Вдействительности же оно не может непосредственно отражать компе-
тенцию. Запись естественной речи показывает, сколь многочисленны   в
ней обмолвки, отклонения от правил, изменения плана в середине выска-
зывания и т. п. Задачек лингвиста,   также как и ребенка, овладевающего
языком, является выявить из данных употребления лежащую в их основе
систему правил, которой овладел говорящий-Слушающий и которую он использует в реальном употреблении. Отсюда следует, что лингвистическая
теория, если говорить формально, является менталистской, так как она
занимается обнаружением психической реальности, лежащей в основе ре-
ального поведения1. Наблюдаемое использование языка, гипотетические
реакции на него, навыки и т. п. могут представить убедительные данные
о природе психической реальности, но, несомненно, не являются действи-
тельным содержанием лингвистики, если считать ее серьезной   наукой.
Противопоставление, вводимое мною, связано с соссюровским противопо-
ставлением   языка   и   речи; но необходимо отвергнуть его концепцию
языка как только систематического инвентаря единиц и скорее вернуться к гумбольдтовской концепции скрытой компетенции как системы по-
рождающих процессов. По этому поводу см. Chomsky (1964).
Грамматика языка стремится к тому, чтобы быть описанием компе-
тенции, присущей идеальному говорящему-слушающему. Далее, если эта
грамматика является совершенно эксплицитной, другими словами, если она
не полагается на умственные способности читателя, понимающего суще-
ство дела, а наоборот, обеспечивает эксплицитный анализ этих способно-
стей, мы можем (в некотором смысле избыточно) назвать   ее   порож-
дающей   грамматикой.
Полностью адекватная грамматика должна приписывать каждому  из
бесконечной последовательности предложений структурное описание, по-
казывающее, как это предложение понимается идеальным говорящим-слу-
шающим. Это традиционная проблема описательной лингвистики, и тради-
ционные грамматики дают изобилие информации, имеющей отношение  к
структурным описаниям предложений. Однако при всей их очевидной цен-
ности эти традиционные грамматики неполны в том отношении, что они
оставляют невыраженными многие основные регулярности языка, для которого они созданы. Этот факт особенно ясен на уровне синтаксиса, где
ни одна традиционная или структурная грамматика не идет далее класси-
фикации частных примеров и не доходит до стадии формулирования  поро-
ждающих правил в сколько-нибудь значительном масштабе. Анализ лучших
из существующих грамматик сразу же показывает, что это следствие по-
рочности принципа, а не вопрос эмпирической детальности или логической
точности. Тем не менее кажется очевидным, что попытка исследовать эту
в значительной степени не отмеченную на карте территорию может быть
с наибольшим успехом начата с изучения свойств структурной информации,
представленной традиционными грамматиками, и свойств лингвистических
процессов, которые  были   выявлены,   хотя бы   и не  формально, в этих
грамматиках2.

10

Необходимо четко представлять себе ограничения, свойственные
традиционным  и структурным грамматикам. Хотя такие грамматики мо-
гут содержать полные и эксплицитные списки исключений и нерегулярностей, в отношении регулярных и продуктивных синтаксических процес-
сов  они ограничиваются лишь примерами и отдельными намеками. Нель-
зя сказать, что традиционная лингвистическая теория не подозревала об
этом факте. Например, Джеймс Битти (1788) отмечает, что:
"Языки, таким образом, имеют сходство с людьми в том отношении,
что, хотя каждый имеет свои особенности, посредством чего он от-
личается от всех прочих, тем не менее все они имеют определенные
общие свойства. Особенности конкретных языков объясняются в со-
ответствующих грамматиках этих языков и словарях. То, что явля-
ется общим для всех языков, или то, что необходимо присутствует в
каждом языке, относится к науке, которую некоторые называют
универсальной  или   философской   грамматикой".
Несколько раньше Дю Марсе определяет универсальную и конкретную грамматику следующим образом (1729, цит. по работе Sahlin,  1928,
pp. 29-30):
"В грамматике есть наблюдения, общие для всех языков;   именно эти
наблюдения образуют то, что называется общей грамматикой» к ним,
например, относятся замечания, которые сделаны об артикулируе-
мых звуках, о буквах, которые являются знаками этих звуков}   о
природе слов и о различных способах, какими они должны быть рас-
положены или устроены, чтобы стать осмысленными.   Кроме этих
общих наблюдений, есть наблюдения, которые относятся только   к
данному конкретному языку;   именно они и составляют содержание
конкретных грамматик каждого языка".
Более того, в пределах традиционной лингвистической теории несомненно осознавалось, что одним из общих качеств, присущих всем языкам,
является их "творческий" характер. А именно, существенным качеством
языка является то, что он предоставляет средства для выражения неог-
раниченного числа мыслей и для реагирования соответствующим образом
на неограниченное количество новых ситуаций (ссылки см. в работе Chomsky,  1964). Итак, грамматика конкретного   языка должна быть дополне-
на универсальной грамматикой, которая вводит творческий аспект   ис-
пользования языка и выражает глубинные регулярности, которые, будучи универсальными, исключаются из самой конкретной грамматики. По-
этому вполне естественно, чтобы грамматики более или менее подробно
обсуждали только исключения и нерегулярности. Лишь после дополнения
универсальной грамматикой грамматика данного языка дает полные сведения о компетенции говоряшего-слушаюшего.
Однако современная лингвистика не признала эксплицитно необходимости дополнения "конкретной грамматики" данного языка универсаль-
ной грамматикой с целью достичь адекватности описания. Фактически,
она характерным для нее образом отвергла изучение универсальной грам-
матики как вводящее в заблуждение;   и, как отмечалось выше, она не

11

сделала попытки обратиться к творческому аспекту   использования язы-
ка. Тем самым она не предложила никакого способа преодолеть фунда-
ментальную неадекватность описания структуралистских грамматик.
Другая причина неудачи традиционных грамматик, конкретных и   уни-
версальных, в попытке дать точную формулировку регулярных процессов
построения и интерпретации предложений лежит в широко распространенном убеждении, что существует "естественный порядок мыслей", который
зеркально отражается в порядке слов. Поэтому правила построения пред-
ложений в действительности принадлежат не грамматике, а некоторой
другой дисциплине, в которой изучается "порядок мыслей". Так в книге
Grammaire  generale   et raisonne   (Lancelot  et al.,  1660) утверждается, ЧТО,
за исключением метафорической речи, порядок слов следует за "естественным порядком", который соответствует "естественному выражению
наших мыслей". Следовательно, кроме правил эллипсиса, инверсии и т.п.,
нужно сформулировать незначительное число грамматических правил, которые определяют метафорическое использование языка. Эта же точка
зрения проявляется во многих формах и вариантах. Приведем еще  один
пример: в интересном эссе, посвященном в значительной степени вопро-
су о том, как множество идей, возникающих одновременно или последовательно, отражается в порядке слов, Дидро заключает, что французский
язык уникален среди других языков тем, в какой высокой степени поря-
док слов в нем соответствует естественному порядку мыслей и идей (Di-
derot, 1751). Так,  "каким бы ни был порядок слов в каком-либо древнем"
и современном языке, сознание писателя следует дидактическим прави-
лам французского синтаксиса" (р. 390). "По-французски мы говорим   об
определенных вещах таким образом, каким в других языках ум должен
специально их обозревать при письме" (р. 371). С восхитительной после-
довательностью он заключает далее, что "наш простецкий язык по срав-
нению с другими языками обладает преимуществом полезного над  при-
ятным" (р. 372);   так, французский является подходящим для наук, в  то
время как греческий, латинский, итальянский и английский "более при-
способлены для литературы". Более того,
"здравый смысл изберет французский язык; но ... вообрах<ение
и чувство отдадут предпочтение древним языкам и языкам наших со-
седей... по-французски надо говорить в обществе и в философских
школах;   на греческом, латыни, английском —с кафедр и в театрах...
наш язык будет языком истины, если она когда-нибудь вернется  на
землю,   а... греческий, латинский и другие будут языками сказки и
выдумки. Французский язык создан, чтобы наставлять, разъяснять и
переубеждать; греческий, латинский, итальянский, английский—что-
бы уговаривать, умолять и обманывать; говорите по-гречески, на ла-
тыни, по-итальянски с народом, но говорите по-французски с мудре-
цом" (pp. 371-372).
Так или иначе, в той степени, в какой порядок слов определяется фак-
торами, не зависящими от языка, нет необходимости описывать его   в
конкретной или универсальной грамматике, и мы имеем поэтому принци-
12

пиальные основания для исключения из грамматики эксплицитного фор-
мулирования некоторых синтаксических процессов. Следует отметить,
что этот наивный взгляд на языковую структуру продолжает существовать
до настоящего времени в различных формах, например, в соссюровском
представлении о последовательности выражений, соответствующих аморф-
ной последовательности понятий, или в обычной характеристике исполь-
зования языка как просто способа употребления слов и фраз (см., напри-
мер, Ryle, 1953).
Но фундаментальная причина этой неадекватности традиционных грам-
матик более формального свойства. Хотя их авторы хорошо понимали,
что лингвистические процессы в некотором смысле являются "творче-
скими", формальные средства для выражения системы рекурсивных про-
цессов были попросту недоступны до самого недавнего времени. Факти-
чески действительное понимание того, как язык может (говоря словами
Гумбольдта) "осуществлять бесконечное использование конечных средств"
развилось только в течение последних тридцати лет в ходе изучения ос-
нований математики. Теперь, когда понимание этого вопроса вполне до-
стигнуто, можно вернуться к проблемам, которые были подняты,   но не
решены традиционной лингвистической теорией, и попытаться дать экс-
плицитную формулировку существа "творческих" процессов языка. Коро-
че говоря, теперь уже нет формального барьера для изучения порождаю-
щих грамматик в полном объеме.
Возвращаясь к главной теме, замечу, что под порождающей грамма-
тикой я понимаю просто систему правил, которая некоторым эксплицит-
ным и хорошо определенным образом приписывает предложениям струк-
турные описания. Очевидно, что каждый говорящий на языке овладел
порождающей грамматикой, которая отражает знание им своего   языка.
Это не значит, что он осознает правила грамматики, или даже что он в
состоянии их осознать, или что его суждения относительно интуитивного
знания им языка непременно правильны. Любая интересная порождающая
грамматика будет иметь дело, по большей части, с процессами мышле-
ния, которые в значительной степени находятся за пределами реального
или даже потенциального осознания;   более того, вполне очевидно,   что
мнения и суждения говорящего относительно его поведения и его компе-
тенции могут быть ошибочными. Таким образом, порождающая грамма-
тика пытается точно определить, что говорящий действительно знает, а
не то, что он может рассказать о своем знании. Аналогично теория ви-
зуального восприятия пытается объяснить, каким образом человек дей-
ствительно видит и каковы механизмы, определяющие это явление,   а
не его утверждения о том, что и как он видит, хотя эти утверждения мо-
гут поставлять полезные и по существу неотразимые доказательства для
такой теории.
Чтобы избежать одного постоянного недоразумения, вероятно, стоит
повторить, что порождающая грамматика не является моделью для гово-
рящего или для слушающего. Она стремится охарактеризовать в наибо-
лее нейтральных терминах знание языка, которое дает основу для дейст-

13

щить некоторые из гипотез и результатов, появившихся в последние го-
ды при изучении моделей употребления с ограничениями в памяти, во
времени и в пропускной способности.
При обсуждении этого вопроса мы будем использовать термин "допус-
тимый" применительно к высказываниям, которые совершенно естествен-
ны, понимаются мгновенно, без анализа с помощью карандаша и бумаги,
и не являются ни в каком отношении странными или нелепыми. Очевидно,
существуют степени допустимости (в различных измерениях). Можно   пой-
ти дальше и предложить различные операционные критерии, чтобы опре-
делить это понятие более точно (например, скорость, правильность и еди-
нообразие при повторении и распознавании, естественность интонации)4.
В настоящей работе нет нужды характеризовать это понятие более стро-
го. В целях иллюстрации приведем нижеследующие предложения, из   ко-
торых предложения (1) несколько более допустимы (в подразумеваемом
смысле), чем предложения (2):
(1)         (i)    I called up the man who wrote the book that you told me about
я позвал наверх человека, который написал книгу, о которой ты
говорил мне*
(ii)    quite a few of the students who you  met who come from New York
are friends of mine
некоторые из студентов, которых ты встретил, которые приез-
жают, из Нью-Йорка, являются моими друзьями
(iii)    John, Bill, Tom, and several of their friends visited us last night
Джон, Билл, Том и некоторые из их друзей навестили нас вчера
вечером
(2)         (i)    I called the man who wrote the book that you told me about up
я позвал человека, который написал книгу, о которой ты говорил
мне, наверх
(ii)    the man who the boy who the students recognized pointed out is  a
friend of mine
человек, который мальчика, которого студенты узнали, указал,
является моим другом
Более допустимы те предложения, которые с большей вероятностью
могут быть произнесены, более легко понимаются, менее громоздки   и в
некотором смысле более естественны5. Недопустимых предложений ста-
раются в реальной речи избегать и заменяют их, насколько это возмож-
но, более допустимыми вариантами.
Понятие "допустимость" не следует смешивать с "грамматичностью".
Допустимость есть понятие, принадлежащее исследованию употребления,
* Здесь и в ряде других случаев английские примеры снабжены допусти-
мыми, но не лучшими переводами, с целью максимального приближения
к тем или иным грамматическим свойствам оригинала. Здесь с   этой целью
в перевод введено слово "наверх" (прим. пер.).

16

в то время как грамматичность принадлежит исследованию компетенции.
Предложения (2) находятся в нижней части шкалы допустимости, но в верх-
ней части шкалы грамматичности (в формальном смысле этого термина).
Это значит, что порождающие правила языка приписывают этим предложе-
ниям интерпретацию точно таким же образом, каким они приписывают ин-
терпретацию несколько более допустимым предложениям (1). Как и в слу-
чае допустимости, существуют степени грамматичности (ср. Chomsky, 1955,
1957, 1961), но шкалы грамматичности и допустимости не совпадают.
Грамматичность является лишь одним из многих факторов, определяющих
допустимость. Далее, если для допустимости можно предложить различ-
ные операционные тесты, то малоправдоподобно, что может быть подоб-
ран необходимый и достаточный операционный критерий для значитель-
но более абстрактного и гораздо более важного понятия грамматично-
сти. Недопустимые грамматичные предложения часто не могут быть  ис-
пользованы по причинам, связанным не с грамматикой, а с ограничения-
ми памяти, интонационными и стилистическими факторами, "иконичес-
кими" элементами речи (например, с тенденцией помешать логический
субъект и объект скорее раньше, нежели позже, ср. примечание 32 Гла-
вы 2 и примечание 9 Главы 3) и т.д. Заметим, что совершенно невозмож-
но характеризовать недопустимые предложения в грамматических терми-
нах. Так, мы не можем сформулировать конкретных правил грамматики,
которые исключали бы недопустимые предложения. Так же мы не можем,
очевидно, исключить недопустимые предложения, ограничив число повтор-
ных применений грамматических правил при порождении предложения, так
как недопустимость с таким же успехом может возникнуть из-за приме-
нения разных правил, каждое из которых применено только один раз. Фак-
тически ясно, что мы можем охарактеризовать недопустимые предложе-
ния только в терминах некоторого "глобального" свойства выводов и
определенных этими выводами структур —свойства, которое исходит  не
из конкретного правила, а из того, как эти правила взаимодействуют в
выводе.
Это наблюдение наводит на мысль, что изучение употребления полез-
но начать с исследования допустимости простейших формальных струк-
тур в грамматичных предложениях. Наиболее очевидное формальное
свойство высказываний—это их членимость посредством скобочной запи-
си на составляющие различных типов;   иначе говоря, с высказываниями
ассоциируются "древовидные структуры". Среди этих структур мы можем
выделять различные типы —например, такие, которым мы даем следую-
щие условные названия:
(3)     (i)   конструкции с гнездованием
(ii)   конструкции с само вставлением
(iii)    конструкции с многочленными ветвлением
(iv)   конструкции с левосторонним ветвлением
(v)  конструкции с правосторонним ветвлением

16

Составляющие А и В образуют конструкцию с гнездованием, если
А целиком включено в В и справа и слева от А расположены   непустые
элементы составляющей В. Так, составляющая the man who wrote  the
book that you told me about   "человек, который написал книгу, о которой
ты говорил мне", гнездована в составляющую  called the man who wrote
the book that you told me about up   "позвал человека, который написал
книгу, о которой ты говорил мне, наверх" (см. (2i)). Составляющая А
самовставлена в В, если А гнездована в В и, кроме того, А есть со-
ставляющая того же типа, что и В. Тогда составляющая who the stu-
dents recognized   "которого студенты узнали" самовставлена в состав-
ляющую   who  the  boy who the   students recognized pointed out   "который
мальчика, которого студенты узнали, указал" (см. (2ii)), так как обе со-
ставляющие являются определительными придаточными. Таким образом,
гнездование связано со скобочной записью, а самовставление еще и с
помеченной скобочной записью. Конструкция с многочленным ветвлени-
ем не имеет внутренней структуры, В (liii) Субъектная Именная Состав-
ляющая является конструкцией с многочленным ветвлением, так  как
John, Bill, Тот   и several of their friends   являются ее непосредственны-
ми составляющими и никак более не связаны друг с другом. В терми-
нах скобочной записи конструкция с многочленным ветвлением имеет
форму [[А][В]. . .[М]]. Структура с левосторонним ветвлением имеет фор-
му [[[. . .]. . .].. .] —например, в английском языке такие бесконечно
итерируемые структуры, как [[[[John]'s brother]'s father's uncle] "дядя
отца брата Джона"*  или [[[the man who you met] from Boston] who was on
the train] "[[[человек, которого ты встретил,] из Бостона,] который был
в поезде]"  или   как(Ш), в которых комбинируются различные виды ле-
востороннего ветвления. Структуры с правосторонним ветвлением имеют
противоположное свойство, например, Прямой Объект в (1i) или [this is
[the cat that caught[the rat that stole the cheese]]]   "[это [кошка, которая
поймала[крысу, которая украла сыр]]]".
Влияние этих внешних свойств структуры предложения на употребле-
ние стало предметом изучения почти с самого начала работы последних лет по
порождающим грамматикам, и   имеются некоторые интересные наблю-
дения, касающиеся их роли в определении допустимости (то есть их ро-
ли в ограничении употребления).
Кратко суммируя эти исследования, я считаю правдоподобными сле-
дующие наблюдения:
(4)     (i)  повторяющееся гнездование способствует недопустимости
(ii)   самовставление в еще большей мере способствует недопусти-
мости
(iii)   конструкции с многочленным ветвлением оптимальны для допу-
стимости
(iv)   гнездование длинного и сложного элемента понижает  допусти-
мость
Буквально [[[[Джона]брата]отца]дядя] (прим. пер.).

2-1544

(v)   нет явных примеров недопустимости, включающих только лево-
стороннее или только правостороннее ветвление, хотя эти конструкции неестественны  в другом отношении; так, например,
при чтении конструкции с правосторонним ветвлением this is the
cat that caught the rat that stole the cheese интонационные nayзы обычно приходятся на неправильные места (т.е. после cat и
rat, вместо тех мест, где появляются главные скобки).
В некоторой мере эти явления легко объясняются. Так, известно (ср.
Chomsky, 1959a, a также Chomsky, 1961, и Miller  and Chomsky, 1963),
что оптимальное воспринимающее устройство, даже с ограниченной памятью, может допускать неограниченные структуры с левосторонним вет-
влением и структуры с правосторонним ветвлением, однако же струк-
туры с гнездованием (и особенно с самовставлением) превышают возмож-
ности его памяти. Таким образом, случай (4i) является просто следстви-
ем конечности памяти, и недопустимость таких примеров, как (2ii), не
создает проблемы.
Если утверждение (4ii) правильно , то мы имеем основание для вы-
водов относительно организации памяти, которые выходят за пределы
тривиального тезиса, что память должна быть конечной по величине. Оп-
тимальное конечное воспринимающее устройство типа описанного в рабо-
те Chomsky (1959a) не должно испытывать больших трудностей с само-
вставлением, чем с другими видами гнездования (см. по этому поводу
Ваг-Hillel, Kasher, and Shamir, 1963).  Чтобы объяснить большую недопус-
тимость самовставления (считая, что это реальный факт), мы должны на-
ложить другие условия на воспринимающее устройство, помимо простой
ограниченности памяти. Мы можем допустить, например, что восприни-
мающее устройство имеет запас доступных для него аналитических про-
цедур, по одной на каждый вид составляющих, и что это устройство организовано таким образом, что оно не в состоянии (или считает затруд-
нительным) использовать процедуру O, пока оно находится в процессе
выполнения O. Это не является необходимым свойством модели восприя-
тия, но оно довольно правдоподобно, и может служить объяснением для
(4ii).  См. в этой связи Miller   and  Isard (1964).
Высокая степень допустимости многочленного ветвления, как в случае (4iii), легко объяснима при правдоподобном допущении, что отноше-
ние тесла составляющих к числу формативов (отношение общего числа
узлов к числу терминальных узлов в диаграмме-дереве) есть грубая
мера количества вычислительных операций, которые должны быть произведены при структурном разложении. Тогда многочленное сочинение бу-
дет простейшим видом конструкции для аналитического устройства - оно
будет требовать наименьшего напряжения памяти7. По этому поводу см.
Miller  and Chomsky (1963).
Случай (4iv), возможно, предполагает расстройство памяти,, но он под-
нимает нерешенные вопросы (см. Chomsky, 1961, примечание 19).

18

Синтаксический компонент определяет бесконечное множество   аб-
страктных формальных объектов, каждый из которых включает в себя всю
информацию, существенную для  одной интерпретации конкретного предло-
жения1 '. Так как я буду касаться здесь только синтаксического компо-
нента, я буду использовать термин "предложение" применительно
к цепочке формативов, а не к цепочке фонов. Следует повторить, что цепоч-
ка формативов однозначно определяет цепочку фонов (с точностью до сво-
бодного варьирования), но не наоборот.
Фонологический компонент грамматики определяет фонетическую фор-
му предложения, порождаемого синтаксическими правилами. А именно., он
соотносит структуру, порождаемую синтаксическим компонентом,
с фонетически репрезентированным сигналом. Семантический компонент опре-
деляет семантическую интерпретацию предложения. А именно, он соотно-
сит структуру, порождаемую синтаксическим компонентом, с определен-
ной семантической репрезентацией. И фонологический, и семантический
компоненты являются, таким образом, чисто интерпретирующими. Каж-
дый из них использует обеспечиваемую синтаксическим компонентом ин-
формацию, касающуюся формативов, присущих им свойств и их взаимоот-
ношений в данном предложении. Следовательно, синтаксический компо-
нент грамматики должен указывать для каждого предложения   глубин-
ную   структуру, которая определяет его семантическую интерпрета-
цию, и   поверхностную   структуру,  которая определяет его   фо-
нетическую интерпретацию. Первая интерпретируется семантическим   ком-
понентом, вторая—фонологическим компонентом12.
Можно было бы предположить, что поверхностная структура и 
глубинная структура всегда будут идентичными. И действительно, можно крат-
ко охарактеризовать синтаксические теории, возникшие в современной
структурной (таксономической) лингвистике, как основанные на допуще-
нии, что глубинная и поверхностная структуры фактически одинаковы
(ср. Postal, 1964a, Chomsky, 1964). Центральная идея трансформационной
грамматики состоит в том, что эти структуры вообще различны и что по-
верхностная структура задается неоднократным применением определен-
ных формальных операций, называемых "грамматическими трансформа-
циями", к объектам более элементарного вида. Если это верно (а я буду
исходить из этого допущения), то синтаксический компонент должен поро-
ждать для каждого предложения глубинную и поверхностную структуры и
соотносить их друг с другом. В последних работах эта идея существенно
прояснилась, как это будет показано ниже. В Главе 3  я представлю особый и частично новый план того, как это должно быть точно сформулиро-
вано. Пока же достаточно отметить, что хотя разложение на Непосред-
ственные  Составляющие (помеченная скобочная запись) реальной цепоч-
ки формативов может быть адекватным для объяснения поверхностной
структуры, оно определенно не является адекватным для объяснения глу-
бинной структуры. В этой книге я занимаюсь в первую очередь глубин-
ной структурой и, в частности, элементарными объектами, из которых
глубинная структура состоит.

20

та. Более того, нет оснований ожидать, что надежные операционные
критерии для наиболее глубоких и наиболее важных теоретических понятий лингвистики (таких, как "грамматичность" и "парафраз") вооб-
ще когда-либо появятся.
Но хотя было разработано мало надежных операционных процедур,
теоретическое (то есть грамматическое) исследование знания носителя
языка может развиваться вполне успешно. Критическая трудность   для
грамматической теории состоит сегодня не в недостатке данных, а в
неадекватности современных теорий языка при объяснении массы дан-
ных, которые  едва ли вызывают сомнение. Проблема грамматиста со-
стоит в том, чтобы построить описание и, где это возможно, объяснение для огромной массы несомненных данных, относящихся к лингвисти-
ческой интуиции носителя языка (которым часто является сам исследователь);   проблема для того, кто занимается операционными процедурами, состоит в том, чтобы разработать критерии, которые дают верные
результаты и проводят релевантные различия. Ни изучение граммати-
ки, ни попытка построить полезные критерии в настоящее время не за-
труднены отсутствием данных, с помощью которых можно проверить
результаты. Мы можем надеяться, что эти усилия будут сближаться, но
они, очевидно, должны также сближаться с невыраженным в явной фор-
ме знанием носителя языка, если мы хотим, чтобы они имели какое-
нибудь значение.
Может возникнуть вопрос, не исключает ли современную лингвисти-
ку из сферы науки необходимость отдавать такое предпочтение интрос-
пективным данным и лингвистической интуиции носителя языка. Ответ
на такой чисто терминологический вопрос, как представляется, не мо-
жет иметь решающего значения ни в одном серьезном исследовании.
Самое большее, он определяет, как мы назовем вид исследования,  ко-
торое может эффективно проводиться при современном состоянии   ка-
шей методики и знаний. Однако этот терминологический  вопрос   дей-
ствительно связан с другим спорным вопросом, представляющим   не-
который интерес, а именно с вопросом о том, является ли важным при-
знаком успешно развивающихся наук их стремление проникнуть в скры-
тую сущность предмета или их интерес к объективности,, Социальные
и бихейвиористские науки поставляют многочисленные доказательства
того, что требование объективности может быть выполнено при незна-
чительном понимании и проникновении вглубь сущности предмета. С дру-
гой стороны,   могут быть приведены убедительные аргументы в защи-
ту    той точки зрения, что естественные научи, вообще говоря,  до-
стигли объективности главным образом там, где она является инстру-
ментом для проникновения вглубь (для обнаружения таких феноменов,
которые могут породить или проверить более глубокие объяснительные
гипотезы).
Во всяком случае на данной стадии исследования тот, чьей задачей
является проникновение вглубь и понимание (а не объективность   как
самоцель), должен задаваться вопросом, релевантны ли (и в какой сте-
пени) более широкий круг фактов и более точное их описание для  ре»

23

шения проблем, которые стоят перед  исследователем. Мне представляется   что в лингвистике оттачивание данных посредством все более объек-
тивных критериев маловажно для интересующих нас проблем. Тот, кто не
согласен с этой оценкой современной ситуации в лингвистике, может обосновать свою веру в важность для текущего момента более объективных
операционных критериев демонстрацией того, как они могут привести к
новому и более глубокому пониманию языковой структуры. Возможно, при-
дет день, когда те данные, которые мы сейчас можем получать в изоби-
лии, станут недостаточными для разрешения более глубоких вопросов,
касающихся структуры языка. Однако многие вопросы, которые сегодня
могут быть реалистически и значимым образом сформулированы,   не
требуют данных такого рода, которые были бы недоступны или трудно
достижимы без существенных усовершенствований в плане объективно-
сти экспериментальной методики.
Хотя нет способа избежать традиционного допущения, что лингвисти-
ческая интуиция говорящего-слушающего есть основной стандарт, который определяет точность всякой предлагаемой грамматики, лингвисти-
ческой теории или операционного критерия, необходимо снова подчеркнуть,
что это скрытое знание вполне может не быть непосредственно доступно
носителю языка. Чтобы устранить то, что в этом утверждении может кому-нибудь показаться парадоксальным, позвольте мне привести в качест-
ве иллюстрации несколько примеров.
Если такое предложение, как  flying planes can be dangerous "летящие самодеты могут быть опасными" или "вождение самолетов может
быть опасным", представлено в соответствующим образом организован-
ном контексте, слушающий немедленно проинтерпретирует его единст-
венным образом и не обнаружит неоднозначности. На самом деле,  он
может отвергнуть вторую интерпретацию, когда ему на нее укажут, как
натянутую или   неестественную (независимо от того, какую из интерпре-
таций он сам сперва выберет под давлением контекста). Тем не менее
ясно, что его интуитивное знание языка таково, что обе интерпретации
(соответствующие фразам flying planes are dangerous "летящие самоле-
ты опасны"   и flying planes is dangerous   "вождение самолетов опасно")
приписаны этому предложению грамматикой, которую он усвоил в  той
или иной форме.
В только что упомянутом случае неоднозначность, может  быть, со-
вершенно прозрачна. Но рассмотрим такое предложение, как:
(5)   I had a book  stolen*
Мало кто из слушающих это предложение может осознавать тот факт,
что усвоенная  им грамматика фактически приписывает этому предложе-
нию, по крайней мере, три структурных описания. Тем не менее этот факт
можно осознать, рассмотрев незначительно измененные варианты  предложения (5), например (i) I had a book stolen from my car when I stupidly
left the window open "у меня украли книгу из автомобиля, когда я  по
* См. переводы ниже (прим. пер.).
24

глупости оставил окно   открытым", т.е.  someone  stole a book from my car
"кто-то украл книгу из моего автомобиля"; (и) I had a book stolen   from
his library  by  a professional   thief who I hired to do the job  "я украл кни-
гу из его библиотеки с помощью профессионального вора, которого я на-
нял  сделать это", Т. е. I had someone steal a book  "у меня был кто-то, что-
бы  украсть книгу";  (iii) I almost had a book stolen, but they caught me lea-
ving the library with it "я почти было украл книгу, но они поймали меня,
когда я выходил с ней из библиотеки", Т.е. I had almost succeeded in stea-
ling a book " я почти преуспел в воровстве книги". Указав таким образом
на трехзначность предложения (5), мы не даем никакой новой информации
слушающему и не учим его ничему новому относительно его языка,   но
так организуем материал, что его лингвистическая интуиция, прежде
скрытая, становится для него очевидной.
В качестве   последней иллюстрации  рассмотрим   следующие   предло-
жения;
(6)  I persuaded John to leave
я убедил Джона уехать
(7)  I expected John to leave
я ожидал, что Джон уедет*
Первое впечатление слушающего может быть таким, что эти пред-
ложения получают одно и то же структурное разложение. Даже  при
весьма  внимательном размышлении он может не заметить, что усвоен-
ная им  грамматика приписывает совершенно различные синтаксические
описания этим предложениям. Фактически, насколько я мог установить,
никакая английская грамматика не указывает на фундаментальное различие между этими двумя конструкциями (в частности, мои собствен-
ные наброски английской грамматики в работах Chomsky, 1955, 1962а  не
отмечают этого). Однако ясно, что предложения (6) и (7) не параллель-
ны по структуре. Различие может быть выявлено рассмотрением   сле-
дующих предложений:
(8)     (i) I persuaded a specialist to  examine John
я убедил специалиста осмотреть Джона
(ii) I persuaded John to be examined by a specialist
я убедил Джона осмотреться у специалиста
(9)     (i) I expected a specialist to examine John
я ожидал, что специалист осмотрит Джона
(ii) I expected John to be examined by a specialist
я ожидал, что Джон будет осмотрен специалистом
Предложения (9i) и (9ii) являются "познавательно синонимичными": одно
истинно тогда и только тогда, когда истинно другое. Но никакой разно-
* В русском переводе предложений (6)-(7) не удается сохранить идентич-
ность поверхностной структуры (прим. пер.).

25

видности даже слабого парафраза нет между (8i) и   (8ii). Так, (8i) мо-
жет быть истинным или ложным совершенно независимо от истинности
или ложности (8ii), Какое бы различие в коннотации, в "теме", или   в
логическом ударении ни находили между (9i) и (9ii),   это именно то раз-
личие, которое существует между активным предложением   a specialist
will examine John "специалист будет осматривать Джона" и соответст-
вующим  ему пассивным  John   will  be examined by  a specialist "Джон бу-
дет осматриваться специалистом". Однако в (8) мы имеем совсем   не
этот случай. Фактически, лежащая в основе глубинная структура для
(6) и (8ii) должна показывать, что   John   есть Прямой Объект Глаголь-
ной Составляющей и грамматический Субъект вставленного предложе-
ния. Более того, в (8ii) John есть логический Прямой Объект вставлен-
ного предложения, в то время как в (8i) a specialist —Прямой Объект
Глагольной Составляющей и логический Субъект вставленного предло-
жения. В (7), (9i) и (9ii), однако, Именные Составляющие John, a specia-
list   и John, соответственно, не имеют других грамматических функций
кроме тех, которые присуши им внутри вставленных предложений, в ча-
стности, John является логическим Прямым Объектом, a   a specialist —
логическим Субъектом во вставленных предложениях в (9). Таким обра-
зом, лежащие в основе глубинные структуры для (8i), (8ii), (9i) и (9ii),
соответственно, следующие13:
( 10)    (i) Именная Составляющая —Глагол —Именная Составляющая —
Предложение
(I— persuaded — a specialist—a specialist will examine John)
(я —убедил— специалиста —специалист будет осматривать Джона)
(ii) Именная Составляющая —Глагол— Именная Составляющая-
Предложение
(I — persuaded — John — a specialist will examine John)
(я —убедил — Джона—специалист будет осматривать Джона)
(11)    (i) Именная Составляющая—Глагол—Предложение
(I — expected — a specialist  will examine John)
(я - ожидал — специалист будет осматривать Джона)
(ii) именная Составляющая-Глагол-Предложение
(I —expected—a specialist will examine John)
(я —ожидал— специалист будет осматривать Джона)
В случае (10ii) и (11ii) пассивная трансформация будет применена к
вставленному предложению, и во всех четырех случаях другие операции
дадут окончательные поверхностные формы предложений (8) и (9). В свя-
зи с вышеизложенным важно то, что (8i) отличается от (8ii) лежащей в
основе структурой, в то время как (9i) и (9ii) по существу имеют оди-
наковую внутреннюю структуру. Этим объясняется различие в значении.
Чтобы подкрепить это различие в разложении отметим, что мы можем
иметь  I persuaded John that (of the  fact that) Sentence   "я убедил   Джона,
что (в том, что)  Предложение",  но не I expected John that (of the fact
that) Sentence "Я ожидал Джона, что (в том, что) Предложение".
28

Пример (6)—(7) служит для иллюстрации двух важных моментов. Во-
первых, он демонстрирует, насколько непоказательной может быть по-
верхностная структура по отношению к лежащей в основе глубинной
структуре. Так, (6) и (7) не различаются в поверхностной структуре, но
глубинные структуры, которые лежат в их основе и определяют семан-
тическую интерпретацию, весьма различны. Во-вторых, он показывает
неуловимость   скрытого знания, которым обладает говорящий. До тех
пор пока не приведены такие примеры, как (8) и (9), говорящему на
английском языке может не быть ни в коей мере ясно, что граммати-
ка, которую   он усвоил, фактически приписывает совершенно различные
синтаксические разложения внешне аналогичным предложениям (6) и (7).

Короче говоря, мы должны проявлять осторожность, чтобы не просмотреть тот факт, что подобие на поверхностном уровне может скрывать лежащие в основе различия фундаментального характера и что иног-
да может быть необходимо направлять и актуализировать интуицию  го-
ворящего весьма искусным образом, прежде чем мы сможем определить,
каков действительный характер знания им своего языка или чего-либо
другого. Оба этих момента не являются новыми (первый является  об-
щим местом традиционной лингвистической теории и аналитической фи-
лософии;   второй так же стар, как "Менон" Платона); на оба эти момен-
та слишком часто не обращают внимания.
Грамматика может рассматриваться как теория языка;  она явля-
ется   описательно    адекватной  в той мере, в какой она правиль-
но описывает внутреннюю компетенцию идеализированного носителя  язы-
ка. Структурные описания, приписываемые предложению такой грамма-
тикой, различия, которые она делает между правильно построенными и
отклоняющимися от нормы предложениями и тому подобное, должны, в
силу адекватности описания, соответствовать лингвистической интуиции
носителя языка (независимо от того, осознает ли он все это в данный момент или нет) в значительном и существенном классе решающих слу-
чаев.
Лингвистическая теория должна содержать определение "граммати-
ки", т.е. задавать класс потенциальных грамматик. Мы можем, соот-
ветственно, говорить, что   лингвистическая  теория описатель-
но   адекватна, если она сопоставляет каждому естественному язы-
ку описательно адекватную грамматику.
Хотя далеко не просто достичь даже сколько-нибудь значительной
адекватности описания, тем не менее для продуктивного развития линг-
вистической теории крайне важно преследовать более высокие цели, чем
эта. Чтобы облегчить ясную формулировку более глубоких проблем,по-
лезно рассмотреть абстрактную проблему построения "модели усвоения"
языка, то есть теории овладения языком, или построения грамматики.
Ясно, что ребенок, который овладел языком, выработал внутреннее пред-
ставление системы правил,  которые определяют, как предложения долж-
ны строиться, использоваться и пониматься. Систематически используя
термин "грамматика" в двух значениях (он относится, во-первых, к внут-

ренне представленной "теории своего языка" у носителя этого языка,
и во-вторых, к ее объяснению, даваемому лингвистом), мы можем сказать   что ребенок выработал и создал внутреннее представление порож-
дающей грамматики (в указанном выше смысле). Он сделал это на осно-
ве наблюдения того, что мы можем назвать   исходными   языковы-
ми   данными. Они должны включать примеры языкового употребле-
ния, которые считаются правильно построенными предложениями, и могут также включать примеры, помеченные как не—предложения, и, без
сомнения, много другой информации такого рода, которая требуется для
овладения языком, что бы сюда ни входило (см. стр. 32-34).  На осно-
ве таких данных ребенок строит грамматику, то есть теорию языка, ча-
стичным представителем которого являются правильно построенные
предложения исходных языковых данных14. Чтобы овладеть  языком, ре-
бенок, следовательно, должен иметь метод для изобретения соответст-
вующей грамматики, если даны исходные языковые данные. Для этого
он должен обладать, во-первых, лингвистической теорией, которая за-
дает форму грамматики любого возможного человеческого языка,  и,
во-вторых, стратегией выбора грамматики соответствующего вида, ко-
торая совместима с исходными языковыми данными. В качестве  пер-
спективной задачи для обшей лингвистики   мы  можем поставить   про-
блему объяснения этой врожденной лингвистической теории,   которая
дает основу для овладения языком (отметим, что мы снова употребля-
ем термин  "теория" —в данном случае "теория языка", а не "теория
конкретного языка" —систематически в двух смыслах:  одновременно по
отношению к врожденной предрасположенности ребенка овладевать язы-
ком определенного типа и по отношению к объяснению этой предраспо-
ложенности лингвистом).
В зависимости от того, насколько успешно лингвистическая теория
выбирает описательно адекватную грамматику на основе исходных язы-
ковых данных, мы можем говорить, что она удовлетворяет условию
адекватности   объяснения, то есть настолько же успешно она да-
ет объяснение интуиции носителя языка на основе определенной эмпи-
рической гипотезы   относительно врожденной предрасположенности   ре-
бенка вырабатывать определенный тип теории, чтобы оправиться с име-
ющимися в его распоряжении данными. Каждая такая гипотеза может
быть опровергнута (и в действительности весьма легко) указанием   на
то, что она не в состоянии предложить описательно адекватную грам-
матику для исходны:: языковых данных некоторого другого языка—ведь
очевидно, что ребенок не предрасположен овладеть именно данным,   а
не каким-либо другим языком. Гипотеза подтверждается, когда она действительно дает адекватное объяснение некоторого аспекта языковой
структуры, описание способа, которым может быть получено ото знание.
Ясно, что при современном состоянии лингвистики было бы утопи-
ей ожидать достижения высокой степени адекватности объяснения. Тем
не менее, соображения относительно адекватности объяснения часто оказываются решающими для развитиялингвистической теории. Большой

2'

она приписывает не выраженное в явной форме знание этих универса-
лий ребенку. Она предполагает далее, что ребенок подходит к данным,
с презумпцией, что они извлечены из языка некоторого предварительно хорошо определенного типа, и его задача — выяснить, каким из возможных    (человеческих) языков является язык той общности, в которую этот ре&енок помещен. Овладение языком было бы невозможно, если бы дело обстояло иначе. Важен следующий вопрос; каковы началь-
ные допущения, касающиеся природы языка, которыми пользуется ре-
бенок при овладении языком, и насколько детализированной и конкрет-
ной является эта врожденная схема (общее определение "грамматики"),
которая постепенно становится более эксплицитной и дифференцированной по мере того, как ребенок овладевает языком? В настоящее вре-
мя мы не можем подойти вплотную к построению такой гипотезы о
врожденных схемах, которая была бы достаточно богатой, подробной и
определенной для того, чтобы объяснить факт усвоения языка. Следовательно,
главной задачей лингвистической теории должно являться развитие представлений о языковых универсалиях, которые, с одной стороны, не будут опровергнуты действительными различиями, существующими между языками, и, с другой стороны, будут достаточно содержательными и зксплицитными, чтобы объяснить быстроту и единообразие процесса овладе-
ния языком и замечательную сложность и разнообразие порождающих
грамматик, являющихся результатом овладения языком.
Изучение языковых универсалий есть изучение свойств, присущих
любой порождающей грамматике естественного языка. Конкретные допу-
щения относительно языковых универсалий могут относиться к синтак-
сическому, семантическому или фонологическому компоненту    или   к
соотношениям между этими тремя компонентами.
Полезно классифицировать языковые универсалии на   формаль-
ные   и   субстанциональные.  Теория субстанциональных универ-
салий утверждает, что единицы некоторого конкретного вида в любом
языке должны браться из некоторого фиксированного класса единиц.
Например, теория различительных признаков Якобсона может быть
проинтерпретирована как теория, делающая некоторое утверждение относительно субстанциональных универсалий в фонологическом компо-
ненте порождающей грамматики. Она утверждает, что всякий выход
этого компонента состоит из элементов, которые характеризуются в
терминах некоторого незначительного числа фиксированных универсаль-
ных фонетических признаков (очевидно, порядка пятнадцати—двадцати),
каждый из которых имеет субстанциональную акустико-артикуляторную
характеристику, независимую от того или иного конкретного языка. Тра-
диционная универсальная грамматика была также теорией субстанцио-
нальных универсалий в данном смысле. Она не только высказывала ин-
тересные мысли о природе универсальной фонетики, но также выдвига-
ла положение о том, что определенные фиксированные синтаксические
категории (Существительное, Глагол и т. п.) могут быть найдены в син-
таксических репрезентациях предложений любого языка и что они яв-

30

ляются носителями общей синтаксической структуры, лежащей в основе
каждого языка. Теория субстанциональных семантических универсалий
может утверждать, например, что в каждом языке определенные десиг-
нативные функции должны выполняться некоторым конкретным образом.
Так, она может утверждать, что каждый язык будет содержать  термы,
обозначающие людей, или лексические единицы, относящиеся к опреде-
ленным конкретным видам объектов, чувств, действий и т.п.
Однако представляется также возможным искать универсальные
свойства более абстрактного вида. Рассмотрим утверждение о том, что
грамматика любого языка удовлетворяет некоторым установленным формальным условиям. Из истинности этой гипотезы само по себе не сле-
дует, что то или иное конкретное правило должно появиться во всех или
даже в каких-либо двух грамматиках. Свойство существования грамма-
тики, удовлетворяющей определенному абстрактному условию,   может
быть названо   формальной  языковой универсалией, если показано,
что это общее свойство естественных языков. Попытки последних лет
определить абстрактные условия, которым должны удовлетворять порож-
дающие грамматики, вызвали к жизни множество гипотез относительно
формальных универсалий в этом смысле. Например, рассмотрим пред-
положение, что синтаксический компонент грамматики должен   содер-
жать трансформационные правила (являющиеся операциями весьма спе-
циального вида), отображающие семантически интерпретированные глу-
бинные структуры в фонетически интерпретированные поверхностные
структуры, или предположение о том, что фонологический компонент
грамматики содержит ряд правил, подмножество которых может цикли-
чески применяться к составляющим поверхностной структуры, начиная
с составляющих низкого ранга и кончая составляющими высокого ран-
га (трансформационный цикл в смысле последних работ по фонологии).
Такие предположения дают утверждения совершенно другого вида, не-
жели утверждение о том, что определенные субстанциональные  фоне-
тические элементы достаточны для фонетической репрезентации   во
всех языках, или что определенные конкретные категории должны быть
центральными для синтаксиса всех языков, или что определенные се-
мантические признаки или категории дают универсальную схему  для се-
мантического описания. Такого рода субстанциональные универсалии
касаются словаря для описания языка; формальные же универсалии от-
носятся к характеру правил, которые встречаются в грамматиках, и к
способам, которыми они могут быть взаимосвязаны.
На семантическом уровне также возможно пытаться искать то, что
может быть названо формальными универсалиями   в только что опреде-
ленном смысле. Рассмотрим, например, допущение о том, что собствен-
ные имена в любом языке должны обозначать объекты, удовлетворяю-
щие условию пространственно-временной протяженности15, и что то же
самое истинно для других термов, обозначающих объекты;   или условие,
что слова, обозначающие цвет, в любом языке должны разделять спектр
на непрерывные сегменты; или условие, что искусственно созданные

31

(iv) метод определения структурного описания для данного предложения по заданной грамматике
(v) способ сравнительной оценки предлагаемых альтернативных
грамматик
Изложив те же самые требования в несколько других терминах, мы
должны потребовать от такой лингвистической теории, чтобы она обес-
печивала:
(14)      (i) перечисление класса S1, S2, . . . возможных предложении
(ii) перечисление класса SD1, SD2, . . . возможных структурных опи-
саний
(iii) перечисление класса G1, G2, . . . возможных порождающих грам-
матик
(iv) определение функции ? такой, что SDf(i, j) есть структурное
описание, приписываемое предложению si   грамматикой Gj,
для произвольных i,  j18.
(v) определение функции m такой, что m(i)   есть целое число, яв-
ляющееся оценкой грамматики Gi (положим, например, что бо-
лее низкая оценка выражается большим числом)
Решение стремиться  к адекватности объяснения требует выполнения по
крайней мере столь сильных условий.
Теория, удовлетворяющая данным условиям, будет стремиться сле-
дующим образом объяснить, как происходит овладение языком. Рассмот-
рим вначале природу исходных языковых данных. Они состоят из конеч-
ного количества информации относительно предложений, которое  к то-
му же   должно быть сильно ограничено в объеме, если учитывать реаль-
но существующие временные ограничения, причем эта информация до-
вольно посредственного качества (ср. примечание 14). Например, опреде-
ленные сигналы могут быть допущены в качестве правильно построен-
ных предложений, в то время как другие могут быть определены  как
не-предложения   в результате исправления попыток овладевающего язы-
ком со стороны языкового коллектива. Далее, условия использования
могут требовать, чтобы структурные описания приписывались данным
объектам вполне определенным образом. То, что последнее является
предпосылкой для усвоения языка, следует, видимо, из широко принятой
(но пока совершенно не подтвержденной) точки зрения, что должна су-
ществовать частично семантическая основа для усвоения синтаксиса
или для обоснования гипотез относительно синтаксического компонента
грамматики. Между прочим, часто не осознают, насколько сильным яв-
ляется это утверждение по отношению к врожденной способности ребен-
ка формировать понятия и к системе языковых универсалий, которые
эта способность подразумевает. Тем самым утверждается, по-видимому,
что ребенок имеет врожденную теорию потенциальных структурных опи-
саний, которая достаточно содержательна и полно развита, чтобы он был
в состоянии определить, исходя из реальной ситуации, в которой встре-

чается сигнал, какие структурные описания могут соответствовать дан-
ному сигналу, а также чтобы он   был в состоянии делать это частично
до формирования какого бы то ни было допущения относительно язы-
ковой структуры данного сигнала. Сказать, что допущение относитель-
но врожденной способности чрезвычайно сильно, еще не значит   ска-
зать, что оно   неверно. Во всяком случае, допустим в предваритель-
ном порядке, что исходные языковые данные состоят из сигналов, клас-
сифицируемых как предложения и   не-предложения, и из частичного  и
предварительного попарного сочетания сигналов со структурными опи-
саниями.
Устройство по усвоению языка, которое удовлетворяет условиям
(i)—(iv), способно использовать такие исходные языковые данные в ка-
честве эмпирической основы для овладения языком. Это устройство
должно исследовать множество возможных гипотез G1, G2,.... кото-
рые доступны для него в силу условия (iii), и отобрать те граммати-
ки, которые совместимы с исходными языковыми данными, представ-
ленными в терминах условий (i) и (ii). Можно проверить наличие совместимости в силу того, что данное устройство удовлетворяет усло-
вию (iv). Затем данное устройство выберет одну из этих потенциаль-
ных грамматик с помощью оценочной меры,   гарантированной условием (v)19. Теперь выбранная грамматика обеспечивает данное устройст-
во методом интерпретации произвольного предложения в силу условий
(и) и (iv). Это значит, что теперь данное устройство построило тео-
рию данного языка, выборкой которого служили исходные языковые
Данные, Теория, которую данное устройство выбрало и внутренне реп-
резентировало, определяет его скрытую компетенцию, его знание  языка. Ребенок, который таким образом усваивает язык, конечно, обладает   знанием,  значительно превышающим то, что он "заучил".  Его
знание данного языка, определяемое усвоенной им грамматикой, идет
значительно дальше представленных исходных языковых данных и ни
в коем случае не является "индуктивным обобщением" на основе этих
данных.
Такое объяснение   овладения языком может, очевидно, быть пери-
фразировано   непосредственно   в виде описания того, как лингвист,
работа которого определяется лингвистической теорией, удовлетворяю-
щей условиям (i)—(v), будет обосновывать грамматику, которую он кон-
струирует для некоторого языка на основе имеющихся исходных язы-
ковых данных20.
Отметим, между прочим, что нужно различать несколько разных
видев использования исходных языковых данных, необходимых при ов-
ладении языком. Частично такие данные определяют, в сферу какого из
возможных языков (то есть языков, снабженных грамматиками в соот-
ветствии с априорным ограничением (iii)) помещен овладевающий язы-
ком, и это именно та функция исходных языковых данных, которую мы
здесь рассматриваем. Но такие данные могут также играть совершен-
но другую роль, а именно, определенные виды данных и опыт   могут

34

требоваться для того, чтобы привести устройство по усвоению языка  в
действие, даже если они не смогут ни в малейшей степени влиять на
способ его функционирования. Так, было обнаружено, что семантиче-
ская соотнесенность может значительно упростить употребление в экс-
перименте по овладения» синтаксисом, несмотря на то, что она, види-
мо, не влияет на  способ,  которым   достигается усвоение синтакси-
са, то есть она не играет роли в определении того, какие гипотезы
отбираются человеком, который овладевает языком (Miller and Normann,
1964). Подобно этому, вовсе не удивительно будет обнаружить, что нор-
мальное овладение языком требует использования языка тем или иным
способом в реальных жизненных ситуациях. Но этого (даже если   это
верно) не будет достаточно для того, чтобы показать, что информация, относящаяся к ситуационному контексту (в частности, попарное со-
отнесение   сигналов со структурными описаниями, которое по крайней
мере частично предшествует допущениям относительно синтаксической
структуры), играет какую-либо роль в определении того, как усваивает-
ся язык, коль скоро механизм включился в работу и задача овладения
языком ребенком осуществляется. Это различие хорошо известно и  за
пределами сферы усвоения языка. Например, Ричард Хелд показал многочисленными экспериментами, что при определенных обстоятельствах
реафферентная стимуляция (то есть стимуляция, являющаяся результа-
том  сознательной   деятельности)  является предпосылкой к развитию концепции зрительного пространства, хотя она может  не влиять
на характер  этой концепции (ср. Held and Hein. 1963; Held and Freedman,
1963 и приведенную там литературу). Или, если взять один из бесчис-
ленных примеров из работ по обучению животных, было обнаружено
(Lemmon and Patterson, 1964), что восприятие глубины у ягнят значитель-
но облегчается в случае контакта новорожденного с матерью, хотя
опять же тут нет оснований предполагать, что природа "теории зритель-
ного пространства" у ягненка зависит от этого контакта.
При изучении действительного характера овладении языком или каким-либо другим знанием, конечно, необходимо проводить тщательное
различие между этими двумя функциями внешних даных-функцией
введения в действие или облегчения работы врожденных механизмов и
Функцией частичного определения того направления, которое этот про-
цесс примет21.
Возвращаясь теперь к основной теме, назовем теорию языковой
структуры, которая удовлетворяет условиям (i)-(v), объяснитель-
ной теорией,  а теорию, которая удовлетворяет условиям (i)-(iv),—
описательной   теорией. Действительно, лингвистическая теория,
которая стремится только к адекватности описания, будет ограничи-
вать свое внимание вопросами (i)—(iv). Такая теория должна, другими
словами, задавать класс порождающих грамматик, в котором для каж-
дого языка имеется описательно адекватная грамматика данного языка —грамматика, приписывающая предложениям структурные описания
(в силу условия (iv)) в соответствии с языковой компетенцией носите-

35

ля языка. Теория языка эмпирически значима только в той степени, в какой она удовлетворяет условиям (i)—(iv), следующий вопрос, вопрос об
адекватности объяснения, возникает только в связи с теорией, которая
удовлетворяет также условию (v)(однако см. стр. 37).  Другими словами, он возникает в той степени, в какой данная теория обеспечивает
принципиальную основу для выбора описательно адекватной грамматики
на основе исходных языковых данных с использованием хорошо опре-
деленной оценочной меры.
Изложенное вводит в заблуждение в одном важном отношении. Оно
допускает толкование, что для поднятия описательно адекватной тео-
рии до уровня адекватности объяснения необходимо лишь определить
соответствующую оценочную меру. Однако это неправильно. Теория мо-
жет быть описательно    адекватной в только что определенном смыс-
ле   и тем не менее давать такой широкий класс потенциальных грам-
матик, что не будет возможности обнаружить формальное свойство, вы-
деляющее описательно адекватные грамматики вообще из массы грамматик, совместимых со всеми имеющимися данными. В действительно-
сти, почти всегда фактической задачей является ограничение класса
возможных гипотез путем введения дополнительных структурных ограничений на понятие "порождающая грамматика". Для построения разумной модели усвоения необходимо свести класс достижимых22 (attai-
nable) грамматик, совместимых с имеющимися исходными языковыми
данными, до таких пределов, чтобы выбор среди них мог быть сделан
с помощью формальной оценочной меры. Это требует точного и узкого определения понятия "порождающей грамматики" —ограничивающей
и содержательной гипотезы относительно универсальных свойств, кото-
рые определяют форму языка   в традиционном смысле этого термина.
Эта же самая точка зрения может быть высказана в несколько дру-
гой форме. Если дано несколько описательно адекватных грамматик  ес-
тественных языков, интересно определить, в какой степени они уникаль-
ны и в какой степени между ними имеются глубинные, лежащие в осно-
ве, сходства,   которые относятся к форме языка как такового. Реаль-
ный прогресс в лингвистике состоит в открытии того факта, что опре-
деленные свойства существующих языков могут Сыть сведены к универ-
сальным свойствам языка и объяснены в терминах более глубинных
свойств языковой формы. Поэтому основные усилия лингвиста должны
состоять в  обогащении теории языковой формы путем формулирования
более конкретных ограничений и условий для понятия "порождающая
грамматика". В тех случаях, когда это возможно, конкретные грамма-
тики могут быть упрощены путем устранения из них описательных ут-
верждений, относящихся к обшей теории грамматики (ср. §5). Например,
если мы заключаем, что трансформационный цикл23 является универ-
сальным свойством фонологического компонента, то нет необходимости
описывать в грамматике английского языка способ функционирования
тех фонологических правил, которые касаются синтаксической структу-
ры. Это описание будет теперь исключено из грамматики английского

36

языка и сформулировано в качестве формальной языковой универсалии
как часть теории порождающих грамматик. Очевидно, что это заключение, если оно обосновано, будет означать важный шаг в развитии теории языка, так как этим будет показано, что то, что кажется особен-
ностью английского языка, в действительности может быть объяснено
в терминах общего и глубинного эмпирического допущения относитель-
но природы языка, допущения, которое может быть отвергнуто, если
оно окажется неверным при изучении описательно адекватных грамма-
тик других языков.
Говоря кратко, наиболее серьезная проблема, которая возникает
при попытке достигнуть адекватности объяснения, состоит в определе-
нии понятия "порождающая грамматика" достаточно содержательным,
детализированным и высоко структурированным способом. Теория грам-
матики может быть описательно адекватной и тем не менее оставлять
невыраженными важнейшие признаки, которые определяют свойства ес-
тественного языка и которые отличают естественные языки от произ-
вольных знаковых систем. Именно по этой причине попытка достичь
адекватности объяснения—попытка обнаружить языковые универсалии —
имеет решающее значение на каждой стадии понимания языковой струк-
туры, несмотря на тот факт, что даже адекватность описания  может
быть еще не достигнута в широком масштабе. Совсем не обязательно
достичь адекватности описания, прежде чем поднимать вопрос об адек-
ватности объяснения. Напротив, решающие вопросы, которые   имеют
важнейшее значение для нашей концепции языка, а также для практи-
ки описания, почти всегда касаются адекватности объяснения по отно-
шению к конкретным аспектам структуры языка.
Чтобы усвоить язык, ребенок должен выработать гипотезу, совме-
стимую с представленными данными: он должен выбрать из совокупно-
сти потенциальных грамматик одну конкретную грамматику, которая
соответствует данным, имеющимся в его распоряжении. Логически возможно, что данные могут быть достаточно богатыми и класс потенци-
альных грамматик достаточно ограничен, так что не более чем    одна
разрешенная грамматика будет совместима с  имеющимися данными в
момент успешного усвоения языка  в нашей идеализированной "мгновен-
ной" модели (ср. примечания 19 и 22). В этом случае не будет необхо-
димости нив какой оценочной процедуре, являющейся частью лингвис-
тической теории,  то есть врожденным свойством организма или  уст-
ройством, способным к усвоению языка. Довольно трудно представить
себе детально, как такая логическая возможность может быть реали-
зована, и все конкретные попытки сформулировать эмпирически адек-
ватную лингвистическую теорию, несомненно, оставляют простор для
взаимно  противоречивых грамматик, которые все совместимы с  ис-
ходными данными любого возможного вида. Все такие теории требуют
поэтому дополнения оценочной мерой, если необходимо объяснять   при-
роду усвоения языка и обосновывать выбор   конкретных грамматик, и
я буду продолжать   в предварительном порядке  допускать, как и преж-
де, что это эмпирический факт, касающийся врожденной человеческой
faculte de langage  и, следовательно, также общей лингвистической

Очевидно   также, что оценочные меры того вида, который обсужда-
ется в литературе по порождающим грамматикам, не могут применять-
ся для сравнения различных теорий грамматики; сравнение граммати-
ки из одного класса предлагаемых грамматик с грамматикой из дру-
гого класса при  помощи  такой меры  совершенно лишено смыс-
ла. Наоборот, оценочная мера такого рода является существенной ча-
стью конкретной теории грамматики, нацеленной на адекватность объ-
яснения. Верно, что в некотором смысле альтернативные теории язы-
ка (как и альтернативные теории в других областях) можно   сравни-
вать по простоте и красоте. Однако мы обсуждаем здесь   не   этот
общий вопрос, а проблему сравнения двух теорий какого-либо языка—
двух грамматик этого языка—в терминах некоторой общей лингвис-
тической теории. Все сводится, таким образом, к проблеме формули-
рования объяснительной теории языка, и не следует это смешивать с
проблемой выбора среди конкурирующих теорий языка. Выбор среди
конкурирующих теорий языка является, конечно, основополагающим
вопросом и должен быть также осуществлен, насколько это возможно,
на эмпирической основе адекватности описания и объяснения. Но этот
вопрос не имеет отношения к использованию какой-либо оценочной ме-
ры в целях достижения адекватности объяснения.
В качестве конкретной иллюстрации рассмотрим вопрос о том, дол-
жны ли правила грамматики быть неупорядоченными (назовем соответ-
ствующую лингвистическую теорию ТU) или каким-либо определенным
образом упорядоченными (теория Т0). Нет априорного способа опреде-
лить, какой из двух подходов верен. Не существует какого-либо  из-
вестного абсолютного представления о "простоте" или "красоте", вы-
работанного в рамках лингвистической теории или обшей эпистемоло-
гии, в соответствии с которым можно было бы сравнить ТU и TO.Со-
вершенно бессмысленно, следовательно, утверждать, что в некотором
абсолютном смысле ТU  "проще", чем Т0, или наоборот. Можно легко
изобрести общее  понятие "простоты", при котором ТU будет предпоч-
тено Т0   или наоборот,   и ни в одном из этих двух случаев это поня-
тие не будет иметь какого-либо известного обоснования. Определен-
ные оценочные меры предлагаются и частично эмпирически обосно-
вываются в лингвистике, например, минимизация числа идентифициро-
ванных признаков (по работам Halle 1959а, 1961, 1962а, 1964) или ме-
ра, основанная на аббревиатурных обозначениях (см. стр.42 и далее).
Эти меры здесь не применимы, поскольку они являются внутренними
по отношению к конкретной лингвистической теории, и их эмпириче-
ское обоснование опирается в основном на этот факт. Чтобы осушествить выбор между ТU и TO, следует действовать совершенно иначе.
Мы должны задаться вопросом, обеспечивает ли каждая из теорий ТU
или Т0 адекватность описания для естественных языков, или она ве-
дет к адекватности объяснения. Это вполне осмысленный эмпириче-
ский вопрос, если рассматриваемые теории сформулированы достаточ-
но тщательно. Например, если ТUS —это известная теория грамматики

39

структуры составляющих, a TOS — это та же теория с дополнительным
условием, что правила линейно упорядочены и применяются цикличес-
ки, причем по крайней мере, одно правило А>Х является обязатель-
ным для каждой категории А с тем, чтобы гарантировать непустоту
каждого цикла, тогда можно показать, что ТUS   и TOS несравнимы  по
описательной силе (по "сильной порождающей способности" — см. §9; об-
суждение таких систем см, в работе Chomsky, 1955, главы 6 и 7   и
Chomsky, 1956). Мы можем, следовательно, задаться вопросом, подхо-
дят ли естественные языки под   ТUS   или TOS , которые являются неэк-
вивалентными и эмпирически различаемыми теориями. Или, предполо-
жив, что ТUS   и TOS —это теории фонологического компонента (где TUP ос-
тавляет фонологические правила неупорядоченными, a TOP частично упо-
рядочивает их), легко изобрести гипотетические "языки", для которых
важные обобщения выразимы в терминах TOP, но не TUP, или наоборот.
Мы можем, таким образом, пытаться определить, имеются ли важные
обобщения, которые выразимы в терминах одной теории и не вырази-
мы в терминах другой в случае эмпирически заданных языков, В прин-
ципе возможен любой из двух результатов, это вопрос, определяющийся исключительно фактами и касающийся свойств естественных языков.
Мы увидим далее, что TOS довольно хорошо мотивируется в качестве
теории  базы, и предлагаются мощные аргументы, показывающие, что в
качестве теории фонологических процессов  TOP   правильна, а TUP непра-
вильна (ср. Chomsky, 1951, 1964; Halle, 1959a, 1959b, 1962a, 1964). В каждом из этих двух случаев дискуссия сводится к зависящему исключи-
тельно от фактов вопросу о выразимости лингвистически значимых
обобщений в терминах одной или другой из этих двух теорий, а не  к
какому-либо предполагаемому абсолютному смыслу "простоты", по ко-
торому ТU   и Т0   могут быть оценены по отношению друг к другу. Не-
дооценка этого факта приводит к большому количеству пустых и бес-
смысленных споров.
Путаница в этих вопросах, возможно, объясняется также тем об-
стоятельством, что об "обосновании" грамматики можно, как отмечалось
на стр. 28—29, говорить в нескольких различных смыслах. Повторим здесь
главную мысль: с одной стороны, грамматика может быть обоснована
внешними соображениями адекватности описания: мы можем задаться
вопросом, правильно ли она констатирует факты данного языка, пра-
вильно ли она предсказывает, каким образом идеализированный носи-
тель языка будет понимать произвольные  предложения, и дает ли она
правильное представление об основе для такого понимания; с другой
стороны, грамматика может быть обоснована внутренними соображе-
ниями, если при наличии объяснительной лингвистической теории можно
будет показать, что данная грамматика является наиболее высоко оце-
ниваемой грамматикой, которую допускает данная теория, и совмести-
мой с исходными языковыми данными. В последнем случае для построе-
ния такой грамматики предлагается принципиальная основа, и она,та-
ким образом, обосновывается гораздо более глубокими эмпирическими

40

соображениями. Оба вида обоснований, конечно, необходимы, однако
важно не смешивать их, В случае лингвистической теории, являющейся
только описательной, можно дать лишь один вид обоснования, а имен-
но, мы можем показать, что она допускает грамматики, удовлетворяю-
щие внешнему условию адекватности описания24. Более глубокий вопрос
о внутреннем обосновании может возникнуть только, когда удовлетво-
рены все условия (i)-(v) из (12)—(14).
Очевидно также, что все рассуждения о том, является ли оценоч-
ная мера "необходимой" частью лингвистической теории, совершенно
лишены смысла (см., однако, стр. 37).    Если лингвист довольствуется
формулировкой описаний, полученных тем или иным способом, не заботясь   об обосновании, и если он не намеревается перейти от изуче-
ния фактов конкретных языков к исследованию характерных свойств
естественного языка как такового, тогда построение какой-либо оценочной процедуры и связанные с этим заботы относительно адекват-
ности описания не должны его тревожить. В этом случае, поскольку
интерес к обоснованию утрачен,  никакие данные, никакая аргументация (кроме минимального требования последовательности) не  имеют
никакого отношения к тому, что лингвист предлагает в качестве линг-
вистического описания, С другой стороны, если он хочет  достичь адек-
ватности описания в своем исследовании структуры языка, он должен
заняться проблемой разработки объяснительной теории формы грам-
матики, поскольку это дает один из основных инструментов для по-
лучения описательно адекватной грамматики в каждом конкретном слу-
чае, Другими словами, для выбора грамматики конкретного языка L
всегда будет совершенно недостаточно данных, полученных только
из L. Более того, другие существенные данные (а именно, удачные
грамматики для других языков или   удачные фрагменты для других
частей L) будут доступны лингвисту, только если он располагает
объяснительной теорией. Такая теория ограничивает выбор граммати-
ки двояким способом: она накладывает формальные условия на грам-
матику и предоставляет оценочную процедуру для применения  ее  к
языку L, которым лингвист   в данный момент занимается, И формаль-
ные условия, и оценочная процедура могут быть эмпирически обос-
нованы их удачным использованием в других случаях. Следовательно,
любое дальновидное стремление  к адекватности описания должно при-
вести к попытке разработки объяснительной теории, которая выполня-
ет эти две функции, а стремление к адекватности объяснения, несом-
ненно, предполагает исследование оценочных процедур.
Основная проблема при разработке оценочной меры для грамма-
тик состоит в определении того, какие обобщения о языке являются
существенными: оценочная мера должна быть выбрана таким образом,
чтобы оказывать предпочтение этим обобщениям. Обобщение мы име-
ем в том случае, когда множество правил о различных единицах мо-
жет быть заменено единственным правилом (или, в более общем слу-
чае, частично совпадающими правилами) о всем множестве единиц,

4!

шли в том случае, когда можно показать, что с "естественным   клас-
сом" единиц происходит определенный процесс или множество сходных
процессов. Таким образом, выбор оценочной меры обусловливает решение вопроса о том, что такое "сходные процессы" и "естественные
классы",   короче говоря, что такое существенные обобщения. Проблема
состоит в том, чтобы изобрести процедуру, которая припишет грамма-
тике числовую   меру оценки соответственно степени достижения ею линг-
вистически существенного обобщения. Очевидной числовой мерой, кото-
рую можно применить к грамматике, является длина, выражаемая чис-
лом символов. Но чтобы она была осмысленной мерой, следует изобрес-
ти такие обозначения и так ограничить форму правил, чтобы сущест-
венные соображения относительно сложности и общности превратились
в соображения, связанные с длиной, чтобы настоящие обобщения укорачивали грамматику, а ложные—нет. Таким образом, если в качестве
оценочной меры принимается длина, то   что такое "существенное обобщение", определяется теми соглашениями относительно способов обоз-
начения, которые использованы при представлении грамматики,
В этом и заключается   на самом деле   то рациональное содержа-
ние, которое кроется за соглашениями относительно использования раз-
личных скобок и т. п., принятыми в эксплицитных (то есть порождаю-
щих) грамматиках. Подробное обсуждение этих вопросов см, в работах
Chomsky (1951, 1955), Postal (1962a) и Matthews (1964). Рассмотрим лишь
один пример-разложение английского Вспомогательного Глагола, Фак-
ты гласят, что такая составляющая должна содержать Время (которое
далее   может быть  Прошедшим  или Настоящим), может содержать, а
может и не содержать Модальность   и или Перфектный,  или Длитель-
ный  Вид (или оба), причем эти элементы должны появляться в только
что указанном порядке. Используя известные соглашения относительно
способов обозначения, мы можем сформулировать это правило следую-
щим образом:
(15)   Aux*-> Время (Модальность) (Перфектностъ) (Длительность)
(опуская подробности, которые здесь не существенны). Правило (15) яв-
ляется сокращенной записью восьми правил, которые разлагают эле-
мент Aux на восемь его возможных форм. Будучи сформулированы
полностью, эти восемь правил использовали бы двадцать символов, тог-
да как правило (15) использует четыре (не считая Aux ни в том, ни в
другом случае). Скобочные обозначения имеют в этом случае следующий смысл. Они утверждают, что разница между четырьмя и двадцатью
символами является мерой степени лингвистически значимого обобще-
ния, достигнутой в языке, имеющем формы, приведенные в списке (16),

Aux - один из специальных символов, "символов классов", принятых в
теории трансформационных порождающих грамматик для обозначения син-
таксических классов слов и других видов составляющих. Aux означает
Вспомогательный глагол (Verbal Auxiliary). Список подобных символов,
встречающихся в книге, с пояснениями см. в Приложении 2 (прим. пер.).
42

для выражения Вспомогательной Составляющей, по сравнению с языком,
который имеет, например, формы, приведенные в списке (17), в качестве
представителей этой категории.
(16)   Время, Время    Модальность, Время^Перфектностъ,
Время^Длителъностъ, Время^Модальностъ^Перфектностъ,
Время^Модальностъ^Длителъностъ, Время^Перфектность
^Длительность, Время^Модальность^Перфектность^Длительность

(17)   Время^Модальность^Перфектность^Длительность,
Модальность^Перфектность^Длительность^Время,
Перфектностъ^Длителъностъ^Врвмя^Модальность,
Длительностъ^Время^Модальность^Перфектность,
Время^Перфектностъ,    Модальность^Длительностъ
Как в случае списка (16), так и в случае списка (17) используются
двадцать символов. Список (16) сокращается до правила (15) при помощи
соглашения относительно способов обозначения, список (17) не может быть
сокращен при помощи такого соглашения. Следовательно, принятие  из-
вестных соглашений относительно способов обозначения с применением
круглых скобок равносильно утверждению о том, что имеется лингвисти-
чески значимое обобщение, лежащее в основе множества форм из спис-
ка (16), но не множества форм из списка (17). Оно равносильно эмпири-
ческой гипотезе о том, что регулярности того типа, который представ-
лен для примера списком (16), принадлежат к числу тех, которые обна-
руживаются в естественных языках, и при этом к такому их типу,  ко-
торый ожидают дети, овладевающие каким-либо языком, тогда как цик-
лические регулярности того типа, который представлен для примера
списком (17), хотя они, абстрактно говоря, вполне реальны, не свойст-
венны естественному языку, не принадлежат к тому типу, который де-
ти будут интуитивно пытаться обнаружить в языковых данных, и овла-
девающему языком гораздо труднее сконструировать их на базе разроз-
ненных данных или использовать их. Утверждается, таким образом, что,
имея разрозненные примеры из (16), овладевающий языком построит пра-
вило (15), порождающее полное множество форм с их семантическими
интерпретациями, в то время как, имея разрозненные примеры, которые
могли бы быть подведены под циклическое правило, он не сможет включить это "обобщение" в свою грамматику: он не сможет, например, вы-
вести из существования выражений yesterday John arrived  "Вчера Джон
приехал" и John arrived yesterday "Джон приехал вчера", что имеется
третья форма  arrived yesterday John   "приехал вчера Джон"?* или из су-
ществования выражений   is John here  "(есть) Джон здесь" И   here is John
Переводы не полностью передают свойства оригинала: первые две анг-
лийские формы каждого из двух рядов примеров грамматичны (как и их
переводы), а третья английская форма каждого ряда неграмматична (в
отличие от переводов) (прим. пер.).

43

"здесь (есть) Джон", что имеется третья форма John here is "Джон
здесь (есть)". Можно легко предложить другое соглашение
относительно способов обозначения, которое сведет список (17)
к более короткому правилу, чем список (16), сделав, таким образом,
иное эмпирическое допущение о том, что представляет собой лингвистически
значимое обобщение. Нет априорных оснований для предпочтения  
обычного соглашения; оно просто является выражением эмпирического
утверждения о структуре естественного языка и о
предрасположенности ребенка к поиску определенных типов
регулярностей в естественном языке.
К иллюстративным примерам предыдущего абзаца следует отно-
ситься с некоторой осторожностью. Оценочную процедуру
образует полное множество соглашений относительно способов обозначения, как это
было очерчено выше. Фактическое содержание объяснительной теории
заключается в том, что она утверждает, что на основе имеющихся
данных будет избрана наиболее высоко оцениваемая грамматика допусти-
мой формы. Следовательно, описания конкретных подсистем грамма-
тики должны оцениваться в зависимости от их воздействия на  всю
систему правил. В какой степени отдельные части грамматики могут быть
выделены независимо от других — это эмпирический вопрос, о котором
в настоящее время известно очень мало. Хотя альтернативы можно сфор-
мулировать четко, необходимо более глубокое изучение конкретных
языков, чем то, которое достижимо в настоящее время, чтобы решить
вопросы, немедленно возникающие при рассмотрении этих крайне важ-
ных проблем. Насколько мне известно, единственная попытка оценить
довольно полную и сложную подсистему грамматики содержится в работе
Chomsky (1951), но даже там показано только то, что оценкой си-
стемы является "локальный максимум" в том смысле, что при взаи-
мозамене соседних правил оценка снижается. Результат модификаций
в большем масштабе не изучен. Некоторые аспекты этой обшей проблемы,
касающиеся лексической и фонологической структуры, обсуждают-
ся   В работе Halle   and Chomsky (forthcoming).
Одним частным случаем этого общего подхода к оценке,  который
был разработан особенно убедительным образом, является условие ми-
нимизации числа идентифицированных признаков в фонологическом ком-
поненте грамматики. Можно весьма правдоподобным образом аргумен-
тировать то обстоятельство, что это условие задает понятия "естест-
венного класса"  и "значимого обобщения", на которые имплицитно опи-
раются дескриптивные и сравнительно-исторические фонологические
исследования и которые определяют интуитивно ощущаемое различие
между "фонологически возможными"   и "фонологически невозможными"
бессмысленными формами. См. обсуждение этого вопроса в работах
Halle (1959a, 1959b, 1961, 1962а,  1964),  Halle   and Chomsky (forthcoming).
Важно отметить, что эффективность этой конкретной меры
оценки полностью зависит от одного сильного допущения относительно формы
грамматики, а именно, допущения о том, что разрешается только при-

44

знаковое обозначение. Если наряду с признаковым обозначением
допускается фонемное обозначение, то эта мера оценки дает, как показывает Халде, абсурдные следствия.
Таким образом, становится ясно, что если за меру оценки для грам-
матики берется длина, то выбор обозначений и других соглашений не яв-
ляется произвольным или "чисто техническим" делом. Это, напротив,
такое дело, которое имеет непосредственное и возможно весьма карди-
нальное эмпирическое значение. Когда в лингвистическую теорию того
рода, который мы обсуждаем, вводятся конкретные приемы обозначе-
ния, то имплицитно делается определенное эмпирическое утверждение
о естественном языке. Подразумевается, что человек, овладевающий ка-
ким-либо языком, будет пытаться формулировать обобщения,  которые
легко (то есть малым числом символов) могут быть выражены на языке
обозначений, действующих в этой теории, и что он предпочтет грамма-
тики, содержащие эти обобщения, другим грамматикам, также совмес-
тимым с имеющимися данными, но содержащим обобщения другого рода,
другие представления с "естественном классе" и т.д. Это может быть
весьма сильным допущением, и оно вовсе не обязано быть истинным по
каким-либо априорным соображениям.
Чтобы избежать возможного затяжного недоразумения по этому по-
воду, я хочу еще раз повторить, что данное обсуждение проблемы ов-
ладения языком в терминах формулировки правил, гипотез и т.п. каса-
ется не сознательной формулировки и выражения последних, а процес-
са получения внутреннего представления о порождающей системе, кото-
рая может быть удобно описана в этих терминах.
Короче говоря, ясно, что ни одна современная теория языка не мо-
жет надеяться на достижение адекватности объяснения за пределами
весьма ограниченных областей. Другими словами, мы очень далеки  от
того, чтобы иметь возможность представить систему формальных и суб-
станциональных лингвистических универсалий, которая была бы доста-
точно содержательной и подробной, чтобы отразить факты овладения
языком. Чтобы продвинуть лингвистическую теорию в направлении адек-
ватности объяснения, мы должны попытаться улучшить оценочную ме-
ру для грамматик или сузить формальные ограничения, налагаемые на
грамматики, таким образом, чтобы стало труднее найти высоко оцени-
ваемую гипотезу, совместимую с исходными языковыми данными. Нет
никакого сомнения, что современные теории грамматики нуждаются в
модификации   и в одном   и в другом направлениях, причем последнее,
вообще говоря, является более перспективным. Таким образом,
решающей проблемой для лингвистической теории является, по-видимому, из-
влечение утверждений и обобщений из конкретных описательно адекват-
ных грамматик и везде, где это возможно, соотнесение их с общей
теорией лингвистической структуры, что обогатит эту теорию и внесет
большую структурность в схему грамматического описания. В каждом
случае; когда это осуществлено, утверждение о конкретном языке за-
меняется соответствующим утверждением о языке вообще, из которого

45

во  тщательно разрабатываются в современной лингвистике под влия-
нием соссюровской уверенности в основополагающем характере этих
принципов. Предполагается, таким образом, что предварительный  ана-
лиз опыта осуществляется периферийными обрабатывающими механиз-
мами и что понятия и знания, которыми располагает индивид  помимо
этого, приобретаются в результате приложения имеющихся индуктив-
ных принципов к этому изначально проанализированному опыту26. Та-
кие взгляды могут быть четко сформулированы тем или иным спосо-
бом в качестве эмпирических гипотез о природе сознания.
Иной подход к проблеме усвоения языка присущ рационалистским
размышлениям об умственных процессах, При рационалистском подходе
утверждается, что помимо периферийных обрабатывающих механизмов27
имеются врожденные  идеи и различного рода принципы, которые  за-
дают форму приобретенного знания, причем, возможно, довольно огра-
ниченным и высокоорганизованным способом. Условием для активиза-
ции этих врожденных механизмов является наличие соответствующей
стимуляции. Так, для Декарта (Descartes, 1647) врожденными являют-
ся те идеи, которые коренятся в способности мыслить, а не во внеш-
них объектах:
"...ничто не доходит до нашего ума от внешних объектов через
органы чувств, кроме определенных телесных движений,... но да-
же эти движения и образы, которые из них проистекают, мыслятся
нами не в той форме, которую они принимают в органах чувств...
Отсюда следует, что представления об этих движениях и образах
являются сами по себе врожденными для вас. Тем более врожден-
ными должны быть идеи боли, цвета, звука   и им подобные, раз
наш ум может, в случае определенных телесных движений,
обозревать эти идеи, поскольку они не имеют сходства с этими те-
лесными движениями... " (р. 443).
Примером подобного же типа врожденных представлений является
представление о том, что вещи, тождественные какой-либо одной и той
же веши, тождественны и друг другу, поскольку эти представления не
могут возникнуть в качестве необходимых принципов из "конкретных
движений". Вообще,
"зрение... не представляет ничего, помимо картин, а слух ничего,
помимо голосов или звуков, поэтому все те веши, о которых
мы думаем, помимо этих голосов и картин, как о представленных
ими, доходят до нас посредством идей, которые проистекают не из
какого иного источника, как из нашей способности мыслить, и со-
ответственно являются вместе с самой этой способностью   врож-
денными для нас, т.е. всегда существующими в нас  в потенции;
потому что существование во   всякой способности есть не реаль-
ное, а потенциальное существование, поскольку само слово "спо-
собность" обозначает ни что иное как потенцию... [Таким обра-
зом, идеи являются врожденными в том же смысле, как] в неко-
торых семьях врожденной является щедрость, в других —опреде-

47

ленные болезни, как подагра или камни, и  не потому, что в   силу
этого обстоятельства младенцы в этих семьях страдают  от   этих
болезней в утробе матери, а потому, что они рождаются с опреде-
ленной наклонностью или расположением к их возникновению..."
(р. 442).
Еще раньше лорд Херберт (Lord Herbert, 1624) утверждает, что врож-
денные идеи и принципы "остаются скрытыми, когда соответствующие
им объекты отсутствуют, и даже исчезают и не подают признаков свое-
го существования";   их "следует мыслить себе не столько как резуль-
тат опыта, сколько как принципы, без которых у нас вообще не было
бы никакого опыта..." (р. 132). Без этих принципов  "мы не могли бы
иметь никакого опыта вообще и не были бы способны к наблюдениям",
"мы не смогли бы научиться различать вещи и схватывать общее меж-
ду ними..." (р. 105). Эти положения разрабатываются весьма пространно
во всей рационалистской философии семнадцатого века. Приведу только
один пример: Кэдуорт (Cudworth, 1731) приводит пространную аргумен-
тацию в поддержку своего положения о том, что "существует множество
идей, свойственных сознанию, которые, хотя представления о   них ча-
сто вызываются в случае движения или воздействия ощутимых объектов
извне на наше тело, тем не менее сами по себе не отражаются и не от-
печатываются в нашей душе от этого, потому что разум вовсе не рас-
познает ничего подобного в телесных объектах, и стало быть они долж-
ны проистекать по необходимости из врожденной силы и деятельности
самого сознания..." (Book IV). Даже у Локка обнаруживается в сущности
то же положение, как указывал Лейбниц и другие комментаторы  пос-
ле него.
В "Логике" Пор-Рояля (Arnauld, 1662) та же точка зрения выражена
следующим образом:
"Следовательно, неверно, что все наши идеи приобретаются по-
средством чувств. Наоборот, можно утверждать, что ни одна идея,
которая присутствует в нашем сознании, не возникла из чувства,
кроме как в случае тех движений, которые совершаются в мозгу че-
рез чувство, при которых импульс из чувства толкает ум на  фор-
мирование различных идей,  которые он не сформировал бы без него,
Хотя эти идеи весьма редко имеют какое-либо сходство   с тем,
что имеет место в органах чувств или в мозгу;  но имеется, по
крайней мере, очень большое число идей, которые, не имея никако-
го отношения к телесному образу, не могут, если не впадать в яв-
ный абсурд, быть отнесены к чувству..." (Глава 1).
В том же духе, Лейбниц отказывается признавать резкое различие
между врожденным и усвоенным:
"Я согласен с тем, что мы обучаемся идеям и врожденным ис-
тинам или путем рассмотрения их источника, или проверяя их  че-
рез опыт... Но я не могу признать следующего положения: "все,
чему человек обучается, не  является врожденным". Истины,
касающиеся чисел, содержатся внутри нас, и тем не менее человек обу-

48

чается им28, или извлекая их из их источника путем демонстратив-
ного доказательства (это доказывает их врожденную природу), или
проверяя их на примерах, как это делает большинство арифметиков..."
(New Essays, p. 75). "[Таким образом] вся арифметика и вся геомет-
рия в сущности присутствуют в нас самих, так что мы можем обна-
ружить их там, если внимательно рассмотрим и приведем в порядок
то, что уже содержится в нашем сознании..." (р.78).   "[Вообще], мы
обладаем бесконечным количеством знаний, которые мы не всегда
осознаем, даже когда нуждаемся в них" (р. 77).   "Чувства, хотя они
и необходимы для всех наших действительных знаний, недостаточны
для того, чтобы дать нам их целиком, поскольку чувства никогда
не дают нам ничего, кроме примеров, т.е. конкретные или отдельные
истины. Но все примеры, подтверждающие какую-либо общую 'истину,
каково бы ни было их количество, недостаточны для того,   чтобы
установить универсальную необходимость этой самой истины..."
(pp. 42-43). Необходимые истины... должны включать принципы, до-
казательство которых не зависит от примеров, ни, следовательно, от
показаний чувств, хотя без чувств нам никогда не пришло бы в го-
лову подумать о них... Верно, что мы не должны воображать, что
эти вечные законы разума можно читать в душе, как в открытой кни-
ге,... но достаточно того, что их можно обнаружить в нас при по-
мощи внимания, для которого чувства представляют удобный слу-
чай, а успешный опыт служит для подтверждения разума..." (р. 44).
"[Существуют такие врожденные общие принципы, которые] входят в
наши мысли, составляя их суть и придавая им связность. Они, сле-
довательно, также необходимы для них, как мускулы и сухожилия
для ходьбы, хотя мы  вовсе и не думаем о них. Сознание в каждый
момент опирается на эти принципы, но ему не так-то легко различить
их и представить их по отдельности, потому что это требует огромного внимания к его действиям. Таким образом и получается,  что
человек владеет многим, не ведая об этом..." (р. 74),
(как, например, китайцы владеют артикулированными звуками и, следова-
тельно, основой для алфавитного письма, хотя они и не изобрели его).
Заметим, между прочим, что во всех этих классических рассуждени-
ях о взаимодействии между чувством и сознанием при формировании
идей не проводится четкой грани между восприятием и усвоением, хо-
тя не было бы непоследовательности в допущении, что скрытые врож-
денные структуры сознания, будучи однажды "активизированы", могут
затем служить для интерпретации данных чувства таким способом, ка-
ким раньше они это делать не могли.
Применяя этот рационалистский взгляд к специальному случаю   ов-
ладения языком, Гумбольдт (Humboldt,  1836) заключает, что невозмож-
но в действительности обучать языку, а можно лишь создавать такие
условия, при которых он сам по себе спонтанно разовьется в сознании.
Таким образом,  форма языка,   схема его грамматики в большой сте-
пени дана заранее, хотя она не будет доступной для использования без

4-1544

соответствующего опыта по вводу в действие процессов формирования
языка. Как и Лейбниц, он вторит платоновским представлениям о  том,
что обучение индивидуума является в основном вопросом Wiedererzeugung,
т.е. извлечения из того, что является врожденным для сознания29.
Этот взгляд резко противоположен эмпиристскому положению (доми-
нирующему в современных представлениях) о том, что язык является в
сущности побочным конструктом, которому обучаются посредством "соз-
дания условных рефлексов" (как утверждали бы,  например, Скиннер  и
Куайн), или путем тренировки и эксплицитного объяснения (как утверж-
дал Виттгенштейн), или путем построений элементарных процедур по "об-
работке данных" (точка зрения, типичная для современной лингвистики),
но   в любом случае   он относительно независим в своей структуре  от
каких-либо врожденных умственных способностей.
Короче говоря, эмпиристским рассуждениям свойственно   весьма
характерное утверждение о том, что только процедуры и механизмы для
усвоения знаний составляют врожденное свойство сознания. Так, для
Юма, метод "экспериментального рассуждения" является основным  ин-
стинктом, "который научает птицу, причем с такой точностью, искусст-
ву высиживания яиц и всей экономии и порядку в уходе за птенцами"—
этот инстинкт дается "изначальной рукой природы" (Hume, 1749, § 1Х).
Во всех же остальных отношениях форма знания может быть произволь-
ной. Рационалистские размышления, наоборот, приводили к утвержде-
нию о том, что общая форма системы знаний фиксирована заранее как
склонность ума, а функция опыта состоит в том, чтобы способствовать
проявлению и более полной дифференциации этой обшей схематической
структуры. Следуя яркой аналогии Лейбница, мы можем провести
"...сравнение с куском мрамора, на котором есть жилы, а не с кус-
ком мрамора, чья поверхность совершенно ровна, или с чистыми
досками, т.е. с тем, что среди философов принято называть tabula
rasa. Потому что  если бы душа напоминала бы эти чистые доски,
истины содержались бы в нас наподобие того, как в мраморе содержится фигура Геркулеса, в то время как мрамор совершенно без-
различен к тому, будет ли это фигура Геркулеса   или кого-нибудь
другого. Но если в куске будут   жилы, которые будут указывать
скорее на фигуру Геркулеса, чем на какие-либо другие фигуры, этот
кусок будет в большей степени предопределен для данной цели, а Геркулес будет в некотором смысле врожденным для него, хотя будет
необходимо приложить усилия для того, чтобы обнаружить эти жилы,
очистить их путем полировки и удаления всего того, что мешает им
проявиться. Так и получается, что идеи и истины являются для нас
врожденными в виде склонностей, расположения, привычек или ес-
тественных способностей, но не в виде действий;  хотя эти способности всегда сопровождаются какими-либо действиями, часто  не-
ощутимыми, которые им соответствуют" (Leibniz, New Essays, pp. 45-46).
Не следует, конечно, считать, что  эмпиристский и рационалистский
взгляды должны обязательно быть резко отграничены друг от друга и

50

что эти течения не могут пересекаться. Тем не менее, различать   эти
два очень разных подхода к проблеме усвоения знаний необходимо с исторической точки зрения и ценно с эвристической. Конкретные эмпиристские и рационалистские взгляды можно выразить совершенно точно и
представить их затем в виде эксплицитных гипотез об усвоении знаний,
в частности, о врожденной структуре устройства по усвоению языка. В
действительности, не было бы некорректным описывать таксономический, с позиции механической обработки данных, подход современной лингвистики как эмпиристскую точку зрения в противоположность по существу рационалистской альтернативе, предлагаемой в развившихся   не.
давно теориях трансформационной грамматики. Таксономическая линг-
вистика является эмпиристской в своем допущении, что общая лингвистическая теория состоит только из набора процедур для определения
грамматики какого-либо языка по корпусу данных, причем форма этого
языка остается не заданной, за исключением тех ограничений на возмож-
ные грамматики, которые определяются этим множеством процедур. Если
мы считаем, что таксономическая лингвистика делает определенное эм-
пирическое утверждение30, то это должно быть утверждение о том, что
грамматики, являющиеся результатом приложения постулированных про-
цедур к достаточно богатой выборке данных, будут описательно адек-
ватными, другими словами, что множество процедур может рассматри-
ваться как гипотеза о врожденной системе усвоения языка. Напротив,
трактовка усвоения языка в предыдущих разделах была рационалистской
в своем допущении, что различные формальные и субстанциональные
универсалии являются внутренними свойствами системы усвоения языка,
которые задают схему, накладываемую на данные   и определяющую стро-
го ограниченным способом общую форму и частично даже содержатель-
ные свойства той грамматики, которая может появиться по представле-
нии соответствующих данных. Общая лингвистическая теория типа той,
которая была грубо очерчена выше и которая разрабатывается несколь-
ко более подробно в последующих главах и других исследованиях по
трансформационной грамматике, должна рассматриваться как конкретная
гипотеза, по существу рационалистского толка, относительно природы
умственных структур и процессов. Некоторые дальнейшие соображения
по этому поводу см. в работах Chomsky (1969b, 1962b, 1964) И Katz (for-
thcoming).
Когда четко формулируются столь противоположные взгляды, можно
задаться эмпирическим вопросом о том, который из двух правилен (если
хотя бы один правилен). Не существует априорного пути для решения это-
го вопроса. Если и эмпиристский, и рационалистский взгляды представ-
лены с достаточной тщательностью, так что вопрос о правильности  мо-
жет быть поднят со всей серьезностью, оказывается невозможным, например, утверждать, что в каком-либо ясном смысле этого слова один из
них "проще", чем другой в терминах его потенциальной физической реа-
лизации31, и даже если бы это можно было бы так или иначе показать,
это не имело бы никакого отношения к этой проблеме, зависящей исклю-

51

чительно от фактов, К ней можно приступить несколькими способами» В
частности, ограничившись пока вопросом об усвоении языка, мы должны
учесть, что всякое конкретное эмпиристское утверждение, в действитель-
ности, накладывает определенные условия на форму тех грамматик, которые являются результатом приложения его индуктивных принципов к
исходным данным. Мы можем поэтому задаться вопросом, близки ли вообще те грамматики, которые можно обнаружить с помощью этих прин-
ципов, к тем грамматикам, которые мы можем фактически обнаружить,
когда исследуем реальные языки. Тот же вопрос может быть поставлен
и в отношении конкретной рационалистской гипотезы. В прошлом этот
путь оказывался полезным при попытке подвергнуть гипотезы некото.
рой эмпирической проверке.
Если ответ на вопрос об адекватности по существу оказывается по-
ложительным и в том, и в другом случае, то можно обратиться тогда
к вопросу об осуществимости: могут ли индуктивные процедуры (в эмпиристском случае) или механизмы разработки и реализации врожденных
схем в рационалистском случае) привести к построению грамматик в пре-
делах заданных ограничений на время, достижимость и на диапазон
наблюдаемой однородности выхода? На самом деле, в связи с эмпиристскими взглядами, второй вопрос редко поднимается сколь-либо серьезно
(ср., однако, некоторые комментарии по этому поводу в работах Miller,
Galanter, and Pribram,  1960, pp. 145-148, и Miller and Chomsky, 1963,p. 430),
поскольку изучения первого вопроса достаточно для отклонения любых
эксплицитных утверждений эмпиристского, по существу, характера, воз-
никающих в современных работах по усвоению языка. Только    в  рамках
таксономической лингвистики были выработаны гипотезы, достаточно экс-
плицитные, чтобы выдержать серьезную проверку. Как кажется, уже бы-
ло, убедительно показано, что, совершенно независимо от вопроса об осу-
ществимости, методы, исследованные в таксономической лингвистике,
внутренне неспособны привести к таким системам грамматических зна-
ний, которые могут быть приписаны носителю языка (ср. трактовку этих
вопросов, которая, как кажется, не допускает и не вызывает серьезных
возражений, в работах Chomsky, 1956, 1957, 1964; Postal, 1962b, 1964a,
1964c; Katz and Postal,   1964, §5.5. и многих других публикациях). Вообще
говоря, мне кажется поэтому, что эмпиристские теории усвоения языка ока-
зываются неприемлемыми, когда они ясно сформулированы, а все осталь-
ные эмпиристские размышления совершенно бесплодны и неинформативны.
Напротив, рационалистский подход, представленный последними работами
по теории трансформационной грамматики, как кажется, зарекомендовал
себя как вполне продуктивный, как полностью согласующийся с тем,  что
известно о языке и как внушающий хотя бы некоторую надежду на дости-
жение такой гипотезы о внутренней структуре системы усвоения языка,
которая в принципе удовлетворит условию адекватности, причем достаточ-
но точным и интересным способом, так что можно будет впервые серьез-
но поставить вопрос об осуществимости.

52

Можно искать и другие пути для проверки конкретных гипотез об уст- *
ройстве, обеспечивающем усвоение языка. Теория, которая приписывает
системе усвоения языка обладание определенными языковыми универса-
лиями как свойство, которое реализуется при соответствующих внешних
условиях, подразумевает, что только определенные типы символических
систем могут быть усвоены и использованы этим устройством в качест-
ве языков. Другие окажутся за пределами его способности к усвоению
языка. Могут, конечно, быть изобретены системы, не удовлетворяющие
формальным или субстанциональным условиям, которые предлагаются в
качестве предварительных языковых универсалий, как, например, в якоб-
соновской теории различительных признаков или в теории трансформа-
ционных грамматик. В принципе   можно пытаться определить, ставят ли
изобретенные системы, которые не удовлетворяют этим условиям,  не-
обычно трудные проблемы для овладения языком, и выходят ли они за
пределы той области, для которой сконструирована система усвоения
языка. В качестве конкретного примера рассмотрим тот факт, что, со-
гласно теории трансформационных грамматик, только определенные ти-
пы формальных операций над цепочками могут фигурировать в грамма-
тике—операции, которые к тому же не имеют априорного обоснования.
Например, невозможно показать, что разрешенные операции являются
в каком бы то ни было смысле самыми "простыми" или "элементарны-
ми" из всех, которые можно было бы изобрести. В действительности, то,
что можно было бы, вообще говоря, счесть "элементарными операция-
ми" над цепочками, вовсе не подходит под понятие грамматической
трансформации, в то время как многие операции, которые подходят под
это понятие, далеки от элементарных в любом общепринятом смысле. Го-
воря более конкретно, грамматические трансформации по необходимости
"структурно зависимы" в том отношении, что они манипулируют  суб-
цепочками только в зависимости от их принадлежности к категориям. Так,
можно сформулировать трансформацию, которая способна вставить Вспо-
могательный Глагол, частично или целиком, слева от Именной Состав-
ляющей, которая предшествует ему, вне зависимости от длины и внутренней  сложности цепочек, принадлежащих этим категориям*. Однако
невозможно сформулировать в качестве трансформации такую простую
операцию как (зеркальное) отражение произвольной цепочки (т.е. заме-
на произвольной цепочки   а1,, . . . ап, где каждое аi является одиночным
символом, цепочкой  аn . . .а1), или перестановку (2n-1)-ого и 2n-ого
слова в цепочке произвольной длины, или включение символа в середину
Имеется в виду, например, трансформация, необходимая для выведения
вопросительного предложения из соответствующего повествовательного в
английском языке: They have been there "Они там бывали"-Науе they
been there "Бывали они там?" (разрядкой выделен Вспомогательный Гла-
гол have, Именная Составляющая представлена в примерах местоиме-
нием they) (прим. пер.).

цепочка четной длины. Точно так же, если свести структурное разложение, определяющее трансформации, к булевым условиям, налагаемым
на   Разложимость,  как предлагается ниже, окажется невозможным
сформулировать многие "структурно зависимые" операции в виде транс.
формаций,  например, операцию итерации самого левого символа какой-
либо категории (невозможно в силу отсутствия списков всех категорий
в структурном разложении) или операцию итерации символа, который принадлежит к равному числу самых правых и самых левых категорий. Сле-
довательно, предлагая такую теорию, приходится предсказывать,  что
хотя определенный язык позволяет образовывать вопросительные  фор-
мы, например, изменением порядка определенных категорий (как в анг-
лийском языке), он не может образовывать вопросительные формы   пу-
тем отражения, перестановки четных и нечетных слов или   включени-
ем показателя в середину предложения. Многие другие предсказания по-
добного рода, ни одно из которых не является очевидным в каком-ли-
бо априорном смысле, могут быть выведены из любой достаточно эксплицитной теории лингвистических универсалий, которая приписывается уст-
ройству по усвоению языка в качестве внутреннего свойства. Некоторые
начальные подходы к весьма трудной, но заманчивой проблеме иссле-
дования вопросов подобного рода см. в работах Miller and Stein  (1963),
Miller and Norman (1964).
Заметим, что   когда мы утверждаем, что какой-либо системой нель-
зя овладеть при помощи устройства по усвоению языка, отражающего
человеческие способности, мы не подразумеваем, что эта система не мо-
жет быть освоена человеком каким-либо другим способом —как голово-
ломка или как какое-нибудь интеллектуальное упражнение. Устройство
по усвоению языка является лишь одним компонентом общей системы
интеллектуальных структур, которые могут применяться для решения
Задач  И  формирования  понятий;   другими cловами,   faculte   de  langage
представляет собой лишь одну из способностей сознания. Можно, однако,
ожидать наличие качественной разницы в способах подхода организма,
обладающего функциональной системой усвоения языка32, к системам,
являющимся языкоподобными, и к системам, не являющимся таковыми.
Проблема отображения прирожденных познавательных способностей
организма и идентификации   систем убеждений и организации поведения,
которые легко поддаются изучению, должна стать главной задачей экс-
периментальной психологии. Однако   эта область пока не развивается в
данном направлении. Теория овладения знанием концентрируется боль-
шей частью   на, казалось бы, гораздо более периферийной теме, а имен-
но на проблеме независимых от биологического вида регулярностей в
усвоении единиц и на проблеме "репертуара поведения" в эксперимен-
тально управляемых условиях. Вследствие этого, она по необходимо-
сти направила свое внимание на задачи, которые носят внешний по от-
ношению к познавательным способностям организма характер,  задачи,
к которым необходимо подходить окольным, косвенным путем и   чере-
пашьими темпами. В процессе этой работы добывается некоторая слу-

54

чайная информация о влиянии прирожденной познавательной структуры
и прирожденной организации поведения на то, чему организм научается,'
но на этом редко (за пределами этологии) концентрируется серьезное вни-
мание. Иногда встречающиеся исключения из этого правила (см., напри-
мер, обсуждение "инстинктивного намерения" в работе Breland and Bre-
land, 1961) весьма перспективны, как и многие этологические исследования низших организмов. Представление же об обшей проблеме и ее мно-
гочисленных ответвлениях остается в примитивной стадии.
Короче говоря, по-видимому, ясно, что современная ситуация в пла-
не изучения проблемы овладения языком выглядит следующим образом.
Мы имеем определенное количество данных о характере порождающих
грамматик, которые должны служить "выходом" для модели усвоения
языка. Эти данные ясно свидетельствуют о неадекватности таксономиче-
ских взглядов на лингвистическую структуру и о том, что знание грам-
матической структуры не может возникнуть путем приложения последо-
вательных индуктивных операций (процедуры сегментации, классификации, субституции, заполнения ячеек в обрамляющих конструкциях, ассоциации и т.п.) какого-либо типа, разработанных к настоящему моменту
в лингвистике, психологии или философии. Дальнейшие эмпиристские
исследования не приносят ничего, что могло бы хоть в слабой степени
способствовать преодолению внутренних ограничений предлагаемых и раз-
рабатываемых методов. В частности, эти размышления не породили ни-
какого способа объяснения или даже только выражения основополагаю-
щего факта о нормальном использовании языка, а именно   способности
говорящего мгновенно производить и понимать новые предложения, ко-
торые не сходны с ранее слышанными предложениями ни в каком-либо фи-
зическом смысле, ни  в терминах какого бы то ни было представления
об обрамляющих конструкциях или классах элементов   и которые не ас-
социируются с ранее слышанными предложениями в силу каких-либо   ус-
ловных рефлексов   и не получаются из них путем какого-либо "обобще-
ния", известного из психологии или философии. Представляется ясным,
что усвоение языка базируется на обнаружении ребенком того, что с фор-
мальной точки зрения является глубинной и абстрактной теорией—порож-
дающей грамматикой языка,-многие из понятий и принципов которой
весьма отдаленно соотносятся с опытом через посредство длинных и слож-
ных цепочек бессознательных выводоподобных операций. Рассмотрение
того, каков характер усваиваемых грамматик, сколь низко качество  и
как резко ограничено количество имеющихся данных, насколько удиви-
тельно однородны результирующие грамматики и как они независимы от
умственных способностей, побуждений и эмоционального состояния,  не-
смотря на большой диапазон их варьируемости, оставляет мало надежды
на то, что многое о структуре языка может быть обнаружено организ-
мом, не имеющим заранее никаких сведений о ее общем характере.
В настоящее время невозможно сформулировать такое допущение об
изначальной, врожденной структуре, которое было бы достаточно содер-
жательным для того, чтобы объяснить тот факт, что грамматические зна-

55

ния приобретаются на основе данных, доступных человеку, овладеваю-
щему языком. Вследствие этого, усилия эмпиристов показать, каким об.
разом допущения относительно устройства по усвоению языка,   могут
быть  сведены  к   понятийному   минимуму33, совершенно  не-
уместны. Истинная проблема заключается в том, чтобы разработать не-
которую гипотезу об изначальной структуре,  которая была бы достаточно содержательной для объяснения усвоения языка, но не настолько со-
держательной, чтобы противоречить известным фактам о разнообразии
языков. В сущности совершенно неважно и представляет разве что исто-
рический интерес, что такая гипотеза очевидным образом не удовлет-
ворит предубеждениям относительно обучения, которые являются след-
ствием многовекового господства эмпиристской доктрины. Эти пред-
убеждения не только   прежде всего   совершенно неправдоподобны,  но
они никак не подтверждаются фактами и едва ли  совместимы с тем
немногим, что известно о том. как животные и люди строят "теорию
внешнего мира".                           '
Понятно, почему представление о том, что всякое знание проистека-
ет исключительно из ощущений при помощи элементарных операций ас-
социации и "обобщения", должно было казаться весьма привлекатель-
ным в контексте стремления к научному натурализму, свойственного
восемнадцатому веку. Однако сегодня нет никакой веской причины для
того,   чтобы серьезно относиться к точке зрения, которая приписывает
сложные человеческие достижения исключительно опыту нескольких ме-
сяцев (самое большее — лет), а не миллионам лет эволюции или   прин-
ципам нервной организации, имеющей, быть может, еще более глубокое
основание в физическом законе,    к точке зрения, которая к тому же при-
ходит к заключению, что человек занимает уникальное положение сре-
ди  животных по способу усвоения знания. Такая точка зрения особенно
неправдоподобна в отношении языка,    представляющего   собой   такой
аспект мира ребенка, который является созданием человека и от которо-
го естественно ожидать отражения в его внутренней организации   при-
рожденной человеческой способности,
Короче говоря, структура конкретных языков вполне может во мно-
гом определяться такими факторами, над которыми индивид не  имеет
сознательного контроля и относительно которых и общество может распо-
лагать незначительным выбором или свободой.   На основании наиболее
достоверной информации, доступной в наше время, представляется разум-
ным предположить, что ребенок так же  не может не конструировать ка-
кой-либо конкретный вид трансформационной грамматики для объяснения
представленных ему данных,   как он   не может  контролировать  свое
восприятие твердых предметов или свое внимание к прямой линии и углу.
Таким образом, вполне может быть, что общие черты языковой структу-
ры отражают не столько результат опыта, сколько общий характер человеческой способности к усвоению знания,  то есть в традиционном смыс-
ле   врожденные идеи и врожденные принципы человека. Мне кажется, что
необходимость прояснить этот вопрос и уточнить наше понимание  мно-

важным только в тех случаях, когда какая-либо предлагаемая теория
оказывается несостоятельной даже в смысле слабой порождающей спо-
собности, то есть когда существует некоторый естественный язык, да-
же предложения которого не могут быть перечислены никакой грам-
матикой, допускаемой данной теорией. Действительно, показано, что не»
которые вполне элементарные теории (в частности, теория контекстно-
свободных грамматик структуры составляющих и   еще  более слабая теория грамматик с конечным числом состояний) не обладают слабой по-
рождающей способностью, необходимой для описания естественного язы-
ка, и вследствие этого совершенно удивительным образом не выдержива-
ют эмпирической проверки на адекватность36. Из этого наблюдения мы
должны заключить, что по мере того, как лингвистическая теория дви-
жется к более адекватному представлению о грамматической структуре,
ей придется допускать такие приемы для достижения слабой порождающей способности, которые будут отличаться в определенных отношени-
ях от приемов, используемых этими весьма дефектными теориями.
Важно, однако, отметить, что основополагающим недостатком этих
систем является не их ограниченность в отношении слабой порождающей
способности, а их значительная неадекватность в отношении сильной по-
рождающей способности. Перед тем как Постал доказал, что теория кон-
текстно-свободных грамматик (простых грамматик структуры составляю-
щих) несостоятельна в отношении слабой порождающей способности, в
течение лет шести обсуждалась сильная порождающая способность этой тео-
рии, в результате чего было убедительно показано, что она не может достичь адекватности описания. Более того, эта ограниченность сильной
порождающей способности переходит и на теорию контекстно-связанных
грамматик структуры составляющих, которая, возможно, и удовлетвори-
тельна в смысле слабой порождающей способности. По всей видимости,
обсуждение слабой порождающей способности знаменует лишь очень ран-
нюю и примитивную стадию изучения порождающей грамматики. Дейст-
вительно интересные лингвистические вопросы возникают лишь  тогда,
когда внимание фокусируется на сильной порождающей способности (адек-
ватности описания) и, что еще более важно, на адекватности объяснения.
Как уже отмечалось ранее, решающим фактором вразвитии полно-
стью адекватной теории является ограничение класса возможных грамматик. Очевидно, что это ограничение должно быть таким, чтобы удов-
летворять эмпирическим требованиям к сильной (а, в силу этого,  и  к
слабой) порождающей способности, и, более того, таким, чтобы  если будет разработана соответствующая оценочная мера, было выполнено и условие адекватности объяснения. Но помимо этого проблема заключает-
ся в том, чтобы наложить определенную структуру на схему, определяющую  "порождающую грамматику", чтобы при наличии исходных языковых
данных пришлось бы проверять с помощью оценочной меры относительно
небольшое количество гипотез. Мы хотим, чтобы гипотезы, совместимые
с фиксированными данными, оказались "разбросанными" по шкале оце-
нок, с тем чтобы выбор между ними можно было сделать сравнительно
S8