Семигин Г.Ю. Антология мировой политической мысли. Политическая мысль в России

ОГЛАВЛЕНИЕ

Острогорский Моисей Яковлевич

(1854— год смерти неизвестен) — писатель и общественный деятель. Окончил юридический факультет в Санкт-Петербурге, служил в департаменте министерства юстиции. В 1881 г. оставил службу в России и поступил в Парижскую школу политических наук, которую окончил в 1885 г., представив диссертацию “Истоки всеобщего избирательного права”. В 1892 г. получил премию Росси за работу “Женщина с точки зрения государственного права”. В 1903 г. появился его главный труд “Демократия и организация политических партий”. Острогорский был членом Первой Государственной Думы и, не принадлежа ни к одной партии, голосовал обычно за кадетов. Состоял членом Общества для научных изданий в Санкт-Петербурге. В теоретических взглядах исходил из убеждения о том, что демократическое устройство общества и государства, хотя и является прогрессивным и необходимым для развития общественного производства и социального равенства, все же гарантирует человеку лишь материальную свободу. Моральная же свобода, т. е. возможность мыслить и поступать согласно собственным убеждениям и целям, человечеством не достигнута даже в наиболее развитых, демократически обустроенных государствах. Центральным недостатком демократического строя Англии и США является, по его мнению, партийная организация, “партийный формализм”, уничтожающий в человеке всякую волю, самостоятельность. Существующая система представительной и исполнительной власти не способна выразить и воплотить в политике интересы всех граждан. Она должна быть перестроена по признаку ассоциаций — группировки парламентских и правительственных чиновников по интересам и призвана в конечном счете преодолеть современное противостояние законодательной и исполнительной властей в рамках демократических режимов, препятствующей подлинной консолидации граждан, общества в целом. (Тексты подобраны Е. Л. Петренко.)

ДЕМОКРАТИЯ И ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПАРТИИ

Книга шестая. ЗАКЛЮЧЕНИЕ

(...) Обращаясь к исходной точке, мы увидим государство в руках одного класса и общество, воплощенное в этом правящем классе, господствующем над индивидуумом, отягощающем его всей тяжестью религиозной, политической и социальной условности. Но эта тройная тирания отступает и ослабевает под давлением различных сил как морального, так и материального порядка. Стихийно проявляющийся энтузиазм религиозной веры, торжество утверждающегося критического разума, новая промышленная техника — все это способствует освобождению индивидуума от его оков Автономный индивидуум окончательно провозглашен самодержцем в государстве и, гордый своей новой властью, он стремится непосредственно свести к себе как к источнику все взаимоотношения публичного порядка, конституционные и внеконституционные. Но, странное явление, чем больше он продвигается вперед, тем больше он приближается к своей исходной точке. Действительно, можно констатировать, что роль индивидуума в государстве сведена к минимуму: он пользуется лишь видимостью самодержавной власти, которая ему преподносится столь же торжественно, сколь и лицемерно; в действительности же он не пользуется никакой властью в деле выбора людей, которые управляют от его имени и его авторитетом; правительство является монополией; оно находится в руках класса, который, не составляя отдельной касты, является особой группой в обществе; часто даже оно олицетворяется в одном человеке, который опирается на этот класс и пользуется властью автократа, несмотря на республиканские формы государства. (...) Бесспорно, было бы трудно найти в истории человеческого общества более потрясающую драму крушения стольких великодушных стремлений, благородных усилий, стольких обещаний и стольких надежд. Но трагическое величие этого зрелища, вызывающее возгласы скорби или радости, не может остановить исследования научного наблюдателя. Виденное им внушает ему лишь ту простую мысль, что если общество, идущее к осуществлению нового идеала, находится у своей исходной точки, очевидно, что оно шло по ложному направлению. Что же касается самой цели, то она ни осуждена, ни оправдана опытом: к ней повернулись спиной. (...)

Сначала мы видим общество, стремящееся к “наибольшему счастью наибольшего количества людей”, Бегавшего на путь избирательного режима, на который его толкала старая традиция борьбы против абсолютной власти. Представительство для подданных являлось средством обеспечения безопасности их благосостояния и их личности, и каждый шаг, сделанный в этом направлении, знаменовал собой новую победу в области народной свободы... Благодаря этой политической эволюции создалось убеждение, приписывающее как бы мистические свойства самому избирательному принципу как таковому и превращающее в аксиому то положение, что чем шире применяется избирательный способ в государственной организации, тем больше свободы. (...)

(...) Действительность избирательного принципа в управлении, в противоположность общепринятому убеждению, является ограниченной; что если однажды его границы перейдены, он уподобляется слишком натянутой пружине, неспособной дать нужного импульса, и разрушает механизм. Слишком развитая избирательная система является лишь чисто формальным атрибутом демократии, она приводит к тому, что народ вместо усиления своей власти распыляет ее: непосредственная ответственность перед народом, которую он стремится установить по всей линии, рассеивается, и в то время как она должна царить всюду, ее в действительности нет нигде. Чтобы непосредственная ответственность по отношению к народу была реальной, необходимо, чтобы она была сконцентрирована, чтобы она распространялась только на определенные, твердо установленные обязанности государственной власти, на законодательные функции и во вторую очередь на местное самоуправление. Всякое распространение избирательного режима за эти границы, на административные посты или судебные должности, может быть допущено лишь как меньшее из двух зол, например, в странах, которые еще находятся на низшей или промежуточной ступени политического прогресса, как, например, Россия или даже Германия. (...) Мы снова приходим к тому, что прогресс политического общества не столько зависит от развития избирательного права, сколько от того, в какой мере оно может себе позволить его ограничить и без опасения доверить администрацию и правосудие постоянным чиновникам. Когда политическое общество достигло настоящей свободы, когда общественное мнение, сделавшись самодержавным, удерживает в своих руках законодательную власть, источник всякой власти располагает свободой печати, свободой ассоциаций и свободой собраний, избирательный способ, примененный к администрации и правосудию, перестает служить ему так, как он служил ему в годы роста и борьбы, и, оставшись без полезного применения, даже обращается против политического общества: он заставляет его растрачивать свои силы в избирательных маневрах, которые уже стали излишними и не имеют больше другой цели, как только растрачивать и утомлять его внимание, притуплять его моральную энергию и в конечном счете отвлекать общественное мнение от его настоящей задачи, заключающейся в том, чтобы наблюдать и контролировать opганы управления.

II

К ошибочному убеждению, приписывающему избирательной системе безусловную силу, присоединилась еще другая, не менее важная, ошибка, состоящая в предположении. что применение этой системы может осуществляться само собой. Эта точка зрения непосредственно воспринята от XVII 1 столетия, когда охотно верили, так сказать, в автоматическое и универсальное действие моральных идей. Никому не приходило в i олову, что народные выборы требуют установления предварительного согласия очень большого количества людей, согласия ума и воли. Разве всеобщее избирательное право не укоренилось в демократии с тем свойством, которое оно еще сохраняет и до сих пор и которое составляет один из самых крупных, если не самый крупный из его недостатков, а именно с присущим ему синтезом без предварительного анализа. (...)

(...) Партия по своей природе является свободным объединением граждан, которое, как и всякое другое объединение не поддается внешнему воздействию, поскольку оно не противоречит общему закону. Государство, уважающее основные права граждан, игнорирует партии как таковые Оно не имеет права спрашивать у членов какой-либо группировки, каковы их политические идеи и каково их политическое прошлое. Государство не имеет права ни штемпелевать политических убеждений, ни устанавливать условий, при которых этот штемпель может быть наложен. Ни в одной свободной стране не было попыток к подобному вмешательству. Только в России недавно решили установить “легальные политические партии”. (...)

III

(...) Принципы или программа партии являлась верой, облеченной, подобно церковной вере, санкцией правомерности и иноверия. Присоединение к партии должно было быть полным, нельзя расходиться с партией ни в одном из пунктов ее символа веры, так же как нельзя принимать по выбору отдельные догматы религии. (.. ) “Соответствие” (conformity) с кредо партии являлось единственным правилом политического поведения; подобно религиозной вере, оно распространяло должную милость на всех настоящих и будущих ее членов. Ни одно действие партии, ни одно преступление, совершенное ею, не могло ни разрушить или подорвать ее действительной благости, ни предать ее противоположной партии: она управлялась теологическим принципом наследственного достоинства или недостоинства.

Основываясь на этих взглядах, столь противоположных современным понятиям, система партий с момента появления демократии не имела уже рационального оправдания в фактах. (...) Новые проблемы не могли разделять умы целых поколений и создавать на стороне каждой из борющихся партий такие же постоянные связи, как раньше. В то же время проблемы сделались бесконечно более многочисленными и разнородными: эмансипация индивидуума и дифференциация социальных условий более сложной цивилизации вызвали всюду, в идеях, интересах и стремлениях, разнообразие в единстве и своего рода беспрерывное движение по сравнению с застоем былых времен. (...)

Приемы, которыми была введена система постоянных партий, настолько же искусственная, как и иррациональная д устарелая в своем принципе, неизбежно должны были носить такой же характер. Так как проблемы, занимавшие общественное мнение, были многочисленны и разнообразны, было необходимо приспособлять проблемы к определенным группировкам людей, вместо того, чтобы группировать людей в соответствии с проблемами. Для этой цели противоречивые вопросы были подняты на уровень системы, собраны в универсальные программы и наложены друг на друга; их тасовали, как карты, вынимая то те, то другие, и, в случае надобности, выкидывали те из них, которые вызывали непреодолимые расхождения во взглядах. (...)

Проникновение в партийную систему современных форм народного голосования и свободной ассоциации далеко не ослабило недостатков метода, а лишь их усилило. Прежде всего они замаскировали реакционные тенденции этой системы. Партийная система, облеченная в формы народного голосования и ассоциации, появилась в ослепительном блеске демократических принципов Во-вторых, распространение выборов и ассоциаций на внелегальные политические отношения потребовало от граждан новых усилий: кроме многочисленных выборов, предписанных законом, которых было совершенно достаточно, чтобы сбить с толку граждан, появились выборы для намечения уполномоченных партии; кроме наблюдения за действиями конституционных представителей народа избиратели должны были еще обсуждать действия большого числа партийных представителей. Граждане не могли справиться с этой задачей, и слишком натянутая пружина выборного управления еще больше ослабла, вновь и еще более убедительно доказывая, что значение выборного принципа ограничено. (...)

(...) Ассоциация, положенная в основу системы партий, не имела также определенных границ, она являлась как бы “интегральной” ассоциацией, похожей на ту, при посредстве которой некоторые социальные реформаторы пытались и теперь еще пытаются организовать экономическую жизнь с целью уничтожения нищеты. Я не буду здесь спорить о том, возможна ли универсальная ассоциация, в которую человек войдет со всей своей экономической индивидуальностью для того, чтобы осуществить цели своего материального существования; но в политической жизни, основанной на свободе, аналогичная ассоциация не сможет функционировать с пользой- Ассоциация с целью политических действий, которые являются комбинацией усилий, преследующих материальную цель, предполагает всегда наличие добровольного и сознательного сотрудничества ее членов. (...)

IV

Демократизированная лишь с виду, партийная система свела политические отношения к чисто внешнему единообразию. Этот формализм дал возможность усилиться слабостями, присущими демократическому управлению, и уменьшил его силу.

Первым признаком демократического управления является участие в нем большой массы граждан. Однако большая масса, естественно, пассивна. (...) Общественное сознание должно быть деятельным, т. е. воинствующим: гражданин должен быть всегда на страже, со взглядом, устремленным на общественное дело и готовым отдать ему без всякой заинтересованности свое время и свои усилия. (...)

Можно было бы даже сказать, что из всех недеспотических режимов демократический режим менее всего способен к пробуждению народного сознания в условиях современной цивилизации. Последняя, все более и более усложняя жизнь, сделала частные интересы, заботы и развлечения как материального, так и нематериального порядка более многочисленными и напряженными. Точно так же и гражданин, который является прежде всего человеком, естественно побуждается своим эгоистическим инстинктом приносить в жертву поглощающим его заботам о своем собственном существовании и другим личным потребностям интересы государства, которые представляются ему более отдаленными и менее необходимыми, если только вообще эти заботы не являются для него совершенно безразличными. (...)

К экономическим и социальным условиям, отвлекающим внимание гражданина от общественных дел и усыпляющим его бдительность, в демократиях присоединяется еще крайняя доверчивость, внушенная обладанием неограниченной власти. Будучи членом самодержавного народа, каждый гражданин, сознательно или бессознательно, относит к самому себе несокрушимую силу народа, которая делает излишними все заботы об общественном благе. Он воображает, что сможет всегда своевременно вмешаться, чтобы внести порядок в дела, если это понадобится. (...)

V

В то время как условное понятие партии усыпляло гражданское сознание, которое должно заботиться о государстве, оно овладело силой социального запугивания, которое является высшей силой демократии. Эта сила, заключающаяся в том, чтобы принуждать всех к выполнению своих обязанностей силой закона, так же как и силой общественного мнения, является регулирующей силой всего управления. Проявлять власть — это не что иное, как только запугивать, применять моральное принуждение для того, чтобы заставить себе повиноваться. Деспот применяет ее так же хорошо, как и республиканский министр: его материального могущества было бы недостаточно, так как оно свелось бы к его мускульной силе. Сила запугивания, управляющая политическим обществом, является полной только тогда, когда она господствует над всеми его членами, над управляющими так же, как и над управляемыми. (...)

Демократический режим и режим, при котором наилучшим образом может укорениться власть социального запугивания, являются таким образом эквивалентными понятиями. То, что условились рассматривать в качестве демократических принципов, в действительности является лишь применением в организации общественного порядка принципа социального запугивания. (...)

Если говорят, что народ не способен к самоуправлению и что, следовательно, поэтому всеобщее избирательное право и парламентаризм являются абсурдом, то я готов согласиться с первым пунктом, но нахожу, что вывод, который из него делается, совершенно ошибочен: политическая функция масс в демократии не заключается в том, чтобы ею управлять; они вероятно никогда не будут на это способны. Если даже облечь их всеми правами народной инициативы, непосредственного законодательства д непосредственного управления, фактически управлять будет всегда небольшое меньшинство, при демократии так же, как и при самодержавии. Естественным свойством всякой власти является концентрация, это как бы закон тяготения социального порядка. Но нужно, чтобы правящее меньшинство всегда находилось под угрозой. Функция масс в демократии заключается не в том, чтобы управлять, а в том, чтобы запугивать управителей. Действительным вопросом в данном случае является вопрос о том, способны ли они запугивать и в какой мере они на это способны. Что массы в большинстве современных демократий способны серьезно запугивать управителей, это вне всякого сомнения. И именно благодаря этому мог быть осуществлен серьезный прогресс в обществе; плохо ли, хорошо ли, но управители вынуждены считаться с народными нуждами и стремлениями. Большим затруднением теперешнего политического положения является то, что еще малообразованные и недостагочно сознательные массы недостаточно запугивают политиков. Таким образом, широко распространенное массовое образование и способность масс к высказыванию своего мнения имеют в политической жизни в меньшей степени непосредственное значение, — исключая, разумеется, их значения для более сознательного выбора своих уполномоченных,— и в большей степени необходимы для лучшего запугивания тех, кто управляет от имени народа и спекулирует на недостатке его проницательности. Эти управители будут вести себя иначе, если им придется иметь дело с более образованными избирателями; они их будут больше запугивать. Вот почему вдвойне важно в демократии поднимать интеллектуальный и моральный уровень масс: вместе с ним автоматически поднимается моральный уровень тех, которые призваны стоять выше масс.

То, что было сказано в отношении всеобщего голосования, не менее правильно также и в отношении других принципов современного государственного строя. Все политические свободы: свобода печати, право собраний, право ассоциаций и гарантии индивидуальной свободы, на которые опирается всеобщее голосование и которые рассматриваются как гарантии свободы, являются лишь формами или орудиями власти социального запугивания, защитой членов государства против злоупотребления силой. (...)

Однако эта власть социального запугивания была подорвана со всех сторон политическим формализмом, введенным партийной системой, и этот формализм мешает ей укорениться со всей своей силой. (...)

И когда власть социального запугивания сводится только к репрессии, к народному гневу, которого надо бояться, власть социального запугивания оказывается ослабленной не только, так сказать, количественно, но также и качественно, и с ней вместе уменьшается также могущество демократического режима. И действительно, различные политические режимы отличаются друг от друга по характеру того страха, который внушает эта власть. (...)

VI

(...) Из всех граждан демократии наиболее боязливыми являются те, которые обладают политической властью. Они зависят от первого встречного; их судьба находится в руках человека с улицы. Они стараются ему нравиться, унижаясь до него; но так как они совсем не знают его чувств, то из боязни просчитаться, они их расценивают возможно ниже и приспосабливаются к этому. Всякий, кто облечен частицей государственной власти или тот, кто к ней стремится, этим самым уже лишается человеческого достоинства. Человеческое достоинство понимается лишь как верноподданническая покорность, которая падает ниц перед самодержавной толпой, (...)

Условное понятие партии лишь поддерживает и развивает такое положение. Ритуальный культ, которым это условное понятие окружает “большинство”, “партию”, придает квазиконкретную форму тому неопределенному могуществу множества, которое потрясает воображение индивидуума и овладевает его волей. Оно устанавливает внешний критерий его политического поведения. Он может быть застигнут на месте преступления первым встречным; все взоры устремлены на него, чтобы следить за тем, идет ли он в указанном направлении; ну как же ему не идти по указанному пути? Партийная жизнь, следовательно, представляет собой лишь длительную школу рабского подчинения. Все уроки, получаемые в ней гражданином, являются лишь уроками трусости; она прежде всего учит гражданина, что для него нет спасения вне постоянной партии и подготовляет его ко всякого рода отречениям и смирению. (...)

VII

(...) Разница между управлением, считающимся свободным, и управлением, которое таковым не является, заключается в характере движущей силы общественного мнения: в несвободных государствах общественное мнение прежде всего определяется предрассудками и чувствами, застывшими в традициях, в то время как при демократическом режиме — если он действительно таков — оно определяется прежде всего разумом, который утверждается в дискуссии. Но вот снова выступает на сцену условное понятие партии; оно не позволяет дискуссировать. Не потому, что оно уничтожает материальную свободу дискуссии, но потому, что оно ее заглушает, подавляя моральную свободу. (...)

VIII

(...) Равенство прав не может компенсировать естественного неравенства умов и характеров. С другой стороны, авторитет руководителей не может воздействовать явно и непосредственно на людей, призванных к политическому равенству. Чтобы не сбиться с пути, демократия, следовательно, нуждается в вождях, но они могут явиться и выполнять свои функции лишь при условии, если в этом уравненном обществе существует естественный отбор руководящей группы Как создать более благоприятные условия для развития этого отборного элемента в общественной жизни? В этом заключается одна из основных проблем демократии. (...)

IX

(...) Связанная с партией, постоянная организация из средства превращается в цель, которой в конечном счете подчиняется все: принципы, личные убеждения, веления общественной и даже частной морали. Чем более совершенна организация, тем более она деморализует партию и принижает общественную жизнь. Но с другой стороны, чтобы поддержать себя, партии все более и более нуждаются в сильной организации, которая одна может замаскировать пустоту той условности, на которую они опираются. Таким образом создается порочный круг. Как из него выйти? Не следует ли отказаться от организации партий? Ни в коем случае.

X

Возрастающая сложность социальной жизни сделала больше чем когда бы то ни было необходимым объединение индивидуальных усилий. Развитие политической жизни, призывая каждого гражданина к участию в управлении, заставляет его, для выполнения своего гражданского долга, входить в соглашение со своими согражданами. Одним словом, осуществление каждым своих собственных целей в обществе и в государстве предполагает кооперацию, которая невозможна без организации. Группировки граждан во имя политических целей, которые называют партиями, необходимы везде, где граждане имеют право и обязаны выражать свои мнения и действовать; но нужно, чтобы партия перестала быть орудием тирании и коррупции. (...)

XI

Не достаточно ли ясно теперь то разрешение, которого требует проблема партий? Не состоит ли оно в том, чтобы отказаться от практики косных партий, постоянных партий, имеющих своей конечной целью власть, и в том, чтобы восстановить и сохранить истинный характер партий как группировок граждан, специально организованных в целях осуществления определенных политических требований? Такое разрешение вопроса освободило бы партии от целей, имеющих лишь временное и случайное политическое значение, и восстановило бы ту их функцию, Которая является постоянным смыслом их существования

Партия как универсальный предприниматель, занимающийся разрешением многих и разнообразных проблем, настоящих и будущих, уступила бы место специальным организациям, ограничивающимся какими-либо частными объектами. Она перестала бы являться амальгамой групп и индивидуумов, объединенных мнимым согласием, и превратилась бы в ассоциацию, однородность которой была бы обеспечена ее единой целью. Партия, держащая своих членов как бы в тисках, поскольку они в нее вошли, уступила бы место группировкам, которые бы свободно opганизовывались и реорганизовывались в зависимости от изменяющихся проблем жизни и вызываемых этим изменений в общественном мнении. Граждане, разойдясь по одному вопросу, шли бы вместе в другом вопросе.

Изменение метода политического действия, которое произошло бы на этой основе, коренным образом обновило бы функционирование демократического управления. Применение нового метода началось бы с выявления первопричин коррупции и тирании, порождаемых нынешним партийным режимом. Временный характер группировок не допустил бы больше содержания этих регулярных армий, с помощью которых завоевывают и эксплуатируют власть. (...)

XIII

(...) Ни в религиозной сфере, ни в обществе, ни в государстве единство больше невозможно с тех пор, как началась эра свободы, когда идеи и интересы стремятся укорениться во всем своем разнообразии. Различные социальные элементы не могут поддерживаться в единстве иначе, как путем тирании, будь то тирания, вооруженная мечом, или моральная тирания, которая началась с теократии и продолжается в форме социальных условностей. (...)

XIV

(...) Всюду, хотя и в различной степени, партии, основанные на традиционной базе, потеряли способность выполнять двойную функцию, являющуюся смыслом их существования: объединять различные оттенки общественного мнения, превращая их в единое тело с единой душой, и, уравновешивая одни другими, обеспечивать регулярную игру политических сил. Вместо того чтобы обеспечить такие результаты, система приводит лишь к расстройству и параличу политических сил, если не к явной коррупции. (...)

XIX

(...) Ортодоксальная доктрина парламентского управления, предполагающая наличие в палате “двух крупных партий”, а при режиме английского типа также естественно однородного и солидарного министерства, коллективно ответственного перед палатой, отжила свое время. “Двух крупных партий” больше не существует; почти во всех парламентских странах палата состоит теперь из более или менее многочисленных меняющихся групп, которые не поддаются никакой постоянной классификации. Искаженный в своем принципе режим с фатальной логичностью вызывает все эти несчастья, которые сделались самой сущностью парламентской жизни; будучи разделенной, палата может иметь лишь неустойчивое большинство и правительство, которое постоянно борется за свою жизнь; чтобы продержаться, министерство вынуждено лавировать, заключая соглашения направо и налево; нуждаясь в депутатах, оно принуждено их вербовать путем бесконечных уступок, которые давали бы возможность представителям поддерживать их избирательную клиентуру; вмешательство депутатов и фаворитизм делаются правилом в администрации; непрочное положение министров поощряет интриги и коалиции, направленные против них; так как настоящим объектом парламентских дебатов является поражение или поддержка министерства, то вопросы рассматриваются не по существу, но лишь в зависимости от требований момента; едва создающиеся коалиции разрушаются и влекут за собой частые министерские кризисы; появляясь в результате коалиций, министерства объединяют в себе разнородные и прямо противоположные элементы, солидарность которых сводится к желанию возможно дольше остаться вместе у власти, и, сколько бы ни происходило перемен, все остается в том же положении. (...)

Вместо того, чтобы цепляться за подточенные формы, не лучше ли откровенно признать новое положение и постараться приспособить парламентский режим к этому положению? Для этого нужно лишь распространить на парламентскую жизнь принцип, который господствует над новыми Социальными отношениями, каковым является принцип, заменивший союзом единство. Метод свободных союзов делаются необходимым в палате так же, как и вне ее. Парламентские отношения не могут быть ничем иным, как отображением отношений, существующих вне парламентской залы. Так как парламент объединяет теперь представителей различных многочисленных стремлений, то его деятельность должна заключаться в сделках, решаемых большинством, состав которого может измениться от одного вопроса к другому, но которое в каждом отдельном случае правдиво отображает взгляды и чувства настоящею, единственного большинства, могущего создаться на почве данного вопроса. (...)

(...) Теперь, при многочисленности перекрещивающихся проблем, сознание преемственности может проявиться лишь в пределах одной какой-либо большой проблемы или нескольких проблем, тесно связанных между собой естественным сродством. Не будет никакой несогласованности, если, например, большинство, создавшееся в палате на почве антиклерикальной политики, не проявит того же единодушия при установлении подоходного налога, и если большинство, которое могла бы объединить эта реформа, состояло бы как из сторонников, так и из противников антиклерикальной политики. И почему же этот вопрос должен был бы привести антиклерикальное большинство к изменению своего постоянного отношения к клерикальному вопросу? (...)

(...) Первая функция парламента, являющаяся смыслом его существования, заключается в контроле исполнительной власти; как может он ее выполнять, если министры скрыты от его взглядов? Так как область национальных интересов, доверенная законодательной и исполнительной власти, является единой и нераздельной, то становится необходимым объединение этих двух властей; но как могут они объединиться, когда их разъединяют друг от друга?

Во всяком случае, если присутствие министров в палате и их прямое сотрудничество с доверенными нации является непременным условием хорошего функционирования представительного режима, нельзя допустить, чтобы министры являлись игрушкой в руках партий и их меняющегося большинства; нельзя допустить, чтобы палата хозяйничала в области исполнительной власти; точно так же нельзя допустить, чтобы ее тащили на буксире министры, господствующие как над законодательством, так и над администрацией. (...) Присутствие министров в палатах и замена их коллективной ответственности индивидуальной ответственностью...поставили бы все на свое место. (...)

Созданное таким образом новое положение министров в законодательном собрании изменит характер людей, исполняющих министерские функции и их отношение к выполнению своих обязанностей. Руководитель какого-либо министерства будет назначаться на свою должность благодаря его специальной компетенции, а не благодаря его качествам политического гладиатора или таланта искусного тактика, способного вести министерский корабль через парламентские рифы. (...)

(...) Что же касается разработки законодательных мероприятий, то уничтожение системы кабине га, являющегося в некотором роде главным предпринимателем законодательства, сделает необходимым развитие системы постоянных комиссий. (...) Нейтральный состав постоянных комиссий предотвратит ту узурпацию власти, которой заставляет опасаться пример комитетов национального конвента во время французской революции; поскольку они не будут представлять господствующей партии, их решения будут иметь только значение консультации экспертов, хорошо информированных в данном вопросе. Публичность их деятельности рассеет всякую опасность и обеспечит их работе максимум эффективности: министры всегда смогут свободно присутствовать на заседаниях комиссий и выступать на них. Возможность присутствия на заседаниях комиссий, но без права голоса на них может быть предоставлена также и всем депутатам, которые таким образом будут иметь возможность более сознательно определять свои убеждения. (...)

Введение новых методов в парламенте нанесет последний удар политическому формализму, угнетающему демократию; свободный союз и индивидуальная ответственность установятся по всей линии политического строя.

XX

Само собой разумеется, что для того, чтобы эта победа над политическим формализмом стала реальной, она должна быть внедрена прежде всего в сознание избирателей. Больше не будет существовать такой легальной власти, которая могла бы издавать и заставлять выполнять декреты, продиктованные этим формализмом: 1) постоянные партии будут окончательно распущены; 2) борьба за власть будет безусловно запрещена партиям; 3) избиратели докажут свою гражданскую сознательность. Чтобы эти предположения сделались осуществимыми, необходимо изменить умонастроение избирателей, нужно с корнем вырвать у них условные понятия, предрассудки, которые овладели их разумом и заставляют их думать, что гражданин, слепо следующий за своей партией, является “патриотом” и что проституирование власти в пользу партии является благим делом. (...) 1 Пробудить в гражданах разум и совесть и развить в них чувство индивидуальной ответственности еще недостаточно для того, чтобы обеспечить свободное и непосредственное действие, без которого демократия останется поверхностной. Само собой разумеется, что внутренняя свобода не может укрепиться в публичной жизни без внешней свободы, что государство одинаково нуждается в свободных установлениях и в правах, соответствующих этим установлениям. Эта формула, которая уже однажды была дана Тацитом в его знаменитом изречении: quid leges sine moribus? (что значат законы без нравов?), не совсем полна, так как кроме установлений и нравов, кроме легальных средств для осуществления цели политического общества и одушевляющего его разума существует еще третий фактор, помощь которого не менее необходима и который не был достаточно оценен: методы, необходимые для того, чтобы заставить средства служить цели,— политические методы. Они также должны соответствовать установлениям и нравам; если этого не будет, то они исказят их, как плохо управляемый механизм, и парализуют и затруднят волю и лучшие намерения тех, кто ими пользуется. От эффективности политических методов режима зависит, следовательно, в конечном счете успех самого режима, и с этой точки зрения можно сказать, что в управлении все сводится к вопросу о методах. (...)

ПОСЛЕСЛОВИЕ

(...) Мне возражали, что зло партийного режима не является единственным; существуют-де еще другие болезни, свойственные демократии. Да, конечно. Но разве это возражение? Если кто-либо страдает туберкулезом или подагрой, разве это основание для того, чтобы не обращать серьезного внимания на болезнь глаз, которая угрожает слепотой? Я иду даже дальше: не только режим партии не является единственным злом демократии, но некоторые из его печальных последствий встречаются также и там, где система жестких партий не превалирует. Так, например, проституирование общего интереса в пользу частных интересов, фаворитизм, регулярное использование администрации для обслуживания избирательных интересов депутатов, на что так жалуются во Франции, развились в гораздо более мягких формах партийного режима, чем кокус. Но разве из-за этого проблема партийного режима при демократии уничтожается или теряет в своем значении?

Другие критики действительно думают, что эта проблема лишена значения и что не режим партии и кокус угрожают демократии, но что ее врагом является капитализм — то, чего будто бы я не замечаю. Эта критика, мне кажется, происходит от исключительно упрощенной, однако очень широко распространенной в настоящее время концепции, находящей причину всех зол в капитализме, подобно тому, как раньше при всяком удобном случае говорили: “В этом виноват Вольтер”. Я порицаю больше, чем кто-либо, хищничество капитализма, у меня столько презрения к плутократии, как ни у кого другого, но я не дал себя загипнотизировать словом “капитализм” и я не думаю, что достаточно ненавидеть его или даже стрелять в него. Я смотрю вокруг него, чтобы видеть, где он черпает свою силу, на что он опирается, и я вынужден констатировать, что ему благоприятствует между прочим и нынешний политический порядок, что для того, чтобы достичь своих целей, он пользуется современными политическими методами, и я говорю тем, кто горит таким сильным негодованием против капитализма: смотрите не забудьте о том, что экономическая жизнь течет по политическому руслу и что, если последнее осквернено, то оно заражает собой все, что через него проходит.

Осуждение партийного режима, которое является центральным пунктом моей книги, слишком шокировало общепринятое мнение, чтобы не вызвать критики и протестов. Одни, рассматривая партийную систему почти как явление естественного порядка, или как явление, зависящее как бы от провидения, или как политическую комбинацию, которая именно и создает собой превосходство и величие парламентаризма, довольствовались тем, что констатировали слепоту или несознательность автора. Другие, не отрицая зла партийной системы, покорно принимали ее как неизбежное зло, против которого они не знают никаких средств. Указанное мною разрешение вопроса кажется им сомнительным или трудным, если не невозможным для осуществления. (...)

Крик возмущения против партийного правоверия, против тирании нынешней системы раздается все громче и громче. Крупные политические реформы, которых требуют с разных сторон, как например пропорциональное представительство, референдум, народная инициатива — все они, если и не направлены непосредственно на свержение партийного ига, то в той или иной мере отвечают этой задаче... Все эти реформы идут в том же направлении, куда ведут и предложенные мною решения: к распаду постоянных партий, свободным группировкам в парламенте и вне его и к опросу нации по определенным проблемам. (...) (...) Свободные большинства в парламенте с составом, Вменяющимся в зависимости от вопросов и казавшиеся, когда я развивал их идею, если не утопичными, то хаотичными, уже существуют в хорошо организованном парламентаризме Бельгии и ведут к тому, что создается “новая концепция управления”. (...) В последнее время можно было также наблюдать развитие применения и усиление роли лиг, посвященных защите каких-либо частных задач в ущерб постоянным партийным организациям.

Вытеснят ли эти лиги постоянные партии — изменение, которое я рассматриваю в качестве жизненного для демократии, — этот вопрос не является в настоящий момент самым важным. Это изменение сможет произойти лишь после довольно долгой эволюции, так как оно обязательно предполагает демократию, в которой политическое образование будет стоять выше, чем сейчас. (...) Демократическое управление, задыхающееся при партийном режиме, требует более гибкого, более эластичного способа действий. Концепция лиг, внушаемая самим политическим опытом, дает наиболее ясное, наиболее законченное выражение этой практической необходимости. (...)

Печатается по: Острогорский М. Демократия и политические партии. В 2 т. Т. 2. Соединенные Штаты Америки. М., 1930. С. 276—290, 293, - 295, 296, 298—299, 303, 308, 314, 324, 343—346, 350—351, 354—357, 365—368.

ИЗДАНИЯ ПРОИЗВЕДЕНИЙ

Ostrogorski М. La Democratie et l'organisation des parties politiques. Paris, 1903; Острогорский М. Я. Демократия и политические партии. В 2 т. М., 1927—1930. Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел Политология