Федосюк Ю. Что непонятно у классиков, или энциклопедия русского быта

ОГЛАВЛЕНИЕ

ГЛАВА ВТОРАЯ. РОДСТВО, СВОЙСТВО

Термины родства и свойства

«Мама, папа» – первые слова, сменяющие младенческий лепет, самые нужные и любимые. Затем в языке ребенка появляются баба (бабушка), деда (дедушка), а повзрослев, он усваивает такие понятия, как сын, дочь, брат, сестра, дядя, тетя и т.п. Они обозначают отношения людей по родству, называются по-научному ТЕРМИНАМИ РОДСТВА и известны каждому. Вместе с ними еще живы в языке ТЕРМИНЫ СВОЙСТВА, указывающие на отношения людей, возникшие в результате брачного союза – отношения одного из супругов с родственниками другого, а также между родственниками обоих супругов. Сегодня многие из этих терминов, в старину широко известные и встречающиеся в литературе постоянно, понятны не каждому. Приведем объяснительную табличку терминов свойства; они важны для уяснения родственных связей персонажей русской литературы.
СВЕКОР – отец мужа.
СВЕКРОВЬ – мать мужа.
ТЕСТЬ – отец жены.
ТЕЩА – мать жены.
ЗЯТЬ: 1) муж дочери; 2) муж сестры.
СНОХА – жена сына по отношению к его отцу, реже – по отношению к его матери.
НЕВЕСТКА: 1) жена брата; 2) жена сына по отношению к его матери, реже – по отношению к его отцу; 3) жена одного брата по отношению к жене другого брата.
ШУРИН – брат жены.
ДЕВЕРЬ – брат мужа.
ЗОЛОВКА – сестра мужа.
СВОЯЧЕНИЦА – сестра жены.
СВОЯК – муж сестры жены.
СВАТ – отец жены сына или мужа дочери.
СВАТЬЯ – мать жены сына или мужа дочери.
Кажется, невелика мудрость запомнить, но вряд ли кто из современных молодых людей точно объяснит все эти четырнадцать терминов. Некоторые из них забываются, отмирают. Между тем для наших предков это были живые, общепонятные слова.
Причины забвения различны. Одна из них – ослабление связей внутри рода по сравнению с патриархальными родственными связями в старые времена. Другая причина – двойственное, расплывчатое значение некоторых терминов. Не случайно в современной юридической терминологии они не допускаются.
Возьмем слово «зять». В наше время оно применяется чаще всего в значении «муж дочери»; значение «муж сестры» отошло на задний пиан. Язык не любит двойственности, ведущей к путанице.
В трагедии Пушкина «Борис Годунов» Шуйский с ненавистью говорит о царе Борисе:

Вчерашний раб, татарин, зять Малюты,
Зять палача и сам в душе палач.

Кем же приходится Борис Годунов Малюте? Мужем его дочери или сестры? Текст трагедии ничего нам не объясняет. Только обратившись к историческим источникам, мы узнаем, что жена Бориса Мария была дочерью Малюты.
А вот другой пример: гоголевского Ноздрева сопровождает чудаковатый зять Мижуев. Кто он: муж дочери Ноздрева или муж его сестры? Судя по возрасту Ноздрева (35 лет), вряд ли у него могла быть взрослая, замужняя дочь. Можно не сомневаться, что Мижуев – муж сестры Ноздрева. Это подтверждается и дальнейшим текстом, из которого узнаем, что покойная жена Ноздрева оставила ему двух ребятишек, за которыми присматривает нянька.
Кстати, зятем именовался и муж золовки, то есть сестры мужа. Вот и третье значение слова «зять»!
Неоднозначно и слово «сват»; так назывались и мужчины, посланные к родителям девушки с брачным предложением от молодого человека, посредники в устройстве брака. Как постоянным ремеслом таким посредничеством занимались женщины-свахи, с которыми мы хорошо знакомы по комедиям Островского. Очень яркий образ СВАХИ вывел Гоголь в комедии «Женитьба». Но сваху со сватьей не спутаешь, тут слова разные, а вот для свата-посредника и свата-родителя слово одно и то же. В «Русалке» Пушкина выведен Сват, устроивший брак Князя. В романе «Пошехонская старина» Салтыков-Щедрин пишет: «Были и сваты, хотя для мужчин это ремесло считалось несколько зазорным».
Пушкин оставил нам неразрешимую загадку в «Сказке о царе Салтане», назвав злую Бабариху сватьей бабой. Из дальнейшего повествования следует, что она приходится бабушкой царевичу Гвидону, то есть матерью царице. Но кому она сватья? Салтану она теща, а о родителях царя, кому она, бесспорно, приходилась бы сватьей, в сказке речи нет. Почему же так пристало к Бабарихе звание «сватья»? Слово это изредка употреблялось и в значении «сваха», но ни из чего не видно, чтобы Бабариха занималась сватовством.
У Л. Толстого в повести «Хаджи-Мурат» Николай I, самодовольно размышляя о своей роли в делах не только России, но и Европы, «вспомнил про шурина, прусского короля, и его слабость и глупость и покачал головой». Знание слова «шурин» пояснит нам многое: исторически верно, что Николай I был женат на сестре короля Пруссии Фридриха Вильгельма IV, который, таким образом, был его шурином.
В «Анне Карениной» термины родства и свойства постоянно определяют семейные отношения персонажей: Стива Облонский – шурин Каренина и зять Щербацкого, Кити – свояченица Стивы, Долли – невестка Анны и свояченица Левина, Стива и Левин – свояки, Каренин – зять Стивы, Анна – золовка Долли и т.д. Вот тут-то и полезно заглянуть в таблицу.

Смешение терминов

Путались и затруднялись с терминами свойства не только в наши дни, но и в старину, особенно аристократы, привыкшие к французскому языку. В комедии Л. Толстого «Плоды просвещения» Толстая барыня говорит: «Брат моего мужа – как это называется?.. не beau-frere, а по-русски… не свекор, а еще как-то? Я никогда не могу запомнить этих русских названий…» Барыня забыла (или не знала) слово «деверь». Через эту деталь Толстой показывает, что высшее общество забывало свой родной язык.
Но не будем слишком строги к Толстой барыне: на страницах русской классики термины свойства нередко смешиваются и, вероятно, не случайно – так было и в жизни. В списке действующих лиц «Горя от ума» Хлестова названа свояченицей Фамусова, а обращается он к ней словом «невестушка» (т.е. невестка). Да ведь невестка – жена брата, тогда как свояченица – сестра жены! Не исключено, что здесь повлиял французский язык, где сестра жены и жена брата обозначаются одним словом – belle-s?ur, так же, как одним словом beau-frere называются деверь и шурин.
Нередко смешиваются термины «невестка» и «золовка». Арина в «Утре помещика» Л. Толстого называет золовками жен своих братьев, то есть невесток (глава XI), а уж ей ли, кажется, деревенской старухе, не знать всех этих обозначений! Тут уж французский язык ни при чем. То же – в комедии Островского «На бойком месте»: Аннушка обращается к Евгении Мироновне словом «золовушка», хотя та ей не сестра мужа (которого у Аннушки и нет), а жена брата, то есть невестка.
В романе «Новь» Тургенева губернатор называет Маркелова зятем Синягина, а он брат его жены, то есть шурин. Замена термина «зять» на «шурин» встречается и у Куприна в «Гранатном браслете». В его же романе «Юнкера» прямо говорится: «Александров провел остаток лета вместе с мамой у своего шурина, мужа сестры Зины…» Разумеется, не шурина, а зятя.
Очень показательна правка Пушкина, чрезвычайно ценившего точность слова, его «Сказки о мертвой царевне и семи богатырях». В черновике старший богатырь просит царевну: «Одному женою будь, / Прочим ласковой золовкой. /Что ж качаешь ты головкой?» В чистовике это место исправлено так: «…Одному женою будь, / Прочим ласковой сестрою. / Что ж качаешь головою?» Пушкин вовремя заметил, что золовка – сестра мужа, а царевна стала бы женой одного из братьев, то есть невесткой другим. Слово «сестра» в образном смысле «названая сестра» (как выше в той же поэме употребляется «братец наш названый») показалось предпочтительней.
Смешение терминов не имеет отношения к замене подлинного термина более близким, как это мы только что видели у Пушкина – сестра вместо невестка. Иначе говоря, чтобы подчеркнуть теплоту отношений, термин свойства заменяется соответствующим им термином родства. Подхалюзин в комедии Островского «Свои люди – сочтемся!» лицемерно называет тестя «тятенька», а тёщу «маменька». Учитель Кулыгин в «Трех сестрах» А.П. Чехова обращается к сестре своей жены Ирине «дорогая сестра». Дед мужа Матрены Тимофеевны («Кому на Руси жить хорошо» Некрасова) ласково называет неродную ему Матрену внученькой. Такое явление можно наблюдать и в наши дни.
Чем, однако, объяснить встречающуюся даже у классиков путаницу в употреблении терминов свойства? Трудно заподозрить таких знатоков русского быта, как Тургенев, Л. Толстой и Островский, в незнании народного языка. Тут, несомненно, отражение живой языковой практики: термины эти смешивались в различных диалектах, строгого разграничения, например, понятий «невестка» и «золовка» не было, и писатели в своих произведениях передавали то, что сами слышали из уст «народа-языкотворца».

«Духовное родство»

Это отношения не по родству, а по косвенным семейным и обрядовым связям. «Духовное родство» строго учитывалось законом и было одним из важнейших юридических понятий дореволюционной России. Оно нашло отражение и в русской классической литературе. Овдовевшему супругу нельзя было жениться на сестре покойной жены, вдове – выйти замуж за брата умершего мужа. Нельзя было жениться на девушке, если она была сестрой жены родного брата – опять «духовное родство»! В повести «Юность» Л. Толстого герой рассуждает: что, ежели бы вдруг Дмитрий, брат девушки, в которую влюблен сам Николенька Иртеньев, захотел бы жениться на Любочке – его сестре? «Тогда кому-нибудь из нас ведь нельзя бы было жениться». И Николенька решает самоотверженно отказаться от женитьбы на его сестре Вареньке, чтобы не мешать счастью Дмитрия и сестры Любочки. Все эти отмершие законы совершенно неизвестны и непонятны современному читателю. Читая роман «Война и мир», узнаем: Николай Ростов не сможет жениться на Марье Болконской, если Андрей (брат Марьи) женится на Наташе (сестре Николая).
Драматический конфликт рассказа Тургенева «Мой сосед Радилов» никак не поясняется в тексте и остается за пределами понимания современного читателя. А вся суть в том, что полюбившие друг друга вдовец Радилов и незамужняя сестра его покойной жены Ольга сочетаться браком не имели права – никогда!
Немалую роль в старину играли отношения, связывавшие неродных людей через обряд КРЕЩЕНИЯ ребенка, то есть приобщения младенца к православной церкви. Участники крещения, мужчина и женщина, официально – ВОСПРИЕМНИКИ ребенка, назывались крестными родителями – КРЕСТНЫМ ОТЦОМ и КРЕСТНОЙ МАТЕРЬЮ, сам младенец на всю жизнь становился их КРЕСТНИКОМ – КРЕСТНЫМ СЫНОМ или КРЕСТНОЙ ДОЧЕРЬЮ. В быту настоящие родители называли крестных кумовьями – КУМОМ и КУМОЙ. Крестные родители навсегда оставались связаны между собой «духовным родством», своего рода близостью. Отсюда выражение «КУМОВСТВО» и поговорка «мне с ним (с ней) детей не крестить», то есть нас ничего не связывает.
Что касается обряда КРЕСТИН, то он на всю жизнь запрещал сочетаться браком крестным родителям, даже если никакого кровного родства между ними не было.
В наброске Чехова «Калека» Анюта объясняет брату, почему его пригласили в крестные: в крестные матери уже пригласили девушку которая нравится брату, «она девушка хорошая, а если бы вы покумились, то, говорят, не стали бы вас венчать».
Запрещалось жениться даже на дочери крестного отца, то есть на «КРЕСТОВОЙ СЕСТРЕ». Горьковского Фому Гордеева хотят женить на Любови, дочери купца Маякина, его крестного отца. Богатый, оборотистый Маякин не считает брак невозможным: «А насчет того, что сестра она тебе крестова – обладим мы». Только деньги, связи помогали преодолевать все эти препоны.
Не было денег, связей – и любовь, вспыхнувшая между молодыми людьми, случайно оказавшимися в «духовном родстве», оборачивалась трагедией. Подобная коллизия описана в рассказе Бунина «Кума», герой которого влюбился в куму во время крестин: «…не понимаю, какая нелегкая дернула их (родителей ребенка. – Ю.Ф.) позвать крестить именно нас с вами…»
В случае обнаружения такого «противозаконного брака» супругов, даже многолетних и многодетных, в соответствии с законами Российской империи, насильственно разводили.
Кстати, о БРАЧНОМ ВОЗРАСТЕ. В произведениях русской классической литературы мы с удивлением читаем о крайне ранних браках. В главе «Едрово» «Путешествия из Петербурга в Москву» А.Н. Радищева описано, как девушку Анюту сватали «за парня десятилетнего». Няню пушкинской Татьяны выдали замуж в 13 лет, притом что жених ее Ваня был еще моложе. По закону XVIII века 13-летний возраст для невесты допускался, однако жених должен был быть не моложе 15 лет. Закон этот в помещичьих деревнях постоянно нарушался: многодетная крестьянская семья была рада поскорее «сбыть с рук» девочку, которая как работница нужна была в малодетной семье жениха. Такое нарушение, при отсутствии документов – кроме затерянной в церковной книге метрической записи о крещении младенца, – было делом обычным. Попа ничего не стоило уговорить или подкупить. «Я по тринадцатому году замуж шла», – говорит ключница Фоминична в комедии Островского «Свои люди – сочтемся!».
Ранние браки совершались и в монарших семьях: будущего императора Александра I женили в 16-летнем возрасте на 14-летней. К тому же в конце XVIII века такой брак считался законным.
Старый граф Ростов в «Войне и мире» вопрошает: «Как же наши матери выходили в 12-13 лет замуж?»
В 1830 году вышел «высочайший указ», повышавший брачный возраст женщины до 16 лет, а мужчины – до 18. Пушкин считал, что для женщин возраст может быть уменьшен: «15-летняя девка и в нашем климате уже на выдании, а крестьянские семейства нуждаются в работницах». Однако закон этот действовал до самой революции (сейчас в России брачный возраст для обоих полов – 18 лет).
Помимо крестных родителей, были и посаженые – отец и мать. Они исполняли в свадебных обрядах роль родителей жениха и невесты. Никаких юридических и моральных обязательств ПОСАЖЁНЫЕ РОДИТЕЛИ после венчания не несли. С Машей Троекуровой («Дубровский» Пушкина) на венчание едет посаженая мать. Тем более, что родной матери в это время уже у нее не было – умерла.
Обычно в посаженые родители приглашались ради престижа люди солидные, именитые или же давние друзья дома. Молодой чиновник Глумов («На всякого мудреца довольно простоты» Островского) приглашает на эту роль «очень важного господина» генерала Крутицкого. В другой комедии Островского «Богатые невесты» мелкий чиновник Пирамидалов уговаривает стать посаженым отцом генерала Гневышова: «…и для меня эта честь выше всякой меры, да и по купечеству, вы знаете, ваше превосходительство, как важно».
Пугачев в «Капитанской дочке», обещав Гриневу обвенчать его с Марьей Ивановной, собирается оказать молодым особую честь: «Пожалуй, я буду посаженым отцом» (гл. VII).
В посаженые отцы приглашается и важный сановник Каренин («Анна Каренина» Л.Н. Толстого).

Условные обращения

Читая в произведениях старой литературы обращения «кум», «куманек» (уменьшительное от «кум»), «кума», «кумушка» (уменьшительное от «кума»), не следует полагать, что люди, называющие так друг друга, непременно крестные родители. Особо часто обращения такого рода мы встречаем в баснях И.А. Крылова, и не только в аллегорических разговорах животных («Стрекоза и муравей», «Волк и лисица» и т.п.), но и в беседах людей. Басня Крылова «Два мужика», например, начинается так: «Здорово, кум Фаддей! – «Здорово, кум Егор!» – «Ну, каково, приятель, поживаешь?» Во многих случаях это обращения немолодых, давно знакомых людей. Слово «кума» не только в прямом общении, но и за глаза заменяло слово «приятельница» – как, например, в стихотворении Пушкина «Гусар».
Удивляться здесь не приходится. Даже термины прямого родства по сей день используются в живой речи при обращении к незнакомым людям: дедуля, бабуля и бабуся, папаша, мамаша, отец, дяденька, тетенька, сынок, дочка и т.д. В старину, кроме того, в таких случаях употреблялись также слова «братец», «сестрица». Ноздрев непринужденно обращается к Чичикову со словом «брат», Хлестаков фамильярно называет трактирного слугу «братец». А в известной басне Крылова Лисица обольщает Ворону таким комплиментом: «Что, ежели, сестрица, / При красоте такой и петь ты мастерица…»

Отмирающие слова

Эту главу мы начали со слов «мама, папа». Слова как бы парные, а биография их разная. Если «мама» в обращении к матери – слово старинное, исконно русское, то слово «папа» пришло в нашу речь значительно позднее. Как же называли отца наши далекие предки?
Издревле обращение было таким: ТЯТЯ, ТЯТЕНЬКА. Как не вспомнить тут пушкинские строки:

Прибежали в избу дети,
Второпях зовут отца:
Тятя, тятя, наши сети
Притащили мертвеца!

Попробуйте заменить здесь слово «тятя» словом «папа» – ничего не получится, прозвучит искусственно, фальшиво. Деревенские лети никакого «папы» не знали, только «тятю». «Папу» заимствовали из французского «papa» дворяне, потом купцы и мещане стали говорить «папенька», и только к началу нашего века слово это распространилось во всех слоях населения – и то не сразу. Мама тоже распространилась не без влияния французского «maman» и немецкого «Mama», но звучало и ранее, здесь произошло совпадение. Мать часть называли также МАТУШКОЙ, отца – БАТЕЙ, БАТЮШКОЙ. В уменьшительной форме сейчас говорят «папочка, мамочка», в прошлом веке бытовали слова «папенька, маменька, папаша, мамаша», ныне отмершие или отмирающие.
В рассказе Горького «Наваждение» старик-купец возмущается, слыша от дочерей «папаша, мамаша» (дело происходит в 1890-е годы): «И слова эти какие-то уродливые, нерусские, в старину не слышно было этаких». А Матвей Кожемякин в романе Горького «Жизнь Матвея Кожемякина» удивляется, что мальчик Боря говорит не «тятя», а «папа»: «У нас папой ребятенки белый хлеб зовут». И в самом деле: детское слово «папка» в значении «хлеб, хлебец» отмечено в словаре Даля.
На страницах русской классической литературы нам нередко встречаются слова КУЗЕН, КУЗИНА – двоюродные брат и сестра (иногда троюродные). Эти слова – пришельцы из французского языка, они употреблялись только в дворянско-интеллигентской среде и народу были чужды и непонятны. У русских классиков оба слова даже подчас писались по-французски, латиницей, или же на французский лад: в «Обрыве» Гончарова вместо кузен читаем «кузень». Мать Татьяны Лариной приезжает в Москву к своей кузине Полине (вероятно, переиначенное Прасковья), тетке Татьяны. «Какой эшарп cousin мне подарил!» – говорит одна из княжон в «Горе от ума» (французское слово «эшарп» вскоре обрусело и превратилось в знакомое шарф). Княжна Зина в рассказе Л. Толстого «Ходынка» идет на народное гулянье вместе с кузеном Алексеем.
Слова «кузен», «кузина» не совсем забыты, но звучат сегодня вычурно, старомодно. Народ их никогда не принимал, а в наши дни они почти вышли из обихода.
Любопытное явление: отмерли полярные термины родства – как слишком просторечные, напоминающие об отжившем быте «тятя, тятенька», так и слишком чужеродные, аристократические – «кузен» и «кузина».
При чтении старой русской литературы нам надо иметь в виду также, что слово «МАМКА» означало не мама в пренебрежительной форме, а кормилица, затем воспитательница (мамка царевны Ксении в «Борисе Годунове» Пушкина), а БАТЮШКОЙ называли не только родного отца, но и священника, МАТУШКОЙ – жену священника. Батюшкой и матушкой крестьяне нередко также именовали барина и барыню.

Обращение между близкими и друзьями

В целом формы обращения между людьми, даже близкими, в прошлом сильно отличались от современных. От младших по возрасту, чину, общественному положению речевой этикет требовал подчеркнуто уважительного отношения к старшим. Старшим же разрешалась несколько пренебрежительная манера обращения к младшим. Начиналось это уже с семьи.
В дворянских, чиновничьих и купеческих семьях дети обращались к родителям и ко всем старшим родственникам только на «вы». В сельских, крестьянских семьях введенное при Петре I обращение на «вы» к старшим и незнакомым прививалось плохо и так и не привилось. Зато у привилегированных сословий, особенно в городе, оно получило широкое распространение.
В аристократических семьях на «вы» обращались друг к другу даже муж с женой. Так разговаривают друг с другом Арбенин с Ниной в «Маскараде» М. Ю. Лермонтова, супруги Вышневские в «Доходном месте» Островского. В романе Тургенева «Накануне» Николай Артемьевич «всегда говорил жене «вы», дочери – в экстраординарных случаях».
Зато «вы» между супругами в среде провинциального дворянства было редкостью. О таком обращении супругов – старосветских помещиков не случайно с добродушной иронией пишет Гоголь.
Весьма примечательно обращение друг к другу сверстников-приятелей. Наряду с естественным и для наших дней «ты» называли они друг друга полным именем или даже фамилией. В диалогах Евгения Онегина и Владимира Ленского мы слышим только их фамилии, могли молодые дворяне называть один другого полным именем, но уменьшительные – вроде Женя и Володя – даже представить себе нельзя. В «Отцах и детях» Базаров и Кирсанов называют друг друга Евгений и Аркадий, тогда как родители Базарова говорят о сыне «Енюша». Вообще уменьшительные формы имен в образованных семьях входили в быт не скоро и не сразу, особенно же для взрослых. Наташа и Петенька Ростовы были в семье, в обществе же такие имена избегались. Тургенев подчеркивает в «Нови», что Синягин называет жену Валей, она его Борей, но только наедине, общество таких интимностей не терпело.
Обращение по фамилии между равными было весьма распространено. Так обращаются игроки – персонажи «Пиковой дамы» Пушкина. По фамилии называет Софья Чацкого, Татьяна – Онегина.
У эмансипированной Кукшиной в «Отцах и детях» Тургенева «привычка, свойственная многим провинциальным и московским дамам, с первого дня знакомства звать мужчин по фамилиям». Чеховская Попрыгунья «всегда звала мужа, как всех знакомых мужчин, не по имени, а по фамилии».

Официальные и полуофициальные обращения

Обращения между малознакомыми и вовсе не знакомыми людьми отличались большим разнообразием. Наиболее уважительным и официальным служила формула «МИЛОСТИВЫЙ ГОСУДАРЬ, МИЛОСТИВАЯ ГОСУДАРЫНЯ». Эта формула имела очень строгий, холодный оттенок. Так начинали общаться и знакомые при внезапном охлаждении или обострении отношений. Таким обращением начинались и служебные документы.
В своем знаменитом словаре В.И. Даль указывает на варианты и градации: «Отцы наши писали к высшему: милостивый государь, к равному – милостивый государь мой, к низшему – государь мой».
В просторечии формула обращения повсеместно упростилась в ГОСУДАРЬ, ГОСУДАРЫНЯ, а затем был отброшен первый слог: СУДАРЬ, СУДАРЫНЯ стало наиболее частым обращением к людям имущим и образованным, обычно незнакомым.
В служебной среде, как гражданской, так и военной, от младшего по чину и званию требовалось обращение к старшему по титулу: от «ВАШЕГО БЛАГОРОДИЯ» до «ВАШЕГО ВЫСОКОПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВА» (см. таблицы гражданских и военных чинов на с. 93 и 121), а к особам царской фамилии «ВАШЕ ВЫСОЧЕСТВО» и «ВАШЕ ВЕЛИЧЕСТВО». «ИМПЕРАТОРСКИМ ВЕЛИЧЕСТВОМ» официально титуловался император и его жена. «ИМПЕРАТОРСКИМ ВЫСОЧЕСТВОМ» титуловались великие князья, то есть близкие родственники императора и его жены.
Прилагательное «императорское» при этом часто опускалось, но спутать «величество» с «высочеством» можно было только по недоразумению. Вот пример: в романе Л. Толстого «Война и мир» перед Аустерлицким сражением Николай Ростов, разыскивающий Александра I, на вопрос встретившегося ему Бориса Трубецкого «ты куда?» отвечает: «К его величеству с поручением». «Вот он! – сказал Борис, которому послышалось, что Ростову нужно было „его высочество“, вместо „его величества“. И он указал ему на великого князя…» (Том 1, часть третья, глава XVII).
Князья, не принадлежавшие к царствующему дому, и графы (вместе с женами и незамужними дочерями) титуловались «ВАШЕ СИЯТЕЛЬСТВО», светлейшие князья – «ВАША СВЕТЛОСТЬ». Официально жену всегда титуловали так же, как мужа. Отец Веры Павловны в «Что делать?» Н. Г. Чернышевского говорил домохозяйке, вдове действительного статского советника, после каждого слова «ваше превосходительство». Прислуга титулует Анну Каренину «ваше превосходительство», как и мужа.
Вышестоящие по службе обращались к подчиненным со словом «ГОСПОДИН» с добавлением фамилии, либо чина или должности. Князей, графов и баронов равные им по положению в обществе называют просто этими титулами (особенно в неофициальной обстановке), без формулы титулования. Даже графиня Ростова в «Войне и мире» говорит мужу «послушай, граф». «Князь, князь! Назад!» – кричит княгиня Тугоуховская мужу, когда он направился было к Чацкому.
Сильвио в «Выстреле» Пушкина обращается к графу и графине прямо по титулу, тогда как рассказчик – «неровня» – даже в домашней обстановке говорит им «ваше сиятельство» и только раз обращается к жене графа словом «графиня».
Все эти нюансы теперь не бросаются в глаза, прежде же они играли немалую роль в оценке персонажей и их взаимоотношений.
В служебной обстановке царская бюрократия строго следила за неукоснительным соблюдением правил обращения, формально укреплявших пронизывавшую все общество иерархию.
Частое употребление формул титулования делало живую речь тяжеловесной и труднопонимаемой. Когда Гринев в «Капитанской дочке» спрашивает вахмистра о причинах своего ареста, тот отвечает: «Не могу знать, ваше благородие… Только его высокоблагородие приказал ваше благородие отвезти в острог, а ее благородие приказано привести к его высокоблагородию, ваше благородие». Тут явная пародия на «уставный язык» усердного служаки, по форме же – все правильно.

«Слово-ер-с»

Частое повторение в речи слова «сударь» свидетельствовало об уважении к называемому. Отсюда родилось знаменитое «слово-ер-с», которым преисполнена речь персонажей дореволюционной литературы, то есть прибавление к словам звука «с», сокращения от «сударь».
Почему же это «с» называлось «слово-ер-с»? В старославянской азбуке буквы имели словесные обозначения «а» – «аз», «б» – «буки», «в» – «веди»; отсюда и «азбука», по первым ее буквам. Словесным обозначением буквы «с» служило «слово»: «ъ», который ставился в конце слов после согласных, назывался «ер», а «с» в конце лишний раз напоминала об источнике «слово-ер-с» – сжавшемся до единственного звука обращения «сударь».
Когда-то «слово-ер-с» было распространено и в речи дворянства как выражение уважительности прежде всего к старшим. Одним из признаков гордого и независимого поведения молодого Евгения Онегина в среде соседей-помещиков был отказ от «слово-ер-са». За это он был решительно осужден местным дворянством как неуч и сумасброд: «Все да да нет; не скажет да-с / Иль нет-с». Зато у почтительного Молчалина «слово-ер-с» не сходит с языка: «да-с», «я-с», «к нам сюда-с» и т.д. Даже Фамусов, заискивая перед Скалозубом, употребляет «слово-ер-с».
«Слово-ер-с», или, как иногда его называли, «слово-ерик-с», в представлении старых дворян свидетельствовало о сохранности «добрых традиций» старины, патриархальности и почитании старших. «Слово-ерик-с пропало, – говорит консерватор и крепостник Калломейцев в «Нови» Тургенева, – и вместе с ним всякое уважение и чинопочитание!»
Однако оно не пропало вовсе, а только исчезло из речи образованных дворян, перейдя к купечеству, мещанству, мелкому чиновничеству, прислуге.
Униженный и прибитый штабс-капитан Снегирев в «Братьях Карамазовых» Достоевского, представляясь, говорит: «Скорее бы надо сказать: штабс-капитан Словоерсов, а не Снегирев, ибо лишь со второй половины жизни стал говорить словоерсами. Слово-ер-с приобретается в унижении».
Помните эпиграф к 6-й главе «Пиковой дамы» Пушкина:
«– Атанде!
– Как вы смели мне сказать атанде?
– Ваше превосходительство, я сказал атанде-с!»
Этот разговор за карточным столом говорил современнику многое: атанде – карточный термин, означающий «подождите, ход сначала сделаю я». Вероятно, без «слово-ер-са» он звучал несколько грубо, вроде простого «подождите», из-за чего скромному участнику игры приходится извиняться перед «превосходительством» – генералом.
Было бы неверным считать «слово-ер-с» исключительно выражением почтительности. К концу XIX века в среде интеллигентных мужчин «слово-ер-с», употребляемое умеренно, стало средством усиления эмоциональной выразительности речи, признаком некой, подчас иронической, официальности. Так, доктор Астров в «Дяде Ване» Чехова говорит Войницкому, с которым он на равных, со «слово-ер-сами»; «слово-ер-с» употребляют и Соленый в «Трех сестрах», и многие другие персонажи чеховских произведений без всякого раболепия.
Весьма любопытно, психологически тонко и убедительно построена беседа-допрос Раскольникова в «Преступлении и наказании» Достоевского. Следователь Порфирий Петрович, дабы придать разговору с подследственным доверительный, полуофициальный характер, часто употребляет «слово-ер-с», Раскольников, будучи в неравном положении, – ни разу. «Вы и убили-с», – так спокойно-вкрадчиво Порфирий Петрович заканчивает разговор, как бы смягчая этим «слово-ер-сом» напряженность ситуации.
С Октябрьской революцией 1917 года, уничтожившей декретом чины, сословия и связанные с ними формулы титулования, стихийно, без всяких указов умерло и «слово-ер-с». Сохранилось оно на некоторое время в устах старой профессуры, ученых и врачей, в качестве добавления к некоторым служебным словам: ну-с, да-с, вот-с, так-с, как бы придавая речи отнюдь не подобострастность, а некую солидность и барственность.

Иные формы обращения

Нелегко было человеку неграмотному, неимущему разобраться и обилии формул титулования, часто сложных и труднопроизносимых. Не знающие чинов и знаков различия простолюдины предпочитали поэтому обращаться к барам запросто: БАРИН, БАРЫНЯ, БАТЮШКА, МАТУШКА, СУДАРЬ, СУДАРЫНЯ, к девицам – БАРЫШНЯ, к барчукам – СУДАРИК.
Наиболее почтительной формой обращения к барину было «ВАШЕ БЛАГОРОДИЕ», независимо от его чина.
Если непременно требовалось титулование, то сложное слово часто искажалось, стягивалось: вместо высокородие, высокоблагородие произносилось «СКОРОДИЕ», а насмешливо, разумеется, за глаза «СКОВОРОДИЕ». В рассказе Л. Толстого «Утро помещика» крестьяне величают князя Нехлюдова вместо «ваше сиятельство» просто «ВАСЯСО»; иногда произносили и «ВАСЯСЬ». Бытовала и такая условно-универсальная форма обращения к барам, как «ВАШЕСТВО»: дескать, вежливость соблюдена, а что имеется в виду – понимай, как хочешь.
Сатин в «На дне» Горького говорит неудачно сплутовавшему в карты Барону «ваше вашество», но это уже насмешка, напоминание о былом величии аристократа, ставшего шулером.
В «Казаках» Л. Толстого и некоторых других произведениях писателя можно услышать из уст солдат стяженное обращение «ВАШЕ БРОДИЕ» и даже «ВАШ-БРОДЬ», заменяющее громоздкие «ваше благородие» и «ваше высокоблагородие».
Внимательный читатель вправе спросить: а к кому обращались с такими часто встречающимися в устах малообразованных людей словами, как «ВАША МИЛОСТЬ» и «ВАШЕ СТЕПЕНСТВО»?
Обе формулы – неофициальные, никакими законами не предписанные. Со словами «ваша милость» чаще обращались к дворянину-помещику или начальнику. «Бьем челом вашей милости», – так начинают свою жалобу на городничего купцы, пришедшие к Хлестакову в «Ревизоре» Гоголя. В «Воскресении» Л. Толстого старик-крестьянин обращается к помещику «ваша милость».
Словами «ваше степенство» обычно обращались к купцам. Так, например, титулуют дворник Грознов своего хозяина-купца в комедии Островского «Правда хорошо, а счастье лучше», трубач, пришедший «лечить» игрой на трубе горьковского Булычева, и т.д. Реже в таких случаях говорили «ваша честь».
Великий знаток русского быта Лесков в статье «Пресыщение знатностью» о надписях на конвертах отмечает: «Пишут купцам: „его чести“, „его милости“, „его степенству“ и даже пишут „его высокостепенству“, а когда просят от них „корму“, тогда титулуют их „высокопревосходительством“.
Зато обращение привилегированных сословий к низшим было самым пренебрежительным, в особенности к крепостным – только по имени, и то в пренебрежительной форме. Официантов подзывали словом «ЧЕЛОВЕК»; произнесенное сквозь зубы, это звучало «челаэк!».
В рассказе Тургенева «Два помещика» Мардарий Аполлонович зовет слуг: «Мишка! Юшка!» Оказывается, что Юшка – «высокий и худощавый старик лет восьмидесяти».
В.Г. Белинский в своем знаменитом письме по поводу «Выбранных мест из переписки с друзьями» Н. Гоголя с гневом и горечью писал о николаевской России как о стране, «где люди торгуют людьми», стране, «где люди сами себя называют не именами, а кличками: Ваньками, Степками, Васьками, Палашками…» Эти формы имен носили тогда откровенно унизительный оттенок.
Такие «клички» оставались и много позднее отмены крепостного права. В «Тихом Доне» М.А. Шолохова в имении Листницкого работает конюх Сашка. «До сплошных седин дожил старик, но Сашкой так и остался. Никто не баловал его отчеством, а фамилии, наверное, не знал и сам старый Листницкий, у которого жил Сашка больше двадцати лет».
Читая классиков, мы едва ли не на каждой странице наталкиваемся на забытые и полузабытые слова, обозначающие термины родства, различные виды обращений. Будем внимательны и к этим деталям.