История английской литературы

Том I. Выпуск первый

ОГЛАВЛЕНИЕ

Часть первая. ЛИТЕРАТУРА РАННЕГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ

ОТДЕЛ IV. ЛИТЕРАТУРА XV В.

Глава 4. Английская проза XV в.

Английская литература XV столетия насчитывает немного
писателей-прозаиков. Важнейшие из них, как, например, Реджинальд Пикок или
Джон Фортескью, создавали богословские и публицистические труды, в которых
они не ставили себе никаких специфически художественных задач.
Характерной особенностью всей английской письменности XV столетия
является ее практическая целеустремленность.
Практический деловой язык складывался раньше, чем язык художественной
литературы. По частным письмам и документам этого времени, по трактатам о
задачах национальной политика или домашнего устройства можно легче, чем по
современным им рыцарским романам, судить и о новых идейных исканиях этого
периода и даже о том, какой степени лексической полноты и грамматической
правильности достиг английский язык в это время. Старые литературные формы,
продолжая жить, связывали писателей присущей этим формам стилистикой;
стилистические же новшества, в свою очередь, требовали жанровых реформ. К
этому прибавлялись также затруднения в собственно языковой области:
лондонский диалект только к концу XV столетия приобрел значение
общеобязательной литературной нормы.
В английской литературе XV в., в особенности во второй половине этого
столетия, обнаруживается явное тяготение к прозаической форме изложения.
Явление это, наблюдающееся повсеместно в западно-европейских литературах XV
в., связано с общей секуляризацией сознания, стремившегося к более трезвому
и практическому "освоению" реального мира, который приобретал вполне
осязательную "вещность" и требовал особых приемов своего описания. Развитие
городской жизни в эту пору оказало несомненное влияние на процесс выработки
и утверждения новых прозаических жанров. Тяготение к прозе сказалось и в
большом количестве написанных в это время сочинений практического
назначения, переводов и, наконец, в попытках утвердить новый для английской
литературы жанр - прозаический роман. Попытки эти связаны также с изменением
функций повествовательных художественных произведений. Они больше не
распеваются, не декламируются в замках феодальных вельмож, но превращаются в
книги для чтения, за которыми отныне могут коротать свои досуги не только
обитатели феодальных поместий, но и новые городские читатели.
Опыты создания прозаических повествований начинаются в Англии еще в
конце XIV в., но лишь в XVI в. они получают более отчетливую форму.
В начале XV в. появился первый известный нам английский перевод
"Путешествий сэра Джона Мандевиля" (The Voiage and Travaile of Sir John
Maundevile, Knight). Еще ранее, в XIV в., эта книга была известна во
французских текстах, с которых делались многочисленные переводы на языки
почти всех европейских народов. На протяжении средневековья и Возрождения
она считалась одним из наиболее полных и достоверных свидетельств о жизни
Востока. Полная поэтических рассказов и чудесных описаний, она привлекала к
себе не только писателей, поэтов и ученых, но и многочисленных читателей из
народной среды; при этом читатели, и эрудированные и необразованные,
одинаково верили в причудливые вымыслы автора.
Книга была задумана в качестве путеводителя для паломников, собравшихся
в "святую землю". Однако, увлекшись представившимися ему возможностями,
автор расширил свое повествование и дал описание путешествия не только в
Палестину. Перед читателем предстают описания Египта, Сирии, Аравии, Халдеи,
Турции, Индии и Китая.
Каких только чудес ни рассказывает путешественник! Он описывает дочь
Иппократа, превращенную в дракона; великана Андромеда, прикованного к скале
еще до ноева потопа; страну, населенную одними женщинами; каннибалов с
собачьими головами; страну, где люди едят и пьют из посуды, сделанной из
огромных драгоценных камней, где женщины могут убить одним взглядом;
безголовых людей, у которых глаза находятся в плечах; рогатых свиноподобных
чудовищ; людей с необыкновенно большими ногами, которые они, в случае нужды,
поднимают над головой и пользуются ими как зонтами; пигмеев, циклопов,
двухголовых гусей и многое подобное. Все это описывается с полной
серьезностью. Автор любит большую точность, он поэтому указывает день и
место, когда видел то или иное чудо, либо же сообщает нам подробные сведения
о лице, доставившем ему такого рода информацию.
Знакомство с жизнью Востока, появившееся у европейцев в последующие
века, сделало очевидным фантастический характер всех этих описаний и
мифический "сэр Джон Мандевиль" в конце-концов был разоблачен.
Сам "сэр Джон" рассказывает о себе в своей книге, что он родился в
Англии в Сент-Альбансе в 1300 г. Двадцати двух лет он начал свои
путешествия, которые закончил в 1343 г. После этого он поселился в Льеже, и
здесь с ним познакомился городской летописец Льежа Жан д'Утремуз (Jean
(d'Ouetremyuse), рассказавший об этом знакомстве в своем сочинении "Myreur
des Hystors" и сообщающий нам, что Мандевиль скончался в 1372 г. В настоящее
время достоверно установлено, что "сэра Джона Мандевиля" не существовало.
Этим вымышленным именем прикрылся некий ученый - средневековый книжник,
создавший его воображаемые "Путешествия" - скорее всего льежский врач Жан де
Бургонь (Jehan de Bourgogne), прозванный также Jehan a la Barbe, о котором
мы, впрочем, также знаем немного. Сами "Путешествия" представляют собой не
что иное, как грандиозную компиляцию. Человек большой начитанности,
создатель Мандевиля и его "Путешествий" заимствовал значительнейшую часть
своих рассказов из трудов монаха Одоржа (1330 г.), Плано Карпини, Альберта
из Экса, Гильома Триполитанского, Жака де Витри, Винцента де Бове и др.
Сдобрив все это своей собственной богатой фантазией, умело расположив
отдельные легенды, он создал книгу, которая на протяжении нескольких веков
была излюбленным источником сведений о Востоке. Отсюда, вероятно,
происходили рассказы, наподобие тех, которыми Отелло очаровывал Дездемону,
когда он описывал "антропофагов, людей с головами ниже плеч". Во всяком
случае, "сэру Джону Мандевилю" принадлежит значительная роль в
распространении тех небылиц, которые существовали у европейцев о Востоке в
XIV-XVI вв. Упомянутый выше английский перевод "Путешествий" был вольным
пересказом, отличавшимся живым и богатым языком, и свидетельствовал о
дальнейшем развитии английской прозы в XV в.
Особое значение в деле утверждения нового жанра имели печатные издания
Кэкстона. Он издал, например, историю деяний Карла Великого (Charles the
Grete, 1485 г.), представляющую собой прозаическое изложение нескольких
французских chansons de geste; в 1489 г. Кэкстон выпустил повесть о четырех
сыновьях Эймона (The Right Plesaunt and Goodly Historye of the Foure Sonnes
of Aymon), относящуюся к истории борьбы Карла Великого с мятежными вассалами
и являющуюся прозаическим переводом с французского (Les quatres fils Aymon
или Renaud de Montauban, древнейший из известных текстов которого относится
к XII в.). Кроме того, Кэкстон издал также книгу о Готфриде Бульонском
(Godeffroy of Boloyne, 1481 г.), этом любимом герое средневековья; повесть о
"Париже и Вене" (Paris and Vienne, 1488 г.), о любви и приключениях,
восходящую к глубине средних веков, но получившую окончательную отделку во
Франции XV в. (Histoire du tres vaiilant chevalier Paris et de la belle
Vienne, fille du Daulphin), и др.
В 1485 г. вестминстерская типография Кэкстона выпустила роман Мэлори
"Смерть Артура" (Morte d'Arthur). Мэлори - единственный крупный
художник-прозаик, которого выдвинуло XV столетие в Англии. Некоторые ученые
не без оснований сопоставляют значение его произведения для истории развития
английской прозы со значением произведений Чосера для развития английской
поэзии. В предисловии Кэкстон рассказывает историю этого издания. "Часто, -
говорит он, - спрашивали его разные благородные, знатные лица, почему не
издает он книг о святом Граале и о короле Артуре?" Типографщик оправдывался
тем, что принимал на себя личину скептика: "Можно сомневаться, - говорил он;
- существовал ли вообще когда-либо король Артур; многие считают относящиеся
к нему предания за басни и выдумки; существуют также вполне достоверные
хроники, которые вовсе не упоминают ни об Артуре, ни о его рыцарях". В этих
сомнениях, если они действительно высказывались Кэкстоном, - нельзя не
видеть робких проблесков нарождающейся гуманистической критики исторических
преданий; но все эти сомнения еще тонули в согласном хоре противников такого
скептицизма. Кэкстон, во всяком случае, был быстро переубежден. "Разве до
сегодняшнего дня, - говорили ему, - не показывают могилу короля в
Глэстонберийском аббатстве, как в Дуврском замке - череп Гавейна и плащ
Кредока, в Винчестере - круглый стол, а в других местах - меч Ланселота и
многое другое? Разве в Вестминстерском аббатстве, в раке св. Эдуарда, нельзя
явственно прочесть в оттиске на красном воске берилловой печати: Патриций
Артур, император Британии, Галлии, Германии и Дакии? Разве, притом,
недостаточны литературные свидетельства "Полихроники" или сочинения Боккаччо
"О несчастиях славных мужей"? Эти доводы, действительно, казались
неопровержимыми. "Когда все это было мне высказано, - пишет Кэкстон, - я не
мог отрицать, что благородный король по имени Артур действительно
существовал..." Поэтому он и "предпринял напечатание книги благородных
повестей о названном короле и о некоторых из его рыцарей по тексту, который
был мне дан и который сэр Томас Мэлори взял из различных французских книг и
передал по-английски".
Личность Томаса Мэлори остается для нас в значительной степени
загадочной. Все, что мы можем извлечь о нем самом из его книги, сводится к
тому, что он был дворянином, знал французский язык и в 1469-1470 гг. написал
свое повествование о короле Артуре и его рыцарях. Кэкстон приготовил его
рукопись к печати; он разделил ее на двадцать одну книгу и 507 глав, снабдил
их особыми заголовками и выпустил в свет пятнадцать лет спустя после того,
как она была окончена автором.
"Смерть Артура" представляет собою компиляцию и обработку ряда романов
Артуровского цикла или примыкающих к нему произведений. Уже в XIII в. во
Франции, на основе стихотворных рыцарских романов, сложился обширный цикл
романов прозаических, объединяющих историю короля Артура и его рыцарей,
волшебника Мерлина, Ланселота и королевы Гиневры и поисков св. Грааля. С
этим циклом по сюжету своему соприкасался прозаический роман о Тристане,
представляющий расширенную редакцию известных стихотворных романов на ту же
тему. Пятьдесят шесть раз в тексте своей книги Мэлори указывает читателям,
что источниками его были "французские книги", но он вероятно пользовался
также и английскими стихотворными переработками французских поэм
Артуровского цикла. Перелагая все это на английскую прозу, Мэлори
комбинировал заимствованные мотивы, сокращал и видоизменял свои образцы и
делал собственные вставки; в результате возникло стройное художественное
произведение.
Первые четыре книги посвящены легенде о Мерлине и Артуре, известной
Мэлори по французским редакциям "Романа о Мерлине". Пятая книга всецело
основана на названной выше аллитеративной поэме XIV в. "Смерть Артура",
представляющей стихотворное переложение латинской "Истории" Гальфрида
Монмаутского; из того же источника Мэлори обильно черпал материал для
восемнадцатой, двадцатой и двадцать первой книг своего сочинения. Шестая
книга восходит к французскому роману о Ланселоте, тогда как восьмая, девятая
и десятая следуют французскому же прозаическому роману о Тристане и его
английским обработкам, а книги одиннадцатая и двенадцатая, так же как и
книги с тринадцатой по восемнадцатую, излагающие историю поисков св. Грааля,
заимствованы частью из французского "Ланселота" и "Грааля", частью из других
источников.
В итоге получается сложное повествование, в котором король Артур с
супругой своей Гиневрой не всегда стоит на первом плане. Изложение
разбивается на множество эпизодов, приключения следуют друг за другом, часто
без мотивировки и особого приготовления читателей: храбрые рыцари,
закованные в латы дерутся друг с другом, прекрасные изгнанницы находят себе
приют в сумраке дремучих лесов, карлики или волшебник Мерлин, одаренный
чудодейственным даром пророчества, разоблачают тайные связи между героями и
возвещают несчастия, которые они не могут ни объяснить, ни предупредить.
В множестве рассказанных авантюр отчетливее других выступают Ланселот,
томящийся любовью к супруге своего сюзерена, королеве Гиневре, и тщетно
пытающийся добыть Грааль, чему препятствует тяготеющий над ним грех;
Тристан, роковым образом увлеченный Изольдой; другие заметные фигуры
Артуровского цикла - злой Мордред, похищающий Гиневру и поднимающий
восстание против Артура; злокозненный, а подчас и смешной неудачник,
сенешаль сэр Кей.
Во многих местах, однако, чувствуется, что Мэлори либо использовал
недоступные нам редакции артуровских сказаний, либо сам внес в свое
повествование новые черты, новые действующие лица, новые эпизоды. В этом
отношении обращают на себя особое внимание седьмая книга "Приключения
Гарета" (The Adventures of Gareth) и вставленная в восемнадцатую и начало
двадцатой книги печальная история о прекрасной деве из Астолата. Сэр Гарет,
младший сын короля Оркнейского, является ко двору короля Артура и поступает
там на службу в качестве поваренка; за красоту его рук его прозывают
"Beaumains" (т. е. "красивые руки"); через год и один день он посвящен в
рыцари и сопровождает дочь короля Линет, отправляющуюся освобождать свою
сестру Лайонес. Она живет в замке "Опасном", где ее держит рыцарь Морс, т.
е. Смерть. Сэр Гарет сражается с четырьмя рыцарями, преграждающими ему путь,
- Ночью, Рассветом, Полднем и Вечером. Вероятно, это символы искушений,
соответствующих возрастам человека; победив всех этих врагов, рыцарь должен
померяться силами с последним врагом, со Смертью, побеждает его и обретает
живущую в замке невесту, в которой можно видеть символ вечного спасения
Независимо от происхождения данного сюжета, в интерпретации его у
Мэлори следует отметить тенденцию к символизации: возможно, что история
авантюр Гарета символически изображает борьбу христианина на протяжении
жизненного пути.
В восемнадцатой книге, в XX главе ("Как тело девы из Астолата прибыло к
королю Артуру и как ее похоронили, и как сэр Ланселот раздавал деньги за
упокой ее души"), Мэлори вполне самостоятельно рассказал конец несколько
сентиментальной истории о прекрасной деве из Астолата, Элейн Русокудрой
которая "воспылала такой любовью к сэру Ланселоту, что не могла отвратить от
него своего сердца, пока ее не постигла смерть". В предшествующих главах
рассказывается, как Ланселот был ранен на турнире, как Элейн отправилась на
поиска своего возлюбленного, нашла его и ухаживала за ним, пока он не
выздоровел и не смог вернуться ко двору Артура. Перед отъездом его между
ними произошел следующий разговор: "- Прекрасный и благородный рыцарь! -
сказала Ланселоту прекрасная дева из Астолата. - Смилостивьтесь надо мною и
дозвольте мне не умереть из-за любви к вам! - Что же вы хотите, чтобы я
сделал? - сказал сэр Ланселот. - Я хочу, чтобы вы избрали меня в свои
супруги, - сказал Элейн. - Прекрасная, благородная дева! Благодарю вас, -
сказал сэр Ланселот, - но воистину, - сказал он, - я дал обет никогда не
брать супруги себе. - Тогда, прекрасный рыцарь, - сказала она, - хотите ли
вы быть моим возлюбленным? - Да покарает меня Иисус Христос, - сказал сэр
Ланселот, - ибо великим злом отплатил бы я тогда вашему отцу и вашему брату
за их величайшую доброту. - Увы, - сказала она, - тогда обречена я умереть
из-за любви к вам!" (глава 19). По отъезде Ланселота она скорбела дни и
ночи, не спала, не ела, не пила, "и когда так провела она десять дней, так
ослабела, что должна была покинуть этот мир". Перед смертью она просила отца
положить ее тело в самых лучших нарядах на пышное ложе, поставить его на
барку и пустить ее по Темзе с одним лишь кормчим. И вот случилось, что
король Артур и королева Гиневра из окон увидели черную барку, медленно
плывущую по Темзе. "И тут король взял королеву за руку, и они пошли туда.
Тогда король приказал привязать барку к дереву, и тогда король и королева
вступили в нее, и с ними иные рыцари. И здесь они увидели прекрасную деву,
лежащую на пышном ложе, покрытую многими пышными одеждами, все из золотой
парчи, и она лежала так, как будто улыбалась". В руке мертвой девы заметили
ее собственное письмо, откуда все узнали, кто она и почему умерла; королева
и все рыцари плакали от жалости к скорбным сетованиям этого посмертного
послания к Ланселоту и призвали его, чтобы расспросить обо всем. "- Я не
смею отрицать, - говорил сэр Ланселот присутствующим, - что была она и
прекрасной и доброй, и питал я к ней дружеские чувства, но полюбила она меня
свыше всякой меры... Не хотела она иного снисхождения, как чтобы я взял ее в
супруги или сделал своей возлюбленной. А эти две просьбы я не мог
исполнить..." " - Я, государыня, - говорил Ланселот, обращаясь к королеве, -
не могу быть принужденным к любви, ибо любовь должна возникать по сердечному
влечению, но не по принуждению. - Так воистину, - сказал король и многие
рыцари. - Любовь свободна и не терпит никаких уз; ибо, когда любовь
испытывает принуждение, она перестает быть любовью".
Повествования Мэлори полны чарующей наивности, простодушия и
бесхитростного изящества. Это как бы последнее прощание с миром легенд и
вымысла куртуазной поры. Но этот мир предстает у него уже несколько
искаженным. Мэлори нередко обнаруживает склонность к морализации, трезвость,
рассудительность и практицизм. Полный фантазии мир французской средневековой
поэзии и ее тонкий психологизм ему уже в значительной степени чужды. Мэлори,
как в свое время и Гауэр, осуждает любовь ради любви, а любовь в законном
браке считает идеальной. Правда, для того, чтобы высказать это с полной
ясностью, у него было мало поводов; в его книге встречается лишь
единственный случай счастливого супружества - в характеристике родителей
Тристана, но его Ланселот, например, значительно отличается от того образа,
какой он имел во французской поэзии.
Ланселот - один из интереснейших образов Мэлори; у Мэлори, как и в его
источниках, Ланселот имел все данные для того, чтобы добыть Грааль, но,
проникнутый греховной любовью к королеве, он лишь издали сподобился видеть
чашу благодати. У Мэлори Ланселот не женится не столько из обета рыцарского
целомудрия, - необходимого условия для достижения св. Грааля, - сколько из
вполне практических соображений; женитьба, рассуждает он, привяжет его к
супруге, заставит его сложить оружие, забыть турниры, битвы и рыцарские
приключения... Ланселот, однако, ничего не хочет знать и о случайных
любовных связях, и Мэлори то и дело заставляет его высказывать
добродетельную мораль и восставать против "paramours".
В истории любви Тристана и Изольды, которая у него получила сильный
сентиментальный оттенок, Мэлори не забывает и о некоторых немаловажных, с
его точки зрения, экономических и финансовых подробностях. Характерно, что в
полном противоречии со своими источниками Мэлори не решается
противопоставить грешного Ланселота целомудренному искателю Грааля Галааду и
что, возвышая Ланселота как идеального рыцаря, Мэлори, вместе с тем,
отступает от церковно-христианских толкований "поисков чаши благодати",
которые получают у него более прозаический и земной смысл занимательных
рыцарских авантюр.
"Смерть Артура" надолго стала одной из популярнейших английских книг. В
1568 г. - Роджеру Эшему пришлось высказывать жалобы на распространенность ее
в Англии. Эшем оказался еще большим моралистом, чем Мэлори. "Все
удовольствие, доставляемое этой книгой, - пишет Эшем в своем "Школьном
учителе", - состоит в двух вещах: в открытых человекоубийствах и в полном
разврате. Самыми благородными считаются в этой книге те рыцари, которые без
всякого повода умерщвляют людей и с тончайшей хитростью позорно нарушают
супружескую верность... И несмотря на это, книга эта часто изгоняет библию
из покоев государей".
В XVI в. "Смерть Артура" оказала особенное влияние на Спенсера
("Королева фей"). В следующем столетии, если эта книга и не была вовсе
забыта (ее читал, например, Мильтон, задумывая поэму о короле Артуре), то
уже "не пользовалась столь шумной славой. В XVIII в. Мэлори высоко оценил
Томас Уортон в своей "Истории английской поэзии" (1774-1781 гг.), но
настоящее "открытие" Мэлори произошло лишь в эпоху романтизма. В 1816-1817
гг. "Смерть Артура" была издана трижды; в особенности большую роль сыграло
двухтомное издание, выпущенное поэтом Робертом Саути (1817 г.), с его
введением и примечаниями. Во "Введении" Сауги вспоминает, что еще мальчиком
он зачитывался старым истрепанным экземпляром этой удивительной книги и что,
за исключением "Королевы фей" Спенсера, не было другого сочинения, которое
он перечитывал бы столь же часто. Вальтер Скотт в своем "Опыте о рыцарстве и
романах" писал, что книга Мэлори "без сомнения самый лучший прозаический
роман, который существует на английском языке", а Томас Де-Квйнсн называл
Мэлори "Геродотом легенд". Интерес к "Смерти Артура" возродился с новой
силой в период увлечения средневековьем в середине XIX столетия. В 40-50-е
годы Альфред Теннисон использовал книгу Мэлори в своих "Королевских
идиллиях", взяв оттуда ряд сюжетов, идей, подробностей, архаических оборотов
речи, но сильно отклонившись от передачи ее внутреннего смысла. Эпизод о
Ланселоте и Элейн Русокудрой он обработал еще раньше в отдельной поэме "Лэди
из Шаллотта". Художникам-прерафаэлитам книгу Мэлори открыл Вильям Моррис; он
зачитывался "Смертью Артура", познакомил с нею Россетти, Берн-Джонса и
других своих друзей и передал им свой энтузиазм к этому "драгоценному
произведению искусства". В 1857 г. три оксфордских студента - Моррис,
Берн-Джонс и Суинберн - декорировали клуб "Единение" фресками,
иллюстрировавшими главные сцены "Смерти Артура". Двое из них обновили
блеклые краски артуровских легенд не только живописным путем, но и в поэзии
- Вильям Моррис в своей "Защите Гиневры" (1858 г.), Суинберн в своих поздних
поэмах - "Тристрам и Лайонес" (1882 г.) за "Повесть о Балене" (1896 г.).
"Смерть Артура" Мэлори была необычайно популярной книгой вплоть до конца XIX
в. Попытка американца Марка Твэна воспользоваться некоторыми ее мотивами в
пародийных и сатирических целях ("Янки при дворе короля Артура", 1889 г.)
была встречена в Англии гневными протестами критиков. Книгу Мэлори несло на
своем щите эстетическое движение 80-90-х годов; ею увлечены были художники,
критики, поэты. В 1893 г., вышло великолепное издание книги,
иллюстрированное Обри Бердслеем; одно за другим следовали популярные
издания, пересказы для детей; в конце века в английский словарь вошли даже
слова "malorism" и "malorist" для обозначения подражателей стилю этого
художника позднего средневековья, признанного с этих пор одним из классиков
английской литературы и во всяком случае единственным выдающимся прозаиком
XV столетия.