демократических избирателей побуждали очень высоко ценить размеры этой “черносотенной опасности”. Полемика с “большевиками” и сконцентрировалась именно на вопросе о размерах этой опасности и о допустимости — в видах ее устранения — избирательных соглашений об общих списках на первой стадии выборов. (...)

Печатается по: Мартов Л. История российской социал-демократии. Пг.; М., 1923. С. 31—34, 70—72, 77, 89— 90,154—155,189—190.

ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПАРТИИ В РОССИИ

1. ПАРТИИ В РОССИИ

Когда граждане получают возможность заниматься открыто политической деятельностью, т. е. принимать участие в ведении государственных дел, они образуют политические партии. Партия — это союз людей единомыслящих, ставящих себе одни и те же цели и сговорившихся соединить свои силы для согласной деятельности в государственной жизни. Общие цели, на которых столковалась та или иная партия, составляют ее программу, а те средства, которые партия пускает в ход, чтобы достичь этой цели, составляют ее тактику.

Политические партии, сказали мы, образуются гражданами для влияния на государственную жизнь. Но еще совсем недавно русское государство было устроено так. что гражданам правительство запрещало вмешиваться в государственные дела и жестоко карало за всякое вмешательство. В такое время партии не могли существовать иначе, как тайно, и их образовывали только те люди, которые не боялись поплатиться за свою деятельность тюрьмой, разорением, часто смертью. В то время существовали в России только немногие партии и все они были очень малочисленны, потому что немного находилось людей, готовых заниматься “политикой” под вечным страхом полицейского преследования. (...)

II. ПРАВЫЕ РЕАКЦИОННО-КОНСЕРВАТИВНЫЕ ПАРТИИ

Политические партии в России, как и в других странах, образованы были прежде всего людьми, стремящимися к изменению существующего государственного и общественного порядка. Но вслед за ними стали образовывать партии и приверженцы этого старого порядка—-консерваторы (т.е. люди, стоящие за сохранение всех основ нынешнего строя).

Консервативные (или правые *) партии стоят за сохранение господствующих порядков, но так как эти порядки разрушаются каждодневно самой жизнью то в заботах об их укреплении, о том, чтобы сделать их непоколебимыми, консерваторы сплошь и рядом добиваются восстановления уже давно исчезнувших учреждений, которые бы послужили могучим оплотом против всякой новизны. Консерваторы, таким образом, становятся реакционерами (людьми, добивающимися попятного движения истории). Так, например, иные дворяне-помещики, отстаивая свои привилегии (льготы в гражданских правах и повинностях) против всяких попыток утвердить гражданское равенство, пришли к тому, что стали добиваться прямого восстановления отмененного в 1861 г. крепостного права. Частью они и достигли этого учреждением земских начальников и другими мерами, которые делают личность каждого крестьянина зависимой от местных помещиков.

Такие реакционные партии, как “Русская монархическая партия”, “Союз русского народа”, “Русское собрание”,— точно так же, отстаивая старые порядки, не прочь вернуть кое-что из времен крепостного права и даже из еще более старых времен Московских царей. (...)

* Правыми партиями называют консерваторов потому, что в парламентах они обыкновенно занимают правую сторону (от председателя); влево же сидят партии сторонников прогресса (улучшения государственного и общественного строя).

III. УМЕРЕННО-КОНСЕРВАТИВНЫЕ ПАРТИИ

(...) Между этой старинной и новою Россией расположились различные партии людей, желающих слегка подправить ненавистную всем старину, чтобы сделать ее менее отвратительной. Из этих партий “центра” (между правой и левой) более известны были “Торгово-промышленная партия”*) и “Союз 17-го октября”. Обе партии более или менее признавали необходимость ограничить монархию и в этом отношении отличаются от “Союза русского народа” и тому подобных партий. Обе они желают, чтобы власть в государстве принадлежала монарху совместно с выборными людьми; обе они желают конституционного порядка, т. е. подчинения правительства известным основным законам; и к числу таких основных законов они относят законы о свободе слова, личности, союзов и т.д. От других партий, стоящих за конституционный порядок, они отличаются прежде всего тем, что, допуская участие в управлении выборных людей, они, однако, главную власть предоставляют самому монарху. сводя роль выборных к роли советника монарха. (...)

IV. ПАРТИИ ЛИБЕРАЛЬНО-ДЕМОКРАТИЧЕСКИЕ

(...) Из либерально-демократических партий единственная влиятельная и распространенная по всей России -- “Партия Народной Свободы” (или конституционалисты-демократы). Другие партии того же толка — “Партия Демократических Реформ”, “Партия свободомыслящих” **. “Радикальная партия” — только кое-где имели влияние.

* Позднее “Торгово-промышленная партия” слилась с “Союзом 17-го октября”.

** За последние годы возникла еще партия “прогрессистов”, в которую вошли главным образом крупные промышленники, не согласные с программой и деятельностью партии кадетов.

“Партия Народной Свободы” добивается конституционного порядка: равенства всех граждан перед законом, свободы совести и вероисповедания, свободы слова и печати, собраний и союзов, свободы подачи петиций (совместных заявлений по государственным вопросам), неприкосновенности личности и жилища, свободы передвижения. Партия требует, чтобы в управлении страной и законодательстве участвовало собрание представителей, выбранных всеобщим, прямым, равными тайным голосованием. Слово “участвовало” показывает, что, по мнению партии “Народной Свободы” (или, как ее еще называют, “кадетской” партии), народные представители не пользуются всей властью в государстве. И действительно, кадеты — партия монархическая*, т. е. они желают разделения власти между наследственным монархом и народными представителями. (...)

V. РЕВОЛЮЦИОННЫЕ ПАРТИИ

До сих пор мы говорили о партиях, образованных, что называется, “хорошими господами”, хотя и принимающих в свою среду и людей поплоше. Теперь нам осталось познакомиться с так называемыми крайними или революционными партиями, состав которых — разночинцы, рабочие, крестьяне, солдаты и прочий трудящий люд — сильно отличается от состава всех остальных партий. (...)

Как Соц.-Демократы, так и Социалисты-Революционеры добиваются в государственном управлении полного народовластия (демократической республики). Отдельным народностям, обитающим в России, должна быть, по их мнению, предоставлена полная свобода самоуправления, т. е. каждая из них вправе выработать по своему желанию свое отношение к России, может даже, если хочет, отделиться от нее. По мнению революционных партий, насильственное удержание какой-либо народности в русском государстве нужно не русскому народу, а только буржуазии и чиновникам.

Управление государством и законодательство должны, по их мнению, принадлежать целиком палате народных представителей, избранных всеобщим, равным, прямым и тайным голосованием, а все министры должны подчиняться этой палате. Никаких “верхних палат”, никакого наследственного. не выбранного главы! Все чиновники должны

* Только после революции этого года, когда восставшие рабочие и армия смели род Романовых, партия “Народной свободы” высказалась за республику, против которой всегда была до того времени. выбираться населением. Граждане должны пользоваться неограниченной свободой слова, печати, союзов, собраний, стачек. Все эти права и неприкосновенность личности гражданина должны ограждаться подсудностью чиновников общим судам и раздачей гражданам оружия. Постоянная армия должна быть распущена, ее должна заменить всенародная милиция.

В рабочем вопросе обе партии требуют скорейшего проведения 8 часового рабочего дня для всех рабочих, страхования рабочих от несчастных случаев, старости, безработицы — за счет капиталистов, выборной (от рабочих) фабричной инспекции, контроля рабочих союзов над внутренним распорядком фабрик, уголовной ответственности хозяев за нарушение фабричных законов.

В крестьянском вопросе между С.-Д. и С.-Р. глубокое разногласие. Обе партии добиваются экспроприации (отобрания) удельных, кабинетских, монастырских и помещичьих земель, притом без всякого выкупа. Но они не согласны в вопросе, что делать с этими землями. Партия С.-Р.-ов стоит за обращение их в пользование одних лишь трудящихся крестьян с тем, чтобы земля бралась общинами или товариществами таких крестьян, причем между отдельными крестьянами земля должна делиться поровну (социализация и уравнительное пользование). Партия стремится, таким образом, охранить крестьянство от того разделения на зажиточных и неимущих, которое происходит уже повсюду в деревне, как и в городе.

Социал-демократия полагает, что эта цель не достижима до тех пор, пока производство на земле будет вестись отдельными хозяевами, каждым за свой счет. (...)

VI. БОРЬБА ПАРТИЙ

(...) Таким образом, борьба между партиями за влияние на государственные дела и на народ есть не что иное, как борьба между разными классами современного общества за свои интересы. Люди борются за свою программу — за то, как устроить государственный порядок, какое установить управление, какие издавать законы; в этой борьбе в конце концов выражается только та самая грубая и жестокая борьба, которую каждый может видеть не в парламенте, не на социалистических собраниях, не в газетах, а в обыденной жизни, где разные классы борются “за копейку”, за власть одних над другими, за освобождение одних от гнета других. (...)

Печатается по: Мартов Л. Политические партии в России. М., 1917. С. 3, 4—5,9—10, 17—18, 24, 25—26, 34.

ИЗДАНИЯ ПРОИЗВЕДЕНИЙ

Мартов Л. Пролетарская борьба в России. СПб., б. г.; Он же. Борьба с “осадным положением в РСДРП”. Женева, 1904; Он же. Общественные и умственные течения в России 1870—1905. Л.; М„ 1924. Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел Политология