История английской литературы

Том I. Выпуск первый

ОГЛАВЛЕНИЕ

Часть первая. ЛИТЕРАТУРА РАННЕГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ

ОТДЕЛ III. ЛИТЕРАТУРА XIVв.

Глава 2. Аллитеративные рыцарские поэмы XIV в.

Царствование Эдуарда III (1327-1377 гг.) было не только периодом
становления английской национальной культуры, но и порой последнего расцвета
культуры рыцарской. Это было время беспрерывных войн - с шотландцами и с
французами, - когда военные походы перемежались блестящими турнирами. Эдуард
был большим охотником до празднеств, пиров, увеселений и приверженцем
всякого рода рыцарской обрядности. В то время начатая Эдуардом Столетняя
война с Францией еще не превратилась для Англии в тяжкое бремя, вконец
истощившее и королевскую казну, и всю страну. Пока королю не пришлось еще
закладывать свою корону итальянским банкирам, пока, наконец, Англию не
опустошила "черная смерть", двор его считался самым блестящим в Европе.
Эдуард всячески заботился об укреплении авторитета королевской власти и о
превращении своего двора в средоточие рыцарской культуры. Неудивительно, что
рыцарские стихотворные романы французского происхождения пользовались в это
время в Англии большим распространением. В подражание им возникали и новые
произведения, в которых поэты изображали двор легендарного короля Артура как
идеальную картину рыцарства, а иногда прямо намекали на "нового Артура" -
Эдуарда, обновившего рыцарство древних времен.
Пример для такого сопоставления подавал сам Эдуард, охотно игравший
роль "короля Артура" и всячески поддерживавший обновление старых легенд. По
рассказу летописцев, он пожелал иметь в Виндзоре свой собственный "Круглый
Стол" и даже начал строить для него здание. Он учредил также рыцарский Орден
Подвязки и обставил необычной пышностью посвятительные обряды и ежегодные
праздники, куда должны были съезжаться все принадлежавшие к ордену лица,
число которых определено было в двадцать пять человек.
В обстановке специально культивируемого в придворных кругах интереса к
легендарно-поэтической старине, к "золотому веку" идеального рыцарства,
архаизирующие тенденции рыцарских поэм должны были получить полное
признание. Это была предсмертная песня рыцарской поэзии в Англии.
Героические образы легендарной старины эта поэзия противопоставляет
печальной действительности своего времени. Она в последний раз тешит себя
придворным маскарадом, пышность которого вскоре не сможет никого обмануть.
Она пытается создать высокое искусство, вдохновляясь романтикой прошлого. Но
характернее всего то, что она пытается быть национальной - и по языку, и по
форме. Она настолько перерабатывает французские образцы, что в отдельных
случаях исследователи до сих пор не могут решить, были ли эти образцы
основой, или же создатели этих поэм пользовались также местными источниками,
непосредственно восходящими к кельтским преданиям. Национальный характер
этой рыцарской поэзии, однако, не следует преувеличивать. В языке, наряду со
многими архаизмами и диалектизмами, нередки слова французского
происхождения. Идеальный мир, который живописует эта поэзия, - не
древнеанглийский; ее сюжеты, описанные в ней формы придворного быта и
обрядности, одежда и речи действующих лиц прямо напоминают нам о французской
куртуазной поэзии.
Архаизирующим тенденциям рыцарских поэм XIV в. соответствовала и их
форма. Эти поэмы были написаны аллитеративным стихом, отличавшим их от
основной массы поэтических произведений этой эпохи. После нормандского
завоевания древняя англо-саксонская система аллитеративного стихосложения
начала распадаться в английской поэзии, уступая место латинской и
французской метрике, основанной на рифме и на счете слогов. Уже в XII-XIII
вв. в рыцарской поэзии господствующими стали рифмованные двустишия или
строфы, состоящие из коротких стихотворных строчек и связанные между собою
различными способами рифмовки. Тем не менее, практика аллитеративного
стихосложения не была в Англии забыта. К середине XIV в. интерес к
аллитеративной поэтической технике, несомненно, усиливается в различных
социальных кругах и, наконец, получает специфическое применение именно в той
рыцарской среде, где с нею до тех пор меньше всего считались. Мы можем
говорить о возникшей в это время и процветавшей до конца столетия целой
поэтической школе, нововведения которой заключались именно в применении к
рыцарским поэмам старых аллитеративных метрических принципов.
Возрождение аллитеративной системы в группе рыцарских поэм второй
половины XIV в. не было, конечно, случайным явлением; популярность, которую
приобрела эта школа во всей Англии, имела глубокие социально-политические
основания. Возникла она на западе и северо-западе средней части Англии, т.
е. именно в тех областях страны, которые менее всего подверглись романизации
в языковом и культурном отношениях. Мода на аллитеративные рыцарские поэмы
распространилась отсюда и на север, проникнув также и в Шотландию через
пограничные области, и на юг, вплоть до Бристольского канала. Аллитеративные
рыцарские поэмы известны также при дворе и в аристократических кругах.
Аллитеративная рыцарская поэзия Англии XIV в. не искала новых сюжетов;
она нашла их в старой литературе. В числе этих поэм мы находим и авантюрные
рыцарские романы ("Вильям из Палермо"), и обработки христианских легенд
("Иосиф Аримафейский"); здесь и романы о Трое и об Александре, романы о
Карле Великом, в особенности же - романы Артуровского цикла (The Awntyrs of
Arthure at the Terne Wathelyne, Golagros and Gawain и др.), в которых все
характернейшие особенности этой поэтической школы обнаруживаются с
наибольшей художественной силой. Среди произведений этой группы, имеющих по
преимуществу романическое содержание, своим героическим стилем выделяется
поэма "Смерть Артура" (Morte Arthure), созданная во второй половине XIV в. в
Северной Англии или в Шотландии неизвестным поэтом и представляющая
стихотворную обработку латинской истории Гальфрида Монмаутского. Возникнув
около 1350 г., аллитеративная рыцарская поэзия пользуется популярностью в
течение нескольких десятилетий, а в 70-х гг. XIV в. выдвигает своего
крупнейшего представителя, не известного нам по имени поэта, который может
стоять рядом с Чосером не только как ближайший его современник, но и как
один из самых замечательных мастеров английской средневековой поэзии.
Центральное место среди рыцарских аллитеративных поэм занимают четыре
поэмы, написанные в начале 70-х гг. XIV в. и, повидимому, принадлежащие
одному творцу: "Сэр Гавейн и зеленый рыцарь", "Жемчужина", "Терпение" и
"Чистота". Попытки определить имя поэта, называемого обычно "автором
Гавейна", остались безуспешными. Все, что мы знаем о нем, сводится к тому,
что он был современником Чосера; родина его, судя по диалектальным признакам
его языка, находилась, повидимому, в северной части Ланкашира; его
творческая манера и направление его интересов одновременно могут служить
подтверждением полученного им клерикального образования и его тесных связей
с рыцарскими кругами.
Важнейшее из его произведений - поэма "Сэр Гавейн и зеленый рыцарь"
(Sir Gawayne and the Grene Knight; 2530 стихов в строфах различного объема).
Это, несомненно, лучшая из английских поэм Артуровского цикла. Гавейн -
племянник короля Артура и один из рыцарей "Круглого Стола". Согласно
английской литературной традиции, - по крайней мере до появления в XV в.
компиляции Мэлори, основанной на поздних французских источниках, - Гавейн -
один из важнейших героев всего цикла, не менее, если не более, важный, чем
сам король Артур. Именно Гавейн является носителем и образцом всех рыцарских
доблестей; храбрый сердцем, могучий в бою, верный своему слову и долгу,
чистый душой и телом, он воплотил в себе рыцарский идеал позднего
средневековья. Образ Гавейна занял важное место уже в "Бруте" Лайамона, где
его авантюрам посвящена шестая часть всей поэмы. Наряду с поэмой о Гавейне и
зеленом рыцаре в Англии известна также целая группа поэм, в которых Гавейн
играет центральную роль. Правда, все эти поэмы - как, например, "Голагрос и
Гавейн", "Турок и Гавейн", "Свадьба Гавейна" - бесконечно ниже интересующей
нас аллитеративной поэмы анонимного поэта, но все они лишний раз
подтверждают огромную популярность этого образа в Англии XIII-XIV вв. Однако
ни в одном из произведений английского средневековья Гавейн не предстает в
столь возвышенном и идеализированном свете, как именно в поэме о Гавейне и
зеленом рыцаре.
Поэма делится на четыре части, соответствующие основным этапам развития
действия. Первая часть рассказывает о том, как король Артур в Камелоте,
окруженный рыцарями, встречает праздник нового года. Когда все собираются
начать пиршество, в зале внезапно появляется никому неведомый рыцарь верхом
на коне. Он одет в зеленые одежды, волосы его развеваются, в одной руке у
него дубовая ветвь, в другой - громадный топор. Таинственный рыцарь
заявляет, что он ищет храбреца, мужество и верность которого хотел бы
испытать. Он предлагает кому-либо из присутствующих отрубить ему голову тем
топором, который он держит в руке, а ровно через год и один день явиться в
назначенное место для получения ответного удара. Никто не принимает вызова.
Тогда зеленый рыцарь начинает издеваться над собравшимися: это ли храбрые
рыцари короля Артура, о подвигах которых рассказывают во всех землях? Где же
их хваленая отвага? Задетый за живое, король Артур схватывает топор и хочет
нанести зеленому рыцарю удар. Но его останавливает Гавейн; он берет топор из
рук короля и идет к зеленому рыцарю; тот сходит с коня и склоняет голову.
Размахнувшись, одним ударом Гавейн отрубает ее. Окровавленная голова катится
по полу. Но зеленый рыцарь не падает; он берет свою голову в руки и вновь
садится в седло; поднимаются веки, открывается рот, и слышатся слова: голова
требует, чтобы Гавейн ровно через год и один день явился в "Зеленую часовню"
принять ответный удар, согласно условию. Затем обезглавленный рыцарь
уезжает. Такова завязка поэмы. Мотив обезглавления с целью испытания
храбрости заимствован автором из какого-либо утраченного для нас
французского источника, но восходит к кельтским сказаниям. Так, он
встречается, например, в ирландской саге "Пир у Брикриу". Тот же мотив
встречается в ряде французских рыцарских романов (например, "Мул без узды",
"Говэн и Гумбарт") и в подражавшей им обширной компиляции о подвигах Гавейна
австрийского поэта Генриха фон Тюрлин (Diu krone, около 1220 г.).
Мотив обезглавления сочетается в "Сэре Гавейне" с мотивом "испытания
чистоты", также имеющим ряд параллелей в европейском рыцарском эпосе (в
цикле романов о св. Граале). Развитие этого мотива начинается со второй
части поэмы, где Гавейн, верный своему слову, отправляется на поиски
"Зеленой часовни" для встречи с обезглавленным рыцарем.
Вторая песня начинается серией замечательных картин природы, в
живописании которых автор "Сэра Гавейна" вообще проявляет большое
мастерство. Эти пейзажи разных времен года вставлены для того, чтобы
показать, сколько времени прошло с тех пор, как Гавейн встретился с зеленым
рыцарем на пиру у короля Артура. Условленный год уже на исходе. Гавейн
снаряжается в путь; в сверкающих золотом доспехах он слушает мессу и
прощается с королем Артуром и его двором. Подробно описан щит Гавейна: на
красном поле - золотой пятиугольник, а на другой его половине - изображение
пресвятой девы; тут же поэма поясняет значение этих символов: безупречен был
рыцарь в своих пяти мечтах, никогда не отказывали ему пять пальцев его руки,
на пять ран христовых возлагал он свое упование, из пяти радостей богоматери
черпал свою силу, беспрестанно соблюдал он пять добродетелей - искренность,
верность, куртуазность, невинность и сострадание.
Путь Гавейна полон трудностей, опасностей и лишений, но он все едет
вперед сквозь леса и горы, не снимая вооружения и устраивая себе ночлег на
голых, обледеневших скалах. Канун рождества застает его в дремучем горном
лесу. На высоком соседнем холме он видит красивый и хорошо укрепленный
замок. Гавейн приближается к замку; подъемный мост опускается, рыцаря
впускают и принимают с большим почетом. Владелец замка обещает позаботиться,
чтобы Гавейн не опоздал к назначенному сроку; "Зеленая часовня расположена
неподалеку; Гавейн может еще отдохнуть. При этом хозяин замка просит
составить общество его жене, так как он уезжает на охоту. Хозяин замка
заключает с Гавейном условие, что по его возвращении в замок каждый из них
будет отдавать друг другу все то, что принесет им день. Гавейн соглашается
на эту шутку, и, смеясь, они скрепляют этот договор вином.
В третьей песне описывается исполнение этого договора в течение трех
дней. С удивительным мастерством построено здесь параллельное действие:
описание охоты, на которую каждое утро отправляется владелец замка, и тех
искушений, которым подвергается Гавейн со стороны красавицы-хозяйки. Она
пленилась Гавейном, но встречает с его стороны почтительную непреклонность;
она целует его, но Гавейн в тот же вечер отдает эти поцелуи ее супругу в
награду за принесенную ему охотничью добычу. Однако в последний день Гавейн
не до конца выдерживает испытание. Отклонив предложенное ему золотое кольцо,
Гавейн, после страстных увещаний прекрасной дамы, принимает от нее в подарок
зеленый пояс, который, по ее словам предохраняет носящего его от смерти и от
ран. Таким образом, победив в себе искушения плоти, Гавейн изменяет другой
своей добродетели: он поддается страху смерти.
Развязка наступает в четвертой песне. Гавейн уезжает из замка к
"Зеленой часовне". Сцена встречи Гавейна с зеленым рыцарем полна Драматизма
и тончайших психологических наблюдений. Зеленый рыцарь требует, чтобы Гавейн
снял свой шлем и приготовил голову для удара. Гавейн отвечает, что он готов,
и обнажает свою шею. Слышен взмах топора; Гавейн невольно вздрагивает.
Зеленый рыцарь недоволен. "Я сам, - говорит он, - в подобном положении не
выказал никакого страха". Гавейн признает свою вину: да, он против воли
проявил малодушие, но этого больше не случится. Во второй раз заносит
зеленый рыцарь топор над Гавейном: теперь Гавейн остается недвижим, но
рыцарь медлит с ударом: "Эй, руби поскорей, гордый человек! - кричит ему
Гавейн. - Ты угрожаешь мне слишком долго; я думаю, что твое собственное
сердце изменяет тебе!" - "В самом деле, - слышится ответ, - ты говоришь
столь отважно, что я не хочу больше останавливать твою судьбу". В третий раз
размахивается он, опускает топор, но лишь слегка ранит Гавейна. Увидев свою
кровь на снегу, Гавейн вскакивает, схватывает свой меч и щит и предлагает
зеленому рыцарю вступить в честный бой, так как по уговору он должен был
получить только один удар. Зеленый рыцарь, однако, отклоняет единоборство и
объясняет Гавейну, что он уже воздал ему по заслугам, что он и есть тот
владелец замка, у которого Гавейн находился в гостях, что его первые два
взмаха топора относились к первым двум дням после заключения условия: Гавейн
получал поцелуи от его жены, но честно отдавал ему их; в третий раз он,
однако, сделал ложный шаг, приняв в подарок зеленый пояс. "Это я послал жену
испытать тебя, - клянусь богом, - самого безупречного из всех героев, каких
знает мир... Но ты не вполне выдержал испытание, потому что ты слишком
любишь жизнь". Полный стыда и раскаяния, слушает Гавейн эти слова; он
признает себя виновным в малодушии. Но зеленый рыцарь прощает его, открывает
свое имя (Bernlack de Hautdesert) и объясняет, что виновницей всей интриги
была фея Моргана, сводная сестра Артура и ученица чародея Мерлина, которая с
помощью зеленого рыцаря хотела напугать королеву Гиневру. В этом месте поэмы
вновь выступают первоначальные контуры кельтских сказаний, здесь, однако,
уже сильно затемненные: любовь феи к простому смертному, очарованный замок,
трудный путь сквозь леса и горы в благословенную страну.
Вернувшись ко двору короля Артура, Гавейн рассказывает свое приключение
с полной откровенностью, горько вздыхая от стыда и скорби и показывая
свидетельство своего бесчестия, - пояс, подаренный ему зеленым рыцарем в
память о случившемся. Однако и король, и вся его свита утешают Гавейна и
постановляют, чтобы в его честь зеленый пояс носил каждый из рыцарей
"Круглого Стола". Возможно, что эта последняя подробность содержит намек на
основанный Эдуардом III рыцарский Орден Подвязки.
Несомненный дидактизм поэмы, поучающей рыцарским добродетелям, не
препятствует реалистическому искусству повествования. Замечательные горные и
лесные пейзажи, картины охоты, праздника в королевском дворце, мирной жизни
рыцарского замка свидетельствуют о живописном мастерстве поэта. Не меньшее
мастерство автор "Сэра Гавейна" обнаруживает как занимательный рассказчик и
в то же время - как художник-психолог. Все детали поэмы показывают острую
наблюдательность и тонкое художественное чутье.
Автору "Сэра Гавейна" не без основания приписывают также поэму
"Жемчужина" (The Pearl), одно из самых лирических произведений английского
средневековья. Время создания поэмы - начало 70-х годов XIV в. Поэт
оплакивает здесь потерю драгоценной жемчужины - любимой дочери, которая
умерла в младенческие годы; он посещает ее могилу и однажды, утомленный
горькими раздумьями, засыпает здесь среди мирно цветущей природы и видит
сон. Перед ним - незнакомая местность, где скалы сверкают, как хрусталь, где
листья деревьев и кустарников словно вылиты из серебра и где у сияющего
серебряного ручья вместо песка разбросан жемчуг. Птицы с разноцветным
оперением поют сладостные песни, поток сверкает тысячами созвездий. Поэт
следует по течению ручья. За одним из изгибов его, на островке, он видит
свое дитя в белой одежде, осыпанной алмазами. Девочка приветствует отца и
старается его утешить: она сделалась королевой в небесном царстве. Отец
радостно взволнован, хотя и не может понять, чем заслужила она столь большую
честь: "Ведь ты, - говорит он ей, - по младенчеству не знала еще даже первых
молитв, - "Верую" и "Отче наш", - как же стала ты королевой с первого дня?
Можно быть герцогиней или придворной дамой! Но королевой! Это слишком
высокое место!" Дитя отвечает ему пересказом евангельской притчи о
работниках на винограднике и толкованием 14-й главы "Апокалипсиса", и
прозревший отец собственными очами видит свою дочь в кругу тех, кто окружает
апокалиптического агнца. Этот богословско-схоластический спор в центре
нежнейшей лирической поэмы, полной тончайших оттенков в описании условной
райской природы, может показаться для нас чужеродным всему произведению.
Иначе должны были отнестись к нему современники этой поэмы; этот спор
касается двух важнейших проблем, занимавших богословско-философскую мысль
XIV в.: вопроса о предопределении и свободной воле и о спасении милостью
божьей или человеческими делами. К тому же спор так искусно сплетен с чисто
житейскими чувствами тоскующего отца, что составляет как бы естественный
центр всей поэмы в целом. Радость, охватившая сердце отца, когда он увидел
дочь среди блаженных ликов, "нежных, как девушки на церковной мессе",
становится беспредельной; он хочет достичь ее, он не слушает, когда она
говорит, что разделяющий их поток может быть пройден только через смерть,
бросается в сверкающие серебряными звездами струи и просыпается на зеленом
холме, у дорогой могилки.
Это произведение представляет собою поэму-видение. Прямо или через
какие-либо посредства поэма восходит, быть может, к "Роману о Розе". Есть
также некоторое соответствие между "Жемчужиной" и аллегорической итальянской
поэзией XIV в. Как и в "Божественной комедии" Данте, аллегория поднимается
здесь в сферу чистой символики; видение Беатриче в раю многими чертами
напоминает видение, описанное в "Жемчужине". Еще более близкая итальянская
параллель - четырнадцатая эклога Боккаччо ("Олимпия"), написанная им на
латинском языке после 1358 г., в которой он оплакивает свою умершую и нежно
любимую дочь. Тем не менее, вопрос о возможном влиянии этой эклоги на
английскую аллитеративную поэму остается открытым. Стилистические и
композиционные особенности "Жемчужины" позволяют признать ее одним из
наиболее изысканных произведений английской поэзии XIV в., не уступающим в
этом отношении совершенному мастерству Чосера. Обращает на себя внимание
особая обработанность ее формы. Концы и начала строф связаны вместе
сознательным употреблением в них одних и тех же слов или сочетаний их,
наподобие повторяющегося или слегка варьируемого рефрена; наличие рифмы,
определяющей форму строфы, не уничтожает аллитерации как постоянного и
хорошо обдуманного стилистического приема. Наконец, последний стих поэмы
близко воспроизводит первый и как бы замыкает ее искусное кольцевое
построение, в чем также усматривали, хотя и без достаточных оснований,
знакомство автора с техникой "Божественной комедии" Данте. Стилистическая
ткань поэмы отличается чрезвычайной пышностью, богатством красок и
сравнений, сверкающих в ее стихах.
Аскетическая идея в формах утонченной символики, дидактика, почерпнутая
из евангельских притч и рассказанная стилем рыцарского романа, характеризует
две поэмы, также приписываемые автору "Сэра Гавейна", - "Чистота"
(Clannesse) и "Терпение" (Pacyence). Чистота, незапятнанным символом которой
была "маленькая королева" в "Жемчужине", составила тему богословской
рапсодии в аллитеративных стихах в первой из этих поэм. Библейские и
евангельские мотивы причудливо сочетаются здесь с отзвуками "Романа о Розе",
книги о чудесных путешествиях сэра Джона Мандевиля и легенд о рыцаре Лебедя.
Как лейтмотив звучат слова апостола Матфея: "Блаженны чистые сердцем", но
тем сильнее контрастные картины мщения небес за греховную жизнь, -
изображена гибель Содома и Гоморры, поэтически разработан самостоятельный
эпизод, внушенный книгой Бытия, который много веков спустя вдохновил и
Байрона в его мистерии "Небо и земля", - о любви ангелов к дочерям человека
и потопе, уничтожившем род Адама. Тот же суровый ригоризм встречаем мы и в
другой, более короткой, поэме - "Терпение", тесно связанной с первой и
пытающейся найти утешение от горестей жизни в доводах богословской
премудрости. Многие мысли "Чистоты" и "Терпения" напоминают нам
дидактические поэмы Гауэра.
Таковы были высшие достижения английской рыцарской поэзии конца XIV в.
Но это изысканное искусство было искусством обреченным. Его форма и
поэтический словарь были уже архаичными; питаясь легендой и отвлеченными
религиозно-философскими умозрениями, оно слишком отрывалось и отставало от
жизни, которая все более настойчиво заявляла о своих требованиях. В поэме
Ленгленда Петр Пахарь заставляет рыцаря взяться за плуг; близки крестьянские
восстания, которые вскоре наполнят ужасом рыцарские сердца. Идеальные
времена рыцарства давно остались позади и существуют лишь в поэтическом
воображении. Аллитеративные рыцарские поэмы, предназначенные для узкого
круга "избранных" читателей, никогда не имели особенно широкой популярности
(недаром произведения автора "Сэра Гавейна" дошли до нас в единственной
рукописи). Лишь в конце XIX-начале XX вв., в связи с возрождением
эстетического интереса к искусству средневековья, "Сэр Гавейн" был несколько
раз переведен на современный английский язык.