История английской литературы

Том II. Выпуск первый

ОГЛАВЛЕНИЕ

ВВЕДЕНИЕ

Романтизм как широкое литературное направление
характерен для определенного переломного исторического периода, а именно для
конца XVIII - начала XIX века. В этот период через грандиозные общественные
битвы и беспощадные экономические преобразования прокладывает себе путь к
господству царство капиталистического "чистогана". На историческую авансцену
выступает новое общество, более высокое по сравнению с феодальным, но
чреватое глубочайшими противоречиями. С развертыванием присущих этому новому
общественному строю противоречий, позднее (к середине века) выросших в
непримиримый конфликт между трудом и капиталом, с ростом организованного
рабочего движения исчезает почва для романтизма как идеологического,
явления, широко и многообразно себя проявляющего {Романтические тенденции и
впоследствии не исчезают из английской литературы, но как широкое
литературное направление романтизм исчерпывает себя.}.
Необычайно острую и сложную форму романтическое направление приобрело в
английской литературе. Это обстоятельство находит свое объяснение в
особенностях английского пути буржуазного развития.
Во введении к "Развитию социализма от утопии к науке" Энгельс
определяет английскую революцию XVII века как "исходный пункт" для
компромисса "между подымающейся буржуазией и бывшими феодальными
землевладельцами" {К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. XVI, ч. II, стр. 298.}.
"Именно с консолидацией конституционной монархии, - указывали Маркс и
Энгельс, - начинается в Англии грандиозное развитие и переворот в буржуазном
обществе" {К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т, VIII, стр. 270.}.
Эти особенности революции наложили неизгладимую печать на самый
характер английского Просвещения, отличающегося чертами компромиссности и
буржуазного практицизма. Несомненно, что французским просветителям, по
сравнению с английскими, были свойственны большая непримиримость,
большая последовательность в критике феодальных порядков, стремление к
постановке важнейших общественных проблем. В то время как французские
просветители еще только идеологически готовили наступление буржуазной
революции, английские просветители уже вынуждены были считаться с фактом
практического развития буржуазного общества. Вместе с тем, это раннее
развитие капитализма в Англии, сопровождавшееся неслыханными страданиями
народных масс, обостряло критические тенденции в творчестве наиболее
выдающихся представителей английской просветительской литературы.
В отдельных произведениях английские писатели эпохи Просвещения
поднимаются до реалистически правдивого раскрытия социальных противоречий
буржуазного общества (за двадцать пять лет - с 1722 по 1748 г. - были
созданы: "Молль Флендерс", "Гулливер", "Джонатан Уайльд"), хотя, - следует
это заметить, - для первой половины XVIII века характерна неразвитость
экономических форм буржуазного общественного строя. Об этом периоде развития
простого, мануфактурного капитализма в Англии Энгельс писал: "Лет шестьдесят
или восемьдесят тому назад (писано в 1844 г. - А. И.) это была страна, как
другие страны, с небольшими городами, незначительной и мало развитой
промышленностью и с редким, преимущественно земледельческим населением" {Там
же, т. III, стр. 314.}.
Мощное развитие капиталистической промышленности с начала 60-х годов
XVIII века неузнаваемо преобразует социальный облик Англии.
В своей работе "Положение рабочего класса в Англии" Энгельс говорит,
что промышленная революция имеет для Англии такое же значение, какое для
Франции имела ее политическая революция.
Ко времени наступления французской революции Англия выдвинулась на
первое место как развитая капиталистическая страна, страна, пережившая
бурную промышленную революцию. В этих условиях события по ту сторону Ламанша
должны были вызвать в Англии чрезвычайно острую реакцию. В этом смысле об
английском романтизме можно говорить как о "детище" двух революций, как о
явлении, вызванном воздействием перекрещивающихся факторов общественной,
жизни Англии и Франции конца XVIII века.
В Англии 80-90-х годов сказываются неумолимые последствия промышленного
переворота. Уже Рикардо, как указывает В. И. Ленин, "с беспощадной
откровенностью делал все выводы из наблюдения и изучения буржуазного
общества: он формулировал открыто и существование производства ради
производства, и превращение рабочей силы в товар, на который смотрят так же,
как и на всякий другой товар, - и то, что для "общества" важен только чистый
доход, т. е. только величина прибыли" {В. И. Ленин. Соч., т. 2, стр. 184.}.
Англия в конце XVIII века превращается в узел острейших противоречий -
аграрных (Шотландия), аграрно-национальных (угнетение ирландцев),
колониальных (война в Америке, порабощение Индии), внутриполитических
(прогнившая парламентская система), религиозных (притеснение католиков).
Революционные события во Франции способствовали все более резкому обнажению
этих противоречий. Бурные общественные столкновения порождают и определяют
развитие английской романтической литературы, резкое размежевание и борьбу
прогрессивного и реакционного направлений в ней. Чрезвычайно острый,
антагонистический характер социальных противоречий в Англии конца XVIII -
начала XIX века способствовал выявлению тех черт, которые характерны именно
для английского литературного романтизма в отличие от романтизма этого
периода в Германии, во Франции или в Италии.
Огромной важности вопросы, выдвигавшиеся жизнью и вторгавшиеся в
литературу, ломали старые эстетические представления, старые, относительно
узкие, часто ограниченные семейно-бытовым миром масштабы повествования,
сложившиеся в литературе XVIII века. Поэтому в конце XVIII - начале XIX века
необычайно раздвигаются сюжетно-тематические масштабы английской литературы.
"Паломничество Чайльд-Гарольда" или "Дон Жуан" Байрона, "Королева Маб" и
другие поэмы Шелли, произведения Мура могут служить убедительным тому
доказательством. Они свидетельствуют о том, что конфликты, вызванные
французской революцией, столь глубокие по своему объективному
всемирно-историческому значению и необозримые по своим связям и
последствиям, требовали повествования, вынесенного на широкие географические
и исторические просторы, тяготеющего к грандиозному, своего рода
"панорамному" развертыванию сюжета.
В английскую литературу, возникающую на рубеже двух столетий, врываются
конфликты, которые нередко приобретают, как, например, в "восточных поэмах"
Байрона, бурный, трагически-непримиримый характер. Стремясь уловить и
передать грозный и многозначительный смысл противоречий действительности в
неких "всеобъемлющих" художественных формах, революционные романтики (это в
особенности характерно для них) тяготеют к "титанизму" образов и ситуаций
("Манфред" и "Каин" Байрона, "Освобожденный Прометей" Шелли). Они пытаются
передать ощущение переломной, насыщенной грозой бурной эпохи через описание
грандиозного зрелища вступающих в единоборство титанов.
Социальная природа романтизма в Англии - явление сложное. Чтобы
представить эту сложность, следует учесть, в какой интенсивной,
бесчеловечно-жестокой форме английские правящие классы осуществляли свою
историческую миссию создания капиталистических порядков. Целые классы
населения "доброй, старой, веселой Англии" были буквально сметены с лица
земли бурей промышленного прогресса. Единственный класс, оставшийся от
прошлого, указывает Энгельс, - это "знатные лендлорды - единственная, еще
оставшаяся и не пострадавшая аристократия в государстве, сдававшая свои
земли в аренду мелкими участками и проедавшая ренту в Лондоне или в
путешествиях..." {К. Маркc и Ф. Энгельс. Соч., т. II, стр. 355.} Совершенно
исчез класс провинциальных землевладельцев (сквайров), живших в своих
имениях и сдававших землю в аренду; они прежде неограниченно царили в
патриархальных сельских округах Англии, но потомки их переняли образ жизни
столичной знати "и не имеют со своими грубыми, неотшлифованными дедами
ничего общего, кроме земельной собственности" {Там же, стр. 356.}. Исчез и
третий класс землевладельцев - йомены, владельцы мелких участков, которые
они сами обрабатывали. "Рядом с иоменами стояли мелкие арендаторы, которые
обычно, кроме своего земледелия, занимались еще ткачеством" {Там же.}, но и
они стали для капиталистической Англии лишь воспоминанием. Почти вся земля,
констатирует Энгельс, оказалась поделенной на небольшое число крупных
поместий, сдающихся в наем.
"Конкуренция, - пишет Энгельс, - вытеснила с рынка мелких арендаторов и
йоменов и разорила их; они стали сельскими батраками и зависимыми от
заработной платы ткачами, из них рекрутировалась та масса, от прилива
которой города стали расти с такой удивительной быстротой" {Там же.}.
Таким образом, речь идет о радикальном глубоком изменении
общественной почвы Англии. В этом процессе преобразования
старой полуфеодальной страны большое значение имел факт исчезновения класса
мелких самостоятельных фермеров. На это обстоятельство не раз указывал
Энгельс. Так, например, он отмечал: "Сто лет спустя после Кромвеля
английское йоменри почти совершенно исчезло" {К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч.,
т. XVI, ч. II, стр. 297.}. Исчезли те, чьими руками была проделана революция
XVII века, кто был ее "боевой армией". Крестьянство стало первой жертвой
социальных и экономических последствий утверждения нового общественного
строя.
В уничтожении свободного крестьянства, составлявшего опору
общественно-исторических движений прошлого, полностью выявил себя
ограниченный, буржуазно-своекорыстный характер английской революции. Этот
факт огромного социального значения во многом определил судьбы английской
литературы второй половины XVIII - начала XIX века. Произведения Макферсона,
например, сборник старинных народных песен (1765) Томаса Перси и т. д. -
явления весьма характерные. В 60-е годы XVIII века ("сто лет спустя после
Кромвеля...") закономерно возникает культ старины и народной поэзии.
Вниманием к памятникам и реликвиям прошлого литература пытается возместить
"исчезновение" действительной поэзии, связанной с народной жизнью Англии.
Конечно, обращение к старине имело различный идейный смысл у разных
писателей. Культ средневековья, "готики" в романах Радклиф и Уолпола лишь
затемнял реальное содержание общественной жизни. Вальтер Скотт, наоборот,
прибегает к "старине", чтобы рельефнее выявить пути
национально-исторического развития Англии.
Начинался новый период истории Англии, когда в общественную борьбу все
более решительно включаются "плебейские элементы городов" (Энгельс), когда
йомены выступают в новом социально-классовом качестве обездоленных
пролетариев. Не случайно Маркс приурочивает начало пролетарского движения ко
времени гибели крестьянской Англии прошлого. "Я знаю, - говорил Маркс, -
героическую борьбу, которую вели английские рабочие с середины прошлого
столетия, борьбу, которая не столь известна только потому, что буржуазные
историки оставляли ее в тени и замалчивали" {Там же, т. XI, ч. I, стр. 6.}.
В связи с рождением пролетарской Англии Энгельс указывает на интересный
факт в переломные 60-е годы: "Одновременно с промышленной революцией
возникла демократическая партия. В 1769 г. Дж. Горн Тук основал "Society of
the Bill of Rights", в котором впервые со времен республики опять
дискутировались демократические принципы" {К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т.
II, стр. 365.}. Демократы, философски образованные люди, столкнулись с
враждебным к себе отношением высших и средних сословий, и только рабочий
класс прислушивался к их принципам. "Скоро они образовали в этой среде
партию, и эта партия была уже в 1794 году довольно сильна, хотя еще не
настолько сильна, чтобы действовать методически" {Там же.}.
Наличие пролетарской оппозиции капитализму, вызревающей в течение
первой четверти прошлого века, сыграло немаловажную роль в истории
английской литературы этого периода; вне этого факта остается непонятным
появление и расцвет революционного направления в романтизме (Байрон, Шелли).
Борьба народных масс, руководимых буржуазией, против злейшей
феодально-аристократической реакция, против "торийской олигархии", гибель
старой крестьянской Англии, основных социальных сил, ее составляющих, и
связанное с этим мучительное рождение новой, пролетарской Англии - вся эта
великая общественная драма эпохи стала почвой, породившей богатую и
разнообразную в своих идейных проявлениях романтическую литературу.
Характеризуя 20-е годы XIX века, Маркс писал: "...классовая борьба
между трудом и капиталом была отодвинута на задний план: в политической
области ее заслоняла распря между феодалами и правительствами, сплотившимися
вокруг Священного Союза, с одной стороны, и руководимыми буржуазией
народными массами - с другой..." {Там же, т. XVII, стр. 12.}
Национально-освободительные движения в Испании, Греции, Италии
привлекли к себе внимание многих европейских писателей и вошли существенным
моментом в творчество английских романтиков. Необычайная сила и
выразительность в трактовке мотивов национально-освободительного движения в
произведениях революционного лагеря английских романтиков обусловливалась
переплетением освободительной борьбы в самой Англии (Ирландия) с борьбой
народов Европы за свою национальную независимость и свободу. Усиление
феодально-аристократической реакции в Европе означало в самой Англии поход
против собственного народа ("законы о затыкании ртов", отмена habeas corpus
и пр.).
Социальные и национальные противоречия, раздиравшие тогдашнюю Европу,
как в фокусе сошлись в английской действительности XVIII - начала XIX века.
Маркс уже в 1870 г. писал: "...в Ирландии земельный вопрос является до сих
пор исключительной формой социального вопроса, так как он представляет
собою вопрос существования, вопрос жизни или смерти для огромного
большинства ирландского народа и в то же время неотделим от национального
вопроса..." {Там же, т. XXVI, стр. 49.}
Английский революционный романтизм, выраставший на почве, насыщенной
грозными общественными потрясениями, смог подняться до выражения острейших
противоречий эпохи, по своему значению выходивших за пределы собственно
Англии.
Было бы неправильным рассматривать историю английского романтизма по
традиции, как историю смены поколений романтиков, как процесс мирного
преемственного развития "мотивов и настроений", переходящих от одного
поколения романтиков к другому. В основу периодизации истории романтизма в
Англии следует положить не формально хронологический принцип, а принцип
общественно-классовой борьбы.
Буржуазное литературоведение не пошло дальше определения общих
формальных признаков романтического направления в литературе различных
стран, объединяемых одним понятием "романтическая школа". При таком подходе
к делу совершенно снимается вопрос о конкретной исторической сущности
романтизма.
Суть романтизма, общественный смысл его как направления в литературе
необходимо определять, исходя из содержания того исторического процесса,
который вызвал это направление к жизни. Романтизм есть литературное
направление, возникающее в период победы и утверждения буржуазного строя; он
есть оппозиция капиталистическому прогрессу в условиях еще не
развернувшихся противоречий между трудом и капиталом и представляет собой
попытку отстоять внебуржуазные принципы человеческого существования. На
примере английского романтизма видно, как одни романтики, связанные с
классами, разоряемыми капитализмом, протестуя против
капиталистического прогресса, ищут спасения в обращении к
докапиталистическим порядкам (поэты "Озерной школы"). Другие романтики,
отражавшие чаяния создаваемых капитализмом
классов, критикуя уродливые проявления буржуазного прогресса,
устремлялись к неясному еще для них идеалу будущего общества, свободного от
угнетения и эксплуатации человека человеком (Шелли). Романтизм поэтому можно
определить как бунт против буржуазно-капиталистического порабощения
человеческой личности, как идеализацию внекапиталистических форм жизни, хотя
эта идеализация и имеет совершенно различный идейно-исторический смысл у
прогрессивных и реакционных романтиков. Прогрессивное и реакционное
направления в романтизме - два идейно противоположных, враждебных друг другу
лагеря, ведших между собою непримиримую борьбу как в идейно-политической,
так и в эстетической области.
В то время как реакционные романтики смотрели назад, мечтали о
возвращении вспять, к старым патриархально-средневековым формам жизни,
революционные романтики обращали свои взоры вперед и, как Шелли,
например, перекликаясь с утопическими социалистами, стремились постичь
грядущие идеалы общественного устройства, свободного от мучительных
противоречий буржуазно-капиталистической действительности. В то время как
реакционные романтики, ополчаясь против материалистических и реалистических
тенденций в эстетике Просвещения, приходили к культу некоего мистически
сокровенного и "самоценного" слова (Кольридж), пытались утвердить власть
воображения, способного будто бы "освобождать" человека от гнетущих оков
реальной жизни (Вордсворт) и т. п., революционные романтики в своих
эстетических исканиях опирались на прогрессивные тенденции в эстетике
Просвещения, стремились к философски осмысленному и социально насыщенному
(Шелли), политически боевому (Байрон) искусству. Творчество революционных
романтиков (как ясно свидетельствуют об этом их произведения последнего
периода) развивалось в сторону реалистически конкретных обобщений, ставило
перед собой идеалы ясности, простоты и демократической общедоступности.
Английские писатели конца XVIII - начала XIX века не могли пройти мимо
главного, решающего вопроса времени, каким был вопрос о судьбе общества и
личности перед лицом победы буржуазных отношений. Отношение к
буржуазно-капиталистическому прогрессу становилось важнейшим фактором,
определявшим расстановку сил в английской литературе.
Естественно, что необычайное обострение общественных противоречий в
Англии способствовало бурной реакции различных слоев английского общества на
революцию 1789 года во Франции. В этой атмосфере, насыщенной грозой,
зарождается романтическая литература.
Первый период развития английского романтизма совпадает с периодом
французской революции. В этот период жестокие социальные последствия
промышленного переворота, переплетающиеся с политическими последствиями
французской революции, вызывают к жизни творчество группы писателей,
образующих так называемую "Озерную школу" (Саути, Кольридж, Вордсворт),
отражающую чаяния разоряемых капитализмом классов. Ранние произведения этой
группы писателей окрашены сочувствием к революции во Франции. В
произведениях лэйкистов можно встретить отражение страшных в своей
реальности картин народной жизни.
Сочувствие лэйкистов революции было искренним, хотя и весьма
отвлеченным и ограниченным и распространялось лишь на ранний период
французской революции, когда еще могло казаться, что Франция готовится
проделать переворот на манер английского компромисса 1689 года.
В годы революции оживляется радикальное политическое движение.
"Впрочем, - указывает Энгельс, - среди буржуазии было все же прогрессивное
меньшинство, - люди, интересы которых не особенно выигрывали от компромисса.
Это меньшинство, состоящее главным образом из менее зажиточной буржуазии,
относилось с симпатией к революции, но в парламенте оно было бессильно" {К.
Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т, XVI, ч. II, стр. 301.}. Несомненно, что это
меньшинство, интересы которого страдали от компромиссного характера развития
английского капитализма, хотело, в лице наиболее передовых своих элементов,
перенести на английскую почву опыт французской революции. Бессильное в
парламенте прогрессивное меньшинство обращалось к силам вне парламента.
В политическую жизнь втягиваются рабочие, входя в состав сравнительно
многочисленного "Корреспондентского общества", основанного в 1792 г. Маркс и
Энгельс придавали серьезное значение демократической партии, которая "была
уже в 1794 году довольно сильна" {Там же, т. II, стр. 365.}. В другом месте
Энгельс подчеркивает большое значение демократической (рабочей) партии
80-90-х годов для организованной классовой борьбы английских пролетариев:
"Чартизм есть детище демократической партии, развивавшейся в 80-х годах
XVIII столетия одновременно с пролетариатом и внутри его" {Там же, т. III,
стр. 509.}.
В ходе общественной борьбы выросла богатая публицистическая литература,
посвященная урокам промышленного переворота и французской революции,
выделились имена крупнейших представителей тогдашнего демократического
движения - Томаса Пэйна и Вильяма Годвина. В 1791-1792 гг. вышли "Права
человека" Пэйна, в 1793 г, - трактат Годвина "Политическая справедливость".
Авторы этих сочинений сходятся во взгляде на развитое гражданское
общество, на институт государства как на следствия далеко зашедшей
испорченности человека. Свобода, по Годвину, есть отсутствие всякого
внешнего принуждения; человек способен без опеки закона и государственной
машины к разумному (не во вред общественным интересам) пользованию свободой.
Протест против всякого классового господства, убеждение, что единственно
справедливый принцип распределения благ есть распределение их, по
потребностям, позволяют Марксу отметить передовой характер воззрений
Годвина: "...Г[одвин] граничит с к[оммунизмом]..." {К. Маркс и Ф. Энгельс.
Соч., т. XXI, стр. 18.}
Но, вместе с тем, идеалом политической справедливости для Годвина
является анархически свободная ассоциация мелких производителей, отвергших
общественный труд, независимых друг от друга, "...вообще он в своих выводах,
- подчеркивает Маркс, - решительно антисоциален" {Там же.}.
Симпатии к французской революции сочетаются у Годвина с теорией
непротивления злу насилием; понимание непримиримости интересов богатых и
бедных соединяется у него с верой в возможность мирного, методами
просвещения и убеждения осуществляемого перехода к идеальному обществу,
лишенному классового угнетения. Эти настойчивые поиски путей внебуржуазного
развития общества, протест против неразумности буржуазного господства
сделали из Годвина последнего просветителя и первого романтика. В своем
протесте против неразумности старого феодально-помещичьего общества
("привилегий крови") он во многом остается еще типичным английским
просветителем, не лишенным иллюзий (см. компромиссный финал романа "Калеб
Вильямc"); в отрицании разумности буржуазного общества ("привилегий золота")
он смыкается с романтической критикой капитализма ("Сент Леон") {Наиболее
демократическим руководителем, отражавшим интересы английских народных масс,
был Вильям Коббет, выдающийся политический деятель и публицист, "создатель"
"старого английского радикализма" "плебей по своим инстинктам и симпатиям"
(К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. IX, стр. 178).
Расцвет деятельности Коббета относится к 1810-1820-м годам, когда Пэйна
уже не было в живых, а Годвин сошел со сцены. Маркс отмечал, что глубокие
перемены, сопровождающие разложение старого английского общества с XVIII
века, "поразили его [Коббета] воображение и наполнили горечью его сердце"
(там же, стр. 179).
Правда, Коббет не видел причин и социальных сил, приведших английские
народные массы в то бедственное положение, в котором находились они к началу
XIX века. "Отсюда тот удивительный факт, - пишет Маркс, - что Вильям Коббет,
бывший инстинктивным защитником народных масс против посягательств
буржуазии, считался другими и сам считал себя борцом за интересы
промышленной буржуазии и против наследственной аристократии" (там же).
Нельзя не отметить здесь больших заслуг В. Коббета в области языка, о
которых с такой теплотой пишет Р. Фокс в своей книге "Роман и народ".
Произведения Коббета, написанные на сильном, ясном, точном, простонародном
языке, представляли собой выдающееся явление того времени.}.
Идеи Годвина и Пэйна звучат и в ранних произведениях поэтов "Озерной
школы", прославляющих свободу от деспотизма как естественное состояние
человека ("Уот Тайлер" и "Жанна д'Арк" Саути, тираноборческие стихотворения
Вордсворта). Саути и Кольридж носятся с идеей создания в Америке идеальной
общины - "Пантисократии", которая должна была стать практическим
осуществлением принципов "Политической справедливости" Годвина. Эти
анархо-коммунистические проекты ранних романтиков были, конечно, проектами
утопическими. Но сама романтическая утопия могла возникнуть как отражение
мучительных социальных бедствий, которыми английский трудовой люд оплачивал
победу промышленного и общественного прогресса. И в произведениях
"озерников" еще находят место картины, отражающие эти нечеловеческие
страдания народных масс Англии.
Ненависть к "крайним", плебейским методам французской революции, страх
перед возможностью народного восстания в самой Англии обостряют буржуазную
реакцию. Уже в 1790 г. один из идеологов реакционной торийской олигархии,
Берк, в "Размышлениях о французской революции" призывает к борьбе с
"подрывающим основы" влиянием революции. В то время как доктор Прайс (один
из деятелей "прогрессивного меньшинства") призывает следовать примеру
Франции, завершить английскую революцию, лозунгом реакции становится: "ни
шагу вперед!". Путем физических репрессий (аресты, ссылки, разгон клубов и
обществ) и идеологической войны (журнал "Антиякобинец", 1797) реакционное
правительство громит демократическое движение.
Период все более усиливающейся реакции находит разностороннее отражение
в произведениях поэтов "Озерной школы" - Вордсворта, Кольриджа, Саути. Они
подхватывают и развивают антисоциальные стороны учения Годвина. У них
находит отклик и теория Берка о государстве как естественном организме, не
терпящем никаких революционных изменений, и его взгляды на искусство как на
силу, внушающую человеку страх перед миром "сверхъестественных" явлений.
Вордсворт ополчается против промышленного переворота, извратившего, по его
мнению, "естественный" порядок вещей. Его идеализация старой,
докапиталистической, крестьянской Англии является выражением реакционного
романтизма.
Герой Вордсворта - это человек, вернувшийся к "естественному",
добуржуазному существованию, отвернувшийся от разума и общественной жизни.
Восторженный апологет религиозно-пуританской елейности и "идиотизма
деревенского существования", Вордсворт перекликается с Кольриджем,
объявившим личную волю и всякое проявление личности смертным грехом
человека, и с посредственным поэтом Саути, перепевавшим мотивы церковной
средневековой литературы и поставлявшим политические вирши во славу
Священного Союза и британского царствующего дома.
Всех троих объединяет прежде всего недоверие к человеческому разуму,
идеализация людей нищих духом, скованных сословно-религиозными
установлениями, ненависть к общественно-деятельной индивидуальности как
началу социально "разрушительному". Именно поэтому немецкая идеалистическая
философия и эстетика нашли поклонника в лице Кольриджа. Выход "Лирических
баллад" Вордсворта и Кольриджа в 1798 г. можно считать началом идейного и
эстетического оформления реакционного романтического направления.
Все большая и все более откровенная деградация реакционного
романтизма совпадает с торжеством реакции, наступившим в Англии со второй
половины 90-х годов, Англия начинает воину с революционной Францией. В
первое десятилетие нового века большое значение приобретает
национальный вопрос, обостренный французской революцией и
наполеоновскими войнами на европейском континенте. В самой Англии правящие
классы становятся перед фактом народно-освободительного движения. Восстание
английских моряков и восстания в Ирландии (1798-1803) беспощадно подавляются
английским правительством.
Буржуазия Англия все более становится душительницей национальной
свободы и независимости, уничтожая ирландцев так же, как, впрочем, она
истребляла и английский народ. Но на континенте английская буржуазия
пытается играть роль либеральной "защитницы" народов против наполеоновского
деспотизма. В первом случае - в самой Англии - политика английской буржуазии
имела характер открытого кровавого насилия над целым народом,
продиктованного алчным стремлением к господству и наживе. Во втором случае,
"за порогом собственного дома", эта политика облекалась в либеральную
личину, маскировалась "идейными" побуждениями - спасти народы Европы от ига
узурпатора Бонапарта, хотя за всем этим крылись весьма трезвые материальные
интересы. За либеральными фразами английской буржуазии скрывались ее
экспансионистские у стремления в Испании, Португалии, Греции, а также ее
борьба за овладение французскими колониями (Антильские о-ва, Сенегал и др.).
Либеральные фразы, указывал Маркс, являются идеалистическим выражением
реальных интересов буржуазии. Это как нельзя более справедливо по отношению
к английской действительности.
Тема национально-освободительного движения заняла видное место у другой
группы романтиков (Томас Мур, Ли Гент, Лэндор), представляющих расплывчатую,
не идущую далее либерального политиканства оппозицию против правящей
реакционной олигархии в Англии. Этих писателей объединяет страх перед
революционной инициативой народа, ненависть к материализму и просвещению. В
широком смысле творчество Ли Гента, Лэндора и других отражало социальные
устремления новой буржуазной Англии, рожденной в ходе промышленного
переворота.
Откликом на восстание в Ирландии явились "Ирландские мелодии"
(1807-1834) Томаса Мура, самое ценное и значительное из созданного поэтом. В
дальнейшем, в поэмах цикла "Лалла-Рук", общественные мотивы сосуществуют с
мотивами экзотическими, условными, антидеспотические выступления
переплетаются с живописно-декоративными и фантастически-сказочными
построениями. Стремление перенести актуальные национальные и религиозные
вопросы в отвлеченно-риторический или экзотический план характерно для
романтика Лэндора ("Гебир", "Фокеяне", "Кризаор"). Примечательно, что в
центре поэм Лэндора стоит одинокий герой, выступающий на борьбу с
деспотизмом перед лицом пассивной и косной народной толпы.
В поэмах Мура и Лэндора тема борьбы с деспотизмом решается в
трагическом аспекте, завершается гибелью одинокого тираноборца. Абстрактный,
затемненно-аллегорическжй подход к вопросу революционного достижения свободы
лишает поэмы Лэндора действенной силы и сколько-нибудь серьезного
общественного значения. Понятен поэтому в высшей степени язвительный отзыв
Маркса о Лэндоре как "тираноборце", размахивающем игрушечным мечом:
"Петербургский исполнительный комитет... очень далек от мальчишеской манеры
Моста и других ребячливых крикунов, проповедующих цареубийство как "теорию"
и "панацею" (это делали столь невинные англичане, как Израэли, Севэдж
Лэндор, Маколей, друг Мадзини Стэнсфильд)" {К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т.
XXVII, стр. 128.}. От отвлеченного цареубийства и бесплотных идеалов
республиканской древности "ребячливый крикун" Лэндор закономерно перешел к
льстивым восхвалениям "царей" и примирению с монархией.
Мур, Ли Гент, Лэидор и другие ополчаются против крайних реакционеров,
тори, выражавших интересы крупного землевладения. Но коренные материальные и
социальные интересы народа этой "политикой" не затрагивались. В борьбе с
олигархией, заправлявшей судьбами страны, с Муром мог находить точки
соприкосновения Байрон, а с Ли Гентом - Шелли, Это, однако, не снимает
глубокого идейно-политического расхождения между Байроном и Шелли, с одной
стороны, и Муром и Ли Гентом - с другой.
Второй период в истории романтизма связан со вступлением в литературу
революционных романтиков - Байрона и Шелли. Уже в первом своем серьезном
произведении "Английские барды и шотландские обозреватели" Байрон бросил
вызов всей современной ему английской литературе, от Саути до Томаса Мура.
Непримиримая идейная война с литературной и политической реакцией красной
нитью проходит через всю деятельность Байрона и Шелли. Это был голос нового
направления в романтизме, возвысившегося над идейной ограниченностью
предыдущих тенденций в романтизме. Его характеризует могучий и страстный
протест против уродливой, антинародной сущности буржуазно-феодального
господства.
Возникновение революционного направления в литературе начала второго
десятилетия XIX века обусловлено чрезвычайным обострением общественных
противоречий. Рабочий вопрос, вопрос о положении и судьбах самого
многочисленного класса, созданного промышленным переворотом, приобретает
серьезное общественное значение. Годы первого десятилетия характеризуются
началом рабочих выступлений, все более грозных и внушительных. За бунтом
рабочих Ноттингэма (1800) последовали кровавые столкновения между ткачами и
предпринимателями в Манчестере (1808), стачки 1810-1811 гг. и, наконец,
массовое движение луддитов (разрушителей машин) в Шеффильде, Лидсе,
Стокпорте, Манчестере, Йоркшире (1812). Континентальная блокада,
организованная Наполеоном, привела в 1811 г. к промышленному кризису. Плохой
урожай довершил картину неслыханных страданий народа в страшную зиму 1812 г.
Бурные народные волнения охватили всю Англию.
Приходят в движение и народы континентальной Европы, поднимающиеся на
борьбу с иноземным игом в Италии, Испании, Греции. Перед могучей "дубиной
народной войны" 1812 года в России повергается в прах претендент на мировое
господство - Наполеон.
Война богатых с бедными, их кровавые столкновения, борьба рабочих,
приобретающая общенациональное значение, - все это должно было вызвать к
жизни и вызвало романтизм в его особом, исторически прогрессивном качество.
Идеал справедливого общественного строя, избавленного от
феодально-буржуазного гнета, для Шелли и Байропа не позади, но в прошлом, а
впереди, в будущем.
Деятельность Шелли и Байрона имела, безусловно, прогрессивный смысл,
ибо была направлена против старых феодально-деспотических сил, тормозивших
развитие общества. "Загляните, - писал Ленин, - хоть в любой гимназический
учебник истории, вы прочтете там, что западно-европейские государства 1-ой
четверти XIX в. были организованы но тому типу, который наука
государственного права обозначает термином: Polizeistaat (полицейское
государство. - Ред.). Вы прочтете там, что историческая задача не только
этой, но и следующей четверти века состояла именно в борьбе против него" {В.
И. Ленин. Соч., т. 2, стр. 214.}.
Этой исторической задаче эпохи служило творчество и Шелли и Байрона. Не
случайно страстные выступления против национального угнетения, борьба со
Священным Союзом заняли такое существенно важное место в их творчестве.
Именно в произведениях Шелли и Байрона английский романтизм подошел к темам
большого общественного значения.
Шелли начал свой путь как пламенный поборник свободы и независимости
ирландского народа. Байрон заявил о себе как страстный защитник
рабочих-луддитов, обреченных на голод, нищету и вымирание. Эти выступления
по самым животрепещущим вопросам современности предопределили дальнейший
характер творчества обоих поэтов, достигших той максимальной степени
"гражданской зрелости" (Ленин), какая вообще была возможна для романтизма.
Большие общественные проблемы решались различно писателями-романтиками
разных идейных направлений. Одним из вопросов, мимо которых не могли пройти
ни прогрессивные, ни реакционные писатели того времени, было отношение к
французской революции 1789 года. Однако для английских писателей не
существовало "французской" проблемы в отвлеченном, "чистом" виде; она
приобретает для них значение в связи с историческим опытом самой Англии.
Но необходимо заметить, что романтики не были способны на постижение
действительного развития с точки зрения исторически правильно понятых
"интересов времени". Иначе они не были бы романтиками. Ленин подчеркивает
эту сторону дела, говоря: ""Планы" романтизма изображаются очень легко
осуществимыми - именно благодаря тому игнорированию реальных интересов,
которое составляет сущность романтизма" {Там же, стр. 217.}.
Мысль эта была высказана Лениным по поводу проектов реакционного
романтика Сисмонди вернуть сельское хозяйство Англии к докапиталистическим
условиям существования. Раздробив громадные общинные земли на мелкие участки
земли, англичане, по мнению Сисмонди, "увидели бы, как возродится тот
независимый и гордый класс поселян, то yeomanry, о полном почти уничтожении
которого они жалеют в настоящее время" {Цит. по В. И. Ленину. Соч., т. 2,
стр. 217.}.
Отрицательное отношение Сисмонди к буржуазному развитию общества его
времени Ленин квалифицирует в следующих беспощадных выражениях; "... точка
зрения Сисмонди так и отдает тупостью мелкого французского крестьянина
времен реставрации; ...Сисмонди представляет пример сочетания
мелкобуржуазного сентиментального романтизма с феноменальной гражданской
незрелостью" {В. И. Ленин. Соч., т. 2, стр. 214.}.
Сказанное Лениным можно отнести и к поэтам "Оперной школы", в частности
- к Вордсворту, который к революции и институтам, вызванным ею к жизни,
применял мерку старой патриархально-помещичьей Англии, переносил на них
точку зрения "свободного крестьянина" былых времен. Это и было
игнорированием "реальных интересов" того самого духовно ограбленного и
нищего поселянина, которого идеализировал в своих стихах Вордсворт.
Известно, что лагерь революционного романтизма глубоко сочувствовал
французской революции. Шелли воспел ее в "Восстании Ислама", Байрон сделал
то же в "Паломничестве Чайльд-Гарольда". Важно, однако, заметить, что и тот
и другой как истинные романтики, приветствуя революцию 1789 года, скорбя по
поводу неосуществленных идеалов, отвергают ее исторически-конкретное
воплощение в лице нового строя, принесшего обществу новое угнетение и
насилие. Их протест против буржуазно-феодального общества своего времени
имел прогрессивный смысл, так как будил, подымал к жизни передовые,
демократические силы английского общества. В отличие от реакционных
романтиков, Шелли и Байрон верили в социальный прогресс, видели в
освободительной борьбе залог победы новых, более передовых и совершенных
форм жизни.
В "восточных поэмах", которые Байрон создает в годы нарастающей реакции
внутри Англии и за ее пределами, отвергаются все установления современного
поэту общества. За непримиримыми конфликтами в его поэмах угадываются
кричащие социальные противоречия английской действительности. Демонически
отрешенный от всего, одинокий герой "восточных поэм" находится в состоянии
войны со всем обществом. Идеалом байронического героя становится
анархическая личная свобода. К героям поэм Байрона вполне применимы слова
Белинского, сказанные им о самом поэте: "Это личность человеческая,
возмутившаяся против общего и, в гордом восстании своем, опершаяся на самое
себя" {В. Г. Белинский. Русская литература в 1840 году. Собр. соч. в трех
томах, т. I, М., Гослитиздат, 1948, стр. 713.}.
То было выраженном духовной драмы Байрона, вызванной крушенном
освободительных идеалов революции и мрачным господством торийской реакции.
Весьма поучительно вспомнить, что Пушкин, подняв в поэме "Цыганы" тему,
сходную с байронической, решил ее в духе, противоположном "восточным
поэмам": он показал безнравственную природу эгоизма личности, "опершейся на
самое себя". Анархическому произволу, эгоистической воле Алеко старый цыган
противопоставил законы свободной человеческой воли, гармонирующей с
интересами большинства. "Ты для себя лишь хочешь воли", - мог бы сказать
старый цыган Пушкина Конраду Байрона.
Из этого индивидуалистического кризиса Байрон начинает выходить в
швейцарско-итальянский период своего творчества ("Шильонский узник",
"Прометей"). Борьба против полицейской государственности, сковывавшей живые
силы Европы, блестящие сатирические выпады против Священного Союза,
разоблачения антинародной сущности буржуазного господства власти "золотого
мешка" - составляют содержание "Бронзового века", "Видения суда", "Дон
Жуана" и других произведений. Байрон становится могучим глашатаем
политической и национальной свободы народов. Белинский проницательно отметил
это, говоря: "Байрон и не думал быть романтиком в смысле поборника средних
веков: он смотрел не назад, а вперед" {В. Г. Белинский. Николай Алексеевич
Полевой. Собр. соч. в трех томах, т. III, стр. 160.}.
Национально-освободительное движение в Европе Байрон рассматривает как
продолжение дела французской революции 1789 года. Залогом грядущего
обновления общественной жизни становятся сами народы, которые через голову
тиранов, свергая их, добьются свободы и независимости. Легко заметить,
однако, что Байрон оставляет открытым вопрос о том, как должна выглядеть
Европа, освобожденная от феодально-католической реакции и буржуазного
засилья. "Первый момент республики обратил бы меня в защитника деспотизма.
Дело в том, что богатство - сила, а бедность - рабство. По всей земле и тот
и другой род правления для народа не хуже и не лучше" (из дневника Байрона).
Идеалом для него остается свободная и независимая личность. Но как
совместить духовную свободу личности с требованиями политической свободы для
народа? Разрешить это противоречие было невозможно в условиях незрелости
пролетарского движения, когда на первый план выступали противоречия не между
трудом и капиталом, а между силами феодально-аристократической реакции и
"руководимыми буржуазией народными массами" {К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т.
XVII, стр. 12.}. Начала народной свободы и личной свободы, трагически
оторванные друг от друга, существуют для Байрона каждая как обособленная,
реальная историческая справедливость. Соединить их в едином исторически
конкретном идеале Байрон не был в состоянии. Это стало одним из источников
скорби и пессимизма в творчестве поэта. И разорванном характере "идеала
свободы" состояло одно из важнейших противоречий творчества Байрона -
противоречие, которое он не смог разрешить до конца. Он заявляет (в "Дои
Жуане"):

Я и народу льстить не стану никогда;
И без меня везде толкутся демагоги.
Охочие сносить все церкви без следа
И глупости своей отстраивать чертоги.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Мне нужен человек, кого бы не могли
Давить ни вы, ни я, ни чернь, ни короли.

А через две строфы он же взывает к народам:

Взмахни скорей рукой, смахни тенета эти!
Без них паучий яд и жала не страшны.
Народ! Любой народ, какой лишь есть на свете,
Не медли! Выпрямись, сорви их со стены!

То он отстаивает право личности на независимое существование, свободное
от давления всякого общества, находясь, как говорит он о себе, "вне партий";
то жаждет победы народов над гнетом и тиранией, так как не может мириться со
страданиями народа, его социальной обездоленностью.
Так возникает замысел "Сарданалала", в котором Байрон рисует идеал
гармонии между властью и свободой: Сарданапал царит, не проявляя власти;
народ подчиняется, свободный от деспотической опеки повелителя. Но гармония
эта оказывается призрачной: Сарданапалу доносят о возможности мятежа в
стране. Он в гневном недоумении: ведь он сделал все, что мог.

Не воевал, не умножал налогов,
Свободы их домашней не стеснял,
Предоставлял собой распоряжаться,
Как кто хотел...

Байрон страстно ненавидит буржуазно-феодальный гнет ("Бронзовый век"),
клеймит бесчестное господство "чистогана", аристократию денег, наживающуюся
на бедствиях народа. Байрон видел противоречие богатства и нищеты, но он не
видел возможности его преодолеть. Поэт с горечью признается в "Дон Жуане":

...Мой порыв, однако, был хорош:
Я устранить хотел взаимные проклятья
Чертогов и лачуг...
Но труд напрасен мой...

Деятельное участие в национально-освободительном движении в Италии, в
борьбе за свободу греческого народа, - как и народа английского, - помогло
Байрону возвыситься над собственным индивидуализмом и скептицизмом. Байрон,
считавший себя врагом всех и всяческих форм угнетения человечества, навсегда
вошел в историю мировой прогрессивной литературы как поэт-трибун, глашатай
политической свободы народов.
Шелли, как и Байрон, защищает французскую революцию, видя в ней
прогрессивный и благодетельный период в истории человечества. Он
рассматривает ее как этап на пути к дальнейшему социальному прогрессу
общества. Подобно Байрону, Шелли выступает последовательным противником
политической и социальной реакции. Для Шелли особенно характерно устремление
в будущее, свободное от феодально-буржуазных форм угнетения и порабощения
человека человеком. Стихийный протест народных масс Англии против ужасов
капиталистического прогресса нашел яркое выражение в его поэзии.
Следует заметить, что борьба труда с капиталом имела во времена Шелли
еще весьма незрелый характер. Так, можно указать на следующий факт: в начале
прошлого столетия под руководством некоторых филантропов была образована
партия, требовавшая ограничения рабочего времени десятью часами. Наряду с
аристократическими элементами и некоторыми представителями буржуазии, туда
входили и рабочие. Рабочий торизм этих сторонников десятичасового рабочего
дня, указывает Энгельс, был еще отзвуком первой оппозиции рабочих против
промышленного прогресса, которая старалась восстановить старое
патриархальное состояние.
Таков был уровень рабочего движения, определявший собой характер
общественного сознания того времени. Несомненно, что, например, творчество
Шелли перекликалось с учением Роберта Оуэна - выдающегося
социалиста-утописта. Резкие обличительные мотивы в произведениях Шелли и его
мечта о грядущем "золотом веке", как и страстные выступления Оуэна против
феодально-буржуазного общественного строя, его стремление к уничтожению
классовых противоречий, к установлению царства равенства и социальной
справедливости - явления сходного исторического порядка. Правда, Шелли
последних лет жизни перерастает Оуэна с его планами мирного, бескровного
преобразования общества; идеей великого революционного возмездия одушевлены
произведения Шелли, написанные в изгнании, в Италии.
Для выражения современных, самых животрепещущих явлений общественном
истории Шелли стремится найти форму символа и аллегории ("Восстание Ислама",
"Освобожденный Прометей"). Символико-аллегорическая форма в поэзии Шелли
двойственна, противоречива. Изображая в своих поэмах борьбу сил света,
правды и красоты с силами мрака, зла и угнетения, Шелли рисует эту борьбу в
неясной и отвлеченной форме, в отрыве от реальных черт общественной жизни. И
то же время в своих аллегорических образах неукротимой мощи и вдохновенной
красоты Шелли возвеличивает грядущую освободительную миссию трудящихся.
Энгельс назвал Шелли "гениальным пророком". И это было поистине
справедливо: почувствовать в тогдашнем пароде - рабе и жертве машины -
грядущего Прометея мог только человек, наделенный проницательным
историческим чутьем. К Шелли можно отнести слова Ленина об утопических
социалистах: "Указанные писатели предвосхищали будущее, гениально угадывали
тенденции той "ломки", которую проделывала на их глазах прежняя машинная
индустрия. Они смотрели в ту же сторону, куда шло и действительное развитие;
они действительно опережали это развитие" {В. И. Ленин. Соч., т. 2, стр.
223.}.
Мнение, что Шелли уже не "звучал" за пределами своего времени,
опровергается свидетельством Энгельса. Правда, Байрон и Шелли не были в
почете у читателей "высших сословий"; зато они обрели прочные симпатии
рабочего читателя. "Байрон и Шелли, - пишет Энгельс, - читаются почти только
низшими сословиями; сочинения последнего ни один "почтенный" человек не
должен иметь на своем столе под страхом самой отвратительной репутации.
Выходит: блажени нищие, ибо их есть царствие небесное, и долго ли, коротко
ли - также царствие мира сего" {К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. II, стр.
282.}.
Энгельс, превосходно изучивший пролетарскую Англию, писал эти строки
через двадцать лет после смерти Шелли. Страх буржуазии перед Шелли Энгельс
связывает с неизбежным концом эксплуататорского "царствия мира сего". В
другом месте Энгельс сообщает интересные факты, свидетельствующие о том, что
через двадцать лет после смерти поэта творчество его поступило на идейное
вооружение рабочего класса. Энгельс рассказывает о том, что английские
рабочие имеют в дешевых изданиях переводы французских философов XVIII века:
"Общественный договор" Руссо, "Систему природы" и разные сочинения Вольтера,
изложение коммунистических принципов в брошюрах и журналах; "точно так же в
руках рабочих имеются дешевые издания сочинений Томаса Пэна и Шелли" {Там
же, стр. 288.}.
Закономерно, что на новом этапе романтизма, в период выступления
Байрона и Шелли, складывается и зрелое творчество Вальтера Скотта как
романиста. Проблема народа, его места и роли в историческом процессе была
подсказана писателю всей совокупностью грозных и знаменательных исторических
событий того времени. Не следует недооценивать и роли шотландского вопроса.
В Шотландии оказался весьма живучим патриархально-клановый строй жизни.
После изгнания Стюартов и Шотландия начала постепенно приобщаться к
буржуазному развитию, но процесс этот затянулся. Земля в Шотландии по
традиции считалась собственностью кланов. Первоначальная дань вождю клана
превратилась постепенно в денежный оброк, арендную плату. Но эти земельные
платежи еще в начале XIX века были очень низки. "Лишь после 1811 года
произошла окончательная и действительная узурпация, насильственное
превращение собственности, клана в частную собственность, в современном
смысле слова, вождя" {К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. IX, стр. 83.}.
На примере аристократки Сутерленд из Шотландии, "хорошо усвоившей
Мальтуса", можно видеть, что означал на практике каннибальский процесс
"очищения поместий" (clearing of estates). Графиня решила превратить свои
родовые земли в пастбище для овец. Вот трагическая картина конца одного
шотландского клана: "С 1814 по 1820 г. эти 15000 человек, составлявших
приблизительно 3000 семей, систематически изгонялись и выселялись. Все их
деревни были срыты и сожжены, и все их поля превращены в луга для овец" {Там
же, стр. 84.}.
В 1821 г. 15 тысяч шотландцев (Gaels) были уже заменены 131 тысячью
овец. Другие шотландские аристократы, заменив сначала людей овцами,
превратили затем пастбища в охотничьи парки.
Процесс "очищения поместий" точно таким же образом проходил в Англии в
XVI, XVII и XVIII столетиях. В Шотландии этот процесс закончился в начале
XIX века.
Вальтер Скотт стал очевидцем трагедии родной ему Шотландии. Процесс
завершения "очищения поместий" совпал с периодом создания Скоттом
исторических романов. На его глазах распадались и гибли некогда
могущественные и гордые кланы. Уходила в небытие колоритная, овеянная
суровой поэзией Шотландия, кончалась красочная глава бурной и самобытной
отечественной истории. В своих романах Вальтер Скотт с поразительной
рельефностью запечатлел старую Шотландию горных кланов.
Далекий по своим консервативным политическим воззрениям от Шелли и
Байрона, Скотт в то же время не может быть отождествлен с реакционными
поэтами "Озерной школы". От последних его отличает признание серьезной
общественной роли человека из народа; народ в его
романах выступает как деятельная историческая сила. Эта точка зрения
Вальтера Скотта на народ была обусловлена уроками революций и широких
народных движений. Творчество Вальтера Скотта имело поэтому прогрессивный
характер.
Реализм Вальтера Скотта обнаруживается в смелости, с какой он
углубляется в исследование исторического процесса, подготовившего появление
современной ему Англии. "Устрашающий" пример французской революции, насилием
проложившей пути прогрессу общества, ставил ощутительные пределы реализму
шотландского романиста. В романах, воскрешающих прошлое, народ представлялся
ему силой, входящей в общенациональную гармонию, а не выпадающей из нее.
Современность же явила пример распада общественного целого, кричащей
дисгармонии, жестокой "распри чертогов и лачуг". В его откликах на
современные темы непосредственнее всего ощущается буржуазная узость взглядов
Вальтера Скотта, хотя именно зрелище народной трагедии и вынуждает его на
некоторую критику современных порядков.
Обычно принято считать, что романтизм Вальтера Скотта состоит в
противопоставлении живописного и поэтичного прошлого бесцветному,
деляческому настоящему. Такое понимание сущности романтизма является чисто
внешним, формальным. Ведь именно это "бесцветное и деляческое" составляло,
пользуясь выражением Ленина, содержание "действительного развития" общества,
т. е. его капиталистического развития; оно было и средством
"революционизирования общества", о котором неустанно говорили и Маркс и
Энгельс.
Диалектика борьбы за подлинный прогресс сводилась к тому, чтобы, исходя
из противоречий развитого буржуазного общества, в недрах самого этого
общества (в лице пролетариата), найти действительную силу, способную
покончить с бесчеловечным господством буржуазии.
Симпатии Вальтера Скотта принадлежали прошлому. Политическая
консервативность романиста исторически, в ее конкретном виде, заключалась в
противопоставлении уже изжитого Англией вчерашнего дня - ее настоящему.
Сопоставление Вальтера Скотта с Пушкиным будет в данном случае весьма
уместно. Изображая в "Капитанской дочке" восстание Пугачева, войну крестьян
против помещичьего ига, Пушкин подошел к русской истории с точки зрения ее
подлинных, реальных исторических интересов. Энгельс указывает, что "...рядом
с противоречиями между дворянством, монархией и буржуазией существовало
общее противоречие между эксплоататорами и эксплоатируемыми, между неимущими
рабочими и богатыми бездельниками..." {К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. XIV,
стр. 358.} Пушкин представил русскую историю в свете этого основного, общего
противоречия, которое составляло содержание не только вчерашнего и
сегодняшнего (времени Пушкина), но и завтрашнего дня истории. Пушкин поэтому
смог дать образец подлинно реалистического исторического романа.
Содержанием романов Вальтера Скотта является показ "противоречий между
дворянством, монархией и буржуазией"; а это был вопрос, исторически
бесповоротно решаемый во времена Вальтера Скотта в пользу буржуазии.
Исторически изжитое становилось для романиста мерой оценки современной
Англии и перспектив ее будущего развития. В этом и состоял смысл и
консервативности, и романтичности писателя.
Вальтер Скотт дал образец именно буржуазного
исторического романа, в котором прошлое взято в свете
противоречий и конфликтов, уже исторически исчерпанных, изжитых обществом. В
"Капитанской дочке" Пушкина мы видим иной, высший тип исторического романа:
в нем прошлое осмыслено в свете неисчерпанного, неизжитого
общественного конфликта. В "Борисе Годунове" конфликт между "мнением
народным" и волей венценосных узурпаторов был конфликтом неизжитым,
конфликтом, определявшим будущие судьбы России. Очевидно поэтому огромное
историческое превосходство Пушкина над шотландским романистом, как очевидна
и несостоятельность попыток выдать гениального русского поэта за ученика и
подражателя Вальтера Скотта.
Важным для английских романтиков был вопрос об отношении к
литературному наследству, точнее, к классицизму. На проблеме отношения к
классицизму сталкивались в ожесточенной идейной борьбе различные направления
романтизма. Поэты "Озерной школы", сменившие революционные увлечения на
реакционные взгляды, последовательно, со своей точки зрения, отвергли
традиции классицизма отечественного и французского, отвергли и философию
Просвещения. И это было закономерно: в представлении романтиков всех
направлений идеи Просвещения неразрывно соединялись с традициями
классицизма; отвергая классицизм, "лэйкисты" отвергали общественную
направленность литературы (выступления Вордсворта, Кольриджа и их
сторонников против Мильтона, Спенсера и Попа).
В предисловии к "Лирическим балладам" лэйкисты отвергли классицистские
традиции во имя простонародной тематики; но это был во многом мнимый
демократизм, стремление законсервировать литературу на уровне примитивных и
отсталых, антиобщественных представлений.
В противоположность поэтам "Опорной школы" и в борьбе нею поэты
революционного направления отстаивали идейное наследие просветителей и
традиции классицизма. Уже в самых ранних опытах Байрона видно стремление
воспользоваться идеями просветителей, в частности Вольтера и Руссо, для
общественно целостного осмысления жизни. В этом главный смысл защиты
Байроном и Шелли литературных традиций прошлого: они были в их творчестве
одним из средств идейно-осознанного, революционно-критического подхода к
действительности.
Думая о создании "правильной" (т. е. построенной на классицистских
принципах) английской пьесы, Байрон мечтал о пропагандистской, идейно
насыщенной, революционной драме, апеллирующей к гражданским чувствам
читателя. Байрон тяготеет к философски насыщенному монологу ("Манфред",
"Каин"), Шелли слагает гимны в честь "интеллектуальной красоты" человека.
Оба они борются со стремлением реакционных романтиков "оглупить" литературу.
Уже в 1820 г. Байрон приходит к признанию, что все они - Скотт, Саути,
Вордсворт, Мур, Кэмпбелл - заблуждаются, уходя от действительности в
вымышленный мир. Он иронизирует над потоком легковесных и невразумительных
романтических повестей: "Мэдок", "Талаба", "Гебир", говоря о них, что это -
"тарабарщина, написанная всеми размерами и ни на одном из известных языков".
Байрон выступил сторонником знаменитых "единств" классицизма. Но какой
смысл скрывался у Байрона за этой защитой классицистских единств? Сжимая
действие во времени и пространстве, он стремился к максимальному сгущению
идейной, общественной сущности драматического действия. Преклоняясь перед
Альфиери, он хотел писать в его духе, превратить драму в рупор передовых
гражданских убеждений, стать автором "суровой республиканской трагедии". Все
более усложненная, затемненная форма у реакционных романтиков закономерно
сочеталась со все большим убожеством содержания их творчества, тогда как
Шелли и Байрон шли к суровой простоте, к боевой, разящей сатире, элементам
критического реализма. Путь Шелли от "Королевы Маб" к "Ченчи" и ясной
философской и политической лирике, как и путь Байрона от
анархо-индивидуалистической романтики первых поэм к "Дон Жуану" и блестящим
сатирическим памфлетам, весьма показателен.
Именно у Шелли и Байрона яснее всего обнаруживается связь с наиболее
значимыми явлениями отечественной литературы прошлого, например, с
Мильтоном. Мильтоновская тома борьбы гигантов ("Потерянный рай") оказалась
живучей в творчестве революционных романтиков. В форме величественного
столкновения гигантов и Шелли, и Байрон могли передать ощущение не совсем
для них ясных, но колоссальных исторических конфликтов, к которым пришла
Англия и Европа их времени. Шелли символизирует титанические усилия
человечества вырваться из оков классового эксплуататорского гнета и в
"Королеве Маб", и в "Восстании Ислама", и в "Освобожденном Прометее". Дух
непреклонного и гордого мильтоновского Сатаны живет в Манфреде и Каине
Байрона. Образ философа-бунтаря Прометея, вступающего в бой за счастье всего
человечества, озаряет творчество революционных романтиков. Символизация
огромных, но еще неясно рисуемых общественно-исторических тенденций вошла
заметным моментом в систему революционно-романтической эстетики.
К грандиозной титаноборческой символике прибегал и Лэндор. Так, в поэме
"Кризаор" он изображает титана, поработившего людей и гибнущего в схватке с
разгневанным Юпитером. Но символика эта лишена социального пафоса и
демократического звучания; она либерально-бесцветна и исторически
бессодержательна.
Даже у далекого от политической борьбы романтика Китса заметно
характерное стремление к теме борьбы титанов ("Гиперион"). Но Китс занимает
особое место в рядах английского романтизма. Личные симпатии толкают его в
сторону буржуазно-реформистских писателей (Ли Гент), а своей проповедью
"чистого искусства" он близок к поэтам "Озерной школы". Отвергая, подобно
им, идейное наследие просветителей, Китс, однако, удерживает в своем
творчестве подчеркнуто чувственный, стихийно-материалистический взгляд на
природу, в то время как реакционные романтики развивали
пассивно-созерцательные, мистические взгляды на человека и общество
(Кольридж).
Приход революционных романтиков в литературу, знаменовавший необычайную
остроту социальных противоречий в Англии, поставил писателей перед
необходимостью более четкого идейного самоопределения. Творчество Китса
может служить наглядным подтверждением этому. Китс стремится сохранить ясные
жизнерадостные воззрения на природу и человека, но это стремление осложнено
у него кричащими противоречиями. Он испытывает некоторое влияние эстетики
консервативного романтизма, выдвигая теорию "чистого", "вечного" искусства,
но в то же время всем своим творчеством протестует против грязной и
уродливой прозы современного ему буржуазного общества. Он выступает против
пуритански-ханжеского отрицания плотских радостей (Вордсворт) и против
условной живописности экзотики, искажающей правду о человеке (Мур). Своим
протестом против антиэстетической сущности современной ему жизни
("Гиперион"), воспеванием гармонически мощного, равного "богам" человека
("Эндимион"), Китс приближался к Шелли и Байрону. В противоречии с мотивами
эстетства и аполитичности в творчестве Китса звучат и социально-критические
тенденции ("Изабелла", второй вариант "Гипериона", лирика).
Байрон хорошо выразил кризисный, неустоявшийся характер поэзии Китса,
сказав о нем в "Дон Жуане":

Джон Китс был критиком убит как раз в ту пору,
Когда великое он обещал создать,
Пусть непонятное, - когда явил он взору
Богов античности, сумев о них сказать,
Как сами бы они сказали!..

Давая тут же общую оценку современной английской литературы, Байрон
писал:

Передо мной царил сэр Вальтер Скотт. За мной -
Мур с Кэмпбеллом. Затем ханжами музы стали
И на сионский холм блуждать пошли толпой
С поэтами, что сплошь - церковники...

Байрон и Шелли явно выделяли Китса из сонма ханжей и литературных
церковников. Вместе с тем Байрон следующим образом определил характер
античных увлечений Китса: "великое он обещал создать, пусть непонятное". Тот
античный идеал, который вдохновлял Китса, был оторван от современности, не
связан с передовыми общественными убеждениями, образец которых дали
просветители. Искусство Китса могло бы стать великим, но именно в указанном
выше смысле осталось "непонятным". Напротив, Шелли и Байрон развили
передовые эстетические традиции Просвещения, соединив их с передовыми
современными им общественными идеями; они пришли к сочетанию художественно
"великого" с общественно "понятным".
Особое место в романтической художественной практике занял вопрос о
руссоистских традициях, весьма интересовавший романтиков. Поэты "Озерной
школы", в частности Вордсворт, вследствие своих реакционных общественных
позиций могли лишь извратить традиции руссоизма. Они принимали и развивали
одну сторону Руссо, Руссо-созерцателя, искавшего утешения и спасения в
объятиях природы. Но они отвергли Руссо-протестанта и мятежника,
опечаленного зрелищем народных страданий, возмущенного пороками
собственнической цивилизации {Легко ощутимо звучание бунтарской,
социально-критической стороны руссоизма в ранних произведениях поэтов
"Озерной школы". Следует сделать исключение для Вордсворта, и в более
поздних произведениях которого в изображении картин народной жизни
продолжает ощущаться влияние традиций Руссо-обличителя.}.
В своем изображении мира природы Вордсворт исключает общественный мир
человека. Человек поглощается бездумным растительным бытием природы. Правда,
Вордсворту нельзя отказать в умении ярко и точно передавать отдельные
моменты из жизни природы, но в целом образ природы у него обеднен; он не
согрет разумным, общественно осмысленным присутствием человека.
Шелли и Байрон выступили не учениками, а противниками лейкистов. Они
развивали бунтарскую революционно-критическую сторону руссоизма. Для Байрона
("Чайльд-Гарольд") Руссо

...одарен был Пифии глаголом,
И в мире целом он зажег пожар,
И разрушеньем угрожал престолам...

В противоположность реакционным романтикам, революционные романтики
рисуют "природы идеал" через восприятие передового гражданского сознания, в
неразрывной общности с ним; они изображают природу созвучной свободному
человеческому духу.
Реакционные романтики оторвали природу от человека; революционные
романтики соединили природу с человеком; если первое обесчеловечили природу,
то вторые ее очеловечили. Это очеловечение природы составляет большую
заслугу революционного романтизма, хотя оно нередко и омрачено
идеалистическими элементами у Шелли, моментами неверия в человека и
нигилистического отчаяния у Байрона. Очеловечение природы было шагом вперед
на пути к свободному и творческому воззрению на природу, которое стало
возможно только в нашем социалистическом обществе.
Байрон и Шелли завоевали вечную признательность передового человечества
как стойкие борцы за права народов на национальную независимость и свободу.
Они поднялись со словами гневного обличения против буржуазно-помещичьей
Англии - душительницы свободы народов. На их произведениях лежит печать
немеркнущей красоты, которую сообщает им благородный пафос свободомыслия и
ненависти ко всем и всяческим формам реакции и угнетения человека ("Каин",
"Дон Жуан", "Освобожденный Прометей").
Но вместе с тем нельзя не видеть глубоких противоречий, от которых не
было свободно творчество Байрона и Шелли. Так, у автора "Бронзового века" и
"Сарданапала" ясно зримо присутствие некоторых традиций
буржуазно-аристократической культуры (индивидуализм, элементы
антиобщественного нигилизма, противоречиво сочетающихся с ярко выраженными
началами народной, демократической культуры - с пафосом свободолюбия,
глубоким уважением к народу, презрением к паразитизму "высших классов",
ненавистью к политической реакции и религиозному ханжеству, со стремлением
утвердить высокую гражданскую миссию искусства.

-----

Позднее творчество Вордсворта и Лэндора, Саути и Кольриджа, шло под
знаком все большого вырождения. Романтические традиции продолжал Томас
Карлейль, по и его романтизму присуще реакционное начало. Пессимистический
итог, который изгнанник Байрон подвел в "Дон Жуане", обозревая английскую
литературу извне, из Италии, полностью оправдался. Глубокие противоречия
зрелого капиталистического общества Англии, классовые бои чартизма с
буржуазией положили конец романтизму как направлению.
Однако романтические традиции в английской литературе отмирают не
полностью. Продолжает существовать, все более развиваясь, буржуазное
общество, из оппозиции к которому выросло романтическое направление. В 30-е
годы зарождается "блестящая школа английских романистов", приходят в
литературу Диккенс и Теккерей. В их творчество входят и романтические
элементы, содержанием которых становятся иллюзии писателей насчет характера
действительного развития общественных противоречий.
Так, "пиквикистская" идиллия у Диккенса составляет романтический момент в
воззрениях Диккенса: он пытается на чисто романтический лад, игнорируя
действительное развитие общества, отыскать внебуржуазный идеал человеческого
существования. Но тот же Диккенс в романах второй половины своего
творчества, воскресивших "сумрачный эпос" буржуазной Англии, в значительной
мере отказывается от романтических иллюзий, хотя непонимание исторической
роли рабочего класса и не позволяет ему до конца от них отрешиться.
Примечательно, что наследие революционного романтизма подхватила чартистская
поэзия, развивая и обогащая его революционно-критическую сущность, но уже в
новых условиях, в условиях классовых боев организованного рабочего класса с
буржуазией.
Остается справедливым положение о том, что почвой, питавшей романтизм в
прошлом, могли быть незрелые, только еще оформлявшиеся противоречия между
силами рабочего класса и силами капитализма. Исторически сознательная,
опирающаяся на строго научную революционную теорию борьба пролетариата за
свое классовое господство отнимает почву у романтизма в его старом
содержании, кладет конец романтизму как особому направлению в
литературе.
В свете выступления И. В. Сталина на XIX съезде партии для
исследователей литературы прошлого становятся особенно ясными несомненные
исторические заслуги революционных романтиков. Это они - Байрон и Шелли -
борьбой за национальную независимость и суверенитет народов Ирландии,
Греции, Италии и за демократические права и свободу английского народа
навсегда связали свои имена с историей мирового освободительного движения.
В связи с гениальным трудом И. В. Сталина "Марксизм и вопросы
языкознания" большой интерес приобретает для исследователей борьба
революционных романтиков за чистоту, силу и художественную выразительность
родного им языка.
Товарищ Г. М. Маленков отметил в своем докладе на XIX съезде партии
громадную общественно-воспитательную роль сатиры. Это указание обращает наше
внимание на актуальность и ценность литературы прошлого, в частности,
революционного романтизма, подвергавшего острому сатирическому разоблачению
общественные пороки и язвы, порожденные капитализмом.
Коммунисты Англии, поднимая знамя национальной независимости и
национального суверенитета, выброшенное за борт буржуазией, являются
подлинными хранителями и восприемниками английской демократической культуры.
Литература революционного романтизма - часть культурного наследия прошлого -
сохраняет до сих пор большое идейно-познавательное и художественное
значение.