История английской литературы

Том I. Выпуск первый

ОГЛАВЛЕНИЕ

Часть первая. ЛИТЕРАТУРА РАННЕГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ

ОТДЕЛ II. ЛИТЕРАТУРА ОТ НОРМАНДСКОГО ЗАВОЕВАНИЯ ДО XIVв.

Глава 3. Английская литература

2

Несколько позже в Англии получает развитие религиозная лирика на
народном языке. Она возникает прежде всего из переводов латинских
литургических гимнов, но ее дальнейшей эволюции в особенности содействуют
различные мистические учения, подготовлявшие оппозицию к официальной религии
феодального мира. Мы находим в этой лирике стремление к непосредственному
общению с божеством, упраздняющему всякое средостение между богом и
человеком в виде церкви и клира; отсюда ранние попытки заменить в этой
религиозной поэзии латинскую речь народным языком и, в то же время, сделать
ее отражением личных внутренних переживаний, что, в свою очередь, придает ей
светский характер; уже в середине XIII в. наряду с субъективно-лирическими
элементами мы находим в этой поэзии также ярко выраженный социальный
протест, хотя и выступающий еще в религиозной оболочке. Эта поэзия возникает
в значительном большинстве случаев под непосредственным французским
влиянием.
До нас дошло около двухсот произведений этого рода, написанных на
среднеанглийском языке до 1400 г. Мы находим здесь метрические парафразы
церковных молитв и различных частей литургии, лирические обращения к деве
Марии, Христу, Троице, покаянные исповеди, лирические размышления, полные
риторики, мистических аллегорий и символических сближений. Многие темы этой
лирики остаются в пределах традиционных церковных идей. Но наряду с ними
появляются и новые темы, заимствованные из латинских богословских сочинений,
получивших распространение в Англии в нормандский период, - Ансельма,
Бернарда и др., - или из мистических трактатов. Вскоре в Англии получают
распространение гимны в честь Марии, находящиеся в тесной связи с тем
"культом богоматери", который устанавливается на всем Западе в XII и
особенно XIII вв. По учению Ансельма Кентерберийского, "богоматерь" являлась
посредницей между грешным миром людей и небесными силами. Главные
среднеанглийские произведения, посвященные "богоматери", относятся к
середине и второй половине XIII столетия. В Англии, как и во Франции, культ
Марии сливается с рыцарским культом "прекрасной дамы"; он вносит в
произведения мистико-эротические элементы и открывает возможность
воздействия светской поэзии на религиозную лирику.
Другая группа поэтических памятников, связанных с культом богоматери, -
"плачи Марии", где она в качестве заступницы и утешительницы проливает
горькие слезы о людских грехах, заблуждениях и слабостях.
Эти произведения допускают лирическое освещение житейских переживаний,
повседневных забот, реального быта.
Наряду с лирикой, посвященной Марии, мы находим также гимны
"сладчайшему Иисусу", как "сыну Марии" и как "небесному жениху души",
риторические и мистические произведения, где чувственные образы "Песни
песней" в ее средневековом символико-богословском понимании мешаются с
символически примененными образами феодального мира ("король", "рыцарь" и т.
д.).
Довольно большое количество произведений среднеанглийской религиозной
поэзии представляют собой покаянные исповеди, где авторы сетуют на свою
греховную жизнь, на свои мирские помыслы, увлекаются идеей аскетических
подвигов, чтобы приблизить свою душу к мистическому общению с божеством. Эта
группа произведений отличается и субъективностью своих переживаний и, порою,
реализмом встречающихся в них житейских черт и бытовых намеков. Так,
например, среди этих стихотворений находится молитва узника (Ar ne kuthe ich
sorge non, 44 стиха; около 1270 г.), быть может, переведенная с
французского, в которой автор, сидящий с товарищами за тюремной решеткой,
вспоминает о своем былом счастье и просит небеса оказать ему помощь в его
настоящей беде. В полуюмористической "Жалобе монаха" (вторая половина XIII
в.) автор сетует на трудность учения и слезно просит Христа о помощи. Мотивы
голиардической поэзии перемешиваются в этой поэзии с мистическими экстазами;
традиционные религиозные темы приобретают здесь новое звучание. Так, в
XII-XIII вв. мы находим ряд обработок известного еще англо-саксонскому
периоду "Спора души с телом"; эта тема получает здесь даже некоторую
социальную остроту в упреках души своему телу за те богатства и роскошь, в
которых оно жило на земле, не заботясь о своей посмертной судьбе. Мотив
бренности всего живущего, мелочности забот, суетности земных благ приводит и
к принципиальному осуждению богатства - обычному у английских мистиков XIII
столетия. Временами эта тема более резко отражает классовые противоречия той
поры. В одном стихотворении, например, говорится о тех, кто хорошо ел и пил,
о людях, чья жизнь проходила в веселье и пред высокомерием которых
склонялись чужие колени: "Но где же теперь ваши длинные одежды, песни,
которыми вы наслаждались, соколы и собачьи своры?.. Их рай был на земле,
теперь получили они адские мучения; ныне пылают их члены, они стонут в
муках..." Лирическая непосредственность, искренность, которая отличает
среднеанглийскую религиозную лирику XIII в., впоследствии исчезает; в первой
половине XIV в. мы найдем ее, пожалуй, в произведениях одного лишь Ричарда
Ролля из Гемполя, еще тесно связанного с мистикой XIII в., но он в то же
время является уже одним из предшественников лоллардов. В XIII столетии под
французским влиянием в Англии начинает развиваться также светская письменная
поэзия на народном языке. Об условиях ее возникновения, об идейных сомнениях
и эстетических спорах, которые она возбуждала на первых порах у своих
читателей, дает некоторое представление дидактическая поэма "Сова и соловей"
(The Owl and the Nightingale), свидетельствующая о том, что процесс
секуляризации поэтического сознания в тех кругах коренного населения,
которые пользовались английским языком, шел чрезвычайно быстро. Возникла эта
поэма между 1200-1220 гг., а форма ее близка к французским стихотворным
"спорам" или "диспутам". Английская поэзия той поры тем легче усвоила эту
форму, что она имела некоторые аналогии и в "прежней англо-саксонской
письменности. Однако, если произведения типа "Спора души с телом" носили
вполне церковный или даже строго аскетический характер и не выходили за
пределы метафизических рассуждений, то "Сова и соловей", стоящая в
зависимости от французских "споров" на светские темы, ставит более
практические, жизненные вопросы, чем ранние англо-саксонские диалоги, и, по
крайней мере устами одного из спорящих, подвергает осуждению строгую аскезу
и полное отречение от земных радостей. Это - поэма о двух полюсах
жизнеощущения, о двух направлениях поэтической мысли. Автор рассказывает,
что однажды в зелени деревьев он услышал жаркий спор двух птиц - совы и
соловья. Соловей, певец весны и любви, восхвалял свое искусство, внушающее
отрадные чувства, бодрость духа, радость бытия, и упрекал сову за то, что
она ищет ночного уединения, поет в холод и стужу. Сова говорит в свою
защиту, что соловьиное пение не спасает людей и не откроет им двери
небесного царства, тогда как она служит другой стороне человеческого духа,
воспитывая его в страхе божием, напоминая ему о грехах и необходимости
покаяния, соединенного с искренними слезами. Спор этот блещет живостью,
острыми словечками, мудростью народных присловий; обе птицы твердо стоят на
своем и не хотят отступиться от своих воззрений. За разрешением спора они
обращаются к некоему жителю Дорсета, maister Nichole of Guldeforde (стихи
191, 1752-1753), в котором не без оснований видят автора поэмы. Николь
отвечает очень уклончиво. Он говорит, что каждая из птиц хороша в своем
роде, что сам он в молодости любил соловьев, теперь же стал разумнее и не
позволит "старой привязанности" совратить его на ложный путь; таким образом,
спор остается, в сущности, нерешенным.
Поэма является одним из самых любопытных произведений этого рода,
чрезвычайно верно отражающим основные философско-эстетические споры своего
времени. Она пользовалась продолжительной популярностью. Следы ее прямого
воздействия мы найдем в поэме "Дрозд и соловей" (The Thrush and the
Nightingale), также созданной на юге Англии, но в царствование Эдуарда I;
здесь предметом спора служат женщины, причем дрозд хулит их, приводя
многочисленные примеры женского лукавства, хитрости, вероломства. Соловей же
не перестает восхвалять достоинства женщин, но без успеха, до тех пор, пока
он не назвал для примера "пресвятую деву Марию"; тут дрозд принужден был
признать себя побежденным.
Любопытный образец того же жанра "стихотворного диспута" мы находим в
более поздней поэме (не ранее XIV в.), возникшей в восточной или средней
Англии и с большим юмором воспроизводящей черты из быта
горожанина-ремесленника, - "Спор инструментов плотника" (Debate of the
carpenter tools). В мастерской пьяницы-плотника, который живет неподалеку от
трактира и слишком часто ради него покидает свой собственный дом,
поднимается оживленный спор инструментов относительно их хозяина;
значительная часть инструментов утверждает, что плотника уже было бы трудно
удержать на одной воде и что он совсем погибший человек; другие с ними не
согласны. В спор этот вмешивается и жена хозяина, которая склоняется на
сторону пессимистов и в особенности на сторону клещей, которые непременно
хотят переменить себе хозяина. По этому поводу жена плотника высказывается
очень непочтительно и о священнике их прихода, который, оказывается, очень
благоволит к ее пропойце-мужу и обязательно воспрепятствует их разводу. Эта
поэма совершенно самостоятельна; для нее не было найдено аналогий в других
средневековых литературах.
"Стихотворные споры" в Англии, как и на континенте, опирались также на
народную обрядовую традицию и, подобно многим другим поэтическим
произведениям XIII-XIV ве., испытали на себе воздействие народной поэзии.
Так, начало поэмы "Дрозд и соловей" текстуально заимствовано из одной
среднеанглийской весенней любовной песни. Форму спора имело обрядовое
"прение зимы и лета", которое еще в XVI в. могло служить источником
отдельных эпизодов в драматических произведениях "елизаветинцев". Так, в
"Завещании Саммерса" (1593 г.) Томаса Нэша выведены четыре времени года,
между ними и весна с ее свитой; песня весны подражает пению кукушки и других
весенних птиц. Еще в комедии Шекспира "Потерянные усилия любви" (акт V, 2)
весна и зима представлены кукушкой и совой, и в песенном "прении" их слышен
то весенний припев, то клик ночной птицы. Любопытно, что одна из наиболее
ранних дошедших до нас английских песен - это именно "Песнь кукушки"
(Cuckoo-Sang), известная нам в рукописи середины XIII в., но в тексте,
возникшем ранее, повидимому, - между 1200-1225 гг.

Лето пришло, пой, кукушка, звонко.
Растет посев, цветет луг, деревья распускаются.
Пой, кукушка.
Овца блеет ягненку, корова мычит теленку.
Бычок прыгает, козел резвится, пой, кукушка, звонко и т. д.

Тексты аналогичных английских произведений, к сожалению, очень
малочисленны; их записями мы, вероятно, обязаны бродячим школярам. Почти все
такие песни, относящиеся к концу XIII столетия, известны нам из знаменитой
рукописи (Mr. Harley, 2253 стиха), написанной каким-то любителем в
Герфордшире около 1310 г. Если это и не народные песни в точном смысле этого
слова, то по крайней мере произведения, очень к ним близкие, проникнутые
народно-песенным элементом.
Большую ценность имеют также возникшие несколько позже так называемые
"Роулинсоновские фрагменты" (The Rawlinson fragments, 1300-1350 гг.),
представляющие собой, по-видимому, нечто вроде листков из записной книжки
менестреля с частью его песенного репертуара; в этой рукописи сохранилось
одиннадцать английских песен (южного происхождения) и две французских.
Первая же песня этой рукописи, английская любовная песня, из которой дошло
лишь восемь строк, открывается типичным для народной поэзии сравнением: "Как
боярышник цветет краше всех деревьев, так и милая моя прекраснее всех на
земле"; в фрагменте восьмой песни, не вполне ясного значения, говорится о
девушке, которая семь ночей и один день лежала в болоте, покоясь на красных
розах и белых лилиях и питаясь первоцветами, фиалками и холодной ключевой
водой (вероятно, речь идет о покойнице); большинство остальных песен -
застольные и плясовые, полные свежих образов и ритмического изящества,
которые свидетельствуют о том, что национальное искусство уже в полном
цвету, что оно выросло на народной основе, но смогло также воспользоваться
всеми богатствами французской поэзии XII-XIII столетий.