Хаусхофер К. О геополитике. Работы разных лет

ОГЛАВЛЕНИЕ

Границы в их географическом и политическом значении

ГЛАВА XIV. О СТАНОВЛЕНИИ ГРАНИЦ

Если бы мы смогли, скажем, в духе Ратцеля и Мауля увидеть органично ход становления границ в их географическом проявлении, развитии и возвратном образовании от неопределенного пограничного пространства к пограничному предполью, от него к пограничной полосе, к пограничной черте, к пограничной линии, то и для отграниченных пространств фактически можно было бы допустить, скажем в духе Шпенглера, нормальный рост и ранний расцвет, высокое развитие, поздний расцвет, увядание, гибель и распад всех отграниченных жизненных форм – вплоть до возрождения – как неудержимый, обусловленный законами природы процесс, в котором ничего нельзя было бы изменить. У нас был бы в крайнем случае выбор в признанном неизбежным закате культурного круга сыграть роль внутренне устоявшего Марка Аврелия , или смирившегося Луция Вера , или сумевшего преодолеть крах Коммода , или способствовавшего разложению, приведшему к развязке, Гелиогабала (Элагабала) . Мы вынуждены были бы, возможно, еще позволить самим себе сказать в знак благодарности за нашу стоическую добродетель в стиле Марка Аврелия, что мы лишь остановили в сущности желательный закат. Но не столь схематически простым выглядит положение вещей при тщательном, детальном исследовании хода развития границ, если мы располагаем одной из увлекательных, проявивших интерес к географии и истории геополитических работ “Картины из германского прошлого” Фрейтага , которая показывает борьбу между германскими и романскими народами к западу от Рейна и к югу от Дуная, – являясь примером того, как можно подойти к данной задаче полнокровно и плодотворно.
Прежде всего мы должны допустить, что вполне возможно как замедленное, так и ускоренное развитие сообразно различиям в способности отдельных лиц и народов оценить границы в истории именно вследствие более или менее верного понимания расами, как и индивидуумами, пригодности естественных рубежей в качестве границ. И в этом – еще одно обоснование планомерного пограничного воспитания!
Два убедительных примера в пользу этого имеются на Западе и Востоке Евразии в отношении все той же самой избыточной энергии номадов “оси истории” (“pivot of history”) – римлянин Юлий Цезарь и китаец Цинь Шихуанди.
Вероятно, характерно также, что у одиночек, как и у народов в целом, применение умно выстроенной теории границы может [с.136] очень хорошо осуществляться другими личностями, отдельными или объединенными в группы общностями, и это доказывает использование греческой теории в практике строительства Римской империи, германской (а именно теории Ратцеля) в деятельности строителей Британской империи не менее значительно, чем сохранявшаяся со сменой поколений китайская пограничная практика Монгольской и Маньчжурской династий, индийская пограничная практика Великих Моголов, прошедших сквозь фильтр персидской культуры. Здесь даже были пространства и времена, когда благодаря посредничеству Тандхары сомкнулись эллинистическо-римский и китайский опыты укрепления границы.
Вероятно, в данном месте правомерно обратиться именно к опыту Юлия Цезаря и Цинь Шихуанди, оказавших влияние на ход становления границ, который без них протекал бы в совершенно ином темпе.
Как проницательно, опережая свое время, Юлий Цезарь распознал возникновение границы из пограничного предполья, позволяют видеть его знаменитые “Записки о галльской войне” (“De bello Gallico”), где он пишет: “Чем больше опустошает известная община соседние земли и чем обширнее пустыри, ее окружающие, тем больше для нее славы. Истинная доблесть в глазах германцев в том и состоит, чтобы соседи, изгнанные из своих земель, уходили дальше и чтобы никто не осмеливался селиться поблизости от них; вместе с тем они полагают, что они будут находиться в большей безопасности, если будут устранять повод для страха перед неожиданными набегами” . Эту весьма практическую точку зрения великий римский геополитик подтверждает таким сообщением: “Свебы , по получении точных сведений о римской армии, со всеми своими союзными войсками, которые они успели набрать, отступили к самым отдаленным границам своей страны: там есть огромный лес по имени Бакенский; он идет далеко в глубь страны и служит естественной стеной для херусков и свебов против их нападений и разбойничьих набегов друг на друга. При входе в этот лес свебы и решили выждать приближение римлян” .
Тогда Цезарь благоразумно не пошел туда, как позже поступил Вар , а совершил ложное нападение в другом месте и был счастлив, что смог благополучно возвратиться, так как в отличие от римских полководцев позднего времени точно знал пределы своей ударной силы по отношению к незнакомой местности и народному духу или догадывался об этом.
И в других местах своих сочинений Цезарь, умный, практичный политический географ и основатель империи, записал отличные наблюдения в отношении географии границ. Можно только снова и снова сожалеть, что один из самых зрелых трудов по политической географии мира (так как, очевидно, [с.137] он был продиктован весьма умелому личному секретарю ясным, свободным языком приказа, который еще и сегодня выделяет носителя командной власти по призванию) слишком рано сделался грамматическим тренажером для учеников и тем самым утратил собственную политическую воспитательную ценность, будучи как раз достаточно зрелым для более взвешенного обучения.
Подобным же образом было бы в высшей степени привлекательным сопоставить по мемуарам Наполеона, Бисмарка, Мольтке или Фр. Листа их отношение к понятиям границы и пространства. Какая сокровищница опыта в них заключена, раскрывает в конечном счете взгляд на жизнь Цезаря или Наполеона как путешественников, на их способность к преодолению расстояний и овладению пространствами, – выделяя такую жизнь из усред-ненности, – а также на установление порядка, преподнесенный ими своему поколению.
Жизнь Цезаря, географа и путешественника, родившегося в 100 г. до н.э., показывает, что в возрасте 24 лет он впервые совершает поездку на Восток через Аттику, Малую Азию, Родос, два года спустя как действующий проконсул Британии предпринимает поход в Киликию в качестве добровольца и в 28 лет становится членом военного совета. В 34 года он претор, впрочем весьма недовольный по поводу запаздывания, – лишь в 41 год достигает самой высокой должности в Республике, после чего тем не менее дважды побывал в Испании и участвовал в сомнительном, охватившем почти все страны Средиземноморья заговоре. На лучший организаторский возраст – между 41 и 48 годами жизни – выпадает беспокойное время порабощения Галлии и затем та блестящая поездка через страны Средиземноморья, которая описана в “Записках о гражданских войнах” (“De bello civile”). Уже в 56 лет богатая жизнь обрывается в результате известного заговора.
“Эгоцентризм и правонарушение” обернулись против него. Ведь после Суллы римское государственное право для гениального человека больше не столь уж внушительно, и все же Цезарь как создатель границ, вероятно, на четыре столетия сдержал переселение народов, проложил и закрепил на две тысячи лет великую границу Человечества! Как творца и блюстителя границы мы должны причислить его к образцовым умам человечества. Безусловно, он был одним из самых блестящих политических географов не только в теории, и мы должны были бы благодарить Бога, если бы смогли воспользоваться его услугами на четыре или более лет . В незначительной “войне железных дорог” он сумел бы быстро освоиться.
На восточной окраине пояса кочевников, столь успешно огражденного Цезарем в его устремлении на Запад, – Цинь [с.138] Ши-хуанди, первый правитель из династии Цинь (221-207 до н.э.), подобие великого создателя границы Центральной Европы, пограничное творение которой по неведению Цезарь бросил из-за отдаленных последствий и уступая давлению, но, разумеется, не умалив свой след в этом.
Цинь Шихуанди создал 36 крупных областей Китая, ввел унификацию мер и весов и, укрепив таким образом внутреннюю структуру, построил снаружи внутреннюю границу отечества – Великую Китайскую стену.



Великая Китайская стена и северная граница Китая (1927 г.)

О живое пограничное заграждение одновременно сооруженных, годных к военной службе опорных земледельческих колоний разбилось еще больше, чем о Великую стену, вторжение сюнну (гуннов); их набег отклонился на Запад, время от времени гунны вторгались в Индию и области Пшдхары, а затем со всей силой обрушились на формирующийся германский мир и рушившуюся Римскую империю, прежде всего на пограничные бастионы династии Юлиев – Клавдиев на Рейне и Дунае. Так волны народов, ударившись о добротные пограничные бастионы, рикошетируют по всему евразийскому пространству, если его рассматривать достаточно широко в его связностях. Сеть дорог Цинь Шихуанди, часть его дворцов, водопроводов, каналов, мостов сохраняются и поныне; но борьба против “грамотеев” (“Literati”), ученых его империи, в которых он в отличие от Цезаря видел самое крайнее зло, ему не удалась, несмотря на умерщвление пятисот из них и сожжение классических книг. И еще сегодня его имя, не сопоставимое с именем Цезаря на Западе, остается империалистическим детским пугалом для китайского культурного мира, о долговечности которого так хорошо заботился его пограничный инстинкт. [с.139]
Но этим не была решена проблема, у истоков которой он стоял и которую увидел на сотни лет раньше, чем его современники, – проблема отграничения китайского культурного мира от Центральной Азии, сегодня более чем когда-либо актуальная.
На эту самую крупную, связанную с сухопутной границей проблему планеты, если учитывать ее чисто пространственную протяженность (свыше 15 000 км!), обращает внимание профессор И. Яно (Университет Киото), широко обсуждая, но с сугубо японо-британской точки зрения пограничные вопросы Китая. Он пытается доказать, что, согласно пониманию Срединного царства – нынешней Китайской республики, Маньчжурия, Монголия, Тибет, Или якобы являются еще частями Китая, что, по его мнению, чистая фантазия. Следовательно, ныне имеется фактически одна государственность на Земле, составляющая почти четвертую часть всего ее населения, о которой собственно никто не может точно сказать, основываясь на международном праве, включают ли ее границы свыше 4 или почти 10 млн. кв. км!
“Тибет сегодня – практически британский протекторат”, – полагает японец Яно, “Монголия из-за соглашений с Россией и собственной неспособности Китая ее поддерживать независима. Однако в отношении Маньчжурии (здесь становится очевидным японский подвох!) Лян Цичао разъяснил, что она якобы с пятого тысячелетия была китайской землей, но на основании отдельных случаев доказуемо, что Ли Хунчжан в 1895 г. не раз отваживался объявить “священную область” династии Цзинь китайской”.
Во всяком случае работа Яно и ей подобные показывают, как спорно и как сомнительно право на Маньчжурию с ее миллионом квадратных километров территории и с примерно 33 млн. населения. Достоверно, что обширное пространство с давних пор снова и снова объявлялось независимым его командующим (тухун, военачальник) Чжан Цзолинем , что он самостоятельно вел переговоры с Россией и Японией, покупал оружие у Англии и Франции, имел при себе японского советника.
Фактически именно в ходе развития 1911-1927 гг. огромные территории так называемого Внешнего Китая из прочной пограничной структуры превратились в пограничную переходную зону опаснейшего вида; в настоящий момент Юньнань, как и Сычуань, больше не включается в этот неустойчивый по своей принадлежности пояс лишь потому, что непреодолимый натиск китайского народа здесь, на Юге, экономическая сила китайского поселенца снова вырвали их у власти Франции и Англии, а колонизаторская и экономическая энергия китайцев доведет это до конца также с Внутренней Монголией и Маньчжурией, затем с другими окраинными землями, – но не без критических поворотов!
В связи с этим поучительно исследовать кажущиеся и сегодня прочными линейно развивающиеся границы, как быстро они переключались от экстенсивного к интенсивному действию и какие при этом происходили изменения. Если, например, Вольтер [с.140] отзывался о Канаде как о всего лишь нескольких квадратных милях легко переносимого снега, то Франклин в то же самое время принял ее за в высшей степени способную в будущем к развитию землю.
При исследовании таких переходов наблюдение за ходом развития границ в островных государствах и трансформированных морем экономических организмах облегчалось для нас тем, что они в сущности развивались и совершенствовались лишь как один тип границы – морской границы, ее “серебряного пояса”.
Прежде всего тип границы – заокеанской границы (Uberseegrenze) трансформированного морем государственного и экономического организма – от своего возникновения до упадка является, как правило, важной составной частью океанской жизненной формы, совершенно непонятной в странах, удаленных от моря: спрут, направляющий свои высокочувствительные щупальца к опорным пунктам (Wachstumsspitzen) на противоположных побережьях (карикатурная схема Британской империи!).

Британская империя как морская жизненная форма в карикатурном изображении

Для жителя побережья – это обыденная картина, однако для земель, удаленных от моря, – всегда непонятная. Такой способ отграничения может оказаться катастрофическим в результате проигрыша одной-единственной морской битвы, например как способ отграничения Афинской морской державы, но чаще всего завершается эволюционно в результате свертывания, сокращения жизненных путей, как у Венеции, Генуи, Тернате , Гавайев, вероятно, в обозримое время у Британской метрополии.
Такому процессу обыкновенно противостоит – как несовместимое – противоречивое развитие сухопутных (континентальных) жизненных форм, которое с своей стороны вряд ли может быть понятно островному человеку из-за их континентальной привязанности к земле, массовых перемещений, [с.141] переходов, перенапряженности, склонности к исторической ломке, к революционному развитию, при котором пограничный организм, как правило, умирает в результате борьбы и новообразования, смены мандатов (ko ming) на управление, также сказывающихся локально, обычно в первую очередь на границах.
Так больший инстинкт безопасности в ходе развития границ в океанских и приморских жизненных формах противостоит беспрестанному обновлению опыта в континентальных жизненных формах, что сопряжено с опасностью обоюдных ложных пониманий. Речные жизненные формы находятся посередине и склоняются то к одному типу, если господствуют океанские и морские влияния, то к другому, если становятся решающими проживание на материке, потребность в плоскогорье, в своеобразии степи. Отсюда же и сила прецедента, традиций, “социума” и их воплощения в Венеции, Англии, Америке, Японии, на островах Юго-Восточной Азии – также в вопросах границы. Эта сила, напротив, находится в противоречии с растущей апатией от окраин к центру Старого Света, где державы на “оси истории” (“pivot of history”) во многом безучастнее во внешних вопросах их жизненных форм, часто меняются внутри, осуществляют сдвиги в гораздо более резком противоречии между метрополиями, жизненно важными частями и окраинными ландшафтами, чью неприкосновенность принимает весьма подозрительно островная и морская держава.
И все– таки становление границы в целом показывает скорее долговечную силу, более частый возврат культурных и естественных, поэтому снова и снова заимствуемых, уже апробированных границ, даже прямо-таки склонность к возрождению.
Было бы исключительно плодотворным с этой точки зрения отыскать в истории и географии примеры и образцы генетического сооружения границ, прежде всего проследить их тождественные перемещения и преобразования, как это мы смогли сделать особенно при сравнении феодальных границ в Западной и Восточной Евразии, скажем хода развития границ Японии, Пруссии и Германии, сопоставляя их колониальное продвижение в северо-восточном направлении, оттеснение Китая и Внутренней Европы от морской границы, от контакта с побережьем на протяжении XIX столетия (внутриевропейский мир – от более 2700 км до менее 1200 км, китайский – от свыше 17000 км до 7100 км), тесность жизненного пространства самых многонаселенных жизненных форм Западной и Восточной Евразии с наднациональной имперской традицией и в результате этого неслыханно усиливающееся в нем [пространстве] пограничное давление, которое должно вести к насильственным прорывам! За пределами столь стесненных пространств с давних пор ощущается аналогия с океанскими притеснителями, как и с Советами, и даже опасение делать из этого выводы для совместной обороны . [с.142]
Здесь манометр пограничного давления показывает неестественно низкий уровень хода развития границы и предвзрывные состояния на Янцзы и Хуанхэ, как на Дунае, Рейне и Висле, – не говоря уже о Маасе и Мемеле (Немане), Эше и Бельте! [с.143]

ПРИМЕЧАНИЯ

(c.136) Maull О. Politische Geographie. S. 133 ff. und 601 ff.

(c.136) Freytag G. Bilder aus der deutschen Vergangenheit. Illustrierte Ausgabe. Bd I.

(c.137) Цезарь Ю. Записки о галльской войне. VI. 23.

(c.137) Там же.

(с.138) См. Giehrl H. Der Feldherr Napoleon als Organisator Betrachtungen uber seine Verkehrs– und Nachnchtenmittel, seine Arbeits– und Befehlsweise. Berlin, 1911.

(с.142) Brooks Adams. The New Empire (Deutsch als “Das Herz der Welt”). Wien, 1909. S. 249-253 u.a.

Т.е. закате Европы. См. примеч. 1. С. 18. [с.143]

Марк Аврелий Антонин (121-180) – римский император с 7 марта 161 г. [с.143]

Вер Луций Аврелий (130-169) – римский император с 7 марта 161 г., соправитель Марка Аврелия. [с.143]

Коммод М. Аврелий К. Антонин (161-192) – римский император с 17.III.180, сын Марка Аврелия, последний император из династии Антонинов. [с.143]

Гелиогабал (Элагабал) – римский император сирийского происхождения; родился в 204 г., правил с 218 по 222 г. Прославился своими бесчинствами, жестокостью и дебошами. Был убит преторианцами. [с.143]

Гандхара – часть современного Афганистана, где до похода Александра Македонского и создания империи Маурьев существовала племенная республика. [с.143]

Свебы, или свевы, – согласно Цезарю германское племя, обитавшее в районе Майна и Неккара. [с.143]

Херуски – германское племя, обитавшее по Среднему Везеру. [с.143]

Вар Публий Квинктилий (род. ок. 46 г. до н.э.) – римский полководец. В 9 г. н.э. в битве в Тевтобургском лесу потерпел поражение от германских племен под руководством Арминия. [с.143]

Лист Фридрих (1789-1846) – немецкий экономист, сторонник активного вмешательства государства в экономическую жизнь. По его инициативе в 1819 г. была создана Общегерманская ассоциация промышленников и коммерсантов, добившаяся создания в 1834 г. Германского таможенного союза (Zollverein) в составе Пруссии, Гессен-Дармштадта, Баварии, Вюртемберга, Гессенского курфюрства, Саксонии и Тюрингских государств (к 1854 г. распространил свое влияние на всю Германию, за исключением Мекленбурга и Любека). Таможенный союз сыграл значительную роль в экономическом подъеме Германии и стал первым шагом на пути к ее политическому объединению. За свои либеральные взгляды Лист был выслан из Германии. Жил в США, где в 1827 г. опубликовал работу “Очерк американской политической экономии”. Получив американское гражданство, вернулся в Германию, с 1834 г. был консулом США в Лейпциге. В 1841 г. вышел его самый значительный труд “Национальная система политической экономии”. Жизнь Листа оборвалась трагически: доведенный до отчаяния прежде всего финансовыми трудностями, он покончил с собой
Заслуживает внимания его теория, известная как “автаркия больших пространств”. Согласно этой теории полноценное стратегическое и экономическое развитие государства возможно только в том случае, если оно обладает достаточным геополитическим масштабом и большими территориальными возможностями.

Киликия – древнее название восточной части южного побережья Малой Азии. [с.143]

Сулла Луций Корнелий (138-78 до н.э.) – римский полководец и политический деятель. В 83 г. до н.э. он провозгласил себя диктатором (на неопределенный срок). Его диктатура была направлена против демократических установлений Римского государства. Сулла передал суды в руки сенаторов, ограничил полномочия народных трибунов и тем самым лишил опоры тех, кто требовал “республики предков”. [с.143]

Намек на первую мировую войну. [с.143]

Клавдии – древний патрицианский род, старейшие представители которого, в частности Аппий Клавдий, слыли образцами добродетели. Юлии – древнеримский патрицианский род. Из этого рода произошел Цезарь, усыновивший будущего императора Августа, основателя династии Юлиев – Клавдиев. [с.143]

Ли Хунчжан (1823-1901) – сановник феодального Китая. С 1870 г. наместник столичной провинции, руководил внешней политикой правительства. [с.143]

Цзинь – государство и династия в Китае (1115-1234) К середине XII в. в его состав входила территория современного северо-восточного и северного районов Китая и часть территории современного автономного района Внутренняя Монголия (КНР). [с.144]

Чжан Цзолинь (1876-1928) – китайский генерал, в период русско-японской войны 1904-1905 гг. был главарем банды хунхузов, действовавшей на стороне Японии в Маньчжурии, в 1911-1913 гг. фактический правитель, а с 1916 г – диктатор Маньчжурии. В 1928 г пытался переориентироваться на США. Погиб во время взрыва, организованного японской разведкой. [с.144]

Франклин Бенджамин (1706-1790) – американский государственный деятель, ученый, просветитель. [с.144]

Молуккские острова. [с.144]

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел Политология