Семигин Г.Ю. Антология мировой политической мысли. Политическая мысль в России

ОГЛАВЛЕНИЕ

Бакунин Михаил Александрович

(1814—1876)—один из основателей русского народничества и теоретик международного анархизма. В его жизни можно выделить четыре периода: а) идеалист и гегельянец в Москве с 1815 по 1840 г.; б) идеалист-революционер в Западной Европе с 1842 по 1849 г.; в) узник, приговоренный за участие в революции 1848— 1849 гг. к смертной казни судами Саксонии и Австрии, выданный в 1851 г. российскому правительству, томящийся в Петропавловской крепости, а потом в ссылке в Сибири до июля 1861 г.; г) материалист, эволюционист, анархист-революционер, деятельный интернационалист. К середине 60-х годов взгляды Бакунина оформляются в систему анархического социализма. В 1864 г. он вступил в Международное товарищество рабочих (1 Интернационал), где развернул борьбу против Маркса. В 1868 г. основал тайный “Международный альянс социалистической демократии”. В 1872 г. Гаагский конгресс 1 Интернационала исключил Бакунина из своих рядов. Бакунин не раз предпринимал попытки практического осуществления своих анархических планов: в 1869 г. в России, в 1870 и 1874 гг. во Франции и Италии во время восстаний в Лионе и Болонье, в которых он принимал активное участие. Узловой пункт бакунинской версии анархизма — концепция возникновения государства и путей к его полному разрушению и установлению безгосударственного общественного самоуправления. Выступая против строго централизованного, авторитарного, чиновничье-бюрократического государства, он считал идеалом для общества организацию его жизни на началах самоуправления, автономии и свободной федерации индивидов, общин, провинций и наций. Социальное содержание будущей общественной жизни он определял как мир социализма, равенства и справедливости, свободный от эксплуатации. (Тексты подобраны 3. М. Зотовой.)

ФЕДЕРАЛИЗМ, СОЦИАЛИЗМ И АНТИТЕОЛОГИЗМ

Мотивированное предложение центральному комитету “Лиги Мира и Свободы”

(...) Рассмотрим же, каковы принципы нашей новой ассоциации? Она называется Лигой Мира и Свободы. (...) Наша Лига объявляет, что она верит в мир, что она желает мира лишь под непременным условием свободы.

Свобода, это великое слово, означающее величайшую вещь и которое никогда не перестанет воспламенять сердца всех живых людей. Но оно требует точного определения. Иначе мы не избежим двусмысленности и можем увидеть в наших рядах бюрократов — сторонников гражданской свободы, монархистов-конституционалистов, либеральных аристократов и буржуа, которые все более или менее враждебны демократии. Они составят у нас большинство под предлогом, что они тоже любят свободу.

Чтобы избежать последствий этого печального недоразумения, Женевский Конгресс объявил, что он желает “основать мир на демократии и на свободе”, откуда вытекает, что для того, чтобы быть членом нашей Лиги, надо быть демократом. Значит, исключаются все аристократы, все сторонники какой-нибудь привилегии, какой-нибудь монополии или какой бы то ни было политической исключительности, ибо слово демократия означает не что иное, как управление народом посредством народа и для народа, понимая под этим последним наименованием всю массу граждан — а в настоящее время надо прибавить и гражданок,— составляющих нацию. В этом смысле мы все, конечно, демократы. (...) Очевидно, демократия без свободы не может служить нам знаменем. Но что такое демократия, основанная на свободе, если не Республика? Соединение свободы с привилегиями создает монархический конституционный режим, но его соединение с демократией может осуществиться лишь в Республике. (...)

Что касается до нас, господа, то мы, как русские социалисты и как славяне, считаем своей обязанностью открыто заявить, что для нас слово республика не имеет другой цены, кроме цены чисто отрицательной: оно означает разрушение, уничтожение монархии. Слово это не только способно нас воспламенить, но, напротив того, всякий раз, как нам выставляют республику как положительное, серьезное разрешение всех злободневных вопросов, как высшую цель, к достижению которой должны направляться наши усилия, мы испытываем потребность протестовать.

От всего нашего сердца мы ненавидим монархию; мы ничего так не желаем, как видеть ее падение во всей Европе и во всем мире, и мы .убеждены, как и вы, что ее уничтожение есть условие sine qua поп освобождения человечества. С этой точки зрения мы искренние республиканцы. Но мы не думаем, что достаточно разрушения монархии, чтобы освободить народы и дать им мир и справедливость. Напротив того, мы твердо убеждены, что крупная, военная, бюрократическая, политически централизованная республика может и необходимо должна стать во внешней политике завоевательной державой, внутри притеснительной, и что она будет неспособна обеспечить своим подданным, даже если те будут называться гражданами, благоденствие и свободу. (...)

1. ФЕДЕРАЛИЗМ

(...) Согласно с единогласным решением Женевского Конгресса, мы должны провозгласить:

1) Что для того чтобы доставить торжество свобод, справедливости и миру в международных отношениях Европы, для того, чтобы сделать невозможною гражданскую войну между различными народами, составляющими европейскую семью, есть только одно средство: образование Соединенных Штатов Европы.

2) Что Штаты Европы не будут в состоянии образоваться из современных Государств, по причине чудовищного неравенства между их относительными силами.

3) Что пример покойной Германской конфедерации доказал неоспоримым образом, что конфедерация монархий является насмешкой; что она бессильна гарантировать населениям как мир, так и свободу.

4) Что ни одно централизованное, бюрократическое и тем самым военное, государство, даже если бы оно называло себя республиканским, не сможет серьезным и искренним образом войти в интернациональную конфедерацию. По своей конституции, которая всегда будет открытым или замаскированным отрицанием свободы внутри, оно необходимо будет постоянным вызовом к войне, постоянной угрозой существованию соседних стран. (...)

5) Что все приверженцы Лиги должны будут, следовательно, направить все свои усилия к переустройству своих отечеств, дабы заменить в них старую организацию, основанную сверху донизу на насилии и принципе власти, новой организацией, не имеющей другого основания, как интересы, потребности и естественные влечения населений... (...)

7) Признание абсолютного права к полной автономии за всякой нацией, большой или малой, за всяким народом, слабым или сильным, за всякой провинцией, за всякой коммуной, под одним лишь условием, чтобы внутреннее устройство одной из перечисленных единиц не являлось бы угрозой и опасностью для автономии и свободы соседних земель. (...)

10) В противоположность этому, Лига, именно потому, что она Лига мира, потому что она убеждена, что мир не может быть завоеван и основан иначе, как на самой тесной и полной солидарности народов на началах справедливости и свободы, должна громогласно провозгласить свое сочувствие каждому народному восстанию против всякого, как иностранного, так и внутреннего притеснения, лишь бы это восстание было сделано во имя наших принципов и в политических и экономических интересах народных масс, а не с властолюбивым намерением основать могущественное Государство.

11) Лига будет вести ожесточенную войну со всем, что называется славой, величием и могуществом Государств. Всем этим, ложным и вредоносным идолам, которым были принесены в жертву миллионы людей, мы противопоставим славу человеческого разума, обнаруживающегося в науке, и идеал всемирного благоденствия, основанного на труде, справедливости и свободе.

12) Лига признает национальности, как естественный факт, имеющий бесспорное право на существование и свободное развитие, но не как принцип, — ибо всякий принцип должен обладать характером универсальности, а национальность, напротив того, является лишь отдельным, исключительным фактом. (...) Итак, права национальностей будут всегда рассматриваться Лигой лишь как естественное следствие, вытекающее из высшего принципа свободы, и национальное право будет переставать считаться таковым, как только оно ставит себя против свободы или даже только вне свободы.

13) Единство есть цель, к которой непреоборимо стремится человечество. (...) Лига может признавать лишь одно единство: то, которое свободно образуется через федерацию автономных частей в одно целое, так что это последнее перестанет быть отрицанием частных прав и интересов, перестанет быть кладбищем, где насильственно погребаются все местные благополучия, а, напротив того, станет подтверждением и источником всех этих автономий и благополучий. Итак, Лига будет всеми силами бороться против всякой религиозной, политической, экономической и социальной организации, которая не будет всецело проникнута этим великим принципом свободы: без него нет ни просвещения, ни справедливости, ни благоденствия, ни человечности. (...)

II. СОЦИАЛИЗМ

(...) Мы должны высказаться в пользу социализма, даже и не принимая в расчет всех этих практических мотивов, ибо социализм — это справедливость. Когда мы говорим о справедливости, мы подразумеваем не ту, которая заключена в кодексах и в римском праве, основанном в громадной степени на насильственных фактах, совершенных силой, освященных временем и благословениями какой-либо, христианской или языческой церкви, и как таковые, признанных за абсолютные принципы, из которых дедуктивно выведено все право *, — мы говорим о справедливости, основывающейся единственно на совести людей, на справедливости, которую вы найдете в сознании каждого человека и даже в сознании детей и суть которой передается одним словом: уравнение.

* В этом отношении юридическая наука совершенно подобна теологии; обе эти науки равным образом исходят одна из реального, но несогласного со справедливостью факта: из присвоения силой, завоевания; другая — из факта фиктивного и нелепого: из божеского откровения, как верховного принципа. Основываясь на этой нелепости или этой несправедливости, обе науки прибегают к самой строгой логике, чтобы построить, с одной стороны, юридическую, с другой — теологическую систему.

Эта всемирная справедливость, которая, однако, благодаря насильственным захватам и религиозным влияниям никогда еще не имела перевеса ни в политическом, ни в юридическом, ни в экономическом мире, должна послужить основанием нового мира. Без нее не может быть ни свободы, ни республики, ни благоденствия, ни мира. Но она должна первенствовать во всех наших резолюциях, дабы мы могли деятельно способствовать установлению мира.

Эта справедливость повелевает нам взять на себя защиту интересов народа, до сих пор столь ужасно пренебрегаемых, и потребовать для него не только политическую свободу, но и экономическое и социальное освобождение.

Мы не предлагаем вам, господа, ту или иную социалистическую систему. Мы лишь просим вас снова провозгласить этот великий принцип Французской Революции: каждый человек должен иметь материальные и духовные средства для развития всей своей человечности. Принцип этот, по нашему мнению, порождает следующую задачу:

Придать обществу такое устройство, чтобы каждый индивид, мужчина или женщина, находил, являясь в жизнь, почти равные средства для развития своих различных способностей и для применения своей работы; создать такое устройство общества, которое бы поставило всякого индивида, кто бы он ни был, в невозможность эксплуатировать чужую работу, и позволяло бы ему участвовать в пользовании социальными богатствами, являющимися в сущности не чем иным, как произведением человеческой работы, лишь постольку, поскольку он непосредственно способствовал их производству. (...)

Мы спешим прибавить, что мы энергично отклоняем всякую попытку социальной организации, которая была бы чужда самой полной свободы, как индивидов, так и ассоциаций, и требовала бы установления регламентирующей власти какого бы то ни было характера. Во имя свободы, которую мы признаем за единственное основание, единственный законный творческий принцип всякой организации, мы всегда будем протестовать против всего, что хоть сколько-нибудь похоже на государственный социализм и коммунизм.

Единственная вещь, которую, по нашему мнению, может и должно сделать государство,—это видоизменить мало-помалу наследственное право с целью как можно скорее достичь его полного уничтожения. Ввиду того, что наследственное право является всецелым созданием государства, является одним из существенных условий существования принудительного и божественно установленного государства, оно может и должно быть уничтожено свободным актом Государства; другими словами, Государство должно растопиться в общество, организованное на началах справедливости. Наследственное право, по нашему мнению, необходимо должно быть уничтожено, ибо пока оно будет существовать, будет существовать наследственное экономическое неравенство, не естественное неравенство индивидов, а искусственное неравенство классов, — а последнее необходимо будет всегда порождать наследственное неравенство в развитии и образовании умов и будет продолжать быть источником и освящением всех политических и социальных неравенств. (...) В качестве славян и русских, мы можем прибавить, что у нас основной социальной идеей, основанной на всеобщем и традиционном инстинкте населения, является идея, что земля, собственность всего народа, может быть во владении лишь тех, кто обрабатывает ее собственными руками. (...)

III. АНТИТЕОЛОГИЗМ

(...) Мы не претендуем отрицать историческую необходимость религии, мы не утверждаем, что она была абсолютным злом в истории. Если она зло, то она была и, к несчастью и поныне, остается для громадного большинства невежественного человечества злом неизбежным, подобно всяким вообще ошибкам и уклонениям в сторону, неизбежным в развитии всякой человеческой способности. Религия, как мы сказали, это первое пробуждение человеческого разума под формой божественного безумия; это первый проблеск человеческой истины сквозь божественные покровы лжи; это первое проявление человеческой морали, справедливости и права сквозь исторические несправедливости божественной благодати; наконец, это школа свободы под унизительным и тягостным игом божества, игом, которое в конце концов необходимо будет свергнуть, чтобы взаправду завоевать разумный разум, истинную истину, полную справедливость и действительную свободу(...)

Государство не является непосредственным произведением природы, и мы попытаемся в дальнейшем показать, каким образом религиозное сознание создает его в среде естественного общества. По мнению либеральных публицистов, первое Государство было создано свободной и сознательной волей людей; по мнению абсолютистов, оно является созданием божества. В обоих случаях оно главенствует над обществом и стремится его совершенно поглотить. (...)

(...) Но тогда что такое общество? Это чистое, логическое осуществление контракта со всеми его предначертаниями и законодательными и практическими следствиями,— это Государство.

Рассмотрим его поближе. Что оно из себя представляет? Сумму отрицаний индивидуальных свобод всех его членов; или же сумму жертв, делаемых всеми его членами, отказывающимися от доли своих свобод в пользу общего блага. Мы видели, что, согласно индивидуалистической теории, свобода каждого составляет границу или естественное отрицание свободы всех других: вот это абсолютное ограничение, это отрицание свободы каждого во имя свободы целого или общего права,— это и есть Государство. А там, где начинается Государство, там кончается индивидуальная свобода, и наоборот.

Мне ответят, что Государство, представитель общественного блага или всеобщего интереса, отнимает у каждого часть его свободы лишь для того, чтобы обеспечить ему остальное. Но это остальное, это, если хотите, безопасность, но никак не свобода. Свобода неделима: нельзя урезать часть ее, не убивая целого. Та малая часть, которую вы урезываете, составляет самую сущность свободы, она все.(...)

(...) Назначение государства не ограничивается обеспечением безопасности своих членов против всех внешних нападений, оно должно еще во внутренней жизни защищать их друг от друга и каждого от самого себя. Ибо государство,— это его характерная и основная черта, — всякое государство, как и всякая теология, основывается на предположении, что человек существенно зол и дурен. В государстве, нами теперь рассматриваемом, добро, как мы видели, начинается лишь с заключения государственного договора и является, следовательно, лишь следствием этого договора и даже его содержанием. (...)

(...) Что касается до нас, мы нисколько этому не удивляемся, ибо мы убеждены и постараемся ниже это доказать, что политика и теология — родные сестры, имеющие одно происхождение и преследующие одну цель под разными именами; что всякое государство является земной церковью, подобно тому как в свою очередь всякая церковь вместе со своим небом — местопребыванием блаженных и бессмертных Богов — является не чем иным, как небесным Государством.

Государство, как и церковь, исходит из того основного предположения, что люди существенно дурны и что, предоставленные своей естественной свободе, они бы раздирали друг друга и являли бы зрелище самой ужасной разнузданности, где самые сильные убивали бы или эксплуатировали самых слабых. (...)

Для сохранения фикции свободного государства, имеющего в своей исходной точке общественный договор, нам нужно предположить, что большинство граждан обладает всегда необходимым благоразумием, прозорливостью и справедливостью, чтобы постановлять во главе правления самых достойных и самых способных людей. Но для того, чтобы народ проявлял, и не раз и не случайно, а всегда, во всех производимых им выборах, во все продолжение своего существования, эту прозорливость, эту справедливость, это благоразумие, не надо ли, чтобы он сам, взятый в целом, достиг той степени нравственного развития и культуры, при которой правительство и государство уже совершенно бесполезны? Такой народ должен бы был прямо жить, предоставляя полную свободу всем своим влечениям. Справедливость и общественный порядок возникнут сами по себе и естественно из его жизни, и Государство, перестав быть провидением, опекуном, воспитателем, управителем общества, отказавшись от всякой карательной власти и ниспав до подчиненной роли, указываемой ему Прудоном, сделается не чем иным, как простым деловым бюро, своего рода центральной счетной кассой, предназначенной для услуг обществу.

Без сомнения, такая политическая организация, или, лучше сказать, такое ослабление политических сил в пользу свободы общественной жизни, было бы для общества великим благодеянием, но оно бы нисколько не удовлетворило сторонников необходимости государства. Им непременно нужно государство-провидение. Государство-правитель общественной жизни, Государство, чинящее суд и поддерживающее общественный порядок. Другими словами, сознаются ли они себе в этом или нет, называются ли республиканцами, демократами или даже социалистами, — им всегда нужно, чтобы управляемый народ был более или менее невежествен, ничтожен, не способен, или, называя вещи их собственными именами, чтобы народ был более или менее “чернь”. (...)

Всякая последовательная и искренняя теория государства существенно основана на принципе высшей власти, т. е. на той теологической, метафизической и политической идее, что массы, будучи сами вечно не способны к самоуправлению, должны всегда пребывать под благодетельным игом мудрости и справедливости, которые тем или иным способом налагаются на них сверху. Но налагаются во имя кого и кем? Высшая власть, признаваемая и уважаемая массами за таковую, может иметь лишь три источника: силу, религию и деятельность высшего ума. (...)

(...) Мы твердо убеждены, что самая несовершенная республика в тысячу раз лучше, чем самая просвещенная монархия, ибо в республике есть минуты, когда народ, хотя и вечно эксплуатируемый, по крайней мере не угнетен, между тем как в монархиях он угнетен постоянно. И кроме того, демократический режим возвышает мало-помалу массы до общественной жизни, а монархия никогда этого не делает. Но хотя мы и отдаем предпочтение республике, все же мы принуждены признать и провозгласить, что, какова бы ни была форма правления, все же, пока вследствие наследственного неравенства занятий, имуществ, образования и прав человеческое общество останется разделенным на различные классы, до тех пор будет продолжаться исключительное правление меньшинства и неизбежная эксплуатация этим меньшинством большинства.

Государство является не чем иным, как этим владычеством и эксплуатацией, возведенным в правило и систематизированным. (...)

Печатается по: Бакунин М. А. Избр. соч. В 4 т. Т. 1. Лондон, 1915. С. 83— 85, 88—93, 115—118, 172—173, 179—180,192—193,200—204.

ГОСУДАРСТВЕННОСТЬ И АНАРХИЯ

Борьба двух партий в Интернациональном Обществе Рабочих

(...) В противность немецким социал-демократам, программа которых ставит первою целью основание пангерманского государства, русские социальные революционеры стремятся прежде всего к совершенному разрушению нашего государства, убежденные в том, что пока государственность, в каком бы то виде ни было, будет тяготеть над нашим народом, народ этот будет нищим рабом. (...)

(...) Россия далеко не такая сильная держава, какою любит рисовать ее себе хвастливое воображение наших красных патриотов, ребяческое воображение западных панславистов, а также обезумевшее от старости и от испуга воображение рабствующих либералов Европы, готовых преклоняться перед всякою военною диктатурою, домашнею и чужою, лишь бы она их только избавила от ужасной опасности, грозящей им со стороны собственного пролетариата. Кто, не руководствуясь ни надеждою, ни страхом, смотрит трезво на настоящее положение петербургской империи, тот знает, что на западе и против запада она собственною инициативою, не будучи вызвана к тому какою-либо великою западною державою и не иначе как в самом тесном союзе с нею, никогда ничего не предпринимала и предпринять не может. (.,.)

Новейшее капитальное производство и банковые спекуляции для дальнейшего и полнейшего развития своего требуют тех огромных государственных централизаций, которые только одни способны подчинить многомиллионные массы чернорабочего народа их эксплуатации. Федеральная организация снизу вверх рабочих ассоциаций, групп, общин волостей и, наконец, областей и народов — это единственное условие настоящей, а не фиктивной свободы — столь же противна их существу, как не совместима с ними никакая экономическая автономия. Зато они уживаются отлично с так называемою представительною демократией), так как эта новейшая государственная форма, основанная на мнимом господстве мнимой народной воли, будто бы выражаемой мнимыми представителями народа в мнимо-народных собраниях, соединяет в себе два главные условия, необходимые для их преуспеяния, а именно: государственную централизацию и действительное подчинение государя — народа — интеллектуальному управляющему им, будто бы представляющему его и непременно эксплуатирующему его меньшинству. (...)

Новейшее государство, по своему существу и цели, есть необходимо военное государство, а военное государство с тою же необходимостью становится государством завоевательным; если же оно не завоевывает само, то оно будет завоевано по той простой причине, что где есть сила, там непременно должно быть и обнаружение или действие ее. Из этого опять-таки следует, что новейшее государство непременно должно быть огромным и могучим государством; это есть непременное условие сохранения его. (...)

В настоящее серьезное время сильное государство может иметь только одно прочное основание — военную и бюрократическую централизацию. Между монархиею и самою демократическою республикою существенное различие: в первой чиновный мир притесняет и грабит народ для вящей пользы привилегированных, имущих классов, а также и своих собственных карманов, во имя монарха; в республике же он будет точно так же теснить и грабить народ для тех же карманов и классов, только уже во имя народной воли. В республике мнимый народ, народ легальный, будто бы представляемый государством, душит и будет душить народ живой и действительный. Но народу отнюдь не будет легче, если палка, которою его будут бить, будет называться палкою народной. (...)

(...) Значит, никакое государство, как бы демократичны ни были его формы, хотя бы самая красная политическая республика, народная только в смысле лжи, известной под именем народного представительства, не в силах дать народу того, что ему надо, т. е. вольной организации своих собственных интересов снизу вверх, без всякого вмешательства, опеки, насилия сверху, потому что всякое государство, даже самое республиканское и самое демократическое, даже мнимо-народное государство, задуманное г. Марксом, в сущности своей не представляет ничего иного, как управление массами сверху вниз, посредством интеллигентного и по этому самому привилегированного меньшинства, будто бы лучше разумеющего настоящие интересы народа, чем сам народ.

Итак, удовлетворение народной страсти и народных требований для классов имущих и управляющих решительно невозможно; поэтому остается одно средство — государственное насилие, одним словом, государство, потому что государство именно и значит насилие, господство посредством насилия, замаскированного, если можно, а в крайнем случае бесцеремонного и откровенного. (...)

Немцы ищут жизни и свободы своей в государстве; для славян же государство есть гроб. Славяне должны искать своего освобождения вне государства, не только в борьбе против немецкого государства, но во всенародном бунте против всякого государства, в Социальной Революции.

Славяне могут освободить себя, могут разрушить ненавистное им немецкое государство не тщетными стремлениями подчинить в свою очередь немцев своему преобладанию, сделать их рабами своего славянского государства, а только призывом их к общей свободе и к общему человеческому братству на развалинах всех существующих государств. Но государства сами не валятся; их может только повалить всенародное и всеплеменная, интернациональная Социальная Революция.

Организировать народные силы для совершения такой революции — вот единственная задача людей, искренно желающих освобождения Славянского племени из-под многолетнего ига. Эти передовые люди должны понять, что то самое, что в прошедшие времена составляло слабость славянских народов, а именно их неспособность образовать государство, в настоящее время составляет их силу, их право на будущность, дает смысл всем их настоящим народным движениям. Несмотря на громадное развитие новейших государств и вследствие этого окончательного развития, доведшего, впрочем, совершенно логически и с неотвратимою необходимостью самый принцип государственности до абсурда, стало ясно, что дни государств и государственности сочтены и что приближаются времена полного освобождения чернорабочих масс и их вольной общественной организации снизу вверх, без всякого правительственного вмешательства из вольных экономических, народных союзов, помимо всех старых государственных границ и всех национальных различий, на одном основании производительного труда, совершенно очеловеченного и вполне солидарного при всем своем разнообразии. (...)

Славянский же пролетариат, повторяем, ради собственного освобождения из-под великого ига, должен войти массами в Интернационал, образовать фабричные, ремесленные и земледельческие секции и соединить их в местные федерации, а если окажется нужным, то, пожалуй, и в общеславянскую федерацию. На почве Интернационала, освобождающего всех и каждого от государственного отечества, славянские работники должны и могут без малейшей опасности для своей самостоятельности встретиться братски с немецкими работниками, союз с которыми на другой почве для них решительно невозможен. (...)

Мы, революционеры-анархисты, поборники всенародного образования, освобождения и широкого развития общественной жизни, а потому враги государства и всякого государствования, в противоположность всем метафизикам позитивистам и всем ученым и неученым поклонникам богини науки, мы утверждаем, что жизнь естественная и общественная всегда предшествует мысли, которая есть только одна из функций ее, но никогда не бывает ее результатом; что она развивается из своей собственной неиссякаемой глубины рядом различных фактов, а не рядом абстрактных рефлексий и что последние, всегда производимые ею и никогда ее не производящие, указывают только, как верстовые столбы, на ее направление и на различные фазисы ее самостоятельного и самородного развития.

Сообразно такому убеждению, мы не только не имеем намерения и малейшей охоты навязывать нашему или чужому народу какой бы то ни было идеал общественного устройства, вычитанного из книжек или выдуманного нами самими, но в убеждении, что народные массы носят в своих, более или менее развитых историею инстинктах, в своих насущных потребностях и в своих стремлениях, сознательных и бессознательных, все элементы своей будущей нормальной организации, мы ищем этого идеала в самом народе; а так как всякая государственная власть, всякое правительство, по существу своему и по своему положению поставленное вне народа, над ним, непременным образом должно стремиться к подчинению его порядкам и целям ему чуждым, то мы объявляем себя врагами всякой правительственной, государственной власти, врагами государственного устройства вообще и думаем, что народ может быть только тогда счастлив, свободен, когда, организуясь снизу вверх, путем самостоятельных и совершенно свободных соединений и помимо всякой официальной опеки, но не помимо различных и равно свободных влияний лиц и партий, он сам создает свою жизнь. (...)

Если есть государство, то непременно есть господство, следовательно, и рабство; государство без рабства, открытого или маскированного, немыслимо, — вот почему мы враги государства. (...)

(...) Под управлением народным они [марксисты.— Сост.] разумеют управление народа посредством небольшого числа представителей, избранных народом. (...)

Но эти избранные будут горячо убежденные и к тому же ученые социалисты. Слова “ученый социалист”, “научный социализм”, которые беспрестанно встречаются в сочинениях и речах лассальянцев и марксистов, сами собою доказывают, что мнимое народное государство будет не что иное, как весьма деспотическое управление народных масс новою и весьма немногочисленною аристократиею действительных или мнимых ученых. Народ не учен, значит, он целиком будет освобожден от забот управления, целиком будет включен в управляемое стадо. Хорошо освобождение.

Марксисты чувствуют это противоречие и, сознавая, что управление ученых, самое тяжелое, обидное и презрительное в мире, будет, несмотря на все демократические формы, настоящею диктатурою, утешают мыслью, что эта диктатура будет временная и короткая. Они говорят, что единственною заботою и целью ее будет образовать и поднять народ как экономически, так и политически до такой степени, что всякое управление сделается скоро не нужным, и государство, утратив весь политический, т. е. господствующий, характер, обратится само собою в совершенно свободную организацию экономических интересов и общин. (...)

На пангерманском знамени написано: удержание и усиление государства во что бы то ни стало; на социально

революционном же, на нашем знамени, напротив, огненными, кровавыми буквами начертано: разрушение всех государств, уничтожение буржуазной цивилизации, вольная организация снизу вверх посредством вольных союзов, — организация разнузданной чернорабочей черни, всего освобожденного человечества, создание нового общечеловеческого мира.

Печатается по: Бакунин М. Избр. соч. Т. 1. Пб.—М., 1922. С. 53—56, 67— 68, 91, 97, 188—189, 233—235, 254.

ИЗДАНИЯ ПРОИЗВЕДЕНИЙ

Бакунин М. А. Избр. соч. Т. 1—5. Пб.—М., 1919—1921; Он же. Собр. соч. и писем. Т. 1—4. М., 1934—1935. Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел Политология