Коновалов В. Экономика и политика

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава II. Теоретическое осмысление экономики и политики в рабочем движении.

Где начало того конца,

которым оканчивается начало?

Козьма Прудков

Особую роль играет политика в движении левых сил, составными частями которого являются коммунистические и социал-демократические партии. На первых порах это нашло отражение в общих формулировках относительно стратегического продвижения вперед, хотя никогда полного единения взглядов и практических шагов не было и быть не могло. Поэтому важен анализ программных установок политических сил разной мировоззренческой направленности.

Исследование роли политического фактора в стратегии левых сил показало, что ключевыми понятиями являются понятия «цели» и «средства», также общее понимание причинно-следственных связей в историческом процессе и в деятельности партии.

Рассмотрение программных целей и средств для их реализации в революционном крыле, разработанных в трудах Маркса, Ленина и других левых теоретиков, поможет разобраться в причинах гипертрофированного выпячивания революционерами политического момента.

Анализ соотношений категорий «цели» и «средства» в теоретических работах реформисткой части рабочего движения обнаруживает существенные расхождения в оценке роли и места политического фактора в общественной жизни.

Отдаление от революционизма в этом существенно важном вопросе в такой же степени приблизило к адекватному пониманию реформистами реалий общественного бытия .

1. ОСОБЕННОСТИ ФОРМИРОВАНИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ПРОГРАММЫ В МАРКСИЗМЕ

Невозможно понять взаимодействие экономики и политики вне контекста богатого теоретического и практического опыта, накопленного в рабочем движении. Этот опыт включает изменение modus vivendi миллионов и миллионов человеческих жизней.

Изменение социального бытия людей имманентно заложено в системе мировоззренческих, политических и иных ценностей рабочего класса. Теория и практика рабочего движения как активистская по своей сути может быть рассмотрена с помощью категорий действия. Политика рабочего движения в лице его организаций, партий, объединений и т.д. определяется как действия, которые направлены на формулировку, выбор и воплощение целей, она функционально связана с потребностями и интересами различных отрядов рабочего класса.

Из понимания политики в категориях действия выделяют следующие ее основные аспекты:

1. Формулировка политических целей посредством создания политических программ и доктрин, сведенных обычно к какой-либо идеологии.

2. Принятие политических решений субъектами с учетом поставленных целей и актуальных социально-политических условий.

3. Реализация поставленных политических целей (отражающих потребности и интересы больших социальных групп) путем осуществления определенных политических действий (191, 189).

Поэтому анализ политических доктрин осуществляется в тесной связи с политическими действиями. Эта связь объединяется не в последнюю очередь и тем, что идеология, доктрина, программа представляют собой конкретные уровни мотивации политических действий.

Сама структура политической доктрины, из которой формируется та или иная программа, включает с себя такие элементы, как систему политических ценностей, знание об условиях деятельности и вытекающее их них правило политического действия (191, 187-205).

Не будет преувеличением сказать, что проблематика взаимоотношения экономического и политического начал в рабочем движении на уровне теоретического осмысления относится к числу узловых. Это был тот теоретический узелок, на котором определялась принадлежность к тому или иному отряду рабочего класса или направлению рабочего движения.

Возникнув на самой заре рабочего движения, эта проблема, видимо, и уйдет с последним ее пролетарским идеологом.

Решить эту проблему попытались Карл Маркс и его сторонники. О проделанной работе в этом вопросе свидетельствует установление во второй половине XIX столетия марксизма как обособленного самостоятельного общественного течения, в котором как ни в каком другом экономические, социальные задачи были увязаны в неразрывное целое с политической деятельностью самого рабочего класса.

Одновременный учет экономических и политических задач в марксистской программе имеет свою предысторию. Остановимся на этом подробнее, поскольку последствия такого подхода имели немаловажное значение для судеб марксизма. С точки зрения выявления особенностей процессов формирования марксистской политической программы интересны теоретические позиции «истинных социалистов» и «буржуазных радикалов».

В общественной жизни Германии к середине 40-х гг. XIX в. популярным и влиятельным стал «истинный социализм». Его представители М.Гесс, К.Грюн, О.Люнинг и другие утверждали, что Германию минет чаша суровой социальной борьбы, характерной для английского и французского, т.е. капиталистического общества; они активно доказывали нежелательность развития капитализма для Германии. «Истинные социалисты» набрасывались на своих «экономистов», «насаждающих» капиталистические отношения, отвергали оппозиционную роль немецкой буржуазии. Они подвергли критике положение одного из известных идеологов немецкой буржуазии Ф.Листа за то, что тот аргументировано доказывал: прочное развитие капиталистической экономики не может ид-ти без расширения политической свободы. Свобода есть необходимое условие капиталистического хозяйства.

Либеральная политическая программа, предложенная немецкой буржуазией, поставили перед «истинными социалистами» вопрос об их отношении к либерализму, конституционализму и политике вообще.

«Истинный социализм» ответил на эти предложения отрицательно:

политическая деятельность представлялась ему вредным и «буржуазным» занятием, которое отвлекает народ от скорейшего продвижения к социализму, а борьба за конституцию, права и свободы приведет к капиталистическим мерзостям.

«Кто требует в Пруссии конституцию? - спрашивает К.Грин, -либералы. Кто же эти либералы? Люди, владеющие недвижимым имуществом, и некоторые литераторы, или сами владеющие собственностью, или такие, умственный горизонт которых охватывает лишь вожделение этих почтенных владельцев домов и фабрик» (13, 135).

«Мы знаем, - говорит другой «истинный социалист» О.Люнинг, - что политическая свобода, проповедуемая либералами выражается ли она в форме конституционной монархии, или в форме республики, не в состоянии устранить духовные и материальные бедствия человечества, что оно приведет лишь к денежному господству эгоистической буржуазии» (13, 135).

Ярким выразителем подобных умонастроений были призывы к немецким рабочим и ремесленникам и социалиста Земмига: «... Прежде всего, никогда не принимайте участия в политических революциях, которые постоянно ведутся в интересах недовольного меньшинства, которое восстает против существующей власти лишь для того, чтобы водворить собственную власть и подчинить себе правительство» (13,137).

В обнаружении точек соприкосновения теоретических посылок немецких социалистов и русских народников видятся, как уже говорилось ранее, общие закономерности движения общественной мысли. Из-за характерного для Германии и России опережения теоретической мысли уровня политического и социально-экономического развития своих стран русские народники 70-80-х гг. использовали аналогичную аргументацию, что и их немецкие коллеги, в отрицании конституционного движения и «политики» вообще.

Так, народник Ф.Г.Якоби выразил распространенную точку зрения, согласно которой «всякие конституции» являлись лишь более или менее невыгодной сделкой с чертом.

Отсталость России принималась за ее особенность. Поземельная община считалась исходной точкой социально-экономического развития России, которая позволит сократить стадии социального развития и, миновав капиталистическое чистилище, сразу попасть в обетованный строй.

Огромное влияние на русскую революционную интеллигенцию оказала статья Н.Г.Чернышевского «Критика философских предубеждений против общинного землевладения», в которой доказывалось, что общинный вид землевладения может при известных условиях прямо перейти в коммунистическую форму развития.*(*Об исторических судьбах русского народничества подробнее см.: Плеханов Г.В. Социализм и политическая борьба, «Наши разногласия» (131, т. 1).

Политическое воздержание и отрицательное отношение к конституционному движению, которое рано или поздно приведет к политическому господству буржуазии, не могли не вызвать резкой критики этого направления общественной мысли со стороны Маркса. Согласно Марксову видению, буржуазная революция, господство буржуазии с его представительным государством, конкуренцией, свободой печати, правом, свободой и равенством создают необходимые условия для последующего за этим свержения власти капитала рабочим классом. Вот почему Маркс и Энгельс «истинных социалистов» относят к варианту «реакционного социализма», защищающего немецкое абсолютное правительство с «их свитой попов, школьных наставников, заскорузлых юнкеров и бюрократов» и служащего выражением реакционных интересов (104, т. 4, 452).

Политика, по мнению Маркса, чего не понимали феодально-романтические реакционеры, не была волшебной палочкой, с помощью которой буржуазия заманивала в свои сети народ, а могла быть дубинкой, орудием борьбы с самой же буржуазией во имя классовых интересов трудящихся. Маркс к этому времени понял ту великую роль, которую призвана сыграть политика. Еще в 1843 г . в своей работе «К критике гегелевской философии права» он отмечал: «В средние века политический строй есть строй частной собственности, но лишь потому, что строй частной собственности является политическим строем» (104, т. 1, 254). Маркс делает отсюда вывод, который можно назвать действительно политически революционным: с упразднением политического государства упраздняется «частная собственность» и «собственно отчуждение». Подобное устранение возможно посредством «истинной демократии», ибо при истинно демократическом строе ликвидируется разрыв между гражданским обществом и политическим государством, частные дела превращаются во всеобщие.

В «Немецкой идеологии» утверждается, что буржуазное общество может быть уничтожено через ликвидацию охраняющего его государства. Силы пролетариата организуются и направляются для борьбы с буржуазной государственностью, т.е. политически.

К моменту решительной полемики с «истинными социалистами» Маркс находился по большим влиянием философии Л.Фейербаха, что, собственно, и не скрывалось.

Так, Энгельс вспоминает о сочинении Фейербаха «Сущность христианства»: Воодушевление было всеобщим: все мы стали сразу фейербахианцами. С каким энтузиазмом приветствовал Маркс новое воззрение и как сильно повлияло оно на него, несмотря на все критические оговорки, можно представить себе, прочитав «Святое семейство» (104, т. 21, 281). Не могли быть не замечены фейербаховские соображения из работы «Необходимость реформы философии», где политика возводилась на самый высокий трон. «Существенные особенности философии, - пишет Фейербах, - соответствуют существенным особенностям человечества. Место веры теперь заняло неверие, место Библии - разум, место религии и церкви - политика, место неба - земля, место молитвы - работа, место Христа - человек» (166, т. 1, 110).

Для освобождения от противоречий Фейербах предлагает заменить религию политикой. «Политика должна стать нашей религией» - провозглашает философ. Люди бросаются в политику, потому что в христианстве они видят религию, сдерживающую их политическую энергию. Практическое стремление человечества есть стремление политическое, стремление к активному участию в государственных делах, стремление к ликвидации политической иерархии, к ликвидации неразумия народа, стремление упразднить политический католицизм. Политическая реформа сродни реформам в области религии» (166,т. 1, 112).

Развивая точку зрения Фейербаха о политической и человеческой эмансипации (в значительной мере у него сливающихся), Маркс дальше разводит эти понятия вплоть до их противопоставления. Но это не означало, что Маркс противопоставлял социальную революцию и политическую. В переписке с Руге по «Немецко-французскому ежегоднику» ( 1843 г .) Маркс критикует позицию «завзятого социалиста» за недооценку политической борьбы, а также подвергает критике Руге за противопоставление политической и социальной революции.

Таким образом, ко времени широкой популярности «истинных социалистов» Маркс был твердым сторонником участия в политической деятельности, политической борьбе. Ему были чужды проповеди политического воздержания. Социальный радикализм со своим непониманием роли политики показал себя, по мнению Маркса, защитником не интересов пролетариата, а человека вообще, существующего не в действительности, а лишь в туманной области философской фантазии.

Маркс решительно призывает «идти рядом с буржуазией», поскольку эта последняя является революционной в борьбе против абсолютной монархии, против феодальной поземельной собственности. Здесь Маркс не мог не поддержать позиции политических радикалов, но с оговоркой и критикой в их адрес, связанной с крайне пониженным интересом к социальным вопросам. С этим связана полемика классиков марксизма с К.Гейнценом, который стал одним из лидеров буржуазных радикалов.

Споря с коммунистами Гейнцен писал: «Вы хотите сделать социальные вопросы главными вопросами нашего времени и не видите, что нет более важного социального вопроса, чем вопрос о монархии и республике (104, т.4, 301). В своем манифесте Гейнцен точно определяет, что в Германии «власть господствует и над собственностью, и несправедливость в отношениях собственности поддерживается одной лишь властью... (104, т. 4,297). В уничтожении господства власти над собственностью отражается стремление буржуа преобразовать политическую надстройку в соответствии с новыми экономическими структурами, хотя Гейнцен прямо и не говорит об интересах буржуа и ее борьбе за власть.

Для Маркса это означало, что существуют «два вида власти»- власть собственности: т.е. собственников, и власть политическая, власть государственная; собственность не имеет в своих руках политической власти.

Политический радикал Гейнцен разводит и не обусловливает одну власть другой, для него это не одно и то же, каждая власть имеет свою автономию и источник развития. Маркс упрекает оппонента в том, «что там, где ему удается заметить различие, он не видит единства, а там где он видит единство, он не замечает различия» (104, т. 4, 299).

Для Маркса, в отличие от Гейнцена деньги и власть, собственность и государство, приобретение денег и власть - явления гомогенного порядка, тавтологичны. Маркс говорит о взамодействии политической и экономических властей, доходящих до их слияния. Видеть же различие между собственностью и политическим господством - значит быть догматиком. Слияние, нерасчленененность экономической и политической властей характерно прежде всего для докапиталистических общественных структур - феодальных и социалистических (в логическом смысле).

Маркс лишает смысла разделение двух самостоятельных сфер общественной жизни. Экономические отношения утрачивают свою самостоятельность, более того, заменяются особым родом отношений - властно-собственническими, где политический момент приобретает решающее, конституирующее значение.

Конечно, экономическая власть постоянно имеет тенденцию контролировать политическую власть, но не в случае их слитности, как показывает исторический опыт, политическая власть становится единственным органом распоряжения собственностью, благодаря чему только политическая власть решает, кто и в каком объеме будет пользоваться плодами собственности.

Тем не менее стремление буржуазии к политическому господству Марксом приветствуется. Он призывает вместе с буржуазными радикалами бороться за гражданские права и другие демократические свободы, что будет собственно лишь предпосылкой для последующей борьбы за социализм.

Итак, борьба на два фронта с политическими о социальными радикалами с двумя противоположными подходами, где, с одной стороны, приветствовалась только социальная, экономическая борьба и игнорировалась роль политики, а, с другой - не хотели никакого социального вопроса, никакой «экономики», вылилась в попытку формирование такой доктрины, в которой бы смогли ужиться эти два подхода.

Синтез экономического и политического моментов был представлен Марксом и Энгельсом в относительно завершенном виде в «Манифесте коммунистической партии». В этой программной работе теоретики рабочего движения заняли вполне определенную и обособленную политическую позицию.

Опасны, по мнению Маркса и Энгельса, противопоставления политическому движению иных требований, раздающих проклятия в адрес либерализма, проповедь, будто участие народной массы в буржуазном политическом движении приведет только у проигрышу и т.д. Такие бессмысленные сопротивления требованиям утверждения представительного правления, свободы слова, права, равенства, того, что входит в программу буржуазных радикалов.

Таким образом, была предпринята попытка синтеза двух начал, двух философий, имеющих в своей основе разные парадигмальные установки. Эти парадигмы не могли сосуществовать друг с другом долгое время, и они со временем заявили о своем самостоятельном существовании. Сторонники одной заявили о приверженности к социальной, реформистской деятельности, другие - к активистскому, революционно-политическому действию.

Видный русский правовед и философ П.И.Новгородцев выделяет общую черту, сплачивающую два крыла социализма: «Не ждать, а действовать, не ограничиваться верой в пришествие будущего блаженства, а стараться его приблизить - вот лозунг обоих противоположных течений...» Поскольку в марксизме заложены две совершенно различных тактики, то, как продолжает Новгородцев, «эти течение представляют собой знамения конца... Социализм реформистский уничтожает марксизм как утопию, как веру, как мировоззрение, превращая его в один из методов усовершенствования общественной жизни. Социализм революционный наносит непоправимый удар реалистической основе марксизма, которая поистине составляет его силу и славу» (115, 255).

Цельность марксова синтеза противоречивых элементов зависела от степени в большую или меньшую сторону веры в близость и неизбежность социальной революции, от подъема или упадка революционных надежд.

Со второй половины 40-х гг. в рабочем движении утверждается социалистическая парадигма самой энергичной революционной деятельности в сфере политики. Хотя и здесь были свои приливы и отливы. К примеру, участие в политической жизни родоначальниками марксизма расценивалось как ненадежное дело: борьба за законодательное ограничение рабочего дня в Англии (Билль о десятичасовом рабочем дне) в 1850 г . не вызывала к себе должного внимания и рассматривалась лишь в контексте пролетарской революции (104, т. 7, 245-256). В 1864 г . в Учредительном Манифесте международного товарищества рабочих об этом же Билле говорится как о большом практическом успехе, как победе принципа. (104, т 16, 9).

Принципиальная сторона вопроса была поставлена еще в «Манифесте коммунистической партии» следующим образом: рычагом социального переворота является политическая революция, в результате которой политическая власть перейдет в руки пролетариата. «Пролетариат использует свое политическое господство для того, чтобы вырвать у буржуазии шаг за шагом весь капитал, централизовать все орудия производства в руках государства, т.е. пролетариата, организованного как государственный класс, и возможно более быстро увеличить сумму производительных сил. Это может, конечно, произойти сначала лишь при помощи деспотического вмешательства в право собственности и в буржуазные производственные отношения, т.е. при помощи мероприятий, которые экономически кажутся недостаточными и несостоятельными, но которые в ходе движения перерастают самих себя и неизбежны как средство для переворота во всем способе производства» (104, т. 4,446).

Такой подход был зафиксирован и в программных документах I Интернационала. Во Временном Уставе международного товарищества рабочих говорится, что освобождение пролетариата от социальной обездоленности, умственной приниженности и политической зависимости возможно только при его политическом освобождении, а политическая борьба, политическое движение являются средством в этой борьбе и именно в этом смысле «всякое политическое движение должно быть подчинено экономическому освобождению «как средство».

В Учредительном Манифесте развивается это же положение. «Магнаты земли и магнаты капитала всегда будут пользоваться своими политическими привилегиями для защиты и увековечивания своих экономических монополий. Они не только не будут содействовать делу освобождения труда, но, напротив, будут и впредь воздвигать всевозможные препятствия на его пути... Завоевание политической власти стало, следовательно, великой обязанностью рабочего класса (104, т. 16, 10).

О своей «обязанности» - завоевании политической власти - заявили в своих программах многие социалистические организации. Г.В.Плеханов в своей работе «Социализм и политическая борьба» приводит ряд примеров, иллюстрирующих программный интерес рабочих партий к «политике», о вступление рабочего класса на поприще политической борьбы.

В программе североамeриканской социалистической рабочей партии говорится о необходимости «добиться политической силы в государстве» и завоевать с ее помощью экономическую независимость.

Испанская рабочая партия стремится к «завоеванию политической власти» для устранения препятствий, стоящих на пути к освобождению рабочего класса.

В Англии Демократическая федерация заявляет о захвате государственной власти с целью переустройства общества в инте-ресах рабочих (131 т. 1, 78-80).

Немецкая социал-демократия в Нюрнбергской ( 1898 г .), Эйзенахской ( 1869 г .), Эрфуртской ( 1891 г .) программах заявляют о своей приверженности политической борьбе, политической революции. Так, в Эрфуртской программе говорится, что «борьба рабочего класса против капиталистической эксплуатации есть по необходимости политическая борьба. Рабочий класс не может вести своей экономической борьбы, не может развить своей экономической организации без политических прав. Он не может осуществить перехода средств производства во владение общества, не овладев раньше политической властью» (106, т. 4, 389).

Не являются исключением программные документы революционного народничества и рабочего класса в России. Характерной особенностью «народовольцев» было признание необходимости политической борьбы с самодержавием в противовес анархистскому аполитизму, имевшему место прежде в народнической среде.

Из Программы Исполнительного Комитета «Народной воли» ( 1879 г .):

«1. Поэтому мы полагаем, что, как социалисты и народники, мы должны поставить своей ближайшей задачей снять с народа подавляющий его гнет современного государства, произвести политический переворот с целью передачи власти народу» (133, 22).

Из Устава «Южно-российского союза рабочих»: «... Рабочие могут достигнуть признания своих прав только посредством насильственного переворота, который уничтожит всякие привилегии и преимущества и поставит труд основой личного и общественного благосостояния» (133, 26).

Аналогичные в принципе задачи ставит пред собой Программа «Северного союза русских рабочих». Социал-демократическая группа «Освобождение труда» имеет в виду, что «политическое самовоспитание и господство рабочего класса составляют необходимое предварительное условие его экономического освобождения...» (133, 33).

Плехановский второй проект программы русских социал-демократов предусматривает неизбежным предварительным условием переустройства общественных отношений «захват рабочим классом политической власти в каждой из соответствующих стран».

Чтобы не заниматься перечислением множества подобных программных установок, приведем в качестве последней соответствующий пункт из Программы Российской социал-демократической рабочей партии ( 1903 г .): «Необходимое условие этой социальной революции составляет диктатура пролетариата, т.е. завоевание пролетариатом такой политической власти, которая позволит ему подавить всякое сопротивление эксплуататоров»(133,54)

Конечно, нет необходимости подчеркивать, что подобные подходы утвердились не во всех отрядах рабочего движения, но они были достаточно распространены со временем образования I Интернационала и стали просто обязательными в революционном крыле рабочего класса. Борьба марксизма с прудонизмом и бакунизмом, стоявшими на позиции невмешательства в политику и не считавшими «политическую революцию» самым могущественным средством достижения экономического переворота, заполнила собой всю историю Интернационала.

Обострило эту борьбу поражение Парижской коммуны. В эпицентре теоретических споров оказались проблемы, поставленные Коммуной: завоевание политической власти, установление диктатуры пролетариата, отношение рабочего класса к политической борьбе, к государству, роль пролетарских партий и др. Характерным в этом отношении оказался ход дискуссии на Лондонской конференции Интернационала в 1871 г . В центре оказался вопрос об участии рабочего класса и его организаций в политической жизни.

Э.-М.Вайян предлагает принять специальное решение, в котором политический и социальный вопросы объявлялись двумя сторонами главной задачи рабочего класса - уничтожения классов.

В среде сторонников М.Бакунина это предложение вызвало протест. Конференция не облечена правом выдвигать новые принципы. «Не заключается ли то, что именуют политикой, - отреагировал французский бакунист Бастелика, - в расточении энергии

рабочих ради посылки одного рабочего в парламент либо в муниципальный совет? Подобную политику ребяческой шумихи он считает никчемной. В известные моменты воздержание является революционной политикой» (89, 60).

Эту позицию поддержали представители бельгийской делегации С.Де Пап, Л.Веррейкен и др. Резкий отпор был сделан со стороны Маркса, Энгельса, Серрайе, Франкеля и других делегатов. Вне политической жизни страны, отметил один из них, Товарищество не имеет никакого значения, а политический абсентизм может лишь «скомпрометировать дело трудящихся» (89, 74). Энгельс в своем выступлении отметил, что абсолютное воздержание от политики невозможно, даже газеты сторонников воздержания занимаются политикой. Воздержание от политики после Парижской Коммуны уже совершенно невозможно, поскольку в порядок дня поставлено политическое действие пролетариата. Революция, - заявил Энгельс, - высший акт политики; тот, кто стремится к ней. должен признавать и средства, политические действия, которые подготавливают революцию, которые воспитывают рабочих для революции и без которых рабочие на другой день после битвы будут одурачены (104, т. 17, 421).

Энгельс решительно отвергает тезис бакунистов о том, что политическое действие равнозначно признанию существующего порядка: «... Раз этот порядок дает в наши руки средства для борьбы против него, то использование этих средств не означает признание существующего порядка» (104, т. 17, 421).

Маркс коснулся не только истории вопроса о воздержании от политики, но и обратил внимание на преступный характер подобного воздержания. Товарищество, заключает свою речь Маркс, не первый день требует, чтобы рабочие занимались политикой, а выдвигало это требование всегда (104, т.17, 647).

Лондонская конференция утверждает сделанный Энгельсом доклад по поводу резолюции о политическом действии рабочего класса. В этом решении подчеркивалось, что экономическое движение и политическое действие рабочего класса неразрывно связаны между собой.

Однако столь острый вопрос в рабочем движении не получил своего окончательного разрешения и вновь выдвинулся на первый план на пятом и фактически последнем Конгрессе международного товарищества рабочих в Гааге ( 1872 г .).

По предложению того же Вайана, а также Арно и Курне в Устав была внесена статья о политическом действии рабочего класса. «В своей борьбе против объединенной власти имущих классов, - как записано в статье, - пролетариат может действовать как класс, только организованный в особую политическую партию, противостоящую всем старым партиям, созданными имущими классами... Так как магнаты земли и капитала всегда пользуются своими политическими привилегиями для защиты и увековечивания своих экономических монополий, то есть для порабощения труда, завоевание политической власти стало великой обязанностью пролетариата» (38, 129).

Маркс после завершения работы Конгресса, на котором приложил немало усилий для исключения Бакунина и его сторонников из Интернационала, отметил, что выполнена важнейшая задача - провозглашение необходимости для рабочего класса вести в области политической такую же борьбу, как и в сфере социальной.

Для захвата рабочим классом политической власти могут быть использованы различные средства. В Америке, Англии, возможно в Голландии, рабочие могут добиться своей цели мирными средствами. Однако в большинстве стран европейского континента рычагом

пролетарской революции должна быть сила; именно к силе придется на время прибегнуть для того, чтобы окончательно установить господство труда» (104, т. 18, 154).

Теоретические взаимоотношения учения Маркса и Бакунина в отечественной научной литературе рассматривалось однозначно не в пользу последнего. Столкновение бакунинских принципов с марксистскими было неизбежным. Свободное творчество жизни, основанное на добровольной организации снизу вверх, обеспечивающей полную свободу личностей и групп; вольное саморегулирование рабочих масс и другое не вписывалось в марксово представление о планомерном общественном устройстве, централизации всех общественных сил и средств, о примате общественного над частным и т.д.

Для Бакунина никакая политическая борьба не приведет к освобождению без экономического равенства. Для него высшим условием свободы, в том числе политической, является закон равенства, который одинаково применим к целым нациям, классам, сообществом, индивидам. В основе общественной жизни, по мнению Бакунина, лежит поклонение божеству, а не уважение к человеку; власть, а не свобода; привилегии, а не равенство; эксплуатация, а не братство людей. Следовательно, власть антигуманна по своей сущности. Чтобы сделать ее гуманной - необходимо совершить социальную революцию; разрушить все учреждения неравенства; установить экономическое и социальное равенство. Итак ликвидировать власть государства, централизацию, авторитаризм.

Отсюда неприемлемость государственного, политического начала. Само прилагательное «политический» носит нередко негативный характер. Так, например, к характеристике отрицательных качеств Маркса Бакунин добавляет, что «в этом отношении он совершенно политический человек» (4, 443). В другом месте Бакунин так оценивает два типа республиканцев: «Политический республиканец» ставит себя «выше всех индивидуумов, выше всех наций в мире, выше всего человечества»; для него свобода лишь пустой звук, это свобода быть добровольным рабом, преданной жертвой государства. «Республиканец-социалист» ненавидит величие, могущество и военную славу государства; он предпочитает им свободу и благоденствие (4, 32-33).

Политический республиканизм обязательно, как считает Бакунин, ведет к деспотизму. Правительственная, государственная власть развращает тех, кто облачен ею, и тех, кто принужден ей покоряться.

Одни, и их меньшинство, превращаются в деспотов и эксплуататоров общества другие становятся их рабами. Отсюда исключение Бакуниным всякой идеи диктатуры и «опекунской правящей власти», с какой бы стороны она не исходила.

Идея освобождения пролетариата «посредством только одного государства», а также «революционной диктатуры и государственности» встретили со стороны Бакунина самое решительное несогласие, и его контраргументы были удивительно справедливыми, верными и точными.

Основной пункт» доктринерных революционеров» - завоевание политической власти, т.е. овладение пролетариатом государства, получает следующую трактовку социалиста Бакунина. «... Для этого надо, чтобы государство согласилось быть освободителем пролетариата из-под ига буржуазного капитала... Для этого могут быть только два средства. Пролетариат должен совершить революцию для овладения государством - средство героическое. По нашему мнению, раз овладев им, он должен немедленно его разрушить, как вечную тюрьму народных масс; по теории г.Маркса, народ не только не должен его разрушать, напротив, должен укрепить и усилить и в этом виде передать в полное распоряжение своих благодетелей, опекунов и учителей - начальников коммунистической партии, словом, г.Марксу и его друзьям которые начнут освобождать по-своему» (4, 485).

Результатом такого «освобождения» станет жестокое, деспотическое правление привилегированного науко-политического сословия (начальников коммунистической партии) с централизацией финансовой деятельности, торгово-промышленного, земледельческого и даже научного производства. Вот почему постановка политического вопроса во главе всех других вопросов на Базельском Конгрессе ( 1869 г .) со стороны Маркса и его сторонников вызвала, по мнению Бакунина, раскол в Интернационале. Бакунин обвиняет Маркса в том, что последний постоянно толкал и толкает пролетариат на сделки с буржуазными радикалами, целью которых является овладение государственной властью, т.е. чисто политическая деятельность.

Бакунин, один из первых критиков, подметил существеннейшую сторону марксизма - его тяготение к политике и государственности, несмотря на провозглашенную отмену государства в коммунистическом будущем.

Позднее П.И.Новгородцев, исследуя фундаментальный вопрос об утопичности безгосударственного состояния, в работе «Об общественном идеале» объяснял, что это тяготение вытекает из практических задач социализма как системы господства общества над личностью, как система централизации и обобществления всей жизни, - системы, которая может быть осуществлена лишь в формах государственной организации.

Бакунинские предостережения не были восприняты и будущим поколением «доктринерских революционеров».

В.И.Ленин упрямо настаивал на временном характере государства при пролетарской власти, «Мы вовсе не расходимся с анархистами по вопросу об отмене государства как цели. Мы утверждаем, что для достижения этой цели необходимо временное использование орудий, средств, приемов государственной власти против эксплуататоров, как для уничтожения классов необходима временная диктатура угнетенного класса» (86, т. 33, 60).Трудно найти мыслителя, в творчества которого политика не играла бы такой большой роли, как у Ленина. Представляется, что всю свою сознательную жизнь Ленин решал вопрос: «... Каким образом деятельность, направленная к осуществлению социалистического строя должна втянуть массы, чтобы принести серьезные плоды?» (86, т 1, 159). Политический вопрос- это вопрос определенных направленных действий. Рабочий класс выступает на арену политической борьбы, поэтому «социал-демократы обратили свое внимание и все надежды на этот класс... свели свою программу к тому, чтобы помочь ему подняться на прямую политическую борьбу против современного режима и втянуть в эту борьбу весь русский пролетариат (86, т. 1, 194).

Бесполезна, по Ленину, та политика, которая не ставит перед собой цель завоевание государственной власти и определенное ее использование. «Теперь мы стали организованной партией, а это и означает создание власти, превращение авторитета идей в авторитет власти, подчинение партийным высшим инстанциям со стороны низших» (86, т. 8, 355).

«Авторитете власти» - важнейшая компонента ленинского политического мышления и практической деятельности. Исследователи ленинского теоретического творчества обнаружат как минимум десять характеристик «политики» и «политического». Политика -

(1) это деятельность в сфере отношений между классами; (2) в сфере взаимодействия экономических интересов классов; (3) деятельность по втягиванию самих масс в направленные действия; (4) развивающая самосознание класса; (5) имеющая своим исходным пунктом научную идеологию; (6) соединяющая научную идеологию с практической энергией народных масс; (7) институционализирующая себя организационно в форме политической партии; (8) направленная на использование в интересах класса инструмента государственной власти; (9) это практическое творчество, не сводящееся к своему научному основанию; (10) направленное на преобразование системой целостно-мировоззренческих ориентиров (116).

Известно, что на формирование исторической ситуации влияет множество факторов, определенным образом субординированных, среди которых есть главные и неглавные, существенные и не очень и т.д. Поискам и выделению главного, основного звена в цепи исторических событий Ленин уделял первостепенное внимание. В работе «Что делать?» он писал: «Всякий вопрос «вертится в заколдованном кругу», ибо вся политическая жизнь есть бесконечная цепь из бесконечного ряда звеньев. Все искусство политика в том и состоит, чтобы найти и крепко-накрепко ухватиться за такое именно звенышко, которое всего меньше может быть выбито из рук, которое всего важнее в данный момент, которое более гарантирует обладание звенышка обладания всей цепью» (86, т. 6, 164).

Из всего объективного спектра элементов или звеньев об-щественной жизни Ленин и его гвардия выбрали «политическое звено», находили именно «главный политический центр тяжести».

Эффективность любого общественного действия оценивалась верно определенным политическим центром тяжести. Обязанностью политика является отслеживать, ощущать изменения подобного центра тяжести.

Нет необходимости воспроизводить богатую коллекцию ленинских положений, приводящую к выводу, что завоевание политической власти новым классом «есть первый, главный, основной признак революции как в строго научном так и в практически-политическом значении этого понятия» (86, т.31, 131).Ленин и его сторонники отшлифовали марксово положение о цели пролетарской диктатуры, заключающейся в ломке старых производственных отношений и организации новых отношений в сфере общественной экономики, «диктаторское посягательство» на право частной собственности. Основной смысл пролетарской диктатуры, как ее понимали в ленинизме состоит как раз в том, что она есть рычаг экономического переворота.

Н.И.Бухарин, известный теоретик революционного направления в рабочем движении, в работе «Теория пролетарской диктатуры» ( 1919 г .) пишет очевидную для коммунистического мировоззрения вещь: «Если государственная власть пролетариат есть рычаг экономической революции то ясно, что «экономика» и «политика» должны сливаться здесь в одно целое... но диктатура пролетариата перевертывает все отношения старого мира - политическая диктатура рабочего класса должна неизбежно быть и его экономической диктатурой» (26, 20). Если в этом заключается отрицание (антитезис) предшествующей общественной структуры, то не воспроизводится ли ситуация, характерная для докапиталистического общества, т.е. средневековья? Не наблюдаем ли мы своего рода синтез феодальных устоев на социалистической основе?

Итак, чрезмерная политическая ангажированность левого крыла рабочего движения налицо и не требует особых усилий для доказательства. Но коммунистическая часть рабочего движения не представляла и не могла представлять всю полноту картину программных идей и концептуального видения будущего социалистического мира.

Если первая серьезная битва двух концепций развернулась в 60-70-е гг. XIX столетия в рамках I Интернационала между анархистами и марксистами, то второй крупный парадигмальный диспут начался в 80-90-е гг. того же столетия и связан прежде всего с именем Э.Бернштейна и с понятием «ревизионизм».

В первой же серии статей под названием «Утопизм и эклектизм», вышедших 1896 г ., а в 1899 составивших книгу «Социальные проблемы», Бернштейн высказал две основные идеи. Он оспорил тезис Маркса о необходимости «экспроприации экспроприаторов», заявил о пересмотре идейного багажа социализма.

Вторая идея - о возможности врастания современного общества в социализм. Не классовая борьба, не социализм, не революция, а «современная демократия, опирающаяся на рабочий класс» окажет все большее и большее влияние на государство и общину. Вступление рабочего класса в непосредственную борьбу за политическую власть, по Бернштейну, не только преждевременно но и бесперспективно.

В «Социальных вопросах» марксизм и бланкизм рассматриваются как родственные понятия. В Германии смотрят на бланкизм, как на теорию тайных обществ и политических мятежей; ее считают доктриной осуществления революции революционной партией, сознающей свою цель и действующей по хорошо обдуманному плану.

Бланкизм, продолжил Бернштейн, не есть только теория метода, это теория неизмеримой творческой силы революционной политической власти и ее проявления - революционной экспроприации.

Оппонент марксистской стратегии упрекает ее авторов в том, что пролетарский терроризм провозглашался чудесной силой, способной довести производственные отношения до высоты, считавшейся предварительным условием преобразований общества в социалистическом духе. Бернштейн же считал, что пролетарский терроризм, пролетарская политика при тогдашнем положении Германии может произвести лишь разрушительное действие и оказать в политическом и экономическом отношении реакционное влияние.

Бернштейн правильно, на мой взгляд, характеризует существующий расклад сил в современном ему социалистической движении. Эта характеристика, как представляется, продолжает сохранять свою актуальность. «Можно заметить, - пишет Бернштейн, - два главных течения: в разные времена они появляются в разных оболочках и часто совершенно противоположны друг другу. Одно находится в связи с проектами реформ, которые выработаны социалистическими мыслителями и направлены на созидание; для другого дают пищу революционные народные волнения: оно стремится главным образом к разрушению. Смотря по обстоятельствам, первое принимает то утопический характер, то сектантский, то мирно-эволюционный, второе - конспиративный, демагогический или террористический. Чем более приближаемся мы к нашему времени, тем яснее слышим с первой стороны лозунг: эмансипация посредством экономической организации а с другой - эмансипация посредством политической экспроприации» (14, 54).

Такая оценка была пионерской и отражала реалии не только идейно-политической борьбы двух тенденций в немецком, но и международном и социалистическом движении.

Следует отметить, что раскол внутри движения есть закономерный факт и всегда будет себя проявлять, если движение основано на идеологии. Что касается социалистического движения, опирающегося на марксизм, то в нем неизбежно появление ревизионизма. В самом ревизионизме, как отмечает В.П.Макаренко, можно найти своеобразную «логику», которая выводит его за рамки марксизма. Если серьезно относиться к принципам рационализма, то, как считает ученый, нельзя сохранить идеологическую «верность» марксизму, поскольку снимаются всякие барьеры перед использованием других источников и теоретических стимулов для анализа действительности.

До Дрезденского ( 1903 г .) съезда СДПГ наличие двух течений - марксистского (ортодоксального) и ревизионистского, реформистского еще не осознавалось как исторический факт. На фоне огромного роста авторитета СДПГ и рабочего движения в начале века было чрезвычайно сильное желание сохранить единство партии,

Таким образом, претензия марксизма на единоличное представительство интересов и целей всего рабочего движения не оправдала себя и не увенчалась успехом. Обнаруживались принципиально отличные подходы в оценке роли и места экономического и политического факторов в деятельности рабочего движения. Особенно эти различия заметны в понимании соотношения экономики и политики, рассматриваемого через призму «цели» и «средства» - важнейших категорий, определяющих стратегию и тактику в рабочем движении.

2. Политическое обоснование революции

В истории философской мысли, а также в общественной практике всегда уделяли большое внимание проблеме целеполаганий, в различных теориях представлен богатый спектр ее решения.

Ранее уже отмечалось, что одним из основных пунктов теории политики является объяснение действий субъектов политики через цели, которые они ставят перед собой, и знание ими условий и средств реализации этих целей. Выявление соответствия иерархии целей действия и выбора средств их реализации наличному бытию, требованиям объективных законов относится и к задачам, решаемым политической технологией.

Метафизическая постановка вопроса о иерархии цели и средства вела их к противопоставлению друг другу, поскольку цель, неизбежно имея «идеальный» характер и представляя отчужденный уровень сознания, в любой идеалистической системе неизбежно ставилась выше средства.

Гегель в своей телеологической концепции первым заявил, что «средство выше, чем конечные цели внешней целесообразности» (43, т. 3, 200). Орудие, средство стоят выше цели, для достижения которой они применяются, выше, чем вожделение, влечение и т.п., направленные на удовлетворение потребности.

С точки зрения метафизики непосредственное удовлетворение своих потребностей, непосредственное наслаждение предпочтительнее тех орудий, средств труда, с помощью которых они достигаются. Труд, орудия труда для Гегеля олицетворяет более общий и более высокий общественный принцип. Плуг - нечто более достойное, чем непосредственно выгоды, доставляемые им. Здесь закладываются основы более глубокого проникновения в процессы познания не только природы, но и общества. Ведь сам труд служит основой непрерывного самопроизводства человеческого общества, хотя и неравномерно, но двигающегося по возрастающей линии.

Гегель науку телеологию наряду с механизмом и химизмом возвел в ранг исторической ступени, этапа познания природы. Механизм и химизм - это «необходимость природы», ограниченность которых преодолевается в телеологии. «Отношения цели, как считает Гегель, вообще оказались в себе и для себя истиной механизма. Телеология вообще обладает более высоким принципом - понятием о своем существовании, каковое понятие в себе и для себя есть бесконечное и абсолютное, - принцип свободы, который, совершенно уверенный в своем самоопределении, абсолютно лишен присущей механизму внешней определяемости» (43, т. 3. 188-189).

Цель для Гегеля есть само понятие в своем существовании, и соединение этого понятия с действительностью формирует идею «как адекватное понятие, объективно истинное или истинное как таковое» (43, т. 3, 209).

Вывод философа о том, что абсолютная идея есть тождество теоретической и практической идей оказывается исключительно плодотворным. Если нет единства понятия (цели) и объективного, то сама «реальность... есть просто явление, нечто субъективное, случайное, производное, что не есть истина» (43 т. 3, 211).

Государство, церковь, другие общественные институты перестают существовать, если разрушается единство их понятия и реальности. Цель, поставленная кем-либо, не соответствующая социально-экономическим, политическим условиям данного общества, не только нереализуема, но делает это общество односторонним, неполным, не истинным; такое общество начинает разрушаться.

Другое ценное замечание методологического характера, касающееся «конечного или сущностного» со стороны субъекта, требует к себе также достойного внимания. Объект, пишет Ге-гель, равно как и «субъект, лишенный духа, и дух, сознающий лишь конечное (выделено мною. - В.К.), а не свою сущность, имеет правда, в самих себе - каждый сообразно своей природе - свое понятие существующим не в своей собственной свободной форме» (43, т.3,211)

Идеи Гегеля помогают лучше понять мировоззренческие и гносеологические установки, утверждавшиеся в качестве альтернативных линий в философской мысли, и вытекающие из них практические действия.

Первое из двух альтернативных направлений в области целеполагания опирается на творчество Б.Спинозы. Единственная субстанция природы существует сама по себе с необходимостью и сама является своей собственной причиной (causa sui). У субстанции исключена возможность какого-либо «внешнего воздействия». Однако «модусы» (единичные вещи) могут испытывать на себе внешнее воздействие. Субстанция - природа творящая, а единичные вещи - природа сотворенная.

Из понятия бесконечной, единой, неделимой субстанции вытекает понятие детерминации. Все является причиной чего-то иного. Спиноза представлял для себя мир, пронизанным жестким детерминизмом.

Вторая линия связана с именем Ф.Бекона, а дальнейшее философское обоснование получила у Фихте и имела широкое распространение в XIX-XX столетиях.

Точкой отсчета в философии Фихте явился тезис об автономности «Я». Автономное-Я вступает непримиримый конфликт с «механическим детерминизмом», не различающим природную и общественную сферы реальности. Для Фихте характерен пафос действия. Моральный долг человека преобразовать природу и общество, изменить их соответствии с «внутренним естеством самосознающего существа». Человек сам себе цель, определяет сам себя и не позволяет определять себя ничем внешним.

Развитие философии «активной стороны» нашло понимание у многих в революционном крыле рабочего движения.

Обе теоретические парадигмы имели продолжение в различных отраслях естествознания, в том числе и в биологии. Нетрудно заметить в эволюционной теории Ч.Дарвина спинозовские корни. Но особенно близка логика эволюционизма теории развития Гегеля. Следствие вытекает из исходных посылок, поэтому в обеих теориях отсутствует противопоставление субъекта и объекта. Субъект и субстанция как противоположности перетекают друг в друга, взаимопревращаются.

Гегель следующим образом характеризует подобную деятельность: «В ней конец есть начало, следствие - основание, действие - причина, что она - становление уже ставшего, что в ней обретает существование только уже существующее, и т.д.» (43, т. 3, 201).

Наряду с эволюционизмом существует и другой способ научного мышления, названный «типологическим». Если эволюционизм акцентирует внимание на изучении движущих сил органического мира - изменчивость, наследственность, адаптивность, т.е. на причинно-следственных, каузальных связях (онтологический аспект), то типологизм - на поиске идеальных типов, «целевых моделях» (гносеологический аспект). 160 -

Исследователь типологической теоретической установки В.А.Шупер отметил характерную особенность подобных теоретических схем: «Они ориентируются на анализ конечных состояний как детерминант всего развития систем. Развитие системы рассматривается как определяемое не начальными условиями, а конечной целью - достижением потенциальной формы (термин А.Г.Гуревича), или, что практически то же самое, финальной симметрии (термин А.А.Любищева и Ю.А.Шрейдера)» (107, 154-155).

Наблюдается удивительное совпадение или параллелизм в приверженности методологическим ориентациям в естественных и общественных науках, даже в использовании ряда терминов. Представляется, что результаты научных изысканий, особенно в междисциплинарных отраслях знания, могут расширить методологический инструментарий политической науки, в том числе в рассматриваемых вопросах о соотношении цели и средства в тактико-стратегической деятельности политических партий.

Марксизм имел, как представлялось их теоретикам и адептам, надежный теоретический механизм решения диалектической взаимосвязи экономики и политики: переход от капитализма к социализму начинается в среде политики, т.е. когда рабочий класс и его союзники завоевывают политическую власть, а затем осуществляют экономические преобразования. На революционном фланге рабочего движения традиционно признавалась доминирующая роль политической деятельности, политических институтов в классовой борьбе, когда борьба пролетариата берет «в политике самое существенное: устройство государственной власти» (86, т. 23, 239).

Это нашло отражение еще в Уставе I Интернационала: «Экономическое освобождение рабочего класса есть великая цель, которой всякое политическое движение должно быть подчинено как средство» (104, т. 17, 426).

Реформистское же крыло в рабочем движении, появившееся изначально в прудонизме, наоборот, проповедовало «политическое воздержание». В качестве конечной цели они выдвигали политическую революцию, а средство - революцию экономическую. Поэтому, по мнению реформистов, следовало бы начинать с экономического переворота. Впрочем, проблема конечных результатов в реформизме не получила своего теоретического развития, а практически и вовсе была снята.

Таким образом, выявились две диаметрально противоположные точки зрения. Г.В.Плеханов достаточно емко и верно писал о противниках «оппортунизма», раскрывая их классовую родословную: «П.Н.Ткачев точно так же как и решительно все западно-европейские бланкисты, исходя... из традиций французского якобинства, жесточайшим образом нападал на принцип «политического воздержания» (131, т.1, 180).

Политическая власть для таких деятелей является единственным рычагом завоевания экономической власти. Первенство политического фактора закладывалась теоретической посылкой о невозможности складывания социалистических производственных отношений в недрах предыдущего строя.

Для приверженцев такого подхода только характер политической власти определяет направленность любых экономических преобразований. При такой заданности один шаг до игнорирования законов экономики, уровня ее зрелости, а следовательно, и до

политического авантюризма. Насильственное политическое вмешательство в экономические структуры общества выдается за диалектическую взаимосвязь экономики и политики, базиса и надстройки, собственности и власти.

Немаловажным представляется выяснение обстоятельств, посылок, послуживших основой формирования у классиков марксизма теоретических представлений о диалектики экономики и политики. О том, как зарождались идеи о первоочередности завоевания политической власти, каковы причинно-следственные связи между экономикой и политикой, можно проследить, в частности, на материале анализа Марксом и Гегелем такого социального института, как майорат. Майорат - это форма наследования недвижимости (прежде всего земельной собственности), при которой она переходит полностью к старшему из наследников.

Гегель в параграфе 306 «Философии права» пишет: «Обеспеченность и прочность землевладельческого сословия может быть еще усилена посредством института майората, желательно, однако, только в политическом отношении, ибо с ним связана жертва, преследующая политическую цель, которая состоит в том, что новорожденному представляется возможность жить независимо» (46, 345).

Гегель, по мнению Маркса, видит в майорате институт, который не является «самоопределяющим», конечной ступенью, результатом, а тем, что определяется чем-то другим, промежуточным этапом, «средством к цели». В противоположность подобному взгляду Маркс считает майорат «следствием землевладения в его чистом виде, окаменевшей частной собственностью... в ее наиболее самостоятельном крайнем развитии» (104, т. 1, 335).

Для Гегеля майорат представляет собой «власть политического государства над частной собственностью», т.е. в нашем рассмотрении - примат власти над собственностью, политики над экономикой. Для Маркса же майорат - «власть абстрактной частной собственности над политическим государством», другими словами, признается примат собственности над властью или экономики над политикой.

Важным звеном в цепочке рассуждений Маркса является правильная, как он считает, каузальная расстановка понятий: Гегель «превращает причину в следствие, а следствие - в причину, определяющий момент - в определяемый, а определяемый - в определяющий» (104, т. 1, 335).

Выстроим логическую цепочку, иерархию экономического и политического с точки зрения средства и цели, причины и следствия. Если под майоратом понимать определенную форму отношений собственности, всегда находящихся в центре экономических структур, относящихся к сфере экономики, то для Гегеля сфера экономики является средством, политика - целью. Для Маркса экономика - цель, политика - средство, или же экономика - следствие, политика - причина. Чтобы коренным образом изменить ситуацию, складывающуюся в обществе, необходимо устранить причину, порождающую данную ситуацию. Здесь Маркс вплотную подходит к пониманию необходимости начинать с завоевания именно политической власти, с первоочередности политического акта, революционного преобразования сверху донизу буржуазного общества, если под «верхом» понимать политическую надстройку, под «низом» - базис, экономическую структуру.

Это и стало лозунгом левого и ультралевого крыла рабочего движения, зафиксированного в Уставе международного товарищества рабочих и перешедшего затем в программные документы коммунистических и рабочих партий.

Завоевание политической власти означает не сохранение буржуазной государственной машины, а слом, ликвидацию системы политической власти, созданной буржуазией. Здесь стиралась грань между понятиями «политическая власть» и «государство». Если политическая власть в руках рабочего класса, то и государство, по логике революционеров, становится пролетарским. Первенство политического фактора перед всеми остальными, в том числе и экономическими, очевидно.

Переход политической власти в руки возглавлявшей революцию пролетарской партии создает ситуацию, где политика господствует безраздельно и теряет какие-либо связи с экономикой, как с реальным процессом производства и воспроизводства. Если взять пример России, то в данных условиях наблюдалось явное несоответствие политической власти экономической структуре, базису. Полного соответствия базиса новой политической власти не было бы на «второй день революции» и в промышленно развитых странах, т.е. странах первичной модели развития капитализма, где уровень государственно-монополистического сектора достаточно высок. Что касается стран вторичной модели, то одна из особенностей политической институционализации заключается в том, что становление ее происходит при явно заниженной роли базисных факторов. Политическая надстройка неадекватна базису, и последний чрезвычайно слабо реагирует на импульсы, исходящие со стороны политической власти.

Политическая власть лишена возможности опираться на такую подсистему власти, как экономическая. Управление общественного процесса осуществляется на сверхцентрализованной основе, часто неконституционной, когда управление основано на партийных директивах, декретах чрезвычайных комиссий и пр. В этих условиях понятия «государственная власть» и «политическое господство», «управление» становятся идентичными и малоразличимыми.

Таким образом, не определенный тип производственных, в частности социалистических отношений инициировал появление соответствующих политических институтов и власти, а наоборот, политическая власть «лепила» производственные отношения.Пред-шествующий исторический опыт (до 1917 г .) показал, что важнейшим фактором развития общества является определение отношений власти базисными структурами, что основанием политической революции служит экономическая революция. В дискуссии с ревизионистами, которые экстраполировали законы буржуазной революции на социалистическую и считали вопрос о завоевании пролетариатом политической власти преждевременным, пока в недрах капиталистического строя не сложилась система социалистических производственных отношений, Ленин выдвинул явно скороспелый тезис о качественном различии двух типов революций.

Если для создания социализма, обосновывает бланкистский тезис Ленин, требуется определенный уровень культуры, то почему нам нельзя начать сначала с завоевания революционным путем предпосылок для этого определенного уровня, а потом уже, на основе рабоче-крестьянской власти и советского строя, двинуться догонять другие народы» (86, т. 45, 381). «Сначала» получилось, а с «потом» вышла неудача. Вспомним, что предшествовало буржуазной политической революции.

Ни о каком политическом завоевании со стороны третьего класса не было и речи, пока не совершился переход от простой кооперации и мануфактуры к крупному машинному производству. Зарождение и развитие крупного машинного производства, капиталистической фабрики привели к утверждению капиталистических производственных отношений как по форме, так и по содержанию.

Это была качественно новая ступень развития производительных сил, самого процесса производства. Частная собственность приобрела капиталистический характер по источникам и способам образования, стала основываться на присвоении прибавочной стоимости. Это была подлинная, действительная экономическая революция, если под экономической революцией понимать глубокие качественные изменения в процессе общественного воспроизводства, затрагивающие формы капитала, собственности и управления.

В России только складывались предпосылки осуществления экономической революции, а потому под политическую революцию большевиков закладывалась мина замедленного действия. «Социальные факторы власти», если использовать термин, введенный австромарксистом О.Бауером, еще не стали серьезной силой, двигателем революции. К «социальным фактором власти» Бауэр от-носил численность класса, активность его организаций, его место в процессе производства и распределения, высокий уровень политической активности, духовное воздействие на массы. Если эти факторы налицо, нет необходимости прибегать к «материальным факторам власти», т.е. к средствам насилия, как это делали большевики.

К числу социальных факторов можно отнести ассоциированную собственность и государственную собственность. Об ассоциированной форме собственности свидетельствует возникновение акционерных обществ (как групповых форм собственности). Здесь собственность непосредственно распространяется лишь на акции, которые находятся в руках владельца, т.е. фиктивный капитал, и владелец уже не может распоряжаться действительным капиталом. Происходит отделение капитала-собственности от капитала-функции.

С развитием государственной формы собственности связь капитала с процессом воспроизводства принимает еще более сложный характер, собственники еще более удаляются от воспроизводства в ее рамках (государственной собственности). «Если раньше, - замечает Энгельс, - капиталистический способ производства вытеснял рабочих, то теперь он вытесняет и капиталистов, правда, пока еще не в промышленную резервную армию, а только в разряд излишнего населения» (104, т. 2, 289).

Производственные отношения в своей содержательной основе начинают претерпевать определенные изменения, которые выражаются в появлении нового субъекта, носителя таких отношений.

Логику становления нового субъекта производственных отношений, субъекта экономической революции раскрыл тот же Маркс в главе 27 отдела пятого книги третей «Капитала»: «... Кооперативные фабрики самих рабочих являются, в пределах старой фор-мы, первой брешью в этой форме. Но в пределах этих фабрик уничтожается противоположность между капиталом и трудом, хотя вначале только в такой форме, что рабочие как ассоциация являются капиталистами по отношению к самим себе, т.е. применяют средства производства для эксплуатации своего собственного труда. Они показывают, как на известной ступени развития материальных производительных сил и соответствующих им общественных форм производства с естественной необходимостью из одного способа производства возникает и развивается новый способ производства» (104, т. 25, ч. 1, 483-484).

Отметим лишь кратко, не забегая вперед, главным субъектом новых производственных отношений является тот, кто совмещает в одном лице работника и хозяина, кто является капиталистом по отношению к самому себе.

В индустриально развитых странах активно продолжается процесс становления такого работника-владельца.

Факторы, на которые ссылаются современные марксистские теоретики,, такие, например, как: 1) концентрация и централизация средства производства, допускающие регулируемый процесс труда; 2) развитие армии труда с усиливающимся общественным характером труда; 3) организационно-управленческая структура производства, направляющая и контролирующая производственный процесс, - еще не составляют необходимую совокупность для экономической революции, не говоря уже о социалистической революции. В противном случае Запад давно бы сотрясали революционные бури и политические катаклизмы. Если эти условия не обеспечивают победу рабочему классу в последней четверти XX столетия, то о полнокровной реализации поставленной революционерами в 1917 г . цели говорить будет затруднительно.

Таким образом, речь должна идти не о количественной стороне материально-организационных предпосылок социалистических производственных отношений, а о качественном изменении социально-экономической среды и носителей новых отношений.

На теоретическом уровне (если взять политический аспект) распространенным было утверждении о тождественности отношений собственности и производственных отношений. Преобразования собственности воспринимались как переворот в сфере производственных отношений. Отношения собственности, имеющие юридический характер, были имплантированы в систему производственных отношений, которые представляют форму объективно необходимого развития материальных производительных сил.

С самого начала социалистической практики наблюдалось смешения понятия собственности в качестве экономического явления и права собственности как юридического феномена. Экспроприация капиталистической собственности, конфискация и национализация воспринимались как начало развития социализма, тем самым юридическую сферу желали сделать экономической реальностью.

Любой способ производства заключает в себе совокупность таких элементов, которые составляют необходимое условие воспроизводства самого себя. Экспроприация всех видов собственности, произведенная государством диктатуры пролетариат, хотя и являлась, по мнению ее руководителей, таким необходимым условием, тем не менее не могла и не может обеспечить на постоянной основе процесс воспроизводства. Другими словами, последний для своего развития каждый раз нуждается в импульсе извне.

Для того, чтобы процесс воспроизводства мог осуществляться, требовалось усиление организационного начала в лице государственных органов. Отсюда трактовка государства как составной части системы производственных отношений, экономического базиса, расцвет концепции «государства - базиса», анализ которой будет сделан позже.

Подобные оценки вытекали и из идеи соответствия производственных отношений производительным силам, которое достигается в ходе социалистической революции. Если в основе производственных отношений видеть отношения собственности и считать, что смена субъектов собственности способна радикально изменить отношения производства и обмена и привести их к созданию новых, то тогда теория соответствия будет верной.

Так, Ленин уверенно отмечал, что «труд объединен в России коммунистически постольку, поскольку... отменена частная собственность на средства производства» (86, т. 39, 273). Тем самым производственные отношения становились подвластными

власть имущим. Но такая «имплантация», не зависящая от состояния производительных сил, просчитываемых последствий и т.д, была противоестественным, достаточно искусственным мероприятием. Происходило постоянное отторжение политики от экономики. Вплоть до конца 20-х - начала 30-х гг. в экономике, процессе производства действовал капитал - чуждая новым социалистическим формам собственности сила. Не случайно Ленин в 1919 г . говорил об экономике, как о главном внутреннем враге

совершившейся революции (86, т. 39, 461). Такого врага можно обратить в союзника лишь в условиях тотального огосударствления всех секторов экономической жизни, когда государственная форма общественной собственности становится безраздельно

господствующей. Поэтому отрыв «экономики» от «политики» рассматривался, как серьезное отступление от партийной линии в послереволюционное время. Для партийных руководителей это означало непонимание проблемы «в ее целом», значило упускать «основное, от чего нельзя скрыться, улизнуть, спрятаться» (26, 111).

В свете исторического опыта весьма реалистическими оказались предостережения Бернштейна, идущие вразрез с господствующими тогда в немецкой и международной социал-демократии представлениями о якобинско-бланкистских попытках решения хозяйственных проблем путем политического вмешательства в недозревшую для социализма экономику.

Формально обобществленные все наличные производительные силы требовали для своего функционирования непрекращающегося применения административных, принудительных, не экономических мер. Процессы общественного воспроизводства стали протекать исключительно под воздействием чрезвычайных насильственных мер, т.е. политического фактора, что не могло не вести к гипертрофированной роли государственных, политических институтов власти. Вспомним о «деспотическом вмешательстве» в право собственности и в «буржуазные производственные отношения» из «Манифеста...».

Однако практика все-таки свидетельствует, что в конечном счете экономика развивается по своим собственным объективных законам производства и воспроизводства, а последние достаточно автономны и впрямую не зависят от государственных и политических институтов.

Публичная власть, как оказалось, не желает терять свой политический характер вопреки, предсказаниям классиков марксизма. В «Анти-Дюринге» Энгельс следующим образом описывает условия отмирания государства: «Первый акт, в котором государство выступает действительно как представитель всего общества, - взятие во владение средств производства от имени общества, - является в то же время последним самостоятельным актом его как государства. Вмешательство государственной власти в общественные отношения становится тогда во всех областях излишним и само собой засыпает. На место управления лицами становится управление вещами и руководство производственными процессами. Государство не отменяется, оно отмирает»(104,т.20,292)

Первым условием «отмирания» государства считается захват пролетариатом государственной власти и превращение средств производства в общественную собственность. Весь государственный механизм за ненадобностью переводится в «музей древностей» и располагается «рядом с прялкой и бронзовым топором».

Такие видные отечественные представители науки о государственном праве, как Ф.Ф.Кокошкин, Б.А.Кистяковский, П.И.Новгородцев, считали, что здесь обнаруживался очевидный теоретический пробел, что революционная теоретическая мысль не имела ясных, четких представлений о природе и значении юридических и политических форм. «Политическая власть, - пишет Новгородцев, - не есть какой-то волшебный жезл, который можно вырвать из рук злодея, чтобы употребить его для своих благих целей и затем спрятать в потайной ларец или, употребляя собственное выражение Энгельса, - в «музей древностей». Политическая власть, - продолжает ученый, - это сложная система юридических отношений и психических воздействий, которая при помощи своих разветвлений, путем самых разнообразных правил, постановлений и мер регулирует и направляет общественную жизнь» (115,306).

Почему идея безгосударственного состояния прочно вошла в марксистский теоретический арсенал? Истоки этой идеи опять же лежат в ранних работах Маркса.

Политическое государство, которое можно назвать правовым, допустило расцвет эгоистических интересов человека, смирилось с существованием и развитием частного человека с его личными потребностями и интересами, т.е. буржуа. Остановить безудержное движение эгоизма можно лишь на уровне новых взаимоотношений между людьми, на связи людей, пронизанных родовым всеобщим

сознанием. Индивидуальная жизнь человека, его личностные устремления перекрываются общественной сущностью. Общественная норма и порядок становятся внутренним законом индивидуумов. В этих условиях отпадает необходимость в упорядочение и надзоре со стороны права и государства. Политика становится излишним занятием. В этом случае государство поглощается обществом, наступает его безгосударственное существование. В пункте о судьбе отдельного конкретного человека марксизм принципиально отличается от анархизма.

Анархисты отрицают политику и государство, власть и принуждение во имя свободы отдельной личности, отвержения насилия над естественным проявлением человеческого духа, его индивидуальных притязаний.

Классики марксизма исходят из противоположного основания. Необходимость отсечь экономическое начало во имя безусловных и всеобщих положений, осуществления идеального порядка, представляющего собой по существу безличный автоматический процесс, рационалистический строй. Поэтому, как справедливо считали российские правоведы, идеал коммунистов строился не только за пределами правового государства (в смысле государства и права), но и за пределами свободы.

Подобные идеи, столкнувшись с реальной действительностью, показали свою утопичность. Для искоренения эгоизма индивидов была брошена сила эгоизма классового. Последний вызвал напряжение всех сил властного руководства, всю энергию государственного принуждения. Общество вступило в состояние перманентной борьбы за «высшее торжество социализма», которое также перманентно отодвигалось все дальше и дальше.

Вместе с Новгородцевым поставим риторические вопросы:

«Средство и путь не окажутся ли на необозримо долгое время целью и пределом, единственно доступными и достижимыми? Стремясь к состоянию безгосударственному, не случится ли надолго задержаться в состоянии сугубой и нарочитой государственности, в состоянии величайшего противоречия между бесконечной заманчивостью заданий и гнетущей недостаточностью достижения?» (115, 320).

На второй день после революции, т.е. с переходом власти в руки пролетариата политические задачи не стали занимать подчиненное место по отношению к задачам экономическим, как об этом заявлял Ленин. Произошла очередная инверсия, переворачивание средств и цели, политического и экономического. Государство и политика как средство и временная мера, как виделось революционерам, стали их целью и пределом возможного и допустимого. Поэтому, столкнувшись с наличной действительностью, программные установки левого крыла рабочего движения стали показывать свою несостоятельность, искусственную заданность. Революционные руководитель были в затруднительном положении относительно своих действий «на другой день революции».

Совсем по-другому сегодня воспринимается оценка меньшевика Н.И.Суханова о программе социалистических преобразований большевистской партии, ее утопичности, объективных предпосылках для социализма в России. Суханов утверждал, что большевики не имели ясных представлений, точных предположений и планов о том, что они будут делать с завоеванным государством, как будут им управлять, какие будут задачи нового пролетарского государства, каковы способы удовлетворения насущных интересов трудового народа. Суханов считал, что у большевиков «ничего не было за душой, кроме немедленного предоставления земли для захвата крестьянам, кроме готовности немедленно предпочесть мир, кроме самых путаных представлений о «рабочем контроле» и самых фантастических мыслей о способе выпекать хлеб при помощи «матроса» или «работницы» (159, т. 3,279).

Большевики тем не менее самым решительным образом взялись за преобразования в отношениях собственности на средства производства в основных отраслях промышленности, за уничтожение собственности на землю, за овладение экономическими «командными» высотами и т.д., пытаясь в максимально короткие сроки решить свою стратегическую задачу *.(* Любопытный эпизод имеется в стенографическом отчете так называемой «Овермановской комиссии», своеобразного «суда» над Октябрьской революцией, устроенного американскими сенаторами в 1919 г . На вопрос председательствующего: «Каково точное значение слова «большевик»? - Вильямс, известный публицист, ответил так: «Я спросил у одного русского, как он понимает слово «большевизм», и он ответил: «Это кратчайший путь к социализму». Очень точная характеристика»(121,122).

Но насильственное подтягивание наличной реальности к априорно провозглашенной цели не могло привести к какому-либо положительному результату. Стремление достичь конечной цели с помощью насилия обернулось потерей привлекательности ком-мунстического идеала, омертвением источника движущих сил в об-щественном развитии социализма, падением авторитета компартий в движении левых сил.

Перенос большевистского опыта в пункте полной замены частной собственности на средства производства и рыночного регулирования на почву высокоорганизованного индустриального общества не могло бы не поставить под угрозу основополагающие результаты воспроизводства. Поэтому западные коммунисты приходят к пониманию, что в силу структуры социума возможна только постепенная трансформация социально-экономических и политических отношений. Идея поэтапного переустройства общества, как известно, свойственна реформистским кругам, но она проникает и в коммунистические ряды.

Один из социал-демократических лидеров Запада О.Лафонтен пустил по миру сентенцию: «Призрак бродит по Восточной Европе - призрак социал-демократии». «Социал-демократизация» коммунистических партий, о которой давно мечтали деятели, далекие от коммунизма, становится реальностью сегодняшнего дня. Об этом свидетельствует и тот факт, что самая крупная коммунистическая партия в индустриально развитых странах - Итальянская компартия (как она тогда называлась) на XIX внеочередном съезде (март 1990 г .) заявила о намерении изменить свое название и вступить в Социалистический Интернационал. Даже в таких ортодоксальных партиях социалистического мира, как КПСС, принималось положение о том, что перестройка открывает возможность для преодоления исторического раскола социалистического движения, возрождение его как мирового на современном этапе. Коммунисты предприняли попытку взять на вооружение концепцию гуманного, демократического социализма, которая оставалась продолжает оставаться теоретическим знаменем социал-демократии.

Кризисные явления поразили не только коммунистические партии, но и весь спектр левых сил, включая социал-демократическое движение. Эти трудности связаны с адаптацией в условиях структурных изменений в западном обществе, переходом на новую модель развития.

В контексте трудностей, имеющих место в коммунистическом секторе политической шкалы, можно выявить определенную закономерность, которая выражается в медленном угасании теоретической и практической значимости конечной цели как стратегической установки коммунистической партии. Конечная цель - экономическое освобождение рабочего класса - перемещается на позицию ближайшей цели, т.е., в аспекте нашего рассмотрения, начинает выступать в качестве средства, что адекватно соответствует реальным процессам, происходящим в индустриально развитом обществе.

Эволюция тактико-стратегических позиций компартий, смена теоретических парадигм имеют свою внутреннюю логику развития. К числу главных вопросов при определения стратегической перспективы и содержания партийных программ являются вопросы соотношения ближайших, промежуточных и конечных целей партии или движения. Такое соотношение в первую очередь рассматривалось через призму взаимосвязи различных этапов, переходных форм в классовой борьбе, реформы и революция.

Какие подходы в определении конечных, промежуточных и ближайших целей наблюдались в теоретической деятельности компартий? В этом смысле определенный интерес вызывают материалы дискуссии, развернувшейся в ходе обсуждения программных документов на IV конгрессе Коминтерна (ноябрь-декабрь 1922 г .).

Произошел спад революционной волны, замедлились темпы революционной борьбы. В первые годы после революции для коммунистов, в подавляющей своей части стоявших на левых и ультралевых позициях, и у которых была нацеленность только на социалистическую революцию и диктатуру пролетариата, возникли серьезные трудности с принятием тактики единого фронта. Перенесение центра тяжести на подготовительный этап переходных требований воспринималось как «трусость мысли» и «оппортунистические наклонности». С большим трудом пробивали дорогу переходные требования, такие как лозунг рабочего правительства, рабочий контроль над производством и др. Преобладала ориентация на конечную цель.

Борьба за конечную цель фокусировалась в указании В.И.Ленина: «Не упускай из вида главного (социалистической революции); ставь ее в первую голову, подчиняй ей, координируя, соподчиняя ей, ставь все демократические требования и памятуй, разгореться борьба за главное может, начавшись и с борьбы за частное» (86, т. 49, 347).

На рубеже 50-60-х гг. марксистская теоретическая мысль при разработке концепции антимонополистической демократии преимущественное внимание уделяла вопросам соотношения промежуточных целей, ступеней и конечных целей, ступеней и конечных целей борьбы рабочего класса. В большинстве программных документов коммунистических и рабочих партий развитых капиталистических стран этап антимонополистических реформ рассматривался как процесс перехода от капитализма к социализму. Повсеместно в марксистских кругах считалось, что рабочий класс в «новой исторической обстановке» может навязать буржуазии осуществление таких мер, которые, выходя за пределы обычных реформ, имеют жизненное значение в борьбе за победу революции, за социализм.

Эта парадигма просуществовала до середины 70-х гг., когда развитые капиталистические страны оказались втянутыми в экономический кризис с его социально-политическими издержками для трудящихся. Новая обстановка требовала новой стратегии: выдвижения конкретной программы решения насущных социально-экономических проблем, таких лозунгов, в которых нашло бы отражение органическое переплетение как ближайших, так и промежуточных целей.

В решениях Брюссельской конференции коммунистических и рабочих партий стран Западной Европы ( 1974 г .) в наиболее общей форме были выражены поиски ближайших интересов, целей.

В социально-экономической области это охрана и повышение жизненного уровня, борьба против инфляции, гарантия занятости, сокращение длительности рабочей недели, снижение пенсионного возраста, расширение социального обеспечения и социальных прав.

В политической области подчеркнута необходимость борьбы за защиту и расширение демократических свобод. Неизбежное в условиях углубления кризиса капитализма усиление авторитарных и реакционных тенденций политики крупного капитала может быть предотвращено путем борьбы за отмену репрессивных законов, направленных против рабочего и демократического движения, в том числе в профессиональном плане, путем обеспечения справедливого представительства трудящихся и их организаций в социально-экономических органах и институтах, расширения их прав на рабочих местах, демократизации всех отношений общественной жизни (21,149-158).

Разработка коммунистическими партиями проблем соотношения ближайших целей трудящихся и промежуточных целей исходя из специфических условий в той или иной стране, помогло бы найти то необходимое звено, которое является неотъемлемой частью тактико-стратегической системы в целом.

Исходные философские позиции при анализе закономерностей общественного развития должны требовать выявления диалектических связей, проявляющихся в этом развитии, через общее, особенное и единичное. Если бы стратегия и тактика компартий адекватно отражала реальные тенденции в общественной жизни, то в них соответствующим образом должны были быть взаимосвязаны элементы, части, установки, характеризующие через общее, особенное и единичное.

Общее - это конечная цель; в качестве особенного выступают промежуточные цели, а единичное - это конкретные, ближайшие цели, без борьбы за которые нельзя достичь промежуточных рубежей.

На всем пути к достижению конечной цели происходит вызревание и разрешение определенных противоречий. Общее существует и проявляется в особенном и через особенное. Отсюда вытекает и то, что достижение конечной цели (общее) будет осуществляться за счет процессов, совершающихся на промежуточных этапах, где ставятся и реализуются промежуточные цели (особенное). Точно так же разрешение противоречий на промежуточных этапах в конце концов достигается через разрешение частных противоречий, которые отражаются в ближайших целях (единичное).

Направлялись ли стратегические и тактические установки компартий на разрешение определенных противоречий на тех или иных этапах общественного развития?

Ближайшие цели должны были концентрироваться в наибольшей степени в тактических установках компартий, где формулируются те или иные ближайшие требования. Если эти ближайшие требования не нацеливались на решение противоречий на промежуточных этапах развития или недостаточно разрабатывались и продумывались, то такая тактика не могла рассчитывать на какой-либо значительный успех в целом и, как правило, его не имела в отличие от социал-демократических партий.

С включением ближайших, первичных требований в свои программы тактико-стратегическая система получила бы относительную завершенность, но представляется, во-первых, что это сделано было с большим опозданием, имеющим свои драматические последствия, и, во-вторых, наблюдалось элементарное недопонимание диалектики общего, особенного и единичного - связи, носящей всеохватывающий характер.

Не случайно поворот в сторону реформ, ориентация на первоочередные задачи, в которых концентрируются насущные интересы людей труда, поставили вопросы взаимоотношения коммунистов и социал-демократов в иную плоскость, а именно, к сближению подходов.

Программное обновление Социнтерна, новые подходы марксистов к диалектике соотношения эволюционных и революцион-ных форм развития, а также к критериям социального прогресса по-новому ставят вопросы взаимоотношений в современном социа-листическом движении.

3. Конечная цель и движение социал-демократии

Четкие формулировки тактико-стратегических целей рабочего движения в двух его вариантах дали видные представители немецкой социал-демократии - Э.Бернштейн и Р.Люксенбург.

Бернштейн изрек известную формулу: «То, что считают конечной целью социализма, для меня ничто, движение - все» (14, 281).

Р.Люксенбург ответствовала, что «именно эта конечная цель превращает все рабочее движение из бесплодного штопания, предпринимаемого для спасения капиталистического строя, в классовую борьбу против этого строя с целью его окончательного уничтожения» (95, 20).

Необходимость теоретического обоснования этих формулировок породило их различное толкование. Бернштейн считал, что социалистическое движение не зависит от теории. Она может дать объяснение движению, указать ему определенные пути, но социалистическое движение черпает свои силы и свои права из «фактических отношений и проистекающих из них потребностей и возможностей». Его оппоненты, прежде всего в лице Р.Люксенбург, напротив, исходили из того, что в программе должны формулироваться не только конечный пункт исторического развития общества, но и все промежуточные фазы этого развития; указания о соответствующем поведении в целях приближения к социализму в каждый данный момент и т.п.

Реформистское крыло рабочего движения отказалось от единого унифицированного теоретического обоснования своих тактико-стратегических установок, поскольку теория находится в постоянном развитии. Тем самым на вооружение брался бернштейнианский подход. Поэтому анализ реформистских взглядов на соотношение целей и средств, соответственно экономических и политических факторов, невозможен без обращения к теоретическим посылкам Э.Бернштейна.

Можно согласиться с Люксембург, считавшей теорию Бернштейна первой и последней попыткой дать реформизму теоретическое обоснование. «Последняя» в том смысле, что реформизм (оппортунизм) в творчестве Бернштейна завершил свое развитие в теории и дошел до своих конечных выводов. Дополнительный штрих: критику в свой адрес со стороны Люксембург Бернштейн считал самой лучшей.

В своей книге «Социальные проблемы», в заключительной главе, которая называется «Конечная цель и движение», «отец ревизионизма» приводит ряд аргументов в обоснование выдвинутой им формулы. Бернштейн отмечает «иллюзорный дуализм, который проходит через все грандиозное творение Маркса». Возвращение к «Коммунистическому манифесту» (в пункте, связанном с вопросом о конечной цели) свидетельствует, что доля утопизма действительно сохранилась в системе Маркса, в этих случаях у него исчезает «точность и достоверность». Бернштейн видит противоречивость марксовой позиции в оценке отношений между экономикой и властью в истории. Если прежде марксисты приписывали политической власти совершенно отрицательную роль, то в настоящее время (в момент написания книги) наблюдается противоположная крайность: «Власти приписывают почти всемогущую творческую силу, и подчеркивание политической деятельности стало почти квинтэссенцией «научного социализма» (14, 299).

Маркс признавал, и это его отличало от других демагогов, что рабочий класс еще не достиг зрелости, необходимой для его эмансипации, что не существует для этого необходимых экономических условий; и тем не менее он каждый раз обращался к тактике, которая предусматривала оба условия осуществившимися. Бернштейн в отличии от Маркса не ставил осуществление социализма в зависимость от его «имманентной экономической необходимости». Бернштейн не обнаруживал эту «необходимость», и для него теряла смысл «конечная цель».

В другой программной работе «Возможен ли научный социализм?» ( 1901 г .) он снова возвращается к проблеме субъективного целеполагания, которое является базой формирования социальной доктрины, но не может быть составным элементом теории, науки. Бернштейн поднимает вопрос о понимании социализма, его сущности. Для него не важно, что можно представить социализм как «состояние», или как «движение», или как «учение». Социализм для него прежде всего некая «идеальная модель будущего», «проект будущего», о котором ничего не известно. «Но, рассматривая в качестве цели социалистического движения идеальный общественный строй будущего общества и подчиняя этой цели свои действия сегодня, социал-демократия, - отмечает Бернштейн, - превращает социализм до известной степени в утопию» (15, 178).

Итак, утопию нельзя объявить целью, это, во-первых. Во-вторых, более важный момент в рассуждении Бернштейна заключается в неприемлемости им постулата о наступлении социализма «при любых условиях и обстоятельствах». «Как цель общественного движения социализм ни в коем случае не должен рассматриваться в качестве неизбежного и необходимого результата общественного развития, осуществления которого ждут все социал-демократы, пусть с большей или меньшей степенью уверенности»(15,178).

Социология не доказала и не обосновала нового общественного строя. Социология в состоянии «лишь выявить те предпосылки, при которых победа социализма наиболее вероятна». Наука об обществе, по категорическому мнению автора, должна быть свободна от ценностных, нормативных суждений. Никакой вопрос, в том числе социальный, «нельзя решать окончательно».

Непредубежденное прочтение работ Бернштейна, тем более в свете накопленного исторического опыта, позволит отказаться от упрощенных трактовок известной формулы реформизма. Известный исследователь, автор ряда работ по анализу методологии ревизионизма и центризма И.М.Клямкин следующим образом объясняет логику Бернштейна. Отсрочка экономического «краха» капитализма, а значит, и отсрочка реализации «конечной цели» не должны беспокоить социалистов, ибо «крах» и «конечная цель» связываются с недореализоавнным, не раскрывшим своих потенций капитализмом, и такая цель не есть социализм, такая цель есть ничто. И наоборот, создание реальных предпосылок социализма в недрах капиталистического общественного строя, т.е. именно само «движение» к «конечной цели», есть «все» (74, 13,172; 75, 46).

Клямкин выдвигает интересную трактовку причин постановки Марксом вопроса о завоевании политической власти рабочим классом. Буржуазия, в данном случае в германии, не способная решить специфические задачи именно буржуазного развития (индустриального развития на товарно-капиталистической основе), вынуждена уступить реализацию этой задачи другой социально-классовой силе - индустриальному пролетариату*.(*Трудно сказать, кто является автором данной трактовки роли рабочего класса в странах второго эшелона развития капитализма. По крайней мере, в 1966 г . А.Гершенкрон в США опубликовал книгу «Экономическая отсталость в исторической перспективе», где теория «замещения» подробно представлена (205).

Пролетариат может реализовать себя в качестве субъекта социализма. Исследователь отмечает, что это нашло подтверждение в условиях России 1917 г ., и указывает в связи с этим на коренную особенность социалистической экономики, а именно, ее огосударствление, политизацию хозяйственных отношений и др. Может быть, коренная особенность советского социализма, как и любого другого, выраженная поглощением экономики политикой, и объясняется прежде всего преждевременностью завоевания политической власти рабочим классом, точнее, политической партией, неосуществленностью экономической революции. Может, прав Бернштейн, утверждавший, что курс на завоевание власти немецким пролетариатом, провозглашенный Марксом, ничего общего не имел с пониманием решающей роли экономики, о которой раньше заявлялось основоположниками марксистской теории.

Представляется, что пафос «Социальных проблем», как и других работ Бернштейна, заключается в нахождении «пропорционального отношения» экономического и политического аспектов в теории и практике рабочего движения и выявлению противоречий в этом вопросе в концепции Маркса. Приоритет политического, политической власти, т.е. неэкономического фактора, является, по мнению Бернштейна, той фальшивой нотой в марксизме, которая выражена английским словом cant. В XVШ в. этим словом обозначалось лицемерно благочестивое нескладное пение пуритан, а позднее оно приобрело значение неумышленной нелепицы, чепухи, неправильной речи.

Сам Бернштейн относил себя к сторонникам «эмансипации посредством экономической организации», а не «политической экспроприации». Для него было характерным неприятие догм, стереотипов, он быстро откликался на новые моменты, явления, тенденции в экономике и политике.

Бернштейн поставил под сомнение один из краеугольных камней марксистской теории о всеобщем уничтожающем кризисе системы производства. Крах системы маловероятен в силу приспособляемости индустрии, усиления ее дифференциации. Средствами приспособления капитализма являются: 1) развитие кредитной системы, усовершенствование средств сообщения, организации предпринимателей; 2) устойчивость средних сословий; 3) улучшение экономического и политического положения пролетариата.

В увеличении численности и значения акционерных обществ, в практике выпуска акций Бернштейн увидел фактор децентрализации и демократизации капитала, что ведет к увеличению числа собственников, т.е. расширению среднего класса, росту благосостояния трудящихся.

Теоретическую разработку этих вопросов начал не Бернштейн, он воспользовался (и не скрывал этого) выводами, сформулированными на основе анализа большого массива статистических данных Г. фон Шульца-Геверница и ученых, вышедших из школы Брентано, экономистами Геркнером, Зинцхеймером, а также Ю.Вольфом.

Так, Шульц-Геверниц в книге «Крупное производство» делал заключение об уравнивании имущественных противоположностей в силу того, что труд получает все большую и большую долю общего национального дохода, и данный процесс отнюдь не делает богатых богаче, а бедных беднее, а приводит как раз к обратному. Кстати, эта работа, по словам Струве, представляет самое тщательное монографическое исследование по социальной истории английской промышленности.

С Бернштейном, подхватившим эти и другие соображения, вступает в резкую полемику Г.Плеханов, который не уставал подчеркивать «буржуазный» и «апологетический характер» экономических и социальных исследований, тем самым подтверждая, что может существовать «либеральная, консервативная или социалистическая социология» (131, т. 2, 546-575).

Бернштейн, и не только он, считал подобную социологию «бессмыслицей». Если обратиться к профессиональным социологам, в частности к В.Парето и П.Сорокину, то мы получим достаточно убедительные свидетельства того, что гипотеза Маркса об ухудшении экономического положения пролетариата и одновременной концентрации богатства у все меньшего числа людей не подтверждается.

П.Сорокин в своей классической работе «Социальная и культурная мобильность» ( 1927 г .) анализирует и гипотезу Парето, суть которой заключается в утверждении, что профиль экономической стратификации или частность распределения дохода в любом обществе или по крайней мере во многих обществах представляет собой нечто постоянное и единообразное и может быть выражен логико-математической формулой, так называемой «кривой Парето» (155, 315).

Маркс утверждает, что, если перевести теорию катастрофного наступления социализма на язык социологии, изменение высоты и профиля экономической стратификации может быть практически безграничным. В то же самое время Маркс считал данную тенденцию лишь временной, которая после социального переворота должна вытесняться противоположной, направленной на уничтожение самой экономической стратификации. Это означает, что Маркс допускал возможность и необходимость «неограниченного изменения экономической формы социальной организации от чрезвычайно рельефного профиля до абсолютно «плоской» формы общества экономического эгалитаризма» (155, 315).

Социолог опирался по существу на тот же массив статистических данных, известных и Бернштейну, и Плеханову, и другим теоретикам рабочего движения; и выводы научного социологического исследования совпали по существу с выводами реформиста Бернштейна.

Марксистская гипотеза об ухудшении экономических условий рабочего класса была опровергнута ходом истории. Приведем небольшую часть статистики, взятую из работы П.Сорокина. В Англии с 1850-х гг. до начала XX столетия коэффициент реальной заработной платы рабочего класса вырос от 100 приблизительно до 170 (с 1790-х по 1900 г . - от 37 до 102). В США покупательная способность средней заработанной платы одного служащего увеличилась в период с 1850-х по 1910 г . от 147 до 401; в период с 1820 по 1923 г . реальная заработная плата увеличилась с 41 до 129. Подобная ситуация наблюдается во Франции, Италии, Японии и в некоторых других странах.

Также не подтвердилась та часть гипотезы Маркса, где говорилось об обнищании и исчезновении средних экономических классов и концентрации богатства в руках немногих. Сорокин, по данным американского экономиста Р.Бинкерда, рисует следующую картину о «диффузии собственности» в США и европейских странах, принявшую «громадный размах за последние несколько десятилетий».

В 1918 по 1925 г . число акционеров в некоторых отраслях промышленности (железные дороги, дорожное строительство, газ, свет, электричество, телефон, часть нефтяных корпораций, и металлургических корпораций, дюжина смешанных компаний обрабатывающей промышленности) увеличилась почти вдвое и достигло числа 5 051 499 человек. Около половины из них - служащие, рабочие и члены компаний, другая половина акционеров - вне этих компаний. Число фермеров, материально заинтересованных в кооперативной закупке и продаже, увеличилось с 650 тыс. в 1916 г . до 2,5 млн. в 1925 г . Число вкладчиков и сумма их вкладов выросли соответственно с 10,5 млн. и суммы  1более 11 млрд. в 1918 1г. до 9 млн. с суммой  0в 21 млрд. в 1925 г . Кроме того, увеличение числа держателей акций и облигаций по самым скромным подсчетам составило по крайней мере 2,5 млн. (155, 317-320).

И если гипотеза Маркса, по мнению Сорокина, неверна, то гипотеза о постоянном профиле экономической стратификации (В.Парето) нуждается в пересмотре. Для Сорокина наиболее вероятной является гипотеза колебаний высоты и профиля экономической стратификации, анализ которой (гипотезы) не обнаруживает ни строгой тенденции к уменьшению экономического неравенства, ни существования противоположной тенденции.

Возвращаясь к роли и значению теоретических инноваций Э.Бернштейна, отметим следующую особенность его видения будущности рабочего движения. Это - необходимость в усилении контроля общества над условиями производства, в том числе посредством законодательства, расширения экономической демократии.

Борьба за экономическую демократию - эффективное средство постепенного введения социализма. Эта идея получила свое развитие в программных документах реформистской части рабочего движения в 20-30-е гг. XXтолетия.

Так, в новой программе СДПГ, принятой в Гейдельберге (1925 г.), не ставится задачи овладения политической властью рабочим классом: путь к социализму должен был идти через «экономическую демократию», нынешняя парламентская демократия должна быть дополнена демократией в экономике.

Данная сюжетная линия стала лейтмотивом в деятельности социал-демократии. Основы современных программных установок были заложены документом, принятым немецкими социал-демократами в Бад-Годесберге в 1959г. и имевшим большое теоретическое значение для международной социал-демократии того времени.

Остановимся подробнее на позиции СДПГ, поскольку она традиционно вносила наибольший вклад в разработку социал-демократических концепций, и ее теоретические декларации выражают типические черты реформистского движения в целом.

Автор при этом понимает опасность обобщений, игнорирующих программную специфику национальных отрядов социал-демократии. Идейно-теоретические установки СДПГ, ставшие предметом анализа (77), не всегда можно перенести обоснованно на другие социал-демократические партии, имеющие свои конкретно-исторические особенности.

Сами социал-демократические теоретики выделяют две группы партий, каждая из которых имеет общие черты. Так, в социалистических партиях Северной Европы, Великобритании, Австрии, Швейцарии и ФРГ получила распространение концепции «функционального социализма». В ней проблема форм собственности уже не стоит в центре социалистической стратегии, конечной цели. Главное - это воздействие различных общественных институтов на реальное экономическое право распоряжения в условиях рыночных отношений.

Другая группа социалистических партий, действующих в западноевропейских странах Средиземноморья и позднее в Великобритании, ориентировалась на теорию разрыва с капиталистической логикой. Ключевые отрасли промышленности обобществляются, создается доминирующий общественный сектор и используются преимущества государственного планирования. Такая экономическая логика, по мнению этих партий, только и может быть признана социалистической. В этой группе примером может служить теоретическая и практическая деятельность французской социалистической партии, чья политика в годы их участия в правительстве будет также рассмотрена.

Программные установки СДПГ ориентируют своих членов на социализм. Так, в «Основной программе ключевую роль играло понятие социализма как «постоянной задачи» (196, 7). Ни в этой, ни в других программах нет четкого разграничения между «социализмом» как движением, «социализмом» как теорией и «социализмом» как состоянием. Под категорией социализма как «постоянной задачи» понимают прежде всего такое движение к социализму, которое не предполагает наличия переломного момента, качественного «скачка», знаменующего переход к социализму - «состоянию». Само восприятие как «состояние» общества не допускается. Так же как нет и термина «построение социализма».

Многие теоретики вслед за Годесбергской программой повторяют о том, что «социализм» не нуждается в формулировке конечной цели. В.Брандт - многолетний руководитель партии - говорил о «демократическом социализме», как о «никогда не кончающейся задаче все больше и больше вновь и вновь осуществлять социальные требования демократии в процессе политической борьбы, иначе говоря, претворить в социальную действительность право индивидуума на личную и политическую свободу» (200, 361).

Автор статьи «Демократический социализм - не конечная цель, а особая задача» Р.Ройшенбах дополняет мысль председателя своей партии: «Последователи демократического социализма не стремятся к тому или иному общественному строю как к конечной цели - более того, у них нет конечной цели» (200, 361).

Таким образом, вопрос о завоевании рабочим классом политической власти как предпосылки и условия общественных преобразований снимается с повестки дня социал-демократами. На авансцену теоретических разработок выдвинулся лозунг «социальной демократии», основным компонентом которого является триада: «свобода», «справедливость» и «солидарность».

Требования демократизации всех сторон общественной жизни непосредственно затронули проблему государства. Что такое современное государство? Уничтожать его или оно нуждается в серьезном преобразовании? Эти вопросы всегда находились в центре внимания социал-демократической теоретической мысли.

Уделяя особое внимание этой проблематике, реформизм однозначно отказался от учения о диктатуре пролетариата, порвал с марксизмом в этом вопросе. В противовес марксистскому учению о государстве реформизм выдвигает тезис, согласно которому современное государство, выполняя многочисленные функции, перестает быть орудием политического господства экономически господствующего класса капиталистов или агентов объединившихся монополистов (198, 442-443). Очевидно, что такая позиция ведет к отказу от идеи слома буржуазной государственной машины.

Г.Венер - один из ведущих теоретиков, излагая взгляды руководства СДПГ, констатировал: «Мы не стремимся к созданию «государства будущего». Речь идет о том, чтобы данное, уже существующее государство, которое является также нашим государством, наполнить социалистическим содержанием в той мере, в какой мы сможем этого достичь, приложив все усилия в федерации, землях и общинах» (201, 103).

В.Брандт высказывался неоднократно в поддержку данного государства, в создании которого существенное участие принимали социал-демократы. Постулатом стала идея борьбы за всеобъемлющую политическую, экономическую и социальную демократию. Особого внимания потребовала к себе проблема контроля за экономической властью.

Часть проекта Годесбергской программы, посвященной экономическим принципам, экономической политике СДПГ, взаимоотношениям собственности и власти, была подготовлена экспертом партии Х.Дайстом (1902-1954 гг.). Дайсту удалось отстоять свою концепцию, которая вошла в Годесбергскую программу. Суть концепции в следующем. Автономное развитие экономики, базирующееся на рыночных принципах при ограниченном вмешательстве государства и существовании общественных предприятий, обеспечивает справедливое распределение доходов и имущества, что собственно и будет означать движение в сторону социализма.

Социализм можно построить не по марксистской схеме: осуществление экономической демократии дает возможность преобразовать капитализм без его ликвидации. Дайст и другие теоретики так же, как и Бернштейн, не связывал государство с общественным классом, считал, что оно способно видоизменяться и через демократическое развитие превратиться в социалистическое государство.

Дайст, исследовав процесс концентрации в сфере производства, приведший к изменению всей структуры хозяйства, отметил, что самым характерным структурным признаком экономики стала концентрация власти. Власть экономическая воздействует на политические институты - правительство, парламент, органы управления. «Они (крупные предприятия, союзы предпринимателей В.К.), - писал Дайст, - узурпируют государственную власть.Экономическая власть - это также и власть политическая» (197, 16).

Такое развитие событий не может не беспокоить тех, для кого свобода, справедливость и социальная безопасность являются основами человеческого общества. Поэтому центральной задачей свободной экономической политики стало обуздание власти крупной экономики. Отсюда необходимость укрепления жизнеспособных средних и мелких предприятий с тем, чтобы они могли выдержать конкуренцию с крупными предприятиями. Участие таких предприятий в этой конкурентной борьбе - решающее средство предотвращения экономической власти монополистической экономики. Немаловажную роль играют также предприятия «свободной обобществленной экономики». Под ними понимается тот сектор экономики ФРГ, который находится в основном в собственности профсоюзов, не ставящих своей главной задачей извлечение прибыли, ориентирующихся на потребности людей, т.е. на социальные аспекты. В этот сектор входят предприятия, взаимосвязанные друг с другом в финансовом отношении: страховые общества, банки (один из них являлся четвертым по мощности), строительные предприятия (одно из них самое крупное в Западной Европе), производственные и потребительские кооперативы с широкой сетью собственных магазинов и пр.

Свободную обобществленную экономику наряду с партией, профсоюзами и культурными учреждениями в СДПГ считают четвертым «столпом» рабочего движения.

Исходя из многообразия форм собственности Дайст говорит о возникновении социальной теории собственности, которая связывает права на пользование собственностью с интересами всего общества. Отсюда был сделан вывод о том, что частная собственность не является главной причиной социальной несправедливости. Более того, частная собственность должна быть защищена законодательно.

Центральной проблемой социал-демократической политики в сфере экономики является проблема права распоряжения частной собственностью, а главной задачей - демократический контроль над экономической властью. В контексте такого понимания конечная цель социализма - передача средств производства в руки общества - перестает быть таковой. Подобная передача рассматривается как один из многих вариантов демократического контроля.

Общественная собственность не является синонимом государственной собственности. Принцип передачи частной собственности в собственность государства отклоняется. В Годесбергской программе нашлась более легкая формулировка: «Всякое сосредоточение экономической власти, в том числе и в руках государства, таит в себе опасность» (196, 15).

Несмотря на определенную предпочтительность общественной собственности во взглядах социал-демократических теоретиков, она «сама по себе не является целью демократического социализма - это для него только средство достижения свободы, справедливости и благосостояния» (197, 21).

Общественная собственность должна строиться на принципах самоуправления и децентрализации.

Итак, концентрация экономической власти ведет к концентрации власти политической. Отсюда вытекает задача установления эффективного демократического контроля над экономической властью с помощью конкуренции, законодательной и финансовой поддержки средних и мелких предприятий разных форм собственности. «Демократический» или «общественный» контроль становится одним из ключевых понятий социал-демократической теории и практики.

Отметим социал-демократическую иерархию выбора средств: решение проблем экономической власти выводит, по их мнению, на решение проблем политической власти: формирование экономической демократии составит материальное основание демократии, социальной, политической и т.д.

С теоретической позицией демократического социализма согласовывалась практическая линия социал-демократов. Можно выделить 3 аспекта, на которых акцентировалось внимание в экономической политике: 1) «накопление имущества работниками»; 2) «соучастие в управлении»; 3) «согласованные акции».

После принятия закона «О накоплении имущества» в 1974 г . правительственной коалицией СДПГ/СвДП за три года было распространено 23 млн. сертификатов с годовой стоимостью в 212 марок каждый. Создавались «коллективные инвестиционные фонды» на основе обязательных отчислений части прибылей крупных компаний. С одной стороны, обеспечивалось мирное преобразование отношений собственности, а с другой - привлекались средства частных компаний для финансирования социальной инфраструктуры.

Социал-демократы, участвуя в разработке закона об участии, в определенной степени удовлетворяли демократические требования трудящихся и поддерживали стремление рабочего класса к материальным и социальным улучшениям. По закону «Об участии лиц наемного труда в управлении фирмами» наблюдательный совет состоит из равного числа (от шести до десяти) представителей предпринимателей и трудящихся. Пост председателя наблюдательного совета обеспечивался представителями предпринимателей.

Брандт считал, что «расширение соучастия укрепит тенденцию к созданию более дееспособного предприятия, так как рабочие как минимум также заинтересованы в разумном управлении... как и собственники капиталов: соучастие социально и вместе с тем производительно» (195,196).

«Согласованные акции» (в немецкой литературе употребляется соответствующий термин «конвертированные акции») представляли собой механизм, функционирующий в виде периодических совещаний представителей предпринимателей, государственных органов и профсоюзов для обмена мнениями о правительственных программах экономического развития.

Конечно, такого рода общественный контроль над экономикой не ограничивается перечисленными моментами, здесь включается широкий спектр разнообразных экономических мер, принятие которых зависит от времени и места.

Так, в новом программном документе Социнтерна «Декларации принципов» ( 1989 г .) в числе таких мер предусматриваются: демократическая, общедоступная децентрализованная производственная политика; общественный контроль над инвестициями; защита социальных и общественных интересов; участие трудящихся и совместное принятие решений на уровне компаний и производственном уровне, а также участие профсоюзов в разработке национальной экономической политики; самоуправляемые коллективы рабочих и фермеров; государственные предприятия с демократическими формами контроля и управления в тех случаях, когда необходимо дать правительству возможность решать приоритетные социальные и экономические задачи; демократизация мировых финансовых институтов и экономической системы, позволяющая участвовать в их деятельности всем странам; международный контроль и наблюдение за деятельностью транснациональных корпораций, в том числе международные права профсоюзов в отношениях с такими корпорациями» (118,120).

Документ подчеркивает, что главный принцип заключается в реальном участии самих трудящихся и их объединений в управлении экономикой как на национальном, так и международном уровнях.

Социальный контроль экономической власти не только не исключает, по мнению социал-демократов, но и включает рыночные отношения. Если рынок не отторгает принципа социальной ответственности, он является эффективным рычагом экономического регулирования, не сравнимым с «централизованной бюрократией».

Таким образом, экономическая демократия, являясь инструментом контроля над властью, сохраняет необходимость социального участия в экономических решениях. Социал-демократия на практическом опыте имела возможность проводить идеи общественного контроля, именно в пункте использования такого инструмента, как государство, для развития социальной и распределительной политики.

Прежде всего это 13-летний опыт пребывания у руля власти немецких социал-демократов (1969-1982 гг.). Они взялись за увеличение доли государственной собственности, за усиление вмешательства государства в экономический процесс через механизм управления ценами, зарплатой, занятостью, перераспределением потоков денежных средств; а также за широкий спектр программ, которые ослабляли жесткий механизм денежного саморегулирования, т.е. применялся полный набор кейнсианских мер. Это способствовало увеличению объема перераспределяемых средств, налогов, размеров взносов в систему социального обеспечения, расширению общественных фондов потребления и т.д. Другими словами, формировалось «государство благосостояния». Но, преследуя благородные цели, социал-демократы ослабляли экономический фундамент того же самого роста благосостояния. В чем это выразилось?

За 13 лет социал-демократического правления размер налогов и взносов вырос в 3,2 раза (по отношению к 1969 г.), составил в 1982 г . 40,5 % ВНП. Размер взносов на социальное обеспечение вырос в 4,4 раза: с 10,6 % до 16,8 %. Государственные поступления выросли в 3,4 раза, размер перераспределяемых средств достиг половины ВНП. При всем этом реальная заработная плата росла гораздо медленнее, чем в предыдущий период. Темпы экономического роста были заметно ниже этого же срока. Партийные прогнозы превысили реальные в 2 раза.

Для выполнения программы социальных реформ требовались финансовые средства, которые добывали через проведение активной инфляционной политики, т.е. наращивая денежную массу в обращении; повышение государственной задолжности и т.д. Размер государственного потребления вырос с 14% ВНП в 1967 г . до 20% в 1981 г . Доля инвестиций, наоборот, сократились с 24 до 21%. Таким образом, при увеличении государственного потребления рос государственный долг и падали государственные инвестиции (129, 66-68).

Тем самым разрушалась система стимулов к накоплению, промышленному инвестированию, наблюдалось бегство от налогов. Здесь социал-демократы почувствовали, что перешагнули порог оптимального соотношения между экономическими и политическими (государственными) институтами. И за это нарушение они в конечном счете поплатились голосами избирателей.

Чем бы закончился экономический эксперимент в случае реализации программы, предложенной Германской коммунистической партией? Коммунисты, например, ставили цель перевести все народное хозяйство в государственную собственность и обеспечить демократический контроль за использованием этой собственности; передать частные предприятия электро-, газо- и водоснабжения в государственную и муниципальную собственность; транспорт общего пользования, принадлежавший частным фирмам, включить в состав государственных транспортных предприятий; аннулировать все решения, которые уже были приняты в отношении передачи в частную собственность тех или иных предприятий и учреждений государственного сектора (57, 173, 174). Действительно, чем дальше удалена партия от власти, тем радикальнее ее лозунги.

Немалый опыт в решении вопроса о соотношении экономики и политики, рынка и государства тоже на правительственном уровне накопили французские социалисты, пришедшие к власти в 1981 г .

Большое место в деятельности Ф.Миттерана и правительства с первых же дней своего функционирования занимали социально-экономические вопросы. Были приняты меры по улучшению социального положения наименее обеспеченных слоев населения. На 10% была повышена минимальная заработная плата рабочих и служащих, что затронуло 1,5 млн. человек; на 25% повышены пособия семьям, имеющим двоих и более детей; на 20% - пенсии престарелым; на 50% - пособия на жилье; принята программа жилищного строительства, меры по борьбе с безработицей и т.д. Важную роль в достижении эффективной борьбы с безработицей придавали национализированному сектору экономики. В соответствии с законом о национализации была проведена национализация пяти крупнейших промышленных компаний, тридцати шести банков и двух финансово-промышленных групп.

Национализации подлежали следующие фирмы: «Пешине-Южин-Кюльман» - четвертое место в мире по производству алюминия; «Компани Женераль д Электрисите» - крупнейшее в Западной Европе предприятие выпускающее оборудование для атомных электростанций; «Сен-Гобен» - первое место в мире по выпуску изоляционных материалов (удовлетворяет в этой области половину всех потребностей Франции, ФРГ, Бельгии вместе взятых);

«Рон-Пуленк» - третье место в мире по выпуску химического текстиля, четвертое - по производству удобрений, девятое - химических товаров; «Томсон-Брандт» - первое место во Франции по производству бытовых электроизделий; крупнейшие металлургические комплексы «Юзинор» и «Сасилор» подпали под государственное начало.

Государство стало располагать более 50% акций таких промышленных групп, как «Дассо» (авиастроение) и «Матра» (вооружение и космос). В итоге Франция вышла в то время на первое место среди других индустриально развитых стран по уровню

государственного контроля экономики (22%), не говоря уже о банковской системе. Аналогичный показатель - от 9% в ФРГ до 13% - в Австрии. Идеологи ФСП, считали, что с приходом к власти наступил «первый этап» процесса «перехода к социализму».

ФСП, и это отличало ее от большинства входящих в Социнтерн партий, провозгласила необходимость «разрыва с капитализмом». В программе «Социалистический проект» ( 1981 г .) приводится следующий тезис: «Чтобы выйти из кризиса, нужно выйти из капитализма, переживающего кризис». Сама партия, как указывается в резолюции съезда, «вдохновляется желанием проводить глубокие перемены, определенные ею самой как процесс разрыва с существующим порядком, а не как простое его улучшение» (53, 113).

Однако левый крен социалистов под влиянием продолжающихся депрессивных процессов в экономической жизни страны, массового бегства капиталов и т.п. стал смещаться в правую сторону. В 1983 г . был принят «план Делора», тогдашнего министра экономики и финансов, по которому намечались меры «жесткой экономии», что означало отказ социалистического правительства от совместно с коммунистами принятой программы.

В экономической политике был выдвинут лозунг «модернизации промышленности», означавший внедрение новейшей технологии, с одной стороны, и свертывание традиционных отраслей, переживающих застой - металлургической, горнодобывающей, судостроительной, - с другой. На этом этапе стали изменяться и представления о роли государства и национализированного сектора в борьбе с кризисными явлениями.

Л.Фабиус, ставший главой правительства в 1984 г ., заявил о необходимости «по-новому подходить в практической деятельности к роли государства». Государство не должно навязывать себя или мешать, а делать только то, что необходимо. У государства «обозначились его границы, за которые оно не должно выходить» (114, 110). Тем самым руководство ФСП в понимании государства стало ориентироваться на ту модель, которую разрабатывали на правом фланге партии, а именно «уменьшение власти государства». Ставка на государственный сектор есть, по их мнению, «волюнтаристская», «неэффективная и опасная» политика как с точки зрения экономических перспектив, так и международного влияния Франции.

Идея приоритета рынка над государством приобретала все большую популярность. Парламентские выборы в 1986 г . показали, в чью пользу был сделан выбор, подведя черту под «левыми экспериментами». Переход от лево-социалистического варианта социально-экономической платформы к модернистско-технократическому варианту, близкому к неоконсерватизму, был не случаен.

Перед социал-демократией встала задача пересмотра своих концептуальных основ. Идея глобального «исторического перелома» была одной из ключевых на XVI конгрессе Социнтерна ( 1983 г .), с которой выступил В.Брандт.

Концепция «исторического перелома» сводилась к тому, что наступила новая фаза фундаментальных перемен, вызванных третьей промышленной революцией, новым социокультурными тенденциями, модификацией социальных отношений. В рядах социал-демократии до сих пор не утихает дискуссия по проблеме, которую обозначают как «кризис прогресса». Один из теоретиков Социнтерна директор Академии Густава Хайнеманна (ФРГ) Т.Майер перечисляет эти политические вопросы, важные и для социалистических партий, и для общественности в целом индустриально развитых стран: понятие экономического роста; экологическая угроза; социальное управление техникой; будущие мира труда; социально ответственное производство; новый индивидуализм; новые формы всеобщей безопасности; беспримерные масштабы интернационализации (96, 115).

Новые парадигмальные установки вызвали разговоры о «новом ревизионизме». Поскольку проблемы постепенного проведения реформ в повестке дня уступают место разработке модели научно-технической цивилизации, О.Лафонтен отмечает, что в дискуссиях последних лет, «центр тяжести которых сместился с производственных отношений и способа производства на технику и результаты ее использования (выделено мной. В.К.), постоянно подчеркивалось, что управление развитием техники является политической задачей» (84, 58-59).

Итак, производственные отношения заменены в иерархии проблем технологическими, а последние становятся политическими проблемами. Понятия свободы, демократии объявляются как средство и цель не только социализма (демократического), но и всего мирового сообщества; солидарность - как выражение общности человечества; культура - как требование доступа к глобальному культурному наследию.

Концепция Бернштейна, таким образом, проделав определенную эволюцию, пришла к своему политическому завершению. При чем, эта эволюция, как представляется, отражала логику исторического развития, не взрывая и не обращая ее в историческое назад, не идя по проторенным коммунизмом дорогам. В социал-демократии выкристаллизовалась оценка «реального» социализма, где, - как писал Лафонтен, - «деление между государством и обществом, правда, устранено, но в порядке, обратном тому, о каком думал Маркс: не гражданин «перекачал» в себя государство и подчинил его себе, а государство подчинило себе гражданина» (84, 164-165).

Без труда мы увидим, что такое развитие событий явилось результатом реализации основных теоретических формул.