Коновалов В. Экономика и политика

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава III . От теории к практике: уроки XX столетия

Веселое дело, но и для марксистов,

и для капиталистов одинаково-

экономика первична

Ральф Дарендорф

Без включения фактологического материала невозможно показать результаты осуществления на практике основных теоретических формул рассматриваемых политических сил.

Выясняется, что доминирующая роль политических и других неэкономических, административно-командных факторов в мире социализма стало серьезным тормозом на пути глубоких качественных изменений общественного воспроизводства и откинуло общество на уровень докапиталистического развития. В то же время качественные перемены, затрагивающие формы капитала, собственности и управления, наблюдаемые в жизни индустриально развитых стран, собственно и означают, что начался процесс «экономического освобождения труда».

Опыт «экономической революции» на Западе будет весьма ценен для сегодняшней России, где руководством страны предпринимаются попытки «перевода» требований объективных законов на язык общественной практики, социальной технологии, а значит, и сознание предпосылок для возвращения нашего общества в русло современной цивилизации.

•  Политическая революция и ее последствия

Октябрьская революция привела к власти партию, взявшую на вооружение марксистскую программу социалистического преобразования общества. Экономическая программа после установления диктатуры пролетариата намечала следующие вехи: через республику советов, через национализацию банков и синдикатов, рабочий контроль, всеобщую трудовую повинность, национализацию земли, конфискацию помещичьего инвентаря и пр. (86, т. 34, 373).

Основная деятельность Советского государства в экономической сфере была закреплена в ст. 9 Конституции РСФСР 1918 г . - уничтожение эксплуатации человека человеком и водворение социализма. Реализация этой цели допускала различные методы, один из важнейших - метод декретирования.

Уже на второй день после революции II Всероссийский съезд Советов принял Декрет о земле, провозгласивший национализацию всей земли, конфискацию помещичьих земель и установление бесплатного крестьянского землепользования.

Крестьянский вопрос для России имел такое большое значение, в том числе и для судьбы политической революции, что необходим краткий анализ взаимоотношений между государством диктатуры пролетариата и крестьянством. Через четыре года после революции Ленин говорил, что социалистическая революция в стране, где громадное большинство населения принадлежит к мелким земледельцам-производителям, может иметь окончательный успех лишь при двух условиях: 1) при поддержке ее своевременной социалистической революцией в одной или нескольких передовых странах; 2) при соглашении «между осуществляющим свою диктатуру или держащим в своих руках государственную власть пролетариатом и большинством крестьянского населения» (86, т. 43, 57-58).

Поскольку первое условие выполнено не было, основное первостепенное значение приобрело выполнение второго условия.

Первый документ советской власти уничтожил частную собственность на землю «немедленно без всякого выкупа». В «Крестьянском наказе», вошедшем в Декрет о земле, было записано: «1) Право частной собственности на землю отменяется навсегда... Вся земля... обращается в всенародное достояние и переходит в пользование всех трудящихся на ней» (86, т. 35,25). Государственным достоянием объявлялись все недра земли и естественные ресурсы.

Наряду с ликвидацией помещичьего землевладения уничтожалась и всякая другая частная собственность на землю. Отмена частной собственности на землю изменила характер товарооборота между городом и деревней, организация его стала государственным делом. В декрете «О социализации земли» указывалось, что торговля хлебом как внешняя, так и внутренняя, должна быть государственной монополией.

Национализация земли означала, что уже государству принадлежит право распоряжения землей. «Национализация, - отмечал Ленин, - есть передача всей земли в собственность государства. Собственность означает право на ренту и определение государственной властью общих для всего государства правил владения и пользования землей» (86, т. 16, 316). В Декрете о земле указывалось, что право распоряжения землей переходит к местным органам Советской власти. Это право широко использовалось для преимущественного наделения конфискованной помещичьей землей организующихся совхозов и колхозов.

Еще летом 1917 г . большевики ратовали за образование из каждого помещичьего имения крупного образцового хозяйства, которое бы велось за «общественный счет Советами депутатов от сельскохозяйственных рабочих». Несмотря на принятие эсеровского «Декрета о земле» и соответственно их лозунгов, большевики вкладывали другое понимание в решение крестьянского вопроса.

Декрет «О социализации земли» определял в качестве основной задачи создание коллективного хозяйства в целях перехода к социалистическому земледелию, в то время как эсеры ориентировались на общинное землевладение.

Крупные советские хозяйства, коммуны и т.д. рассматривались наилучшими средствами для достижения этой цели. Единоличное землепользование объявлялось «преходящим» и «отживающим» явлением.

Отмена права собственности на землю воспринималась большевиками окончательным уничтожением всякой эксплуатации человека человеком.

В российском народном хозяйстве большой удельный вес имело мелкотоварное производство, носителями которого выступали миллионы землевладельцев. Сколько же их было? Обратимся к статистике образца 1897 г ., взятой на вооружение Лениным. Ленин в крестьянской массе различал три основные группы: 1) «неимущее население»; 2) «беднейшие мелкие хозяйства», для которых главным источником существования является «мелкое хозяйство» и 3) «зажиточные мелкие хозяева», эксплуатирующие наемных рабочих. «Зажиточных мелких хозяев» насчитывалось 23,1 млн. человек, «беднейших мелких хозяев- 25,8 млн. (86, т. 3, 502-505). С помещиками число землевладельцев превысит 50-миллионную отметку.

Надо отметить, что сословная структура частного землевладения в последующие годы подверглась заметным изменениям. В условиях формирования земельного рынка в России (1905-1914 гг.) происходил постепенный переход помещичьих земель к другим сословиям, прежде всего крестьянству. В 1914 г . по отношению к 1905 г . (принимаем за 100%) дворяне, чиновники, офицеры владели 78,3% земельной площади; купцы, почетные граждане - 86,5; духовенство - 91,2; мещане, цеховые и городские рабочие - 102,5; крестьяне, казаки, колонисты: лично 127,5, товариществами - 168,6, обществами - 124,3% (3, 85).

Таким образом, громадное количество земледельцев было лишено своей собственности, а другая часть «неимущего населения», так ее и не приобрела. Земля стала «собственностью нации в лице государства».

Трагична судьба той части крестьянства, которую назвали кулачеством-основным сельскохозяйственным товаропроизводителем. В 1919 г . Бухарин и Преображенский в «Азбуке коммунизма» точно подметили эти перемены. «В борьбе с помещичьим землевладением городской пролетариат имел за собой все крестьянство поголовно, не исключая и кулачество. Этим объясняется быстрый успех Октябрьского переворота... но уже проведение в жизнь закона о т.наз. социализации земли с уравнительным разделом земель отбросило кулачество в лагерь контрреволюции. Кулачество потеряло часть покупной земли, которую имело до революции, потеряло землю, которой пользовалось, арендуя наделы бедноты. Оно потеряло все, что успело захватить при разгроме помещичьих имений... Этот класс является претендентом на то, чтобы двинуть развитие нашего сельского хозяйства по типу фермерского хозяйства Дании и Америки. Если бы не пролетарская власть и ее социалистическая политика, то на расчищенной от помещика почве в России с чрезвычайной быстротой развились бы средние буржуазно-фермерские хозяйства с наемным трудом, улучшенными способами обработки земли... кулак вступил в революцию, окрыленный самыми розовыми надеждами и предчувствиями, а вышел из нее

ощипанным даже на ту часть своей собственности, которой он располагал до революции...» (Цит. по: 177,191).

С ликвидацией собственности начинает исчезать база гражданских частных прав. Частноправовым отношениям не остается места в условиях, когда государственная власть берет на себя организацию всей хозяйственной, социальной жизни страны. Вводится строжайшая централизация и регламентация в ведении частного хозяйства, которое подчиняется плановым нарядам и посевному плану.

На одном из съездов советских юристов, проходившем в начале 1921 г., правоведы не могли приступить к кодификации гражданского права, поскольку не был приведен ни один пример частноправового отношения, кроме найма пастуха в деревне. Стал складываться государственный способ производства, генетически связанный с «азиатским» способом производства, только с более высоким уровнем отчуждения личности от властно-собственнических структур. Для традиционной восточной власти характерным было перераспределение ренты-налога в форме дани, а позже - в виде фиксированных поборов избыточного продукта.

Для тоталитарного общества социалистического типа, в котором огосударствлено практически все: земля, все средства производства, централизованному перераспределению подлежит все произведенное, а не только лишь избыточный продукт, за минусом натуральных выдач колхозникам и других подачек, носящих скорее символический характер. Трагическим последствием такой централизованной редистрибуции явился массовый голод зимой 1932 и весной 1933 г . на Украине, Дону, Кубани, в Поволжье и в Казахстане, унесший многие миллионы человеческих жизней.

Без наличия субъективных публичных прав, вытекающих из понятия частной собственности, начинают стираться грани между человеком и гражданином. Ведь частная собственность, если ее рассмотреть не как конкретно-классовое, а вневременное юридическое понятие, является важнейшей составляющей экономической свободы гражданина, а следовательно, и его политической свободы, т.е. тем, что служит основами гражданского общества.

Расширение планового начала, государственного регулирования коснулось, конечно, не только аграрного сектора народного хозяйства. Процесс огосударствления всей хозяйственной и социальной жизни набрал темпы. В подготовке национализации промышленности огромную роль придали рабочему контролю над производством как рычагу социалистических преобразований. 14 ноября 1917 г . ВЦИК утвердил положение о рабочем контроле, в котором определялась следующая задача: «В интересах планомерного регулирования народного хозяйства во всех промышленных, торговых, банковых, сельскохозяйственных, транспортных, кооперативных, производительных товариществах и пр. предприятиях, имеющих наемных рабочих или дающих работу на дом, вводится рабочий контроль за производством, куплей, продажей продуктов и сырых материалов, хранением их, а также над финансовой стороной предприятий» (112, 74).

Фабзавкомы и контрольные комиссии надеялись по существу неограниченными полномочиями по поводу производства и распределения продуктов и т.д. Вскоре Советская власть, почувствовав, что происходит анархизация производства, приходит к государственному управлению промышленностью. К 1 июня 1918 г . более половины предприятий промышленности были уже национализированы. По декрету Совета народных комиссаров, принятому 28 июня 1918 г ., собственностью РСФСР были объявлены крупнейшие предприятия всех отраслей производства, а также паровые мельницы, предприятия по местному благоустройству, отдельные предприятия пищевой промышленности, частные железные дороги и т.д., и т.п. Национализация проводилась безвозмездно. Как арендаторы, так и владельцы отдельных предприятий никакого выкупа от Советской власти не получили. Все они были объявлены состоящим на службе у РСФСР, и им предписано было получать содержание по норме, существовавшей до момента национализации. За покинутый пост несли ответственность перед судом революционного трибунала, «по всей строгости закона».

Новая производственная политика была отягощена введением военных методов воздействия на труд, его частичной или полной милитаризацией, ибо других методов воздействия в арсенале Советской власти не оказалось. Всеобщая трудовая повинность стала лозунгом того времени. Она применялась в целях обеспечения промышленности, земледелия и транспорта необходимой рабочей силой «на основе общехозяйственного плана», а также для единовременного или периодического выполнения определенной работы.

Конечно, это было связано с падением производительности труда, хозяйственной разрухой, усугубленной, спешно проведенной национализацией и т.д. Общее руководство проведения трудовой повинности было возложено на Совет обороны. Для координации деятельности различных ведомств был создан Главный комитет трудовой повинности во главе с Ф.Дзержинским, а на местах - губернские, уездные и городские комитеты, в задачу которых входило выявление граждан, не занятых общественным трудом и подлежащих трудовой повинности, а также удовлетворение потребности в рабочей силе предприятий важнейших отраслей промышленности.

С осени 1919 г . осуществлялся перевод на военное положение государственных учреждений и предприятий, работающих на оборону. Весь наличный состав работников считался мобилизованным, самовольное оставление работы приравнивалось к дезертирству и каралось по законам военного времени.

Военизация была распространена ( 1919 г .) на 106,8 тыс. работников,65 тыс. рабочих в порядке милитаризации привлекались для работы в военные мастерские и т.д.

Отчуждение непосредственных производителей от собственности, власть имущих не только ни на гран не уменьшилось, а наоборот, стало приобретать тотальный, военно-коммунистический характер. Тут же нашлись теоретики (Бухарин, в частности), объясняющие, что одной из главных принудительных форм нового типа, действующей в сфере самого рабочего класса, является «уничтожение так называемой «свободы труда».

Складывающаяся ситуация в экономической сфере не могла не усилить авторитарно-иерархическую власть зарождающейся бюрократии, сконцентрировавшей в своих руках распоряжение всей государственной собственностью.

В отражающей эту реальность теоретической мысли конкретные различия между экономикой как объективными процессами производства и политикой как функционированием политической системы по существу стали стираться. Доминирующая роль политических и других неэкономических, административно-приказных факторов компенсировала низкий уровень действительного обобществления процесса производства, производительных сил. Политические решения стали по существу выполнять функции, которые возложены в нормально работающей экономике на рыночный механизм.

Рынок эффективно решает вопрос о мотивах и стимулах хозяйственной деятельности человека. Социализм столкнулся с проблемой мотивации трудовой деятельности с момента отрицания и исчезновения «буржуазных», т.е. рыночных стимулов. Практически все регуляторы, действующие в капиталистическом хозяйстве, были признаны не соответствующими социалистической экономике. Рудиментами капитализма признавались товарные отношения, торговля, деньги, действие закона стоимости в целом.

Так, к примеру, за уничтожение денег высказывался II Всероссийский съезд Советов народного хозяйства (декабрь 1918 г .), посчитавший, что развитие социалистического переустройства экономической жизни необходимо требует отказа от прежних частнокапиталистических взаимозависимостей в производстве. Ликвидация денег была предусмотрена Программой партии, принятой на VIII съезде РКП(б).

Не случайным является положение, сложившееся в годы «военного коммунизма», когда натуральные отношения стали господствующей формой хозяйственных связей. Об этом свидетельствует резолюция XI съезда РКП(б) о финансовом положении, в которой отмечалось, что «экономические ресурсы были в то же время и ее (партии - В.К.) финансовыми ресурсами: как снабжение рабочих, служащих и армии, так и обеспечение государственной промышленности сырьем, полуфабрикатами и прочими материалами происходило в натуральной форме; соответственно этому финансовая политика исчерпывалась вопросами распределения денежных знаков, совершенно второстепенное значение которых определялось крайне узкими пределами рыночного оборота» (79,т2,328) -

Выплата по труду в натуральной форме возросла с 51% зарплаты в 1917 г . до 93% в 1920 г . Необходимости в существовании банковской системы в первые годы советской власти не было, и Государственный банк в 1920 г . был упразднен.

Петр Струве - автор «Манифеста российской социал-демократической рабочей партии», принятого еще на I съезде РСДРП в качестве программного документа, в речи, уже произнесенной на общем съезде представителей русской промышленности и торговли в Париже в 1921 г ., заявил о «натурально-хозяйственной реакции», которая обрушилась на Россию. «При всех различиях, - говорил Струве, - между императорской властью Рима и советской властью Москвы они обнаруживают изумительное сходство. И там и тут основной характеристикой своего экономического положения была натурально-хозяйственная реакция. И там и тут граждане были закрепощены государством, были его подлинными «тяглецами» по красочному выражению Московской Руси» (156, 118).

Государственное регулирование цен рассматривалось как обязательное условие социалистического строительства. Ленин подчеркивал: «Только тогда, когда комиссариат продовольствия вместе с комиссариатом земледелия национализировал все товары, установил цены, - только тогда мы вплотную подходим к социализму» (86, т. 36, 509).

Только в середине 20-х гг. в советской экономической литературе стала заявлять о себе мысль об объективном характере экономических законов. Долгое время господствующим оставалось мнение о государстве, способном сознательно творить экономические законы. Ленинский тезис о решающей роли государства диктатуры пролетариата как регулятора советской экономики был определяющим.

Социалистическому государству как структурному элементу политической системы придавалась не свойственная ему дуалистическая функция. Одна сторона деятельности государства, политическая, относилась к надстройке, другая, чисто экономическая - к базису и таким образом являлась будто бы частью общественного производства.

Во второй программе партии, подготовленной при активном участии Ленина, подчеркивалось, что в «эпоху начавшегося обобществления экспроприированных у капиталистов средств производства государственная власть перестает быть паразитическим аппаратом, стоящим над производственным процессом; она начинает превращаться в организацию, непосредственно выполняющую функцию управления экономикой страны...» (79,т. 2, 56). Отсюда вытекает понимание деятельности социалистического государства в двух аспектах.

С одной стороны, эта деятельность является чисто политической, с другой - превращается в аппарат управления производством, в экономический центр страны. Развитие теоретических представлений о роли государства в экономике шло в разных направлениях. первыми за разработку этого вопроса взялись государствоведы, затем тему подхватили политэкономы. Это была пионерская работа, поскольку дореволюционная государствоведческая мысль проблемы правого регулирования экономики не затрагивала, считая, что это предмет других отраслей права.

* Ленин в работе «удержат ли большевики государственную власть?» писал, что «этот государственный аппарат» (который является не вполне государственным при капитализме, но который будет вполне государственным у нас, при социализме) мы можем «взять» и привести в движение одним ударом, одним указом» (86, т. 34, 97). Речь как раз идет о второй, экономической стороне деятельности государства. обращает на себя внимание ремарка о «не вполне» государственном характере госаппарата при капитализме, не свойственной ему экономической функции.

Один из теоретиков-юристов И.Ильинский писал: «Влияние советской государственной системы сказывается прежде всего в признании хозяйственной функции, основной для всякого государства. Новое учение о государственных функциях грозит опрокинуть излюбленную догматиками схему разделения законодательства, управления и суда, сохранившую господство в литературе от времени Локка и Монтескье» (67, 57).

Конституция РСФСР 1918 г . включала две статьи: третью и девятую, затрагивающие конституционную регламентацию экономических основ. Это не располагало к деятельному исследованию вопроса о роли государства. Раздавались предложения о расширении рамок конституционной регламентации экономической сферы. В структуру будущей Конституции СССР предлагался целый раздел, посвященный основам хозяйственной политики, функциям государственных органов в экономической области. В этом разделе должны быть намечены основные этапы, которые проходит государство в ходе социализации народного хозяйства. Наблюдалась определенная абсолютизация внеэкономического воздействия на экономику. С их помощью, как казалось, можно в кратчайшие сроки «войти в социализм», а с другой стороны, эти методы воспринимались как более надежные. Были попытки закрепления в Конституции гарантий, исключающих возвращение к буржуазному строю. В одном из проектов Конституции РСФСР 1918 г . содержалась норма, запрещающая отмену национализации земли, основных средств производства и т.д. В немногочисленных работах марксистов-юристов, носящих в основном компиляторский характер, сквозным был следующий тезис: экономическая сторона социалистической системы заключается в монополии государства на средства производства и в руководстве всем народным хозяйством из одного центра.

Что касается политэкономов, то в 20-30-е гг. по вопросам взаимоотношений государства и экономики существует большая историография. В многочисленных публикациях за редким исключением это соотношение рассматривалось под углом зрения органического единства экономики и политики, власти и собственности.

Теоретические работы были в русле ленинской теории социалистического государства, категорически отрицающей принцип «невмешательства государства в экономику». Сюжетные линии этой темы были заданы дискуссией между В.Преображенским и Н.Бухариным. В работе «Новая экономика» Преображенский выделил в государстве диктатуры пролетариата функции двоякого рода, при этом отметив, что слитность политической организации общества с частью его экономических организаций не противоречит необходимости обособленного анализа различных функций, т.е. отделения политических факторов от экономических.

Такое отделение экономики от политики встретило решительный отпор со стороны Бухарина, который развил дальше концепцию «государства-базиса». По мнению Бухарина, в пролетарскую политику уже входит в значительной части экономика, поскольку в структуре государственной власти заключаются важнейшие экономические факторы, в том числе командные высоты. Экономические командные высоты представляют, по Бухарину, составную часть государственного аппарата. С ростом хозяйства пролетарская диктатура будет представлять все в большей степени руководящую хозяйственную силу. Это принципиально меняет ход исторического развития.

При «классическом капитализме» хозяйствующие субъекты с точки зрения их хозяйственных функций не включались непосредственно в аппарат государственной власти. «Государство, - справедливо замечает автор, - не было составной частью производственных отношений. Государство лишь обслуживало процессы капиталистического воспроизводства, было только «политической оболочкой». Бухарин выделяет момент установления объективных границ деятельности синдикатов, трестов, банковских консорциумов и т.д., которые входят не в систему политической надстройки, а в экономический базис общества. Но при социализме, подчеркивает он, дело принципиальным образом меняется. В социалистическом государстве тресты, синдикаты входят в совокупный государственный аппарат, а «аппарат нашего государства, пишет Бухарин, - является составной частью производственных отношений советского общества, т.е. сам целиком включен в базис» (28, 120).

Идея непосредственного слияния надстройки с базисом была ярко выражена в последующих теоретических разработках Бухарина, в том числе такой, как «Учение Маркса и его историческое значение» ( 1933 г .). В этом труде государство трактуется не только как аппарат государственной власти, но и как «общество в своей государственной форме, т.е. включением и с выключением объекта своего воздействия» (27, 227). Данная трактовка в отношении диктатуры пролетариата применима потому, считает Бухарин, что: а) диктатура пролетариата не стоит над обществом; б) здесь экономика срастается с политикой; в) политика (в том числе и экономическая) в грандиозном масштабе быстро объективируется как течение общественно-исторического (и экономического в первую очередь) процесса. Отсюда, делает вывод Бухарин,»фазы развития диктатуры пролетариата суть фазы развития всего общества к коммунизму» (27, 227).

Эти тезисы неимоверное количество раз воспроизводились в теоретической литературе 20-30-х гг. И.Лапидус и К.Островитянов, например, писал: «...Советское государство является необходимым элементом производственных отношений советского хозяйства, в то время как в капиталистическом обществе капиталистическое государство является только надстройкой над этими отношениями» (83, 365).

Самым распространенным мнением о новой функции государства диктатуры пролетариата было то, что государство способно сознательно творить и сами экономические законы социализма. «Пролетарская диктатура, - писал Д.И.Черномордик, - ... представляет собой... государственный экономический механизм, непосредственно приводящий в действие огромную массу средств производства» (178, 22-23).

«В советской экономике, - отмечает Н.А.Вознесенский, источником движения и развития народного хозяйства является планирующее социалистическое государство». Академик А.В.Венидиктов теоретическому «феномену» государства-базиса посвящает специальный раздел в своем крупном произведении «Государственная социалистическая собственность». Он указывает на различные формы государственного регулирования экономики при капитализме и отмечает, что государственное вмешательство не затрагивает основного: права частной собственности предпринимателя, права на эксплуатацию чужого труда. Социалистическое же государство, осуществляя единство политического и хозяйственного руководства, планирует и регулирует деятельность всех социалистических организаций: как государственных, так и кооперативно-колхозных и других общественных организаций. По отношению к государственным предприятиям социалистическое государство соединяет в своих руках всю полноту государственной власти со всеми правомочиями собственника. Неразрывное, неразделенное сочетание государственной власти и собственности - специфическое отличие социалистического общества (34, 317-323).

О специфическом отличии нового общества не уставали повторять официозные политэкономы. Господствующим было мнение, выраженное академиком А.М.Румянцевым. Он четко обозначил позицию сторонников концепции «государства-базиса», отметив, что государство «сознательно и планомерно выполняет те регулирующие и определяющие экономические функции, которые в условиях капитализма стихийно выполняет рынок» (143,264).

Со времени появления концепции государства-базиса степень огосударствления всех хозяйствующих субъектов неизменно повышалась, соответственно принцип всеобщей общинности в экономике в такой властно-собственнической структуре также укреплялся. Вспомним в связи с этим характеристику, данную Марксом общинно-государственному типу собственности восточных деспотий. «Государство здесь - верховный собственник земли. Суверенитет здесь - земельная собственность, сконцентрированная в национальном масштабе» Марксом фиксируется синкретическое состояние, слияние собственности и суверенитета, другими словами, экономической и политической власти.

В 20-30-е гг. и последующие десятилетия в России усиленно насаждался социалистический вариант восточной структуры («азиатского способа производства») с возвратом к классической системе централизованного распределения с такими ее параметрами, как сильная, жесткая власть центра, огромный административно-бюрократический аппарат и т.д.* (*Подробнее о феномене бюрократии см. работы В.П.Макаренко(98;99;100;101.)

Конечно, нельзя утверждать, что социалистический вариант явился слепком или повторением его восточного (не в географическом смысле слова) предшественника, но принципиальная однотипность данных структур, на мой взгляд, подтверждается. Отличия есть, и в первую очередь, в искусственной заданности созданного общества.

Восточные деспотии сложились естественноисторическим образом, при этом частная собственность и рынок никогда не уничтожались, пусть в урезанном и подконтрольном властям виде, они существовали. Частная собственность и рынок обеспечивали как минимум простое воспроизводство и подобно кровеносной системе поддерживали жизнь в восточном обществе.

Социалистическое общество было лишено подобной кровеносной системы, и ему были навязаны искусственные способы поддержания жизни, связанные со сверхэксплуатацией природы и человека, насилием, страхом, постоянной идеологической обработкой и т.д.

Одну из первых серьезных попыток компаративистского исследования русской политической структуры XVI и XX в. предпринял политолог А.Янов. Он выдвинул гипотезу о политической спирали. Деспотический сталинский период (1929-1953 гг.) удивительным образом воспроизвел исторический цикл деспотизма Ивана Грозного (1564-1584 гг.), естественно, на новом уровне сложности.

10 примеров, выбранных Яновым для доказательства практической тождественности политических структур XVI и XX в., как представляется, точно отражают существо дела (192, 150-151).

А.Янов, опираясь на фундаментальную работу К.Виттфогеля «Восточный деспотизм», а также на работы других авторов, формулирует ряд важнейших теоретических заключений. В силу близости их к позиции автора данной работы, воспроизведем эти положения.

1. Деспотизм основан на непосредственном бюрократическом управлении хозяйственным процессом или на тотальном распоряжении его результатами государством, что исключает экономическую самодеятельность общества и, следовательно, по определению, экономические ограничения власти.(По моему мнению, в советском варианте деспотизма экономические ограничения существуют, рано или поздно они о себе заявляют, о чем будет сказано ниже).

2. Отсутствие экономических ограничений, естественно, ведет к более или менее перманентной хозяйственной стагнации. Говоря в экономических терминах, деспотизм основан на простом воспроизводстве национального валового продукта.

3. Отсутствие того, что мы называем экономическим прогрессом, основанным на непрерывной модернизации хозяйственного процесса и на расширенном воспроизводстве, сочетается с отсутствием политической динамики, с тем, что можно было бы назвать простым политическим воспроизводством. Подтверждается гипотеза Монтескье, согласно которой деспотизм исключает историческое развитие общества.

4. Для того чтобы существовать тысячелетия в условиях экономической и политической иммобильности, деспотизм должен был выработать и особую социальную структуру. Она характеризуется крайней упрощенностью и поляризацией общества - редуцирована до двух полярных классов: «управляющих», и «управляемых».

5. Экономической иммобильности системы соответствуют: а) иммобильность управляемого класса, отсутствие того, что в современной социологии называется горизонтальной мобильностью населения; б) его полная недифференцированность, при которой управлению противостоят не группы, не сословия, не классы, не какая бы то ни была форма политически дискретного общества, но абсолютно однородная масса управляемых. Равенство их перед лицом деспота постулируется.

6. Оборотной стороной этой абсолютной однородности и стабильности управляемого класса является абсолютная атомизация и нестабильность класса управляющих, т.е. полная хаотичность процесса вертикальной мобильности. Деспотизм не знает того, что можно назвать категорией «политическая смерть». Ошибка равнялась смерти физической.

7. Власть, отрицающая экономические ограничения, не может не отрицать ограничения идеологические.

8. Это объясняет также чудовищную стабильность деспотических систем, ибо исключает возникновение политической оппозиции (или реформистского потенциала системы).

9. Отсутствие латентных, т.е. социальных, экономических и идеологических ограничений ведет к невозможности для деспотических структур сопротивляться подчинению частным целям деспота. Огромная степень дивергенции целей, восходящая в конечном счете к полной автономии управления от системы, и делает неограниченную власть деспота столь же абсолютно нестабильной, сколь абсолютно стабильной оказывается деспотизм как политическая структура.

10. Деспотизм оказывается мертвым политическим телом. Ему неизвестна политическая альтернатива, это закрытая система. Мир, который органически не способен сам из себя произвести политическую цивилизацию (192,140-142).

Социалистическая система по преимуществу искусственная система, лишенная естественного основания в виде персонифицированных форм собственности, сложившегося механизма товарного обмена. Нельзя забывать, что у истоков отрицания частной собственности с одновременным отрицанием частных собственников-промышленников и крестьян, фактическим уничтожением целых классов, разворачивания системы принудительного труда, лишения жителей сельской местности паспортов, превращения их в крепостных и тому подобных явлений стоит коммунистическая партия.

Характерной чертой социалистического общества является слияние партии с государственными органами. В нашем Отечестве, к примеру, неразрывность партийных и государственных функций берет свое начало практически сразу после революции и продолжается до конца 80-х гг. Основной принцип партийного руководства всеми сторонами общественной жизни, всем государственным аппаратом был сформулирован на VIII съезде партии. Его решения нацеливали на необходимость всемерного усиления руководящей роли партии в Советах. Ленин постоянно подчеркивал, что пролетарский государственный строй должен быть подчинен политике партии, ибо не партийная политика существует для аппарата, а аппарат для политики партии. «Поэтому, - говорил он на X съезде партии, - нужно все силы употребить на то, чтобы безусловно добиться полного подчинения аппарата политике» (86, т. 43, 72-73).

Подмена партийными организациями государственных и хозяйственных органов, мелочная опека по отношению к ним нередко приводила к сбою всего общественного организма. Эта проблема за всю историю социализма так и не была решена. 66 лет отделяют друг от друга постановки одного и того же вопроса: накануне XI съезда ( 1922 г .) Ленин писал о том, что «необходимо разграничить гораздо точнее функции партии (и Цека ее) и Соввласти, повысить ответственность и самостоятельность совработников и совучреждений, а за партией оставить общее руководство работой всех госорганов вместе, без теперешнего слишком частого, нерегулярного, часто мелкого вмешательства» (86, т. 46, 61). В 1988 г . на февральском пленуме ЦК КПСС М.С.Горбачев, Генеральный секретарь, заявил: «Коренной вопрос реформы политической системы касается разграничения функций партийных и государственных органов» (43, 33).

Для советской политической системы характерна замкнутость, и структура ее определялась жесткими конституционными рамками. Согласно Конституции РСФСР 1918 г . вся власть в государстве принадлежит Советам, объединяющим трудящихся; конституционная норма, закрепляющая «власть партии», отсутствовала. Такое положение объяснялось участием на начальном этапе в правительстве партии левых эсеров и непривилегированным положением коммунистов в отношении занятия государственной деятельностью, кандидатуры для которой выбирались или назначались «в общественном порядке».

М.А.Рейснер - один из ведущих правоведов 20-х гг., рассматривая единственным носителем власти Советы, считал, что партия не может выполнять эту функцию. Более того, обосновывая недопустимость превращения партии большевиков в носителя власти, он писал: «Представление верховной власти партии при праве ее принимать и исключать своих членов, с одной стороны, превратило бы самое партию в замкнутую и исключительную касту, отрезанную от масс, с другой - привело бы республику к аристократической форме правления со всеми пороками и преступлениями, свойственными тирании привилегированного меньшинства. Повторилось бы нечто вроде кастового государства, где извращенные партийные бюрократы выродились бы в мандаринов и крепостников беспартийного стада» (137, 307).

Все структурные элементы политической системы стали функционировать в качестве «приводных ремней» партии, превратились в простые инструменты по выполнению задний всесильного партаппарата.

XVII съезда ВКП(б) ( 1934 г .) закрепил неразрывность в оргвопросах партийного и государственного строительства. Партийные ячейки преобразуются согласно решениям и Устава съезда в «заводские, транспортные, красноармейские, колхозные, вузовские, учрежденческие и прочие партийные организации с партийным комитетом во главе». А отделы обкомов, крайкомов и ЦК ВКП(б) преобразуются в целостные производственно-отраслевые отделы, в которых сосредоточивается вся работа в целом: орг-партработа, распределение и подготовка кадров, агитмассработа и производственная пропаганда, наблюдение за выполнением партийных решений соответствующими советско-хозяйственными органами и партийными организациями (147, 672).

В 1937 г. перед первыми выборами в Верховный Совет СССР был провозглашен лозунг о «нерушимом блоке коммунистов и беспартийных», реализация которого свела на нет какую-либо самостоятельность Советов.

Устав партии, принятый на XVIII съезде ВКП(б) ( 1939 г .), окончательно утвердил подчиненность государственных и хозяйственных органов управления партийной структуре. Партийным комитетам учреждений, предприятий, МТС и колхозов были предоставлены права контроля деятельности администрации. В последующие десятилетия эти права не только не ограничивались, но и расширялись, как это было зафиксировано в уставе партии, принятом на XXII съезде КПСС.

Соединение в одном лице высшей партийной и хозяйственной власти усилили тенденцию слияния партийного и хозяйственного аппарата на всех уровнях управленческой деятельности. Партийные органы настолько глубоко внедрились в хозяйственные дела, что стали утрачивать свои позиции как органы политического руководства. Плохо скрытое стремление партийных органов взять на себя производственно-управленческие функции вылилось в перестройку партийных комитетов по производственному принципу. На ноябрьском ( 1962 г .) Пленуме ЦК КПСС Н.С.Хрущев развивает свою идею о необходимости перехода к производственному принципу построения руководящих органов партии снизу доверху. Подчеркивалось, что построение партийных органов по производственному принципу дает возможность обеспечить более конкретное и планомерное руководство промышленностью, строительством и сельским хозяйством, сосредоточить главное внимание на производственных вопросах.

Вплоть до 1988 г. в ЦК КПСС из 20 отделов 16 непосредственно контролировали и руководили структурами государственного управления, народного хозяйства, науки, культуры, печати. Структура отдела точно соответствовала структуре отрасли. Министерство, ведомство или группу ведомств всегда курировал определенный сектор отдела ЦК. Отдел партийного строительства, к примеру, опекал Президиум Верховного Совета РСФСР. Советские органы, министерства, ведомства, общественные организации получали прямые приказы в решениях Центрального Комитета партии, которые дублировались на уровне обкомов и райкомов партии. По существу, подмена государственных органов сопровождалась сращиванием партийного и государственного аппаратов, не в стороне от этого были и хозяйственные структуры. Поэтому все решения руководящих органов партии носили государственный либо хозяйственный характер.

Специалист по политической системе конца 20-30-х гг. Ю.С.Борисов схематически изображает сложившуюся систему в виде пирамиды власти, состоящей из трех основных блоков: политического руководства, аппарата и непосредственных исполнителей. Каждый блок имеет, в свою очередь, свои звенья иерархии и ту же внутреннюю структуру, что и пирамида в целом. «На вершине пирамиды - место только для одного. Каждое звено полновластно по отношению к нижестоящему, но имеет лишь исполнительные функции по отношению к вышестоящему. Главной линией связи, стержнем, по которому нанизывается пирамида, является вертикаль: приказ-исполнение» (19,264).

Представление о пирамидальной централизованной структуре общества возникло, видимо, от выступления Сталина 25 июня 1945 г . перед участниками парада Победы. В выступлении речь шла о людях как «винтиках» великого государственного механизма, держащего «нас, как основание держит вершину».

В связи с работой Конституционного суда, рассматривавшего «дело КПСС» и завершившего свою работу 30 ноября 1992 г ., были обнародованы многочисленные факты, подтверждающие государственный характер партии. Можно согласиться с С.М.Шахраем, представителем президента России на Конституционном суде, заявившем о том, что «в качестве важнейшего государственного механизма организация, именовавшая себя КПСС, представляла собой особый отряд людей, занимающихся управлением, особую систему органов и учреждений, связанных иерархической подчиненностью, явно и тайно совершавших действия, составляющие прерогативы государства» (113).

Устав КПСС в действительности был основным законом государства и общества, а политбюро являлось высшим законодательным, исполнительным и судебным органом страны. Безраздельное всевластие коммунистической партии отметало принцип разделения властей. Коммунистическая идеология никогда не признавала теории разделения властей, считая ее чисто буржуазной концепцией, которая скрывала «классовую сущность эксплуататорского государства».

Правоведы-марксисты 20-30-х гг. П.И.Стучка, Г.С.Гурвич, А.А.Малицкий, Е.А.Энгель, А.М.Турубинер и другие считали, что принцип разделения властей не оправдал себя в буржуазных государствах неприемлем в организации Советской власти. П.А.Стучка в книге «Учение о государстве и конституции РСФСР», выдержавшей много изданий, писал: «В действительности, государственная власть - за исключением лишь переходных эпох двое - или многовластия - всегда едина, неразделима, если рассмотреть ее как господство класса. Единая власть осуществляет всю власть в ее целом, как власть классовую» (158, 214).

Турубинер пишет о советском аппарате, который «должен быть именно построен в виде мощной Всероссийской Советской власти... с железной дисциплиной, с беспрекословным подчинением низших инстанций высшим. Отсюда и отсутствие «разделения властей» и замена его «техническим» разделением функций при общем иерархическом порядке соотношений различных органов государства» (163, 36).

Итак, разделение властей подменяется разделением функций. История подтвердила правильность тезиса, согласно которому принцип разделения властей ведет к демократии, а реализация принципа разделения функций - к авторитаризму. Теория разделения властей вступила в принципиальное противоречие с идеей единства власти, стирающей различия между законодательной и исполнительной ветвями государственной власти. Идея единства вытекает из теории суверенитета Гоббса, согласно которой единство власти необходимо для единства права, а единство власти и права необходимо для мира и согласия в государстве. Единство государства, по мнению Гоббса, зависит от единства власти. Это как считается, является исходной предпосылкой для унитарных систем правления, поскольку влечет за собой монополию на полномочия правления. Источником права, согласно данной концепции, является не народ, а правители. В марксистской юридической литературе поддерживалась позиция Ленина, видевшего одну из задач Советской власти в соединении законодательной и исполнительной работы, что соответствовало принципу единства власти (86,т. 36, 42). Это не что иное, как дальнейшее развитие положения К.Маркса о Парижской Коммуне как работающей корпорации, «в одно и то же время и законодательствующей и исполняющей законы».

Принцип единства власти оказался настолько живучим, что до последнего момента продолжал владеть умами российских парламентариев образца 1992 и 1993 г . В частности, в Основном законе России оставалась запись, по которой Съезд народных депутатов являлся высшим органом власти и которую он ни с кем не делит. Одновременно был записан демократический принцип государственности - разделение властей. налицо явное противоречие между двумя законоположениями. Это противоречие проявлялось не только на высшем уровне (конституционный кризис в конце 1992 - начала 1993 г. тому свидетельство), но и на всех этажах власти. Сверху донизу, от Верховного Совета до сельского, действовала система всевластия Советов, конфликтующая с исполнительной властью по всему фронту и пытающаяся подчинить себе остальные ветви власти.

Феномен «единства власти» объясняет природу властно-собственнической структуры, сложившейся в социалистическом обществе и имеющей в своей основе докапиталистическую природу. Властнособственническая структура отношений изменяет основной закон функционирования и развития социально-экономической системы. Можно согласиться с определением основного экономического закона, предложенного О.Н.Шкаратаном и В.В.Радаевым, суть которого заключается в «постоянном самовозрастании (укреплении, приумножении) государственной собственности. Росту государственной собственности, наиболее отвечающему интересам этакратии, были подчинены планирование и управление, на него была ориентирована, по существу, вся структура народного хозяйства» (187, 109).

Обратим внимание на следующий момент, подтверждающий данную тенденцию. Главным стратегическим фактором развития социалистической экономики являлись капиталовложения. Капиталовложения не сопровождались капитализацией, процесса, лишенного каких-либо критериев экономической эффективности, что в конечном счете вело к развалу социалистической экономики. В силу этого обстоятельства партгосноменклатура не могла не взять на себя функцию перераспределения капиталовложений, функцию, выполняемую рыночным механизмом. В основе капиталовложения лежит политизация экономики. Номенклатура представляла собой ведущую социально-экономическую группу (структуру) общества. Она замкнула на себе управление экономикой. Управление помимо перераспределения осуществляло исключительно важную для себя функцию расширенного воспроизводства номенклатуры, т.е. самое себя. Здесь пружина того, почему капиталовложения играли главную роль в социалистической экономики: они были непосредственным объектом собственности номенклатуры и базой ее стабильности и власти.

Результаты производственных процессов работают в данной системе координат по существу на поддержание и упрочение политической власти. Экономика становится средством для реализации главной цели властных структур - воспроизведения и расширения своей власти*. (*Негативную оценку Советской власти относительно перевернутого соотношения между своей экономикой и своей политикой дал Петр Струве еще в 1921 г . «Полное удушение как экономической свободы, так и личной и имущественной безопасности городского населения есть одно из основных условий экономического упадка и регресса Советской России. Но в то же время именно это удушение есть безусловно необходимое условие политического господства коммунистической партии; вне этого условия она не может чисто полицейски продержаться и несколько дней»(156,124).

Здесь необходимо подчеркнуть существенную особенность данного общественного строя - достижение той или иной социальной или экономической цели не ставится в прямую зависимость от масштабов и способов использования ресурсного богатства страны.

Волюнтаристское вмешательство в экономику, применение государственного насилия не означает, что исчезают какие-либо ограничители для подобного рода волюнтаризма и произвола. Они существуют и, в первую очередь, это экономические ограничители, которые так или иначе сигнализируют о возможных границах социального экспериментаторства. С другой стороны, чрезмерное вмешательство в экономику со стороны властных структур, доведенное до крайности, оборачивается совсем неожиданно для их авторов негативными последствиями.

Учет этих моментов поможет понять диалектику экономики и политики в послеоктябрьский период истории. Объективные экономические ограничители, заданные на каждый данный момент уровнем развития производительных сил, заставляют авторитарные властные структуры регулировать определенным образом степень свободы хозяйствующих субъектов.

Взаимоотношения экономики и политики, а более конкретно-хозяйственной свободы и политической демократии можно проследить на графике в так называемых «координатах Хайека».

Горизонтальная ось («Э») позволяет оценить степень экономической самостоятельности хозяйственных субъектов (возрастает вправо). Вертикальная ось («П») - степень политической демократии (возрастает вверх). «Координаты Хайека» вполне применимы для анализа отечественного исторического опыта. Такое исследование, в частности, проводилось Л.А.Гордоном и Е.З.Майминасом. (97, 422-441). Делаются следующие выводы относительно соотношения экономической самодеятельности и политической демократии. Поступательное движение в сторону большего уровня экономической и политической компонент (т.е. вправо и вверх) обусловлено острейшим кризисом или предкризисом в экономическом положении. Это- 1921, 1953 и 1985 г .

Переходу к нэпу предшествовало массовое открытое недовольство крестьянства и части рабочих политикой «военного коммунизма», элементами которого были: продразверстка, продотряды, комбеды, передел 50 млн. десятин земли, части инвентаря и скота кулаков, потребительские коммуны и карточная система, всеобщая трудовая повинность, национализация предприятий, милитаризация хозяйства и т.д. Власть имущие вынуждены были пойти на большую самостоятельность хозяйствующих субъектов, облегчения их натурального обложения и т.п., что дало наиболее быструю и весомую отдачу.

Послесталинской «оттепели» предшествовало сверхнапряженное послевоенное восстановление народного хозяйства, жесткая централизация управления экономикой, укрупнение колхозов, «великие» стройки коммунизма, спецпереселение ряда народностей, новая волна репрессий и т.д. Хрущевский импульс (1953-1965 гг.) также дал заметные положительные результаты.

К 1985 г . попытки справиться с предкризисным и кризисным состоянием в экономике с помощью административных мер загоняли болезнь все глубже и глубже. Усиливалась административная власть и ведомственность, ожесточался идеологический контроль.

Следующий вывод указывает на то, что периоды явно поступательного движения - нэп, «Хрущевская оттепель» - были существенно короче периодов возвратного движения в сторону меньших уровней экономической самостоятельности и политической демократии (т.е. влево и вниз).

Поступательное движение являлось кратковременным и неустойчивым потому, что сохранялось отчуждение широких слоев общества от реальной власти, главные рычаги которой оставались в руках неподконтрольного обществу партийно-бюрократического аппарата. Надо отметить, что в обоих случаях экономические реформы были продвинуты дальше, чем политические преобразования, т.е. ось развития прилегала ближе к экономической координатной оси («ОЭ»), чем к политической координатной оси («ОП»). Задача заключается в том, чтобы сдвинуть саму ось развития в сторону «ОП».

Для необратимости поступательного движения вперед, действительно, необходимы радикальные политические преобразования. Возникающие рассогласования и противоречия между двумя компонентами преодолеваются в рамках бюрократического механизма, приспосабливающегося к реальной экономической действительности. Но на определенных этапах исторического развития, когда адаптивные возможности бюрократического механизма исчерпываются, возникает необходимость в политических преобразованиях, а значит, в изменении режима функционирования партийно-политических структур.

К числу объективных ограничителей политического всевластия, если подходить укрупненно, относится имеющаяся в распоряжении властных структур рабочая сила и природные ресурсы.

Так, за ленинско-сталинский период (1917-1953 гг.) безжалостно использовались дешевые трудовые ресурсы. Чрезвычайная индустриализация проходила в чрезвычайных условиях. Огромные людские ресурсы и их использование продолжали быть источником развития хрущевских преобразований, правда, уже без «чрезвычайного» их применения.

При эксплуатации людей административно-бюрократическая система обходилась минимумом для воспроизводства рабочей силы. Чуть более 20% производственной продукции шло на потребление. Доля производства средств производства, несмотря на все декларации, не только не уменьшалась, но напротив, продолжала неуклонно возрастать (с 72,5% в 1969 г . до 74,8% в 1985 г .) (111,96).

Возрастающее использование имеющейся рабочей силы имело исключительно важное значение в жизни советского общества. Динамика рабочей силы за последние 50 лет выглядит следующим образом. Если за десятилетие с 1940 по 1950 г . численность рабочих и служащих в промышленности возросла в 1,17 раза (с 13,08 млн. до 15,32 млн. человек), то за десятилетие с 1950 по 1960 г . она увеличилась в полтора раза (с 15,32 млн. до 22,29 млн. человек).

Такой же бурный рост происходил и в следующем десятилетии (1960-1970 гг.): численность рабочих и служащих в промышленности возросла до 31,59 млн. человек. В дальнейшем произошло замедление роста (111,391). За счет выбрасывания на свободный рынок труда значительных людских ресурсов удалось освоить целину, что значительно увеличило сельскохозяйственное производство. Крупная промышленность росла и за счет абсорбирования новой рабочей силы из сельских районов и т.д. Но по мере уменьшения возможности растрачивать трудовые ресурсы, политическая власть стала переключаться на беспрецедентное использование природных богатств.

Масштабность экологической катастрофы выявила пределы социалистических политических структур. Окончательная несостоятельность подобной системы стала очевидной в эпоху современной научно-технологической революции, перехода к информационной технологии.

Эту очевидную несостоятельность социализма уже невозможно было скрыть ни под каким идеологическим флером ни в Советском Союзе, ни в ГДР, ни в Чехословакии (уже бывших). Ни в любой другой социалистической стране.

Подлинные масштабы непроизводительных расходов и потерь в социалистическом обществе станут в будущем достоянием гласности, но то, что становится уже известным, подтверждает всякую бесперспективность подобного общественного устройства. Так, по данным И.Федорова - председателя подкомитета комитета Верховного Совета СССР, руководителя рабочей группы по изучению проблемы непроизводительных потерь ( 1990 г .), ежегодно погибает половина продовольственной продукции, убыток составляет более 450 млрд. рублей. Потери 20-40% продукции, производимой селом (от 47 до 95 млрд. рублей). В записках о потерях, представленных АН СССР, состояние материальных ресурсов в народном хозяйстве представляется еще более сложным: «Потери предметов труда составляют 70%, потери при использовании средств труда - 40-50%».

Расчетные данные АН СССР: потери рабочего времени оцениваются в 30%. А всего в валовом общественном продукте в 1988 г . доля общих непроизводительных расходов и потерь составила 38-40%, и это не считая экономики (165).

Такого «пассивного саботажа» со стороны трудовых коллективов, точнее, работников подневольного труда история постфеодального общества еще не знала.

В народном хозяйстве страны (еще СССР) норма прибавочной стоимости составила в 1988 г . 130-170% против 70% в США. Важным результатом такой интенсивной эксплуатации труда является накопление. В США норма накопления 15-16%, в Западной Европе - 20-22%. В СССР при расчете в долларах она уже давно держалась на уровне 45-50%. Это показатель военного времени. Эти данные дают определенное представление о сверхмилитаризованности социалистического общества, о системе производства ради производства, объясняют, почему уровень жизни народа на такой низ-кой отметке по сравнению с передовыми развитыми странами.

Австрийский экономист Колин Кларк еще накануне Второй мировой войны подтвердил вслед за Й.Шумпетером положение, согласно которому правительство(государство)имеет границы своей деятельности. Кларк определил эту границу в 25% валового национального дохода страны или валового личного дохода гражданина. Но 25% не явились абсолютным пределом. Если уровень государства превышает 40% отметку- начинается «налоговый бунт».Люди перестают работать, начинают мошенничать, возникает «серая» экономика. Отсюда и веер «серых» социально-экономических показателей в социалистических странах.

Показательной является оценка (пусть и пространная) социалистического прошлого президентом Чехословакии (на то время) В.Гавелом. «Даже удивительно, что удалось столько натворить всего за 42 года. Нашим воздухом нельзя дышать, нашу воду нельзя пить. Рождаются больные дети, так как родители вместо кислорода дышат серой, вместо воды пьют нефть с хлором. Мы разрушили или запустили прекрасные города и села. Покрыли страну крольчатниками, в которых нельзя жить, можно только спать и смотреть телевизор. Умирают наши леса. Десятки тысяч людей работают ради того, чтобы жить все хуже. Крупнейшие машиностроительные заводы зарабатывают не деньги, а долги. Через несколько десятков лет наша земля перестанет родить. Наша экономика во главе таблицы тех, кто зря расходует энергию. Наши деньги - не деньги, за них ничего не купить в двух километрах за Шумавой. Большинство больниц не выполняют своей миссии, а тысячи врачей заполняют бумаги, которые после них никто не читает. Миллионы людей делают бессмысленную работу. Наши студенты не ездят летом по Европе, не знают языков, не узнали, кто такой Шекспир, потому что должны были изучать, что коммунизм является вершиной истории мира» (64).

Это картина не только из бывшей чехословацкой действительности. О ситуации в ГДР (тоже бывшей), например, английский журнал «Экономист» язвительно замечал, что, приложив немалые старания, проявляя изобретательность и систематически лишая людей личной свободы, правительства могут вытеснить своекорыстный интерес и конкуренцию и заменить невидимую руку рыночных сил коллективным усилием и наглядной таблицей производства-потребления. Результатом стал список лиц, желающих приобрести автомобиль «Трабант», которым надо ждать этого события пять лет.

В мире социализма государство не смогло заменить свойственный рынку механизм саморегулирования. О нерешенности проблем и все обостряющейся ситуации свидетельствовали непрекращающиеся попытки на всем протяжении социалистического развития выдвигать на первый план то экономические преобразования, то проблемы политической надстройки.

В период отечественной истории, названный перестройкой, вновь выдвинулся злободневный вопрос о соотношении экономических и политических реформ. Практика выявила в решении этого вопроса два подхода в системе приоритетов. На начальном этапе преобладали преобразования в экономической сфере. В последующем происходила смена приоритетов: в одном случае политические реформы обгоняли экономические преобразования, в другом варианте вырвалась вперед экономика. Расхождение, разрыв двух важнейших сфер общественной жизни приводит к негативным последствиям. Оттяжки в экономических преобразованиях, усугубленные экономическим кризисом, начинают трясти общественные структуры, дискредитировать силы, ориентированные на реформы.

С другой стороны, в случае запаздывания политических реформ экономически активные круги не могут найти адекватную им реализацию в политике, что также может создавать и создавало общественную напряженность. Опыт Китая красноречиво свидетельствует об этом.

В действительности согласованность, взаимосвязь экономических и политических факторов возможны в условиях нормального функционирования всех жизненно важных общественных структур, т.е. по мере осуществленности экономической революции. В отличие от социалистического мира с его первенством политического фактора в жизни индустриально развитых стран происходили и продолжают происходить качественные изменения. Осуществляется экономическая революция, следствием которой становится освобождение труда.

2. Экономическая революция: итоги и перспективы

Еще I интернационал в своем уставе высшей целью рабочего класса провозгласил его «экономическое освобождение». Под экономическим освобождением понимается освобождение труда, что предполагает глубокие изменения в процессе общественного воспроизводства, затрагивающие формы  капитала, собственности  и  управления. Это и есть, собственно реализация экономической демократии, осуществление экономической революции.

Многие положения классиков марксизма, касающиеся капитализма и перспектив его развития, со временем приобрели прямолинейную и упрощенную трактовку. Взгляды Ленина о переходе капитализма в последнюю стадию развития - империализм с его им-перативами упадка, загнивания и паразитирования наполнялись примитизированным и догматическим содержанием, все более увеличивая разрыв с реальностями современного западного (не в географическом смысле этого слова) общества. Адаптивные возможности капиталистических общественных отношений явно были занижены.

Происходят перемены качественного порядка, рождаются формы, которые делают общество динамичным, жизнеспособным. Развитые страны проявляют исключительную приспосабливаемость к новой обстановке. Можно было бы прислушаться к предупреждениям (не так часто встречающимся) К.Маркса в «Капитале» о том, что буржуазное общество «не твердый кристалл, а организм, способный к превращениям и находящийся в постоянном процессе превращения» (104, т. 23, 11). этим не отменяется противоречие между трудом и капиталом, которое приписывалось данному общественному строю и в действительности имеющему там место.

Трактовка разрешения данного противоречия как насильственной одномоментной акции, конечно, требует переосмысления. Уточняется понимание механизма разрешения противоречия. накопленный опыт функционирования развитых стран свидетельствует о том, что идет процесс поэтапного преодоления экономических форм отчуждения.

Под действием законов обобществления производства и труда идет последовательная смена господствующих форм собственности: от индивидуальной капиталистической к монополистической, государственной, акционерной, коллективной трудовой собственности и т.д. Возникла и развивается транснациональная собственность, которая отражает общественную форму развития производительных сил на интернациональной основе. Все эти формы диалектически связаны между собой, выталкивают на политическую арену пестрый конгломерат общественных сил.

Отношения собственности, ее разнокачественные формы затрагивают коренные интересы, не могут не влиять на деятельность работников. Изменяется не только социально-классовая картина общества, изменяются роль и функции важнейшего элемента производительных сил - человека. Интеллектуальный, творческий труд вытесняет труд индивидуума, непосредственно включенного в процесс производства.

Западная экономика в 80-е гг. вступила в новую стадию, которая получила название «инновационной». в последней четверти XXв. новая технологическая революция, всеобщая компьютеризация, информатизация общества, интеллектуализация хозяйства немыслимы без творческой личности. В этом отношении свобода в экономической, интеллектуальной, политической, культурной областях для главного субъекта общественных отношений продвинулась далеко вперед. Творческое начало начинает приобретать первенствующее значение в мотивации трудовой деятельности. А это огромная армия труда: доля тех, чья деятельность связана главным образом с творческим трудом, приближается в индустриально развитых странах к половине всей рабочей силы.

Пролетариат эпохи «фордизма» и «тейлоризма» уходит в прошлое, на смену ему приходит новый массовый тип трудящихся. Так, по имеющимся данным, в США 75% рабочей силы занято в сфере услуг; свыше 61% - в Японии, 69% - в ФРГ; более 2/3 от этого числа так или иначе связаны с информацией, с индустрией знаний. По некоторым оценкам, в начале нового тысячелетия лишь 15% всех работающих в США будут заняты в производственной сфере.

Работник производства нового типа явился результатом внутреннего качественного перерождения экономических и социальных структур западного общества. Вспомним известное положение К.Маркса, не потерявшее своей актуальности: развитие общественных отношений, если из рассматривать с точки зрения самого человека, предстает как смена следующих основных исторических форм и ступеней: первая ступень - отношение личной зависимости (патриархальный, античный, феодальный строй); вторая ступень - личная независимость, основанная на вещной зависимости; и третья - свободная индивидуальность, основанная на универсальном развитии индивидов и превращении их коллективной общественной производительности в общественное достояние (104, т. 46, ч. 1, 100-101).

Однако инновационная стадия современного экономического развития вносит в эволюцию отношений собственности такие коррективы, которые не нашли своего отражения в вышеприведенном положении. Американские ученые Р.Коуз и А.Алчян, основатели новой теории прав собственности или неоинституционализма, исследовали феномен услужения отношений собственности (69). отношения собственности трактуются не как отношения между человеком и вещью, а как отношения между человеком и вещью, а как отношения между людьми с их правами на использование определенного вида ресурса. В классической фирме таким ресурсом является капитал, в новых сферах предпринимательской деятельности наибольшим влиянием пользуется тот, кто обладает правом на использование информатики, в инновационной области и сфере профессиональных услуг - правом на интеллект.

Поскольку сегодняшняя экономика характеризуется наукоемкостью, непрерывными структурными изменениями, высоким динамизмом, то роль интеллектуальной собственности в общественном развитии возрастает. Американские эксперты различают три основных вида интеллектуальной собственности: частная собственность, которая закрепляется владением патента или лицензией; общественная, представляющая сумму знаний и идей, находящихся в распоряжении государства или всего общества и не могущая быть закреплена за каким-либо юридическим лицом даже на короткое время; промежуточная форма - так называемая «просачивающаяся собственность, которая представляет собой инновационную научно-техническую информацию, которую нельзя закрепить патентами и лицензиями на сколько-нибудь длительный срок» (63, 6).

Каким анахронизмом выглядели попытки высшей законодательной власти в лице Верховного Совета СССР в последний год своего существования не допустить самого понятия «интеллектуальной собственности» в текущее законодательство!

Основы права на интеллектуальную собственность закладывались еще в буржуазном гражданском обществе XIX в. в виде свободы слова и печати, патентного т лицензионного права, коммерческой тайны, правовых институтов сообщества специалистов, ученых и т.д.

Развитие различных форм интеллектуальной собственности, как представляется, является одним из важных процессов преодоления отчуждения человека от творчества и знаний, укрепления основ экономической и политической демократии.

С середины 80-х гг. получают широкое распространение новые формы участия наемных работников в производственной предпринимательской деятельности. Формируется новая система так называемой «экономики участия» («система участия», «демократия участия»). По-новому ставится проблема мотивации человека труда, создание условий для полноценного проявления его творческого потенциала, для включенности работника в процесс принятия решений.

Рассмотрим подробнее основные формы системы участия: а) участие в прибылях или «успехе предприятия»; б) в собственности; в) в управлении.

Участие в прибылях . Стратегия подчинения и жесткого контроля, которая сложилась в классической модели социально-экономического развития, стала переходить к стратегии»вовлечения» и партнерства. Изменения произошли в системе оплаты. трудовой доход распадается на части: постоянную и переменную. Первая часть - основная за работная плата - фиксируется тарифным соглашением в рамках коллективного договора. Вторая часть определяется специальным соглашением между администрацией и представителями наемных работников. Это дополнительные выплаты из прибылей, размер которых зависит от многих обстоятельств: уровня издержек производства и цен, конкурентных позиций, колебаний производства и т.д. Эта переменная часть вознаграждения не является фиксированной, она отличается также и по отраслям. Во Франции, например, на долю «коллективной заинтересованности» в 1990 г . пришлась половина общей массы заработной платы.

По некоторым экспертным оценкам, для постоянного поддержания уровня мотивации работников не менее 20% их дохода должны поступать из прибылей в виде премиальных выплат, дивидендов или накоплений на пенсионных счетах. Наибольших успехов в системе участия работников наемного труда добилась Франция, где подобная система практикуется с 1959 г . В 1990 г . на крупных предприятиях (свыше 500 чел.) систему индивидуализированной зарплаты для высших категорий работников применяли 87% против 36% в 1983 г ., коллективную заинтересованность в «успехе предприятия» использовали 46% против 7%, планы сбережений на счетах предприятия существовали у 44% против 16% и т.д.

Во Франции система участия стала приобретать характер «коллективной заинтересованности».

В США система участия охватывает 22% всех занятых. Широко практикуется распределение акций среди персонала фирм. Всего на американских предприятиях насчитывалось 430 тыс. планов участия в прибылях. Чаще всего такое участие осуществляется в виде «отложенных выплат» (пенсионные фонды).

В Великобритании системами участия в прибылях охвачено 16% работников наемного труда. В Японии данная форма является важным фактором высокого уровня трудовой мотивации работников и высокой конкурентоспособности японской экономики.

Нередко доходы от участия в прибылях шли на покупку акций, и здесь происходило преобразование собственности в случае перехода значительной части акций в руки работников. Новые элементы социализации экономики, к которым относится распространение акций среди «своих» работников, преследует несколько целей. Одна из них связана с «идентификацией интересов» работников и фирмы; другая, носящая экономический характер, с мобилизацией личных средств персонала для инвестиций в производство. При этом фирма получает различные налоговые и крупные льготы для финансирования программ распределения акций. В США, где давно распределяют акции среди своего персонала компаний, их число выросло с 6 тыс. в 1982 г . до 10 тыс. в 1989 г ., а количество рабочих и служащих - обладателей акций - с 4,2 млн. до 12 млн. человек, т.е. составляет около 10%всех занятых (94, 91).

Участие в собственности . .Какие бы ни вводились системы материального стимулирования, экономическая демократия не наполнится своим содержанием без наделения работника статусом «владельца собственности». Опросы свидетельствуют о том, что 70% работников желали бы работать в компаниях, которыми совладеют или полностью владеют сами работники.

Задача создания механизма саморегуляции общественного воспроизводства заставляет наиболее развитые государства изменять роль мелкого собственника и акционера. В новом свете предстают проблемы занятости, социальной структуры, отношения собственности. Государство целенаправленно стало стимулировать мелкое и мельчайшее предпринимательство, а также расширять институт индивидуального акционера. Все индустриально развитые страны имеют государственные программы развития мелкого и среднего предпринимательства, что предполагает различные налоговые льготы и условия кредитования.

Растет численность мелких собственников. Статистика свидетельствует. что в 80-х гг. во Франции возникло свыше миллиона новых предприятий, лишь на 3% занятость превышает 10 человек. В Италии 2/3 экономически активного населения работает на мелких и средних предприятиях с численностью до 100 человек, наиболее эффективными среди них являются те, где персонал не превышает 50 человек. В США на предприятиях с числом занятых от 1 до 20 человек создано 88% всех новых рабочих мест. В Великобритании - более Ѕ (185, 95).

Сфера мелкого производства не является определяющей хозяйственной формой в экономике Запада. К примеру, в США его доля в валовом доходе всех форм составляет около 6%, в этом секторе имеются 11 млн. собственников-работников (исключая сельскохозяйственное производство). Если говорить о тенденции, то классический тип пролетария с товарным характером рабочей силы и функционирующий в качестве объекта капиталистической эксплуатации постепенно сокращается. По подсчетам западных

исследователей, индустриальные рабочие развитых стран к средине 80-х гг. составляли 110 млн. человек. Примерно столько же насчитывалось людей, являющихся полными или частичными владельцами средств производства через индивидуальные, семейные,

коллективные, кооперативные и другие формы собственности. В мире сегодня кооператорами являются 550 млн. человек, в станах Европейского общества - более 60 млн., т.е. 19%населения и 45% рабочей силы.

В индивидуальном собственнике происходит воссоединение производителя, работника и средств производства; таким образом, создается сектор принципиально новых, некапиталистических отношений и форм собственности. В этих хозяйственных формах собственности существенно меняется характер эксплуатации. Собственник эксплуатирует или самого себя, или свою семью.

Неэксплуататорский характер собственности, увеличение доли труда не по найму прослеживается в акционерном коллективном партнерстве. Широкое распространение получило совместное владение собственностью в формах акционерного, кооперативного, арендного, посреднического капитала, менеджерства и т.д.

Экономическая революция решает как минимум проблему децентрализации и демократизации собственности. Под  децентрализацией  .собственности понимается распространение акционерного капитала корпораций среди граждан. Что происходит с соединением рабочей силы со средствами производства в главной на сегодня форме хозяйствования - корпорации?

В своей основе корпорации являются обществами с акционерным капиталом. Акционерное партнерство становится доминирующим. В США, Западной Европе с 80-х гг. держатели акций крупнейших корпораций - это десятки миллионов людей. В США насчитывается 47 млн. акционеров - это каждый третий взрослый американец, в Великобритании и Франции - по 9-9,5 млн. человек - каждый пятый взрослый француз и англичанин, 8,5 млн. человек - каждый пятый взрослый француз и англичанин, 8,5 млн. - в Японии, 1,2 млн. - в ФРГ.

У основного владельца акций в США (30 млн. человек) годовой доход колеблется от 15 до 50 тыс. долларов. За десятилетие (1975- 1985 гг.) число акционеров в группе с годовым доходом от 25 до 50 тыс. долларов (уровень средний и несколько выше) выросло с 5,4 до 21,4 млн, человек (93).

По данным американской статистики, доход американских семей в среднем повысился в 1988 г . по сравнению с 1967 г. на 18%. Доходы менее 15 тыс. долларов в год а 1967 г . имели 31%, в 1988 г . - 27%; от 15 до 34 тыс. в год - 45%и, соответственно, 35%; от 35 до 74 тыс. - 22% и 31%, и, наконец, доход в 75 тыс. и выше - 3% в 1967 г . и 7% в 1988 г . Средний класс США в целом становится богаче (66).

В Великобритании в связи с проведенной в 80-е гг. денационализацией государственной собственности были широко распространены акции среди работников (до 96%) этих реприватизированных компаний. В конце 80-х гг. общее количество держателей акций утроилось по сравнению с 1979 г . и достигло числа более 8 млн. Интересно, что владение акциями через индивидуальное участие в акционерном капитале считается менее выгодным, чем через инвестиционные коллективные фонды, ибо последними, как правило, управляют квалифицированные специалисты. В Великобритании около 2,5 млн. человек являются держателями акций компаний в индивидуальном порядке (94, 92).

Становление нового субъекта производственных отношений, совмещающих в одном лице работника и хозяина, происходит и благодаря процессу демократизации собственности. Под  демократизацией собственности понимается создание различных форм коллективной собственности, т.е. переход компаний в собственность работников наемного труда.

Идея создания коллективной собственности и самоуправления нашли питательную почву в США. Более того, американскому ученому Стюарту Спейсеру принадлежит концепция «всеобщей собственности», т.е. превращения всех без исключения членов общества в собственников средств производства. В США это была своего рода реакция общественного сознания на практику государственного социализма в СССР, в Англии - на негативные последствия национализации, проведенной лейбористским правительством.

Исследователи отмечают характерную социально-психологическую черту, свойственную американскому рабочему классу: он решительно отверг сталинскую модель социализма, в которой усиление власти централизованного государства над обществом может принимать самые уродливые формы. По распространенному мнению, государство является более жестким работодателем, чем частные компании, а формализация, обесчеловечивание производственных отношений на государственных предприятиях - наибольшие.

Создание коллективных форм собственности активно поощряется администрацией США. К началу 80-х гг. в США насчитывалось 10 тыс. компаний, в которых их работникам принадлежало от 1 до 100% акционерного капитала. Статус собственников приобрели 12 млн. человек, или около 12% всей используемой рабочей силы в стране. С 1974 г . принято 22 законодательных акта, облегчающих превращение работников в совладельцев и владельцев средств производства.

Особый импульс в создании коллективной собственности был дан государственной программой распределения акций - «Планом создания рабочей собственности на средства производства» (ИСОП). По данным национального центра по развитию собственности работников в США, ежедневно 50 компаний вводят такие программы (71, 135).

Коллективная собственность частной собственности, поскольку главными критериями для такой оценки являются: а) независимость от государства и б) рыночные стимулы прибыльного хозяйствования. По прогнозам экспертов, к 2000 г . коллективная собственность будет доминирующей для 25% используемой совокупной рабочей силы (71, 135).

Такая собственность не может принадлежать собственникам денежного капитала, она не приобретается на рынке ценных бумаг. Ею владеет лишь тот, кто работает на данном предприятии. Именно им, а не собственникам денежного капитала дается право контролировать и распоряжаться средствами производства. Особенностью программы ИСОП является то, что можно стать собственником средств производства, не покупая их сразу, а постепенно приобретать свою долю собственности за счет будущих доходов от расширения производства и повышения его эффективности и прибыльности.

Ярким примером передачи средств производства и руки его работников является сталелитейная компания «Уэйртон стил компани», которая в 1983 г . была выкуплена самими работниками при поддержке профсоюзов и городских властей. 90% рабочих из 7 тыс. приняли решение выкупить завод стоимостью в 370 млн. долларов, когда ему угрожало полное закрытие. План превращения нерентабельного в частных руках в эффективное предприятие в руках коллектива включал следующие пункты, которые были поддержаны работниками: 1) работники должны согласиться на снижение зарплаты на 32%; 2) пожилым работникам было предложено подождать около трех лет с выходом на пенсию. Это освобождало завод от выплаты солидных сумм выходных пособий. Сэкономленные деньги по двум пунктам должны были идти на выплату кредитов для покупки завода; 3) по принятому администрацией штата специально по этому случаю закону, завод получал существенные налоговые льготы; 4) главное внимание было уделено повышению производительности и качественности труда, исходя из опыта двух самоуправляющихся, коллективных предприятий (9, 91).

Кстати, по закону программа ИСОП - единственная в США программа повышения благосостояния работников, под которую разрешено брать банковский льготный кредит. Банки получают 50%-ную налоговую скидку на их доход, полученный по процентам за кредиты, предоставляемые компаниям, которые вводят программы ИСОП.

Уже через год работы «Уэйртон стил компани; дал 81 млн. долларов прибыли, а за 1989 г . добился самого большого дохода и, соответственно, самого высокого заработка в металлургической промышленности США. По мнению экспертов, переход к совместному владению собственностью автоматически ведет к росту производительности труда как минимум на 10-15%.

Различные формы коллективной собственности пробивают себе дорогу в других странах. Так, в Швеции создаются кооперативы путем выкупа предприятий. Только в обрабатывающей промышленности таких фирм - свыше 100.

Особое место в практике функционирования рабочих кооперативов занимает «Мондрагона» - целая федерация самоуправляющихся фирм в Баскской провинции Испании. По мнению В.Белоцерковского - специалиста по самоуправляющимся трудовым коллективам, - опыт создания федерации «Мондрагона» особенно ценен для россиян тем, что она создавалась в условиях, очень близких к существующим в России. Все началось с создания А.Ариеттой первого самоуправляющегося предприятия, получившего название «Ульгор» - кустарной мастерской по ремонту бытовых приборов. С середины 50-х гг. это предприятие приступило к изготовлению холодильников, стиральных машин и др. В настоящее время «Мондрагона» объединяет 167 фирм с работающими на них 20 тыс. человек. Наряду с ними действуют потребительские кооперативы со 120 тыс. человек, занятых в них, которые производят сельскохозяйственную продукцию. Имеются также строительные кооперативы, кооперативы по оказанию различных услуг, специальные школы по подготовке кадров и т.д.

Компании соединены в 15 групп по отраслям производства и функциям. По уровню механизации, компьютеризации и производительности труда у «Мондрагоны» в Испании нет конкурентов, банкротство потерпели за последние 35 лет только три объединения. Причины эффективного функционирования следующие: каждый работник, поступающий на работу, вносит одинаковый вступительный взнос (пай - 8,5 тыс. долларов). При отсутствии средств пай «закрывается» из зарплаты, размер которой зависит от квалификации и почасовой выработки. В конце года работники получают часть своей доли из фонда потребления и определенного процента из фонда потребления и фондом накопления. Соотношение между фондом потребления и фондом накопления примерно 50/50. При уходе с работы, работник получают свою долю прибыли из дохода накопления за все время их работы и вступительный пай.

Исключительную роль играет кооперативный Банк народного труда, служащий одновременно инвестиционным фондом. Контролирует и направляет работу Банка Конгресс федерации (парламент), избирающий генеральный совет (правительство) для реализации решений конгресса. Структура управления пронизывает промежуточные и первичные звенья федерации, она позволяет решать задачи наиболее эффективного использования ресурсов, сбыта продукции и т.д.

Правы те исследователи, которые считают, что самоуправляющиеся предприятия, подобные «Мондрагоне», целесообразно создавать в странах, где не хватает частных и государственных средств для капиталовложений и где сохранились прочные родовые или общинные связи.

Разнообразные системы участия в собственности существуют в Великобритании, Италии, Скандинавских стран, ФРГ (о чем уже говорилось ранее, когда рассматривались экономические концепции социал-демократов), Франции. Во Франции под влиянием денационализации ( 1986 г .) распределение акций среди рабочих и служащих получило сильный импульс.

Итак, «акционариат» нередко ведет к переходу компаний в собственность персонала, и численность их возрастает с каждым годом.

Участие в управлении

Создание коллективной собственности неотделимо от проблемы власти и контроля. Начавшийся процесс демократизации собственности влечет за собой и демократизацию управления.

Контроль над использованием средств производства есть обязательный элемент самоуправления непосредственных производителей. Самоуправление в США, как считает, например, Я.Керемецкий, воспринимается как «неиерархическая форма организации производственного процесса и демократический процесс принятия управленческих решений» (71, 138).

Демократизация управления осуществляется на разных уровнях: участков, цехов, предприятий и фирм. Средние и низшие управленческие должности решают технические вопросы, связанные с повышением эффективности производства. Заводские комитеты управления берут на себя руководство производственным процессом, их основной функцией является обсуждение и принятие решений по вопросам продажи продукции, закупки оборудования, улучшения технологического процесса, наем работников и управляющих и другие важные проблемы производства.

Немаловажным элементом участия в управлении является создание «нового места». Работники самостоятельно решают вопросы, относящиеся к их трудовому процессу, как то: «кружки качества», «кружки улучшения качества трудовой жизни» и автономные производственные бригады. «Кружки качества» (в США их 300 тыс.) и небольшие проблемные группы, создаваемые на временной или постоянной основе для решения различных производственных проблем, стали олицетворением программы привлечения работников к процессу управления. По имеющимся данным, в американской экономике доля работников, привлеченных к работе в рамках таких программ, в целом не превышает 15%, а в работе «кружков качества» участвуют не более 10% общего числа работников. Некоторые компании в порядке эксперимента создают группы повышения эффективности на базе конкретных отделов с обязательным условием гарантированного сохранения работы и получения дополнительных льгот.

В тех же США существует большой диапазон вовлеченности работников в процесс управления на предприятиях с коллективной формой собственности. Законодательство США предоставляет большие возможности для создания коллективной собственности, но не закладывает в него участие работников в управлении производством. Поэтому только одно из десяти предприятий, имеющих программу ИСОП, обладает демократизированной структурой управления, Закон, отделяя собственность от контроля, обеспечивает сохранение последнего в руках управленческой иерархии. В то же время есть предприятия, принадлежащие коллективному владельцу, где существует предельно демократическая структура управления.

При всех особенностях системы участия в управлении в США, ФРГ, Франции и других странах, их объединяют некоторые общие моменты. Право принятия решения реализуется в трех сферах, которые касаются организации труда, его регламентации (продолжительность рабочего времени, отпуска и т.д.), форм и уровня заработной платы. Работники привлекаются в качестве консультантов по вопросам научно-технического характера, политики занятости.

Однако иерархия управления сохраняется в таких решающих областях, как инвестиционная, техническая, кадровая политика, распределение прибылей.

В развитых странах существует различный набор системы участия в управлении: на одном полюсе действует модель управления в ФРГ, на другом - совместные консультации и коллективные договоры в США, Великобритании. Между ними расположились итальянские «внутренние комиссии», французские «комитеты на предприятиях», различные смешанные комиссии и шведская система «совместных решений» и т.д.

Так, в Великобритании понятие «консультации» употребляется для обозначения большого числа различных форм привлечения персонала к сотрудничеству с администрацией: от консультативных комитетов и других форм представительства до прямого вовлечения работников на их рабочих местах и участках.

Шведская модель участия работников в управлении разработана социал-демократами и включает в себя принцип социального консенсуса или регулирования отношений на договорной основе. На основании законов о соучастии ( 1977 г .) и соглашения о развитии принятия решений, касающихся их положения как работников и, возможно, как владельцев предприятий.

Анализ основных форм системы участия показывает, что каждая из них может действовать в автономном самостоятельном режиме. Со второй половины 80-х гг. наблюдается их тесное переплетение, сочетание друг с другом, неоднократно умножается тем самым конечных эффект.

Приведение многочисленные данные подтверждают изменения всего механизма присвоения прибавочной стоимости и отношений между трудом и капиталом в целом. Таким образом, целенаправленная политика в области «демократии участия» - в прибылях, собственности, управлении - или осуществление экономической революции создает принципиально новую общественную ситуацию в индустриально развитых странах. Формирование развитого института социального партнерства, структуры социальной саморегуляции рыночного хозяйства имеет прочные перспективы на будущее. Складывание предпосылок и элементов более прогрессивных общественных структур наполняют конкретным содержанием прогноз, сделанный автором «Капитала» относительно того, что «капиталистические акционерные предприятия, как и кооперативные фабрики, следует рассматривать как переходные формы от капиталистического производства к ассоциированному...» (104, т. 25, ч. 1, 484).

Представляется также, что теоретические предпосылки, сформулированные реформистами еще в XIX в., начинают находить свое практическое подтверждение. Поэтому не совсем утопическим выглядит рассуждение С.С.Алексеева, социал-демократически ориентированного ученого, о том, что дальнейшая эволюция капиталистического строя в сторону регулирования и социализации частнокапиталистической собственности «будет означать переход неокапитализма в посткапитализм, который, судя по всему, окажется близким к строю, соответствующему принципам гуманного, демократического социализма» (55, 62). Но это не означает, что общественное развитие идет строго по пути, предсказанному социал-демократией. Наиболее адекватно на изменившуюся ситуацию среагировали неоконсервативные экономические и политические круги.

В 80-е гг. произошла смена парадигмы регулирования: на смену этатизму с его кейнсианской моделью регулирования прихо-дит неоконсерватизм с теорией «рациональных ожиданий», «экономикой предложения», социальной политикой в духе Ф.Хайека. Повсеместно утверждается монетаризм.

Неоконсерваторы обрушились на «коллективизм» и «корпоративизм», видя в них ущемление прав и институтов отдельной личности, свертывание личной инициативы, нарушение свободы выбора, а также то, что порождает паразитизм и иждивенчество. Усиленное продвижение по пути научно-технического прогресса, по убежденному мнению консерваторов, требует осуществления дерегулирования, дебюрократизации, денационализации. Такие подходы предполагают отказ от принципов планирования и национализации собственности, достижения «полной занятости», от идеи равенства в распределении доходов, экономического подъема за счет бюджетного дефицита и т.д. (171).

Западный мир в лице неоконсерваторов взял курс на структурную перестройку экономики в соответствии с новейшими достижениями НТР, используя те средства и приемы, которые резко расходились с программными установками социал-демократических партий. Консервативная приливная волна не случайно совпала с отливом коммунистических и социалистических идей в мире в целом и застоем в социалистическом мире в частности.

В известной статье «Конец истории?» американский профессор Ф.Фукуяма объявил об универсализации западной либеральной демократии как окончательной формы правления. В уходящем столетии, по его мнению, либерализму были брошены два главных вызова: фашизм и коммунизм (170, 139).

Для консерватизма, особенно со стороны его традиционалистских групп, характерно его устойчивое отвращение к утопическим схемам, к вере построения с помощью человеческого разума совершенного общества. Консерваторы испытывают страх радикализма - «радикализма людей, предлагающих переделать мир» или, по крайней мере, «улучшить» его за счет старых ценностей, систем и образа жизни» (139, 37).

Отличительной чертой таких радикальных моделей общественного развития является регламентированность. Регламентации подвержены все стороны жизнедеятельности человека: питание, одежда, воспроизводство самого себя и т.д. Подобная практика решительно вызывает сопротивление у консерваторов: они считают ее несовместимой со свободой. Ф.фон Хайек, видный представитель либерально-консервативной мысли, подобные типы организации - сознательно построенного и управляемого, функционирующего по плану общества - относил к «конструктивизму», противопоставляемому «спонтанному порядку». «Спонтанный порядок» является продуктом человеческого действия, но не продуктом рациональной деятельности, разума, и по существу напоминает известный механизм «невидимой руки» А.Смита.

«Конструктивизм» подобен созданию путепровода в архитектурной мастерской, а «спонтанный порядок» - дорожкам, тропинкам, протоптанным в лесу или городе множеством людей как наиболее для них удобным. Сконструированная же общественная модель функционирует на основе конкретных команд, выполнения строго определенных задач, порядок в ней достигается управлением из центра, т.е. такая модель далека от общепризнанной консерватизмом ценности, как индивидуальные и групповые свободы.

Для «конструктивистских утопий» характерным является устремленность в будущее. В них постоянно воспроизводится напряженность между «актуальной реальностью» и «парадигмой будущего».Последняя включает, как об этом говорилось выше, в качестве обязательного момента конечную цель. Довод утопистов о конечной цели для консерваторов не является убедительным, более того, этот довод аргументировано критикуется как бессодержательный. Так, уже упоминаемая теория «спонтанного порядка» объясняет, что социальный оптимизм формируется эволюционным путем как  непреднамеренный результат социальных действий множества людей, преследующих  частные цели. Акцент ставится на процесс поведения, а не на фиксирование сознательно выбранной цели.

Консерваторы справедливо говорят о губительности «рациональной демократии», «вырождения индивидуальности» и поднимают голос против уравнительности как принципа организации жизни.

Антиэгалитаризм наряду с антиколлективизмом и антиэтатизмом стали значительными ценностными моментами мышления и практики консерватизма, полностью противоположными коммунистическим установкам.

Рассматривая подходы консерватизма к политическому строю как таковому, отметим, что выдвигаемые им принципы разделения властей, плюрализма, федерализма, определения источника власти, приоритета свободы личности и другие, действительно, имеют статус общечеловеческих ценностей.

Что касается вопроса о роли государства в рыночном хозяйстве, а если ставить вопрос более широко, о соотношении и взаимоотношениях политического режима и механизма управления экономикой, то это продолжает быть одной из наиболее дискуссионных тем в научных и политических кругах Запада. В зависимости от исходных программных установок или теоретических, мировоззренческих привязанностей решается вопрос о большей или меньшей степени вовлечения государства в экономические процессы или, выражаясь языком философии, о степени или мере «наступления» субъективного на объективное.

Западная экономическая мысль делает различие между, во-первых, государством, действующим по отношению к хозяйству как внешняя сила (оно издает законодательные акты и административно регулирует ряд процессов в хозяйственной жизни), и, во-вторых, государством-собственником некоторых отраслей хозяйства или отдельных предприятий, т.е. непосредственно задействованным в экономическую деятельность.

Во втором случае, и это очень важно, государство не покушается на объективно действующие экономические законы. Государственные предприятия работают в таком же рыночном режиме, что и частные предприятия. Практика показывает, что дело не в форме собственности - государственной или частной, а в порядке управления предприятиями (при рыночном режиме).

Неоконсервативная волна отразилась на изменении роли и веса государственного сектора в экономике развитых стран. После войны, вплоть до 80-х гг., в ведущих западноевропейских странах наблюдалось расширение государственного сектора. Государство возлагало на себя заботу о поддержании занятости, капиталовложений, о развитии научных исследований и разработок, освоении новейших технологий, развитии отсталых регионов и т.д. Вторая половина 80-х гг. демонстрирует тенденцию сокращения государственной доли в трех важнейших экономических показателях: ВНП, в валовых капиталовложениях в основные фонды и в численности занятых. В 1986 г . на государственных предприятиях 12 стран - членов ЕС работало 8,3 млн. человек, или 11,5 % занятых в промышленном предпринимательском секторе экономики, которые произвели 13,4 % производства в сообществе (I50, 18).

Кризисные явления середины 70-х гг. обусловили смену приоритетов: кейнсианская модель стала заменяться неоклассической моделью, ориентирующейся на сужение прямого участия государства в предпринимательстве. Врагом номер один стала признаваться не безработица (как в предыдущей модели), а инфляция. Соответственно стимулировался не спрос, а предложение. Неоконсерваторы обосновали расчеты, согласно которым увеличение на 5% доли государственных расходов в общем объеме распределенного национального дохода уменьшает темпы роста ВНП на 1% и соответственно происходит снижение общего уровня общественного благосостояния в последующие годы.

Деятельность социал-демократических правительств подтвердила ту закономерность, что высокая доля государственных расходов в валовом национальном продукте вызвала со временем рост государственного долга и бюджетного дефицита, что привело к инфляционному росту цен с кризисными явлениями в экономике. Встал вопрос о необходимости введения преимущественно косвенного влияния государства на хозяйственные процессы, т.е. с помощью изменения процентных ставок, норм банковских резервов, займов и т.д.

В современной рыночной экономике рассматривают пять основных функций государственных органов:

1) обеспечивать правовую основу и социальный климат, способствующие эффективному функционированию рыночного механизма;

2) поддерживать конкуренцию;

3) перераспределять доходы и материальные блага (с помощью системы налогов прежде всего);

4) регулировать распределение ресурсов для обеспечения общественными товарами и корректировать побочные эффекты;

5) стабилизировать экономику (103, т.I, 94). Хотя для анализа экономических функций государства обращаются ко всем вышеперечисленным, все же особого внимания требует к себе перераспределительная функция. Здесь четко выявляется роль политических факторов во взаимодействии с факторами экономическими. В развитом обществе действуют два механизма распределения, один из них рынок, где заключаются соглашения об обмене ресурсов и который порождает определенное неравенство. Рынок приносит крупные доходы тем, чей труд может высоко оплачиваться либо тем, кто владеет значительным капиталом, землей и т.д. Но часть общества получает в силу разных причин гораздо меньший доход. И второй механизм, а именно политический, в лице государственных органов помогает этой части через распределение национального продукта. Правительство берет на себя задачу уменьшить неравенство доходов в обществе.

В макроэкономических моделях «потребитель» участвует в рыночном размещении ресурсов, а «государство» добивается лучшего для общества результата с помощью различных средств: государственной собственности; перераспределения бюджетных средств; участия и контроля в сфере кредита; административных мер экономического контроля. Прямое регулирование в максимальной степени распространяется на макроуровне.

В своих предельных границах политический механизм может довести перераспределение ресурсов в пользу неимущих, вплоть до уравнивания доходов, но такая социальная политика приводит к ослаблению трудовой мотивации, замедлению роста производства и инвестиций и т.д. Уже является аксиомой следующее положение: можно повысить свое текущее потребление, если увеличить налоги и долю перераспределения, но это отразится на снижении уровня инвестиций и уменьшит в будущем доход и потребление тех или иных благ. И наоборот, если государственные органы принимают решение уменьшить налоги и социальные выплаты, то в этом случае совокупное потребление увеличивается, но индивидуальное снижается при сохранении надежды, что в будущем ситуация изменится в лучшую сторону. Искусство политических органов заключается в установлении некоего равновесия между настоящим и будущим, допуская лишь социально приемлемое (на каждый данный момент) перераспределение доходов и ресурсов.

Общество стоит перед выбором двух программ. Первая включает в себя увеличение расходов на социальные выплаты и увеличение налогообложения «богатых». Сторонники этой программы отдают предпочтение «социальной справедливости» и составляют левое крыло политической шкалы, это социал-демократы и коммунисты. Вторая программа ориентируется па понижение налогообложения и расходов. Приверженцами экономического роста и «стимулирования» являются неоконсерваторы.

Ясно, что в первом варианте неимущие оказывают посильное давление на политическую власть в пользу увеличения перераспределения. Неоконсерваторы просчитывают последствия подобного развития событий.

Ряд соображений представляется актуальным в свете опыта развития нашей страны. Так, американский профессор Элан Мелцер, один из авторов известной политико-экономической модели, отмечает, что если «живущие в настоящее время бедняки составляют часть большинства избирателей, они могут проголосовать за дефицитный бюджет, финансируемый путем продажи долговых обязательств. Это позволяет нынешнему поколению увеличивать потребление, повышая процентные ставки и иным путем вытесняя реальный капитал» (105, 56). Реформы, проводимые правительством Ельцина-Гайдара, испытывали растущее сопротивление со стороны законодательных органов, на мой взгляд, в силу давления на них фактора «бедности» и, естественно, инерционности политического доперестроечного механизма.

Можно согласиться с Мелцером и в том, что ключевое различие между экономическим механизмом и политическим механизмом заключается в роли перераспределения. Экономическая деятельность производит доход и ресурсы для потребления. Политическая деятельность имеет в основном перераспределительный характер.

Следовательно, в политическом по преимуществу обществе перераспределительный синдром будет наиболее развит. Параллельный опыт всеобъемлющего государственного вмешательства в экономический процесс при тотальном охвате государственной собственностью подтверждает это наблюдение.

Лапидарно эту мысль выразил один из теоретизирующих отечественных бизнесменов: социализм (при котором доминирует политическое начало. - В.К.) - это не способ производства, социализм - это способ перераспределения. Функция перераспределения и экономика дефицита являются однопорядковыми величинами социалистического, доцивилизованного типа. Цивилизованный этап общества функционирует не иначе, как на основе товарно-денежных отношений, в области взаимодействия экономического и политического начал наблюдается приоритет экономического над политическим. Объективные обстоятельства в экономической сфере, которые оказываются сильнее политических факторов, заставляют различные политические силы действовать в направлении, называемом консервативным, т.е. отдавать первенство эффективности, сдерживанию налогов, более «спокойному» отношению к вопросу обеспечения всеобщей занятости и т.д.

Общеизвестной и общепринятой чертой рыночной экономики является так называемое «минимальное государство», или «минимальная политика». Лауреат Нобелевской премии Джеймс Бьюккен (США) так выразил данную реальность: «Экономика, организованная по рыночному принципу, практически  _сводит до минимума число экономических решений, принимаемых  _политическим путем ., т.е. через какой-то орган, действующий от лица общества» (29, 7). В этих условиях также, по мнению ученого, сводятся до минимума размеры и роль государственной демократии.

Из анализа экономических и политических процессов, их взаимовлияния и взаимодействия, протекающих в индустриально развитых странах, можно сделать следующий вывод, относящийся к перспективам дальнейшего развития бывших социалистических стран. Для прекращения волюнтаристского вмешательства в экономику, применения государственного насилия необходимо признать теоретически и практически товарное производство, рынок, собственность, в первую очередь, частную, в качестве ценностей современной цивилизации. И не только признать, но и конкретно осуществлять разгосударствление, децентрализацию основной части средств и продуктов производства, приватизации, т.е. взяться за решение задач экономической революции. Экономическая революция сегодня - это строительство экономики на рыночных принципах.

3. Россия и современная цивилизация

Гражданское общество и правовое государство неразрывно взаимосвязаны. Гражданское общество невозможно создать в условиях жесткой, недемократической системы политических институтов; точно так же правовое государство немыслимо рядом с плановой-командной экономикой с безраздельным господством государственной собственности.

Гражданское общество и правовое государство - атрибуты, главные показатели цивилизованности.

Если вспомнить, что в немецком языке «гражданское» и «буржуазное» общество выражается одним и тем же словом («burgerliche gesellcshaft»), то восстановление или формирование гражданского общества означает одно: начало процесса обуржуазивания или буржуазной социализации.

Термин «буржуазная социализация» принадлежит венгерскому философу Иштвану Балогу - директору института политических наук ВАН. Автор употребляет термин «процесс буржуазной социализации» через запятую с такими, как «создание гражданского общества», «формирование буржуазии» (5).

Буржуазия является носителем основных ценностей модерности - рационализма, универсализма, индивидуализма и др. Для периферийного региона ( т.е. находящегося на уровне развития, уже пройденном Западной Европой) с его сохраняющимися традиционными и полуфеодальными отношениями и институтами важным фактором стало либо отсутствие буржуазии, либо ее слабость.

Аморфное состояние гражданского общества и слабая буржуазная социализация в Германии середины ХlХ века и в России второй половины ХlХ - начала ХХ века породили концепции замещения. В одном случае (в Германии) буржуазия не способна была решить специфические задачи именно буржуазного развития (индустриального развития на товарно-капиталистической основе) и вынуждена уступить реализацию этой задачи другой социально-классовой силе - индустриальному пролетариату. Это положение, сформулированное К. Марксом, по мнению его сторонников в России в лице партии большевиков, повторилось в российских условиях 1917 года. Политическое движение, теоретической основой которого стал марксизм, поставило своей целью осуществить общественную модернизацию не только вместо буржуазии, но и против нее, реализовать тем самым «стратегическое» замещение.

Другой вариант замещения исторической роли буржуазии был предложен правящими кругами России на рубеже ХlХ и ХХ веков. Американский исследователь А. Гершенкрон в своей книге, «Экономическая отсталость в исторической перспективе» (1966г.(205) считает, что русская модернизация конца прошлого века имела характер «замещения». В отличие от марксистско-ленинской трактовки вынужденно и временно роль буржуазии взяло на себя государство, традиционно имеющее определяющие позиции в жизни российского общества.

По Гершенкрону, Россия двинулась в направлении модернизации, что означало в аспекте социальной структуры усиление буржуазии, в сфере отношений между государством и обществом - формирование гражданского общества, в экономической сфере - создание рынка и рационального хозяйства, в институциональной обеспечение прав и действий для реализации товарно-денежных отношений. Данный вариант модернизации был прерван социалистической революцией, и начался прямо противоположный процесс. «Государственно организованный» пролетариат по своей организации, характеру и цели деятельности не представлял новую структуру с модерными характеристиками да и не мог ее представлять.

Системы, сложившиеся в Советском Союзе и других бывших странах социализма, стали объектом великого исторического эксперимента: проведения такой молдернизации, которая осуществлялась без буржуазии, при государственном партийно-политическом управлении и при замещении буржуазии партийно-политической элитой. Последняя не справилась с задачей модернизации общества.

Для современной России актуализируется, таким образом, тот опыт модернизации, который имелся до октября 1917 года. Конечно, необходимо учитывать, что государственный механизм советского образца принципиально отличался от своего предшественника.

При типологизировании общественных структур и отношений Западной Европы и Восточной и Центральной Европы, включая и Россию, могут возникнуть трудности понятийного характера. Оказывается, что в периферийном регионе (т.е. находящемся на уровне развития, уже пройденном Западной Европой) «все по-иному существует, функционирует и трактуется». Это касается и сословий, классов, элиты, системы связи между экономикой и политикой, тенденцией преобразования общества, политической борьбы и т.д. и т.п. Поэтому реальные отношения постоянно выпадают из числа употребляемых понятий и категорий, в том числе тех, которые использовал М. Вебер при анализе развития Западной Европы.

Но указание на эту сторону вопроса не должно поставить под сомнение наличие ряда универсальных фундаментальных принципов в функционировании как рыночной экономики, так и правового государства.

Где бы ни осуществлялись эти основные принципы, в каждой стране имеется своя, явно выраженная «национальная специфика». Так же, как и свою специфику будет иметь Россия при переходе к рыночным отношениям. Российский путь не будет путем «третьего Рима», за какой ратуют славянофилы, но следует и учитывать ее российские особенности. К ним можно отнести следующие: громадная территория, многонациональный и полирелигиозный состав населения; 70 лет существования тоталитарного общества с доведенной до «совершенства» планово-командной экономикой; исторически сложившийся антисобственнический, антирыночный менталитет населения; социально-иждивенческая, уравнительная психоло-гия; сверхмилитаризованная структура экономики, громадный вес в ней добывающей промышленности и крайне неэффективное сельское хозяйство (56).

В российских реформах есть два главных приоритета: универсальные ценности цивилизации и максимальный учет российской специфики. Этим пониманием пронизывалась реформаторская деятельность российского руководства в лице первого кабинета Ельцина-Гайдара.

Перестройка отношений собственности необходима для того, чтобы людей сделать хозяевами средств производства, собственниками произведенной продукции. Для того чтобы свободно распоряжаться продуктами своего труда, свободно выбирать покупателя

и свободно определять условия продажи, человек должен стать субъектом экономики, что и происходит в условиях действующего рыночного механизма. Только в новой экономической среде, в среде полнокровного рынка, появится и субъект политики на уровне человеческой личности. Экономически свободный человек обладает полнотой прав и свобод. Жестко централизованной экономике с необходимостью соответствует административно-командная система с тоталитарными политическими структурами, в которой человек всегда «винтик», «элемент», «средство». Личность не представляет самостоятельного значения, исходной величиной является коллектив, а точнее, община, «центр». Такому состоянию соответствует натуральная форма хозяйствования.

Натуральная форма хозяйствования - это не только основа общинного, рабовладельческого и феодального способов производства, она была логически продолжена при социализме, приобретя уже натурально-общинную государственную форму. Свою общеэкономическую задачу, распадающуюся на три момента, - определение структуры общественной потребности; распределение ресурсов общества для удовлетворения потребности и распределение произведенного продукта - социализм решал натуральным образом.

Государство, «центр», определяло структуру общественной потребности, руководствуясь при этом задачей удовлетворения минимальных естественных потребностей, «Накормить народ» - означает обеспечить любыми продуктами питания, которые поддерживают жизнь; «обуть» - предоставить то, что можно носить на ногах; «обеспечить жильем» - дать то, что напоминает бараки. Эти и другие установки являются классическими для натуральной формы хозяйствования, ибо рыночные установки нацеливают на создание условий, в которых человек, народ кормит, одевает, обустраивает себя сам.

Распределение ресурсов в соответствии с общественной потребностью выливалось в задачу «выполнить план», что не всегда работало на выявление действительной потребности, но всегда имело затратный, «самоедский» характер. Планомерно нарушалась сбалансированность между спросом и предложением. При этой форме хозяйствования всеобъемлющим товаропроизводителем является государство; оно же определяло в максимальной степени, что и как производить, государство же несет все убытки, связанные с распределением ресурсов и т.д. Естественно, все виды такой государственно-общинной монополии являются мощным заслоном на пути к рыночной, т.е. товарно-денежной форме хозяйствования. Последняя несовместима с традиционными социалистическо-общинными отношениями, с кастовыми, сословными привилегиями.

Товарно-рыночное хозяйство с его многообразием форм собственности формирует индивидуальные и групповые экономические интересы, требующие своего политического оформления и участия в политической жизни. Рыночная экономика встроена в демократическую политическую систему, осуществляется свободная конкуренция политических сил и идей.

Что касается задачи разгосударствления, децентрализации основной части средств и продуктов производства, стоящей перед руководством стран, бывших до недавнего времени социалистическими, то требуется серьезный прорыв в перестройке политической системы, законодательства, в осуществлении политической воли, наконец, В этом случае политические предпосылки должны создать основу для расконсервации тех форм государственной и кооперативной собственности, которые, по существу, десятилетиями оставались неизменными. Экономическими методами решить эту задачу невозможно.

Прежде чем рыночный механизм смог бы заработать по своим правилам, законодательные органы должны юридически обеспечить и на государственном уровне гарантировать права человека и права собственника. Частный собственник в бывших социалистических странах уже узаконен. Требуется второе необходимое условие - приватизация экономики.

Существует множество теоретических моделей, в которых определяется последовательность шагов для перехода к новому механизму социально-экономического регулирования. Не моя задача включаться в дискуссию о том, с чего начать: с приватизации, либерализации, стабилизации, демонополизации или в обратной последовательности. Главное - начать реальные преобразования в сторону создания свободной экономики и политической свободы.

Янош Корнаи - авторитетный специалист и страстный защитник свободной экономики - считает, что общий подход, используемый во всех странах, вовлеченных в процесс преобразований, включает в себя неразрывно связанные между собой следующие моменты: 1) сдвиг в отношениях собственности (приватизация); 2) комплекс мер, необходимых для стабилизации, либерализации и макрорегулирования (макроэкономическая стабилизация); 3) политическая поддержка этих изменений (взаимосвязь экономики и политики) (78, 8-9).

Российское руководство, встав во главе реформ после политического «самоубийства» союзного центра 19-22 августа 1991 г ., взяло на себя ответственность запустить практически процесс перехода к рынку. Концепция среднесрочной программы возрождения России делает ставку на самоуправление и самоорганизацию экономики, ускоренную либерализацию и финансовую стабилизацию, ограничение государственного вмешательства. Затем в условиях либерализованной и открытой экономики приступить к решению проблем институциональных изменений, структурной перестройки, созданию конкурентной среды.

Последовательность шагов российского кабинета министров отличалась от предложенных специалистами по рынку моделей перехода, но создание принципиального рыночного механизма социально-экономического регулирования воспринималось ее авторами как желанный и закономерный конечный результат предпринимаемых усилий.

При всех действительных и мнимых просчетах в ходе проведения экономической реформы первой правительственной команде удалось сделать реальные шаги в правильном направлении. Производство стало реагировать на рыночные импульсы, а именно, не изменяющийся спрос, директорский корпус начал заботиться о проблемах сбыта, деньги превращаются в настоящие деньги. Происходит обратная монетаризация экономики. Начинают исчезать огромные, многочасовые очереди и т.д. Осуществилась массовая ваучерная приватизация, которая после ее денежного этапа вернет прежде обезличенной государственной собственности реальных собственников.

Мощной тенденцией становится создание коллективной (долевой) собственности, прежде всего работников приватизируемых предприятий. Кстати, пионером, положившим начало этой тенденции, стал Московский вентиляторный завод, который с 1 июля 1989 г. вышел из министерской структуры и обрел статус завода-кооператива. Имущество, оцениваемое в 3,5 млн. рублей, 513 рабочих взяли в аренду с оговоренным правом выкупа. Шаги, предпринятые коллективом завода, были сделаны в соответствии с американской методикой выкупа собственности работниками предприятий (ИСОП). Но данная методика не стала распространенной в отечественной программе акционирования и приватизации.

Критики экономической реформы не без определенного основания считают, что коллективная форма собственности в наибольшей мере соответствует происходящей «спонтанной» и «номенклатурной» приватизации. В том, что бывшая партгосноменклатура очень активна в приобретении статуса собственника, ничего необычного нет. Класс собственников, предпринимателей формируется из представителей власть имущих уходящей исторической эпохи. В этом одна из закономерностей переходной эпохи. Историческую аналогию можно найти в великих социальных революциях XVII-XVIII вв. Так, значительная часть дворянства в первой фазе переходной эпохи от феодализма к капитализму, как отмечают историки М.А. Барг и Е.Б. Черняк, сохраняя прежний сословный статус, сменила классовую природу, составив часть формирующегося класса буржуазии (6, 120).

Особенностью советской номенклатуры была сращенность партийных, государственных и хозяйственных функций. Хозяйственники сделали партийные органы полноправными участниками управленческо-экономического процесса. Часть этих структур по существу имела то же политико-экономическое содержание, что и «новое дворянство», которое приобрело соответствующую форму трансформации, необходимой для перехода от старого класса (старого дворянства) к новому классу (буржуазии). Эта часть сумела обзавестись собственностью, ушла в предприниматели.

Другая часть номенклатурного аппарата, благодаря своей мощи, межличностным связям, знаниям политической кухни, динамизму стала активно переводить государственную собственность в свою «номенклатурную» частную собственность. Третья часть («старое дворянство»), поддержав руководителей августовского путча, перешла в оппозицию.

Пока процесс приватизации не будет пропущен через номенклатуру, остается мало надежды на то, что она пойдет на сотрудничество, пойдет работать с новой системой.

Переплетение в «новом дворянстве» классовых и сословных черт объясняет силу, возможности номенклатурной оппозиции в таком органе власти, как парламент и в органах местного управления, где им продолжает принадлежать руководящая роль. Эта решающая пока роль аппаратных структур обратно пропорциональна силе наиболее заинтересованных в радикальных преобразованиях. К ним, помимо отрядов интеллигенции, относятся предприниматели, фермеры, кооператоры: высококвалифицированные рабочие, служащие и другие категории, которых еще численно недостаточно.

Конечно, социальная база реформы будет расширяться по мере того, как люди начнут получать реальную отдачу от новой экономики.

Создаются добротные предпосылки для гражданского общества. Именно приватизация является абсолютным императивом для выхода из социалистического феодализма. Установление реального права собственности позволит создать полноценное гражданское общество, не зависимое от государства.

Формирование общества собственников - непременная основа свободного демократического общества.

Правительственный вариант перехода к рынку предполагает концентрацию деятельности государства на макроэкономическом уровне, использование преимущественно рыночных регуляторов и как можно меньшее прямое воздействие на хозяйственную деятельность предприятий, отраслей, регионов. Определение подобных мер и способов участия государства в экономических преобразованиях и управлении экономикой означает выбор либеральной модели рыночной экономики. На эту модель ориентировались такие страны. как США и Великобритания.

Социально ориентированную модель отличает от либеральной гораздо большая степень участия государства в обеспечении эффективности экономики. Государство берет на себя регулирование доходов населения и занятости, формирование условий для удовлетворения целого ряда наиболее социально значимых потребностей всего населения. Эта модель получила развитие в ряде стран Западной Европы - в Германии, Франции, Австрии, Швеции и др. Здесь доля государственной собственности выше, заполняет те ниши, где функционирование государственной формы приносит наилучшие общественные результаты. Причем результаты учитывают не столько чистую экономическую эффективность, сколько показатели социального порядка: социальной стабильности, националь-ной безопасности, геополитических интересов, состояния экологии и др.

Социально ориентированная экономика безусловно относится к общезначимым явлениям мировой цивилизации, так же как и результат такой ориентации - государство благосостояния. Ранее уже говорилось о том, что государство благосостояния имеет пределы, за которыми наступает потеря социальных позиций. Все рельефнее проявляется парадокс: чем больше тратят на социальное обеспечение, тем хуже живут малоимущие слои населения. Поэтому одной из 10 мегатенденций конца тысячелетия, по мнению американских футурологов Дж.Нэсбита и П.Эбурдин, является  приватизация государства благосостояния.

Первой на путь пересмотра ценностей концепции государства всеобщего благосостояния, отката от застывшей политики социального обеспечения встала лидер консерваторов Англии М.Тэтчер. за которой последовали лидеры других развитых стран. Основной линией является переход от главенства государства к главенству личности. В конкретизированном виде - это переход: от государственного жилья к частному его владению; от государственного медицинского обслуживания к частным программам; от государственного регулирования к рыночным механизмам; от государственного обеспечения к обеспечению занятости; от коллективизма к индивидуализму; от государственной монополии к конкуренции; от государственных компаний к частным; от государственных компаний к собственности трудовых коллективов; от государственных программ социального страхования к системе частного страхования и инвестиций: от роста налогов к их снижению (119, 201-202).

Конечно, внедрение либеральной модели в российской действительности - дело далекой перспективы. Прежде, чем догонять Запад, необходимо научиться ходить. Россия в гораздо большей степени предрасположена к социально ориентированной модели экономики в силу исторически развитых элементов государственного патернализма. По достижении этой точки исторического развития (государства благосостояния) перед Россией обязательно встанут вопросы перехода от главенства государства к главенству личности.

Для воссоздания рыночной экономики с тем или иным социальным акцентом придется, как объясняет Я.Корнаи, прокрутить фильм об истории капитализма с самого начала. Три столетия - это, может быть, и большой срок, но основные эпизоды, их последовательность будут оставаться неизменными.

В истории России всегда была высока доля государственной экономики. И если даже государственные предприниматели получат экономическую свободу, они долго будут поддерживаться на плаву, в том числе и инфляционными способами, что, как известно, не работает на экономическую эффективность. Госпредприятия потребуют разветвленную систему государственных закупок, целевых народно-хозяйственных программ и т.д. Видимо, это будет накладывать свой отпечаток на особенности рыночной модели в российских условиях.

Российское государство будет брать и реально берет на себя больше того, что отмерено универсальной экономической теорией. Действует активнее по сравнению с любой другой цивилизованной страной. Особенно это касается политики социальной защиты в переходный период, проводимой ценой определенных потерь в экономической эффективности. До недавнего времени ведущую роль в разработке социальной политики (как и любой другой) играла коммунистическая партия, не сумевшая избежать социально-утопических претензий, рационально преобразовать общество. При этом социальная политика рассматривалась в качестве рычага повышения эффективности общественного производства. В таком подходе был заложен «остаточный принцип» выделения средств на социальное развитие.

В процессе перехода к рынку обнаруживается, что социальная политика - не следствие и не средство подъема эффективности экономики, а система задающих условий, требований к своему собственному развитию. Содержанием социальной политики становится обеспечение возможности свободного выбора приложения труда каждому человеку при одновременной социальной защищенности различных групп населения.

Российское руководство приступило к разработке стратегии социального выживания в условиях кризиса всех сфер общества, прежде всего экономического.

Финансовая стабилизация в условиях неконкурентной, чрезвычайно монополизированной экономики ограничила спрос, что не могло не привести к значительному спаду производства при сохранении высоких цен.

Уровень жизни подавляющей части населения упал. Появилась острая необходимость осуществить программу социальной поддержки наиболее уязвимых слоев населения.

Разработан комплекс мер, призванных не только снизить уровень социальной нестабильности, но и воспрепятствовать ее превращению в фактор сдерживания темпов экономических преобразований.

Российскому обществу нужна социально ориентированная экономика, которая обеспечит необходимый уровень социальной защиты тех, кто на нее рассчитывает. Основная часть расходов государства будет направляться на финансирование социальных программ, на различные компенсационные выплаты малоимущим слоям населения. Основными принципами и направлениями социальной политики на ближайшее время для российского руководства являются следующие: предотвращение дальнейшего ухудшения жизни народа; эффективная политика занятости и ограничение чрезмерного роста безработицы; создание необходимых предпосылок для постепенного улучшения материального положения и условий жизни различных слоев и групп населения.

К долговременным задачам социальной политики можно отнести создание условий для развития инициативы и предприимчивости граждан не с помощью команд и угроз, а через выработку и обеспечение эффективных стимулов. Формируется система социального партнерства, равноправными участниками которой являются правительство, профсоюзы и предприниматели (работодатели), тем самым утверждается трехсторонний принцип ответственности - один из эффективных способов социальной защиты. Социальная политика, проводимая без волюнтаристского вмешательства, способна стать мощным средством развития личности и стабилизации общества в целом.

Признание товарного производства, рынка, собственности ценностями цивилизации, естественно, ведет к утверждению таких общечеловеческих ценностей, как демократия, права и свободы человека, правовое государство. Современный уровень цивилизованности характеризуется активностью граждан, их включенностью в политическую систему, утверждением гражданских прав и свобод, строгой регламентацией деятельности властных органов, экономическим и политическим плюрализмом.

Идея и практика правового государства с трудом, медленно, но пробивает себе дорогу. Кульминационного момента преобразования Россия еще не прошла, поскольку не получила еще твердых норм права, в том числе гражданского кодекса, отвечающего не только реалиям сегодняшнего дня, но и современным достижениям правовой культуры демократического общества.

Принцип разделения властей трудно сочетается как с недавним всевластием советов («советизацией»), так и с усилением процесса «президентации» государственной власти. Россия до принятия новой Конституции стала заложницей всесильного органа представительной власти - съезда, который по прежней Конституции был объявлен высшей властью, практически ничем не ограниченной в своих решениях, хотя принцип разделения властей и был прописан. Депутатский менталитет не позволял истолковывать «любой вопрос государственной жизни, относящийся к ведению Российской Федерации» (ст. 104), через призму общего принципа разделения властей, а именно, рассматривать любой вопрос, но лишь входящий в компетенцию  законодательной  власти.

Новая Конституция России предусматривает создание президентского института с широкими полномочиями, несколько сужающего права и полномочия представительной ветви власти. Президент выводится из непосредственной сферы деятельности трех властей и провозглашается высшим арбитром и гарантом стабильности политической системы.

Подобная политическая система представляет модель власти, соответствующую специфическим условиям переходного периода. Переходная модель власти, похожая на отечественную, позволила вывести Францию из тяжелейшего социально-политического и конституционного кризиса в 60-х гг. нашего столетия.

В Российской Конституции установлены своеобразные «красные флажки», ограничивающие сферы распространения государственной власти, ее пределы. Это нужно для того, чтобы власть не смогла вторгаться в сферу гражданского общества, в сферу индивидуальной автономии человека, личности.

Каждый имеет право на свободное использование своих способностей и имущества для любой, не запрещенной законом экономической деятельности (ст. 34). Никто не может быть лишен своего имущества иначе, как по решению суда. Гарантируется также право наследования.

Право частной собственности распространяется и на землю.

Эти и другие положения закладывают элементы нового гражданского общества и нового правового государства, т.е. современного цивилизованного государства.

К принципам государственной организации относится и содержательное определение самостоятельной компетенции правительства: без конституционных регламентаций этих и других вопросов правовое государство не может быть построено, оно будет пустым звуком.

При огосударствленной экономике гражданского общества быть не может, поскольку в руках государства концентрируется экономическая и политическая власть. Правовое государство разрывает искусственное соединение различных по своей природе двух властей. Политическая власть, не имея уже подпорки в виде необъятной государственной собственности, теряет свое былое могущество и неподконтрольность обществу. Одновременно происходит деформирование «нового класса» - бюрократии, которая, по существу, стала носителем частной собственности на власть. Вспомним известную Марксову характеристику сущности бюрократии: «Бюрократия имеет в своем обладании государство, спиритуалистическую сущность общества: это есть ее частная собственность» (104, т.I, 272).

Правовое государство немыслимо при существовании всесильной политической организации (партии). В своей теории о «новом классе» известный югославский политолог и политический деятель М. Джилас рассматривает, как аппарат коммунистической партии монополизирует власть в государстве посредством политического переворота. Присваивая себе всю государственную собственность, он становится и обладателем абсолютной власти в обществе.

Гражданское общество разрушает этот сверхмонополизм в экономике, а правовое государство кладет конец стремлению бесконтрольной власти к своей абсолютности.

Главным результатом переходного процесса, как мне представляется, и это относится к завоеваниям современной цивилизации, должно стать отделение экономики от политики или, что то же самое, становление и укрепление гражданского общества и правового государства. Следовательно, коренные преобразования в отношениях собственности (экономическая революция), поиски оптимального соотношения власти и собственности, нахождение той меры допустимого вмешательства субъективного (политического) в объективные (экономические) процессы создадут реальную возможность бывшим социалистическим странам в политическом, социальном и других отношениях стать составной, органической частью цивилизованного мира.

В любом случае достижение уровня цивилизованности требует переструктурирования политической системы; контролируемой децентрализации там, где это просто необходимо; усиление реинтеграции в тех рамках, в которых государство не теряло бы способности выполнять свои функции; обеспечения безопасности российского общества; осуществления координирующей социально-экономической политики, а также соблюдения прав и свобод человека и гражданина.

Возрождение российской государственности на принципах демократии и безусловного приоритета прав человека имеют не только внутренний аспект, но и международный. Сутью внешнеполитической концепции России, как сформулировали ее разработчики, является максимально возможное приближение России к мировому сообществу. Обеспечение безопасности страны должно решаться за счет сокращения военных потенциалов в мире, прекращения военного присутствия за рубежом и укрепления «пояса добрососедства» по всему периметру границ. Приоритетом военной политики объявляются отношения с членами СНГ и другими государствами, которые числились недавно братскими республиками.

Без новой организации на союзнических, дружественных началах геополитического пространства, которое называлось СССР, невозможно вхождение России в «клуб» ведущих, демократических, цивилизованных государств.

Рассмотрим этот важный момент через интересующую нас проблематику подробнее. Внутренние взаимосвязи между государствами (бывшими республиками СССР) - более плотные по сравнению с западноевропейским рынком - не стали препятствием для возведения и усиления таможенных и других барьеров между странами - участницами СНГ. Думаю, что сейчас для СНГ более чем полезен интеграционный опыт в экономической, социальной, в меньшей степени политической сферах жизни Европейского Сообщества (ЕС).

Экономические и социальные преобразования при существующем уровне взаимодействия между странами ЕС позволяют предотвратить экономическую или социальную деструктуризацию.

Понятие европейского экономического, социального, политического пространства наполняется все более богатым конкретно-историческим содержанием. Под лозунгом «Европа - 92» двенадцать стран - членов ЕС в 1985 г . приняли решение о создании

к концу 1992 г . рынка, включающего в себя: устранение национальных барьеров на пути передвижения капиталов, услуг и рабочей силы; согласование политики в торгово-экономической, валютно-финансовой, технической, правовой и других областях. Организаторы и теоретики ЕС сформировали модель западноевропейской интеграции, в основе которой лежит последовательный переход от низших ступеней объединения к высшим.

Три основные ступени объединения В.Хальштейн, бывший председатель комиссии ЕС, образно сравнил с трехступенчатой космической ракетой: таможенный союз - первая ступень, экономический - вторая и политический - третья ступень. Полет «Ев-ропы-92» продолжается успешно. Второй этап - экономический союз, включающий согласование политики по вопросам производства, занятости, налогообложения, заработной платы, социального обеспечения и т.д. - начал свой разбег с 1 января 1993 г . Он должен подготовить почву для таких политических институтов, которые возьмут на себя роль «ядра европейского правительства». Ж.Делор, председатель комиссии ЕС, надеется, что эта идея найдет свое практическое воплощение в течение ближайших десяти лет.

Обращает на себя внимание следующее обстоятельство: к каким бы теоретическим школам и группам по вопросам интеграции не принадлежали те или иные авторы, все они признают первенство экономических факторов, первоочередность закладки экономического фундамента в строительство общеевропейского дома.

Некоторые теоретики, принадлежащие к неофункциональной школе интеграции, предложили в начале 60-х гг. модернизированную трактовку взаимодействия экономических и политических факторов. При признании исходной роли экономики, объективных процессов, они придавали значение не только вытекающим из этого прямым связям, но и обратным - от политики к экономике.

Итак, практически осуществляется модель перехода от экономического к политическому союзу государств. Такова внутренняя логика функциональных процессов. Критическая масса извращений в экономике, накапливаемая десятилетиями, не могла не отразиться на экономической взаимозависимости, а следовательно, и на сохранении целостности бывшего СССР и прочности сегодняшнего СНГ, что обернулось национальным сепаратизмом. Поэтому, экономическая реформа и преодоление центробежных тенденций - звенья одной цепи.

Для руководства государств, возникших на территории бывшего Советского Союза, необходимо в центр своего внимания ставить не проблемы распределения «основного политического ресурса» - власти, а проблемы проведения своих экономических реформ. Неприемлемым становится подход, свойственный тоталитарной системе, когда анализ межнациональных (а сегодня межгосударственных) отношений обязательно начинали с политической стороны дела, а затем уже в экономическом плане (См.напри-мер:51;92).

На этом фоне предложения группы академика С.Шаталина были гораздо реалистичнее «политиков», когда в основе Договора об экономическом союзе суверенных государств лежала идея создания единого экономического пространства, т.е. проведение согласованной политики для свободной предпринимательской деятельности всех хозяйствующих субъектов; по защите рынка; запрет использования каких-либо торговых ограничений по обмену важнейшими товарами и т.д.

Включение рыночных рычагов хозяйственной деятельности в республиках ближнего зарубежья может непредсказуемо повлиять на «конечный продукт» - политическую надстройку «общего рынка» СНГ. Переход на рыночный механизм объективно перенесет отношения между республиками на уровень таможенного союза (в европейском понимании). Представляется, что задача формирования экономического союза сегодня значительно важнее любых других программ, в том числе и поисков политического союза.

В октябре 1991 г . в Кремле был подписан Договор об экономическом сообществе, но он до сих пор не был представлен для своего утверждения. Для вступления Договора в силу необходима была его ратификация в трех государствах.

Почему же Договор об экономическом Сообществе не вступил в действие? Политические амбиции лидеров новоявленных национальных образований, замешанных к тому же на сепаратистских устремлениях, взяли верх над экономической целесообразностью. Для Горбачева, как президента страны, в то время (октябрь 1991 г .) идея формирования политического союза продолжала быть важнее идеи экономического союза.

За последующие два года в экономике суверенных государств произошли серьезные изменения: появились национальные валюты, таможенные барьеры, различный правовой режим для хозяйствующих субъектов и т.д., и о сохранении общего экономического пространства говорить уже не приходилось. Дезинтеграционные проблемы из разряда внешних перешли во внутренние, усиливая кризисную ситуацию в своих странах. Поэтому остро встал вопрос об экономическом договоре-2. В сентябре 1993 г . руководители 9 государств подписали в Кремле Договор о создании экономического союза, многие пункты которого просто перенесены из Договора об экономическом Сообществе.

Россия и СНГ в целом могут существенно ослабить свои позиции и оказаться в изоляции. «Замкнутость на себя» будет характерна для интеграционных группировок в современном мире. Помимо западноевропейского региона идут мощные интеграционные процессы. В Северной Америке заметной тенденцией становится формирование единого рынка, где также предлагается свободная циркуляция рабочей силы, услуг и капиталов. В рамках Комитета по Тихоокеанскому экономическому сотрудничеству успешно преодолеваются препятствия к широкомасштабному интеграционному процессу.

Если Содружество независимых государств правильно выберет стартовую площадку, то подобно «Европе - 92» со временем сумеет достичь целей, занять достойное место в семье цивилизованных народов и государств.

•  Взаимодействие экономики и политики в условиях перехода к рынку.

В условиях трудного продвижения России к рыночной экономике и продолжающегося тяжелого экономического и социального положения активизировалась дискуссия по вопросам стратегии и тактики проводимых реформ, о способах и путях выхода из кризиса. Все резче стали выдвигаться обвинения в адрес тех, кто « пал жертвой безальтернативного, фаталистического понимания прогресса», что будто от любого общественного устройства можно уйти одной единственной дорогой и т.д.

Ставятся под сомнение понятия «переходный процесс», «переход», поскольку последние так и небыли наполнены конкретным историческим содержанием в недалеком большевистском прошлом. Сторонникам радикальной смены общественного курса стал приписываться «ленинизм наоборот».

В ходе реализации структурных реформ в Восточной и Центральной Европе, России увеличивается число противников идеологии « триумфаторского капитализма». Представления о повсеместном утверждении либеральных ценностей, связанных не посредственно с «капитализмом», были широко распространены после быстрого и успешного краха тоталитаризма (коммунизма). Переход к рынку на первых порах рассматривался как самодостаточный процесс, переламывающий на своем пути остаточные явле-ния.

Часть специалистов, занимающихся Россией, стали критически относиться к использованию концептуальных инструментов и рамок анализа. Это касается и терминов «переходности», «транзитивности» , «трансформации» и др. Так, французский ученый Бернард Шаванс в рамках научного проекта «Институты и регулирование систем в постсоветских экономиках» (рук. Н.Сапир) предлагает рассматривать процессы переходности и трансформации как процессы не только длительные и неравномерные (в разных сферах общественных отношений), но и неопределенные в своих конечных результатах. Среди специалистов получает распространение понятие трансформации как преобразования старого качества в новое. Одна из программных статей З.Бжезинского, посвященных анализу процессов посткоммунистических политических и экономических преобразований, названа «The Great Transformation» - «Великие преобразования».

Робер Делорм в рамках данного проекта рассматривает переходность как совокупность ряда процессов или механизмов, среди которых трансформация (преобразование) сочетается с адаптацией и комбинированием (180, 150).

В проблеме реформирования острым остается вопрос о том, должна ли быть особая, российская модель перехода к рынку или Россия пойдет курсом, общим для всех стран? Ранее уже шла речь о наличии универсальных законов, по которым проводятся преобразования в обществах с различными социально-экономическими условиями. Можно согласиться с оценкой ученых, занимающихся проблемами реформирования национальных хозяйств стран третьего мира. В своей книге «Опыт экономических реформ в развивающихся странах, они пишут: «...Как ни значительна специфика нашей страны и нашего общества, их развитие в конечном счете подчиняется единым универсальным законам, общим для всего человечества. То же относится и к осознанию, что многие из прошлых, как, впрочем, и возможных будущих наших ошибок уже в той или иной мере пройдены немалым числом других, прежде всего развивающихся стран, где накоплен богатый опыт решения или хотя бы подходов к решению аналогичных проблем» (122, 3-4).

Общность задач, стоящих перед различными группами стран, их типологическое единство обусловлены недостаточной развитостью (неразвитостью) рыночных структур и вызванной этим гипертрофированной ролью государства. За последние 5 лет более трех десятков стран Европы и Азии осуществляют переход от централизованной аминистративно-бюрократической экономики к рыночной. Здесь наблюдается два основных типа реформирования, разница между которыми заключается в скорости и масштабах пре-образований.

Выход из структурного кризиса, экономический рост предполагает два пути, имеющих теоретическое и практическое обоснование. Стабилизация может быть достигнута «ортодоксальным» подходом, в рамках монетаристской макроэкономической теории, и альтернативным ему «неортодоксальным», гетеродоксным методом, разработанным представителями структуралистской школы. Этот метод постепенности получил еще название «градуализма».

Сторонники «общемирового курса» ориентируются на монетаризм, последователи «особой российской модели перехода к рынку» чаще апеллируют к структуралистам.

Универсальные законы базируются на соответствиях цен к денежной массе, внутренних цен к движению мировых цен, производство товаров (предложение) к движению цен и взаимозаменяемости национальных ресурсов в рыночной экономике и др. Денежно-кредитная политика, таким образом, оказывает самое непосредственное влияние на такие важнейшие макроэкономические показатели, как ВНП, занятость и уровень цен. Как утверждает монетарист М.Фридман, ни одно, даже самое мудрое правительство никогда не сможет достичь лучших результатов в экономике, чем коллективная мудрость всех экономических агентов, проявляющаяся через рыночные взаимосвязи. Рыночный механизм сам по себе способен обеспечить необходимое равновесие между макроспросом и макропредложением. Монетаристский метод связан с решительным отказом от государственного контроля над экономикой в пользу рыночного саморегулирования при невмешательстве государства в экономические процессы. Отсюда предлагался широкий набор жестских средств для ускоренной либерализации и финансовой стабилизации. Этот набор, как правило, включает следующие позиции: сокращение дефицита государственного бюджета, в основном за счет государственных инвестиций или отмены разного рода государственных субсидий; урезывание социальных программ; жестко-ограничительная денежно-кредитная политика, т.е. установление твердых лимитов на денежную эмиссию и государственные займы в ЦБ, ограничение кредитной экспансии коммерческих банков, увеличение ставки банковского кредита; девальвация национальной денежной единицы с целью оздоровления платежного баланса (через стимулирование экспорта из страны); ограничение роста или сокращение заработной платы и уменьшения издержек в экономике в целом.

Данный набор рекомендует исходить из договоров с Международным Валютным фондом, который оказывает финансовую поддержку экономическим реформам более чем 30 странам Латинской Америки и Африки. Восемнадцать из них обязались осуществлять все предлагаемые меры. Россия и 13 других республик бывшего СССР вступили в члены МВФ в 1992 году. Большой «семеркой» были доведены до сведения пожелания к программе стабилизации и реформ в России. Россия должна осуществить: 1. сокращение дефицита бюджета в целях стабилизации экономики и уменьшения роли государства; 2. ограничение роста денежной массы в целях борьбы с инфляцией и прекращение кредитования нежизнеспособных предприятий; 3. создание правовой основы и выработка контрактных прав, необходимых для подготовки условий развития рыночной экономики, включая приватизацию и частную собственность; 4. реформы в секторах сельского хозяйства и энергетики, ориентированные на содействие увеличению производства продукции и привлечение иностранной валюты; 5. мобилизация системы привлечения иностранной валюты, которая позволит выполнять свои обязательства по платежам по внешнему долгу; 6. становление на реалистическом уровне единого обменного курса на основе рыночных характеристик.

Делать вывод о непригодности такого подхода, т.е. форсированного перехода к «игре по рыночным правилам» еще до начала самой игры - более чем спорно. Поскольку Россия сделала ставку на монетаристские методы перехода к рынку, то следует подробнее на основных параметрах такого перехода, как они были сформулированы в Программе углубления реформ (1992) и результатах ее реализации. Основные направления реформы: 1. либерализация экономики и стабилизация денежной системы; 2. институциональные изменения и 3. структурная перестройка реализуются на разных этапах ее проведения. На первом этапе приоритетной задачей является финансовая стабилизация. Она имеет свои критерии, при наличии которых можно говорить о ее завершении: регулируемые цены составляют не более 2-3% ВВП; государственные закупки - не более 20%; дефицит не более 3% ВВП; темп инфляции - не более 3% в месяц и т.д.

Классическая стабилизационная программа предполагает проведение жесткой кредитно-денежной и бюджетной политики, вынуждающей производителей снижать цены, с одной стороны, а с другой - свертывать неэффективные производства и толкать к струк-турным изменениям в промышленности в пользу передовых конкурентноспособных производств.

На втором этапе приоритетом государственной политики становится изменение отношений собственности. Критериями завершения являются: доля госсектора в производстве - не более 40%; в торговле не более 10%; доля кредитов, выдаваемых частным фирмам - не менее 70%; доля частных инвестиций в фонде накопления - не менее 70%. Этот этап рассчитан на несколько лет.

На третьем этапе приоритет - структурная перестройка экономики, которая в итоге должна обеспечить темп экономического роста на уровне 3-4% в год; опережающий рост экспорта продукции высокой степени переработки и др. Структурная перестройка, представляющая собой процесс адаптации структуры национальной экономики к меняющимся потребностям отечественного и мирового рынков, требует централизованной активной политики со стороны -государственных органов.

В силу переходного характера хозяйственного механизма невозможно определить тот предел, который ограничивает претензии государства на вмешательство в экономические структуры. Но такой предел в рыночной экономике существует, и он будет установлен.

Представляется, что коренным вопросом реформы является вопрос изменения отношений собственности, то, что называется институциональными преобразованиями. Центральное место в этом процессе занимает приватизация. Программа российского правительства ставит следующие ключевые цели приватизации: формирование широкого слоя частных собственников и повышение эффективности производства: в лице новых собственников создание мощной социальной базы рыночной экономики и демократического общества. Деятельность правительства сосредоточивается на преобразовании крупных государственных предприятий в открытые акционерные общества, наделение всех граждан России приватизационными чеками, широкое развертывание «малой» приватизации и акционирование крупнейших предприятий (областного и федерального уровней собственности со стоимостью фондов свыше 50 млн. рублей).

Программа предполагает регулирование размеров продажи акций, создание условий беспрепятственного перелива капитала и приватизационных чеков, выпуск новых их серий, регулирование деятельности инвестиционных фондов, обеспечение преимущества приватизируемым предприятиям и др.

Что бы ни говорили друзья и недруги о результатах проводимой реформы в этой сфере, речь идет не только о передаче юридических титулов собственности, но и реальных институциональных преобразованиях в защите собственности, приватизации земли, процедуре банкротства, создании рынка рабочей силы, реорганизации монополистов, изменении режима управления государственной собственностью и т.д. Ведь приняты и действуют закон «О приватизации государственных и муниципальных предприятий в Российской Федерации» и другие нормативные документы. Несколько указов Президента резко расширили сферу приватизации, включили в нее тысячи крупнейших предприятий, в том числе военно-промышленного комплекса, земельные участки производственных площадей, жилье и т.д. Заметно и другое - явное стремление затормозить темпы реформ, отодвинуть на будущее процесс изменения отношений собственности, сохранить как можно дольше прежнюю структуру управления экономикой, контроль чиновников за деятельностью предприятий.

Процесс ваучерной приватизации шел с большими трудностями, но необходимо заметить, что реальные шаги к формированию многосекторной экономики сделаны и продолжают делаться. Это принципиальный момент. Развивается инфраструктура рыночной экономики. Увереннее действуют предпринимательские структуры.

Несколько цифр (с поправкой на то, что статистические данные устаревают с каждым днем). За 1993 год практически 30 тыс. предприятий сменили форму собственности. В области «малой» приватизации к январю 1994 года доля частного сектора в структуре собственности уже составила более 70%. В сфере «большой» приватизации, включающей в себя 20 тыс. средних и крупных промышленных предприятий, были акционированы и зарегистрированы в качестве акционерных обществ 14 тыс. предприятий. В ходе проведения заключительных Всероссийского и межрегиональных чековых аукционов (июнь 1994г.) были акционированы крупнейшие - даже по мировым стандартам - российские предприятия. Это - завод «Красное Сормово», объединение «Светлана», кировский «Апатит», «Норильский никель», РАО ЕЭС России, «Газпром» и др. После завершения чековой приватизации 70% предприятий стали не государственными, а частными. На них трудится 2/3 от общего числа занятых. Таким образом, мы являемся свидетелями смены способа производства и распределения в России. Денежная приватизация, которая начнется после чековой, прибавит к частному сектору еще 20% предприятий, а 10% останутся государственными.

Следует учитывать изменения и в аграрном секторе. К концу 1993 года прошли перерегистрацию более 24 тыс. колхозов и совхозов (95% их общего числа), только треть из них решили сохранить прежний статус. 2/3 реорганизовали себя в различные товарищества, акционерные общества открытого типа, в подсобные хозяйства предприятий, сельхозкооперативы и т.д. На 1 октября 1994 г . в России насчитывалось 285 тыс. фермерских хозяйств (с площадью земли в среднем 42 га на хозяйство).

Об эффективности мер монетаристского характера можно дискутировать, также как о необходимости следовать рецептам «шоковой терапии». При всей некомплексности и непоследовательности в экономической либерализации, Россия, вступив на рыночный путь, продолжает им следовать. Уже не является теоретической и практической новинкой тот факт, что управление экономикой зависит от реального уменьшения дефицита государственного бюджета и реального снижения темпов инфляции. Для России есть красноречивые примеры из опыта стран ближнего зарубежья.

В Эстонии и Латвии проведение жесткой монетаристской политики позволило стабилизировать экономическое положение и увеличить объем инвестиций в промышленность. В Украине проведение политики государственного вмешательства в экономику, выделения льготных кредитов государственным предприятиям привело к ситуации, похожей на экономический коллапс. Безвозвратные кредиты являются источником бюджетного дефицита и галопирующей инфляции. Переход к рынку требует определенных шагов. Финансовая стабилизация предполагает снижение темпов непокрытой эмиссии и инфляции. Следовательно, необходимо сократить дефицит бюджета. Сокращение бюджетных расходов напрямую связано с либерализацией цен. Освобождение цен нужно, чтобы производите ели не нуждались в бюджетных инвестициях и дотациях и т.д. После первого, «гайдаровского», освобождения цен в начале 1992 года потребовалось три года для понимания руководством страны необходимости дальнейших шагов в этом направлении. С 1995 года начнется второй этап, при сохранении государственного регулирования цен на газ, нефтепродукты, электроэнергию, использование трубопроводов, продукции оборонного значения, драгоценные металлы и камни, железнодорожные перевозки грузов и авиабилеты, почтовые услуги и некоторые другие.

Один из уроков процессов трансформации во многих странах заключается в том, что этап преобразований не является коротким по времени, как это представлялось ранее. Это продолжительная полоса социально-политической и экономической нестабильности.

Для развивающихся стран результаты макроэкономической политики в 80 - 90 годы выразились в больших потерях для экономического роста.

Спад производства вследствие дефляционных мер продолжался 2 - 4 года, снижение реальных доходов населения 5 - 7 и более лет. Даже на Западе, где осуществлялся переход от одной экономической модели к другой (включая переход от военного производства к гражданскому), спад производства наблюдался в течение 3 - 4 лет, после которого экономика стабилизировалась, а затем начался подъем.

Что касается российского случая, то эксперты из Лондонской школы экономики утверждают: падение производства в России дошло до низшей возможной точки, и с конца 1994 года началось обратное движение. При условии обуздания инфляции предсказывается десятилетие ускоренного экономического роста. А.Лившиц, экономический советник российского президента, оптимистически считает, что в 1995 году подойдет к концу этап финансовой стабилизации, после чего в течение нескольких лет будет стабилизирована экономика в целом и начнется ее медленное втягивание в фазу подъема (87).

Нельзя пройти мимо вопроса, касающегося способности экономики советского типа к самотрансформации. Некоторые исследователи заявляют об уникальности советского экономического механизма: необходимым условием для начала переходных процессов является его распад. Отсюда важно четкое разделение распада и переходности. В любом случае, учитывая способность или неспособность к самотрансформации, время переходного периода рассматривается большинством специалистов как более продолжительное. З.Бжезинский, к примеру, дает как минимум десять лет для стран Центральной Европы и лет пятнадцать-двадцать для других стран.

Другой альтернативный метод политике макроэкономической стабилизации - концентрация на восстановление производства методами активного государственного регулирования. Этот неортодоксальный метод предлагается учеными-экономистами, политологами - представителями структуралистического направления, а также экспертами Мирового банка.

Суть данного подхода: с помощью активного участия государства осуществить структурную перестройку посредством целенаправленной кредитной политики и создания эффективной системы налогообложения. Эти факторы способны увеличить доходы госбюджета и одновременно стимулировать инвестиции в производство. Видным теоретиком современного структурализма является американский ученый Лэнс Тэйлор, а также его французский коллега Жак Сапир (146). Сторонниками такого подхода стала, к примеру, большая группа отечественных экономистов и политиков: академики Шаталин, Петраков, группа Явлинского и многие другие.

Активное вмешательство в экономику со стороны государственных структур требует использования таких мер как регулирование цен вплоть до их замораживания, контроль за заработной платой, над обменным курсом национальной валюты и ставкой банковского процента, а также стимулирование распределения ресурсов в пользу приоритетных секторов национальной экономики.

Структуралисты также допускают своего рода «гетеродоксный шок», соединяющий, по мнению Тэйлора, замораживание цен и заработной платы (в условиях «социального пакта») с обузданием спроса, перекройкой относительных цен, а также притоком иностранной валюты, что позволяет обеспечить импорт и тем самым сбить избыточный спрос (164, 12, 48).

Таким образом, в противовес монетаристскому принципу нейтральности государства, согласно которому оно должно воздерживаться от влияния на экономические субъекты, структуралисты все чаще дают рекомендации о необходимости всестороннего государственного контроля в сфере динамики зарплаты и цен, да и не только в этой сфере.

Теоретические посылки Тэйлора, как он сам отмечает, восходят к взглядам К.Поланьи, сформулированные в книге «Великие преобразования: политические и экономические источники нашего времени» ( 1957 г .) (208). Поланьи считал, что в ХlХ веке на пути к рынкам товаров, труда, земли и денег существовало «два движения», сочетавших «естественный ход вещей (лесеферизм) и их регулирование. Именно во времена Поланьи появилась первая волна экономистов, занимавшихся проблемами развития (структурализма) и предлагавшие расширить экономические функции государства. Все случаи экономических «успехов» стали приписываться активной роли государства, особенно после второй мировой войны.

Обратим внимание на констатацию Тэйлором политических условий государственного вмешательства. «Вызов, -пишет ученый с которым в настоящее время сталкиваются постсоциалистические общества, состоит в том, чтобы совместить необходимое государственное вмешательство в рыночное хозяйство с возрождением гражданским свобод в условиях стабильных политических систем» (164,1,73). Тэйлор категорически не согласен с посылками Хайека и Мизеса о том, что либерализованные рынки являются необходимым условием политической свободы. «Генерирование, регулирование и контроль над рынком, - продолжает рассуждать Тэйлор, - это не «заговор социалистов, монополистов, фермеров и профсоюзов», имеющий целью разрушить саморегулирующуюся либеральную систему, а необходимость для достижения социальных целей (от запрета детского труда до предотвращения экологической катастрофы).

Вернемся к началу ХlХ века. Английский философ Бентам был склонен рассматривать политическую свободу как средство достижения свободы экономической. Бентам полагал, что сначала - политические реформы, затем свободная конкуренция. За бентамовским либерализмом в Англии последовало резкое усиление правительственного вмешательства в экономику. В ХХ веке эта тенденция еще больше заявила о себе благодаря двум мировым войнам. В период войн государство вынуждено брать на себя многие хозяйственные функции, а популярность идей централизованного планирования неуклонно возрастает. По мнению М.Фридмана, господствующей заботой в западных странах сделалось благосостояние (социальные цели), а не свобода. Под угрозой оказался индивидуализм. Ряд экономистов, философов, опасались, что продолжение движения к централизованному контролю над экономической деятельностью явится дорогой к рабству, как назвал Ф.Хайек свой пророческий анализ данного процесса.

Тем самым защищался другой тезис - экономическая свобода является средством достижения свободы политической. Каким конкретным историческим содержанием наполнились эти теоретические формулы, мы знаем из истории социализма и западного общества, избежавшего «централизованных», «коллективистских» соблазнов.

Автор данной работы солидарен с однозначным выводом Хайека: вопреки обещаниям решения социальных проблем, а также материального изобилия централизованная система несостоятельна прежде всего  _экономически.

Чтобы не перегружать текст традиционным понятийным аппаратом экономической науки (экономикс), используемый в своих статьях Тэйлором, обратимся к отечественным экономистам структуралистского направления, в частности, к материалам Международного Фонда «Реформа» (С.Шаталин). Главными сферами государственного регулирования по мнению Фонда должны быть: - поддержка ряда отраслей и производства в соответствии с целями и приоритетами конкретных этапов, за счет распределения ограниченной части централизованных финансовых, кредитных и валютных ресурсов, а также использование системы целевых льгот;

валютное регулирование и курсовая политика;

регулирование ценообразования, выработка его законодательной основы, антимонопольные цены, поддержка производства отдельных видов продукции, прямое установление государственных цен и та-рифов на ограниченный перечень товаров и услуг;

управление движением ограниченного потока материальных ресурсов, особенно из России и в Россию;

забота государства о нетрудоспособных и нормальном функционировании социальной сферы (47).

Рассмотрим первую позицию структуралистов о поддержке ряда отраслей производства и распределения скудных финансовых ресурсов. Здесь, по мнению монетаристов, кроется много подводных камней, могущих стать камнями преткновения на пути к рынку. На пути достижения благоприятной структуры распределения государство, следуя внутренней логике, должно прибегать к контролю за ценами и доходами, устанавливать налоговые послабления и финансировать программы социальной помощи, чтобы поддержать или повысить уровень благосостояния определенных групп. Тут же на государство начинают оказывать давление другие группы, желающие получить аналогичные преимущества.

Субсидирование многих групп начинает определяться не рыночными отношениями, результатами экономических процессов, а ходом политического процесса, силой политических представителей различных отраслей. Ф. фон Хайек предвидел подобное развитие событий, только анализируя не переход от социализма к капитализму, а, наоборот, постепенное сползание западных демократий через разрастание государственного регулирования к тоталитаризму. Он отмечал, что «всемогущая демократия фактически неизбежно ведет к своего рода социализму, но социализму, которого никто не хочет... Не оценка заслуг отдельных лиц или групп большинством (потребителей на рынке), но мощь этих лиц или групп, направленная на выбивание из правительства особых преимуществ, - вот что определяет теперь распределение доходов»( 172, 10, 111).

Какие же приоритетные отрасли, по мнению вышеупомянутого Фонда, требуют к себе наипервейшего внимания? Это отрасли потребительского сектора, т.е. АПК. Второй приоритет, требующий целенаправленной государственной поддержки, - ТЭК (топливно-энергетический комплекс), и, наконец, оборонный комплекс. Все три комплекса в России, например, имеют мощнейшие лоббистские структуры на всех этапах политической власти. На практике поддержка этих экономических монстров, в том числе абсолютно ненужных предприятий означает реанимацию прежней, предельно неэффективной структуры экономики.

Защита неконкурентных производств отрицает сам факт стабилизации, которая предопределяется переходом кризиса в фазу структурной депрессии. Структурная депрессия при слабом росте цен и означает начало стабилизации.

Распределительные конфликты бесконечно раздирают социальную и политическую ткань общества, делают его крайне нестабильным и неупорядоченным. Это тот период в развитии общественных структур, который был назван Хайеком «корпоративным», «синдикалистским» обществом. В корпоративном обществе организованные отрасли будут чем-то вроде относительно независимых государств в государстве. Насколько в таком обществе могут совпадать индивидуальные, групповые и национальные (государственные) интересы? Хайек пишет: «Государство, занятое всесторонним планированием деятельности монополизированных отраслей, будет обладать сокрушающей властью по отношению к индивиду... Механизмы монополий станут могущественными механизмами самого государства, которое все больше и больше будет служить интересам аппарата, но не интересам общества в целом» (172, 12, 126).

Корпоративное общество, в котором главную роль играет экономика организованных групп, выступает ближайшим аналогом сегодняшней бюрократической, «лжегосударственной» экономики. Е.Гайдар в своей книге «Государство и эволюция» справедливо отмечает, что «такое (государственное - В.К.) финансирование воспроизводит и консервирует паразитическую структуру «лжегосударственной» экономики. Бюрократические кредиты, циркулирующие на бюрократическом рынке для поддержания бюрократии (41).

В подтверждение сделанного вывода приведем только один пример из государственного финансирования российского АПК. Аналитический центр газеты «Известия», Институт экономических проблем переходного периода, аналитическая служба «СОВЭКОН» провели собственное расследование «Триллионов для села: «Куда? Кому? Зачем?» В 1994 году из федерального бюджета для предпрятий и организаций агропромышленного комплекса выделено 18 триллионов 125,6 миллиарда рублей. Аналитики отмечают: по дороге из Москвы деньги подвержены усушке, утруске и просто исчезновению. Ни одна сельскохозяйственная кампания не была профинансирована вовремя. Что касается зернового хозяйства: то только по этой причине потери зерна составили 20%. Выявилась обстановка бесконтрольности по всей цепочке при прохождении денег из Москвы в село. Никто, даже на уровне руководителей областных отделов финансов и кредитов департамента сельского хозяйства, не знает, сколько, куда и на что было перечислено денег, где они застряли, как их использовали. На уровне руководителей хозяйств и фермеров также выявлена полная неосведомленность о суммах, каналах, статьях расходов, конкретных хозяйствах , получивших кредиты, и т.д.

«Тут выигрывает чиновник, - делают выводы авторы расследования, - и московский, и местный, сидящий на пути прохождения бюджетных средств. Выигрывают дельцы вокруг такого чиновника. Проигрывает крестьянин» (162).

Автору известно, что сельское хозяйство даже развитых государств без масштабного субсидирования существовать не смогло бы. По данным комиссии экономической политики ОСЭР, затраты со стороны государственных органов на поддержку аграрного сектора в странах - членах организации составит примерно

45% общего объема сельскохозяйственного производства. Для США этот показатель составил 41%, Японии и Финляндии - 77%, Канады - 46%, для шести «старых» стран ЕЭС - 51% и т.д. Но они пользуются дотационным способом для соблюдения собственной аграрной политики совершенно иначе. Если смотреть реально на вещи, то все тех триллионов, пущенных на российское сельское хозяйство, все равно не хватит на организацию действительно эффективного производства, решение проблем массовых неплатежей, выплату зарплат работникам АПК и т.д. Но эти деньги могли бы дать реальную отдачу, как считают специалисты, если бы были направлены, к примеру, в частнособственнический сектор хозяйствования, племенное животноводство и элитное семеноводство, эффективные сельхозпредприятия, межхозяйственную кооперацию и прочее (162).

Итак, проблема государственного регулирования в корпоративной, бюрократической системе является, по мнению сторонников монетаристского подхода, обоюдоострой, а «распределительные конфликты» представляют немалую опасность для общества на пути к рыночной экономике. Без сомнения «корпоративные» структуры являются промежуточным образованием и они могут быть обращены в обе стороны - и к рынку и к административному состоянию. Подобная система - симптом обратимости (необратимости) общественных преобразований. Возможно, что корпоративная база является той промежуточной ступенью, которую общество, порывая с тоталитаризмом, вынуждено проходить в обратном порядке.

Опыт формирования такого направления государственного регулирования как «структурная политика» показывает, что в нем заложен потенциальный механизм нарастающего огосударствления экономики. В целях повышения эффективности экономических процессов появляется реальный соблазн перейти с методов косвенного регулирования на прямое, непосредственное вмешательство государства в сам процесс производства. Не случаен факт активной поддержки «структуралистов» со стороны ученых, политических деятелей левого крыла политической шкалы России. Постоянно воспроизводятся предложения, реализация которых приведет к принципиальным изменениям по трем направлениям:

значительное усилие государственного воздействия на экономические процессы;

смещение акцентов в преобразовании форм и методов хозяйствования (макроэкономического уровня на микроэкономический, т.е. на уровень предприятий);

3. отход от политики монетаризма к немонетарным методам управления экономикой и производством.

Если «структуралисты» предполагают, что это будет единственный способ выхода из «шоковой терапии», то противники рыночной экономики надеются на крушение программы трансформации экономической системы и возврат к планово-директивной экономике советского типа.

Нет сомнения, что государство не может быть в стороне от инициирования и регулирования структурных преобразований. З. Бжезинский выделяет из опыта «посткоммунистической перестройки» очень важный общий урок: не следует игнорировать стратегию преобразований, предусматривающих более медленное прохождение необходимых этапов и одновременно базирующихся на длительном государственном регулировании , а не только на полной стихии независимых и активных рыночных сил (17, 9). Для такого вывода американского политолога имеется большая эмпирическая основа.

Опыт политического и экономического реформирования в постсоциалистических странах Восточной и Центральной Европы демонстрирует явное противоречие. Государство, поставив целью возрождение рынка, должно дать возможность ему сложиться в систему механизмов, институтов, денежных, товарных и иных потоков, одновременно как бы дистанцируясь от нарождающегося рынка. Но насаждение рыночных структур, нагружение присущим только им функциям в области производства, снабжения, посредничества и т.д. невозможно без активной роли государства. Это противоречие можно решить, и оно решается в рыночном ключе. Ведущая роль государства в переходный период предопределена господством государственной собственности и госсектором в экономике бывших социалистических стран. Доля госсектора в добавленной стоимости в 80-е годы, накануне трансформации, составила: в Чехословакии 97%, в ГДР 96,5%, в СССР 96%, в Польше 87,1%, в Венгрии 65,2% по сравнению с 14% в Италии, 10,7% в ФРГ и Англии, 1,3% в США. Такая картина свидетельствует об отсутствии какой-либо конкуренции. Процесс разгосударствления путем приватизации кладет конец государственному монополизму руками же государства.

На всех этапах реформирования два основных рычага воздействия на экономические процессы - деньги и кредит - остаются монополией государства независимо от того, выбрала ли страна «шоковую терапию» или не шоковый характер вхождения в рынок. Государство остается самым серьезным субъектом экономической политики.

В Венгрии на первом этапе деятельности посткоммунистического правительства были весьма завышены представления о полном выходе государства из экономики, но это настроение быстро изменилось в пользу необходимости в данный период сильной государственной власти. Я.Корнаи пришел к выводу, что на этапе перехода роль государства не только не ослабевает, но в известном смысле и усиливается.

В Венгрии и некоторых других странах признали первоочередность вмешательства государства по двум направлениям: в области структурной политики и капиталовложений; в области социальной сферы, для создания необходимой инфраструктуры (сети безопасности) в целях минимизации социальных издержек перехода к рыночной экономике.

К числу важнейшего направления государственного вмешательства, характерного для всех постсоциалистических стран, следует отнести создание законодательной базы рыночной экономики. Так, упорядочение законодательства о формах собственности приведет к значительному росту мелкого и среднего предпринимательства, применение на практике законодательства о банкротстве влечет сокращение числа убыточных предприятий и т.д.

Различные варианты трансформации социалистических обществ, признавая регулирующую в той или иной степени роль государства в экономике, должны исходить, как представляется, из принципа умножения экономического богатства, а не «справедливой» системы распределения. И подмена понятия «социальная экономика» на «социалистическое распределение» не приближает общество к новому качеству.

В.Клаус, автор экономической реформы в Чехии, высказывает обоснованное опасение, что концепция социально-рыночной экономики используется сегодня как раз против тех, кто стремится проводить экономическую политику, ориентированную не на перераспределение, а на умножение экономического эффекта (54, 93).

Итак, государство принимает самое большое участие в инициировании и регулировании структурных преобразований, в деле экономической стабилизации. В этой связи необходимо быть очень внимательным в оценке как потенций, так и противоречивости механизма воздействия государства на формирующуюся рыночную экономику.

Процесс преобразований выявил еще одно очень важное свойство, а именно: дискретность, пофазность в своем движении.

Институциональные изменения и экономические могут иметь разные скорости развития: как правило, первые происходят значительно быстрее. Эта разница в темпах, синхронности перемен в различных сферах общества составляет серьезное, если не главное, препятствие на пути перехода к рыночной экономике.

Жак Сапир, развивая эту тему, считает необходимым опереться в анализе переходности на принцип гетерогенности, предполагающий наличие разнородности не только состояний, но и инструментов, с помощью которых вырабатываются представления об этих состояниях. Действительно, если реформы в законодательной области снимают прежние ограничения, то экономика легче подстраивается к правилам рыночного механизма. Точно также политические преобразования, принятие демократической Конституции, формирование многопартийной политической системы и т.д. создает благоприятные условия для становления правовой экономики и т.д.

Однако, продвинутость или степень зрелости политических или правовых моментов на том или ином этапе развития могут быть не только различными, но и просто не соответствовать друг другу, т.е. быть разнородными. З.Бжезинский, анализируя опыт бывших социалистических стран, делает важный вывод о том, что процесс переходности - это не есть что-то непрерывное и цельное, а последовательность отдельных фаз. Он отмечает, что на темпы преобразований влияет четыре основных сочетания факторов зрелости: 1. Как политические, так и экономические изменения присутствуют. 2. Политические изменения присутствуют, экономические - отсутствуют. 3. Политические изменения отсутствуют, а экономические - присутствуют. 4. Как политические, так и экономические изменения отсутствуют. То или иное сочетание влияет на прохождение соответствующих этапов, скорость перехода от одной фазы к другой.

Так, первой, переломной, самой критической фазе, соответствуют такие  политические признаки  как основы демократии, свободная пресса, первые демократические объединения и движения за изменения.  Правовые (нормативные)  признаки  устранение неоправданного государственного контроля. К  экономическим признакам  автор относит либерализацию цен и прекращение дотаций; конец обобществленного производства; бессистемную приватизацию. На этой фазе политической целью является преобразование, экономической - стабилизация. Отводится на это от одного до пяти лет.

Для второй фазы (3 - 10 лет) политическая цель - переход от преобразований к стабилизации, экономическая - от стабилизации к преобразованию. К политическим признакам относятся: наличие новой Конституции, избирательный закон; выборы; децентрализованное региональное самоуправление; устоявшаяся демократическая коалиция. Правовые признаки: законодательная (нормативная) база отношений собственности и предпринимательства. Эту фазу характеризуют следующие экономические признаки: банковская система; малая и средняя приватизация; демонополизация; появление нового класса собственников и предпринимателей.

И, наконец, третья фаза, которая длится 5-15 и более лет, преследует политическую цель - закрепить преобразования, в качестве экономической цели выступает стабильный подъем. Политическими признаками ее являются: создание стабильных демократических партий; становление демократической политической культуры. Экономическими признаками служат: большая приватизация; сформированное капиталистическое лобби; возникновение культуры предпринимательства (17,7).

Пять лет реформирования в европейских странах и три года российского опыта подтвердили в целом прогноз американского исследователя по части сроков протекания первой фазы посткоммунистической трансформации. Но выявилось существенное различие в скорости таких преобразований, и она (скорость) непосредственно связана со стратегией выбранного курса.

Страны, использовавшие ортодоксальные, монетаристские методы - Польша, Чехия, Словения, Эстония, Латвия, Литва - очень быстро добились финансовой стабилизации. В решающий год финансовой стабилизации ни у одной из этих стран практически не было бюджетного дефицита. Его размеры колебались от 0,1% ВВП в Латвии до 1% в Хорватии и Литве. Наблюдалось быстрое снижение темпов инфляции. На следующий после финансовой стабилизации год она составляла: в Эстонии - 47%, Польше - 43%, Словении - 32%, Чехии - только 11% в год.

Что касается другой группы стран, избравшей поэтапный, «структуралистский» путь, то ежегодные темпы инфляции составили: в Болгарии - 75-90%, Румынии - 170-270%, России - 300-1500%, в Украине до 5000% в год. Ни в одной из стран этой группы за все годы реформ устойчивый экономический рост еще не начался. Страны первого пути испытали резкое падение производства, но достаточно быстро прошли стадию кризиса. На второй после достижения финансовой стабилизации год наблюдался экономический рост. Увеличение ВВП составило в 1992 году в Польше 2,6%, в 1993г. - 3,8%, в 1994г. - 4,5%; в Словении в 1994 г . - 4%, в Латвии - 4,1%, в Литве - 4,7%, в Эстонии - 6% (65).

Именно на первой, переломной фазе необходимы многократные усилия в политической области, а именно проявление политической воли, решительности. В этом смысле можно поставить под сомнение тезис, согласно которому основная проблема постсоциалистических стран есть по существу проблема экономическая. Это скорее проблема политическая, целеполагающего свойства.

В какой мере политическое целеполагание может завести страны в экономический тупик, в такой же мере принятые на политическом уровне решения способны вывести их оттуда. Выход из тупика, как известно, один: осознать, что это тупик, и вернуться назад.