Есперсен О. Философия грамматики

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава XI

ПОДЛЕЖАЩЕЕ И СКАЗУЕМОЕ

Различные определения. Психологическое и логическое подлежащее. Грамматическое подлежащее. Конструкция there is.

РАЗЛИЧНЫЕ ОПРЕДЕЛЕНИЯ

Рассмотрение двух компонентов нексуса до некоторой степени уже предвосхитило вопрос о взаимоотношениях подлежащего и сказуемого: в тех нексусах, которые составляют законченное предложение, „первичный компонент“, как было уже показано, является подлежащим, а аднекс („вторичный компонент“) — сказуемым; говоря о других видах нексуса, можно употреблять также термины „подлежащная часть“ (subject-part) и „сказуемостная часть“ (predicate-part) вместо терминов „первичный компонент“ и „аднекс“.

Теперь рассмотрим различные определения, которые были даны „подлежащему“ и „сказуемому“ в предшествующих работах; в них, как правило, не принималось во внимание ничего, кроме „предложений“ или даже еще более ограниченного разряда — „суждений“. Исчерпывающее критическое рассмотрение всего, что по этому поводу было сказано грамматистами и логиками, потребовало бы целого тома, но я надеюсь, что нижеследующие замечания окажутся вполне достаточными.

Иногда говорят, что подлежащее представляет собой относительно знакомый говорящему компонент, в то время как сказуемое вводит нечто новое. „Говорящий вкладывает в подлежащее все то, что слушатель, как он знает, считает известным; в сказуемом он присоединяет к этому то новое, что должно быть сообщено в предложении... Говоря „А есть В“, мы подразумеваем: „Я знаю, что вы знаете, кто такой А, но вы, может быть, не знаете, что он является тем же лицом, что и В“ ( Baldwi n, Dict. of Philosophy and Psychol., 1902, т. 2, 364). Это справедливо для большинства предложений, но не для всех. Ведь в ответ на вопрос „Кто это сказал?“ мы говорим „Это сказал Петр“; Петр выступает как новое лицо, но он, без сомнения, представляет собой подлежащее. „Новое“ не всегда содержится в сказуемом; однако оно всегда заключается в связи подлежащего и сказуемого, т. е. в самом факте соединения этих двух компонентов, или, иначе, в „нексусе“; ср. выше все сказанное о различии между юнкцией и нексусом, стр. 130—132.

Другие утверждают, что роль сказуемого состоит в уточнении и определении того, что было вначале неясным и неопределенным; следовательно, подлежащее — это определяемое (determinandum), которое лишь при помощи сказуемого становится определенным (determinatum) ( Keyne s, Studies and Exercises in Formal Logic, 96; Noree n, Vеrt Sprеk, 5. 153; Stou t, Analytic Psychology, London, 1902, 2. 213). Однако эта характеристика больше подходит к такому адъюнкту, как blushing „краснеющая“ в сочетании the blushing girl „краснеющая девушка“, чем к blushes „краснеет“ в предложении the girl biushes „девушка краснеет“. Здесь определяется не девушка, а вся ситуация.

Еще одно часто встречающееся определение гласит: подлежащее — это то, о чем говорится, а сказуемое — то, что высказывается о подлежащем. Это справедливо в отношении многих, может быть даже большинства, предложений, хотя неискушенный человек, вероятно, был бы склонен сказать, что подобное определение ему мало помогает; в таком предложении, как John promised Mary a gold ring „Джон обещал Мери золотое кольцо“, он выделил бы четыре предмета, о которых что-то высказывается и которые поэтому могли бы считаться подлежащими: (1) Джон, (2) обещание, (3) Мери и (4) кольцо. Такое распространенное определение, в соответствии с которым подлежащее отождествляется с предметом или темой разговора, неудовлетворительно; лучше всего это можно понять, если проследить, куда оно заводит такого выдающегося психолога, как Стаут ( Stou t, Analytic Psychology, 2. 212 и сл.). В знаменитом отрывке Стаут исходит из приведенного определения и затем приходит к такому пониманию подлежащего и сказуемого, которое, безусловно, весьма далеко от того, что грамматист понимает под подлежащим и сказуемым: „Сказуемое предложения есть определение того, что не было до этого определено. Подлежащее есть первичная характеристика общей темы, к которой затем присоединяется новая характеристика. Подлежащее — это результат предыдущей мыслительной деятельности, являющийся основой и исходной точкой для дальнейшего развития. Дальнейшее развитие — это сказуемое. Предложения в процессе мышления — это то же, что шаги в процессе ходьбы. Нога, на которой сосредоточен вес тела, соответствует подлежащему. Нога, которая передвигается вперед, чтобы занять новое место, соответствует сказуемому... Все ответы на вопросы являются сказуемыми как таковыми, а все сказуемые могут рассматриваться как ответы на возможные вопросы. Если утверждение Я голоден является ответом на вопрос Кто голоден?, сказуемым будет я. Если же задан вопрос С вами что-то неладно?, сказуемым будет голоден. Каждый новый шаг в течении мысли можно рассматривать как ответ на вопрос. Подлежащее является, так сказать, формулировкой вопроса, а сказуемое — ответом“.

Если все это будет считаться логическим следствием известного определения подлежащего, то грамматисты не могут пользоваться им, поскольку оно не помогает им ни в малейшей мере. Очень плохо, что английским грамматистам приходится пользоваться словом subject „подлежащее“, которое в обычной речи наряду с другими значениями имеет значение „тема“ („тема разговора“).

ПСИХОЛОГИЧЕСКОЕ И ЛОГИЧЕСКОЕ ПОДЛЕЖАЩЕЕ

Многое из того, что грамматисты и логики написали о так называемом психологическом и логическом подлежащем и сказуемом, вызвано путаницей, проистекающей из двусмысленности слова subject. Перечисленные термины применяются разными авторами к самым различным понятиям. Это будет видно из нижеследующего обзора, который, вероятно, ни в какой мере не является исчерпывающим.

1) Последовательность во времени. Так, Габеленц (G. v. d. Gabelent z, Zeitschrift fьr Vцlkerpsychologie und Sprachwissenschaft, VI и VIII; сокращенно в книге Die Sprachwissenschaft, Leipzig, 1891, стр. 348 и сл.) говорит: слушатель сначала воспринимает слово А и спрашивает, полный ожидания: „Что с А?“ Затем он слышит следующее слово В и, сочетая их вместе, спрашивает снова: „Что с (А + В)?“ Ответом является С и так далее. Каждое последующее слово является сказуемым к подлежащему, заключенному в том, что он уже слышал. Это аналогично явлению, которое происходит с двумя катушками телеграфного аппарата: на одной стороне — катушка с уже заполненной лентой, и она все время увеличивается, на другой стороне — катушка с пустой лентой, которая, разматываясь, увеличивает размеры первой. Говорящий знает заранее, что содержится в одной катушке и что заполнит ленту, намотанную на другой катушке. Что же тогда заставляет его сказать сначала А, а затем В и т. д.? Очевидно, на первое место он помещает то, что порождает у него мысль — его „психологическое подлежащее“, на второе же — то, что он о нем думает — его „психологическое сказуемое“; затем оба они вместе взятые могут стать подлежащим дальнейших размышлений и дальнейших высказываний. ( Подобным же образом : Mauthne r, Kritik der Sprache, 3. 217 и сл.)

Это очень интересно. И Габеленц с этой точки зрения дает искусный анализ предложения Habemus senatusconsultum in te vehemens et grave, который можно привести в любой работе, посвященной психологической стороне порядка слов; но сходство между этими явлениями и отношениями в сочетании „подлежащее — сказуемое“ весьма отдаленное, и обозначать то и другое одним и тем же термином не следует. Термин Вегенера „экспозиция“ для обозначения того, что Габеленц называет психологическим подлежащим, оказывается более удачным. Однако необходимо помнить, что порядок слов в живом языке не определяется целиком и полностью психологическими соображениями; иногда он бывает чисто условным, соответствующим правилам данного языка и не зависящим от воли говорящею.

2) Новое и важное. Пауль ( Pau l, Deutsche Grammatik, 3. 12) сначала как будто соглашается с Габеленцем, определяя психологическое подлежащее как мысль или ряд мыслей, которые появляются в сознании говорящего первыми, а психологическое сказуемое, — как то, что затем присоединяется (neu angeknьpft) к ним. Но он сводит это определение на нет, когда добавляет, что хотя мысль-подлежащее и появляется в сознании говорящего первой, подлежащее иногда ставится на втором месте, поскольку в момент начала речи мысль-подлежащее, особенно под влиянием сильной эмоции, может быть оттеснена мыслью-сказуемым как более новой и более важной. В более ранней работе („Prinzipien der Sprachgeschichte“, 283) он пишет, что психологическое сказуемое — самое важное в предложении; оно является целью сообщения; поэтому оно произносится с наибольшим ударением. Если в предложении Карл едет завтра в Берлин все одинаково ново для слушателя, то Карл представляет собой подлежащее, к которому присоединяется сказуемое едет ; к последнему как к подлежащему присоединяется в качестве первого сказуемого завтра и в качестве второго сказуемого — в Берлин. Далее, если слушатель знает о завтрашней поездке Карла, но не осведомлен о цели его путешествия, тогда сказуемым становится в Берлин ; если же он знает, что предполагается поездка в Берлин, но не знает когда, то сказуемым будет завтра и т. п. Пауль утверждает даже, что если слушателю не известен только способ передвижения (верхом, в карете, пешком), то глагол едет „в какой-то мере распадается на две составные части — общий глагол движения и определение к этому глаголу, обозначающее конкретный вид движения, причем сказуемым является только последнее“. Трудно представить себе более ненужные тонкости. Почему не отказаться в таком случае вообще от терминов „подлежащее“ и „сказуемое“ и не сказать просто, что новое для слушателя в конкретном сообщении может в зависимости от обстоятельств быть выражено любым членом предложения?

3) Ударение (или тон). Рассуждения по поводу данного предмета почти нельзя отличить от предыдущего. Хэфдинг ( Ншffdin g, Den menneskelige tanke, 88) говорит, что логическое сказуемое часто является грамматическим подлежащим или прилагательным, относящимся к подлежащему: You are the man „ Вы именно тот человек“, Аll the guests have arrived „ Bce гости прибыли“. Оно узнается всегда по ударению: The King will not come „Король не придет“, Не has gone „Он ушел“. В предложениях описательного характера почти каждое слово может быть логическим сказуемым, потому что оно может получить ударение для передачи чего-то нового. То, что здесь названо логическим сказуемым, почти совпадает с понятием психологического сказуемого у Пауля. Однако лучше было бы признать, что оно не имеет никакого отношения к логике в собственном смысле: в учебнике формальной логики того же автора постоянно встречаются термины „подлежащее“ и „сказуемое“, например в правилах, которые даются для силлогизмов, но там эти слова приводятся не в логическом, а в грамматическом смысле, без всякого учета ударения. Поскольку ударение определяется преимущественно не логическими соображениями, а эмоциями (интересом к конкретной мысли или значением, которое приписывается ей в данный момент), Блумфилд ( Вlооmfiel d, An Introduction to the Study of Language, 114) правильно поступает, когда предпочитает термин „эмоционально доминирующий элемент“ для обозначения того, что Пауль называет логическим, а Хэфдинг психологическим сказуемым.

4) Любое первичное слово в предложении есть логическое подлежащее. Соответственно этому Кутюр б ( Coutura t, Revue de Mйtaphysique, январь, 1912, 5) в предложении Pierre donne un livre а Paul „Петр дает книгу Павлу“, которое означает то же, что и предложение Paul reзoit un livre de Pierre „Павел получает книгу от Петра“, выделяет три слова Pierre, livre, Paul как „подлежащие к глаголу, который выражает их отношения“.

5) „В сочетании добрый отец, как и в предложении Отец добрый, слово добрый с точки зрения логики является сказуемым к подлежащему отец ; в сочетаниях писать письмо, красиво писать с точки зрения логики при подлежащем писать стоит сказуемое письмо, красиво “ ( Steintha l, Charakteristik, 101).

6) Вегенер ( Wegene r, Untersuchungen ьber die Grundfragen des Sprachlebens, Halle, 1885, 138) анализирует немецкий глагол satteln как состоящий из sattel + суффикс, который делает его глаголом, и заявляет, что первый элемент представляет собой логическое сказуемое (sattel), а второй — логическое подлежащее (-n).

7) Суит („New English Grammar“, стр. 48) говорит, что в предложении Я пришел домой вчера утром слово пришел, взятое вне контекста, является грамматическим сказуемым, а сочетание пришел-домой-вчера-утром — логическим сказуемым. В другом же месте (HL, 49) он замечает, что в английском предложении Gold is a metal „Золото — металл“ грамматическим сказуемым в строгом смысле слова служит is, но логическим сказуемым будет metal „металл“.

8) Многие грамматисты применяют термин „логическое подлежащее“ к тому члену пассивного предложения, который был бы подлежащим, если бы та же самая мысль была выражена в действительном залоге, например his father в предложении he was loved by his father „Он был любим отцом“ (ниже мы называем его „конвертированным подлежащим“, гл. XII).

9) Другие говорят, что в английских предложениях It is difficult to find one's way in London „В Лондоне трудно найти дорогу“; It cannot be denied that Newton was a genius „Нельзя отрицать, что Ньютон был гением“ it является формальным подлежащим, а инфинитив или придаточное предложение — логическим подлежащим.

10) Другие грамматисты утверждают, что в таких „бесподлежащных“ предложениях, как нем. Mich friert „Меня морозит“, логическим подлежащим является „я“ .

11) И, наконец, можно отметить еще одно употребление того же термина (тесно связанное с предыдущим, п. 10). Иногда при рассмотрении явления перехода прежней английской конструкции Me dreamed a strange dream „Мне приснился странный сон“ в современную конструкцию I dreamed a strange dream „Я видел странный сон“ говорят, что психологическое (или логическое) подлежащее превратилось также и в грамматическое подлежащее.

Нет ничего удивительного, что после таких бесцельных разговоров о логическом и психологическом подлежащем некоторые авторы пытаются избежать употребления этих терминов вообще. Так, Шухардт ( Schuchard t, Hugo Schuchardt-Brevier, 243) предлагает термин agens, но едва ли он подходит к таким случаям, как Он страдает, Он сломал ногу, а в предложении А любит Б скорее следовало бы сказать, что Б действует на А, а не наоборот.

Насколько мне известно, единственными лингвистами, сделавшими серьезную попытку обойтись без термина „подлежащее“ при грамматическом анализе, были шведы Сведелиус (Svedelius) и Норейн. Однако таким путем достичь ничего нельзя. Гораздо лучше сохранить традиционные термины, но ограничить их той сферой, где их значение известно каждому, т. е. употреблять термины „подлежащее“ и „сказуемое“ исключительно в значении грамматического подлежащего и сказуемого и отвергнуть всякие попытки присоединить к этим терминам адъюнкты „логическое“ и „психологическое“.

ГРАММАТИЧЕСКОЕ ПОДЛЕЖАЩЕЕ

Чтобы лучше понять значение слова „подлежащее“ в его грамматическом применении, вспомним все, что было сказано в главе, посвященной трем рангам. В каждом предложении есть элементы (вторичные слова), которые бывают сравнительно жидкими или текучими; есть и другие элементы (первичные слова), которые закреплены прочнее и подобны скалам, поднимающимся над морем. Подлежащее всегда бывает первичным словом в предложении, хотя и не обязательно единственным первичным. Это значит, что подлежащее является относительно определенным и специальным, а сказуемое — менее определенным, а поэтому применимым к большему количеству вещей.

Иногда могут возникать сомнения относительно того, какое из слов считать подлежащим в том случае, когда после бесцветного глагола be „быть“ стоит предикатив . Однако даже здесь обычно бывает нетрудно определить, какое слово является подлежащим, если иметь в виду все, что было сказано о более специальном характере подлежащего по сравнению со сказуемым.

После результатов, достигнутых при помощи анализа в главе V, мы уже подготовлены к тому, что прилагательные в функции предикатива встречаются весьма часто, поскольку они менее специальны, чем существительные, и следовательно, применимы к гораздо большему количеству вещей; так, никто не сомневается, что в предложениях Мой отец стар и Платье было синее выделенные слова являются подлежащими, а прилагательные — предикативами.

Для тех случаев, когда два существительных связаны с помощью is, можно сформулировать некоторые правила в соответствии с нашим принципом.

Если одно из существительных вполне определенно, а другое — нет, первое является подлежащим; так обстоит дело с именами собственными:

Тот is a scoundrel „ Том — негодяй “.

То же самое наблюдается, когда слово получает определенность в результате присоединения определенного артикля или какого-либо другого, сходного с ним в этом отношении слова: The thief was a coward „ Bop был трусом“. My father is a judge „ Мой отец — судья “.

Уместно отметить, что порядок слов не всегда является решающим, хотя во многих языках наблюдается сильная, а в английском — очень сильная тенденция ставить подлежащее на первое место. Встречаются исключения, когда на первом месте стоят прилагательные, хотя они, бесспорно, употреблены как предикативы ( Велико было его удивление, когда он увидел результат ); то же случается и с существительными в функции предикатива (A scoundrel is Тот ); такое явление часто наблюдается в немецком, где, например (как все согласятся), в стихе Гейне Kцnig ist der Hirtenknabe „Король — подпасок “ подлежащим является последнее слово. В датском языке ставить подлежащее на первое место не обязательно. Однако, с другой стороны, если оно не находится на первом месте, то должно следовать сразу за (первым) глаголом, в то время как инфинитивы и слова типа ikke „не“ ставятся перед предикативом. В датском встречаются два слова с одинаковым написанием Mшller, но имя собственное произносится с гортанной смычкой в l, тогда как имя нарицательное „мельник“ лишено гортанной смычки. И любопытно, что датчане никогда не станут сомневаться, как следует произносить приведенные ниже четыре предложения:

1. М oller skal v?re Moller;

2. Moller skal Moller v?re;

3. Moller er ikke Moller;

4. Moller er Moller ikke.

В первом и в третьем предложениях с гортанной смычкой они произнесут первое Mшller и тем самым выделят его как имя собственное, поскольку порядок слов показывает, что это слово является подлежащим; во втором и в четвертом предложениях наблюдается обратное явление. Предложения 1 и 2 означают: „Меллер должен быть мельником“, а 3 и 4 — „Меллер не мельник“. В английском различие между Miller „Миллер“ и miller „мельник“ проявляется в употреблении неопределенного артикля перед именем нарицательным.

Если два существительных, соединенные связкой is, в одинаковой степени неопределенны, то решение вопроса, какое из них является подлежащим, зависит от их смыслового объема:

A lieutenant is an officer „ Лейтенант — офицер “;

A cat is a mammal „ Кошка — млекопитающее “;

A mammal is an animal „ Млекопитающее — животное “.

И так везде, где существует иерархия (класс, отряд, семья, род, вид).

Можно сказать:

A spiritualist is a man „ Спиритуалист — человек“,

но невозможно:

A man is a spiritualist (a man — подлежащее ) „ Человек — спиритуалист “,

хотя, конечно, вполне возможно:

This man is a spiritualist „ Этот человек — спиритуалист “.

И нет исключения из правила, если вполне естественно звучит:

A man is a spiritualist, if he believes in the possibility of communication with the spirits of the dead „ Человек — спиритуалист , если он верит в возможность общения с душами умерших “.

Здесь условное предложение равносильно уточнению, поскольку все приведенное предложение равнозначно предложению A man who believes ... is a spiritualist „ Человек, который верит .., является спиритуалистом“.

Точно так же можно сказать:

if a man is a spiritualist „если человек — спиритуалист...“, так как это означает, что я говорю только о тех людях, которые являются спиритуалистами.

Здесь можно сделать любопытное наблюдение: хотя подлежащее и предикатив, на первый взгляд, являются как будто бы одинаково неопределенными, все же разница между ними существует, поскольку подлежащее употребляется в родовом значении, а предикатив — в индивидуальном. Так, во множественном числе предложение

Thieves are cowards „ Воры — трусы“
означает „Все воры трусы, т. е. составляют некоторое число трусов, вообще существующих“. Ту же мысль можно выразить и в единственном числе:

A thief is a coward „ Вор — трус “.

Говоря так, я имею в виду не конкретного вора, а всякого вора (хотя я, конечно, не хочу сказать, что всякий вор есть всякий трус и что оба слова, таким образом, являются одинаковыми по объему). Точно таким же образом:

A cat is a mammal „ Кошка — млекопитающее“, и т.п.

Следует обратить внимание на автоматический сдвиг значения неопределенного артикля. В качестве примера возьмем такого рода диалог: А говорит: «The sailor shot an albatross» „Матрос убил альбатроса“, т. е. конкретного представителя этого вида. Б спрашивает : «What is an albatross?» „Что такое альбатрос?“ Вопрос задан не в отношении данного альбатроса, а в отношении всего вида; и, соответственно, ответ A: «An albatross is a big sea-bird» „Альбатрос — это большая морская птица“ относится ко всему виду и сообщает, что альбатросы принадлежат к более широкому классу морских птиц.

Все это поможет нам понять, почему предикативы часто употребляются или без артикля, или с неопределенным артиклем, хотя правила бывают несколько различными в разных языках. По-английски говорят:

John was a tailor „ Джон был портной“ и

John was a liar „ Джон был лгуном “,

но в немецком и в датском языках неопределенный артикль был бы употреблен лишь в последнем предложении, а отнюдь не в первом, где предикатив означает профессию: Hans war Schneider, Hans war ein Lьgner; Jens var skrжdder, Jens var en lьgnhals. В английском языке предикатив стоит без артикля, если его значение ограничено: Mr. Х is Bishop of Durham „Мистер X — епископ Дургамский“; если же такого ограничения нет, артикль требуется: Не is a bishop „Он епископ“. В предложении Не was made President „Он был избран президентом“ артикль отсутствует потому, что одновременно существует лишь один президент. (Аналогично и в нексусном дополнении: They made him President „Они избрали его президентом“.)

Теперь возьмем следующие два предложения:

My brother was captain of the vessel „ Мой брат был капитаном судна “ и

The captain of the vessel was my brother „ Капитан судна был моим братом “.

В первом предложении слова my brother „мой брат“ являются более определенными („мой единственный брат“, или „брат, о котором мы говорим“), чем во втором предложении („один из моих братьев“, так как вопрос о том, сколько у меня братьев, остается открытым). Ср. выше раздел о значении притяжательных местоимений, стр. 125.

Некоторые исследователи (Норейн и др.) указывали, что можно спорить о том, что является подлежащим, а что — предикативом в предложениях, где оба члена могут поменяться местами, например:

Miss Castlewood was the prettiest girl at the ball.

The prettiest girl at the ball was Miss Castlewood.

Этот вопрос не очень важен, и если мы рассмотрим оба компонента с нашей точки зрения, мы увидим, что они в равной мере специальны. Все же представляется естественным в таких случаях считать, что имя собственное более специально, а следовательно, оно является подлежащим. Мы увидим это, если сформулируем соответствующие вопросы, поскольку местоимение среднего рода what „что“ всегда замещает предикатив; получается, что оба предложения будут естественными ответами на любой из следующих вопросов: What was Miss С.? „Чем была мисс К.?“ и Who was the prettiest girl? „Кто был прелестнейшей девушкой? “ Но предложение What was the prettiest girl at the ball? будет выражать другой: вопрос. Мы придем к тому же выводу, если обратим внимание на то, что вполне возможно сказать I look on Miss С. as the prettiest girl at the ball „Я смотрю на мисс К. как на прелестнейшую девушку на балу“, но нельзя сказать I look on the prettiest girl at the ball as Miss С. „Я смотрю на прелестнейшую девушку на балу, как на мисс К.“

Там, где обнаруживается полное тождество (соразмерность) двух понятий, связанных глаголом is, подлежащее и предикатив могут меняться; это имел в виду Китс в своем стихе Beauty is truth; truth, beauty „Красота есть истина; истина — красота“. Но, как мы уже видели, полное тождество встречается редко; кроме того, необходимо отметить, что языковая „связка“ is не означает и не предполагает тождества; она означает субсумпцию в значении старой аристотелевской логики, которая, таким образом, находится в большем соответствии с грамматикой, чем так называемая логика тождества (Лейбниц, Джевонс, Хэфдинг). По мнению последнего, предложение Peter is stupid „Петр глуп“ следует анализировать как „Петр есть глупый Петр“; или, поскольку считается, что содержание предиката воздействует на содержание субъекта, мы получим полное тождество, лишь когда скажем: Stupid Peter is. stupid Peter „Глупый Петр есть глупый Петр“. Однако таким образом теряется само существо коммуникации от говорящего к слушателю; из слов is stupid Peter „есть глупый Петр“ слушающий не узнает ничего нового по сравнению с тем, что он уже знал с самого начала, и такое предложение поэтому вообще бесцельно. Простой смертный всегда предпочтет формулировку Peter is stupid, посредством которой Петр относится к разряду тех существ (и предметов), которые могут быть названы „глупыми“.

В математической формуле А = В не следует считать знак = связкой, а В — предикативом; связку надо вставить перед предикативом equal to В „равно В“ (A is equal to В); тем самым эта формула означает: А осмысляется как находящееся среди предметов (возможно, нескольких), которые равны В (независимо от того, означает ли equal только количественное равенство или полное тождество).

В некоторых случаях идиоматического употребления мы, пожалуй, были бы склонны усмотреть в is указание на тождество: То see her is to love her „Видеть ее значит полюбить ее“, Seeing is believing „Видеть значит верить“. Однако это тождество скорее кажущееся, чем подлинное. Было бы невозможно поменять компоненты местами, поскольку логическое назначение приведенного высказывания сводится к следующему: „видение“ немедленно ведет к любви, вере (или вызывает любовь или веру). То же самое находим и в предложении: То raise this question is to answer it „Поднять этот вопрос значит ответить на него“ и т. д.

КОНСТРУКЦИЯ THERE IS

Выше говорилось о том, что подлежащее предложения является более специальным и более определенным, чем предикатив; в связи с этим можно указать на тенденцию избегать употребления подлежащего с неопределенным артиклем, за исключением тех случаев, когда артикль имеет „родовое“ значение, и тем самым обозначается весь вид — понятие вполне определенное. Вместо того чтобы начать рассказ словами A tailor was once living in a small house „Портной однажды жил в маленьком домике“, обычно говорят Once upon а time there was a tailor „Однажды жил-был портной“ и т. д. Ставя ослабленное there на место, которое занимает обычно подлежащее, мы как бы прячем последнее, относя его на менее важную позицию, потому что оно неопределенно.

Слово there, употребляемое для введения подобных предложений, хотя и пишется так же, как наречие места there, в действительности отличается от него в той же степени, в какой неопределенный артикль отличается от определенного; оно не имеет ударения и обычно произносится с нейтральным гласным [р q ] вместо [р F · q ]. Неопределенное значение слова there подчеркивается тем, что в одном и том же предложении можно сочетать это слово с (ударенным) наречием места there „там“ или here „здесь“. За ним следует неопределенное подлежащее: There was a time when... „Было время, когда...“; There were many people present „Присутствовало много народу“, There was no moon „Луны не было“, There came a beggar „Пришел нищий“ и др. Ослабленное there занимает место подлежащего и в конструкциях типа Let there be light „Да будет свет“; on account of there being no money in the box „ввиду того, что в коробке нет денег“. Ср . также в современном романе : No other little girl ever fell in love with you, did there?

Неопределенность не всегда выражается формально; так, в предложении There are those who believe it „Есть те, которые верят этому“ those является по значению неопределенным (= there are some who „есть некоторые, кто“; sunt qui credunt) и таким образом отличается от определенного those, которым мы начинаем предложение:

Those who believe it are very stupid „ Те , кто верит в это , очень глупы “. In Brown's room there was the greatest disorder „ В комнате Брауна был ужасный беспорядок “ = a very great disorder и отличается от The greatest disorder was in Brown's room „ Наибольший беспорядок был в комнате Брауна “. Заметьте также различный порядок слов в предложениях There [р q ] was found the greatest disorder „Был обнаружен ужасный беспорядок“ и There [р F · q ] the greatest disorder was found „Там был обнаружен наибольший беспорядок“, хотя первое предложение может читаться также и с ударным there.

Предложения, соответствующие английским предложениям с there is или there are, в которых утверждается или отрицается существование чего-либо (если бы нам нужен был специальный термин, мы могли бы назвать их „предложениями бытия“ — англ. existential sentences), отличаются поразительными особенностями во многих языках. Независимо от того, употребляется или нет для введения таких предложений слово типа there, глагол предшествует подлежащему, а последнее едва ли трактуется грамматически как настоящее подлежащее. В датском языке оно имеет ту же самую форму, что дополнение, хотя и употреблен глагол „есть“: Der er dem som tror, и даже с пассивом — der gives dem. В датском глагол в этой конструкции ставился в единственном числе перед существительным во множественном числе даже в то время, когда различие между формой единственного числа er и формой множественного числа ere еще соблюдалось; в английском языке существует та же тенденция употреблять there's перед формами множественного числа, хотя в литературном языке она и не так сильна, как прежде; в итальянском тоже встречается v'и вместо vi sono.

В русском языке глагол есть в большинстве предложений отсутствует, но в таких предложениях, как Был мальчик, Жила вдова, он всегда стоит в начале. Форма есть — первоначально форма 3-го лица единственного числа — употребляется даже перед существительным во множественном числе, а также и перед местоимениями других лиц ( Vondrб k, Vergleichende slavische Grammatik, Gцttingen, 1906, 267); наконец, можно упомянуть любопытную форму Наехало гостей ( Berneke r, Russische Grammatik, 156).

В древнегреческом языке глагол „есть“ не обязательно выражался в обычных предложениях, но в предложениях рассматриваемого типа мы находим esti перед подлежащим all' ouk esti bie phresin, oude tis alke „Но нет силы в душе и никакой мощи“; ср. Meille t, Memoires de la Societe de Linguistique, 14.9.

В немецком языке принята известная конструкция es gibt, которая, конечно, предшествует указанию на то, что существует; это последнее является дополнением к глаголу, хотя в некоторых западнонемецких диалектах оно ставится в именительном падеже и говорят Es geben viele Дpfel „Есть много яблок“ — Grim m, Wцrterbuch, IV, 1. 1704; Pau l, Deutsche Grammatik, 3. 28.

Во многих языках есть выражения с глаголом „имеет“ за которым следует форма, первоначально являвшаяся дополнением, но теперь не всегда отличающаяся от падежа подлежащего: ср. франц. il у а, исп. hay (от ha „имеет“ и у „там“), ит. v'ha (в сочетании v'hanno molti „есть много“ molti трактуется как подлежащее), южн.-нем. es hat, серб. и болг. ima, совр. гр. ekhei (ср. также Н. Рederse n, Kьhn's „Zeitschrift fьr vergleichende Sprachforschung“, 40. 137). Китайский язык во всех случаях соблюдает правило, согласно которому подлежащее ставится до глагола, но предложения рассматриваемого типа начинаются с yeщ, первоначально — „иметь“; см. Gabelent z, Chin. Gramm., 144. Финк ( Finc k, Kuhn's „Zeitschrift fur vergleichende Sprachforschung“, 41. 226) транскрибирует то же слово как yu 3 , например: Yu 3 ko lang 2 „Однажды жил-был волк“, первоначально = has piece wolf.

Здесь можно упомянуть и о некоторых особенностях финской грамматики. Именительный падеж употребляется в финском языке только с определенными подлежащими, к которым причисляются и выражения, обозначающие весь род; если же выражается что-либо неопределенное, употребляется партитив; ср. Viini (им. п.) on pцydдllд „Вино на столе“, Viini on hyvдд „Вино (как определенная разновидность вещества) хорошее“, Viiniд (партитив) on pцydдllд „На столе есть вино“. Так же как и в английском и датском языках, где there и der не употребляются с глаголом, имеющим дополнение, поскольку это как бы предполагает некоторую определенность, финский язык в подобных случаях прибегает к именительному падежу, даже если в предложении подразумевается „некоторые“: Varkaat (или jotkul varkaat, им. п.) varastivat tavarani „Воры (какие-то воры) украли мои вещи“, но Varkaita (партитив) tuli talooni „В мою квартиру проникли какие-то воры“ ( Elio t A Finnish Grammar, Oxford, 1890, 121 и сл.).

Ср . уже у Вундта ( Wund t, Die Sprache, Leipzig, 1900, 2. 259 и сл.).

Возвратное местоимение относится обычно к подлежащему предложения, но иногда к тому, что, согласно нашим рассуждениям, можно назвать логи­ческим подлежащим: ср. др.-исл. (Laxd. saga, 44. 17) Gърrъn mжltl nъ vid Bolla, at henni юуtti hann eigi hafa sйr allt satt til sagt „Ей казалось, что он не сказал ей всю правду“; ср. также лат. sunt et sua fata sepulchris.

Заметьте различие между терминами „сказуемое“ и „предикатив“ (у Ес­персена — predicate и predicative, т. е. предикат и предикатив. — Прим. перев .): в предложении The man paints flowers „Этот человек рисует цветы“ paints „рисует“ (или, по мнению других, вернее, paints flowers „рисует цветы“) явля­ется сказуемым; в The man is a painter „Этот человек — художник“ сказуемым является is a painter, которое в данном случае состоит из глагола is „есть“ и предикатива a painter „художник“. Относительно предикативов при других глаголах см. стр. 149—150.

Здесь, очевидно, who служит подлежащим. Но Суит („New English Gram­mar“, § 215), как ни странно, заявляет, что „вопросительное местоимение всегда является сказуемым предложения, которое оно вводит“. Это правильно для предло­жения, приведенного Суитом в качестве примера — Who is he? „Кто он?“, — по той причине, что he более определенно, чем who, но в предложениях Who is ill? „ Кто болен ?“. Who said it? „ Кто это сказал ?“ who является подлежа ­ щим ; обратите внимание также на порядок слов в косвенном вопросе : I asked who he was „ Я спросил , кто он такой “; I asked who was ill „ Я спросил , кто болен “; в датском языке с der после подлежащего : Jeg spurgte hvern han var; Jeg spurgte hvem der var syg.

Если мы применим критерий датского языка, исходя из местоположения ikke, мы увидим, что в предложении Frk. С. var den smukkeste pige pе ballet невозможно ikke поставить на последнее место, оно должно следовать за var, хотя в предложении Den smukkeste pige pе ballet var frk. С. допустимы оба положения.

Д ети есть дети означает „(Все) дети принадлежат к числу существ, которые характеризуются как дети“ Относительно it is I (me) и эквивалентов этой конструкции в других языках см. „Sprogets Logik“, Kшbenhavn, 1913, стр. 59.