Успенский Л. Ты и твое имя

ОГЛАВЛЕНИЕ

КОГДА СКОНЧАЛСЯ ИЮНЬ 1793 ГОДА?

Мы видели: у нас на Руси мирские имена уступили место календарным,
крестным. На Западе имел место обратный процесс: во многих странах там давно
уже ребят называют без помощи церкви. Никому нет никакого дела, как я нареку
своего сынишку; как говорит русская поговорка: "Хоть горшком назови, только
в печку не ставь!"
-- Ну, как это -- никакого дела? -- спросите вы.-- Не может же быть, чтобы
сейчас, в XX веке, могли бы, как у нас в XV, наречь кого-нибудь Износком или
Котом! Да и,кроме того: мы читаем западную литературу; все имена, которые
нам попадаются, звучат нормально. Не преувеличение ли это?
Совсем не преувеличение. Во-первых, натыкаясь на западные имена, мы
нередко воспринимаем их именно как "имена, и только", не имея представления,
что означают они как слова. Вы встречаете французское женское имя Бланш и
даже не подозреваете, что оно значит "белянка". Вы читаете у англичанина
Голсуорси про девушку, по имени Флер, и "е думаете о том, что слово Флер
(fleur) означает "цветок", да к тому же не по-английски, а по-французски.
Между тем, в романе "Сага о Форсайтах" Голсуорси подробно рассказывает, как
именно было дано девочкетакое своеобразное имя. Крошечное существо лежит в
колыбельке. Отец-англичанин с умилением в первый раз смотрит на него.
Умилена и мать-француженка.
-- Ma petite fleur! (маленький мой цветочек!) --сказала Аннет.
-- Флер? -- повторил Соме, -- Флер! Ну, мы так и назовем ее.
Разве это не похоже на негритянское Датини -- "А я что говорила?"
Очевидно, англичане так же свободно, как и негры; пользуются правом делать
именем любое слово, и только от их вкуса зависит, что именно они выберут;
выбрали же родители для одного из генералов американской армии времени
мировой войны -- мистера Брэдли -- имя Омар, не то позаимствовав его из
мусульманского именослова, не то вспомнив о большом морском ракообразном.
Но, если вы хотите увидеть, к каким странностям это порой может привести,
выслушайте вот какуюисторию.
В 1793 году в революционной Франции был основан "Клуб номофилов". Слово
"номофил" в вольном переводе с греческого может быть передано как
"имялюб".Номофилы считали, что в новом, преобразованном революцией, мире все
должно быть новым, в том числе и имена.
Это было довольно естественно. Церковь в новорожденной республике
утратила свои права, религия -- тоже. Еще 20 сентября предыдущего, 1792 года
у духовенства было отнято право записывать состоявшиеся браки,
регистрировать рождающихся и умирающих. Вместе с этим было отменено и право
церкви навязывать людям угодные ей имена. Было разрешено также менять старые
имена на новые. Стали появляться люди, которых называли какими
заблагорассудится, и порою очень странными на наш взгляд, именами-словами.
Точно так же было разрешено по первому заявлению менять надоевшую или
неблагозвучную фамилию на любую другую. Началось бурное сочинительство имен
и фамилий. Номофилы изощрялись в нем особенно ревностно.
Я не знаю, правда, принадлежал ли к этой организации кто-нибудь из
членов провинциальной семьи, обитавшей в местечке Куломье, но это вполне
вероятно свою, оставшуюся нам неизвестной, дореволюционную фамилию семья эта
заменила новой. Она звучала так: Мильсэсанкатрвэнтрэз. По-французски это
означает: тысяча семьсот девяносто три. У нас такая фамилия должна была бы
выглядеть примерно так: "Тысячасемь-сотдевяностотретские"
или"Девяностотретьевы". Странно, конечно, но почему бы и нет? Наша довольно
распространенная сейчас фамилия "Октябрьский" тоже показалась бы несколько
неожиданной до 1917 года.
Носители фамилии Мильсэсанкатрвэнтрэз могли бы преспокойно жить в
провинциальной французской глуши, и никто о них не узнал бы. Однако много
лет спустя произошлопечальное событие, которое привлекло к ним общее
внимание.Дело в том, что в конце XIX века в семье
Тысяча-семьсотдевяностотретских появилась очень принципиальная пара. Этим
супругам показалось мало хронологической фамилии, они дали трем своим
сыновьям еще и календарные имена.Одного назвали Маем (Мэ), второго Июнем
(Жуэн), третьего Июлем (Жюийэ). Все шло очень хорошо, и братья "Месяцы
Месяцовичи" тихо жили в Куломье. Но все имеет конец; в местной газете
появилось объявление в траурной рамке. Оно значило примерно следующее:

Охваченная скорбью
СЕМЬЯ Мильпсаниатрвэнтрэз
ИЗВЕЩАЕТ всех родных и знакомых
ЧТО ДОРОГОЙ БРАТ, ОТЕЦ И МУЖ
Июнь
ТЫСЯЧАСЕМЬСОТДЕВЯНОСТОТРЕТЬЕГО
27 МАЯ ТЫСЯЧА ДЕВЯТЬСОТ ВТОРОГО

Нельзя быть до того уж последовательным в своих вкусах: мало кто
плакал, читая это извещение; большинство смеялось. Один американский
журналист поместил его в своей занятной книжке, копилке курьезов,
озаглавленной "Хочешь -- веришь, хочешь -- нет". Оттуда я и почерпнул рассказ
об этом.