Кеннеди П. Вступая в двадцать первый век

ОГЛАВЛЕНИЕ

Часть вторая. Региональные импульсы

13. АМЕРИКАНСКАЯ ДИЛЕММА

Хотя дискуссии о будущем той или иной страны проходят повсюду, от Франции и до Японии, нигде они не охватывают столь широкий крут вопросов, столь широкую аудиторию, как в Соединенных Штатах Америки. В этой огромной децентрализованной и изобилующей средствами массовой информации стране в книгах, газетах, по радио и телевидению учеными мужами и лоббистами, авторами политических комментариев и профессиональными лекторами обсуждаются вопросы самого разного характера: о праве на аборты и о «конце истории», о расовой принадлежности и образовании. Споры о будущем Америки подпитываются также идеологическими различиями: большинство консерваторов делают упор на достижениях Америки — «победе» в «холодной войне», успехах капитализма, — в то время как либералы указывают на растущий сгусток проблем: государственный долг, упадок системы социального обеспечения и образования, снижение уровня жизни средних слоев населения, ослабление экономического руководства страной и чрезмерное военное присутствие за границей1. Поскольку дискуссия об «упадке или возрождении» Америки приобрела политический характер, спорящие стороны прибегают к альтернативным сопоставлениям, приводят в поддержку своих позиций различные аспекты экономики и общественной жизни2, что еще более запутывает вопрос.
Особую остроту этой полемике о будущем Соединенных Штатов придает то, что она происходит среди людей, которые верили — еще до того, как в 1941 г. Генри Люс впервые употребил это выражение, — в то, что наступил «Американский век»3. Однако независимо от того, насколько точными признают будущие историки слова Люса, они обладали огромной психологической и эмоциональной силой, духовно укрепляя

341

американский народ. Они придавали ему ощущение «избранности», даже превосходства. От этого чувства, однажды испытав его, трудно отказаться. Естественно, что появление книг, озаглавленных «Конец американского столетия», «За пределами американской гегемонии» и «Америка — рядовая держава»4, вызывает в ответ книги под названиями: «Миф об упадке Америки», «Экономическое возрождение Америки», «Обреченная на лидерство» и «Третье столетие: возрождение Америки в век Азии»5. Каждая новая работа воспринимается как подтверждение взглядов той или иной школы — как «своевременный и убедительный ответ предсказателям гибели»6 и т.д. и т.п., — и споры продолжаются. Прекратится ли этот поток от естественного истощения, предсказать невозможно. Он свидетельствует о резком изменении настроения общества по сравнению с временами Трумэна, и даже шок от запуска первого спутника Земли не оказал такого воздействия на общество7. Очевидно, сейчас Соединенные Штаты гораздо более обеспокоены будущим, чем одно-два поколения назад.
В чем же сила и слабость Америки и насколько она подготовлена в настоящее время к глобальным переменам, которые рассматривались ранее в этой книге? В таком традиционном понятии «силы», как военный потенциал, Соединенные Штаты не имеют равных среди всех других государств, включая Россию и Китай. Обе последние страны располагают более крупными наземными силами, но их боеспособность в целом вызывает серьезные сомнения. Важна не столько численность, сколько моральный дух и боевая подготовка, качество вооружения и способность быстро перебрасывать силы на отдаленные театры военных действий. Соединенные Штаты в 80-е годы уделяли этому большое внимание и средства. В стратегическом отношении они сохраняют достаточное количество ракетных систем воздушного, наземного и морского базирования, чтобы удержать любую державу от нападения на них или их союзников. В техническом отношении их вооруженные силы обладают средствами для ведения «быстрых» войн с использованием всех видов вооружений от бомбардировщиков «Стелс» и истребителей до ракетных крейсеров AEGIS и высококлассного тактического оружия для ведения ночного боя. С помощью спутников, самолетов раннего предупреждения и разветвленной системы акустического обнаружения на море вооруженные силы США располагают возможностями определять, что замышляют их потенциальные противники8.

342

Наконец, США — единственная страна с поистине глобальным «охватом», чей флот, воздушные базы и наземные силы находятся в каждой стратегически важной точке света. Добавьте к этому способность быстро укреплять свои позиции в случае чрезвычайного положения. Ответ США на вторжение Ирака в Кувейт в 1990 г. продемонстрировал эти возможности американских вооруженных сил, когда за несколько месяцев в Саудовскую Аравию были переправлены свыше 1500 самолетов и 500 тыс. солдат и офицеров (включая тяжелые механизированные части), а в Средиземное море, Персидский залив и Индийский океан были введены оперативные морские соединения. Таким образом, Соединенные Штаты показали военную мощь, которой в настоящее время нет равных в мире. Возможно, аналогом в истории была «переброска» Великобританией под защитой ее военно-морского флота 300 тыс. солдат во время англо-бурской войны в начале нашего столетия.
По мере того как уходит в прошлое «холодная война», численность и ареал присутствия вооруженных сил США за границей значительно сокращаются. Однако вряд ли возможно возвращение Соединенных Штатов к политике, проводимой ими до 1941 г., когда за границей, в том числе и на территории зависимых островных стран, не базировалось ни одного военного соединения. Сейчас существование таких режимов, как в Ираке и Ливии, помогает Пентагону доказывать необходимость сохранения значительных и маневренных вооруженных сил9. Какое бы сокращение американских войск ни произошло, США, по всей вероятности, будут обладать намного большим военным потенциалом, чем страны среднего размера, такие, как Франция и Великобритания, и сохранят техническое превосходство над вооруженными силами России и Китая.
Тем не менее огромный военный потенциал США, хотя и способствует усилению их роли на мировой арене, не является благом для государства в целом. Расходы на оборону наносят определенный ущерб экономике и способности Америки противостоять угрозам невоенного характера. «Холодная война» была политическим «цементом», скреплявшим большинство американцев, как республиканцев, так и демократов, и обеспечивала их поддержку огромных военных расходов и альянсов, накладывавших на страну известные обязательства. Исчезновение советской угрозы нарушает этот консенсус, и американским лидерам становится труднее оправдывать перед своим народом широкое военное присутствие в мире. И если одни стратеги

343

обсуждают вопрос о том, следует ли вывести войска из Европы и нацелить их на борьбу с угрозой, исходящей от развивающихся стран, то другие высказывают сомнения по поводу целесообразности вооруженных сил вообще, поскольку сегодня угрозу Америке представляет не ядерное оружие, а ухудшение экологии, наркотики и потеря экономической конкурентоспособности10.
В результате чувство облегчения от того, что Советский Союз больше не является «врагом», омрачается тревожными размышлениями о подлинной роли Соединенных Штатов в мире11. Сторонники традиционного подхода считают, что американское присутствие в Европе, на Тихом океане и в других местах имеет огромное значение для предотвращения любого возврата к взрывоопасной ситуации 30-х годов12; по мнению их противников, вера в то, что Соединенные Штаты «обязаны руководить» в мире, налагает бремя на американский народ, отвлекает средства от внутренних нужд и вызывает отход американской демократии от первоначальных принципов внешней политики13. Такого рода доводы хорошо знакомы историкам. Как правило, ведущая держава выступает за стабильность в мире для того, чтобы сохранить систему, которая обеспечивает ей влияние и богатство; эта система включает в себя обязательства и договоры, обещания географически отдаленным союзникам и гарантии держать открытыми морские пути. Однако осуществление особого руководства несет угрозу стать международным полицейским, пресекая угрожающие «закону и порядку» действия, где бы они ни возникали, и находя все больше «нестабильных границ» по всему миру, которые требуют охраны14. Это предполагает, что дебаты о будущем американской внешней политики будут продолжаться.
Такие дебаты затронут и вопросы внутренней политики, хотя бы из-за огромных расходов на поддержание такого глобального положения; военная безопасность Соединенных Штатов обходилась в 300 млрд. долларов в год, она также отвлекала ресурсы — капитал, персонал вооруженных сил, материальные средства, квалифицированный труд, инженеров и ученых — от гражданского производства. В 1988 г., например, свыше 65% федеральных средств на НИОКР были выделены на оборону, в то время как на защиту окружающей среды 0,5% и на промышленное развитие 0,2%. Более того, вовлекая Москву в дорогостоящую гонку вооружений, Америка в то же время вела конкурентную борьбу за свою долю на мировом рынке со своими союзниками — Японией и Германией, которые выделяли меньшие средства из своих

344

национальных ресурсов на военные цели, таким образом высвобождая капитал, людскую силу и расходы на НИОКР для гражданского производства, что подрывало американскую промышленную базу. Неудивительно, что такое положение вызвало американские требования, что либо союзники выделяют больше средств на общую оборону, либо же американские расходы на оборону будут значительно урезаны и использованы для внутренних нужд10.
Вопрос о том, ведут ли высокие военные расходы к экономическому спаду, не является таким простым* . Намного важнее то, какова структура экономики той страны, которая несет бремя больших военных расходов. Если ее экономика быстро растет, обладает процветающей производственной базой, применяет новейшие технологии, имеет устойчивый приток квалифицированного труда, ученых и разработчиков, делает крупные инвестиции в НИОКР, имеет остаток (или излишки) при расчете по текущим счетам и не является должником других стран, тогда ее структура позволяет отчислять на оборону 3—6 или даже 9% ВНП, что невозможно при отсутствии вышеназванных показателей16.
На деле, учитывая масштаб и многообразие американской экономики, невозможно с категоричностью утверждать, что она безнадежно слаба, так же, как и чрезвычайно сильна; она представляет соединение силы и слабости.
Единственный и наиболее важный факт заключается в том, что по сравнению с серединой столетия в последней его трети темпы роста значительно замедлились, о чем свидетельствуют данные, приведенные в графике 12.
Каковы бы ни были причины этого снижения темпов роста, последствия его являются серьезными для Соединенных Штатов, учитывая их внутренние и внешние обязательства. При высоком, достаточно равномерно распределенном уровне жизни, активном платежном балансе по текущим операциям и отсутствии иностранных обязательств такие страны, как Швейцария или Люк-__________________
* В некоторых случаях расходы на оборону способствуют экономическому росту, как это было в США во время второй мировой войны. Наоборот, сокращение военных расходов может очень мало или совсем не отразиться на экономическом развитии какой-либо страны, если «сэкономленная» часть будет потрачена обществом на импорт автомобилей, вин и магнитофонов; если же эта сумма будет направлена на продуктивное инвестирование, то экономические результаты могут быть совершенно другими.

345

График 12. Темпы роста валового внутреннего
Продукта США(17) (среднегодовой)

сембург, могут переживать длительный период экономического застоя, и последствия его, хотя и тяжелые, не будут вызывать серьезных опасений. Но Соединенные Штаты — это главная военная держава, имеющая обязательства по всему миру; ее богатство, хотя и значительное, распределено неравномерно, что приводит к серьезным внутренним социальным проблемам; она имеет громадный дефицит по текущим статьям платежного баланса и вынуждена прибегать к иностранным займам. При наличии этих обстоятельств продолжительный период низких темпов роста усугубляет существующие проблемы. Маловероятно, что Соединенные Штаты смогут обеспечивать на том же уровне военную безопасность и одновременно решать свои социальные проблемы и выплачивать долги. Страна, где реальные недельные доходы неуклонно падают с 1973 г., все менее склонна тратить деньги на самые неотложные нужды.
Положение обостряется, когда в других странах наблюдаются более быстрые темпы роста, приводящие к изменениям в

346

экономических взаимоотношениях. Ведущая сверхдержава не может долго поддерживать свой статус, если ее экономика переживает относительный спад18. Более того, поскольку этот спад носит относительный и постепенный характер, он представляется в конечном счете опасным; как отмечал один экономист, «страна, где рост производительности отстает на 1% от других стран, за одно столетие может превратиться, как это произошло с Великобританией, из неоспоримого мирового промышленного лидера в среднеразвитую в экономическом отношении страну, какой она в настоящее время и является»19. Помимо этого, она превратилась и во второстепенную державу. Вероятно, эта мысль скрывалась в недавнем заявлении г-жи Тэтчер о том, что, если темпы роста американской экономики, как некоторые прогнозируют, окажутся более низкими, чем в 90-е годы в Японии, это будет «катастрофой»20. Исходя из реалистической оценки, это подорвало бы позиции США в мире, вызвав дальнейшее изменение баланса сил между Вашингтоном и Токио* .
Это предполагает, что для обеспечения долгосрочного роста основной стратегической целью Соединенных Штатов по мере их движения к двадцать первому веку должно быть повышение производительности на душу населения. Нельзя сказать, что экономическая экспансия хороша сама по себе — она наносит ущерб экологии и обществу, если ей следовать слепо, но без роста экономики многие желаемые цели не могут быть достигнуты.
В последние годы, однако, уровень производительности в США стал причиной серьезной озабоченности. Начиная с девятнадцатого столетия в Соединенных Штатах была самая высокая в мире производительность труда. Благодаря этому их национальный доход и «военный потенциал» были больше, чем у кого-либо, в период двух мировых войн21. В настоящее время их общая производительность по-прежнему выше, чем в Японии
__________________
* Статистически это довольно легко подсчитать. Если оценить американскую экономику в 1988 г. предположительно в 4,8 триллиона долларов, то при среднем ежегодном темпе роста в 2% до конца этого столетия ее стоимость в 2000 г. составит 6,1 триллиона долларов (с учетом инфляции). Соответственно японская экономика в 2,8 триллиона долларов (1988), при темпе роста в 4%, достигнет 4,56 триллиона долларов. Этот простои расчет не учитывает возможное укрепление йены — как следствие большего роста, — что еще значительнее сократит этот разрыв.

347

и Германии, но с 60-х годов в других государствах она растет более быстрыми темпами, снижая американское лидерство.
Более того, повышение производительности труда в последние годы произошло в США главным образом в промышленности, в то время как в американской экономике все большую долю составляет сфера услуг* , где средняя стоимость выхода продукции на одного работника невелика, если сравнивать с промышленностью и сельским хозяйством. Таким образом, при росте производительности в промышленности в 3%, национальный темп роста, по всей вероятности, составляет 1%. Далее, в 80-е годы рост производительности в американской промышленности в значительной мере шел не за счет роста выпуска продукции на каждого работающего — как это имело место в Японии, — а в результате закрытия фабрик и сокращения рабочей силы, поскольку производительность может расти быстрее во время спада, когда ликвидируется множество рабочих мест, а не в период роста, когда снижение затрат менее необходимо; рост производительности часто имеет место и при фактическом сокращении общего объема продукции22.
Растущая задолженность Америки, непрочность ее финансовой системы и устойчивый дефицит торгового баланса и текущих статей платежного баланса также получили бы разрешение за счет повышения производительности. Задолженность образуется на разных уровнях. На национальном уровне она возникает от нежелания правительства Соединенных Штатов и Конгресса оплачивать растущие расходы на военные и социальные программы путем введения дополнительных налогов — эта тенденция уже проявилась в 60-е годы и была закреплена администрациями как демократов, так и республиканцев. В 80-е годы она значительно усилилась после решения правительства Рейгана снизить налогообложение и повысить военные расходы. В 1960 г. дефицит федерального бюджета составлял 59,6 млрд. долларов, а государственный долг — 914,3 млрд. долларов23. В 1991 г., несмотря на обещания Белого дома и Конгресса взять расходы «под контроль», дополнительные затраты — дезактивация ядерных объектов, помощь банкам при выходе из экономических трудностей — повысили дефицит до уровня свыше 300 млрд. долларов, в то время как государственный долг приблизился к 4 триллионам долларов, и это
__________________

* Несколько лет назад сфера услуг составляла ориентировочно 68% от ВНП и на нее приходился 71 % от числа рабочих мест.

348

еще не включает обязательства федерального правительства на сумму примерно в 6 триллионов долларов по различным программам (гарантированные цены фермерам, ссуды фермерам и учащимся, программы страхования). Уплата процентов по государственному долгу составляет около 300 млрд. долларов ежегодно и равна 15% государственных расходов. Как отмечает редактор отдела экономики «Уолл стрит джорнэл», выплаты по процентам в настоящее время превышают «общую сумму расходов правительства на здравоохранение, науку, космос, сельское хозяйство, жилищные программы, защиту окружающей среды и систему правосудия». Однако возрастут, по-видимому, не только эти расходы — за счет вынужденного сокращения государственных затрат по другим статьям, — но и суммы платежей по процентам, причитающимся иностранным держателям облигаций Государственного казначейства США, что приведет к дальнейшему снижению национального благосостояния Америки. Наконец, если медленный экономический рост сохранится в течение всех 90-х годов, дефицит может увеличиться, поскольку федеральные поступления будут расти не с такой скоростью, как расходы24.
В 80-е годы стремительно вырос не только государственный долг, но и все другие формы задолженности. Начиная с 1986г. начали сталкиваться с дефицитом федеральные и местные органы управления, и эта тенденция обостряется в результате сокращения государственных субсидий. Долг потребителей, который стимулировался выгодами расходования «дешевых денег», достиг 4 триллионов долларов, а его погашение уменьшало личные доходы. С корпоративным долгом дело обстояло еще хуже:
«с началом 90-х годов около 90% общего дохода американских корпораций после уплаты ими налогов уходило на оплату процентов по долгу». И хотя из-за растущих экономических сложностей рост государственного и частного долга начал замедляться, он составлял примерно 180% ВНП, т.е. находился на уровне, невиданном с 30-х годов25.
Дефицит в балансе платежей и дефицит по текущим статьям платежного баланса говорили о дальнейших изменениях по сравнению с 50-ми и 60-ми годами, когда Америка имела активное сальдо торгового баланса и платежного баланса по текущим
__________________

* Эти общие суммы также возрастут в результате надвигающегося дефицита средств на социальное обеспечение, который рассматривается ниже на с.366-367.

349

расчетам26. С 1971 г., когда Соединенные Штаты впервые за столетие зарегистрировали дефицит торгового баланса, они постоянно покупали больше, чем продавали. К 19 8 7 г. дефицит торгового баланса достиг ошеломляющей цифры в 17 1 млрд. долларов, и, хотя снижение стоимости доллара сократило эту общую сумму к концу 80-х годов, дефицит составлял свыше 100 млрд. долларов. Если бы американская экономика смогла покрыть «видимый» дефицит торгового баланса путем доходов от таких «невидимых» статей, как услуги, доходы от инвестиций и туризма, как это делала Великобритания до 1914 г., то положение было бы менее серьезным; однако американский объем доходов по невидимым статьям является недостаточным, чтобы покрыть дефицит. В результате Соединенные Штаты живут сейчас за счет займов у иностранных кредиторов на сумму примерно в 100 млрд. долларов в год. Таким образом, менее чем за десятилетие Соединенные Штаты, ранее крупнейший кредитор в мире, стали по ряду показателей крупнейшим в мире государством-должником27 Чем дольше это будет продолжаться, тем больше американских активов — акций, земель, промышленных компаний, долгосрочных казначейских обязательств, гигантов средств массовой информации, лабораторий — будут приобретаться иностранными инвесторами.
В основе дефицита торгового баланса Америки лежит продолжительное снижение роли американской промышленности, что может показаться любопытным фактом, когда такую значительную часть экономики составляет сфера услуг. Однако по своему характеру значительная часть сферы услуг (ландшафтное садоводство, ресторанный бизнес, общественный транспорт) не может работать на экспорт, и даже там, где доходы от услуг значительны (консультации, экспертиза, юрисдикция, патенты, комиссионные банков), общий итог не покрывает стоимость импортируемых ежегодно товаров и услуг* . Промышленность играет жизненно важную роль и по другим причинам: на его долю приходятся практически все исследования и разработки, а процветающая и конкурентоспособная производственная база все еще имеет «основополагающее значение для национальной безопасности»28.
__________________
* Например, общая стоимость товаров и услуг, импортированных в Соединенные Штаты в 1987 г., составляла 550 млрд. долларов, в то время как суммарный экспорт услуг составлял 57 млрд. долларов.

350

Однако любая попытка оценить сегодняшнее состояние и перспективы на будущее американского промышленного производства затрудняется его многообразием. Некоторые из крупнейших компаний являются мировыми лидерами, а множество небольших фирм (например, в области программного обеспечения) не имеют равных в своей области. Других, однако, лихорадит от иностранной конкуренции, и их бедственное положение становится предметом обсуждения бесчисленных комиссий, исследований, рабочих групп и слушаний в Конгрессе. Сейчас возникла целая отрасль (к сожалению, не отличающаяся большими успехами ни на ниве производства, ни в своем вкладе в баланс платежей) по изучению американской «конкурентоспособности»29. В результате вырисовывается картина индустриальной державы, которая, хотя и обладает многими преимуществами, больше не занимает того господствующего положения, которое ей принадлежало в первые два послевоенных десятилетия.
И хотя это картина не полной безысходности, усиление иностранной конкуренции в одной отрасли промышленности за другой, безусловно, увеличивает американский дефицит товарного торгового баланса. Как показано на графике 13, в 80-е годы из восьми ключевых промышленных секторов только в двух — производстве химикатов и гражданских самолетов — наблюдалось превышение стоимости экспорта над стоимостью импорта.
Этот дефицит наблюдается в целом ряде отраслей промышленности, начиная от продукции с низкой добавленной стоимостью на человека (текстиль) до продукции высоких технологий (станки с компьютерным управлением и роскошные автомобили). Это не означает, что экономика намеренно отказывается от производства продукции низкого технологического уровня и подталкивает развитие более сложных ее секторов. Как утверждают некоторые, она просто борется за выживание на всех уровнях.
Неудивительно, что дебаты о «конкурентоспособности» не привели к единству мнений. Призывы к протекционизму со стороны переживающих кризис отраслей промышленности встречают сопротивление тех, кто опасается последствий этого шага на экспортных рынках, а также экономистов, проповедующих свободную конкуренцию. Нападкам на раскупающих Америку иностранцев противостоит тот аргумент, что появление японских и европейских компаний влечет внедрение новых

351

График 13. Торговый баланс 8 отраслей промышленности США(30)

профессиональных навыков, открытие рабочих мест и вливание так необходимого капитала. Кампании за то, чтобы «покупать только американское», встречают противодействие тех, кто считает, что потребители должны иметь право на свободный выбор товаров, независимо от того, в какой стране они произведены. Призывы к контролю за промышленностью осуждаются теми, кто считает, что действия правительства будут неэффективными и противоречат американским традициям. Одни утверждают, что относительный экономический спад объясняется какой-то одной причиной, в то время как другие считают, что причин множество, начиная от плохого менеджмента до низкого уровня инвестиций, от недостаточной технической квалификации до чрезмерного государственного регулирования. Эта дискуссия перекликается с той, что происходила столетие назад в Англии, когда в ответ на признание того, что ведущая роль страны в промышленном производстве утрачивается, возникло движение за «национальную экономическую эффективность»31.
Тревога по поводу состояния экономики Соединенных Штатов сегодня подогревается также и более широкой обеспокоенностью о последствиях этого для национальной безопасности, американской мощи и положения США на международной арене. Что если иностранные компании станут монополистами в тех отраслях промышленности, которые выпускают стратегическую продукцию для Пентагона, или какая-либо деталь военно-стратегического назначения будет производиться только за границей? Что если страна станет зависимой от иностранного капитала и не придется ли ей в один прекрасный день расплачиваться за эту зависимость не только финансами, но и политикой? Что если ее производственная база будет и дальше разрушаться, поддерживая расходы на оборону, которые в 6—10 раз превышают расходы других стран? И если сейчас «страна только подвергается риску» имперского перенапряжения, не станет ли это в будущем реальностью32. И если в следующие десятилетия ее экономика будет развиваться лишь наполовину быстрее, чем японская или Европейского сообщества, — не приведет ли продолжающееся изменение в балансе производительных сил* к тому, что Соединенные Штаты больше не будут державой номер один в мире?
_________________

* В статье Дж. Зисмана «Соединенные Штаты: торговля и промышленность», «International Affairs», т. 67, № 1 (январь 1991), с. 90, приводятся следующие данные:

353

Эти страхи могут показаться старомодными некоторым экономистам — признаком «остаточного мышления» в век, когда с их точки зрения национальное государство уже не играет доминирующую роль и ключевой вопрос заключается в качестве жизни, а не в ранге глобальной иерархии33. Однако можно предсказать, что, несмотря на все доводы, эти опасения по-прежнему будут существовать.
Какие же выводы могут быть сделаны при рассмотрении этого противоречия? С точки зрения оптимистов, все происходящее можно вполне понять. В послевоенные десятилетия Соединенные Штаты занимали неоправданно высокое положение в международных делах, поскольку другие державы были ослаблены войной; по мере того, как они восстанавливали свою экономику, американская доля в мировом производстве, промышленности, обладании новыми высокими технологиями, распределении финансового капитала и даже военной мощи должна была снижаться. Все же Соединенные Штаты остаются самым значительным государством в мире с точки зрения экономической и военной мощи, дипломатического влияния и политической культуры, несмотря на необходимость проведения определенных внутренних реформ34. Американская промышленность оказалась не готова к

Выпуск продукции в Соединенных Штатах по сравнению с другими странами (в %)
Хотя некоторый рост стоимости доллара (см. данные за 1986 г.) вызвал кратковременное оживление, общая тенденция очевидна и была бы еще более ярко выражена в статистических данных за период до 1991 г.,

354

интенсивности иностранной конкуренции — и поплатилась за это, — однако по сравнению с 80-ми годами она стала более гибкой и приспособленной, ее производительность резко возросла, и она осваивает новые технологии и производство продуктов, имея несравнимое превосходство, особенно по части научно-исследовательских кадров. Преимущества таких конкурентов, как Япония, долго не сохранятся. При снижении валютного курса доллара и продолжающемся подъеме производства экономика США войдет в фазу длительного роста, превратит дефицит в активное сальдо и энергично преодолеет временные затруднения35.
С точки зрения пессимистов, такие рассуждения являются признаком того, что многие американцы перестали понимать серьезность этой проблемы. Их беспокоит не относительный спад в экономике, происшедший в течение двух послевоенных десятилетий, поскольку он явно был «естественным» результатом перестройки экономики в других странах. Их беспокоят признаки того, что по сравнению с другими странами еще с 60-х годов позиции США в области новых технологий и патентов, ключевых отраслей промышленности, финансовых активов и баланса текущих финансовых расчетов продолжают ухудшаться, а ее внешняя покупательная способность падает. Большинство пессимистов были бы рады оказаться неправыми, и они не довольны, когда их называют «пораженцами». Однако они по-прежнему скептически относятся к туманным аргументам, что «особость» Америки, ее «гений» и «способность ответить на любой вызов» каким-то образом восстановят ее положение, видя в таких рассуждениях ту самую этноцентрическую гордость, которая ранее помешала другим обществам заметить наступление спада и принять необходимые меры. Поэтому, размышляя о будущем, пессимисты обращаются к прошлому и опасаются того, что безразличие руководства к процессам глобальных исторических перемен может нанести ущерб долгосрочным перспективам Америки36.
И хотя полемика вокруг «упадка и возрождения» Америки, естественно, концентрируется на вопросах экономики, горячие споры идут также о недостатках системы образования, социальных проблемах, благосостоянии народа, даже о его политической культуре. Это, по-видимому, вызвано опасениями, что причины неконкурентоспособности могут быть более серьезными, нежели неадекватная норма сбережений. Характерным для такой логики

355

мыслей является утверждение, что американский народ каким-то образом встал на неверный путь. Популярный телевизионный ведущий Джон Чэнселлор высказался по этому вопросу следующим образом:
«У нас есть силы, но они подрываются целым комплексом слабостей — тысячью ран, которые нам трудно залечить. Мы ослабили себя тем, как мы решаем проблемы политики, управляем нашим государством, учим ваших детей, оказываем помощь бедным, заботимся о стариках, делаем сбережения, оберегаем нашу природу и оказываем влияние на правительство»37
Таким образом, Чэнселлор приходит к выводу, что для того, чтобы Соединенные Штаты могли достигнуть прежнего уровня благосостояния, необходимо осуществить многочисленные перемены38. И все же вероятность такого возрождения — даже при поддержке его призыва широкими слоями населения — очень сомнительна.
Читателям ежедневных американских газет перечень недугов более чем известен, например, положение в системе здравоохранения. В 80-е годы число работающих в ней удвоилось (снизив таким образом общую производительность труда), на нее направляется около 12% ВНП, т.е. в два раза больше, чем на оборону, и тем не менее приемлемый уровень медицинского обслуживания для многих граждан не обеспечивается. Фактически около 37 млн. американцев не имеют медицинского страхования. К концу 80-х годов число бедняков, нуждающихся в специальной медицинской помощи в таких случаях, как рождение детей, зараженных сифилисом и СПИДом, неуклонно росло; в местах массового проживания черного населения, где половина детей до шестилетнего возраста живет в семьях, находящихся за чертой бедности, вопросы санитарии необычайно остры. Не имея общенациональной системы здравоохранения, «Соединенные Штаты занимают последнее место среди промышленно развитых стран... по детской смертности, продолжительности жизни и по числу посещений врача», хотя они, по всей вероятности, на первом месте в мире по числу политиков, рассуждающих о «семейных ценностях»39. Хотя продолжительность жизни белых пожилых мужчин и женщин возросла (значительная часть расходов на здравоохранение идет на обслуживание людей старше семидесяти пяти лет), среди черных женщин и особенно мужчин она

356

сокращается 40. Из-за такого широкого распространения нищеты благотворительная организация «Оксфам Америка», известная своим содействием развивающимся странам, в 1991 г. заявила, что впервые за свою историю занимается самими Соединенными Штатами.
Такие диспропорции в медицинском обслуживании отражают современную систему распределения богатства и доходов в Соединенных Штатах, где менеджеры зарабатывают в среднем в девяносто раз больше, чем рабочие в промышленности (в 1980 г. менеджеры зарабатывали в сорок раз больше), и где 30% афроамериканцев и 20% латиноамериканцов получают меньше, чем это предусмотрено официальной чертой бедности, и живут в трущобах. Проблема обостряется ростом употребления наркотиков: согласно одним оценкам, Соединенные Штаты, имея 4—5% от общей численности населения Земли, потребляют 50% производимого в мире кокаина. Такой масштаб наркомании налагает дополнительное бремя на систему медицинского обслуживания, при этом лечение необходимо не только взрослому населению: в одном 1989г. примерно 375 тыс. американских детей появились на свет с врожденной склонностью к потреблению наркотиков, главным образом кокаина и героина41.
Наркомания, в свою очередь, подпитывает преступность, которая в Соединенных Штатах значительно выше, чем где-либо в развитых странах. Благодаря политическому влиянию Национальной стрелковой ассоциации американцы получили доступ к огнестрельному оружию и пользуются им в масштабах, поражающих зарубежных наблюдателей. Американцы имеют в личном пользовании примерно 60 млн. единиц легкого огнестрельного оружия и 120 млн. ружей и убивают примерно 19 тыс. человек ежегодно, главным образом из легкого оружия. Число убийств на душу населения в 4—5 раз выше, чем в Западной Европе (число изнасилований в 7 раз выше, число разбойных нападений в 4—10 раз)42. По мнению экспертов, корни такого уровня насилия следует искать в культурных традициях, и его нельзя связывать лишь с нищетой. Число убийств в Нью-Йорке намного превышает количество убийств в трущобах Калькутты, например, а в преуспевающем Сиэтле, который недавно оказался на первом месте
__________________
* Единственное аналогичное сокращение продолжительности жизни в развитой стране, как указывалось выше на с.280, наблюдалось среди русских мужчин. Является ли просто совпадением то, что это происходило в двух крупнейших военных державах мира?

357

среди других городов Соединенных Штатов по «пригодности для жизни», оно в семь раз больше, чем в английском Бирмингеме43, Уровень насилия нельзя также объяснить слабой работой полиции или отсутствием сильных сдерживающих факторов; по последним подсчетам, в американских тюрьмах содержалось свыше миллиона заключенных, т.е. больше пропорционально численности населения, чем в Южной Африке или бывшем СССР*. Из каждых 100 тыс. черных американцев-мужчин 3 тыс. сидят в тюрьме, в то время как в Южной Африке даже при системе апартеида в тюрьмах находилось 729 негров мужского пола на каждые 100 тыс. человек населения44.
Увеличение в 80-е годы в два раза числа людей, сидящих за решеткой, следовательно, оказалось не очень эффективным способом борьбы с эрозией социальных отношений в американском обществе, частично из-за сложности проведения серьезных социальных реформ в политически децентрализованном, придерживающемся доктрины свободной воли обществе45. Сокращение бездомности и нищеты в городских гетто и на сельскохозяйственном Юге требует огромных средств, которые могут быть взяты у более обеспеченных слоев (тех, кто голосует) и переданы неимущим (тем, кто не принимает участия в голосовании). Со времен «бостонского чаепития» представители американского среднего класса испытывают глубокое отвращение к уплате налогов, имея на это определенное оправдание, поскольку в отличие от европейцев они не получают взамен таких типичных для среднего класса преимуществ, как бесплатное обучение в колледжах и медицинское обслуживание, субсидирование культурных мероприятий, эффективную систему общественного транспорта и т.д.46. Поскольку политики, выступающие за увеличение налогов, не пользуются поддержкой населения, постоянно существует соблазн решения таких неизбежно острых проблем, как помощь в выходе из экономических трудностей страховым и ссудосберегательным компаниям и рост объема платежей по процентам по государственному долгу путем получения займов, а не за счет роста доходных статей бюджета. Почти в равной мере соблазнительно заявлять, что хотя социальные реформы и реформы в
*
В Соединенных Штатах число преступников в тюрьмах составляет 426 человек на 100 тыс. человек населения, в Австралии — 72 человека, в Нидерландах — всего 40. В бывшем СССР на 100 тыс. человек населения находилось в тюрьмах 268 человек. Почти половина американских заключенных негры, которые составляют 1 2% населения США.

358

области здравоохранения необходимы, но денег на их проведение нет. Возможно, средства могли бы быть найдены, если бы производительность и реальный рост резко увеличивались; но, когда этого не происходит, изменение приоритетов в расходовании средств становится частью «игры с нулевым результатом» и блокируется группами, которым это грозит остаться ни с чем47.
Однако американцы всегда вкладывали значительные суммы в образование. В 1989 г. на государственное и частное образование было израсходовано свыше 350 млрд. долларов для обучения 45 млн. учащихся начальных и средних школ, а также почти 13 млн. студентов колледжей и университетов. В абсолютных показателях большие средства на одного ученика выделяет только Швейцария; в относительных показателях, Соединенные Штаты выделяют на образование 6,8% ВНП, столько же, сколько Канада и Нидерланды и намного больше, чем Япония, Франция и Германия40.
Правда, Соединенные Штаты могли бы утверждать — и до некоторой степени обоснованно, — что их система высшего образования является одной из лучших в мире. Помимо многочисленных и превосходных общеобразовательных колледжей существует развитая система университетов во всех штатах, где обучается огромное количество студентов. Кроме того, в стране имеется самое большое в мире число научно-исследовательских университетов и институтов разного профиля, которые привлекают студентов из многих стран и где собраны лучшие научные кадры со всего мира, работы которых получают самое большое международное признание (например, Нобелевские премии). Фонды таких интеллектуальных центров, как Гарвард, Йель и Стэнфорд — при пожертвованиях в миллиарды долларов, — окупаются результатами их деятельности и высокой репутацией во всем мире. Ежегодно из них выходит множество специалистов научного и творческого труда, на которых зиждется американская экономика.
Однако положение в высшем образовании является исключением, в других областях образования картина выглядит менее благоприятной. Многие американцы обеспокоены увеличением признаков того, что общий уровень государственного образования для учащихся до восемнадцати лет относительно посредственный. С начала 60-х годов результаты тестов на проверку знаний учащихся — как бы к этим данным ни относиться — значительно снизились. Несмотря на возможности, предоставляемые государственной системой массового бесплатного обучения, число

359

учащихся, покидающих школы, достигает рекордных цифр; ежегодно среднюю школу оставляют от 600 до 700 тыс. человек, что составляет одну пятую часть всех учащихся средних школ (и почти половину в средних школах городских гетто)49. Более того, хотя данные проведенной в 1980 г. переписи гордо, и возможно ошибочно, показали, что уровень грамотности составляет почти 100%, авторы различных исследований утверждают, что миллионы американцев, точнее, от 23 до 84 (!) млн., функционально неграмотны; как утверждается в одном из таких исследований, 25 млн. взрослых американцев не настолько хорошо читают, чтобы понять смысл предупреждения на пузырьке с лекарством, а 22% взрослых не могут правильно написать адрес на конверте50.
Как это выглядит по сравнению с ситуацией в других странах? В недавно проведенном стандартизированном научном тестировании учеников девятых классов в семнадцати странах американские учащиеся оказались позади своих сверстников из Японии, Южной Кореи и всех западноевропейских стран, опередив только учеников из Гонконга и Филиппин. В тесте на математические способности (1988) американские восьмиклассники были почти на самом последнем месте. Другие тесты показывают, что показатели у американских детей снижаются по мере того, как они подрастают, хотя, как это ни странно, более двух третей учащихся средних школ считают, что они «хорошо» справляются с математикой, в то время как такого мнения придерживается лишь одна четвертая часть учащихся из Южной Кореи, показавших при тестировании гораздо более высокие результаты51. Только 15% учащихся средних школ изучают какой-либо иностранный язык, и всего лишь 2% изучают один иностранный язык более двух лет52. Проверка знаний учащихся средних школ по общей истории также обнаружила почти полное невежество (например, незнание, что такое Реформация), которое затмило лишь незнание географии; каждый седьмой из прошедших недавно тестирование американцев не мог найти свою собственную страну на карте мира, а 75% — Персидский залив, хотя в конце 80-х годов многие из них выступали за отправку в этот регион американских вооруженных сил53. В 1983г. Национальная комиссия по качеству образования в своем знаменитом докладе «Нация в опасности» отмечала: «Если какая-либо недружественная иностранная держава попыталась бы заставить Америку иметь такие посредственные показатели в области образования, какие существуют у нас сегодня, это могло бы

360

с полным основанием рассматриваться как вооруженная агрессия»54.
Несмотря на многочисленные исследования этой проблемы, главная ее причина все еще неясна. Некоторые эксперты предостерегают от слишком жестких выводов из снижающихся показателей при тестировании и напоминают, что в Соединенных Штатах система образования охватывает значительно большую часть населения и в значительно большем объеме, чем это было сорок лет назад; к тому же вряд ли правомерно сравнивать знания среднего американского ученика обычной средней школы и учащихся более привилегированных систем образования в других странах55. Неправомерно также сравнение стандартов образования страны «плавильного котла» и таких демографически стабильных и этнически однородных стран, как Швеция и Япония.
Более прозаически можно заметить, что, хотя Америка затрачивает большие средства на образование в целом, непропорционально большая их доля (40%) идет на высшее образование (что объясняет, возможно, почему американские университеты котируются так высоко в мире), в то время как на другие виды образования выделяется меньше средств, чем в других странах* 5 6. Опять же с каждым годом американские учащиеся занимаются все меньшее число дней в году (17 5— 180 учебных дней являются нормой) по сравнению с их сверстниками в Западной Европе (от 200 и более) и в Японии (свыше 220). Если сравнить количество учебных занятий, которое посещал средний восемнадцатилетний японец или южнокореец, с одной стороны, и средний американец — с другой, то разница будет сопоставима с 3—4 годами обучения. Поэтому стоит ли удивляться, что первые гораздо лучше подготовлены по алгебре и физике?57 Наконец, Соединенные Штаты являются одной из немногих развитых стран, где не существует общенациональных стандартов оценки обучения по результатам единообразных государственных экзаменов. Согласно выводам, сделанным Национальным научно-исследовательским советом США после изучения состояния преподавания математики, это является главной причиной того, что «поставленная с ног на голову система мстит нам»58. Однако любые предложения об
*
На начальное и среднее образование США расходуют 4,1 % ВНП, отставая от Швейцарии (5,8%), Германии (4,6%) и большинства других развитых стран.

361

учете опыта общеобразовательных систем других демократических обществ встречают сопротивление со стороны школьных советов, чиновников образования, объединении учителей и всех тех, кто выступает за сохранение в стране традиций децентрализации.
С точки зрения других экспертов, изменения технического порядка не играют столь важной роли, как та культура общества, в рамках которой существует система американского образования. Испытывая ностальгию по казавшемуся более благополучным прошлому, когда, как утверждается, учащиеся занимались лучше и добивались более высоких результатов, некоторые исследователи выдвигают мысль о том, что «причина кризиса образования не в уровне школ, а в нас самих. Общество, которое мы построили, и дает нам такое образование, какого мы заслуживаем»59. «Упрощенность» американской культуры, которая проявляется в чрезмерном внимании к удовлетворению потребительского спроса, поп культуре, комиксам, громкости, яркости красок и развлечению в ущерб серьезному размышлению, воспринимается как удар, нанесенный Америке самой себе. В среднем американский ребенок проводит у телевизора пять тысяч часов еще до поступления в школу, а ко времени ее окончания эта цифра приближается к двадцати тысячам. Распространению этой антиинтеллектуальной культуры — проявляющейся в дальнейшем в увлечении спортивными программами и «мыльными операми» — способствуют и такие факторы, как распад семьи, особенно среди афроамериканцев, что вынуждает множество матерей справляться со своими проблемами в одиночку, а также огромный рост числа работающих женщин, вследствие чего (в отличие от восточно-азиатских стран) «первый учитель», т.е. мать, почти не бывает дома. За исключением некоторых групп населения, уделяющих особое внимание образованию (евреи, американцы азиатского происхождения), средний американский ребенок, как утверждается, усваивает систему ценностей массовой индустрии развлечений, а отнюдь не моральные установки, воспитывающие дисциплину и любознательность ума, желание учиться. С точки зрения учителей, особенно в городских гетто, выправить эту социально-культурную ситуацию означает требовать слишком многого60.
И если какой-нибудь беспристрастный читатель этих мрачных оценок скажет, что автор слишком сгущает краски (разве в системе образования других стран нет проблем?), то главное все же заключается в том, что оценки такого рода существуют и они

362

влияют на дискуссию о будущем. Если средний американец недостаточно образован, разве это не приводит к опошлению предвыборной борьбы, когда выдвигаются такие примитивные лозунги, как «Следите за моими словами», «Голосуйте за мою победу» и «В Америке наступит рассвет»? Не ведет ли ущербная система школьного обучения к искажению сущности подлинно демократического характера предвыборных дебатов, превращая их в телевизионное шоу по принципу «вопрос—ответ»? Не потому ли растет число граждан, не принимающих участия в голосовании?61 Если средний американец мало интересуется культурой других стран и не в состоянии найти на карте Персидский залив, то как он может разобраться в вопросе о правомерности военной интервенции в какую-то другую страну, понять необходимость увеличения помощи на развитие другим странам или иметь представление о происходящих в мире глобальных переменах? Должна ли такого рода информация быть доступна лишь меньшинству (скажем, 15% населения, как во времена «отцов-основателей»), состоящему из семей политиков, адвокатов, врачей и т.п., которые имели возможность посещать привилегированные школы и колледжи и уровень жизни которых, частота поездок за границу и доступ к мировым рынкам существенно возросли в 80-е годы62?
Несмотря на эти тревожные тенденции, многие аналитики подчеркивают позитивные черты этого бурлящего и пестрого общества. Соединенные Штаты по-прежнему обладают самой мощной экономикой в мире (если не считать Европейское сообщество в целом). Они по-прежнему притягательны как для миллионов ежегодно прибывающих иммигрантов, так и для еще большего числа тех, кто не может получить разрешение на въезд в страну. Их массовая культура оказывает воздействие на весь мир, а их язык занимает ведущее положение в бизнесе, науке и индустрии развлечений. Их приверженность демократии вдохновляет угнетенные народы разных стран, от Китая и до Чехословакии. Они представляют собой образец капиталистической системы, которой их идеологические противники бросили вызов и проиграли. При возникновении какого-либо кризиса все взоры обычно обращаются к Вашингтону, который обладает огромной военной мощью и дипломатическим влиянием. Американцы, по мнению не потерявших самообладания оптимистов, должны праздновать свои победы, прославлять свою культуру, идеологию и образ жизни, свой «замечательный национальный пройденный путь... наиболее привлекательный для

363

всех в наш век»63. Наиболее осторожные «сторонники возрождения» если и признают необходимость внутренних реформ, то, однако, при этом утверждают, что на самом деле страна богата и сильна, а главная опасность заключается в том, что сам американский народ считает ее бедной и немощной. Если она сможет отбросить свое теперешнее настроение и несколько перестроиться, то она и в двадцать первом столетии останется ведущей державой в мире, какой являлась в течение последних пятидесяти лет64.
Несмотря на такой оптимизм, широко распространенный страх (Angst) остается. И когда такой консервативный обозреватель, как Джордж Уилл, возмущается уровнем нищеты и преступности в стране и говорит о возникновении «терзающего, обостряющегося чувства, что в Америке нарастают дикость и посредственность»65, то становится ясно, что дебаты о будущем страны ведутся не только между правыми и левыми, как в годы вьетнамской войны, но и разрушают традиционные партийные и идеологические границы66. Дискуссия по поводу «промышленной политики», школьной реформы или протекционизма вскрывает наличие в стране новых группировок и союзов, в некотором роде своеобразного домашнего аналога меняющейся неопределенной атмосферы в международной политике. Тот факт, что к концу 80-х годов возросло число американцев, которые считали японский экономический рост гораздо большей опасностью, чем советская военная угроза, неизбежно вызвал спор о пересмотре расходов и политических приоритетов, существовавших в годы Никсона.
Все это ставит Соединенные Штаты перед дилеммой. Только несколько непримиримых оптимистов, таких как Джордж Гилдер и Бен Уоттенберг, считают, что страна без особых усилий продвигается вперед. Большинство американцев, как показывают опросы общественного мнения, думает, что положение — в социальной сфере, расовых отношениях, функционировании экономической системы, качестве жизни средней американской семьи — ухудшилось и будет еще хуже для их детей и внуков. Это приводит к требованию перемен: одни хотят изменения налоговой системы, другие — коренных преобразований в школьном образование или пересмотра системы медицинского обеспечения, или изменений в промышленной политике, или массированного наступления против нищеты или преступности; многие американцы хотели бы, чтобы было осуществлено все вышеперечисленное. Но поскольку большинство реформ требует перераспределения средств, а некоторые из них предполагают

364

перемены в образе жизни (более продолжительный учебный год, например, или повышение налогов за пользование электроэнергией), то каждая реформа в отдельности встречает противодействие.
Проведение реформ, которые грозят нарушению сложившегося образа жизни, никогда не бывает легким в демократической стране; но в американской политической структуре, в частности, заложены исключительные возможности для обструкции. По конституционному разделению полномочий у Президента США нет той власти, какая есть, скажем, у британского премьер-министра и его правительства, чтобы быстро ввести в действие какой-либо закон. Слабая партийная дисциплина делает каждого члена Конгресса сравнительно независимым, однако непомерные расходы, необходимые для проведения предвыборной кампании, ставят конгрессмена в зависимость от финансовой поддержки его сторонников и заинтересованных групп (Комитетов политического действия) и заставляют вести чрезвычайно осторожную политику из-за угрозы, что какое-нибудь сильное лобби — произраильская коалиция, Национальная стрелковая ассоциация, движение против абортов или за их разрешение, ассоциации, представляющие интересы американских пенсионеров, — выступит против него в случае недовольства проводимой им политикой. Следовательно, попытки снизить бюджетный дефицит, или сократить расходы на предоставление бесплатной медицинской помощи, или ограничить продажу оружия обычно сводятся на нет из-за «системы блокирования», к которой прибегают политики в Вашингтоне67. Децентрализованная политическая система, в сочетании с социальной культурой, которая провозглашает: «пусть каждый занимается своим собственным делом», не способствует принятию реформ. Сама идея о реформировании или перестройке американского общества хотя бы для того, чтобы сделать его более конкурентоспособным, противоречит установке на абсолютную свободу.
Наткнувшись на систему блокирования, многие отчаявшиеся американцы, по-видимому, готовы к коренным переменам, о чем свидетельствует волна поддержки популистской политики Росса Перо летом 1992 г. Некоторые аналитики призывают к проведению в той или иной форме шоковой терапии. По словам Джона Чэнселлора, «стране нужен Пёрл-Харбор мирного времени, чтобы ее встряхнуть, заставить американцев осознать ту опасную ситуацию, в которой они находятся, зарядить их

365

энергией и желанием работать»68. И, несмотря на частые утверждения, что Соединенные Штаты находятся в состоянии торговой «войны» со странами-конкурентами, такие военные сравнения звучат неубедительно, поскольку каждый американец получает выгоду от продажи товаров в Японию, от покупки ее продукции и от ее капиталовложений. В любом случае, каково бы ни было мнение о том, что именно в Америке «идет неправильно», процесс спада является устойчивым и незаметно протекающим, и его никак нельзя сравнивать с внезапным воздушным нападением на Пёрл-Харбор. Следовало бы также задуматься и о том, приведет ли ситуация, сложившаяся вокруг серьезного национального кризиса — один из распространенных сценариев предполагает крах банков и рынка акций, — к смелым структурным реформам в государственном образовании, ликвидации нищеты в городских гетто и росту инвестиций на НИОКР.
Как американское общество в его теперешнем состоянии ответит на вызов выступающих за глобальные перемены сил, которые рассматривались в первой части этой книги? Насколько Соединенные Штаты готовы к вступлению в двадцать первое столетие?
Несомненно, на ситуацию в Соединенных Штатах во многом окажут влияние демографические тенденции. В следующие несколько десятилетий их население возрастет* , а в его составе произойдут существенные изменения. Например, к началу двадцать первого столетия увеличится число пожилых людей. Если в 1960 г. число американцев в возрасте шестидесяти пяти лет и старше равнялось 16,6 млн. человек, то к 1990 г. оно практически удвоилось и составило примерно 31 млн. В следующие одно—два десятилетия его увеличение замедлится, однако затем прогнозируется резкий скачок, и в 2020 г. оно достигнет 52 млн., а в 2030 г. — 65,5 млн. человек. Таким образом, пожилых людей в стране будет больше, чем детей69. Число людей старше семидесяти пяти и даже старше восьмидесяти пяти, т.е. в той возрастной группе, где расходы на
__________________
* По данным «World Resources», (1990/91, Р. 254), население вырастет с 249 млн. человек (1990) до 301 млн. к 2025 г. Безусловно, многое зависит от ежегодного притока легальных и нелегальных иммигрантов в течение последующих тридцати лет.

366

медицинское обслуживание одного человека непропорционально велики, будет превышать рост во всех других группах. Это означает, что не только усилится политическое влияние организаций пенсионеров, но произойдет и дальнейшее увеличение средств на обеспечение престарелых* , которые, по крайней мере с экономической точки зрения, более эффективно было бы использовать для ликвидации детской нищеты или улучшения инфраструктуры70. В более отдаленном будущем, однако, наиболее серьезным последствием будет полное истощение фондов социального обеспечения, которые пока имеют активный баланс и помогают скрыть подлинный размер дефицита федерального бюджета. Это вызовет кризис не только в системе медицинского обеспечения среднего престарелого американца, но и во всей финансовой системе. Тогда обострение дефицита федерального бюджета, вызванное сокращением фондов по социальному обеспечению, поставит новое политическое руководство перед очень неприятным выбором: либо урезать средства на социальное обеспечение или на другие статьи федеральных расходов, либо значительно повысить налоги на «производящих» американцев, составляющих относительно меньшую часть населения, чтобы финансировать разбухшие расходы на содержание стремительно растущего числа людей старше шестидесяти лет. Единственной альтернативой этому мог бы быть риск пойти на огромное увеличение дефицита федерального бюджета и, следовательно, финансовую нестабильность.
Тем временем этнический состав населения Соединенных Штатов также меняется. И хотя прогнозы всегда приблизительны — многие предсказания о будущем составе населения Соединенных Штатов оказались ужасающе неточными, — демографы более или менее уверены, что доля белого населения будет продолжать сокращаться. Это отчасти объясняется ожиданием дальнейшего крупномасштабного притока иммигрантов, как законных, так и нелегальных, главным образом из Латинской Америки и Азии: при переселении семей из «бедных» обществ в «богатые» Америка представляет собой для многих мигрантов самое привлекательное и доступное место. Вторым фактором является различный уровень рождаемости среди белого населения и в большинстве других расовых групп, что объясняется
__________________
* Конгрессом уже сейчас (в 1987 г.) «расходуется 10 010 долларов на одного престарелого и только 854 доллара на ребенка». R. D. Lainm, «Age Beats Youth», New York Times, 2 December, 1990, p. E 19.

367

социо-экономическими причинами, а также влиянием таких факторов, как разная роль в обществе у мужчин и женщин, виды на будущее у женщин и доступ к высшему образованию. Учитывая это, некоторые демографы говорят о «почернении» Америки в 2050 г., когда белая раса окажется в меньшинстве71.
Другие эксперты предсказывают, что такая трансформация не будет столь быстрой, так как со временем иммигранты и меньшинства воспримут модели семейного планирования, существующие у белых72. Тем не менее тенденции к одновременному «поседению» и «почернению» Америки будут иметь далеко идущие последствия. Некоторых специалистов тревожит, что в стареющих Соединенных Штатах произойдет застой в экономике, и они призывают к увеличению иммиграции, напоминая, что в прошлом следовавшие одна за другой волны мигрантов способствовали подъему страны. В подтверждение этого аргумента часто приводятся мрачные прогнозы относительно долгосрочных перспектив Европы и Японии, которые пытаются преодолеть демографический спад и в то же время стремятся предотвратить приток новых переселенцев. Другие с тревогой указывают на то, что большинство недавних иммигрантов имеют относительно низкий образовательный и профессиональный уровень, концентрируются в городских гетто — лишь немногие из них пополняют убывающее население городков в районе Великих равнин — и создают дополнительную нагрузку на социальную и образовательную сферы, эти самые убогие звенья американской административной структуры. Демографы предсказывают, что в каждое из трех следующих десятилетий в страну будет прибывать не менее 15 млн. иммигрантов, и уже раздаются призывы «закрыть дверь»73.
Демографические изменения могут обострить напряженность в отношениях, например, между афроамериканцами и латиноамериканцами (из-за рабочих мест), американцами азиатского происхождения и афроамериканцами (из-за доступа к образованию), а также стать причиной расовых волнений среди бедной части белого населения. В более долгосрочной перспективе тенденции «поседения» и «почернения» Америки, возможно, станут причиной серьезного конфликта из-за приоритетов в социальном обеспечении и права на него, в основном между ушедшими на пенсию белыми, с одной стороны, и небелыми детьми, матерями и безработными, — с другой, причем у всех этих категорий населения имеются организации,

368

защищающие их интересы* . Как и следовало ожидать, некоторые авторы сейчас призывают обсудить вопрос о последствиях того, что «умные, хорошо образованные американки» рожают все меньше и меньше детей74.
Если такого рода выводы в настоящее время являются гипотетическими, то политические и экономические последствия демографической трансформации Америки представить легче. Поскольку баланс регионального распределения избирателей (т.е. доля мест в Палате представителей) со временем действительно отражает изменения в численности и характере населения, то можно предположить дальнейших сдвиг влияния избирателей на власть с Севера и Востока на Юг и Запад, от белых избирательных участков к «небелым», от заинтересованности в европейских делах и положении в Израиле — к испано-тихоокеанским проблемам. Исполнительные, судебные и законодательные органы власти, в которых сейчас практически нет женщин и небелых, вряд ли смогут воспрепятствовать включению в свой состав большого числа женщин и представителей национальных меньшинств. Школы и колледжи, которые уже столкнулись с требованиями ввести в курс обучения и «многонациональную культуру», и «западную цивилизацию», возможно, по мере притока нового населения подвергнутся еще большему социокультурному давлению75.
Демографические перемены затронут также и американскую экономику. Это касается состава рабочей силы и такого гораздо более широкого вопроса, как американская конкурентоспособность в будущем, в котором, по прогнозам, будут доминировать общества, вооруженные знаниями. В соответствии с распространенной экономической теорией, Соединенные Штаты достигли главенствующего положения в мире благодаря своим обширным и легкодоступным запасам сырья (нефти, железной руды, угля) и продовольствия, что дало им преимущество перед бедными ресурсами Японией и Европой. Теперь же, когда достаточное количество сырья и продуктов питания производится во всем мире, это преимущество сокращается; и будет сокращаться и дальше развитием «дематериализации» производства и усовершенствованием многих технологических процессов. Более
*
Калифорния, где только в 80-е годы население возросло на 30%, по-прежнему является излюбленным местом поселения миллионов иммигрантов с Юга. Прогнозируется, что в результате роста рождаемости и продолжающейся иммиграции к 2030 г. половина всех детей в штате будет латиноамериканского происхождения, тогда как белые составят 60% пожилого населения — соотношение, вызывающее беспокойство.

369

того, непрерывное бурное накопление научного потенциала будет использовано с наибольшей пользой теми обществами, которые постоянно поднимают общий уровень образования, профессионального обучения и квалификации рабочей силы, а как раз этого Америка не делает76.
С 70-х годов структура рабочей силы значительно изменилась. В то время как в производстве произошло значительное сокращение квалифицированных и относительно высокооплачиваемых рабочих, бум в сфере услуг создал большое число низкооплачиваемых, не требующих квалификации рабочих мест (уборщики, обслуживающий персонал ресторанов, шоферы, санитары и т.п.), где заработная плата составляла менее 15 тыс. долларов в год77. Другой тенденцией был рост числа рабочих мест для высококвалифицированных специалистов, особенно в информационном и научно-исследовательском секторах экономики, требовавших хорошей подготовки и высшего образования. По данным проведенного Хадсоновским институтом исследования «Рабочая сила в 2000 г.» к концу этого столетия число новых рабочих мест, где может потребоваться образование, по крайней мере в объеме колледжа, составит 52%78.
Однако наличие такого огромного числа специалистов представляется сомнительным. На протяжении многих лет число американских докторов наук по математике и другим техническим дисциплинам (а также количество учебных заведений, готовящих их) было неадекватным, но их нехватка восполнима путем набора иностранных докторантов и профессоров, хотя это может служить еще одним признаком упадка культуры производства. С другой стороны, американская промышленность испытывает трудности с набором кадров на те рабочие места, где не требуется образование в объеме колледжа. Президент «Ксерокс корпорейшн», например, утверждает, что уровень квалификации в американском обществе имеет «все признаки стихийного бедствия», а компания «Нью-Йорк телефон» сообщает, что ей пришлось проверить целых 57 тыс. претендентов, чтобы заполнить 2 100 вакантных мест стажерского уровня. По мере того как бизнес вкладывает все больше средств в подготовку кадров (в настоящее время общая сумма, по всей вероятности, составляет свыше 50 млрд. долларов ежегодно), возрастает тревога по поводу того, в какой мере нехватка средств в сфере образования снизит конкурентоспособность американской экономики79

370

Самые худшие последствия демографических тенденций еще впереди. Рост американской экономики после второй мировой войны частично был просто результатом общего роста населения и высокого процента пополнения рабочей силы. Однако в 90-е годы пополнение рабочей силы будет происходить медленнее, чем в прошедшие десятилетия80, если только оно не увеличится за счет значительного притока иммигрантов. Дело здесь не в принадлежности к расе как таковой, а в доступе к образованию. Из нового пополнения рабочей силы белые мужчины — сейчас наиболее образованная часть населения, особенно в области науки, техники и технологии — будут составлять лишь 15%, остальные — это женщины, представители национальных меньшинств и иммигранты81. Поскольку последние две категории претендуют, как правило, на низкооплачиваемую работу, где не требуется квалификация, возникает потенциально огромное несоответствие между уровнем образования в обществе и прогнозируемым предложением рабочих мест, требующих хорошей технической подготовки и высшего образования. Однако, в отличие от Германии, Швеции и Японии, в Соединенных Штатах отсутствует разработанная система повышения квалификации, или, как говорят эксперты, профессионального обучения в целом, и оно по-прежнему осуществляется случайными и неконтролируемыми методами82.
Пока что маловероятно, что в ближайшем будущем федеральные власти обратятся к этой проблеме и выделят дополнительные фонды городам и штатам Юго-Запада, чтобы помочь им принять поток мигрантов, или будут субсидировать штаты Среднего Запада и района Аппалачей с целью предотвращения дальнейшего оттока сельского населения, или, что самое главное, примут в масштабе страны план финансирования профессионального обучения, повышения квалификации и ремесленного обучения для миллионов неквалифицированных иммигрантов и школьников национальных меньшинств, которые в дальнейшем могут стать постоянно растущей частью рабочей силы. Если что-то и будет сделано, то основную ответственность и большинство расходов придется взять на себя самим штатам и местному бизнесу.
Демографические тенденции влияют и на долгосрочную политику Америки в области робототехники и автоматизации производства. Пока что «умные» роботы создаются для работы в сложных и опасных условиях (космические исследования, разработка морского дна, ликвидация опасных отходов), в дальнейшем резко возрастающие расходы на здравоохранение могут заставить

371

более широко использовать передвигающихся роботов . Однако производство проявляет в целом меньшую заинтересованность в автоматизации, чем в Японии. Хотя казалось бы, что «поседение» белой части мужского американского населения должно было бы стимулировать внедрение автоматизации, этого не происходит, так как совпадающая по времени тенденция к «почернению» обеспечивает дешевую рабочую силу для массового поточного производства. Точно так же, как более низкая стоимость простого механического производства по сравнению с полностью автоматизированным подорвала занимаемые вначале США ведущие позиции в робототехнике, так, по-видимому, демографические изменения в структуре рабочей силы затормозят любой массированный переход к автоматизированному производству.
Это общее рассуждение может не относиться к отдельным областям промышленности, например американским заводам, принадлежащим японским транснациональным компаниям, или фирмам, страдающим от конкуренции со стороны стран Юго-Восточной Азии и способных получить средства для крупномасштабных инвестиций в автоматизацию, или же к фирмам, предпочитающим заменить роботами малоквалифицированных рабочих. Однако с крахом собственной промышленности по производству роботов американские фирмы ежегодно импортируют от 75 до 80% роботов, что усугубляет дефицит торгового баланса. Более того, если внедрение роботов не будет сопровождаться переобучением высвобождающейся рабочей силы либо самой компанией (как в Японии), либо государством (как в Швеции), то резко снизится число хорошо оплачиваемых рабочих мест, а если и оставшиеся рабочие не будут обучены работе с роботами, то рост выпуска продукции окажется намного ниже ожидаемого.
Сельское хозяйство Америки также столкнется с проблемами, которые явятся следствием действия новых, глобальных сил, прежде всего биотехнологии и, возможно, глобального потепления. Как говорилось выше, применение достижений биотехнологии в сельском хозяйстве и переработке сельскохозяйственной продукции, по-видимому, сулит заманчивые перспективы крупным фармацевтическим и агрохимическим фирмам, которые, вложив огромные средства и в научные разработки, и в практическое применение, теперь создают крупные производственные комплексы или «перерабатывающие заводы», в сущности заменяющие традиционную ферму. По мере объединения их с гигантскими
__________________
* См.с.107—108.

372

продовольственными хранилищами и сетью магазинов возникают конгломераты, которые будут контролировать каждую стадию процесса обеспечения продовольствием, начиная от обеспечения семенами и удобрениями (или гормонами и генами in vitro) до поставки консервированных и упакованных продуктов питания в супермаркеты.
У американских фермеров — и их объединений — эти тенденции вызывают тревогу. За прошедшее столетие огромный объем сельскохозяйственного производства сделал Соединенные Штаты житницей мира, принеся им большой доход в иностранной валюте. В результате совершенствования технологий американское сельское хозяйство с каждым годом становится все более эффективным; более того, по данным Бюро технической оценки проектов, Соединенные Штаты обладают способностью не только «удовлетворять внутренние потребности, но и в значительной мере мировой спрос в последующие двадцать лет», т.е. обеспечить ожидаемый ежегодный мировой прирост населения в 1,8%83. И хотя эти прогнозы оспариваются экологами, по мнению которых долгосрочным перспективам американского сельского хозяйства наносят ущерб стравливание пастбищ, потеря верхнего плодородного слоя почвы, сокращение водных ресурсов, чрезмерное применение удобрений и другие неразумные методы, которые обеспечивали первоначальный рост сельскохозяйственной продукции84, тем не менее нельзя оспаривать, что сегодняшняя продуктивность одного гектара весьма впечатляет. Однако теперь сам этот факт заключает в себе проблему.
Проблемы, стоящие перед американским сельским хозяйством, масштабны и носят структурный характер. Несмотря на то, что сегодня в сельском хозяйстве занято всего лишь 3% общего населения, объем его продукции превышает внутренние потребности. Чтобы избежать кризиса сельскохозяйственного перепроизводства — с конца девятнадцатого столетия имели место несколько таких кризисов, — фермеры требовали от американского правительства открытия внешних рынков. В настоящее время, однако, такое решение затруднено хронической несбалансированностью в мире предложения и спроса на сельскохозяйственную продукцию. Десятки бедных стран с радостью бы встретили постоянное поступление американских продуктов питания, но у них нет средств для их оплаты. Точно так же бывшему СССР и некоторым из его прежних восточно-европейских сателлитов необходимо продовольствие для покрытия дефицита в собственном сельском хозяйстве, но они сами никак не могут выделить

373

необходимые средства в твердой валюте — им будет нужна международная помощь. (Во всяком случае, если им удастся в конечном счете изменить структуру своего сельского хозяйства, все они или их большая часть будут производить излишки продукции.) Усилия, предпринимаемые для снижения или снятия тарифных барьеров на пути американского импорта продовольствия, скажем, Японией или Кореей, вызывают яростное сопротивление местных фермеров.
Тем временем Единая сельскохозяйственная политика стран ЕС, субсидирующая и защищающая миллионы фермеров, снизила долю американского сельскохозяйственного экспорта на рынках как европейских, так и третьих стран, что заставляет правительство США идти на дорогостоящее субсидирование своих фермеров. Даже если бы и было достигнуто соглашение о ликвидации всех подобных субсидий и гарантированных цен, что мало вероятно, то главный выигрыш от этого получат, по-видимому, такие страны, как Австралия, Новая Зеландия и Аргентина, где сельское хозяйство настолько эффективно, что фермеры смогут противостоять таможенным тарифам на сельскохозяйственные продукты. И хотя потребители могли бы только радоваться снижению цен на продукты питания, многие американские сообщества фермеров были бы обречены.
При ограниченном доступе на внешние рынки и низких в целом ценах на сельскохозяйственную продукцию, хотя они периодически повышаются в результате засухи или сообщений о выделении правительственных кредитов на поставки в СССР, американским фермерам приходится вести постоянную борьбу за существование. Рост цен на энергоносители и технику, платежи по процентам, заниженная стоимость земли и в конечном счете угроза потерять право выкупа заложенного имущества — все это тяжелым бременем ложится на фермеров. К этому надо добавить стихийные бедствия и то обстоятельство, что значительная часть земель является малорентабельной, требующей орошения из водоносных пластов, большого количества удобрений и т.д. Для повышения продуктивности хозяйства фермерам постоянно предлагают улучшенный семенной материал, новейшие сорта фруктов и овощей, более эффективные удобрения, применение которых, однако, лишь усугубляет проблему внутренних излишков сельскохозяйственной продукции.
Именно на этот уже находящийся в затруднительном положении сектор экономики и окажут влияние последние достижения биотехнологии. Учитывая, что создание за последнее десятилетие

374

искусственных заменителей сахара резко подорвало американский сахарный рынок и что прогнозируемое применение в животноводстве гормонов для повышения удоев может привести к 2000 г. к сокращению числа молочных ферм на 50%, не удивительно, что некоторые объединения фермеров выступают против новых технологий. Однако, пока не будет доказано, что эти нововведения однозначно опасны для здоровья человека и для окружающей среды и, следовательно, запрещены федеральными органами, отношение к ним будет двойственным. Многие более капитализированные хозяйства может привлечь перспектива гораздо более высоких урожаев при применении «сконструированных», устойчивых к гербицидам семян и сопутствующих гербицидов или большая производительность, которую обеспечит новая информационная техника, и они рассчитывают пережить процесс «вытеснения» более мелких ферм, которое принесет рост конкуренции, забывая при этом, что с ростом конкуренции придет и падение цен.
Как это будет выглядеть в цифровом выражении? В одном из исследований Бюро технической оценки проектов США подсчитано, что в Соединенных Штатах достижения в биотехнологии и информатике будут внедрены более чем в 70% крупнейших ферм, но только в 40% ферм среднего размера и примерно в 10% мелких ферм. Из двух миллионов мелких ферм большинство принадлежит людям, имеющим другой источник дохода, так что воздействие здесь может быть незначительным. Что касается владельцев средних ферм, для которых это основной источник дохода и которые традиционно являются костяком американского сельского хозяйства, то для них последствия конкурентной борьбы окажутся очень серьезными. К 2000 г. число таких ферм может сократиться до 75 тыс., по сравнению с 180 тыс. в 1982 г. И напротив, размер и эффективность крупных ферм, как предполагается, возрастет, и к концу столетия 50 тыс. таких ферм будут производить около трех четвертых всей сельскохозяйственной продукции85. Будут ли они по-прежнему рассматриваться как фермы или просто как необычные производственные предприятия компаний по переработке сельскохозяйственной продукции, использующие наемный труд и управляемые руководителями типа корпоративных менеджеров, остается открытым вопросом86. В любом случае традиционный способ ведения сельского хозяйства в глубинке Америки не меньше, чем в деревенской Франции, плохо подготовлен к вступлению в следующее столетие.

375

Учитывая эти перспективы, приходится лишь надеяться, что «парниковый эффект» не приведет к повышению температур, как предсказывают самые мрачные исследования о мировом потеплении, так как за этим последует дальнейшее ухудшение положения фермеров, которым и так уже угрожает революция в биотехнологии. Рассмотрим, например, те трудности, с которыми в следующие несколько десятилетий столкнутся фермы на юге Великих равнин, выращивающие кормовое зерно. Их ожидает не только появление агропромышленных комплексов, но и истощение водоносных пластов Огаллалы и, в результате мирового потепления, ускоренное таяние снегов в горах и сокращение запасов речных вод, повышение уровня испарения и сухости почв, а также перемещение к северу районов возделывания сельскохозяйственных культур. Такие разные факторы, как истощение водоносных пластов и повышение содержания С02, являются результатом чрезмерного использования «коллективных ресурсов» и ведут к обезвоживанию района Великих равнин87.
Значительное повышение температур скажется не только на состоянии водных ресурсов и сельскохозяйственных угодий района Великих равнин. Океанографы, инженеры и гидрологи считают, что с поднятием уровня океана ускорится отступление береговой линии, по различным причинам уже происходящее. По данным одного исследования, к 2025 г. штат Массачусетс может лишиться от трех до десяти тысяч акров прибрежных земель. Последняя цифра в десять тысяч акров получена исходя из повышения уровня океана на 1,57 фута, однако к 2100 г„ по подсчетам того же исследования, уровень океана повысится в Массачусетсе от 5,5 до 8 футов (!), что подразумевает дальнейшее значительное отступление береговой линии88. В других, более низменных районах, от Южной Каролины и до Нью-Джерси, отступление береговой линии будет соответственно большим. Более того, береговая эрозия, вызываемая волнами и штормовыми нагонами, приведет к тому, что соленая вода проникнет в нижнее течение рек и в прибрежные водоносные пласты, делая их непригодными для пользования, тогда как из-за повышения средних температур возрастет потребность в них89. Некоторые специалисты по вопросам окружающей среды считают, что попытка остановить эрозию (путем строительства водо-отбойных стенок, укрепления фундаментов береговых сооружений и т.д.) является пустой тратой времени и средств, однако местные организации и владельцы собственности будут, безусловно, настаивать на принятии мер защиты и восстановления, что обойдется недешево.

376

В результате глобального потепления произойдет смещение к северу не только зоны возделывания сельскохозяйственных культур. Если в следующем столетии содержание в атмосфере двуокиси углерода удвоится, то, как предсказывают некоторые ученые, зона произрастания отдельных пород деревьев (бук, береза, туга и сахарный клен) переместится на пятьсот километров севернее, и, таким образом, в юго-восточных районах Соединенных Штатов исчезнут буковые леса. Еще большую тревогу проявляют биологи: какое влияние окажет изменение климата на живую природу, особенно на редких птиц и животных, ареал распространения которых ограничен специфическими условиями. Если человек может по крайней мере планировать переезд на другое место, живая природа такой возможностью не располагает; и хотя в прошлом известна миграция древесных пород (например, при потеплении в послеледниковый период), она происходила на протяжении тысячелетий, а не за сто или пятьдесят лет, как это предполагается в моделях глобального потепления* 9 О.
Некоторые сельские районы пострадают от этих изменений, другие же — в северных штатах — выиграют в результате повышения температур и большей продолжительности вегетационного периода. Повышенный уровень содержания СО2 может стимулировать урожайность. Вполне также вероятно, что фермеры приспособятся, перейдя к выращиванию других, более засухоустойчивых культур. Поскольку процесс глобального потепления идет постепенно — хотя он может сопровождаться, как утверждают некоторые исследователи, резкими колебаниями погодных условий, — американское сельское хозяйство в целом сможет адаптироваться, так же как и американская промышленность91, но для некоторых районов и многих фермеров, привыкших к традиционным методам ведения сельского хозяйства, адаптация окажется просто невозможной как по финансовым, так и по экологическим причинам.
Изменения окружающей среды за пределами Соединенных Штатов также оказывают влияние на американское общество. Например, недавний поток беженцев с Гаити в Соединенные Штаты был ускорен политической нестабильностью, но более
__________________
* В конце плейстоцена, десять-двенадцать тысяч лет назад, при отступлении ледников и повышении температуры на 3—5°С зона буковых лесов продвигалась примерно на двадцать километров за столетие, т.е. намного меньше тех пятисот километров, о которых идет речь в моделях на следующее столетие.

377

глубокая причина миграции заключается в том, что местные крестьяне уничтожили леса (они занимают только 2% площади), а последующее использование земель и уничтожение пахотного слоя полностью истощили почвы в некоторых районах. При продолжающемся сокращении пригодных для обработки земель (которые составляют лишь 11% от общей площади), очень высоком уровне рождаемости и практически незначительном ее регулировании в этом самом бедном в Западном полушарии государстве постоянно растет число людей, лишенных всех средств к существованию. Поэтому не удивительно, что при массовой безработице в 30% многие из них идут на все, чтобы проникнуть в Соединенные Штаты, и рассматривают репатриацию почти как смертный приговор. И с другой стороны, оказавшись во Флориде или в Нью-Йорке, эти мигранты (хотя и не по своей вине) становятся дополнительным бременем для находящихся в крайне тяжелом положении систем образования и социального обеспечения в городских гетто. Этот микрокосм является примером того, как переплетаются между собой последствия демографического роста, нарушения экологической среды, социальной и экономической катастроф и массовой миграции.
Оказавшихся перед лицом всех этих проблем граждан Соединенных Штатов призывают также приспособиться к «миру без границ» с его двадцатичетырехчасовым потоком финансовых новостей, компьютеризованной торговлей и глобализацией бизнеса и коммуникаций. Поскольку американское общество рассматривается как первопроходец в решении: всех этих проблем, а их социоэкономические последствия широко обсуждаются* , нет необходимости подробно повторять здесь сделанные выводы. Общий их смысл состоит в том, что Америка обладает грандиозными преимуществами в виде гигантских транснациональных компаний и банков, огромного числа биржевых брокеров, консультантов, развитой инфраструктуры, мирового влияния английского языка и (хотя и падающего) американского доллара, наличия опыта предпринимательства и многочисленной армии ученых, инженеров, конструкторов, юристов и «аналитиков символов», чьи услуги пользуются глобальным спросом. С другой стороны, перемещение отдельных отраслей промышленности за границу, растущий избыток многих профессий и недостаточный уровень образования для работы в высокотехнологичных производствах наводят на мысль, что четыре пятых (или более) американцев с
__________________
* См. с. 78—80.

378

более низкими доходами, возможно, не ощущают провозглашаемых преимуществ глобализации. Если демографические тенденции приведут к относительному сокращению числа американских ученых, если транснациональные компании США будут все чаще уступать внешним конкурентам, обладающим большим капиталом и лучше обученной рабочей силой, и придут к выводу, что смогут конкурировать, только переведя производство, скажем, в Мексику, и если американские банки, конгломераты средств массовой информации, компании по выпуску программного обеспечения и учреждения НИОКР будут по-прежнему распродаваться иностранным фирмам, все эти преимущества могут оказаться еще менее очевидными.
Если в целом вышеизложенный анализ окажется точным, Соединенные Штаты могут не оказаться «побежденными» перед лицом глобальных перемен, в отличие от многих стран развивающегося мира. Однако их социальная и экономическая структура — меняющаяся демографическая модель, экологические проблемы, нехватка средств на образование и социальные нужды, политико-конституционный тупик, бюджетные проблемы — не позволит им стать и абсолютным «победителем». Таким образом, возникает неоднозначная картина: подъем в одних отраслях промышленности и спад в других, разорение традиционных ферм и бум агропромышленных комплексов, процветание консультантов и сокращение рабочих, медленный рост суммарного ВНП на душу населения, едва скрывающий разрыв между теми, чья квалификация пользуется спросом, и другими, чей труд не нужен.
Несмотря на озабоченность различных реформистских движений по поводу влияния на Соединенные Штаты глобальных и внутренних тенденций и возможность осуществления некоторых коррективных мер еще до начала нового столетия, характер американского общества и политической жизни делают маловероятным появление какого-либо общенационального «плана» на двадцать первое столетие, как это может быть сделано, например, во Франции или в Японии. Скорее эти тенденции вызовут дифференцированные ответы и местные инициативы в традиционном американском духе: штаты и школьные округа будут проталкивать свои предложения, общины — пытаться решить местные экологические проблемы, крупные и мелкие города — бороться разными путями с городской нищетой, некоторые районы выиграют в результате новых иностранных инвестиций, другие — окажутся

379

в отчаянном положении ввиду того, что компании переведут производство в другие страны; что касается делового мира, то «подготовка к двадцать первому столетию» будет определяться индивидуальной стратегией каждой компании, а не каким-либо планом, разработанным Вашингтоном.
Многое может быть сказано по поводу такого рода дифференцированного, децентрализованного, индивидуалистического подхода к переменам: он соответствует традициям свободного предпринимательства в Америке и ее доктрине свободы мысли и деятельности. Такой подход привычен для нации. В конце концов, Соединенные Штаты занимают полконтинента, это не маленькая страна, как Япония, которой необходимо заботиться о социальной гармонии и организации с тем, чтобы все могли нормально жить на ее гористой перенаселенной цепочке островов. Америка, наоборот, является домом для тех, кто бежит от принуждения в других странах; она открыла новые возможности для неудовлетворенных людей; и ее размеры, «эскапистская» культура и отсутствие серьезной внешней угрозы — все это вместе взятое укрепляло нелюбовь к какому-либо организованному централизованному управлению. Это культурное наследие позволяет предположить, что ответ Соединенных Штатов на вызов широких, выступающих за глобальные перемены сил будет дифференцированным, децентрализованным и индивидуалистическим, скорее, типа «лишь бы проскочить», а не скоординированным, централизованным решением проблем. В конце концов, такая страна, как Великобритания, долгое время действовала таким образом.
Обратимся к историческим аналогиям, а также к сути американской дилеммы. Сто лет назад в Великобритании, которая тогда считалась ведущей мировой державой, велись подобные дебаты о перспективах в будущем. Страна, естественно, очень отличалась от сегодняшней Америки: это был островной центр мировой империи, получавший сырье со всего света, в отличие от богатых природными ресурсами земельных просторов США. Тем не менее дилемма, стоявшая тогда перед Великобританией, имеет много общего со стоящей перед Соединенными Штатами сейчас. Оба государства были ведущими мировыми державами, но их экономическая конкурентоспособность и международное положение в конце столетия оказались менее прочными, чем пять десятилетий назад. В обеих странах встревоженное общественное мнение призывало к переменам для повышения их конкурентоспособности и «подготовки» к следующему столетию. Сложность

380

положения, однако, заключалась в том, что предлагавшиеся реформы затрагивали интересы многих кругов. Приоритеты в расходах Великобритании, ее частная привилегированная система образования, производительность промышленности, подход к проблеме нищеты, уровень инвестиций и даже структура выбора профессий (недостаточное число инженеров, слишком много юристов и банкиров) — все это, казалось, должно было быть изменено, чтобы победить в новом мировом состязании.
Хотя реформаторы Великобритании начала века настаивали на необходимости жестких решений, а пессимистически настроенные представители интеллигенции горевали по поводу признаков «упадка» и «разложения», идея перемен не встретила широкого отклика. Она означала бы утрату социальных институтов и привычных условий труда, которые были знакомы, удобны и вселяли уверенность. Она подразумевала изменение национальных традиций и копирование чуждых традиций других стран. Она подрывала позиции могущественных заинтересованных кругов и вела к неопределенности. Она была связана с расходами, а также с перераспределением национальных ресурсов при умеренном экономическом росте. Помимо этого, множество других «экспертов», журналистов и экономистов утверждали, что положение по-прежнему прекрасно, что люди, говорящие об упадке, сеют панику, что Великобритания сохраняет прежнюю энергию и возможности, позволяющие ей оставаться первой. Все это казалось разумным народу, приученному к мысли, что он занимает уникальное место в истории и служит примером для других. В общем в стране существовала понятная и глубоко укоренившаяся антипатия и в психологии, и в культуре к идее о необходимости глубоких перемен, особенно если они были болезненны и связаны с затратами. Отказываясь от призывов к переменам, народ Великобритании решил, что наилучший путь — это «проскочить» критический период92. Почему же тогда Америка не может сделать то же самое сейчас?
В действительности, несмотря на непрерывные дебаты об «упадке» и «возрождении», вышесказанное наводит на мысль о том, что Соединенные Штаты будут продолжать пытаться «проскочить» стоящие перед ними глобальные проблемы. Однако долгосрочные последствия такой политики — это медленный и постоянный относительный спад в относительном качестве жизни, уровне образования, профессиональной квалификации, социальном обеспечении, в лидерстве в промышленности и в конечном счете национальной мощи, — точно так же, как это произошло с

381

Великобританией. Британцы, возможно, и избежали трудного решения, встав на путь политики «проскакивания», но это уклонение в конце концов стоило им потери их положения в мире.
В то время как огромное число отдельных американцев, американских компаний, банков, инвесторов и мозговых трестов прикладывают усилия, чтобы подготовиться к двадцать первому столетию, Соединенные Штаты в целом этого не делают и, по сути дела, не могут сделать, не превратившись в страну совершенно иного типа. Возможно, программа серьезных реформ и будет принята, но произойдет это лишь после сильного удара по их самодовольству, такого, как, например, финансовый крах или широкое осознание внешней угрозы; но насколько велика вероятность этого — сказать невозможно. Даже если такой катализатор и появится, Соединенные Штаты, безусловно, не смогут дать четкий и всесторонний ответ, если политическое руководство — особенно Президент — не признает существование стоящих перед страной серьезных проблем и не найдет в себе мужества мобилизовать общественное мнение с тем, чтобы оно согласилось на перемены, которые для многих создали бы неудобства. Это, в свою очередь, потребовало бы выработки другой политики, весьма отличной от той, какая осуществлялась последними хозяевами Белого дома, причем независимо от того, касалась бы она внутреннего дефицита или роста населения в мире и вопросов экологии. Следовательно, еще неизвестно, сумеет ли американский народ с помощью традиционных подходов успешно вступить в двадцать первое столетие или же ему придется платить дорогую цену за убеждение, что положение в стране может оставаться прежним, в то время как внешний мир меняется, причем со все большей скоростью.