Бутенко А., Миронов А. Сравнительная политология в терминах и понятиях

ОГЛАВЛЕНИЕ

ПРАВА ЧЕЛОВЕКА – совокупность прав и свобод граждан, в наличии или отсутствии которых обнаруживается степень демократизма того или иного строя. Права и свободы человека, гражданина – основа демократии, свободы общества. Права человека в их современном виде – право на жизнь, право на труд и на отдых, право на жилище и его неприкосновенность, право на обеспечение в старости, на медицинское обслуживание, свобода слова, свобода инакомыслия, свобода совести, свобода собраний и демонстрации, право на забастовку и др., – записанные в билли о правах, конституции, занесенные в международные документы (Устав ООН) и международные соглашения (Хельсинкская хартия) и

285

ПРАВА ЧЕЛОВЕКА

провозглашенные на многочисленных съездах и конференциях широкой общественности, составляют огромный пласт конституционно-юридических, внутренних и международных документов, соглашений и решений. Одно из главных отличий демократических форм политического развития состоит именно в том, что эти формы предполагают предоставление широких прав и свобод всем слоям населения, в то время как недемократические и антидемократические формы политического развития или резко ограничивают, или полностью исключают многие права и свободы граждан.

Права человека – продукт истории, причем как в том смысле, что все права и свободы не появляются сразу в готовом виде, а появившись, не обретают тут же общепризнанный характер, так и в том, что реализация того или другого уже провозглашенного права (свободы) – продукт реальной борьбы, имеющей свой уровень достижений в разных странах. Ведь это зависит от многих обстоятельств. Например, каковы в данной стране права государства: не окажутся ли они такими, что, вторгаясь во все стороны жизни, те или иные щупальца государства не оставят никакого пространства для свободы самого человека.

Каждая историческая форма общественно-политической организации вследствие уровня экономического развития и характера стоящей у власти общественной силы (класса, социальной группы, правящей личности и ее окружения) имеет свои объективные и субъективные причины, предопределяющие существующий в данном обществе уровень прав и свобод граждан. Так, при рабовладельческом строе имевшая место в его рамках политическая демократия не предоставляла никаких прав рабам, рассматривая их в качестве “говорящих орудий” труда. Политическая демократия феодального общества чаще всего не предусматривала прав для крепостных крестьян в политической сфере, но, в отличие от рабовладельческой, в определенных случаях гарантировала юридически (но не фактически) часть их прав (на жизнь, семью, на часть недвижимого имущества и т.д.). В пришедшем на смену феодализму буржуазном обществе, в его демократических формах, признается равенство всех перед законом, а демократия здесь и есть

286

ПРАВА ЧЕЛОВЕКА

юридическое признание равного права каждого гражданина на участие в управлении государством. Это равенство всех перед законом тесно связано с экономическим фундаментом и представляет собой политический слепок с принципов товарно-денежных отношений.

Возникает вопрос: а как же быть с общечеловеческими правами и свободами граждан, разве это миф, не имеющий никакого отношения к реальности, к тому, что реализовано западными демократиями?

Дело обстоит значительно сложнее. Если говорить о практике, то очевидно, что в жизни концепция прав и свобод человека не может быть внеисторической, общечеловеческой, созданной раз и навсегда и годной для всех исторических этапов человеческого развития, для любых общественных устройств. Можно вызвать только гомерический смех, если утверждать, что концепция прав и свобод, практикуемая в Великобритании, тождественна той, что практикуется в США.

Другое дело – теория. Теоретически можно представить себе абстракт, составленный на основании общих черт демократических устройств, эмансипированный от своего конкретного воплощения, где эти права и свободы органически связаны с сущностью политического строя, с конкретной расстановкой общественнополитических сил. Само собой разумеется, что подобная, созданная посредством абстрагирования общечеловеческая концепция прав и свобод может находить свое реальное проявление только в определенных, общих декларациях и заявлениях (Пакты ООН о правах человека, Заключительный акт Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе и т.п., причем со своим механизмом гарантий), где принятие этой концепции явилось результатом равнодействия, компромисса различных общественно-политических сил, по тем или иным причинам согласившихся на подобное, общее выражение своих на практике весьма расходящихся позиций.

Названные международные документы, а также подобные им, являются наиболее наглядным свидетельством такого подхода: они были приняты как результат компромисса между силами западного капиталистического мира, всегда заявлявшего о своей приверженности к демократии, и силами тогдашней международной

287

ПРАВА ЧЕЛОВЕКА

партийно-государственной бюрократии коммунистического толка, выдававшей себя за сторонницу “социалистической демократии”, прав и свобод трудящегося человека. По этим причинам в названных документах, имеющих в целом общедемократический характер, приемлемый для капиталистических, освободившихся и так называемых социалистических стран, есть положения, формулировки, разнокачественные по своему социально-экономическому и политическому содержанию. Поэтому если и можно говорить об общечеловеческом выражении в этих документах прав и свобод граждан, то все же следует иметь в виду, что провозглашенные в них права и свободы в каждой стране реализуются лишь в своей конкретно-исторической форме, определяемой характером политической организации общества, расстановкой и борьбой в нем общественно-политических сил.

Нельзя забывать и о традициях в реализации прав и свобод граждан. Запад и Восток, Север и Юг в этом весьма отличаются. Так, западная демократия часто фиксирует противоположность интересов индивида и государства и, сохраняя за индивидом юридическое право критики государства и его институтов, предоставляя широкую возможность гражданам в формировании представительных органов, как правило, стремится оградить само государство, исполнение им своих властных функций от какого бы то ни было реального вмешательства широких масс населения. В отличие от этого, в постоталитарных обществах Восточной Европы, в государствах, возникших на территории бывшего Советского Союза, сохраняется стремление к тому, чтобы добиться противоположности интересов государства и его граждан, сделать так, чтобы государство в основном и главном выражало не интересы того или иного меньшинства, несовместимые с интересами большинства, а именно интересы этого большинства. Разумеется, при этом тоже остается достаточно широкое поле несовпадения и противоречивости общего и частного, а также неизбежной и необходимой критики гражданами действий государственных органов, политики власть имущих. Думается, что такой подход имеет свои преимущества, ибо позволяет реализовать права и свободы граждан достаточ

288

ПРАВА ЧЕЛОВЕКА

но полно, а при учете государством критических замечаний граждан позволит сужать сферу расхождений и противостояния, а тем более злоупотребления как правами и свободами человека в ущерб обществу, так и действиями государства в ущерб индивиду, гражданину, его правам и свободам.

Права человека* мыслимы только в контексте других “прав”, в частности прав государства. Если не признать по-настоящему автономию каждого человека, то отпущенные ему права будут лишь фикцией. Конечно, автономия человека имеет разный смысл для каждого из нас. Для верующего христианина – это свобода, данная Богом всякому созданию, сотворенному “по его подобию”. Даже не будучи христианином, можно согласиться с Яном Паточкой, говорящим о праве на “спасение души” и о том, что Европа на протяжении всей своей истории развивала именно это право. Можно также допустить, что речь идет о потенциале интеллектуального и духовного

* Данная статья первоначально была опубликована в кн.: 50/50. Опыт словаря нового мышления, с 473476. Автор – Жорж Нива (Франция).развития, который есть в каждом человеческом существе и который позволяет ему в силу того, что он человек, быть призванным к неведомому для него будущему.

“Люди рождаются свободными и равными” – в этой формуле выражено право человека, отнюдь не являющееся законом природы, и это право, как всякое другое, не имеет смысла иначе, как будучи признанным всей общностью людей. С момента рождения человек нуждается в защите и воспитании: его свобода – вся в становлении, а равенство уменьшается по мере того, как определяется мера его способностей. Но никто не знает заранее этой меры, поэтому права человека – это признание фундаментального качества – достоинства – как основы, на которой зиждутся свобода и равенство. В каждом человеке есть достоинство, которое можно уважать. Но один человек не представляет собой сумму своих собственных действий вопреки тому, что можно было бы подумать в соответствии с ложной теорией свободы. Никакая высшая цель – государственная, религиозная или любая другая – не должна отменять права на признание достоинства че

289

ПРАВА ЧЕЛОВЕКА

ловека. Вероятно, это достоинство не должно быть совершенно отделено от достоинства животных и природы, т.е. от всякого “творения”. Некоторая солидарность с другими царствами природы не ускользает от внимания, но достоинство человека все же иное: оно абсолютно с точки зрения нравственности.

Тоталитаризм XX в. перечеркнул достоинство во имя конечной цели, которой могла быть чистота расы или социальная утопия. Принудительный труд уничтожил это достоинство, погрузил людей не только в страдания, но и в унизительное ощущение бесправия. Одинокий борец против тоталитарной махины обновил концепцию прав человека. Он не только подтвердил ту правоту Антигоны, что лишь человек может быть правым в противоборстве с законом, т.е. большинством, но доказал также, что бывают такие моменты, когда этот маленький Давид может поставить в тупик Голиафа – государство, слуг государства. По пути, указанному совестью, шли Владимир Буковский и Ян Палах. У обоих этот предначертанный путь не был следствием религиозности: он соответствовал, следовательно, сущности кантовской концепции “прав человека”.

Диссиденты и члены “Международной амнистии” показали всем, что права человека – это ценность, которую надо защищать шаг за шагом, в каждой мелочи. Последнее двадцатилетие преподало урок таких упрямых “маленьких шагов”: помощь заключенным, связь с выявленными заключенными, постоянный призыв к ответу психиатров-палачей – вот основные задачи. Для этого нужно иметь целую армию борцов за права человека, не церковь, не Красный Крест, а армию ведущих расследование.

Надо признать, что, несмотря на весь существующий юридический и конституционный арсенал, права человека до сих пор так и не реализованы. Почти все тоталитарные и авторитарные режимы XX в. начертали на своих фронтонах демократические девизы, но на деле их демос не мог осуществлять свое право на несогласие. Он имеет право лишь на единогласие. Как же обеспечить права человека без права на возражение и даже на вызов? Идя на риск издержек, следует утвердить право на интерпелляцию любого авторитета, любой власти. Нужны “диссиден

290

ПРОГРЕСС И РЕГРЕСС

ты” – этим именем сегодня зовут тех, кого еврейский народ называл пророками.

Один из узловых моментов проблемы прав человека – ограничение прав родителей по отношению к детям: родители имеют не все права, но у них есть право передавать им свой жизненный опыт. Полис, отнимающий детей у родителей для воспитания, – это несправедливость. Семья – это естественная среда осуществления прав человека.

Необходимо вычленить понятие “права человека” из понятия “ценз просвещения”, ведь если что-то и было доказано этим последним понятием, так это то, что разум может быть безрассудным, что утопия “царства разума” дала осечку и привела к опустошениям, не замеченным и по сей день. Мы – всего лишь счастливо спасшиеся от этой утопии. Следует допустить, что существуют различия, чужие традиции, разнородные культуры, но не надо отказываться от “прав человека”. Призыв к автономии личности в каждом человеке – это и есть то, что объединяет людей всех широт, и с этой точки зрения у нас у всех есть категорический моральный долг вмешиваться в дела других. Это ограниченный, но принципиальный универсализм. Права человека должны быть всегда обращены на пользу угнетенному, даже если он провозглашает философию нетерпимости. Но если он сам станет угнетателем, то вопрос о правах человека должен быть, в свою очередь, поднят и по отношению к нему. На права человека наследство не распространяется: правилом здесь является их вечная постановка под вопрос.

ПРОГРЕСС И РЕГРЕСС (от латинских слов рrоgressus – движение вперед, успех, и regrеssus – обратное движение) – широко употребляемые в политологии понятия, обозначающие противоположные направления эволюции: если прогресс характеризует восходящую линию развития, переход от низшего к высшему, то регресс, напротив, обозначает нисходящее направление, возврат к пройденным рубежам, деградацию.

В сфере обществознания понятие “общественный прогресс”, как и “регресс”, и связанные с ними проблемы с давних пор являются предметом непреходящего интереса. Существует ли общественный прогресс?

291

ПРОГРЕСС И РЕГРЕСС

В чем его показатели или критерии? Что такое общество и что такое прогресс вообще? Не идет ли история вспять? Не наступает ли конец истории? Эти и другие вопросы волновали мыслителей многих поколений, да и сегодня говорят о конце истории. В трактовке одних философов история человечества выступала в качестве доброй феи, исполнительницы людских идеалов, в изображении же других она превращалась в кладбище утраченных надежд. Руководствуясь здравым смыслом и социальным умыслом, гражданским долгом и неприкрытым цинизмом, многочисленные летописцы и пророки (каждый на свой лад) трактовали события общественной жизни, их нервущуюся связь и сокровенный смысл. Для одних этот смысл состоял в том, что лучшее осталось позади, в “золотом веке” прошлого, а другие видели желанное благополучие в “царстве справедливости” будущего. Отсутствие объективных критериев наличия или отсутствия прогресса, непонимание его содержания, крайний субъективизм, и до наших дней не исчезающий при описании общественной эволюции, заставили французского поэта Поля Валери назвать историю “самым опасным продуктом, выработанным химией интеллекта”.

Однако человеческий разум рождал не одни легенды и вымыслы. Великие умы прошлого Гесиод и Сенека, Платон и Аристотель, Вико и Руссо, Кондорсэ и Гегель, Маркс и Ленин, Вебер и Сорокин и многие другие мыслители, стремясь понять ход человеческой истории, высказали немало смелых гипотез и гениальных догадок, сформулировали выводы, которые не только разрывали узкий горизонт их социальной среды, но и далеко выходили за рамки ограниченных условий своего времени. Обобщая уже достигнутое человеческой мыслью и сопоставляя выводы с сегодняшней жизнью и долговременными тенденциями, есть основания утверждать следующее.

Содержанием общественного прогресса с самого начала существования человека как биологического и социального существа являлось обусловленное естественно-исторической необходимостью удовлетворение человечеством возрастающих потребностей с помощью развития своих сил в ходе преобразования и присвоения объективной действительности. Результатом

292

ПРОГРЕСС И РЕГРЕСС

этого процесса выступает, с одной стороны, “очеловечивание человека”, развитие естественных и общественных сил рода “человек”, самореализация его “человеческих” потенций, а с другой – возрастание господства общественного человека над естественными и общественными условиями своего существования. И то и другое – критерии прогресса, свидетельства достигнутой человечеством степени свободы в рамках естественной и исторической необходимости.

Если с этих общих позиций подойти ко всей истории, то придется признать, что прогресс человечества не оставался всегда одним и тем же, а был разнокачественным: с точки зрения уже случившегося он прошел три качественно разные полосы в зависимости от того, что являлось в рамках данной полосы главным источником общественного богатства, а значит и господства человека над условиями жизни. Такими источниками богатства выступают: вначале только природа, затем наряду с ней и в первую очередь труд и, наконец, разум (наука как непосредственная производительная сила).

А как же быть с утверждениями, будто смена общественно-экономических формаций – постоянный критерий общественного прогресса? Это утверждение в таком виде не выдерживает критики: человечество долго развивалось без смены формаций, это же его ждет и в будущем! Только там и до тех пор, пока труд является главным источником общественного богатства, перевороты в труде, в способе производства равнозначны переворотам во всей общественной жизни, и поэтому же смена общественно-экономических формаций в рамках этой полосы истории является показателем прогресса. Но как только разум заменяет труд в этой общественной роли, как только наука, становясь непосредственной производительной силой, превращается в автоматизированном производстве в главный источник общественного богатства, перевороты в самом труде, в способе производства уже не показатель прогресса. Прекращается смена общественных формаций, критерии прогресса обретают иной вид, но сам прогресс продолжается.

Но история – это вовсе не предопределенный для всех народов прямо-таки “роковой” путь прогресса. Это путь, где прогресс – только одна из линий, наря

293

ПРОГРЕСС И РЕГРЕСС

ду с регрессом, где налицо не только в конечном счете возобладающее русло поступательного развития человечества, развития, могущего быть (особенно в современных условиях) прерванным, прекращенным, если не ракетно-ядерной, то экологической катастрофой. Но если в этой истории существуют и тупиковые линии, безвозвратные “исторические ниши”, то это значит, что целая сумма проблем, связанных с таким пониманием общественной эволюции до сих пор оказывалась вне внимания, вне политологического и социологического исследования. Разве обществоведы могут похвалиться исследованием социальных причин гибели многих ранее существовавших цивилизаций или пониманием безвозвратных “исторических ниш” или же, наконец, сути исторических тупиков и путей выхода из них. Обращаясь к этим проблемам, следует подчеркнуть: их особая актуальность определяется тем, что развитие многих стран “реального социализма” в XX в. на определенном этапе (у каждой страны своем) утратило прогрессивную направленность, сошло со столбовой дороги развития цивилизации, оказалось в социальноэкономическом тупике, на обочине человеческой истории. Сбылись пророчества М.Бакунина, Г.Плеханова, И.Франко об опасности регрессивного общественного развития, сопряженного с экстремистским использованием марксистских догм.

Что же собой представляет общественный регресс, какие его черты проявились в реальной истории? Прежде всего регресс – это не просто движение вспять, назад, это – возвратная эволюция, что совсем не одно и то же. Под регрессом следует понимать такой тип эволюции, в ходе которой рассматриваемые явления и организмы не только не поднимаются от одной, менее высокой ступени к другой, более высокой, но и, остановившись на каком-то рубеже, не остаются самими собой, а постепенно утрачивают механизмы прогресса, шаг за шагом деградируют в своих внутренних потенциях, причем в ходе понижения уровня организации и утраты ряда прежних функций окончательно лишаются собственных возможностей для возвращения на путь поступательного развития, чем обрекают себя сначала на застой, движение по кругу с возвратом к изжившим себя

294

ПРОГРЕСС И РЕГРЕСС

формам и структурам и, в конце концов, оказавшись в исторической нише, могут обречь себя на полное вырождение и разложение. Такой регресс – нисходящая ветвь общественной эволюции, действительно прямо противоположная прогрессу. Пока еще история не выработала проверенных концепций разрыва с регрессом, успешного возвращения из социально-экономического тупика. В бывшем Советском Союзе, Югославии и других странах идет болезненный поиск выхода.

Прогресс и регресс* . Наблюдая за ходом событий в последнее десятилетие, трудно избавиться от чувства, что всемирная история переживает события фундаментального характера. В прошлом году появилось множество статей, свидетельствующих об окончании “холодной войны”, а также о том, что “мир” прорывается во многих регионах земного шара. Данные исследования в большинстве страдают отсутствием достаточно концептуального подхода для

* Данная статья – извлечение из статьи: Фукуяма Ф. Ф. Конец истории? // Т h е National Interest , 1989, №16.определения, что есть существенное и что случайное в мировой истории и являются во многом поверхностными. Если г-н Горбачев был бы изгнан из Кремля или новый аятолла провозгласил из разрушенной ближневосточной столицы начало 1000летнего царства, те же комментаторы боролись бы за право объявления начала новой эры конфронтации.

Эти люди все еще недостаточно осознают, что идет более значительный процесс, который вносит смысл и порядок в заголовки ежедневных изданий. Двадцатый век оказался свидетелем провала цивилизованного мира в пароксизм идеологического насилия: либерализм, борющийся с остатками абсолютизма, затем большевизм и фашизм и, наконец, современный марксизм, угрожающий привести к апокалипсису ядерной войны. Кажется, что столетие, начавшееся с чувством полной уверенности в конечной победе западной либеральной демократии, пройдя полный круг, на своем закате возвращается к исходной точке: не к “концу идеологии” или конвергенции между капитализмом к социализмом, как это ранее предсказывалось, но к явной

295

ПРОГРЕСС И РЕГРЕСС

победе экономического и политического либерализма.

Триумф Запада, западной идеи очевиден, прежде всего, исходя из полного истощения существующих как системы альтернатив западному либерализму. В последнее десятилетие происходили несомненные изменения в интеллектуальном климате двух наиболее крупных коммунистических стран, и в обеих начались важные реформаторские движения. Однако данная тенденция развивается помимо высокой политики, а также прослеживается в распространении потребительской западной культуры в таких разнообразных проявлениях, как крестьянские рынки и повсеместное распространение цветных телевизоров в Китае, кооперативные рестораны и магазины одежды, открытые в прошлом году в Москве, музыка Бетховена в японских универсальных магазинах и рок-музыка, равно распространенная в Праге, Рангуне и Тегеране.

То, чему мы, вероятно, являемся свидетелями, не означает просто конец холодной войны или завершение конкретного периода истории, но конец истории как таковой, т.е. конечную точку идеологической эволюции человечества и универсализации западной либеральной демократии как последней формы управления в человеческом обществе. Это не означает, что в дальнейшем не будет событий, попадающих на страницы ежегодных обзоров “Форин Афферз” по международным отношениям, так как победа либерализма была одержана, в первую очередь, в сфере идей или сознания и до сих пор неокончательна в реальном или материальном мире. Тем не менее существуют серьезные причины считать, что это идеал, который в перспективе будет править материальным миром. Для понимания этого мы, прежде всего, должны остановиться на некоторых теоретических положениях, касающихся природы исторических изменений.

Представление о конце истории не является оригинальным. Наиболее известным его пропагандистом был Карл Маркс, который полагал, что ход исторического развития является целенаправленным, определяется взаимодействием материальных сил и завершится лишь с достижением коммунистической утопии, что окончательно разрешит все существующие противоречия. Однако концепция

296

ПРОГРЕСС И РЕГРЕСС

истории как диалектического процесса с началом, серединой и концом была заимствована Марксом у его великого немецкого предшественника Георга Вильгельма Фридриха Гегеля.

Так или иначе, гегелевский историзм во многом сделался частью нашего современного интеллектуального багажа. Представление о том, что человечество на своем пути к настоящему прошло ряд примитивных этапов сознания, и данные этапы соответствовали конкретным формам общественной организации, таким, как родо-племенная, рабовладельческая, теократическая и, наконец, демократически-эгалитаристская, стало неотъемлемой частью современного понимания человека. Гегель явился первым философом, который заговорил на языке современной общественной науки в той степени, в какой человек до него представлял собой продукт его конкретной исторической и социальной среды, а не средоточие более или менее определенных “естественных” свойств, как полагали ранее теоретики “естественного права”. Идея о влиянии естественной человеческой среды и ее изменении вследствие внедрения науки и технологии исходно являлась не марксистской, а гегелевской концепцией. В отличие от последующих историков, чей исторический релятивизм выродился в релятивизм вообще, Гегель полагал, что история достигает кульминации в некий абсолютный момент – момент, в который окончательная разумная форма общества и государства побеждает.

Несчастье Гегеля заключается в том, что сейчас он известен, прежде всего, как предшественник Маркса; наше несчастье – в том, что лишь немногие из нас знакомы с работами Гегеля непосредственно, а не через искажающие очки марксизма. Во Франции была предпринята попытка оградить Гегеля от e го интерпретаторов-марксистов и воскресить его как философа, который наиболее точно высказывается о нашем времени. Наиболее значительным среди упомянутых современных французских интерпретаторов Гегеля, несомненно, был Александр Кожев, блестящий русский эмигрант, который провел в Париже в 30-х гг. ряд впечатляющих семинаров в E cole Practique des Hautes E tudes .

Малоизвестный в Соединенных Штатах Кожев оказывал значительное влияние на

297

ПРОГРЕСС И РЕГРЕСС

интеллектуальную жизнь в Европе. В числе его студентов были такие будущие светила, как Жан Поль Сартр – слева, и Раймон Арон – справа; послевоенный экзистенциализм позаимствовал многие из своих основных категорий у Гегеля через Кожева.

Кожев стремился оживить Гегеля – автора “Феноменологии духа”, Гегеля, провозгласившего приход конца истории в 1806 г .

В поражении Прусской монархии, которое ей нанес Наполеон в битве при Йене, Гегель видел победу идеалов Французской революции, неминуемую универсализацию государства, основывающегося на принципах свободы и равенства. Кожев, далекий от отрицания Гегеля в свете бурных событий последующих полутора веков, настаивал на его принципиальной правоте. Битва при Йене знаменовала конец истории, так как именно в данный момент авангард человечества (термин, хорошо известный марксистам) привел в действие принципы Французской революции. Несмотря на то, что после 1806 г . еще предстояла значительная работа – отмена рабства и работорговли, предоставление избирательного права рабочим, женщинам, неграм и другим расовым меньшинствам и так далее – основные принципы либерально-демократического государства не нуждались в дальнейшем совершенствовании. Две мировые войны этого столетия и сопутствующие им революции и перевороты лишь способствовали территориальному распространению данных принципов, в результате чего провинции человеческой цивилизации были подняты до уровня ее наиболее передовых форпостов, а общества Европы и Северной Америки выдвинулись в авангард цивилизации в целях возможно более полного осуществления либерализма.

Заявление Кожева о конце истории должно было показаться его современникам в середине века типичным эксцентрическим солипсизмом французского интеллектуала, возникшим на исходе Второй мировой войны и в разгар холодной войны.

Исчезновение марксизма-ленинизма сначала из Китая, а затем из Советского Союза будет означать гибель его как действующей идеологии мирового исторического значения. Несмотря на то, что в таких местах, как Манагуа, Пхеньян, Кембридж или Массачусетс могут оставаться отдельные

298

ПРОГРЕСС И РЕГРЕСС

правоверные, тот факт, что нет ни одного крупного государства, в котором эта идеология имела бы реальный вес, окончательно подрывает ее претензии на место в авангарде человеческой истории. Гибель этой идеологии означает расширение “Общего рынка” международных отношений и снижение вероятности крупномасштабного конфликта между государствами.

Это ни в коем случае не означает завершения международного противостояния как такового, так как в это время мир был бы разделен на две части, одна из которых являлась бы исторической, а другая постисторической. Конфликт между государствами, остающимися в истории, и государствами, находящимися в конце истории, был бы по-прежнему возможен. Сохранялся бы и, вероятно, возрастал уровень этнического и националистического насилия, т.к. эти импульсы не исчерпаны полностью даже в постисторическом мире. Палестинцы и курды, сикхи и тамилы, ирландские католики и валлийцы, армяне и азербайджанцы будут сохранять свои неисчерпанные обиды. Это обусловливает сохранение терроризма и национально-освободительных войн в международной повестке дня. Однако крупномасштабный конфликт должен охватывать крупные государства, все еще находящиеся во власти истории, а они, как оказывается, уходят со сцены.

Конец истории будет очень печальным временем. Стремление к признанию, готовность рисковать жизнью ради чисто абстрактной цели, всемирная идеологическая борьба, которая требовала дерзости, отваги воображения и идеализма, будут заменены экономическими подсчетами, бесконечным решением экономических и экологических проблем и удовлетворением извращенных запросов потребителя. В постисторический период не будет ни искусства, ни философии, а лишь вечная забота о музее человеческой истории: я ощущаю в себе самом и замечаю в окружающих мощную ностальгию по времени, когда история существовала. В течение некоторого времени эта ностальгия, по сути, будет питать соперничество и конфликт даже в постисторическом мире. Признавая неизбежность цивилизации, созданной в Европе после 1945 г . с ее атлантической и азиатской ветвями, я испытываю к ней противоречивые чувства. Может быть,

299

РЕВОЛЮЦИЯименно перспектива многовековой скуки в конце истории вынудит историю начаться вновь.