История английской литературы

Том I. Выпуск первый

ОГЛАВЛЕНИЕ

Часть первая. ЛИТЕРАТУРА РАННЕГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ

ОТДЕЛ IV. ЛИТЕРАТУРА XV В.

Глава 2. Шотландская поэзия XV в.

4

Вальтер Скотт назвал Дунбара величайшим из шотландских поэтов, не
имевшим соперников в шотландской литературе. Никто из его шотландских
предшественников, современников или последователей не мог сравниться с ним
ни богатством творческой фантазии, ни той поистине виртуозной легкостью, с
какой Дунбар подчинял неподатливый и литературно еще недостаточно
обработанный язык своей родины исключительному разнообразию ритмов и
богатству впервые примененных им на шотландской почве поэтических форм. В
стихотворном новаторстве и мастерстве Дунбар может быть сравним с Чосером.
Повышенное чувство реальной жизни никогда не покидало Дунбара, писал ли
он изысканные поэмы придворно-аллегорического стиля или создавал
фантастические гротески своих сатир. Благодаря сочности, реалистической
убедительности, жизненному правдоподобию созданных им картин творчество его
всегда оставалось живым, нестареющим памятником жизни и быта его времени,
несмотря на архаический языковый покров, в который оно облечено. Это и дало
повод одному из критиков заметить, что Дунбар "имел больше общего с Чосером,
чем асе чосерианцы, вместе взятые". В самом деле, большинство подражателей
Чосера в XV в. как в Англии, так и в Шотландии видели в авторе "Книги
герцогини" и "Птичьего парламента" прежде всего утонченного придворного
художника, в совершенстве владевшего искусством аллегории и артистического
"преображения" действительности. Дунбар также не пренебрег этой стороной его
поэзии; но вопреки всем "чосерианцам" он, подобно своему великому
английскому, предшественнику, мог делаться также лукавым, насмешливым,
жизнерадостным изобразителем окружающей его жизни и именно в этой сфере,
наиболее отвечавшей его дарованию, обрел самого себя. Близость Дунбара к
Чосеру, впрочем, не следует преувеличивать. Они были не только людьми разных
эпох, - их отделяло друг от друга больше столетия, - это были поэты
различных стран, обязанные в своем развитии совершенно иным бытовым,
культурно-историческим и литературным традициям.
Вильям Дунбар (William Dunbar, 1460?-1517? гг.) происходил из
старинного, но обедневшего дворянского рода, генеалогия которого восходит ко
временам нормандского завоевания.
Он родился и провел детские годы в графстве Лотиан, учился в
Сент-Эндрьюском университете и получил здесь степени баккалавра и магистра.
Далее мы на целые двадцать лет почти вовсе теряем его из виду; единственными
источниками наших догадок являются его стихотворения - "Спор Дунбара с
Кеннеди" и, в особенности, небольшое сатирическое "Посещение святого
Франциска", из которого обычно делают вывод, что около 1480 г. Дунбар
вступил послушником в монастырь эдинбургских францисканцев. На самом деле,
для такого заключения у нас слишком мало данных. Более вероятно, что он
попросту воспользовался привилегиями монашеской одежды, чтобы возможно
приятнее и без затрат совершить путешествие в Англию и во Францию. Ряд
путешествий по Европе он предпринял уже в составе посольства короля Якова
IV, но остается загадкой, когда именно на Дунбара обратили внимание при
дворе и что сыграло при этом главную роль, - известность ли его как поэта
или же желание приобщить к посольствам действительно бывалого
путешественника, хорошо знавшего языки и обычаи многих европейских городов.
Достоверно лишь, что в 1500 г. Дунбар получил от короля первую пенсию и что
к этому времени он уже был известен при дворе как поэт.
Ранний период творчества Дунбара, продолжавшийся вплоть до 1501 г.,
представлен, главным образом, рядом его острых и веселых сатирических
стихотворений; все они относятся, повидимому, к тому времени, когда Дунбар
уже находился при дворе и имел возможность наблюдать придворные нравы. Он
выступает здесь как зрелый, сложившийся художник, как бытописатель-сатирик.
Веселые, а то и нескромные стихотворения Дунбара обычно не заключали в себе
в этот период его деятельности какой-нибудь навязчивой морали или
преднамеренного поучения; их отмечала замечательная сочность красок и
резкость очертаний в бытовых зарисовках. То Дунбар пишет забавное
"Новогоднее пожелание" королю, то сочиняет ему нежные любовные песенки, то
создает веселые стихотворные новеллы или пародически осмысленные басни. К
последним относится, например, "Лис и ягненок" (The Tod and the Lamb), где
повествуется об одном из любовных приключений короля, имевшем комический
конец. Король выведен здесь в образе Лиса, героиня приключения - в образе
бедной овечки, а под видом разъяренного волка, от которого, в конце-концов,
Лису приходится скрыться, изображен обманутый муж. Солидной наставительности
басен Генрисона у Дунбара противостоит веселый, светски непринужденный тон
нескромного рассказа, не заключающий в себе никакого морального урока. Еще
более нескромной по своему сюжету является сатира Дунбара "Две замужних
женщины и вдова" (The Two Mariit Wemen and the Wedo) - самое большое по
объему из всех его поэтических произведений (530 стихов), занимающее
обособленное положение в его творчестве также и по своим метрическим
особенностям: это единственное стихотворение Дунбара, написанное
аллитеративным стихом. За бокалом вина беседуют между собой три женщины. Они
не подозревают, что их разговор подслушивает поэт, и поэтому говорят без
всякого стеснения: не стесняется, впрочем, и сам поэт, укладывая в стихи все
их более чем нескромные признания о тайнах любви и брака, о качествах их
мужей и секретах их семейной жизни. В конце поэт, словно выйдя из-за кулис,
обращается к читателю с вопросом, на который, повидимому, не последует
положительного ответа, - кого из трех изображенных перед ним красавиц он
пожелал бы иметь своей женой?
Наблюдения Дунбара не ограничивались придворной сферой; он знал жизнь
гораздо глубже и шире. В том же духе, что и названная сатира, но с сюжетом
из городской мещанской среды, написано Дунбаром стихотворение "Две кумушки"
(The Twa Cummeris) - жанровая картинка в совершенно фламандском вкусе; полны
чудесной живости и самых колоритных бытовых подробностей такие сатиры как
"Известия из залы суда" (Туdlngis Ira the Session), в которой судебное
заседание юмористически описано с точки зрения простого шотландского горца,
или "Допрос дьявола" (The Devlll's Inquest), где Дунбар остро смеется над
виртуозным искусством жителей Эдинбурга всех сословий божиться и клясться на
всевозможные лады. Но подлинным сатирическим шедевром раннего периода
является знаменитое стихотворение Дунбара "К купцам Эдинбурга" (То the
Merchantis of Edinburgh). Здесь дана оживленная картина эдинбургской
городской жизни конца XV в. Дунбар обрушивается в своей сатире на купеческое
сословие, от которого он хотел бы ожидать соблюдения не личной выгоды, а
"общей пользы". Но в Эдинбурге до этого никому нет никакого дела; каждый
живет своими интересами и печется лишь о своих прибылях.
В 1501 г. Дунбар был отправлен в Лондон в составе шотландского
посольства, ехавшего сватать за короля Якова IV английскую принцессу
Маргариту, дочь Генриха VII. Написанное Дунбаром в английской столице
стихотворение "В честь города Лондона" (In Honour of the City of London),
представляет собою разительный контраст его сатире на Эдинбург и
подтверждает чрезвычайную гибкость и разнообразие его стиля. Эта хвалебная,
ода открывает в его творчестве период увлечения "золотыми словесами"
(aureate terms), рассчитанными на изысканный придворный вкус. Средневековый
Лондон едва ли заслуживал прозвания "яшмы блаженств", "драгоценного камня
наслаждений", "карбункула всяческой радости", сияющего "солнцем
справедливости", как его вычурно и манерно именует поэт. В августе 1503 г.
тринадцатилетняя английская принцесса Маргарита отправилась в Эдинбург, но
еще в мае того же года Дунфар окончил свою поэму в честь готовившегося
бракосочетания под заглавием "Чертополох и роза" (The Thrissil and the
Rois). По своему замыслу эта геральдическая фантазия близка к "Птичьему
парламенту" Чосера; поэт воспользовался здесь даже "чосеровой строфой".
Начальная картина поэмы блистает знакомыми нам красками условного весеннего
пейзажа. Майским утром, когда поэт спит еще на своем ложе, является ему
"королева мая" и ведет его в роскошный сад, полный солнца, радости и
благоуханий, где царствует "Госпожа Природа", созывающая к весеннему
празднику всех зверей и птиц, все цветы и травы. Венком из лилий венчает она
льва на царство среди зверей, затем обращается к растениям, венчает розу с
чертополохом, и все птицы поют во славу этих цветов, краше которых нет на
земле. Хвала птичьего хора становится, в конце-концов, столь звонкой, что
поэт просыпается. Аллегорический смысл этого видения разгадать нетрудно:
лев, увенчанный лилиями, а также чертополох находились в шотландском
государственном гербе, а роза - в английском; стихотворение прославляет
свадьбу Якова и Маргариты, связывающих своим браком Шотландию с Англией.
Поэма написана весьма цветистым языком и, конечно, полна условности, но ее
все же отмечает тонкое чувство меры и реалистическая характерность многих
деталей - качества, позволившие Дунбару сохранить своеобразие даже и здесь,
где он шел по давно проторенной дороге.
Еще изысканнее другая поэма Дунбара в том же "придворном" стиле,
возникшая, повидимому, вскоре после "Чертополоха и розы", - "Золотой щит"
(The Qoldyn Targe). Перед нами и на этот раз утонченнейшая аллегорическая
поэма, эротическая тема которой искусно скрыта под покровом мифологических
уподоблений и "золотых словес". Золото, пурпур и драгоценные камни в
изобилии сверкают в каждой строке. В нарядное стилистическое убранство
облечена нехитрая мысль о всемогуществе любви, побеждающей разум. Поэту
представилось всего более удобным развернуть ее в традиционной форме
аллегорического видения. В обычное в такого рода поэмах "майское утро" поэт
видит себя у реки, к берегам которой причалил фантастический корабль. С
палубы его сходят Природа, Флора, Диана, Венера, Минерва со своей пышной
свитой; навстречу им появляется мужская группа. Поэт хочет ближе разглядеть
начавшиеся на лугу пляски и хороводы. Его замечают Венера и ее меткие
стрелки; однако в защиту поэта выступает Разум, заслоняющий его своим
золотым щитом, от которого и произошло название поэмы. Стрелы амуров
отскакивают от этого щита до тех пор, пока странный образ "Настоящего" не
слепит Разуму глаза своим порошком. Поэт остается беззащитным, пронзен
стрелой - и оказывается во власти Красоты. Но Эол трубит в рог, прекрасные
богини вступают на корабль, который, отъезжая, дает салют, пробуждающий
поэта.
Обе поэмы несомненно понравились при дворе. С 1503 г. Дунбар становится
придворным поэтом, состоящим в свите молодой шотландской королевы, и
сочиняет много стихотворений в ее честь и в прославление ее придворных дам.
Жизнь при дворе, однако, тяготила Дунбара. Его старались удержать
денежными подарками и пожалованием новых должностей. В 1504 г. он был сделан
придворным капелланом. Пенсия его повышалась в 1507 и 1510 гг. Но
повторяющиеся просьбы в стихотворных обращениях к королю дать ему новое
назначение показывают, что придворная обстановка временами становилась для
него прямо невыносимой, в нем закипала желчь, и на бумагу ложились гневные
строфы, полные инвектив и убийственной иронии. Дунбар-сатирик вновь обретал
себя; он отказался от "золотых словес" и снова заговорил сочным бытовым
языком в целой серий памфлетов, язвительных посланий, юмористических петиций
к королевской чете и воображаемых "споров" со своими действительными и
мнимыми врагами. В сравнении с сатирами первого периода эти сатиры
отличаются большей страстностью и злостью, а их бытовые образы все чаще
принимают гротескные черты. От мелких происшествий придворной жизни и чисто
личных инвектив Дунбар постепенно поднимается до обобщений значительной
идейной и художественной силы. То издевается он над "сэром" Томасом Норреем,
одним из многочисленных придворных шутов Якова IV (Of Sir Thomas Norray), то
с тонким юмором описывает соблазнительную прелесть некоей появившейся при
дворе "арапки" (Of ane Blackmoir), то пишет королеве длинный пасквиль на
хранителя ее гардероба, пародически пользуясь при этом его именем: беднягу
зовут James Doig, и это имя столь соблазнительно близко к слову "dog" -
"пес", что поэт не может удержаться от оскорбительной игры этим сходством в
рефрене к каждой строфе. Сатирическая "Надгробная надпись для Дональда Оура"
(Owre), осуждающая измену родине, также направлена против конкретного лица,
незаконного сына графа Ангуса.
Наиболее сильной из всех сатир Дунбара этого периода является его
"Танец семи смертных грехов" (The Dance of the Seven Deidly Synnis, около
1507 г.) - зловещая сюита гротескных сцен. Это - также сон, приснившийся
поэту в одну из ночей на масленице, видимо, шумно отпразднованной при дворе,
но в этом видении не осталось ничего от искусственных красот его
аллегорического стиля, и место танцующих нимф заняли теперь мрачные и
уродливые фигуры "грехов", пляшущие в адском огне перед самим дьяволом,
олицетворенном в образе столь обычного для средневековых мистерий "Магуна"
(Маhoun, искаженное имя Магомета). Это одна из тех "плясок смерти", которые
приковали к себе воображение средневековых художников, обрамили страницы
часословов, расцветили оконницы церквей, вышли на сценические подмостки,
длинными фресками развернулись по монастырским стенам, те "пляски смерти",
цикл которых последний раз на пороге нового времени, в начале XVI в.,
гениально резюмировал в своих рисунках Ганс Гольбейн - художник уже новой
эпохи. В гротескных видениях Дунбара угловатые, острые "готические" контуры
рисунка отзываются еще средневековым искусством; они либо внушены поэту
живописными изображениями "плясок смерти", либо запечатлели пантомиму из
какого-нибудь виденного им религиозного действа. В то же время горькая
ирония поэта получает здесь некую символическую обобщенность, а личные
инвективы - более отвлеченный, дидактический смысл; это - начало новой и
последней творческой манеры Дунбара. Как реальных лиц, он будет громить
теперь Алчность и Корысть, свивших себе гнездо при дворе (Of Covetyce, после
1510 г.), и горько сетовать на то, что Откровенность и Прямодушие покинули
двор; а Честь и Заслуга находятся в пренебрежении. Схоластическая
премудрость средневековья своими дидактическими формулами и привычным к
аллегориям языком увлекает дряхлеющего поэта. Он все чаще думает о смерти;
его преследуют образы тлена и разрушения. Насмешки, фривольность и цинизм,
некогда свойственные его поэзии, исчезают из нее вовсе, отступая перед
глубоким и даже трагическим восприятием жизни.
Пережитая Дунбаром в 1507 г. тяжелая болезнь вызвала у него
продолжительную моральную депрессию и настроила его музу на элегический лад.
В это время возникает его "Жалоба" или "Плач о поэтах" (Lament for the
Makaris) на тему о бренности всего земного, с мрачным церковно-латинским
рефреном "Timor mortis conturbat me" ("Страх смерти смущает меня"). Он
жалуется на недомогания, изнуряющие его некогда здоровое тело: "плоть
немощна, а дьявол упрям". Все подвержено смерти: она настигает рыцарей на
поле, едущих на конях, с опущенными забралами; от груди матерей она отрывает
младенцев; прекрасных женщин застает в их покоях, она не щадит ни богатых,
ни бедных, ни волшебников, ни врачей, ни ученых, ни поэтов. Она унесла
Чосера, Гауэра и Лидгейта. Где ныне шотландские поэты? Следует длинное
перечисление умерших шотландских поэтов; большинство их имен теперь - пустой
звук; все они похищены смертью... И снова уста шепчут: "Страх смерти смущает
меня..." По своему лиризму эта "Жалоба" Дунбара близко напоминает знаменитые
"баллады" французского современника Дунбара - Франсуа Вийона.
От этих мрачных дум Дунбар спасал себя сочинением религиозных стихов, в
которых писал о божественной благодати и противопоставлял "любовь земную"
"любви небесной" (Of Luve erdly and divine). От последних стихотворений
Дунбара веет глубоким средневековьем.
Между тем Возрождение было близко. Современник Дунбара, Гевин Дуглас,
переводил уже "Энеиду" Вергилия. В 1508 г. в Эдинбурге основана была первая
типография, и уже в этом году Дунбар увидел ряд своих произведений, в первый
раз оттиснутых типографским станком (напечатаны были "Золотой щит", "Две
замужних женщины и вдова" и несколько других сатир). Последнее из
стихотворений Дунбара, допускающее правдоподобную датировку, относится к
1517 или 1518 г. Вскоре после этого он умер.