Библиотека

Теология

Конфессии

Иностранные языки

Другие проекты







Ваш комментарий о книге

Хаусхофер К. О геополитике. Работы разных лет

ОГЛАВЛЕНИЕ

Панидеи в геополитике

ГЛАВА V. МОРСКОЕ ПРОСТРАНСТВЕННОЕ МЫШЛЕНИЕ И ПАНИДЕИ

Море и части морей, разделяющие сухопутные пространства, придают значимость океанским, талассийским, прибрежным мотивам [в отношениях] между государствами лишь на национальной основе и в наднациональной организации; Внутренние и Срединные моря уже способны пробудить имперские идеи, равно как и панидеи. Организация целых океанов ведет к империи Индийского моря, к тихоокеанской позиции Соединенных Штатов: к четырехсторонности (Quadrilateral)! Противоречие между заокеанской силовой и культурной политикой проявляется, например, на Филиппинах, которые служат своеобразным манометром! До сих пор неудача подстерегает только Атлантику в отличие от Тихого океана с его несомненно конструктивной геополитикой!
Однако морской империализм, вооруженный и бряцающий оружием, самопроизвольно не готов возникнуть подобно Афине (Палладе) из головы Зевса, а именно, потрясая трезубцем, сделать мысль о превращении части моря, Внутреннего или Окраинного моря, затем Срединного моря, наконец, Океана или же их совокупности – Мирового океана с его серебряным поясом связующей геополитической силой некоей панидеи. Идея господства над морями развивалась в ходе трехтысячелетней схватки с идеей свободы морей, в конечном счете в грандиозной попытке к соединению обеих. И все же эта мысль о господстве значится также как символ в мудрейших словах римлянина Саллюстия , полагавшего, “что любая позиция силы могла бы утверждаться лишь теми средствами и искусством, благодаря которым она была изначально приобретена”. В глубь ранней истории человечества уходит мысль о создании заокеанской Британской империи: к финикийцам, критянам, эллинам в Восточном Средиземноморье, индошумерам в Персидском заливе; к первому разбегу Понтийского царства и пестрому ряду “dominien maris baltici” северо-германцев; к созданию могущественной, охватывавшей Средиземноморье Orbis Romanus и к морской мощи Венедиг (сохранившейся как Венеция!), которую британцы так часто находили родственной по образу мыслей. В таинственном дуализме природа и искусство сотворили на Востоке Старого Света то, что поначалу было Внутренним морем, затем Японским морем и в конце концов стало тем, что японцы назвали Nan-Yo – Южным морем, обширной Японской империей; а между странами Заходящего (Abendland) и странами Восходящего Солнца (Aufgangsland) через Индийский океан прокладывали пути “наездники муссона” – финикийцы, эллины, арабы, китайцы, малайцы, связывая цепи окружавших острова торговых пунктов, на которых поднялось первое океанское окаймление (Umrandung) – [с.302] империя Индийского моря. Позже был переброшен мост через бездну Атлантики к североатлантической империи культуры англосаксов, к строительству иберийских народов в южноатлантической зоне. Задолго до этого россыпь островов в Тихом океане связывала между собой народы и служила путем продвижения культуры. Но первые панидеи на этот счет осуществила Испания лишь в 1514-1570 гг., малайцы и полинезийцы были для этого слишком неорганизованными, морскими бродягами, не обладавшими чувством истории.
Итак, нам остается бегло пройтись по истории, начиная от потока культур Нильской долины и ландшафтов Двуречья (Тигра и Евфрата) и Инда и шедшего в том же направлении, давно иссякшего родственного потока на Мемфис, Ур, Хараппу и Мохенджо-Даро и ретроспективно увидеть в четвертом тысячелетии до нашей эры противостояние морских панидей континентальным образованиям и их прорывы.
“Самое важное, что может быть сказано по поводу отношений между народами” (Ратцель) кроется в этом противоборстве, в поступи твердой суши через прибрежную жизнь к талассийс-кому и океанскому существованию. Многие жизненные формы в процессе этого движения остались мимоходом включенными в прибрежную и талассийскую действительность. Разумеется, при этом всегда устанавливался предел: как далеко простирается в глубь страны обоснованное влияние на Мидгардского змея , на серебряный пояс, на морскую силу, на морскую мощь, т.е. каково так называемое право территориальных вод. Где сухопутному пространственному мышлению части Света удавалось оттеснить его, наконец, бесследно проложить путь обратно в море к другим, не защищенным от грабительских набегов открытым побережьям?
Лорд Пальмерстон , безусловно свободный от стесняющих предрассудков, в последние годы своей жизни предостерегал и предупреждал свою господствовавшую на морях родину относительно Суэцкого канала, полагая, что он обременит ее в регионах Ближнего и Среднего Востока, империи Индийского моря большей континентальной ответственностью, чем могло бы нести островное государство. События последнего времени указали Японской империи границы и рубежи (Корея, Маньчжурия), подобные тем, которые часто открывались старой Венеции в ее связи с terra firma , а позже в родственной форме, но в неизмеримо большем масштабе Британской империи. Полагали, что вместе с графом Гото после тяжелой борьбы можно в конце концов осуществить в Маньчжурии справедливое разграничение с русскими, соединив континентальное и морское влияния: куда труднее с китайцами! Русско-японская линия раздела на основе конвенции 1925 г. нам известна . Однако в пику китайцам К. Хонда говорил в 1928 г. о “Маньчжурии как первой линии [с.303] обороны Японии”, а Т. Кикучи – о ней как о “дочери Японии”. Где же тут право Китая, направившего в этот район за одно поколение 30 млн… человек в сравнении с 240 тыс. японцев, 160 тыс. русских?
Было бы захватывающе интересно и поучительно установить на основании многих исследований, таких, как исследование Лаутензаха “Mittelmeere als Kraftfelder” (“Срединные моря как силовые поля”), или Мерца “Nord und Ostsee” (“Северное и Балтийское моря”), или мое “Geopolitik des Pazifischen Ozeans” (“Геополитика Тихого океана”), насколько глубоко панидеи, опирающиеся на море или части морей, могли успешно противостоять панидеям, возникшим на суше, при медленном уравнивании сил, или же они не могли больше взять верх. Такая попытка могла бы дать необычайно ценные точки опоры для оценки силы геополитических факторов, способных утвердиться на длительный срок в деяниях и воле по сравнению со средним уровнем. Вероятно, наиболее распространенная ошибка наших атлантов и их школы – представлять исключительные достижения Александра Македонского, Цезаря, Хубилайхана, Наполеона в покорении пространства как само собой разумеющийся, достойный памяти образец. Однако, воспитывая на таких примерах культ героев, можно легко проглядеть главных действующих лиц в грядущем, то, какой огромной мощью и стойкостью сопротивления обладают привычное в пространстве и по форме, долговременная сила геополитики. Океанский человек более открыт судьбоносным учениям, чем косный, континентальный, более проницателен в понимании возможностей пространства. Это является основой способности океанских народов (Ратцеля больше всех поражали малайцы) при крайне малой численности действовать с максимальным эффектом. В этом, вероятно, и основа того, почему имперские образования, равно как и панидеи, опирающиеся на прибрежные и талассийские силы, легче претворяются в жизнь, почему в своем воображении мы отдаем предпочтение охватывавшему Средиземноморье панобразованию в Римской империи перед сравнительно небольшим имперским центром – Ираном. Римская империя с внешней стороны ближе подходит нашей идее панобразования, чем внутренне столь полиморфная первая Великая держава Ближнего Востока, которая все еще и сегодня блуждает в мыслях о будущей консолидации. Перед обширными континентальными картинами по обеим сторонам трассы переселения скифов в так называемые средние века ослабла, правда, никогда не забывавшаяся, а в fascio [итальянском фашизме] вновь возродившаяся римская средиземноморская имперская традиция. До борьбы за Индийский океан и морские империи Европы были малопространственными, хотя, как и венецианская, образцовыми по структуре, так что их стойкость помогла устоять против мощного натиска турецкой силы.
В книге “Границы” (гл. VI) я постарался сопоставить восприятие границы и ее защиты людьми и народами, подверженными [с.304] морскому влиянию, отношение к морю. Читатели найдут там также классически выраженное, совершенно иное отношение морской панидеи, воплощенной лишь в одном отдельном городе, в Венеции, в тексте надписи над порталом ее магистратуры sulle acque – над водой . Исследуя представления европейских стран о связанном с морем государственном и хозяйственном организме, мы еще и сегодня обнаруживаем в них отражение понятий и опыта старой морской державы – Афин, грабительских войн Рима на море и classic frumentaria , но прежде всего беспрецедентного насилия средневековой Венеции в отношении германских имперских городов и их культуры Возрождения с более полнокровной жизнью, чем у избороздивших весь мир англосаксов и близких к ним малай-монголов. Это – большее сродство малоземельных с малоземельными, хотя сам опыт противоположный.
Но такие факты выдают, что слишком односторонняя, в историческом и юридическом смыслах понятная, а в биологическом роковая ретроспективная склонность сильно затрудняет понимание не только современных и будущих океанских панидей (таких, как имперские британские, американские – Соединенных Штатов, англосаксонские культурно-политического Сообщества, тихоокеанские), но и отношение к морю вообще, не понятому, как утверждает Тирпиц, немцем. Безусловно, надо также принять во внимание тот факт, что только еще одна крупная культурная нация – китайская – пережила сходное с немецкой нацией катастрофическое сокращение морского побережья в ходе строительства государственной власти: за одно столетие береговая линия Китая сократилась с 17 тыс. км до 7100 км, а Германии со времени Гогенштауфенов , затем Ганзы, Германского союза, Германо-Австрийского согласия и до настоящего времени с более чем 5000 км до 3300 км, затем 2700 км и, наконец, до немногим более 1000 км. Такие цифры говорят сами за себя!
Сколько стоило усилий довести, но не к началу мировой войны, до сознания подавляющей массы континентальных немцев, что театром военных действий явится область, соседствующая с побережьем и заливами, затем романское Средиземноморье; как по-континентальному читали они свою военную карту, на которой неизменно под Центральной Европой в сущности понималось занимаемое ими пространство, в то время как в поле зрения океанских противников всегда находилась карта мира. Тем не менее было фактом, что единственное более крупное взаимосвязанное морское пространство, решающее для длительного сопротивления Центральных держав, – Балтийское море, смогло избежать блокады, хотя и существовала возможность закрыть его как Черное море . В Японии знают, что означает для поддержания жизнеспособности островного государства абсолютное господство сначала над территориальными водами, а в русско-японской войне – над Японским морем, в будущем же безопасность пространств между Татарским проливом, проходом [с.305] Цугару, дугой островов Рюкю и Формозским (Тайваньским) проливом, даже когда остается необеспеченным пространство архипелага на Юго-Востоке.
Пример: четкая прорисовка Челленом в его работе “Schweden” (“Швеция”) увядания морской имперской идеи, вроде шведской, могла бы стать предостережением всему северному германству, куда ведет при малом пространстве отсутствие последовательного отношения к выходу в море. Однако то, что мы можем привести как исторические примеры морских жизненных форм, было всегда лишь имперским мышлением к началу эпохи, которую ошибочно именуют империалистической. И империя Индийского моря в конце мировой войны, откуда угрожали быстро выпасть удерживавшие ее свод увесистые камни – Индия Египет, была в сущности имперской идеей, а вовсе не панидеей.
В качестве морской панидеи в духе нашего времени мы должны признать лишь пантихоокеанскую. Это делает образование понятий, учитывая неповторимость противостоящей ему проблемы, столь трудным, что этим следовало бы заняться прежде всего пантихоокеанским конгрессам, журналу “Pacific Affairs” ввиду беспримерности конструкции, которая хотя и знает предтечу, но не имеет прецедента.
Реализовать ослабляющую напряженность силу огромных морских просторов Земли наряду с их сближающей народы способностью как активное, позитивное средство к установлению наднациональных сношений – разумеется, в самом широком масштабе своего бассейна – это грандиозная культурно-политическая идея. Несомненно, враждебное отношение к ней не только ставит нападающего в положение противозакония, но – что, вероятно, более действенно, – и наносит ему ущерб. Он причаливает к противоположному берегу, в силу суровой целесообразности используя язык моряков Соединенных Штатов, с пустыми бункерами и полными трюмами, т.е. испытывая большие трудности в пополнении топливом, и с уменьшившейся скоростью и работоспособностью (на память приходит безумный рейс Рожественского) . Там он должен тотчас же рассредоточить свои силы и в ответ на короткий оборонительный удар подвергшихся нападению небольших, но более сплоченных, чем нападающие, действующих из высокого морального сочувствия нейтралов высадить морские и воздушные силы. Провал означает уничтожение: также и моральное! Это соображение во многом способствовало тому, что именно на самом крупном океане впервые было осуществлено действительное сокращение наступательных и оборонительных морских вооружений (Вашингтонская конференция 1922 г.) и дальнейшие предложения исходят от прибрежных государств этого региона (1930) . Именно опыт этого региона подтвердил, что национальная предупредительная забастовка, бойкот товаров враждебной страны, невзирая на то что массы потребителей бедны, а транспорт парализован, – разумеется, более эффективное средство будущих перемещений силы, чем поднятые на столь [с.306] чудовищную высоту еще в мировой войне прямые средства насилия. Но и авиация без стабильной наземной организации бессильна. Это убедительно показали полеты над морем через Курилы, вдоль Иранского побережья, над Индией и из Индии в Австралию. В результате растет стремление оградить законом прежде всего отдельные моря, наконец, попробовать, как вообще могло бы использоваться в качестве понятия-приманки “Открытое море” на службе крупных политических форм или при взаимном компромиссе между панобразованиями.
Такой подход, конечно, создавал угрозу превратить малопространственные ландшафты в недееспособные, каковыми стали эллинские мелкие ландшафты внутри Orbis Romanus и эллинистического культурного содружества, да к тому же и в сравнительно короткое время.
Надо признать, что – рассмотренные в таких измерениях – как панъевропейская, так и панавстралийская мысль, видимо, уже утратили, если не под угрозой утратить свою панмасштабность для государственных деятелей, мыслящих широкими пространствами реальных частей Света, континентов и океанов. Именно парадоксальным образом, потому что первую слишком многие люди на слишком малом жизненном пространстве воспринимают как ограниченную слишком малой способностью нести нагрузку, в то время как державы, владеющие большими пространствами, могут маневрировать, обладая пространством, производящим продовольствие; вторую слишком малое число людей на слишком обширном, изголодавшемся по населению пространстве воспринимают так, что при существующем где-то в другом месте давлении массы, со свойственным ей пространственным эгоизмом, они могли бы всерьез и надолго лишиться его. В еще большей степени это относится, пожалуй, к новозеландцам, которые, не имея даже 1,5 млн… населения при плотности 5 жителей на кв. км территории (в целом 207 500 кв. км), считают своей часть суши и моря, превосходящую ту, что занимает Японская империя с ее 90 млн… населения.
Чтобы эволюционным путем сгладить такие несоразмерности внутри одного океанского бассейна, потребуется, вероятно, еще посредничество одной панидеи между столь различно сформировавшимися членами Лиги Наций. Однако этой сглаживающей функции противостоят, к сожалению, как мощнейшее препятствие, очень устойчивое страстное желание более чем миллиарда людей в Азии, вмешательство держав, которые с помощью насилия создали столь несправедливое право и ныне пытаются удержать его посредством юридических построений, по меньшей мере закрепить оставшиеся у них территории. Это – силы азиатского и африканского континентального мышления, противящиеся революционным путем любой самой большой океанской сглаживающей панидее. Прежде чем мы рассмотрим места, где оба этих мышления противостоят друг другу на пересечениях, известных крупными стычками на протяжении столетий, и докажем [с.307] наличие борьбы между океанским и континентальным панобразованиями, нам следует остановиться именно на морских пан-представлениях чужеземного происхождения во внутренней стране и исследовать, могут ли они развиваться в противовес связям между традиционными частями Света, какими они ныне являются.
Главными выразителями развития панокеанского мышления являются северогерманцы (норманны, англы, саксы) и малай-монголы или малай-полинезийцы. Только сменявшие друг друга и (как сказал бы Ратцель) скорее прибрежные и талассийские, чем океанские, вносят свою долю финикийцы, эллины, римляне и романские народы, иберы, а затем французы; арабы (плавая в своем индоокеанском регионе от китайцев и обратно) совершенствуют то, что адмирал Баллард в своей книге “The rulers of the Indian Ocean” (“Властители Индийского океана”) описал как идеологию Индийского океана, а ранее ею поочередно овладевали иберы [испанцы и португальцы], голландцы, французы, британцы; в “Тангалоа” – учении полинезийцев, в японском мифе о происхождении синто для нас сохранились лишь остатки того, насколько сильным было океанское влияние на все мышление и восприятие народов восточноазиатской островной дуги – архипелага Южного моря до того, как туда проникла белая раса. Потребовалось длительное время, пока они не пришли в себя после такого потрясения и не вернулись к своей первоначальной геополитике; и началом этого, видимо, является поворот японской политики вовне, ее медленный подъем от неудачи, вызванной насильственным взломом самоизоляции Японии североамериканцами (1854) , к победе над северотихоокеанской Российской империей (1905).
В восточной Евразии в роли естественного воспитателя пан-морских взглядов мы видим австрало-азиатское Срединное море, внутренние воды Японии, Японское море, а также кратковременно существовавшее славянское образование в северной части Тихого океана – Берингово и Охотское море, в западной Евразии – Зунд, Балтийское море, Северное море, Эгейское море, Красное море и Персидский залив, романское Средиземное море; совсем недолго, но трижды в истории Черное море также выполняло такую роль. Стало быть, это два, хотя и разорванных пояса Окраинных морей, которые вопреки всякому океанскому противодействию естественному соединению частей Света служат своеобразными заповедниками. Оба этих пояса огибают Цейлон у южной оконечности Индии, играя славную посредническую роль для всех “наездников муссона” в политике и экономике, в легендах и сказках. Указатели смены курса Малакка – Сингапур на Востоке, пространство между Аденом – Маскатом и Занзибаром на Западе.
В противоположность открытому островному миру Индонезии с ее пантихоокеанскими и индоокеанскими связями в значительно рассредоточенном австрало-азиатском Срединном море [с.308] индийская континентальная панидея – явно обособленческая, центростремительная, автаркичная, материковая. Поэтому европейцы смогли, прежде чем в Индии воочию заметили, соорудить свои важнейшие оплоты – опорные пункты на побережье чуждой коренной стране империи Индийского моря. Далее, все ветви географии признают особые океанские индо-тихоокеанс-кие связи и связности: морфология (Рихтгофен) , климатология (краски муссонных земель Кёппена!), океанография, в особенности сведения о растительном и животном мире (Дофлейн), антропология (Мартин и др.; цветные народы в окружении Индийского моря и западной части Тихого океана). Этим связям и связностям противостоит пришлое с Атлантики, чуждое господство над Индийским морем! Это ведет к тому, что выходит наружу длительная, постоянно скрытая напряженность между Британской империей Индийского моря и пантихоокеанской, как и малайско-монгольской, идеями; носителями этой напряженности становятся цветные народы континента и островов. Это позиция некоего неизбежно лабильного состояния: ведь на пороге между далями Индийского и Тихого океанов северогерманские белые власти в лице всего около 200-250 тыс. белых господствуют над пространством в 7,85 млн… кв. км с 390 млн… цветного населения, часть которого принадлежит к древним культурным расам, а 90 млн… соседних, расовородственных жителей третьей по мощи мировой державы на суше и море [т.е. Японии] наряду с 450 млн… старейших, в настоящее время находящихся вместе в имперских рамках культурного альянса на постоянной основе, должны надолго оставаться нейтральными и безучастно наблюдать за происходящим. Отсюда дальновидное намерение в Соединенных Штатах Америки своевременно предотвратить скандал, связанный с управлением из-за рубежа вопреки их воле Филиппинами как жертвой пантихоокеанской идеи! Но будет ли усиливаться опасность для традиционных колониальных держав из-за наступления примерно в то же самое время, с 1911 и 1919 гг., паназиатской идеи на открытое Мировое море, за которой – 328 млн… индийцев и 450 млн… китайцев и вместе с ним разоблачение (демаскирование) будущих стычек между самой крупной и жизнеспособной континентальной панидеей Старого Света – паназиатской и самой крупнопространственной, несомненно связанной геополитически и культурно-географически с судьбой Нового Света, противостоящей ей панидеей Океана – тихоокеанской с ее обратным индо-тихоокеанским воздействием! [с.309]

ПРИМЕЧАНИЯ

(с.303) “Geopolitik”, 1929.

Саллюстий (84-34 гг. до н.э.) – римский историк, один из наиболее проницательных и точных римских писателей. [с.309]

Имеется в виду Понтийская Каппадокия (область в Малой Азии), которая в 280 г. до н.э. стала самостоятельным царством и во времена Митридата VI [с.309] (132-63 гг. до н.э.) пережила пору своего наивысшего экономического и политического расцвета (с 63 г. до н.э. – римская провинция, с 40 г. до н.э. до 64 г. н.э. снова самостоятельное царство, затем снова римская провинция). [с.310]

“Владения на Балтийском море” (лат.). [с.310]

Римская империя, которая к концу республиканского периода охватывала, в понимании римлян, весь тогдашний мир – Orbis terrarum. Она характеризовалась своим особым расположением по отношению к Средиземному морю. Именно отсюда Рим распространил свое влияние, присоединив к себе одну за другой территории на континенте. Эта цивилизация занимала пространство от Испании до Сицилии и провинций Северной Африки. [с.310]

Мемфис – древнеегипетский город (к юго-западу от Каира). Основан в 3-м тысячелетии до н.э.; столица Египта в 28-23 вв. до н.э.
Ур – город в Месопотамии (Ирак), в 3-м тысячелетии до н.э. город-государство.
Хараппа – один из главных центров Хараппской цивилизации в Пенджабе (Пакистан) (середина 3-го и первая половина 2-го тысячелетия).
Мохенджо– Даро -город в Пакистане (3-2-е тысячелетия до н.э.) – один из центров хараппской цивилизации. [с.310]

Мидгарский змей в германской мифологии олицетворял Мировой океан. [с.310]

Пальмерстон Генри Джон Темпл (1784-1865) – британский государственный деятель и дипломат, в 1846-1851 гг. министр иностранных дел, в 1855-1858 и в 1859-1865 гг. премьер-министр. Главным противником Великобритании считал Россию. [с.310]

Твердая земля, суша (лат.). [с.310]

Гото Симпей (1856-1929) – японский государственный деятель и дипломат. Возглавлял японо-советское общество культурного сближения. [с.310]

Речь идет о Конвенции об основных принципах взаимоотношений (Пекинский договор 1925 г.) между Союзом ССР и Японией. [с.310]

См. примеч. 13. С. 78. [с.310]

Frumentum – хлеб (зерно) (лат.). Кризис на закате Римской республики привел к раздаче хлеба беднейшим слоям населения, а плодородные провинции были обязаны поставлять Риму хлеб как натуральную подать. [с.310]

Гогенштауфены – династия германских императоров и императоров Священной Римской империи (1138-1254). С конца XII в. владели Южной Италией и Сицилией. Стремление Гогенштауфенов – Фридриха I Барбароссы, Генриха VI и Фридриха II – создать мировую империю привело их к борьбе с папами, с католической церковью. [с.310]

См. с. 234 данного издания. [с.310]

Речь идет о блокировании Дарданелл в годы первой мировой войны, что сделало невозможным использование для поддержки России морских путей, проходящих через Черное море. Русский флот был заблокирован там, так как Дарданеллы находились в руках противника. Русский флот в свою очередь блокировал Босфор, чтобы не допустить прохода немецких кораблей в Черное море и обстрела побережья России. [с.310]

Автор имеет в виду 2-ю Тихоокеанскую эскадру русского флота под командованием вице-адмирала З.П. Рожественского, совершившую во время русско-японской войны переход из Балтийского моря на Дальний Восток и разгромленную в Цусимском сражении (1905 г.). [с.310]

На Вашингтонской конференции 1921-1922 гг. пять ее участников – США, Англия, Япония, Франция и Италия – подписали договор об ограничении морских вооружений, установивший максимально допустимый тоннаж для линкоров и крейсеров, а также максимальный калибр их артиллерии. См. также примеч. 8. С. 103. [с.310]

Как уже упоминалось, Вашингтонская конференция не положила конец гонке морских вооружений. На Лондонской конференции 1930 г. было узаконено формально равенство флотов США и Британской империи. [с.310]

Англы, саксы – германские племена, участвовавшие в завоевании Британии в V-VI вв. [с.310]

Тангалоа (Тангароа) – у полинезийцев и микронезийцев (острова Гилберта) небесное божество, в ряде мифов Западной и Восточной Полинезии само небо, а также радуга и дождь, бог морской стихии. [с.311]

См. с. 61-62. [с.311]

Рихтгофен Фердинанд Пауль Вильгельм (1833-1905) – немецкий ученый, представитель естественно-научного направления в географии. Его выдающиеся научные результаты – путешествие по Китаю (1868-1872). Решительно отстаивал взгляд на географию как науку естественную. [с.311]

См. примеч. 18. С. 301. [с.311]

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел Политология












 





Наверх

sitemap:
Все права на книги принадлежат их авторам. Если Вы автор той или иной книги и не желаете, чтобы книга была опубликована на этом сайте, сообщите нам.