Семигин Г.Ю. Антология мировой политической мысли. Политическая мысль в России

ОГЛАВЛЕНИЕ

Петражицкий Лев Иосифович

(1867—1931) — правовед, теоретик права. С 1897 г.— приват-доцент, а затем профессор Петербургского университета. В 1898—1918 гг. возглавлял кафедру энциклопедии и философии права. Принимал участие в деятельности партии Народной свободы, был депутатом 1 Государственной Думы и за подписание Выборгского воззвания приговорен к 3 годам тюремного заключения. В 1918 г. эмигрировал из России. Руководил кафедрой социологии права в Варшавском университете. Модернизацию теории права Петражицкий тесно связывал с усвоением современной юриспруденцией идей психологической и политической наук. Он настаивает на необходимости создания новой отрасли юриспруденции — политики гражданского права, целью которой является разработка идеальной, нормативной модели права. Политика гражданского права должна также регламентировать правовую мотивацию, учитывая особенности человеческой психики. Если в своих поступках мы руководствуемся представлениями об обязанностях не только своих, но и других, можно говорить о праве, т. е. правом является все то, что мы мыслим как право. Наряду с этим интуитивным правом существует позитивное (господствующее в данном обществе), а также официальное (признаваемое государством) право. Петражицкий разработал типологию мотиваций правового поведения. Он различал “социально-служебное” право как право централизации, интеграции общества, основанное на представлениях об общественном долге, и право “децентрализации”, право обособления и противостояния обществу, вытекающие из психологических установок, которые приобретают значимость социального императива для каждого индивида в отдельности. (Тексты подобраны Е. Л. Петренко.)

ОЧЕРКИ ФИЛОСОФИИ ПРАВА

Глава 1. ОПРЕДЕЛЕНИЕ И ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ПРАВА

§ 1. ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ

Первая проблема науки гласит : что такое право? Для решения этого вопроса (для установления и определения понятия права) мы должны найти 1) общие и отличительные и притом 2) существенные (основные) признаки явлений права.

1. Отыскав общие и отличительные признаки права, т. е. такие признаки, которые, с одной стороны, свойственны всем явлениям права, с другой стороны, несвойственны, чужды прочим явлениям, мы определим объем понятия права, укажем, какие явления этим понятием обнимаются, какие к нему не относятся.

От успешного решения этой задачи зависит определение фундамента и годного материала, без которых немыслимо возведение прочного здания нашей науки. (...)

2. Требуется отыскание таких признаков, которые бы были не только общими и отличительными, но вместе с тем и существенными для правовых явлений, которые бы правильно определили не только объем, но и содержание права. (...)

Если правильно определено существо данной категории явлений, если открыто их существенное, основное свойство, то наука этим обрела средство для объяснения и классификации вторичных, побочных характерных явлений, свойственных данной области исследования. Она имеет возможность объяснить их как естественные, или необходимые, следствия основного свойства (объяснительная сила основного признака) и классифицировать их по отношению к основному признаку (классификационное значение основного признака). Мало того, знание существенного свойства дает науке возможность открывать путем дедукции такие касающиеся данной категории явлений истины, которые еще не были добыты путем опыта и наблюдения; она может дедуктивно предвидеть такие факты, которые еще не были подмечены, ускользнули прежде от внимания исследователей (творческая сила основного признака). (...)

Из вышесказанного очевидно, что определение существа права есть не только первая, но и основная, существенная задача науки права.

Исполнена ли она?

К сожалению, нет. Она до сих пор остается задачей, нерешенной проблемой, так что наука права до сих пор лишена такого прочного фундамента и того животворящего света, о которых говорили выше. Попыток ее решения было сделано, конечно, бесчисленное множество. Гениальнейшие представители человеческой мысли, как великие философы, так и корифеи юриспруденции, трудились над ее решением. Но сфинкс существа права остался и по сей день сфинксом.

Ни одно из бесчисленных определений права не получило санкции науки и не признано общим фундаментом для возведения научного здания. Ни одно из них не сделалось даже “господствующим мнением”. И теперь можно сказать: “Юристы еще ищут определения для своего понятия права” (Кант). Этот факт сам по себе еще не доказывает, конечно, чтобы вся накопившаяся с течением времени коллекция определений права состояла исключительно из ошибок и заблуждений, чтобы в куче мусора неудачных определений не обреталась жемчужина истины. Но он свидетельствует во всяком случае о том, что ни одному из исследователей существа права не удалось доказать правильности своего мнения, сообщить ему научную достоверность, научную очевидность; и если в каком-либо из предложенных определений и кроется верная мысль, то она представляет только интуитивно удачную догадку, но не возведена еще в научную истину в собственном смысле, не составляет научного решения вопроса; ибо не всякое в действительности правильное изречение о чем-либо обладает полною научною ценностью, а только такое, которое научно обосновано. (...)

Для признания существа права неразрешимой загадкой необходимо было бы доказать, что нет доступного человеческим познавательным способностям материала для решения проблемы, что такой материал не существует, или же если он существует, то находится вне границ нашего восприятия (трансцендентен для нашего познания, метафизичен); необходимо было бы гносеологически (на основании данных о средствах и границах познания) обосновать недоступность проблемы для человеческого интеллекта.

Но это не доказано* и доказано быть не может, ибо материал для решения вопроса о существе права существует, и он вовсе не является трансцендентным. Этот материал состоит в следующем:

* Такого доказательства, конечно, нег в изречении, что вопрос о существе права “находится в теснейшей связи с глубочайшими проблемами человеческого знания” и т. п.

1. Основным, вполне достоверным и непосредственно нам данным материалом для познания существа права являются наши внутренние психические акты.

Дело в том, что право есть (этого никто не отрицает) явление не внешнего, материального мира, как, напр., камень, дерево, а явление духовного мира, психическое явление, явление нашей души; поэтому с природой его непосредственно познакомиться мы только и можем (но зато можем познакомиться непосредственно и достоверно, не только так, как с камнем или деревом) в нашей душе, т. е. путем наблюдения, сравнения, анализа наших же собственных душевных состояний и движений.

2. Наши внутренние, психические акты (напр., гнев, радость, желание) бывают причиною разных телодвижений (или воздержания от таковых). Сюда, в частности, относятся те телодвижения, которые мы производим с целью сообщить другим какое-либо наше психическое состояние или движение (мимика, произношение или написание слов). По аналогии, наблюдая такие же действия со стороны других, мы заключаем, что они вызваны такими же причинами, как соответственные наши действия, т. е. что в основе их лежат такие же психические акты.

Мы таким образом (слушая или читая чужую речь, наблюдая чужие действия) можем косвенно (путем заключения по аналогии) познавать и психические явления в душе других людей. Поэтому и материал для познания права как особой области человеческой психики доставляет нам также наблюдение за действиями, слушание или чтение речи других и т. д.

3. Поэтому, наконец, сюда относятся и всякого рода сообщения, повествования и иные источники сведений о действиях, речах других, исторические памятники, письма путешественников и т. д. (...)

Указанный материал не только не может быть сочтен трансцендентным для нашего познания, но, напротив, является более чем доступным, ибо непосредственно и с абсолютною достоверностью нам данным*. Сомнение в доступности вопроса о природе права человеческому познанию

* По аналогии с декартовским “cogito, ergo sum” [мыслю, следовательно, существую.— Сост.] можно сказать: jus mihi inest, ergo sum: я сознаю в себе право (правовые психические акты), стало быть я существую не возникло бы вовсе, если бы был уяснен вопрос о данных для решения проблемы.

Печатается по: Петражицкий Л. И. Очерки философии права. Выпуск первый. СПб., 1900. С. 1—10.

ВВЕДЕНИЕ В ИЗУЧЕНИЕ ПРАВА И НРАВСТВЕННОСТИ

ОСНОВЫ ЭМОЦИОНАЛЬНОЙ ПСИХОЛОГИИ

ПРЕДИСЛОВИЕ

(...) Существующую систему юридических наук, посвященную историческому и практическо-догматическому изучению действующего положительного права, желательно и необходимо пополнить построением науки политического права (законодательной политики) как особой дисциплины, служащей прогрессу и усовершенствованию существующего правопорядка путем научной, методической и систематической разработки соответственных проблем.

Создание такой науки не было бы в существе дела совсем новым, не имеющим прецедента в истории наук, изобретением, а скорее, лишь восстановлением того дуалистического деления правоведения, которое существовало в эпоху школы так наз. естественного (разумного, идеального, философского) права. Значение науки естественного права как самостоятельной систематической дисциплины наряду с позитивно-правовой юриспруденцией именно заключалось в исполнении той важной и высокой миссии, которой должна служить будущая наука политики права и которая оказывается не под силу практическо-догматической юриспруденции, посвященной толкованию и систематической обработке действующего положительного права для потребностей практики, — -не под силу уже самой природе и назначению этой юриспруденции.

Вследствие разных недоразумений относительно смысла и значения учений естественного права и разных других обстоятельств, в том числе политической реакции после французской революции и падения этических идеалов, в начале девятнадцатого столетия произошло внезапное падение и уничтожение школы естественного права, и с этого времени историческая и практическо-догматическая разработка позитивного права признавалась единственно возможной наукой в области права.

Это крупное и печальное историческое недоразумение повело, между прочим, к тому, что правоведение и другие касающиеся общественного строя науки — государственные науки, политическая экономия — оказались лишенными принципиального и идеального руководства и частью занялись исторической и догматической микроскопией, частью же впали в поверхностно-утилитарное, “практическое” в вульгарном смысле этого слова направление, лишенное общих принципов, идей и идеалов. (...)

Такое направление юридических и государственных наук неизбежно оказывает весьма печальное влияние на законодательную и вообще государственную политику и на правосудие и вообще отравляет и деморализует общественную жизнь и народную психику. (...)

У школы естественного права не было в распоряжении системы научных посылок и научного метода, необходимых для достижения научно обоснованных правно-политических положений, и даже не было сознания, в чем должны состоять эти посылки и каков должен быть метод равно-политического мышления.

При этих условиях, в частности, и в особенности при отсутствии сознательно-научного метода мышления, не может быть речи о существовании науки в полном смысле этого слова и о научности соответственных рассуждений и построений.

В этом смысле и во время школы естественного права не существовало политики права как науки, т.е. не было дисциплины, которая, исходя из посылок, признанных путем научного исследования пригодным основанием для решения правно-политических проблем, и применяя сознательно-научный метод мышления, строила бы систему научно обоснованных правно-политических положений.

Создание такой науки — дело коллективной работы будущего, а первое условие для этого — выяснение природы посылок и метода научного правно-политического мышления.

Существо правно-политических проблем сводится к научно обоснованному предопределению тех результатов, наступления которых следует ожидать в случае введения известных правоположений, и к выработке таких начал, введение коих путем законодательства (или иным путем, напр., в международной области) в систему действующего права сделалось бы причиной известного желательного эффекта. Поэтому в основу научной политики права должно быть положено изучение причинных свойств, причинного действия права вообще и разных его видов и элементов в частности.

Право есть психический фактор общественной жизни, и оно действует психически. Его действие состоит, во-первых, в возбуждении или подавлении мотивов к разным действиям и воздержаниям (мотивационное или импульсивное действие права), во-вторых, в укреплении и развитии одних склонностей и черт человеческого характера, в ослаблении и искоренении других, вообще в воспитании народной психики в соответствующем характеру и содержанию действующих правовых норм направлении (педагогическое действие права).

Сообразно с этим задача политики права заключается: 1) в рациональном направлении индивидуального и массового поведения посредством соответственной правовой мотивации, 2) в совершенствовании человеческой психики, в очищении ее от злостных, антисоциальных склонностей, в насаждении и укреплении противоположных склонностей.

Действующая в каждый данный момент система правовых норм является преходящею ступенью социального воспитания и должна быть по мере выполнения своей воспитательной функции заменена другой системой правового импульсивного и педагогического воздействия, приспособленной к уже достигнутому уровню психики. Идеалом является достижение совершенно социального характера, совершенное господство действенной любви в человечестве.

Эти правно-политические положения находят подтверждение в истории права и со своей стороны проливают свет на историю человеческих учреждений. Основная тенденция исторического процесса образования и изменения правовых учреждений и их систем заключается в таком (бессознательном) приспособлении системы правовой мотивации и педагогики к данному состоянию народной психики, что путем психического воздействия соответственной правовой системы индивидуальное и массовое поведение и развитие народной психики направляется в сторону общего блага. Так как под влиянием постоянного психического воздействия права (и других факторов социально-психической жизни, в особенности нравственности) народный характер неизбежно изменяется, становится лучше, приспособленнее в социальном отношении, то соответственно с этим изменяется и право, приспособляясь к стоящей уже на более высоком уровне народной психике. Так, позднейшие правовые системы требуют и достигают от граждан большего в смысле социально-разумного поведения, чем предшествующие, более примитивные системы права, и достигают уже раньше требуемого поведения путем воздействия на более высокие стороны человеческого характера; поскольку же дело идет о том же поведении и той же качественно мотивации, например, о действии путем страха, постепенно ослабляется напряжение соответственного психического давления, напр. жестокость наказаний и т. д. Объясняется это тем, что позднейшие правовые системы играют свой психический концерт на лучших, более социальных человеческих душах, чем более ранние, рассчитанные на более примитивную, менее доброкачественную психику. Историю человеческих учреждений, в частности, напр., социально-экономических организаций, только и можно понять путем анализа соответственных правовых систем (напр., системы рабства, либерально-капиталистические системы, зачатков системы социализации народного хозяйства) с точки зрения их мотивационного и педагогического значения.

Миссия будущей науки политики права сое гонт в сознательном ведении человечества в том же направлении, в каком оно двигалось пока путем бессознательно-эмпирического приспособления, и в соответственном ускорении и улучшении движения к свету и великому идеалу будущего.

Из предыдущего вытекает, что политика права есть психологическая наука.

Теоретическим базисом ее должно быть общее психологическое знание факторов и процессов мотивации человеческого поведения и развития человеческого характера и специальное учение о природе и причинных свойствах права, в частности учение о правовой мотивации и учение о правовой педагогике.

Основным методом правно-политического мышления является психологическая дедукция, умозаключение на основании подлежащих психологических посылок относительно тех психических — мотивационных и педагогических — последствий, которые должны получаться в результате действия известных начал и институтов права, или относительно тех законодательных средств, которые способны вызвать известные желательные психические — мотивационные и педагогические — эффекты. Поскольку в известных областях и пределах наряду с психологической дедукцией возможно применение и индуктивного метода, конечно, политика права должна пользоваться и этим методом для проверки правильности дедуктивных выводов...

Изложенные положения, подкрепленные многочисленными специальными правно-политическими исследованиями для доказательства возможности и успешности их применения на деле, встретили сначала со стороны критики скептическое и отчасти решительно отрицательное отношение. (...) По поводу предложения основания особой науки политики права говорилось о возвращении к ошибкам и иллюзиям естественного права; положение о воспитательном значении права и соответственном идеале политики права было названо капитальным заблуждением, принципиально противоречащим самой природе и задаче права, которое служит охране и осуществлению в пределах справедливости эгоизма, личных интересов граждан, а не бескорыстному самопожертвованию, любви и т. д.

Но с течением времени положение изменилось. Идея возрождения естественного права в смысле создания учения о желательном праве, построения науки политики права, находит все большее количество сторонников и, можно сказать, приобрела уже право гражданства в науке... (...) Формула определения смысла и назначения права “охрана интересов”, вытеснившая постепенно прежде господствовавшую формулу “осуществление свободы” и приобретшая в правоведении характер общего лозунга и бесспорной аксиомы, постепенно уступает место иному, более идеальному пониманию значения и задачи права, в частности идее воспитания и приближения к идеалу человечества... (...)

Но к сожалению, дело ограничивается общими положениями и программными лозунгами, а реального осуществления, плодотворного применения этих положений не видно. Не только дело построения политики права на научно-психологической почве не двигается вперед, но даже не достигнуто никаких реальных успехов в области необходимых предварительных работ, в области психологического изучения природы и причинных свойств права.

Между прочим, в некоторых сродных с правоведением областях человеческого знания и исследования, напр. в области науки о нравственности и эстетики, сознание необходимости психологического изучения подлежащих явлений появилось уже давно, гораздо раньше, чем в науке о праве. Тем не менее и здесь не видно реального прогресса познания. В частности, сама природа нравственных и эстетических явлений остается до сих пор невыясненною и в высшей степени спорной и различно толкуемой.

Вообще психология, т. е. существующие психологические учения, оказывается фактически лишенною оплодотворяющей силы и способности проливать свет в области наук, касающихся разных сторон психической жизни (так называемых Geisteswissenschaften ). (...)

Часть 1. МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ ТЕОРИЙ ПРАВА И НРАВСТВЕННОСТИ

Глава II. ОБ ИЗУЧЕНИИ КОНКРЕТНЫХ ПРАВОВЫХ ЯВЛЕНИЙ

§ 3. НАУЧНЫЙ МЕТОД ИЗУЧЕНИЯ ПРАВОВЫХ ЯВЛЕНИЙ И ИХ ЭЛЕМЕНТОВ

Основной метод изучения явлений как физического, так и духовного мира состоит, как уже упомянуто выше, в наблюдении.

Из вышеизложенного видно, что правовые явления происходят и могут быть находимы для наблюдения не там, где они нам вследствие своеобразного (подлежащего ниже психологическому объяснению) оптического обмана кажутся наличными, когда мы переживаем разные правовые суждения, когда мы разным человеческим или нечеловеческим существам или целым их классам приписываем обязанности, права и т. д„ а так сказать, значительно ближе, здесь же у нас, в нашем сознании, в сознании того, кто в данную секунду переживает такие мысли. Освобождение от этого оптического обмана относительно сферы действительного нахождения правовых явлений и их элементов как реальных феноменов устраняет громадную область (мнимого) нахождения и (мнимо) возможного исследования правовых явлений и громадное количество (мнимых) правовых явлений и их элементов; даже когда правовая мысль состоит в приписывании всем людям известных обязанностей и прав по отношению ко всем людям, то имеется налицо лишь один правовой феномен — в сознании мыслящего так, а не миллиарды миллиардов правовых явлений и их элементов, рассеянных по всей поверхности земли.

Несмотря на столь значительное уменьшение количества правовых явлений и сферы их бытия по сравнению с господствующим учением, несмотря на признание всего того необозримого множества разных правовых происшествий, состояний и т. II., в существование коих верит это учение, продуктами недоразумений, все-таки и с нашей точки зрения количество правовых явлений и сфер их бытия оказывается немалым.

А именно с этой точки зрения оказывается, что сфер бывания правовых явлений столько, сколько живых существ, способных к переживанию и переживающих соответственные психические акты, а число правовых явлений равняется числу этих переживаний. (...)

Как бы то ни было, количество правовых явлений и сфер их бытия и в том случае, если сдать в архив человеческих заблуждений все то, чем наполнен фантастический мир современной теории права, и обратиться к фактам, к подлинным, действительно сущим (бывающим) правовым феноменам,— окажется весьма большим. Но это количество приходится подвергнуть опять громадному сокращению, поскольку дело идет не о бытии правовых явлений как таковом, а об их непосредственном и достоверном познании и изучении путем наблюдения.

Дело в том, что за отсутствием у нас способности видеть, вообще наблюдать то, что происходит в чужой душе (в сознании других), для нашего наблюдения абсолютно недоступны, совсем закрыты все сферы бытия правовых феноменов (как и вообще всех психических феноменов), кроме одной, кроме нашей же собственной психики, кроме сознания нашего “я”.

Отсюда следует, что надлежащим и единственно возможным приемом наблюдения правовых явлений следует признать метод самонаблюдения, интроспективный метод.

Под интроспекцией, или самонаблюдением в общем смысле, следует разуметь как обращение внутреннего внимания на подлежащее изучению психическое явление во время его переживания, самонаблюдение в тесном смысле (например, наблюдение голода, жажды, зубной боли и т.п. во время переживания этих психических явлений), так и внутреннее наблюдение представлений, “образов” прежде пережитых актов данного рода (воспоминаний, например, вчерашней зубной боли).

Всякое наблюдение, в том числе и субъективное, интроспективное, может быть простым или экспериментальным. Под экспериментальным методом следует разуметь наблюдение, осложненное умышленным воздействием на подлежащие наблюдению явления применением особых средств для их вызова, изменения и прекращения. Если дело идет о воздействии на подлежащие внутреннему, субъективному наблюдению явления, то имеется налицо экспериментальное самонаблюдение, интроспективно-экспериментальный метод. (...)

Все указанные разновидности интроспективного метода вполне применимы и при изучении правовых явлений.

В состав правовых явлений входят в качестве существенного элемента такие психические акты (моторные возбуждения, см. ниже), которые в обыденных случаях правовых переживаний обладают слабою интенсивностью и протекают незаметно или во всяком случае трудно поддаются наблюдению. Так как без знания этого существенного элемента правовых явлений не может быть и знания того, что такое собственно право, каковы его свойства, как и почему оно влияет на наше поведение в качестве мотива и т. д., то в высокой степени важно достигнуть такого повышения интенсивности этих актов, при котором они становятся заметными и поддаются изучению. И вот особенно здесь может оказать ценные услуги экспериментальный метод, в том числе эксперименты, аналогичные приведенным выше в виде примеров: чтение таких повестей, романов, газетных отчетов и т. п., где живо изображаются случаи “возмутительного” произвола и попрания чьего-либо несомненного и “святого” права, отказы в удовлетворении справедливейших правопритязаний и т. п.; живое представление себя самого в положении подвергающегося сильному искушению отрицать и оспаривать или иным образом “попрать” несомненное и “священное” право другого или живое представление себя самого в качестве жертвы возмутительного произвола и правонарушения; услуги друзей, состоящие в доведении нас (для экспериментальных целей) до правового воодушевления или “кипения” и негодования, и проч.; такие и т. п. экспериментальные средства могут доставить нам возможность наблюдать и изучать подлежащие, специально, свойственные праву психические акты в разных формах и степенях интенсивности — вплоть до бурного волнения.

Путем таких же экспериментов можно, между прочим, ознакомиться со сходными моторными раздражениями, свойственными нравственности, а путем сопоставления результатов тех и других экспериментов познать (доселе неизвестное, см. ниже) различие нравственности и права.

Интроспективный метод, простое и экспериментальное “самопознание”, является не только единственным средством наблюдения и непосредственного и достоверного познания и изучения правовых (как и нравственных) явлений, но и таким средством, без которого вообще исключена всякая возможность какого бы то ни было познания правовых (и нравственных) явлений.

Вообще нашему познанию доступны только те категории психических явлений, которые известны нам из истории нашего духовного я, с которыми мы потому знакомы, что мы сами их переживали; а прочие категории психических явлений (может быть, их очень много) абсолютно недоступны нашему познанию. (...)

То же относится и к правовым явлениям. Человек, страдающий абсолютным правовым идиотизмом, т. е. полной неспособностью к переживанию правовых психических актов, был бы лишен всякой возможности познать, что такое собственно право, и понимать вызываемые правом человеческие поступки. Слыша слово “право” и видя, что в обществе человеческом много делается со ссылкою на “право”, на то, что так полагается по “праву” и т. п., он бы, может быть, сочинил себе особое толкование на свой лад этих выражений и поступков, напр. предположил бы, что здесь дело идет о повелениях, издаваемых сильными в своем интересе по адресу слабых и беззащитных, с надлежащими угрозами на случай неповиновения, и об исполнении этих грозных приказов со стороны слабых по соображениям целесообразности (во избежание осуществления угрозы), как это, напр., бывает между разбойниками и безоружными путешественниками, — но это не имело бы решительно ничего общего со знанием того, что такое право.

Подобное же незнание или ошибочное толкование природы разных категорий психических процессов и непонимание смысла и мотивов соответственных человеческих поступков возможно и со стороны не страдающих никакими психическими недостатками лиц и даже выдающихся мыслителей и ученых — в случае незнания, где и как можно познать данного рода явления, и применения вместо надлежащего метода (интроспекции) ненадлежащего или произвольного составления формул и теорий вне каких бы то ни было научных методов исследования (в каковом положении относительно права находится правоведение, вследствие указанного выше оптического обмана). (...)

(...) Важной задачей будущего научного изучения правовых феноменов является возможно тщательное изучение разных родов внешних проявлений правовых переживаний, отличий этих проявлений от проявления сродных психических процессов (особенно нравственных) и т.д.— для приобретения научного базиса изучения чужих правовых переживаний (в частности, этих переживаний у людей прежнего времени, низших степеней культурного развития и т. п.). (...)

Печатается по: Петражицкий Л. И. Введение в изучение права и нравственности. Основы эмоциональной психологии. СПб., 1908. С 1—8 30—34,36.

ПРИМЕЧАНИЕ

* Geisteswissenschaften (нем.) — наука о духе. Имеются в виду гуманитарные знания.

ИЗДАНИЯ ПРОИЗВЕДЕНИЙ

Petrazicski L. Die Lehre vom Einkommen. Berlin, 1893; Петражицкий Л .И. О мотивах человеческих поступков. СПб., 1904; Он же. Теория права и государства в связи с теорией нравственности. СПб., 1907. Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел Политология